Душа оборотня

Глава 12

Что-то сопело над ухом, тыкалось в лицо мокрым, настойчиво урчало. Середин приоткрыл глаза. Кошка, пристроившись на шкуре возле его лица, тыкалась в щеки холодным носом, щурила воровские глаза. Пахло дымком, чем-то вкусным, солнце заглядывало в низкие окна, бродило по избе. Олег приподнялся, отбросил шкуру.

— Доброе утро! — Велена в одной белой свободной рубашке присела возле него, чмокнула в нос. — Наконец-то проснулся. Вставай, я поесть сготовила.

На столе дымилась яичница, стоял творог в миске, молоко в кувшине. На рушнике лежал свежий хлеб.

— Я сейчас, только умоюсь. — Олег миновал сени, толкнул дверь и с разбегу обрушился в озеро.

Солнце едва показалось из-за леса, но туман уже развеялся, и вода была прохладной, освежающей. Ведун проплыл до середины пруда, развернулся, буравя воду, промахал кролем, выскочил на берег. Велена стояла на берегу.

— Ты плаваешь, как рыба, — она протянула ему полотенце, — но все-таки один не купайся. Я — берегиня этих озер.

— А что, водяной утащит? — Олег наскоро вытер голову. — Или русалки защекочут?

— Ты и так вторгся в их мир, они этого не любят.

— Скажи пожалуйста — не любят! А ты? — Он припал поцелуем к ямочке меж ключиц.

— От многих знаний — многие беды. — Девушка шутливо оттолкнула его. — Иди, ешь. Остывает все.

Середин навалился на яичницу со шкварками, ломая мягкий, с корочкой, хлеб, собирал растекшийся желток, запивал молоком. Велена сидела рядом, положив подбородок на сомкнутые руки, и смотрела, как он ест.

— Как давно я не кормила мужчину. Своего мужчину, — задумчиво молвила она. — На тебя очень приятно смотреть.

— За столом или в постели?

— В постели не надо смотреть, — Велена взъерошила ему волосы, налила молока, — в постели надо отдавать все без остатка, умирать и воскресать, чтобы снова отдать. И чем больше отдашь — тем больше к тебе вернется.

— Слушай… — Олег глотнул молока и принялся за творог. — Откуда ты такая? У тебя небольшой акцент, и даже не акцент, — он наморщил лоб, подбирая слова, — слишком уж правильная речь. И такие выражения, которые просто не свойственны ни простым людям, ни знати в большинстве своем.

Велена вздохнула.

— Это долгая история.

— А я не спешу. Если, конечно, хочешь рассказать.

— Чего же не рассказать, — задумчиво сказала девушка. — Слушай. Ты прав, я не принадлежу ни к одному из славянских племен. Мой отец был один из знатных норвежских ярлов. Много лет он участвовал в походах конунга Хастингса. Они держали в страхе всю Европу, захватывали города во Франции, Италии, в Британии. После одного из походов отец возвратился с пленницей. Он захватил ее под Севильей. Она была дочерью знатного военачальника в войске эмира, правившего тогда в Астурии. Вскоре она стала женой ярла. Это была моя мать. Видишь, как переплелась во мне кровь востока и запада.

— Очень хорошо переплелась, — подтвердил Середин.

— Спасибо, мне тоже нравится. Когда я родилась, отец не проявил ко мне интереса: викинги жалуют только мальчиков — продолжателей рода, будущих воинов, — и моим воспитанием занималась исключительно мать. Она была очень образованная женщина. Благодаря ей я говорю и читаю на греческом и ромейском, знаю язык данов, знаю руны: и старшие, футарк, и младшие. Вот, посмотри, это знак нашего рода. — Она встала, сняла со стены зеркало и, подышав на него, начертила несколько переплетенных рун. — Мать, до того, как отец пленил ее, занималась алхимией, астрономией. Вообще, это не свойственно женщинам востока, но мой дед не препятствовал ей. Она передала мне многие тайные знания, хранившиеся в ее семье чуть ли не с времен египетских фараонов. Она долго не могла привыкнуть к суровой жизни северного народа: слишком сильные морозы, чересчур короткое лето. Она понимала, что вернуться домой ей не суждено, и смирилась со своей участью. Отца она, если и не любила, то уважала — это точно. С ней он был всегда ласков, над его заботливостью даже подтрунивали, хотя открыто смеяться никто себе позволить не мог — слишком был хорошо известен его дикий нрав. И когда из очередного похода привезли мертвое тело отца, мать решила разделить его судьбу. Она по своей воле взошла на погребальный драккар…

— А ты? — не выдержал Середин. — Что же она — бросила тебя?

