Двуликий бог (СИ)

Глава 25

Верно, я долго пролежала в забытьи. Сначала я и вовсе не помнила себя, и всё вокруг жадно поглощал мрак — спокойный и густой. Позднее в моё сознание начали пробиваться отблески света, и я видела какие-то смазанные неясные образы, как будто слышала далёкие приглушенные голоса. Не знаю, было ли что-то на самом деле, или оно мне только снилось, но я страдала оттого, что не могла вырваться из крепких засасывающих объятий бреда и слабости. Я нужна была в золотых чертогах, и я должна была вернуться, вернуться как можно скорее. А затем я увидела диковинный сон.

Множество лёгких манёвренных драккаров уплывали прочь от меня, мягко разрезая неподвижную водную гладь, а я оставалась на берегу и растерянно смотрела им вслед. Одна за другой искусно выточенные ладьи удалялись, превращаясь в расплывчатые тёмные пятна, тающие в полумраке ночи, а затем вспыхивали яркими жаркими огнями, будто подожжённые меткой стрелой. Я стояла, взволнованно прижав ладони к груди и замерев, не в силах шевельнуться, не помня причины своего судорожного беспокойства. Далёкие отблески пламени мерно покачивались, усыпляя бдительность, и исчезали у горизонта. Мне было так тоскливо, что от боли щемило сердце, но я никак не могла уловить суть своего томительного огорчения. Казалось, правда была так близко, но…

Вслед за павшими воинами с берегом простился последний корабль, самый просторный и важный, на нём пылало так много танцующих огней. На самом носу, украшенном образом невиданного доселе зверя, гордо расправив широкие плечи и легко удерживая равновесие на его голове, стоял величественный бог огня. Весь облик его был устремлён вдаль, в небеса, за горизонт, глаза смотрели в глубокие тёмные воды смело, но тускло — не было в них больше того жаркого пламени, что способно и павшего возвратить к жизни. Я кричала и звала, умоляла, но ни единый мускул не дрогнул на его красиво очерченном лице, гордом профиле, и взгляд по-прежнему был обращён в пустоту. Он уходил. Он уходил навсегда, я понимала это с пронзительной ясностью, леденящей душу. И я ничего не могла изменить.

Я хотела броситься в воду, но она обожгла босые ступни ледяным мертвенным холодом, а подол длинного ночного платья заиндевел. Нас разделяла невидимая глазу граница, которую я была бессильна разрушить, пересечь. Локи уплывал вдаль. Его несчастная жена оставалась. Примерзала к земле в порыве немого отчаяния, даже не испуганная, а сломленная, опустошённая. Я сдалась. Смерть победила. И где-то под сердцем не оставалось ничего, кроме растерянности и горечи. Не было сил. Не было надежды. Не было Сигюн. Бог лукавства протянул руку к небесам, будто желал коснуться тонкими пальцами лика луны, как щеки желанной избранницы. В один миг сильное молодое тело рассыпалось мириадами жарких искр, и жестокий северный ветер унёс их прочь, не оставив мне ничего, кроме горя. Его не стало. Локи не стало!..

Судорожно вздохнув, я вздрогнула и открыла глаза. Я лежала в полутени и мелко дрожала, несмотря на то, что отблески далёких солнечных лучей иногда ласково касались лица, проникая из-за узорчатого полотна изумрудной листвы. Свежий утренний ветер овевал тело, приносил аромат душистых цветов и сладкой медовой росы. Жизнь раскрылась передо мной во всём своём сияющем великолепии, и она была пьяняще прекрасна, а мир так любящ и милосерден, что заботливо заключал меня в свои объятия, ограждая от любого ненастья. Увы, всё это было иллюзорно. Счастью и любви всегда, неизменно сопутствовала горечь и боль утраты. И чем больше судьба даровала тебе, тем более жестоко и изощрённо позднее казнила в уплату извечного долга.

Первое время меня не покидало непоколебимое чувство, что я лишилась всего, самого смысла своей жизни. Локи убит, а значит, для меня не осталось решительно ничего значимого. Какая злая насмешка, ведь я осталась жива! Всё отчаяние и скорбь девяти миров обрушились на меня и раздавили, изничтожили. По щекам текли горькие слёзы, но я не обращала на них ни малейшего внимания. Я замерла, потерянно раскрыв губы, едва дыша. Я никогда в полной мере не осознавала, как много значил для меня переменчивый и непредсказуемый бог огня. Я обожала его, я дышала им, но повелитель моей души — а это было не только словами! — вошёл в самую суть моего существа, слился с горячей кровью, бьющейся в жилах, с неровным дыханием, с судорожными мыслями, неподвластными чувствами, пророс через всю меня, не оставив Сигюн прежней. И без него меня быть больше не могло. Могла остаться лишь жалкая тень былой Сигюн. Но она была ложью.

