Двадцать шестой сезон

9

Континент закрутился в песчаной буре. От холма к холму метались яростные смерчи, и там, где они приносились, исчезал в песке кустарник, свеженасыпанные дюны взмывали в воздух белесой пылью, обнажая искореженные, спекшиеся стволы деревьев. Спустя некоторое время на стволах, внешне совсем безжизненных, набухали узлы, оттуда проклевывались свежие побеги. Но ветер иногда возвращался, словно вспомнив о чем-то, подхватывал ожившее дерево и нес его через весь континент, пока оно не цеплялось за какое-то другое растение или ветру самому не надоедала его игрушка. Самые упорные вихри пробивались через многорядную кустарниковую изгородь к пересохшему озеру, но, растратив все силы на прорыв, умирали, и лишь жалкие щепотки песка попадали на окаменелое дно.

Пока кибер перетаскивал из модуля наши вещи, я с Набилем обошел форстанцию. Много времени это не заняло: не считая подсобных помещений, бункер представлял собой центральный зал, который считался таковым лишь по названию. На деле это был всего-навсего «пятачок» культурно-бытового назначения семь на семь метров. К «залу» примыкал крохотный водный павильончик с запасом воды и регенератором. Вокруг десяток комнаток-клетушек с отдельными выходами в зал. В комнатах было серо и безлико: койка, шкаф, стол с переговорным устройством, два стула. Словно и не жили здесь никогда люди, не смеялись, не спорили…

Вскоре Набиль вышел на поверхность, а я навестил нижний уровень, где располагались склад и лаборатории, а затем поднялся в обсерваторию в верхней, купольной части форстанции, но и там ничего интересного не обнаружил. Мы принялись перетаскивать багаж, не надеясь разобраться с ним до вечера. Однако с помощью кибера все оказалось пристроенным значительно раньше. Я сказал «вечера», имея в виду корабельное время. На Мегере не существовало темного, «ночного» времени суток, и потому на форстанции мы установили тот отсчет времени, который был нам удобен. Для меня и Сзади стало привычным бортовое время гиперлета, который мы покинули.

Управившись со скарбом, мы наскоро перекусили, и каждый занялся своим делом: Набиль — сборкой полевого психоиндикатора, я — проверкой и регулировкой костюмов, призванных уберечь нас от всевозможных опасностей.

У нас была последняя модель — защитный костюм с автономным силовым генератором. Надежная штука — блокирует тебя от всего живого, кроме человека. Чтобы можно было оказать помощь в случае чего. Отладил ширину защитного поля до десяти сантиметров — так, по крайней мере, будешь задевать не каждую ветку, а через одну. Потом приладил фильтры, подсоединил пси-экраны против гиперизлучений, отрегулировал длину стволов бластеров, чтобы они не оказались короче толщины защитного поля. Если сгоряча шарахнешь в собственную защиту изнутри, считай, что кремация состоялась. Затем комплектовал НЗ. Проверил кэб — гусеничную платформу с большим откидным фонарем. Когда я освободился, Набиль уже ушел отдыхать.

Я запросил кибера, не передавал ли мне что-нибудь напарник. Оказалось, передавал. Я выслушал пространное, минут на семь, витиеватое послание, которое сводилось к тому, чтобы я, если не сумею позавтракать с ним в семь тридцать, к восьми был в кэбе. Кибер воспроизвел сообщение дословно, со всеми интонациями Абу-Фейсала и, что самое удивительное, голосом, как две капли воды похожим на голос профессора.

— У тебя несколько звуковых программ? — удивился я.

— Мой диапазон, — не без гордости сообщил кибер, — позволяет модулировать любые звуки, доступные человеческому слуху.

— А ну-ка! — заинтересовался я.

И тут кибер выдал маленькое попурри, в котором были и гул космического корабля на старте, и звон разбитой чашки, и обрывок арии Розины из «Севильского цирюльника», и целая гамма всяческих мужских и женских голосов. Потом, словно певец, который хорошо откашлялся и размял голосовые связки, основным своим баритоном кибер предложил:

— Какое музыкальное произведение послушаем?

Я встал из-за стола:

— Обязательно, обязательно послушаем, но в другой раз. А сейчас пора спать. Впрочем, давай что-нибудь последнее. Из бурценовских записей…

Как только голова моя коснулась подушки, хрустящей и свежей, как и простыни, я заснул.

Мне редко снятся сны. Обычно я сплю непробудным, так называемым богатырским сном, который полностью, повернув какой-то внутренний выключатель, изымает меня из бытия на шесть-семь часов. Только перед пробуждением иногда я вижу смутные, расплывчатые картины, да и те не запоминаю. Но в ту ночь, несмотря на усталость, спалось плохо. Снились, словно наказывая за ночи без сновидений, кошмары. Целыми сериями.

— Оставь ее, или я не знаю что сделаю! — приглушенным женским голосом закричал вдруг кибер.

Увидев, что я открыл глаза, кибер замолчал. Взглянул на часы: спал три часа. А кибер все это время вещал.

— Что за дурацкие шутки?

— Это не шутки, — виновато ответил робот.

— А что? Колыбельная для киберов?

— Нет, не колыбельная. Одна из последних бурценовских записей, как вы просили. Но если вам не понравилось, я поставлю другую…

— Стоп, стоп! Чей это был голос?