— Я была почти взрослая — тринадцать лет. В этом возрасте девочки уже становятся женами. И к отцу уже не раз приходили просить меня в жены отпрыски знатных родов. Мой старший брат по отцу, он старше меня на десять лет, был эрилием — знатоком рун и божественного знания. Он остался старшим в семье и решил отложить мое замужество. По-своему, он неплохой человек, только уж очень заносчивый и нетерпимый к возражениям. Если б ты знал, как нам тяжело было приспособиться к тамошней жизни. Брат считал ниже своего достоинства говорить на равных не только с пахарями, но и со знатными людьми. В конце концов, нам пришлось покинуть нашу землю и скрываться в той деревне, где я и познакомилась с Невзором.

— А как вы попали на Русь?

— Брат сочинил нид — хулительные стихи на одного из соседей. Его обвинили во лжи, и тот ярл, которого ославил в стихах брат, поклялся смыть оскорбление его кровью. После смерти отца нас некому было защитить, так что пришлось бежать. С кораблем купцов мы попали в Хольмград — Новгород, но там слишком часто бывали люди с севера, нас могли узнать. Пришлось бежать дальше.

— Но позволь, каким же богам ты поклоняешься? Отец — викинг, мать, как я понял, мусульманка…

— Я живу по законам этой страны, а боги наши очень схожи. Я даже подозреваю, что они одни и те же, просто их по-разному называют. Род, Один, Перун, Тор, Корс, Локи. Даже в именах слышится что-то общее. К тому же, я служу не богам, а матери-природе: земле, деревьям, травам, рекам, озерам, животным и рыбам. Всему, что живет на земле, в воде, летает, плавает, ползает. Все мы — дети природы, просто одни забыли это или стараются забыть, а другие живут в природе, как в большом доме, единой семьей.

— Слушай, а имя «Велена»…

— Я взяла его, когда мы с братом оказались в Новгороде. Меня зовут Сигрид.

— Красивое имя, — задумчиво сказал Олег. — Сигрид. Так и слышится вой северного ветра, что метет поземку, сдувает снег со скал, охраняющих фьорды. А Верша?

— Его истинное имя Ингольф. Он настоящий викинг — во всяком случае, внешне. Он высок, у него синие глаза, волосы светлые, почти белые. Когда найдете, назовите его настоящим именем — иначе он не поверит, что я помогла вам. Он меня очень любит. Настолько, что готов был убить всякого, кто хотел видеть меня своей женой. Когда я сказала брату, что полюбила раненого дружинника, он был готов зарезать его во сне. Мне несколько раз удавалось пресечь его попытки убить Невзора с помощью рунической магии, пока он смирился. — Велена невесело усмехнулась. — Однако, я так и не стала для Невзора единственной. Представляю себе ярость брата, когда он узнал, что мне предпочли эту… Малушу.

— А она какая?

Велена пожала плечами, пренебрежительно скривила губы.

— Обычная девка, смазливая. Единственное, что в ней примечательного — это глаза. Синие, глубокие… — Знахарка решительно встала из-за стола. — Не хочу вспоминать о ней. Поел? Выметайся на улицу, мне прибраться надо.

Середин поймал ее за руку, усадил к себе на колени. Велена изо всех сил упиралась ему в грудь, но вдруг сдалась, спрятала в ладонях разрумянившееся лицо.

— Извини. Мне неприятно вспоминать об этой девчонке.

— Ты загораешься, как сухая трава. Может, ты все еще любишь Невзора?

— Пусти меня, дурак, пусти сейчас же!

— Ну, все, все… — Олег прижал ее к себе, погладил по голове, успокаивая, как маленького ребенка. — Что-то нашего волка-воина не видно. Обычно он к рассвету объявляется.

