Душа на осколки

Глава 24

Альма ушла к себе в обед. Сослалась на головную боль, а на самом деле не могла больше держать лицо. Ей было стыдно перед окружающими ее людьми, которые искренне пытались занять ее мысли чем-то, способным отвлечь от ожидания.

Шел шестой день, а легче не становилось. Предчувствие сидело в сердце занозой, не давало есть, пить, спать, заниматься делами и бездельничать. Альма пыталась изгнать это дурное чувство по-разному, но ни один рецепт так и не смог помочь.

Поднявшись в комнату, она долго мерила шагами пространство, потом сидела у окна, гипнотизируя щит, а потом опустила голову на подушку, тут же провалившись в сон.

Сначала ей снилось детство. То время, когда она еще жила в обители. Снились длинные монастырские коридоры, шелест голосов, оклики наставниц, Альма никак не могла понять, что делает там, а потом все изменилось. Она оказалась в другом своем доме. В доме Ринара. Стояла у дверей кабинета.

Сердце забилось сильней, ведь она знала — он там, внутри. Достаточно постучаться, и Ринар откроет. Они снова встретятся. Девушка занесла руку для удара, а потом отдернула ее, чувствуя жуткий жар: дверь горела.

Альма обернулась, понимая, что жар исходит не только от двери — отовсюду. Дом горел. Весь дом горит, а где-то там, в запертой комнате, Ринар.

— Нет, — больше не чувствуя жара, страха, боли, она схватилась за раскаленную ручку, дергая дверь на себя. Это не помогло. Альма кричала, пыталась чаровать, звала на помощь, но ничего не помогало. Дом горел, Ринар где-то в нем тоже, а она не могла ничего поделать.

В один момент там, во сне, она почувствовала направленный на себя взгляд, обернулась, чтобы тут же встретиться с серыми глазами.

— Ринар, — такого облегчения Альма не испытывала еще никогда. Жив. Ей достаточно было просто знать, что он жив. Неважно, что стоит за линией огня, которая по-прежнему разделяет их, неважно, что смотрит стеклянным взглядом. Жив.

— Сегодня, всегда… — но облегчение длилось недолго, девушку пробрала дрожь от того, как звучал его голос. Мертвый, холодный, жуткий.

— Ринар, — вновь забыв об огне, Альма сделала шаг к мужчине, но не приблизилась. Он не отступал, просто она подойти не смогла.

— Навеки моя…

— Ринар, — на нее смотрели безразличные серые глаза. Забытое уже выражение пробрало до костей.

— До смерти и после…

— Ринар! — не управляя голосом из-за страха, Альма крикнула, делая очередную бессмысленную попытку приблизиться.

— Не быть больше врозь нам.

Девушку выбросило из сна, будто рыбу на берег во время шторма. Альма села в кровати, пытаясь отдышаться. Ей не хватало воздуха, мысли крутились вихрем, а руки дрожали.

— Ринар, — она бросила взгляд в окно, за которым занимались сумерки — значит, проспала не больше часа.

Ей жутко захотелось, чтоб в этот самый момент вспыхнул щит, впуская хозяина. Жутко хотелось, потому что сон получился слишком реалистичным. Слишком.

Прошла минута, но ничего не изменилось. Ни на улице, ни в ощущениях. Только нить, тянущаяся от груди, чуть напряглась.

— Нет, — мотнув головой, Альма вскочила с кровати, содрала платье, достала штаны и мятую рубаху. Сегодня не собиралась кататься, во время ожидания его возвращения даже это было не в радость. Опустив ноги в мягкие сапоги, девушка подошла к трюмо, собрала волосы в тугую косу, набросила на голову платок, а потом опустила руки под столешницу, нащупывая тайник.