— Елены Бурцен.

— Так… А когда сделана запись?

Мне незамедлительно ответили. Вышла чепуха. Я напрягся и сообразил, что кибер перевел дату в условную систему, которую мы с Саади ввели для форстанции. Пересчитал на абсолютное время. Получалось, запись сделана на третий день, а точнее, на третью ночь пребывания Тринадцатой гиперкосмической на Мегере. По-видимому, действительно говорили ее участники. Но как кибер записал интимный разговор? И зачем?

— Где ты это услышал? — спросил я.

— Здесь.

— В этой комнате? А кто в ней жил?

Новость прозвучала для меня неожиданно. Я не суеверен, но, если б знал, что погибший ученый жил в этой комнате, вряд ли бы из десяти комнат на форстанции выбрал именно эту.

— Какого дьявола ты записал чужой личный разговор? — возмутился я.

— Я не записывал. Я запомнил. Я вообще все запоминаю. У меня практически неограниченная память. Ее объем…

— Ладно, помолчи. Дай подумать. Так. Я попросил тебя проиграть бурценовские записи? Повтори.

Вдруг кибер заговорил моим голосом:

— «…А сейчас пора спать. Впрочем, давай что-нибудь последнее. Из бурценовских записей…»

Значит, кибер понял меня буквально. Сработала какая-то ассоциативная цепь в его электронном мозгу, включившая из десятков и сотен возможных эпизодов запись голоса самого Бурцена и его разговора с женой. Последнего разговора. Наутро Бурцен и Анита ушли на маршрут и не возвратились.

Чувствуя себя так, будто врываюсь ночью в чужую спальню, я велел киберу прокрутить ту запись еще раз.

Сначала зазвучала легкая эстрадная мелодия, очень популярная двадцать лет назад и знакомая мне по воспоминаниям детства. Захныкала ситтара. Потом раздался легкий шум шагов.

— Феликс! — позвал женский голос.

— Да! Кто там? — сонно отозвался Бурцен. — А, это ты, Лена.

— А ты думал кто?

— Ну что ты, в самом деле…

— Феликс, мне кажется, ты неравнодушен к Аните.

— Перестань говорить чепуху.

— Феликс, оставь ее.

— Слушай, давай прекратим этот разговор. Завтра рано вставать.

— Хорошо, я уйду. Но прошу: оставь ее. Оставь ее, или я не знаю что сделаю! — Раздался женский плач. Прошуршали шаги, и опять осталась одна музыка.

— Все. Спасибо за концерт. Ступай в зал. — Я отослал кибера и снова лег. От подслушанного разговора остался неприятный осадок. Не только потому, что без приглашения вторгся в чужой семейный конфликт. По голосу жены Бурцена я понял, что она действительно готова на все…

Сказав «а», принято говорить «б». Допустим, что Елена Бурцен была доведена до крайности. Я стал думать, имела ли она возможность… способствовать гибели мужа и Аниты. Ответ долго искать не пришлось: как медик Елена Бурцен могла и… организовать их смерть. Да, я постарался насколько можно смягчить это слово: бортовой врач имел и мотив и средства, чтобы совершить убийство!

Не могу поверить! Неужели та строгая усталая женщина с суховатым голосом, какой я увидел ее на экране гиперсвязи, два десятилетия назад была способна убить из ревности? Но она была способна и плакать от ревности, и угрожать. Что, глядя на нее сегодня, даже предположить трудно. Так все-таки убийство? Событие для человеческой цивилизации чрезвычайное, почти немыслимое и все же время от времени случающееся. Вот ведь как бывает! Я взялся за это расследование, чтобы рассеять подозрения, а не укреплять их. Эх, если бы можно было сейчас встретиться с самой Еленой Бурцен!

Впрочем, почему бы и нет? Если не встретиться, то поговорить с ней вполне реально. Благо меня снабдили четырьмя флашерами, не преминув добавить, что это резерв «Пальмиры-информ».

Я записал вопрос к Бурцен — всего два слова. Вставил кристалл во флашер и велел киберу запустить его. Через несколько минут флашер выйдет в космос, перейдет в гиперпространство, истратив на переход почти всю свою массу. Затем даст последнюю вспышку — и в виде волн придет на околоземный ретранслятор. Еще через час Елена Бурцен получит гиперграмму. В ней будут указаны по абсолютному времени дата, час, минута, секунда ответа и мое сообщение. В этот момент второй мой флашер, поставленный на прием, нырнет в гиперкосмос.

Лишь жалкие щепотки песка падали на окаменелое дно, но постепенно кучки вырастали в кучи, и, если песчаная буря длилась бы несколько дольше, котлован засыпало бы совсем. Но небесный секстет над Мегерой уже играл новую музыку. Растаяла в розовой дымке самая большая луна, вместо нее цветным ноздреватым ломтем нависла половинка четвертого, меньшего спутника планеты. Ветер, будто по мановению дирижерской палочки, ослаб, а вскоре и вовсе утих. Распрямились примятые кустарники, в ложбинах, расчищенных от наносов, проклюнулась жидкая остролистная травка. А на дне сухого котлована, в самом его центре, затемнело и принялось потихоньку расплываться темное влажное пятно.