Велена замерла.

— Фрея…

— Что это?

— Моя кошка, Фрея. Она не показывалась, пока Невзор был поблизости.

Олег выругался про себя.

Они вышли из избы. Вдалеке, на другом берегу озера, в воде все еще копошились мужики. Ветер рябил поверхность озера, гнул осоку, качал ветки ивняка. Неподалеку от порога Олег увидел на земле кусок бересты, прижатый камнем. Уже предчувствуя недоброе, он поднял бересту. На коре чем-то острым были вырезаны неровные буквы кириллицы. Середин наморщил лоб, пытаясь разобрать, что здесь написано, досадливо крякнул и передал бересту Велене.

— Прочитать сможешь?

— «Велена, Олег, спасибо за помощь, простите и прощайте». Это все, — она посмотрела на Середина, — он ушел.

— Ушел, — пнул Олег камень.

Тот запрыгал по траве, плюхнулся в воду, распугав лягушек.

— Он не волк, он баран! — в сердцах заявил Середин. — Куда его понесло одного?

— Искать моего брата, — тихо сказала Велена, — тебе обязательно идти с ним?

Середин сбросил на пол возле печки очередную связку дров и вытер пот. «Далась ей эта баня», — с досадой подумал он. Велена, когда поняла, что он хочет догнать Невзора, категорично заявила, что, если Олег не истопит баню, то может провалиться в Утгард и больше она его знать не захочет.

На стук поленьев в баню заглянула Велена.

— Еще неси.

— Может, хватит, а?

— Давай, давай. Не ленись.

Середин прошел в избу. В печи, в глиняном горшке, что-то булькало. Запах стоял ужасный. Велена, с засученными по локоть рукавами, растирала что-то каменным пестиком в деревянной чаше.

— Обед? — поинтересовался Середин.

— Перебьешься. Дрова носи.

Олег хмыкнул, покрутил головой, но послушался.

Выбрав засохшую ель, он быстро срубил ее, очистил от сучьев и, порубив на поленья, потащил в баню.

Велена уже затопила печь, по баньке плыл запах смолистых поленьев, дым выходил в открытую дверь. Часа через три, когда каменка раскалилась, хозяйка залила огонь и, подождав, пока дым выветрится, прикрыла створку.

— Так, дров хватит. Я там согрела воду, замочи веник и принеси чистой воды.

— Рад стараться, — гаркнул Середин.

«А-а, ладно, — решил он, — попаримся напоследок. В бане мы с ней еще не пробовали».

Велена насмешливо взглянула на него и покачала головой.

— Все одно на уме.

— Опять подслушиваешь?

Он принес воды, запарил веник, как было приказано, и снова вернулся в избу. Велена все еще колдовала над чашей, добавляя к растертым травам мутную жидкость из горшка. Олег принюхался.

— Разрыв-трава, огневик полевой, подорожник, э-э… Что ты там мешаешь?

— Тебе это знать не обязательно. — Она предплечьем вытерла пот со лба: кисти рук были в зеленоватой кашице. — Плесни на каменку, да воды не жалей. Надо, чтобы пару побольше было. И ложись на верхний полок. Мне надо, чтобы у тебя все поры на теле раскрылись.

— А ты скоро?

— Иди, иди.

Олег разделся в предбаннике. Каменка уже нагрелась, сухой воздух обжигал лицо. Он осторожно вылил на камни ковш озерной воды, выметнулось горячее облако. Добавив еще несколько ковшей так, что все вокруг утонуло в клубах пара, он залез на верхний полок, лег навзничь и уставился в низкий потолок.

«Не похоже, что у нас сегодня случится любовь, — с разочарованием подумал он, — уж очень Велена серьезно настроена. Впрочем, все в наших руках. Вот сейчас она войдет. Золотые волосы распущены по обнаженным плечам, в глазах ожидание, она протянет ко мне руки и скажет…»

Вошла хозяйка с чашей в руках, на ней была простая рубаха. Девушка осмотрелась, сморщила носик.

— Я же сказала, пара должно быть много!