— Госпожа! О, моя госпожа! — столько страстной любви, непередаваемого счастья, необъяснимой преданности прозвучало в тихом робком девичьем голосе, что я удивлённо приподнялась на локтях, чтобы увидеть его обладательницу. На миг я даже позабыла свою безутешную скорбь, и она вдруг ушла вглубь, затаилась. Этот живой и чувственный голос вернул меня в реальность, и я всё вспомнила: и хорошее, и плохое. Значимым было только одно: у меня ещё оставалась надежда. Нет, бог огня не растворился в сиянии крошечных юрких искр, это был сон! Он совершенно точно был тяжело ранен, однако всё же не убит! По крайней мере, я отказывалась верить в это, пока не увижу своими глазами бездыханное тело супруга. Встрепенувшись, я села в постели.

Голова немного кружилась, но в целом я чувствовала себя неплохо. Память и ясное сознание довольно быстро вернулись ко мне, и я узнала в худенькой девочке, сидящей подле меня, верную Иду. Она была бледна и встревожена, но цела, и её глаза излучали такую нежность и заботу, что отгоняли прочь все напасти. Не говоря ни слова, я притянула её к себе и горячо обняла служанку, прижав к груди, будто родное дитя. Ида шумно дышала и плакала, но отстранившись и глядя в её лицо, я понимала, что это от избытка чувств, обуревавших нас обеих. Если Ида не пострадала, то, быть может, всё не так страшно, может, и другим удалось укрыться, спастись… Неизвестность была невыносима, и я поспешила встать с постели, но почти сразу же решительные и бескомпромиссные мужские руки мягко поймали меня за плечи и бережно, но настойчиво вернули обратно.

— Госпожа пришла в себя, — негромко оповестил голос, показавшийся мне смутно знакомым. Я удивлённо повернулась и обнаружила, что ко мне помимо родной служанки приставлен юный лекарь — один из подчинённых Хельги. Именно он вполне бесцеремонно удерживал меня в постели, но только я хотела возмутиться, как со стороны, будто из воздуха, выскользнула сама главная лекарь. Я успела заметить, что вид у неё самый измождённый, и сердце в тот же миг сжалось — одинаково от страха и сострадания. Хельга покачнулась, но затем собралась и коротко поклонилась, после чего присела рядом со мной.

— Сначала лекарство, госпожа, — спокойно пояснила она и протянула мне кубок, прежде чем я успела задать единственный волнующий меня вопрос, самый неоспоримо важный и самый сокровенный. Я пребывала в таком сильном смятении, что не нашла в себе сил спорить с ней, и поспешила жадными глотками расправиться с преградой на пути к истине. Я пила тёплый отвар, и тело словно наполнялось каменной тяжестью, которую невозможно превозмочь. Совсем скоро мне было трудно пошевелить даже кончиками пальцев, но мой разум оставался ясен. Пожалуй, мне становилось даже проще мыслить трезво, потому что зелье Хельги заглушало эмоции, заставляло их затихнуть и скрыться где-то в центре живота. Юный лекарь бережно опустил меня на уложенные Идой подушки, оставив в постели в полусидячем положении. — Вот так…

— Что с повелителем, Хельга? — вполголоса спросила я, и кончики пальцев тревожно дрогнули, точно к рукам вот-вот в полной мере вернётся движение, будто сила моих искренних переживаний во много раз значительнее самого искусного зелья, хитроумного заклятия. Голос прозвучал удивительно спокойно, сердце билось мерно, но так сильно, что каждый его удар, казалось, сотрясал всё тело, подобно удару кузнечного молота о наковальню.

— Повелитель жив, моя госпожа, однако он тяжело ранен и не приходил в себя с того самого вечера, — горестно склонив голову, словно в этом была только её вина, поведала Хельга. Я испытала смешанные чувства: бурный восторг оттого, что Локи жив, и почти оцепенение при мысли, что в любой момент он может уйти. Тон женщины, как бы она ни пыталась скрыть страшную правду, был слишком говорящим. Хельга была превосходным лекарем, и её руки обладали целительной силой. Увы, она оставалась лишь смертной, заслужившей благоволение Эйр и право жить в Асгарде, поэтому существовали вещи ей неподвластные. И некоторые не поддавались самим богам. Смерть была в их числе.

