Двадцать шестой сезон

7

Красное и Желтое солнца поменялись местами. Уровень желтой радиации был еще достаточно высок. И солнца двинулись навстречу друг другу. Красное выходило в зенит. Желтое ползло по линии горизонта. Когда они поравнялись, радиация опустилась почти до приемлемого уровня. Из земли, словно распрямляющиеся пружины, выбросили шипастые побеги кусты, проклюнулась жесткая трава. Затем бурые колючие поросли начали заселять первые после вымерших броненосцев животные. Тощая птица, явно поторопившаяся с появлением на этот еще полумертвый свет, с беспокойством поглядела в небо: там, где едва розовела луна, зажглась и все сильнее разгоралась странная звездочка.

Багаж мы затащили в модуль еще накануне. Кроме того, я захватил с корабля еще несколько коробок с продуктами, но аккуратно расставлять их поленился — все равно через несколько часов выгружать. От этого беспорядка и в без того не слишком просторном модуле стало еще тесней.

Скрипучим стариковским голосом капитан дал отсчет, забыв попрощаться хотя бы с профессором. Как горькое семечко гиперлет выплюнул модуль в космос.

Ничего не было. Ни гула, ни перегрузки, ни вибрации. Иллюминаторы залепил знакомый помидорный туман, поплескался и исчез. Открылось небо — темное, в сахарной пудре незнакомых созвездий. Модуль вышел на околопланетную орбиту: то в одном, то в другом окне мы видели бледно-розовый ноздреватый блин Мегеры. Еще три-четыре витка, мы возьмем пеленг на радиомаяк, оставленный еще Бурценом, и пойдем на посадку. Делать мне было нечего: автопилот уверенно прокручивал простенькую программу, но я держал руки на пульте. Иллюзия того, что ты контролируешь полет, придает немало уверенности.

Пока мы кружились вокруг Мегеры, я с любопытством поглядывал по сторонам — в окружении из четырех лун и двух солнц планета не была похожа на те, что я видел раньше. Прочитай в тот миг мои мысли Масграйв, он не преминул бы заметить, что называть солнце «окружением» планеты могут лишь невежды, не удосужившиеся в начальной школе выучить, что вокруг чего вращается. Несмотря ни на что, центром мира мне видится именно планета, на которой или рядом с которой я нахожусь.

— Что там сейчас внизу, профессор?

— Заканчивается 25-й сезон. Фаза Красного солнца и двух спутников. Жарко, сухо, светло. Не исключены пыльные бури, но это зависит от растительности.

— Вы побывали на Мегере и не знаете, какая там растительность?

— Откуда? Люди на Мегере были четырежды: причем дважды — в один и тот же сезон. Три сезона мы более или менее себе представляем. Флору, фауну. А что делается на планете в остальные времена года, видел лишь тот верблюд, которого никто не видел.

— Фольклор?

— Древняя бедуинская поговорка. Мудрость предков-кочевников.

— Каким же образом вы предсказываете пыльную бурю? Насколько я помню, при данном положении небесных светил на Мегеру никто не садился.

— Нет, все куда проще, — засмеялся Саади. — В моем институте на Земле создана модель Мегеры со всеми ее солнцами и лунами, температурой и влажностью, давлением и освещенностью. Мы можем довольно точно предсказывать физико-метеорологическую характеристику каждого сезона. А вот как на все перепады реагирует живая природа, смоделировать пока не удалось.

— Жаль.

— Чего жаль? Что не в тот сезон летим? Не жалейте, Алеша. Для нас форма одежды там всегда одинакова: костюм, шлем. Необходимо защитное поле. Или вы рассчитывали позагорать?

Как же, подумал я, загоришь там. Так загоришь, что потом искать нечего будет. Двое уже попробовали… Мысли невольно вернулись к экспедиции Бурцена.

— Набиль, — спросил я, — вы осуждаете Бурцена с Анитой?

Профессор вздохнул, помолчал.

— Так вы все-таки дознались…

— А вы что думали? — возмутился я. Слово «дознались» резануло слух. — И этот факт, сыгравший роковую роль в той экспедиции, вы думали от меня утаить? Простите, дорогой профессор, но это смахивает на неискренность.

— Ну что вы, Алексей! Очень вас прошу: не расценивайте мою уклончивость таким образом. Вот вы спрашиваете, осуждаю ли я Аниту и Феликса. А кто я, чтобы их осуждать? Или хотя бы обсуждать? Я стараюсь не касаться ничьей личной жизни. Куда больше меня интересует наука. И Мегера, к которой мы, между прочим, подлетаем.