Плеснув еще несколько ковшей на камни, она поднялась на нижний полок, протянула руку. Середин закрыл глаза в предвкушении. Велена провела ладонью по его телу, и ведуну вспомнилось, как в Чернигове купец оценивал лошадь на базаре: провел рукой по крупу после пробежки — проверял, не вспотела ли кобыла.

— Ладно, пойдет, — заявила Велена. — Поднимайся, встань вот сюда. — Она подвела его поближе к печке. — Закрой глаза и подними руки.

— Это что, новый способ?

— Помолчи. Что у тебя на руке?

— Оберег.

— Сними, потом наденешь.

Середин послушно размотал полотно, положил в него крестик и поднял руки. Велена зачерпнула из чаши зеленоватую кашицу и стала покрывать Середину шею, плечи, руки, грудь. Руки ее опустились ниже, он приоткрыл один глаз.

— Стой спокойно, никто на него не покушается.

— А жаль, — вздохнул Олег.

— Повернись спиной.

Она натерла ему все тело, лицо, веки, даже уши. Мазь слегка пощипывала, будто стягивая кожу. Он посмотрел на свои руки.

— Ну и как, похож я на водяного?

— Он не зеленый, ложись на полок.

— Похоже, здесь еще белладонна и борец дубравный? — спросил он, понюхав руку.

— Расслабься, ее немного. Ложись на живот.

Середин лег, расслабился. Париться так париться.

— Наверное, неудобно в рубашке? — вкрадчиво заметил он.

— Ох, да успокойся ты. Скоро тебе ничего не захочется, даже меня.

— Ты меня пугаешь.

Велена взяла из бадейки распаренный веник, проверила — мягкий ли. Сильно размахнулась и опустила связку березовых веток на спину Середину. Тот зашипел, как каменка:

— Ты что, больно ведь!

— Терпи.

Не жалея его кожи, она прошлась веником с головы до ног, потом обратно. Середин почувствовал, что еще немного и шкура со спины полезет клочьями. Велена отложила веник и принялась массировать ему спину, втирая в кожу зеленую массу.

— Ох, помню, недавно я вот так одну… — Середин осекся, пальцы Велены защипнули кусок кожи над ребрами.

— И что?

— Нет, это я так.

— Я спрашиваю: и что дальше? — В ее голосе зазвучали металлические нотки.

— Ничего, Родом клянусь! Ее перелестник сглазил, пришлось заговаривать девку.

— А-а, — пальцы разжались, — чем лечил? Тирличем, туей, да?

— Угу, — пробормотал Олег, проклиная свой длинный язык, — вроде, помогло.

— И тебе поможет.

— Я здоров, и никто меня не сглазил, в след не ступал…

— А будешь еще здоровее. Переворачивайся. — Она снова взяла в руки веник.

Сквозь клубы пара Олег видел серьезное лицо Велены. Меж бровей залегла морщинка, глаза прищурились, осматривая его тело без малейшего намека на желание.

Спину начало покалывать, словно он лежал не на оструганных досках, а, как какой-нибудь йог, на ложе с гвоздями. Казалось, тонкие гвоздики проникают все глубже, выбрасывая в тело стальные отростки, разрастаются, как корни стремительно набирающего силу растения, подпитываются его кровью и оттого растут еще быстрее. Середин буквально видел, как они пронзают капилляры, заменяют нервные окончания, вгрызаются в кости, меняя структуру тканей. Он передернул плечами, но ощутил лишь слабое движение, будто он уже не управлял телом, а переданный мозгом приказ затерялся где-то по пути к мышцам.

Наконец Велена отложила веник и принялась массировать ему грудь, руки, живот. Кожа на спине занемела, стала чужой, как бывает, когда долго лежишь без движения, и тело перестает что-либо чувствовать.

Середин ощутил, как в голову впервые закрадывается сомнение. Он снова попытался пошевелиться, но… Это было, как во сне, как в ночном кошмаре, когда бежишь и не можешь догнать, когда слова не выходят из глотки, когда ужас сковывает настолько, что перехватывает дыхание…

— Что ты сделала со мной? — Ему казалось, что он спросил ее громко, отчетливо, в полный голос, но губы лишь слегка шевельнулись, не издав ни звука.