— Ты посмела меня опоить, — недовольно заметила я после тщетной попытки приподняться. Я хотела быть рядом с возлюбленным мужем, я должна была быть подле него, и всё моё существо рвалось к лукавому асу, но тело, отравленное умелым колдовством, не подчинялось ни сердцу, ни разуму. Заговорщики лишили меня всяческих сил, и я не могла даже всерьёз рассердиться, опьянённая фальшивым умиротворением.

— Я виновата, госпожа, и Вы вольны разгневаться, наказать меня, но я не позволю Вам подняться с постели, пока не буду уверена, что Вы восстановили силы. Так будет лучше и для Вас, и для повелителя, и для обитателей чертогов. Вы пережили немалое потрясение и, должно быть, сильно ударились головой… — рассеянно слушая лекаря, я осмотрелась и с удивлением обнаружила себя в покоях Локи. Какая ирония, ведь тем вечером я так мечтала оказаться в его просторной постели. Судьба наказала меня за неосторожность. Однако хуже было другое: раз я здесь, значит, Хельга не решилась позволить перенести бога огня с места на место, что, в свою очередь, говорило красноречивее слов, в каком опасном состоянии находится мой дражайший супруг.

Я тяжело вздохнула. Мне так хотелось увидеть его, коснуться красивого, пусть и бледного, лица. Но я понимала, что в такой напряжённый момент благоразумнее всего было довериться Хельге. Порой она бывала непозволительно своевольна, но ещё ни разу разумная и самоотверженная женщина не дала повода усомниться в своей преданности золотым чертогам и их повелителю. И раз я ничем не могла помочь Локи, я должна была позаботиться о его подчинённых. Возможно, если я прислушаюсь к просьбам лекаря, то быстрее встану на ноги, и тогда она сможет больше времени проводить подле господина, а я — посвящать обитателям огненных палат. Я боялась представить, какая суматоха, должно быть, творилась в чертогах после произошедшего нападения.

— Ты слишком много на себя берёшь, Хельга. Не будь ты так умела, тебя следовало бы выставить из дворца, — наконец, строго и холодно заметила я в ответ. С достоинством выдержав мой пристальный уничтожающий взгляд, женщина лишь покорно склонила голову, сложила ладони под грудью. — Однако, когда вылечишь повелителя, ты, возможно, сможешь заслужить мою благосклонность снова. А теперь ступай и займись делом. Всё свободное от заботы о Локи время посвящай раненым, я уверена, их в чертогах немало. И позвать ко мне предводителя стражи, — Хельга коротко кивнула и поднялась со своего места, после чего почтительно поклонилась.

— Гуннар был убит, госпожа, — помолчав, будто ей необходимо было собраться с мыслями или совладать с чувствами, поведала служанка. Я утомлённо прикрыла глаза. Сколько достойных воинов и прекрасно обученных верных слуг погибло из-за прихоти дерзкой великанши. И это после того, как Один помиловал её, а Ньёрд одарил честью стать богиней и госпожой. Это было недопустимым и немыслимым. Мне определённо стоило навестить чертоги Ньёрда, хотя бы ради того, чтобы взглянуть в бесстыжие глаза бессовестной воительницы, что лишь изображает доблесть, а сама действует исподтишка, словно змея. Нужно было только выздороветь, набраться сил, и врагу несдобровать. — Он первым принял на себя удар, сдержав натиск врагов, но их было значительно больше…

— Хакана сюда. Рагна пусть подождёт за дверью, — выдержав паузу, чтобы справиться со своим голосом, велела я. Было больно. Больно за всех тех, кто ушёл, кто незаслуженно пострадал, тех, кто проявил силу характера и безоговорочную верность, показал себя доблестным воином, но всё равно вынужден был отправиться в Хель. Будь у меня силы, тонкие пальчики непременно сжались бы в кулаки от гнева. Я этого так не оставлю. Я никогда не прощу причинённую боль и нанесённое оскорбление. Я обязательно поднимусь на ноги, и к моменту, когда Локи придёт в себя, наведу порядок в огненных чертогах и за их пределами. Никто больше не позволит себе такой дерзости. Никогда! В дверь негромко постучали, отвлекая меня от нерадостных мыслей. Я подняла взгляд. Хельга успела покинуть покои, в стороне плечом к плечу стояли, кротко склонив головы, юный лекарь и ещё более юная Ида. — Войди.