Внизу уже обрисовалась кирпично-рыжая поверхность в щетинистых бородавках холмов. Модуль спланировал на сухой, ровный пятачок грунта, качнулся и замер.

— Ну, куда дальше, профессор?

— Форстанция находится где-то здесь. — Голос моего спутника звучал слегка хрипловато, невольно выдавая волнение.

Радиокомпас указывал на холм метрах в пятнадцати от нас. Я вгляделся: приземистый, с покатой округлой вершиной, весь покрытый бурой курчавой травой, из которой пружинисто выбивались пучки отдельных безлистых кустарников, — такой же холм, как и соседние. Словно половинку кокосового ореха вкопали в грунт. А внутри этого «орешка», под «скорлупой» силового поля и несокрушимых стен — оснащенная лаборатория, жилые отсеки, приборы, инструменты, запас пищевых концентратов на несколько лет, водный регенератор. При необходимости на форстанций можно укрыться от любой мыслимой опасности, дать сигнал бедствия на Землю, долгое время отсиживаться, ожидая помощи. Освоение планет всегда начинается со строительства форстанций. И все-таки космонавты, как это ни парадоксально, не любят выстроенные для их же собственной безопасности сверхзащищенные бункеры, стараются как можно меньше времени проводить за толстыми стенами. Впрочем, это я понимаю: люди летят через пол-Вселенной не для того, чтобы отсиживаться в экранированных казематах. Даже при колонизации поселенцы строят свои города отнюдь не подле форстанции первопроходцев, что казалось бы естественным, а едва ли не на противоположном краю планеты.

— Кто маскировал форстанцию? Вы, профессор? — спросил я, силясь разглядеть в кургане, на который указывал компас, хоть какую-то примету человеческой деятельности.

— Кибер, — несколько сухо ответил Набиль. Наверное, решил, что я критикую. — Идея Феликса. Я настаивал на подземном варианте.

Я толкнул пальцем кнопку, включая звуковой преобразователь.

— А пароль? Пароль все тот же? — встревожился вдруг Саади.

— Тот же, тот же, — заверил я его. Ко всем нашим форстанциям, где бы они ни находились, установлен раз и навсегда единый звуковой ключ, который не потеряет даже самый рассеянный исследователь.

— Зе-е-мля! — чуть нараспев, торжественно и в то же время неуверенно, словно опасаясь, что бункер не отворится, произнес Саади.

Сначала ничего не произошло. Потом на кургане заволновалась трава, в основании холма появились трещины. Они стали расти и соединяться, образуя правильный прямоугольник. Из проваливающегося в трещину куста выпрыгнула лохматая птица, суматошно захлопала недоразвитыми крыльями и «побежала» по воздуху, едва касаясь лапами стеблей. Прямоугольник окончательно выделился, стенка скользнула вверх, и перед нами открылся едва освещенный узкий коридор.

— Ну, что же вы мешкаете, — нетерпеливо тронул меня за плечо Саади, — въезжайте!

Впереди тускло замерцали красноватые огни, напоминавшие тлеющие угли. Сходство усиливало дрожание горячего воздуха, хлынувшего с поверхности в прохладное помещение.

— Вы были когда-нибудь в русской бане, Набиль?

— Нет. А что?

— В русской бане есть такой зальчик, именуемый «предбанник». Там переводят дух после захода в парную. Так вот, этот шлюз напомнил мне предбанник.

— Знаете, Леша, давайте после про баню. Поезжайте!

Я нажал педаль, и модуль медленно вкатился на стыковочную турель. Двери за нами закрылись, и тут же загудели мощные насосы, выгоняя мегерианский пар из предбанника форстанции.

Странная звездочка росла, пока не сравнялась яркостью и размерами с двумя застывшими в небе лунами. Затем звездочка неожиданно исчезла и вынырнула уже у самой поверхности, зависнув странной сверкающей чечевицей. Ничто не говорило за то, что летающих чечевиц надо опасаться. Но мегерианская птица забилась в кусты и оттуда с растущей тревогой наблюдала за пришельцем. Когда же «чечевица» замерла, притворяясь неживой, птица шевельнулась. И тут земля треснула под ней и поползла, разрывая укрывший ее куст. Не в силах больше сдерживать страх, взъерошенная птица выскочила из убежища, суматошно захлопала крыльями и ринулась, едва касаясь лапами травинок, навстречу потянувшему из пустыни ветру.