Девушка посмотрела ему в лицо, и Олег увидел в ее глазах знакомые янтарные всполохи.

— Ты веришь мне? — Губы ее остались твердо сжатыми, но вопрос прозвучал в его мозгу, словно он явственно услышал его.

— Теперь и не знаю, — так же беззвучно ответил он.

— Думай.

— О чем?

Тишина в ответ. Ни звука, ни мысли.

Он напряг волю, отбросил сомнения, мысли стали четче. Если бы она хотела убить, для этого можно было бы найти и более простой способ.

«Я должен верить ей, я не должен сомневаться…»

Он снова посмотрел ей в глаза. Велена кивнула:

— Молодец. Я не ошиблась в тебе.

Теперь уже все тело стало чужим, он с трудом удерживал поднятыми веки, одними глазами следил за ней. Велена выпрямилась, отерла лоб тыльной стороной ладони. Ему показалось, что он предвидел это движение. Собственно, ничего особенного в этом не было: в бане было нестерпимо жарко, от жары и физических усилий на лице выступила испарина, и девушка смахнула ее автоматически, привычным движением.

«Сейчас она спустится с полка, вымоет руки.»

Велена шагнула вниз, потянулась, расправляя плечи и, подойдя к бадье с чистой водой, стала смывать с ладоней зеленоватую кашицу.

«Ей жарко, она снимет рубашку и смоет пот, опрокинув на себя бадейку. Вода попадет в глаз, и она протрет его указательным пальцем…»

Велена опустила руки, подхватила подол рубашки и потянула ее через голову…

Середин закрыл глаза.

«Я умею управлять людьми», — подумал он спокойно, будто о чем-то обычном, всегда присущем ему, как способность дышать.

— Это ты размечтался.

— Тогда что это?

Она не ответила. Не открывая глаз, он «видел», как она идет к нему, как поднимается на полок, ставит рядом бадейку. «Она смоет с меня эту липкую гадость, — понял он, — но это еще не конец».

Велена принялась поливать его из ковшика, смывая зеленую кашицу, стирая ее ладонью, затем перевернула гостя на живот. Он ощутил, как струйки холодной воды бегут по спине, и обрадовался — ощущения возвращались. Ведун чувствовал ее ладони, ее сильные пальцы, скользящие по телу. Ковшик скребнул о дно бадейки.

«Сейчас она наберет свежей воды из озера.»

Хлопнула дверь, сквозь пар пробился холодный свежий воздух — это хозяйка вышла и оставила дверь открытой. Вот она зашла в воду по колени, разогнала рукой упавшие листья ивы, зачерпнула воды, двинулась обратно.

Холодная вода обрушилась на него рекой, водопадом свежести. Середин попробовал пошевелиться, перекатился на спину. Велена придержала его на краю полка, вылила остатки воды на грудь.

— Попробуй встать, — сказала она обычным деловитым тоном.

Олег приподнялся, спустил ноги.

— Я почти не чувствую тела.

— Это пройдет, обопрись на меня.

Велена положила его руку себе на плечо, помогла спуститься на пол. Ноги были словно чужие, он будто заново учился ходить: один за другим подавал вперед бедра, голени двигались, как на шарнирах, помимо его воли, ступни он не чувствовал совсем. Он скрипнул зубами, когда представил, насколько жалко выглядит со стороны.

— Не думай об этом, просто иди.

Казалось, они бредут целую вечность, как два путника, затерявшиеся в бескрайней пустыне: вокруг никого, ничего, только пустота, вялые движения непослушного тела и неизвестно, упадут они, сделав еще шаг, или смогут продолжить путь.

Уже в избе Велена подвела его к развернутой на полу медвежьей шкуре, помогла лечь. Середин облегченно вздохнул. Слабость не отступала, голова кружилась от усилий. Ему стало холодно, озноб тысяченожкой побежал по телу.

«Она сейчас укроет меня, согреет…»

Велена накинула на него половину шкуры, подложила под голову свернутый в несколько раз кусок холста.

«Это еще не все?» — Говорить было лень, и он просто подумал, обращаясь к ней.