— Вы звали меня, госпожа? — Хакан бесшумно прикрыл за собой двери, после чего повернулся и почтительно поклонился. Он оставался всё так же серьёзен, собран, непоколебим, как и в момент нашей первой встречи. А вот я, казалось, стала совсем другой. Я полусидела в постели, величественно приподняв голову, насколько хватало сил, и смотрела на него внимательно и печально, затем подозвала к себе слабым кивком головы. Стражник приблизился, сложил руки перед собой в ожидании, смущённо потупил взор немного передо мной, ведь слуге и воину не подобало видеть госпожу в ночных одеждах. Впрочем, в тот миг это было неважным.

— Ты достойно проявил себя тем злополучным вечером, Хакан, спас мою жизнь и, я верю, жизнь повелителя тоже. Проси у меня, что хочешь, — голосом более мягким, нежели говорила с Хельгой, пояснила я суть его прихода. Устремив взгляд на строгое лицо мужчины, я заметила на нём промелькнувшее сомнение, но только на одно мгновение. Затем стражник вновь коротко поклонился.

— Этой мой долг, госпожа, и иного желать я не смею, — негромко отвечал Хакан, выпрямившись и замерев на месте, словно красивый статный истукан. Затаённая печаль улавливалась в его светлых глазах, и губы были сердито сжаты, будто он корил себя за случившееся, за то, что не успел, не предвидел, не сумел. Я снова убеждалась, что доверием и благосклонностью своего повелителя отчаянный воин дорожит больше, чем всеми дарами девяти миров. Это роднило нас, какими бы разными мы ни были.

— Гуннар верно служил богу огня и пламенным чертогам и положил свою жизнь, чтобы защитить их обитателей. Стража осталась без предводителя и почти наверняка пребывает в смятении. Ты займёшь его место. По крайней мере, до тех пор, пока Локи не придёт в себя и не распорядится иначе, — собравшись с мыслями, велела я. Голос звучал ровно. Глаза смотрели прямо и ясно. Было так трудно не показать, как мне страшно, сколько сомнений переполняют грудь, а в мыслях и на кончике языка только один вопрос: «А что, если нет?..» Это прислуге знать было необязательно. Повелитель непобедим. Его не сломить. Его авторитет непререкаем. Не может быть и мысли, не говоря уже о слове, что Локи не победит смерть. Это лишь вопрос времени. Только бы убедить окружающих. Только бы поверить в это самой… — А теперь я хочу знать, каково состояние воинов золотых палат. И ещё, скажи мне, многие ли посмели предать доверие господина и обратиться в бегство перед лицом опасности?

— Благодарю за милость, госпожа, я повинуюсь, — сдержанно вторил мне немногословный Хакан, на миг исподлобья взглянув на меня. Взор его ледяных глаз как будто чуть потеплел в отношении меня, смягчился. Так уж вышло, что Хакан знал меня разной: легкомысленной наивной девицей; исступлённо рыдающей в порыве отчаяния любящей женщиной и, наконец, волевой и хладнокровной госпожой. Похоже, последний мой лик приходился ему более всего по нраву. В любом случае, мы служили одному делу и были в нём ближайшими союзниками. — Враг напал неожиданно и подло, трусливо подкравшись, и многие были убиты в бесчестном бою в первые минуты. Вы знаете, госпожа, слабые не выживают в этом дворце. Те, кто проявил неповиновение, почти сразу же нашли свою смерть. Однако их были единицы, оставшиеся — ловкие смелые войны, и я горд был сражаться с ними плечом к плечу.

— Хорошо. Такой повелитель и желает видеть верную стражу. На твои плечи ляжет нелёгкая задача: ты найдёшь замену убитым, обучишь и воспитаешь их так, чтобы они трепетали при звуке имени Локи. Будут ли это легко внушаемые юнцы или умелые опытные воины — решай сам, однако от них потребуется безоговорочная преданность, равно как и безукоризненное военное умение, — я отдавала распоряжения, жёстко проговаривая каждое слово, и дивилась сама, откуда взялось хладнокровие и трезвость мысли. Гнев и обида, притуплённые ворожбой Хельги, не затуманивали разум, но давали силы взять власть в свои руки в отсутствие решительного супруга. — Пусть Тор поможет тебе выбрать рабов среди тех, кому покровительствует. Поясни им с глазу на глаз, какой чести они удостаиваются, попадая во дворец бога огня, какую милость способны заслужить. И сколь разрушителен бывает гнев повелителя. Но не говори Хлориди о случившемся, не рассказывай, зачем Локи понадобились новые слуги. Враг пришёл в Асгард, и пока он здесь, нам не будет покоя. Кто-то указал йотунам путь к пламенным чертогам, и отныне нам никто не друг. Пусть твои воины будут готовы к бою.