Она не собиралась пользоваться подарком Аргамона. Искренне считала, что он ей больше не нужен. Даже порывалась несколько раз с ним расправиться, чтоб не возникало соблазна, но пока так на это и не решилась. Пальцы нащупали пластину медальона, резко дернув, Альма отодрала его от столешницы. Поднесла к глазам, покрутила, будто сомневаясь, а на самом деле сомнений не было.

Отправив его в задний карман брюк, девушка помчала прочь из комнаты, вниз по лестнице.

— Леди Альма, — дворецкий окликнул ее у самого выхода.

— Да? — пытаясь хранить как можно более спокойное выражение на лице, Альма затормозила, оглянулась.

— Ветер поднялся, госпожа. Как бы сухой грозы не случилось… — управляющий смотрел подозрительно. Конечно, хозяин ведь оставил ему указание насчет наблюдения за поведением госпожи. А сейчас, Альма понимала, она наверняка выглядит странно.

— Я скоро вернусь, — вот только у нее не было времени на то, чтоб кого-то переубеждать. Все, на что хватило терпения — не побежать бегом до конюшни.

Конюх тоже смотрел странно, но перечить не решился. Единственное — справился, куда госпожа изволят направиться. Альма ответила, что изволит просто покататься. Тот, посчитав миссию исполненной и больше не мешал.

— Тихо, девочка, тихо, — привезенная же Ринаром лошадь, кажется, была куда более проницательной, чем живущие за щитом люди. Она не хотела седлаться, нетерпеливо переступала с ноги на ногу, уворачивалась от сбруи. — Ты же понимаешь, что я все равно поеду, — Альма шепнула предупреждение себе под нос. Благо, конюх ее не услышал, а вот Синеглазка осознала, что сопротивляться действительно смысла нет. Дальше все пошло как по маслу.

— Вы только осторожно, пожалуйста, леди Альма.

— Хорошо, — вскочив в седло, девушка натянуло улыбнулась встревоженному конюху, а потом направила лошадь в сторону ворот. Ей нужно было преодолеть еще одну преграду, не вызвав слишком сильных сомнений, а потом можно мчать уже на весь отпор. Сомнений в том, что амулет рабочий, у нее не возникало. Сейчас вообще сложно было сомневаться. Важно было лишь убедиться, что с ним все хорошо.

Она приблизительно знала, в каком направлении особняк, знала, что их разделяют два часа пути. Была уверена, что не потеряется. Лишь бы успеть. Лишь бы приехать и понять, что зря волновалась.

— Леди Альма, — стражник, выставленный в караул, поклонился, окидывая ее таким же подозрительным взглядом, как все встреченные до этого люди.

— Хочу прогуляться, — очередная натянутая улыбка досталась уже ему.

Последняя баррикада далась намного сложней, чем все преграды до этого. Стражник долго пристально смотрел на Альму, явно колеблясь. Вот только выбора у него все равно не было. Он должен был открыть. Это понимали оба.

— Может не стоит…

— Хочу. Прогуляться.

В этом доме ее действительно успели полюбить. В основном за то, что никогда не позволяла вести себя слишком властно, будто каждым словом доказывая, что она-то тут хозяйка, а они — пыль из-под лошадиных копыт. И сейчас обращаться к служащему в приказном тоне было не слишком приятно, но это не имело особого значения. Альме нужно было уехать любой ценой.

— Хорошо, — сдавшись, стражник кивнул мальчишке, который все это время держал руку на замке, не рискуя начать открывать раньше, чем получит соответствующую команду.

Ворота со скрипом разъехались в стороны, открывая взгляду укутанную сумерками дорогу вниз. Будь Альма на месте стражников, сама покрутила бы у виска. Лишь идиотке может прийти в голову мысль нестись куда-то в ночь. Но сейчас было не до подобных дум.

— Спасибо, — девушка позволила лошади сделать несколько медленных шагов в сторону ворот, обернулась, улыбнувшись напоследок, дождалась, пока ворота за спиной закроются, пустила лошадь рысцой, ускоряясь с каждым шагом. Девушка понимала, что сверху ее чудесно видно, но это тоже не заботило. Она ставила на скорость и неожиданность.

