Два дня «Вериты»

Глава 19

В штабе восставших Багров рассказал о «Верите» и «импульсах правды». Помня недавнюю неудачную беседу с лавочниками, начал он робко и осторожно. Однако все слушали с таким сочувственным вниманием, что Багров увлекся, говорил все свободнее и горячее. Только когда он хотел назвать место расположения «Вериты», командир восставших инженер Армандо прервал рассказ:

— Это уже лишнее, сеньор Багров. Этого знать никому не следует. Сейчас почти невозможно что-либо сохранить в тайне, а «Верита», уж если она начала действовать, должна продержаться как можно дольше и уж во всяком случае не попасть в руки правительства республики или агентуры янки. Вы-то сами не успели еще проговориться? Нет? Как вам удалось?

Слейн задумался.

— Скажи, Гарри, ты удовлетворен проделками «Вериты»?

— Пока да. Ведь это только начало.

— Вот видите! — сказал Слейн. — Он как экспериментатор занят наблюдениями, и ему не до болтовни. Я же как репортер больше привык задавать вопросы, а не отвечать на них.

Армандо засмеялся.

— Теперь политические болтуны не раз вспомнят древнюю пословицу: язык мой — враг мой. Что же касается вашего эксперимента, сеньор Багров, то… Право же, никакая, даже самая сверхисключительная машина не способна изменить того, что зависит от самого человечества. Но все-таки позвольте от души пожать вашу руку. «Верита» многим и на многое открыла глаза, и нам нельзя упускать удобную ситуацию. Но как жаль, что все произошло неожиданно, стихийно, что мы не готовы! В последние годы полиция, с помощью зарубежных «друзей», разгромила много подпольных групп партии «Либертад», погибли в застенках лучшие борцы-патриоты. Теперь приходится наспех налаживать связи и принимать общее руководство восстанием, пока власти не опомнились. Полицейские части колеблются, хотя полиции стало вдвое больше…

— Как, вы сказали, что они колеблются?

— Среди полицейских немало честных людей. Беда в том, что они привыкли слепо повиноваться приказу. Но ряды «синих мундиров» пополнились за счет тайной полиции, которой пришлось стать явной благодаря «импульсам правды». До сих пор граждане страны и не подозревали, сколько секретных агентов шныряет вокруг. Их целая армия, хотя всегда считалось, что армии в прямом смысле наша республика не имела. Ну да полиция не страшна, пока не вмешались Штаты. А они должны вмешаться обязательно — для Уолл-Стрита и Пентагона «Верита» страшна. Кстати, сеньор Багров, к какой партии вы принадлежите?

— Ни к какой. У меня никогда не хватало времени заниматься политикой. Отношусь с предубеждением ко всем так называемым партиям. Между ними вечные раздоры, и лучше бы поменьше партий и побольше правды. Хочу верить, что «Верита» в конце концов сметет все партии с их программами и оставит лишь одну — Партию Честных Людей.

Армандо покачал головой.

— Вы умный человек, Багров, но во многом заблуждаетесь… Однако не время сейчас для политических споров. Каковы бы ни были ваши убеждения, но вы — наш по духу. Судьба правильно сделала, что привела вас сюда. Кстати, лучше бы вам никуда не отлучаться из лагеря, и…

— Наоборот, именно это я и собираюсь сделать.

— Да ни в коем случае! Правительство понемногу приходит в себя, вас схватят!

— Знаю, это опасно для меня. Но еще большая опасность, для всего человечества, скрыта в лабораториях под Санта-Дорой. Сидя за толстыми стенами, Флетчер может и молчать. Или говорить с такими же, как он сам, предателями от науки. Благодарю за предупреждение, Армандо, но мое место там. Если по всей стране полыхают восстания, они не минуют и Санта-Дору, а уж я постараюсь привести повстанцев к воротам лаборатории. Мне надо пробраться на аэродром. Кто-то здесь сказал, что столичные аристократы норовят укрыться от правды в безлюдных местах. Может быть, есть рейс и на Санта-Дору. Тебе, Джо, на этот раз лучше остаться в лагере.

— Что-о? И это говоришь ты мне, журналисту! Ах, Гарри, не хочу слышать таких слов, мне вредно волноваться!

Армандо расхаживал по комнате, теребя иссиня-черные усы.

— Вы сказали, Багров, что лаборатория Флетчера изучает вопросы применения радиации? Я всего только инженер-механик, но представляю, насколько опасное оружие они готовят. Согласен с вами, сеньоры, что медлить нельзя. Еще полгода назад ходили слухи, что среди некоторых индейских племен появились неизвестные науке эпидемии. Не Флетчера ли работа? — Армандо подошел ближе к Багрову. — Вы здесь единственный, кто хорошо знает лабораторию. И как бы вами ни дорожили, но придется отпустить, если вы сами того хотите. Иначе секретное оружие Флетчера погубит все. Для вашей охраны выделим отряд самых надежных бойцов. Как ваше мнение, друзья?

Четверо рабочих, членов совета, кивками выразили согласие.

— Вы покинете лагерь утром. До аэропорта довезут на машине, если удастся.

— Не нужно отряда, Армандо, — сказал Багров. — Спасибо вам, но не нужно. Один я лучше сумею устроить этот вылет.

— Как один?! — возмутился Слейн.

— Джо, это очень опасно.

— А ты вспомни, дружище: не успел я пожать тебе руку при встрече, как у моих ребер уже крутили ножом. С тех пор опасности не прекращаются, и я как-то привык. Мы летим вдвоем, сеньор Армандо, и больше ничего не хочу слышать! Вот хорошо бы вздремнуть сейчас, а?