— Нет, но осталось сделать немного.

Он знал, что Велена делает, видел это, как если бы смотрел на нее. Он даже мог бы заглянуть чуть дальше, увидеть то, чего еще не случилось, но непременно произойдет, но это было бы нечестно по отношению к ней: раз он доверился, то будет доверять до конца. «Хотя, по правде сказать, — подумал Середин, — мне действительно просто лень. Или нет желания напрягать мысли, или мне уже настолько все равно, что все безразлично, или… Да какая разница. Я верю ей, вот и все», — наконец решил он и, успокоенный, выбросил из головы мысли, оставив лишь пустоту и ожидание.

Губ коснулся край чаши. Середин бездумно припал к ней, глотнул. Мятная горечь обожгла, он наморщил лоб, взглянул на Велену. Она стояла на коленях возле него, обеими руками удерживая чашу. Кивнула успокаивающе: пей. Жидкость ледяным огнем пронеслась по пищеводу, возникло желание немедленно запить ее чем-то горячим, лучше даже кипящим, поскольку холод, возникший внутри, по температуре был сравним с космическим.

— Что это? — просипел Середин.

Велена не ответила. Отставив в сторону чашу, она выпрямилась, сложив руки на коленях. Олег будто только что заметил, что она все еще нагая, но даже отдаленной мысли о грешной близости у него не возникло. Холод распространялся изнутри, проникал в конечности, поднимался к голове. Велена откинула с ведуна медвежью шкуру, лицо ее стало сосредоточенным. Правой рукой она прикрыла ему лицо, положив ладонь на глаза. Он ощутил на груди касание ее пальцев: она что-то рисовала, сильно нажимая, на коже, иногда даже царапая ее. Олег попытался понять знаки, но вскоре сдался, так и не различив ни одной знакомой буквы или знака. Руны, что ли?

Велена заговорила, и он удивился, насколько изменился ее голос: стал ниже тембром, в нем появились просительные нотки, иногда умоляющие о чем-то шепотом, иногда срывающиеся почти на визг в безумных требованиях. Так иногда шаманы вводят себя в транс для общения с богами. Языка он не понимал, даже не слышал подобного. Голос девушки стал невыносим: он царапал барабанные перепонки, как кусок битого стела, скреб по нервам, как железная вилка по пустой тарелке. Хотелось закрыть уши, чтобы не слышать этого скрежета, этого визга, проникающего в мозг стальной иглой… И холод. Он заполнил тело, перехватил горло, сузив дыхательные пути до размера булавочного укола, он поднимался все выше, заливая льдом мысли, погребал под собой сознание…

— Мне холодно, — прошептал Олег, пытаясь разглядеть лицо Велены в падающей на него тьме, — мне очень холодно…

— Все, мой хороший, все. — Он почувствовал, как девушка ложится рядом, накрывает себя и его тяжелой шкурой и прижимается к нему горячим телом, обнимает его, стараясь согреть, не отдать вдруг пришедшей зиме.

Так, наверное, было до мироздания: холод и тьма, тьма и холод. Пустота, в которой нет ничего: ни движения, ни звука, ни отблеска, ни даже мысли. Ее не с чем сравнить, нечем измерить, она всеобъемлюща и всесильна. Здесь нет сторон света, нет ни верха, ни низа. Здесь не страшно, потому, что некого и нечего бояться, и чувства здесь не нужны, потому что жизни здесь тоже нет.

И так было долго, очень долго — сто лет, тысячу, миллион? — прежде чем краешком сознания он отметил песчинку тепла. Середин вдруг понял, что она, эта песчинка, была с ним всегда, что именно она удержала его на самом краю пустоты, не позволила раствориться в ней, превратиться в неосязаемое «ничто». Медленно, очень медленно холод стал отступать, а пустота — сморщиваться, как сдувающийся воздушный шарик. Тепло отвоевывало сантиметр за сантиметром его тело — так огонь сжигает бумагу, сперва обугливая по краям, пока веселое пламя не вспыхивает, стремительно поглощая чистый лист.