К щиту Альма подъехала со стороны леса. Остановилась на той же опушке, что когда-то ее поймал Ринар. Тогда она спешилась, долго собиралась, а потом шагнула на свой страх и риск. Сейчас медлить было нельзя.

По старой привычке, оставшейся еще со времен обители, Альма лишь шепнула слова молитвы, взывая к богу, а потом прижалась к лошадиной шее, чувствуя, как щит пропускает.

Если верить Аргамону, особняк не должно было озарить яркой вспышкой, а даже если так, если сейчас начнется суматоха, а потом они поймут, что хозяйка сбежала, наверняка отправятся в погоню. Но это уже не имеет смысла.

Ей нужно было спешить. Доверяясь чутью и вспоминая слова Ринара, Альма направила лошадь вдоль леса. Если гнать — можно быть на месте уже очень скоро. Лишь бы коня не взмылить раньше времени.

Ринар стоял у окна собственного кабинета, следя за тем, как сумрак поглощает свет. Заканчивалась пора его девочки, наступало его время. Шестой закат без нее, остался еще один.

В дверь постучали.

— Войди, — мужчина дождался, пока за Аргамоном закроется дверь, указал на кресло, приглашая присесть, а потом еще какое-то время молча смотрел, раздумывая над тем, с чего стоит начать разговор.

— Все хорошо? — за последний десяток лет Аргамон постарел. Постарел, вот только намного меньше, чем близкие ему по возрасту полукровки.

— Ты ведь был у Альмы? — Ринар не надеялся, что используя вопросы отдаленно касающиеся темы, сможет поймать Аргамона. Просто не хотел бить прямым вопросом в лоб.

— С вашего позволения, мой лорд, — учтиво склонив голову, мужчина улыбнулся в усы. Ну и разве заподозришь, что за этой улыбкой скрывается кто-то иной, кроме как добропорядочный управляющий поместьем?

— Она была рада видеть тебя?

— Альма рада любому живому человеку, милорд. В ожидании возвращения мужа она рада чему угодно, лишь бы отвлечься от грустных мыслей.

— И ты был не менее рад ей? — намеренно отпущенную шпильку Ринар пропустил мимо ушей.

— Конечно, милорд, она ведь моя воспитанница, считайте дочь.

— Дочь? — Ринар опустился на кресло, бросая спокойный заинтересованный взгляд на собеседника. — А мы ведь так и не нашли ее родителей, Аргамон. Хотя искали. Я сам искал. Ни следа. Ни среди живых, ни среди мертвых. Да и с датой определиться не смогли…

— Так бывает, милорд, — Аргамон пожал плечами, не выражая и доли волнения.

— Часто бывает? На моей памяти — впервые. А ты ведь живешь не намного дольше, чем я, правда?

И вновь ответом ему служит абсолютно открытый честный взгляд и улыбка в уголках губ.

— Правда, Ринар. Такое иногда случается. Например….

— Например, когда люди не рождаются. Когда у них нет родителей и дня рождения.

Аргамон расхохотался в голос. Смеялся долго, с чувством. Так, что даже слезы пришлось утирать.

— Насмешили, мой лорд! Поистине насмешили! Как же человек может не рождаться? Разве же это возможно?

— Не знаю, Аргамон. Пожалуй, невозможно. А еще невозможно показывать будущее. Правда?

Если он и удивился — виду не подал. Только смех стал каким-то холодным.

— Невозможно. Конечно, невозможно. Время неподвластно смертным. Ни в управлении, ни в знаниях… — Аргамон повторил прописную истину, не позволяя усомниться в том, что искренне в это верит.