— Го… Госпожа моя… — прошептал Хакан, поражённый настолько, что осмелился поднять на меня вдохновлённо горящий взор. Как будто восхищение моей непримиримой решительностью на миг промелькнуло в нём. Я чувствовала, что он разделяет мою искреннюю ненависть к врагам бога лукавства и его подчинённых, и убеждалась, что не ошиблась в своём выборе. Опомнившись, мужчина склонил голову, положил широкую ладонь на грудь, в которой билось мужественное смелое сердце. — Я всё сделаю, госпожа.

— Позвать Рагну, — обратив взор к удивлённо глядящей на меня Иде, лёгким кивком головы я указала на двери в покои. На миг служанка замерла, будто не узнавала меня, не понимала, что происходит. Затем девушка смущённо потупилась и поспешила к высоким дверям. Появившаяся на пороге Рагна выглядела взволнованной. Она была опрятно одета, волосы убраны в замысловатый узел, но лицо её почти светилось бледностью, усталые глаза выдавали бессонную ночь, ссадины на щеках — попытку сопротивления чужакам. Тем не менее, бойкая служанка стремительно приблизилась ко мне, оправила подол платья и плавно поклонилась. — Как ты, должно быть, знаешь, Гуннар убит. Пока повелитель пребывает в забытьи, предводителя стражи заменит Хакан. Объявишь всем во дворце.

— Слушаюсь, госпожа Сигюн, — серьёзно подтвердила Рагна и склонила голову на мгновение, затем устремила на меня взор светлых глаз, и взгляд её потеплел, словно она очнулась от тяжёлого долгого сна или печальных раздумий. — Вы пришли в себя, госпожа… — смутившись и помешкав немного, служанка позволила уголкам губ дрогнуть в полуулыбке. — Я рада, — отчего-то сдержанное проявление симпатии тронуло и моё сердце. Я глядела перед собой уже не так сурово, как прежде, хотя ещё минуту назад мне казалось, что каждый вокруг мне враг. Коротким жестом (силы медленно возвращались ко мне) я отпустила Хакана, а девушку подозвала к себе, позволила присесть рядом. Когда предводитель стражи скрылся за дверями покоев, а юный лекарь был к ним приставлен с внутренней стороны, я вполголоса поинтересовалась у Рагны, что же произошло в тот вечер. Сначала девушка подняла на меня растерянный взгляд испуганных глаз, будто и она чувствовала за собой вину, но затем, собравшись с мыслями, наконец, разомкнула губы:

— Когда тем страшным вечером я проводила Вас к дверям покоев, госпожа, я вернулась к своим повседневным заботам. За делом время текло быстро, вокруг было тихо, каждый занимался своими обязанностями. И вдруг… Всё произошло в одно мгновение: крики стражников, звон металла, глухая ругань… Их было несколько, и они зашли с разных сторон чертогов, будто кем-то надоумленные. Турсов явилось немного, но они были прекрасно выучены и сильны. Клянусь, госпожа, это свита, если только у проклятого великаньего отродья может быть таковая. Они действовали слаженно и на редкость ловко для йотунов: одни ударили напрямую и отвлекли стражу — именно от их рук погиб Гуннар, другие напали со спины, создавая суматоху. Мы не знали тогда, что были и третьи… Те, которые… Пришли за Вами. Простите меня, госпожа, я…

— Замолчи, — сквозь зубы зло выдохнула я. Воспоминания о жестоком кошмаре снова заставляли боль всколыхнуться в глубине души, словно ленивый крупный зверь медленно переворачивался с боку на бок в своём укрытии. Лекарство Хельги ещё действовало на меня, и глаза оставались сухими, пусть душа и стенала, словно далёкий зимний ветер. И выслушивать раскаяние Рагны у меня не было сил. Кто мог предугадать?.. Кто мог ожидать, что однажды в Асгарде чьё-то чёрное сердце осмелится на подобную низость? Сердце, состоящее из грубого камня и колкого льда.