Первыми вернулись звуки, и ведун с радостью узнал пиликанье сверчка, мышиный писк, шепот травы за окном. Он открыл глаза. Была ночь… Ночь? Он видел все до мельчайших подробностей, различал круглые сучки на потолке, тонкие швы в стыках досок, нитку паутины в углу комнаты, которую торопливо тянул неугомонный паук. Середин опустил глаза: Велена лежала рядом, обхватив его руками, словно боялась потерять, золотые волосы рассыпались у него по груди невесомыми нитями.

Олег пошевелился, проверяя возникшее ощущение силы и ясности, осторожно убрал ее руки, высвободился, встал на ноги и накрыл девушку шкурой. Он дышал полной грудью, стараясь забыть кошмар, он пил ночной воздух, глотал его, как живую воду, насыщал кровь, заставлял ее быстрее бежать по венам, обогащая кислородом самые отдаленные уголки тела.

На печке что-то зашуршало, ведун обернулся. Пестрая кошка Велены таращила на него глазищи, словно упрекая за то, что так рано проснулся. Она медленно и грациозно встала, потянулась и прыгнула с печки на пол. Ее тельце вытянулось в прыжке, горящие глаза, казалось, выбирали точку приземления, хвост распушился. Это было так красиво и забавно, что Середин шагнул вперед. Воздух вдруг стал тугим и упругим, будто Олег двигался в воде. Он наклонился и поймал кошку в полете, подставив ладонь под мягкое брюшко. Фрея замерла, не понимая, что случилась, потом мяукнула и забилась, пытаясь освободиться. Середин рассмеялся, выпустил ее, но оборвал смех, оглянувшись на Велену. Он присел над ней, погладил рассыпавшиеся волосы. У нее было осунувшееся, усталое лицо, под глазами залегли тени. Олег почувствовал прилив желания, но сдержался.

Проснулся зверский голод. Ведун огляделся, открыл печную заслонку. В печи стоял еще теплый горшок с гречневой кашей. Середин подсел к столу и принялся заглатывать ее, почти не жуя, не чувствуя вкуса, а только ощущая, как наполняется желудок. Каша кончилась слишком быстро, он с сожалением отставил пустой горшок. Где-то здесь был творог и молоко…

Олег прошел в сени, обнаружил молоко в крынке и творог, завернутый в полотно. Он съел все тут же, даже не присаживаясь, только удивляясь самому себе: какой-то жор напал, как у рыбы с первыми лучами солнца. Кстати, неплохо бы узнать, сколько времени. Он толкнул дверь и вышел из избы.

Шорохи ночи окружили его, словно только и ждали, когда он выйдет. Возился выхухоль в камыше, сонно копошились утки на другом берегу, гукнул в лесу филин. Середин поднял голову. Необычайная яркость звезд поразила: казалось, он мог различить и сосчитать каждый огонек Млечного пути. Озерная вода пахла кувшинками, водорослями, через перешеек метнулась водяная полевка, прошуршала сухими стеблями гравилата и беззвучно нырнула, словно в нору спряталась. Ведун почувствовал такое небывалое единение со всем окружающим, такую принадлежность к природе, будто озерная вода стала его кровью, волосы — травой, сама земля — телом, живущим в вечном переплетении, отдающим силу и получающим обратно бескорыстно и навсегда.

Он вскинул руки к звездам, желая обнять, ощутить их в руках, насладиться своей обретенной мощью. Восторженный крик рвался из груди, но Середин сдержал его, задышал чаще, разгоняя скопившийся в крови адреналин. Да, он стал другим, он еще не осознал обретенную силу, но с упоением наслаждался открывающимися возможностями.

Велена… Как она это сделала? Что за сила прячется в ее руках, в ее голосе, в ее прикосновениях, если она смогла дать ему такое!

Постепенно эйфория оставляла его. Он вспомнил, зачем здесь оказался, в памяти возникло хмурое лицо Невзора, когда тот, прощаясь, обернулся к ведуну от двери.

«Я должен быть с ним, я просто обязан быть с ним, — подумал Середин. — И не важно, кто он теперь, ему все равно не обойтись без моей помощи. А как же Велена? Так я отблагодарю ее — уйду в ночь, и неизвестно, вернусь ли я, найду ли, встречу ли еще хоть раз…»

— Ты уже все решил, значит — прочь сомнения.