В том, что разговор пойдет именно так, Ринар тоже не сомневался. За последнюю неделю у него было достаточно времени, чтобы подумать. Каждую свободную минуту, которых было не так уж и много, он посвящал именно этому, а еще читал. Как ни странно, в основном читал сказки и мифы. Сделанные им выводы казались нереальными, слишком сложными и никак не хотели укладываться в голове. Вот только Аргамон своим поведением заставлял сильней увериться в правоте.

— Альма сказала, что ты показал ей кое-что, — склонив голову, Ринар снова занялся разглядыванием морщинистого лица мужчины, которого долгие годы считал вполне обычным.

— Я? — Аргамон же так искренне удивился, что впору было поверить… или разозлиться. Вот только Ринар был настроен на разговор. А потому поддаваться на провокации не собирался. — Мы много говорили, Ринар. Девочка затосковала без живого общения, вот я и развлекал, как мог. Да, наверняка многое показывал, хотя она показывала больше, это все же ее дом, пусть и против воли, но ее…

— Она сказала, что ты показал ей будущее.

Аргамон почему-то даже не сомневался, что воспитанница будет откровенна со своим мужчиной. А еще очень надеялся, что и об амулете расскажет, а Ринар его благополучно заберет. Но, кажется, откровенность Альмы была дозированной.

— Вы ведь знаете, мой лорд, это невозм…

— Кто ты, Аргамон? — а вот на дальнейший разговор вокруг да около терпения не хватило. — Зачем тебе эти игры и… что это за игры?

— Какие игры? — из взгляда усача пропал привычный блеск и добродушие. Теперь на Ринара смотрел лишенный чувств вряд ли человек.

— Ты ведь потому так просто ее нашел. Потому, что знал, где и кого предстоит искать. Тебе нужна была не кальми. Тебе нужна была именно эта кальми.

— Вам нужна была именно эта кальми, мой лорд.

Ринар сжал кулаки, злясь с каждой минутой все больше.

— Так что за игра? Я ведь даже думал поначалу, что схожу с ума, так часто возникало чувство, что это уже когда-то происходило. Я знал ее, а потом забыл? Знал ее мать? Или у нее действительно нет матери?

— Нет, — по сценарию, Аргамону не было запрещено отвечать на прямые ответы. Потому сейчас правил он не нарушал. Хотя… ему уже давно было наплевать. Наплевать с того самого момента, как игроки определились с его наказанием за неповиновение. Худшее, что они могли придумать — лишить его возможности вмешаться. Они сделали именно это. Теперь же оставалось лишь ждать, когда наступит момент.

— Что нет, Мон?

— Вы правы, милорд. Наша Альма не рождалась.

— Но как?..

— Ангелы не рождаются, их посылают свыше.

Сухая гроза все же началась. Альма не слышала грома, не чувствовала насыщенного запаха дождя в воздухе, а только то и дело видела вспышки света, озаряющие небо. Она неслась вперед уже больше часа. По ее расчетам, скоро должен был появиться город. Дороги время от времени казались ей знакомыми, а потом непростительно неизвестными. Отчаянье накатывало волнами, а страх, что не успеет или ее догонят, заставлял вновь и вновь ускоряться. Коса давно расплелась, рубаха промокла, прилипая к телу, дыхание сбивалось так, будто под седлом скакала сама Альма, а не бедная лошадь.

Когда на горизонте замаячили огни, она даже не сразу поверила, обернулась, бросила взгляд за спину, молясь, чтоб никто не несся следом, а потом вновь ударила по лошадиным бокам, подгоняя — город близко.

— О чем ты, Аргамон?

— Вы ведь сами все прекрасно поняли, милорд. Так зачем расспросы? — откинувшись на спинку кресла, Аргамон обвел взглядом комнату. Если бы хоть один живущий на земле человек знал, как ему осточертело это притворство. Если бы хоть один не живущий на земле это знал.

— Произнеси это. Хочу, чтоб ты это произнес.

— С вами играют, милорд. Играют те, кто властен распоряжаться жизнями.