— Стража приняла удар на себя, моя госпожа, — немного помедлив, продолжила Рагна, — и многие пали в ту ночь. При слугах, конечно, не было оружия, нам нечем было дать отпор. Я уводила их тайными ходами и прятала в безопасном месте, старалась защитить, кого могла. Аста помогала мне, госпожа, но затем нас разделили. Потери среди слуг незначительны. Уже утром мы многое привели в порядок, хотя это было непросто: чертог горел. И когда повелитель ворвался внутрь в порыве неудержимого гнева и лютой ненависти, клянусь, пламя взвилось до самых сводов, не щадя ни своих, ни чужих. Мне неведомо, откуда господин узнал о вторжении, но выглядел он так, словно очень спешил.

Будто зная наперёд, он прокладывал себе путь к Вашим покоям, и за спиной его ширилась тропа мёртвых тел — воины, убитые турсами, и сами турсы, павшие от руки бога огня. Затем я отвлеклась, попалась на глаза ненавистному йотуну. Мне посчастливилось достать из тела павшего кинжал — так и осталась жива. А затем всё смешалось. Кто-то бежал мимо… И помню только неудачное столкновение. Я потеряла равновесие, и наступила темнота. Очнулась уже во владениях Хельги, на узкой постели, в окружении раненых и пострадавших. Их много, но целительные руки лекаря творят чудеса, пусть она и пропадает всё время в Ваших покоях, где остался повелитель. Что же это, госпожа? Кто мог позволить себе такую дерзость?..

— Ты об этом не думай, Рагна, — отстранённо и печально произнесла я в ответ, обдумывая слова служанки. И правда, откуда Локи узнал правду, как мог успеть?.. Свадебное кольцо на пальце на миг потеплело, будто всколыхнул воздух крошечный порыв знойного летнего ветра. Я удивлённо посмотрела на него и не сразу нашла взглядом: из-за уродливого и болезненного ожога перстень пришлось надеть на другую руку. Где-то в глубине алого камня будто жил своей собственной жизнью маленький жаркий огонёк. «Пока кольцо на твоём пальце, я буду чувствовать биение твоего сердца и всегда знать, где ты…» — зазвучал в воспоминаниях родной глубокий тон. Так вот, что это было! Подарок Локи защищал меня той ночью, обжёг обидчика, послал весть повелителю! Я давным-давно и думать об этом забыла, а быть может, была обязана озорным искоркам, заточённым в кровавый яхонт, жизнью.

Раскрыв губы от удивления, я сидела без движения, пока Рагна не осмелилась коснуться кончиками пальцев моей ладони, лежащей на простынях. Я быстро-быстро заморгала, чтобы утаить слёзы. Ведь это из-за меня… Из-за меня Локи… Судорожно вздохнув, я попыталась запереть боль внутри. Я не имела права проявить слабость в тот момент. Не могла позволить себе быть Сигюн, а только госпожой:

— Ты поступила правильно и сделала всё, что могла. Я тобой довольна. Продолжай следить за порядком в золотых палатах. К тому моменту, когда повелитель очнётся, ничто не должно напоминать о произошедшем, и следа вторжения йотунов в пламенные чертоги не должно остаться, поняла меня? Что стало с убитыми?

— Глубокой ночью живые похоронили мёртвых в языках пламени, госпожа. Мы старались проводить их во владения Хель достойно, как могли, но я не позволила покинуть пределов сада повелителя, госпожа. Не знаю, верно ли я рассудила, но мне казалось тогда, что никто не должен знать об этом позоре, и ночь укутывала нас ласковой пеленой, поглощая павших. Рядом не было никого из господ, и решение пришлось принять Хельге и мне, — Рагна смотрела на меня исподлобья, словно виноватый ребёнок. Мне ещё не доводилось видеть её такой. Я кивнула, но не нашла в себе сил ответить. Всю меня изнутри заполняла чёрная сосущая пустота.

Отдав девушкам последние распоряжения, я отпустила и Иду, и Рагну. Я ощущала усталость. Бесконечную давящую усталость, и тело как будто ломило и тянуло вниз, к земле, хотя ни упасть, ни сползти я не могла. Сердце билось так медленно и тяжело, будто каждый удар мог стать последним. Я не думала об этом. Наполовину прикрыв глаза, я следила за ускользающими лучами солнца. Соль медленно и чинно переходила на другую сторону небосвода. Едва минул полдень, а прошла, казалось, целая вечность. Столько событий и потерь, мыслей и слов, горя и боли. Ресницы медленно сомкнулись. Я снова погрузилась в сладостное забытьё.