Ведун резко обернулся. Прислонясь головой к косяку, Велена стояла в дверях, кутаясь в овчину, и грустно смотрела на него.

— Мне осталось кое-что дать тебе, и тогда я буду спокойна. Во всяком случае, буду знать, что помогла всем, на что способна. Иди в дом.

Хозяйка посадила его за стол напротив себя.

— До рассвета еще есть время, и я хочу кое-что показать тебе. Ты знаешь заговоры, ведь так?

— Знаю, — кивнул Олег.

— Ты проговариваешь заговор, чтобы он подействовал?

— А как иначе?

— Можно и по-другому. Не всегда же есть время проговорить нужную фразу. Давай попробуем. Скажи заговор, которым ты пользуешься чаще всего.

— М-м… — Середин задумался. — Ну, пожалуй, этот: стану, не помолясь, выйду, не благословясь… — забормотал он скороговоркой. — Ты, солнце, положи тень мне под ноги… — закончив говорить, ведун выпустил тень в сторону двери.

— Поняла, — кивнула Велена, — заговор на тень. Заметил, сколько ты потратил времени, вызывая ее?

— Ну-у, — протянул Середин, — не так уж и много.

— Много, много, не спорь. Теперь попробуй как бы продумать этот заговор. Но мысли не словами, а образами. Ну, что там: солнце, звезды. Ты должен увидеть все это, сконцентрировать в себе и выпустить тень, как если бы ты наговорил ее словами.

Середин сомкнул веки, пытаясь представить яркое солнце, россыпь звезд, тень, скользнувшую в руку. По привычке он разжал ладонь и быстро открыл глаза. Серая тень заскользила по избе, повторяя очертания его фигуры.

— Ух ты! — вырвалось у Середина.

— Вот и все. Не забывай этот урок. Мгновения могут сберечь тебе жизнь. И еще одно: ты получил большую силу. Ее можно выплеснуть в мгновения, но можно расходовать по крупицам, подпитывая себя вновь. Попробуй на досуге.

— Велена… — Середин встал, протянул к ней руки.

Но девушка отпрянула назад.

— Нет, Олег. Знаешь, у ромеев есть поговорка: решись — и ты свободен! Ты — решился. Ты должен идти. Если сможешь — вернешься, если нет, я пойму. Я дала тебе все, что могла, но взамен получила, пожалуй, не меньше. Я буду ждать тебя. Сколько буду жить — столько буду ждать. Только, — она помялась, — не спеши в Валхаллу, Олег. Туда мы все успеем.

Середин шагнул к ней, но она вновь отступила, покачала головой:

— Нет, не надо. Я не зря сказала, что отдала тебе все. Теперь мне нужно восстанавливаться много дней, а то и недель. Никакого удовольствия мы сейчас не получим. Я так не хочу. Ты вернешься, и все у нас будет, а сейчас иди. Ты должен догнать Невзора. Боюсь, один он не справится. Он не бессмертен, как не бессмертны и боги, а Ингольф — очень опасный противник. Прошу об одном: не убивайте его.

— Обещаю, — сказал Середин.

Он быстро оделся, затянул перевязь, проверил, легко ли выходит сабля, подвесил к поясу кистень. Велена смотрела, как он собирается, стоя возле двери. Олег подошел к ней. Девушка подняла глаза, провела пальцами по его лицу, словно запоминая.

Они вышли за порог. Край неба розовел близкой зарей. Велена притянула к себе его голову, легонько поцеловала в губы и тут же оттолкнула, предупреждая его желание обнять, прижать к груди, покрыть поцелуями.

— В устье ручья, в камышах, должна быть лодка, там же весла. Так ты выиграешь время. А теперь иди, Олег. Долгие проводы — долгие слезы. Иди.

Возле леса он обернулся. Велена стояла на пороге, все так же кутаясь в овчину. Прищурившись, Олег напряг зрение и ясно увидел ее лицо, дорожки слез, тени под глазами. Подавив дикое желание вернуться, Середин помахал ей, и девушка подняла руку в прощальном жесте.