— Да, нужно отдохнуть вам, поесть, набраться сил перед опасной дорогой. — Армандо пожал им руки, давая понять, что разговор окончен. — В казарме фабричной охраны для вас найдется комната и постели. Проводи, Челли.

Звездная безветренная ночь плыла над притаившейся столицей. Где-то далеко слышались выстрелы.

На фабричном дворе горели костры, здесь ночевали и готовили ужин те из повстанцев, что жили в отдаленных районах города. Никто еще не спал, всюду голоса, смех, кое-где звенели гитары. У костров остро и вкусно пахло вареной фасолью, чесноком, жареным луком. Поравнявшись с одной из групп, друзья прислушались к разговору.

Молодые парни тормошили пожилого медлительного мужчину в крестьянской одежде.

— Расскажи, дядя, зачем тебя принесло в столицу?

— Да ведь уж рассказывал, — бубнил крестьянин, жесткими ладонями скручивая сигару из табачного листа.

— Не все слышали, ты еще расскажи.

Крестьянину и самому хотелось поговорить, нравилось всеобщее к нему внимание, но веселые хохотки парней смущали.

— Ну, послал меня наш священник. Помолиться в храме Санта-Исабель. Падре сказал, что я грешник и надо обязательно в столицу, в храм Санта-Исабель.

— В чем же ты согрешил?

— Наверно, он обыграл падре в карты! — сыпались предположения.

— Или бегал по ночам к его служанке!

— Слушай, неужели ты ухитрился в чем-то обмануть падре?!

— Да подождите вы! Так что за грех у тебя, дядя?

— А был у нас на плантации шум… Не то чтоб бунтовали… Просили хозяина прибавить плату за работу. И я тоже ходил к управляющему. Только нам ничего не добавили. А падре сказал, что бунтовать грех и что господь мной очень недоволен.

— Он ругался?

— Кто?

— Да господь-то?

— Не знаю. Я не слышал.

Парни захохотали, и сам рассказчик улыбнулся.

— Падре велел, чтоб я хорошо помолился святой Исабели и заодно отвез настоятелю храма пять связок бананов по сорок кило каждая. А деньги бы привез ему, то есть падре. И тогда, может быть, господь и святая Исабель меня простят. Я запряг мула и поехал. И ехал всю ночь. А в храме Санта-Исабель прихожан было очень много. И все слушали проповедника — он говорил о святом причастии. И что господь благословит всех, кто будет голосовать за… я не понял за кого. А потом этот проповедник ни с того ни с сего вдруг заругался, закрутился, как мул перед канавой. Да и говорит нам: господу, мол, наплевать, католики мы или там лютеране, лишь бы ссорились почаще. Между собой, стало быть. А то, говорит, если все за одно, так с вами и не сладить. Вот так прямо и сказал. Еще, говорит, господа бога совсем не было бы, если бы верующие не несли в храм свои деньги. Я как услышал, так прямо дрожь взяла. Ну, думаю, за такие слова сейчас святая Исабель разразит проповедника божьим огнем… Да он и сам, видать, напугался, побелел весь. Верующие повскакали, заорали. Самого епископа и других святых отцов помяли здорово. И я какого-то падре два раза по шее треснул. А он вопит: «Как ты смеешь, у меня чин капитана полиции!» Это у падре-то! Тут я убежал. А мою повозку в суматохе перевернули, бананы потоптали. Теперь не знаю, что скажу, когда вернусь на плантацию. Ведь святая Исабель так меня и не выслушала, не до того было.

— Придется тебе, дядя, на муле ехать прямо в ад, — смеялись рабочие.

— Что я скажу падре?

— Ничего. Ему теперь не до бананов. Свои грехи замаливать впору. Ведь и у вас, наверное, бунтуют.

Второй крестьянин, помоложе, сказал:

— Не знаю, как у них, а вот на нашей плантации большая драка вышла. Представитель от фирмы принимал бананы. И проговорился, что на каждой грозди компания берет чистой прибыли по пятнадцати долларов. Это надо же, по пятнадцати долларов! А нам всего платят 30–40 центов! Раньше мы об этом не думали, а тут услышали такое и зашумели. А он за пистолет! Его тут и прикончили… А другие из их компании сбежали, во всей округе никого не сыскать. Не знаем, что делать с урожаем. Себе забрать или как? Вот послали меня разузнать, что творится.

— Да уж тут творится! — подхватил рабочий с карабином на плече. — Матерые провокаторы выдают себя с головой. Нынче вечером пришлось разговориться деятелям Межамериканской организации трудящихся. Сколько они морочили нам головы, пищали о «классовом сотрудничестве» да о «социальной гармонии»! И все вроде бы ладно — хоть «желтые», а профсоюзы же! Но сегодня какие-то чудаки из наших притащились к ним за советом — что делать в данной обстановке? Им и сказанули такое, что чудаки за булыжники схватились. Вышло-то, что у Межамериканской организации трудящихся одна забота — срывать действия настоящих трудящихся. Вот такие дела! А ведь многие верили «желтым» и Межамериканской. Ох и всыпали им! Поскорее смылись под крыло к хозяевам, в посольство янки.

— Сеньор Багров, сеньор Слейн! Вы еще здесь! — укоризненно качал головой Армандо, подходя. — Челли, проводи же сеньоров! Идите, вам предстоит трудный день!