Копыта застучали по вымощенной брусчаткой мостовой. Лошадь запнулась, но устояла. Благо, этим вечером в городе было не слишком людно, только несколько человек, скорей всего бродяжек, прислонились к стенам, протягивая в темноту открытые ладони.

Платок, который давно уже не держал волосы, а только мешал, Альма зло сдернула, бросая на мостовую. Сейчас ей мешало все. Не было ни времени, ни желания оглядываться по сторонам, узнавая родные пейзажи. Сейчас перед глазами стояли только столбы пламени, отделяющие ее от Ринара.

Она не заметила женщину, в последний момент отскочившую из-под копыт, не заметила, каким взглядом она посмотрела вслед, отползая к перилам моста, не заметила, как та схватила платок, прижимая к лицу, не видела, как лицо бродяжки перекосило от гнева.

— Альма…

— В чем суть игры? — начав получать ответы на свои вопросы, Ринар почему-то успокоился. Теперь не нужно было вытягивать информацию по крупицам, нужно было задавать правильные вопросы и получать краткие, но четкие ответы.

— Очень любопытно, знаете ли, наблюдать, как вы с упорством ходите по одним и тем же граблям… Вы просто живете, совершая ошибки, а они, — Аргамон возвел взгляд в небо, а потом уже к полу, — с интересом за этим наблюдают. И иногда подталкивают… в сторону новых ошибок.

— А ты?

— Я, — Аргамон пожал плечам, — посланник. Считайте, наблюдатель со стороны.

— Какой?

Усач скептически хмыкнул, а потом вновь опустил взгляд… в пол.

Все эти годы, долгий десяток лет Свира жила лишь мыслью о том, как отомстит.

Как она радовалась, когда госпожа уехала! Как она радовалась, что Альма не попрощалась с Кроном. Как радовалась, что отвергла его предложение, растоптав гордость.

В тот же день, когда Альма покинула поместье лорда, Свира пошла в храм, чтобы поставить свечу ей во здравие. Девушке казалось, что теперь-то жизнь наладится. Ведь Крон не устоит перед ней. Не устоит перед заботой, опекой, любовью, которую подарит ему она, Свира. Поначалу так и было.

Она знала верный способ, способный «влюбить» любого мужчину. Ей нужна была всего лишь маленькая помощь горячительного и уверения Крона в том, что она-то его понимает. Его понимает, а поступку Альмы нет прощения.

Своего она добилась — они провели вместе ночь. Крон был так пьян, что на утро ничего не вспомнил, а она не постеснялась описать все в красках. А через два месяца не постеснялась сообщить, что ждет ребенка. Подгадала все так, чтоб непременно получилось, а потом ждала ровно столько, чтоб ни один маг не согласился уже заняться избавлением от лишних проблем.

Сначала Крон не поверил, но потом была очередная доза горячительного и ночь, вновь не оставившая в памяти молодого человека и следа, зато закончилась она очень памятно — не каждый день на сеновале застают нагого сына городского головы с не менее голой девицей в обнимку.

Жениться Крон женился, вот только Свира так и не узнала, что причиной было не осуждение общественности, на это ему было давно плевать. Он как-то вдруг понял, что Свира знает рецепт, способный помочь ему забыться. Хотя бы на несколько часов. Выбросить из головы эти ненавистные зеленые глаза, этот цветочный аромат, эти смеющиеся губы.

Крон начал заглядывать в бутылку, Свира купалась в мнимом счастье. Ей казалось, что еще немного, и все пройдет. Он станет с ней тем же Кроном, каким был с Альмой. Будет любить, носить на руках, клясться в чувствах и смотреть искрящимися глазами.

Этого не происходило. Намного чаще он предпочитал проводить время за столом их нового дома, купленного родителями, в обнимку с бутылкой.

Свира ушла из поместья, напоследок гордо помахав перед носами прислуги золотым колечком, купленным за деньги мужа. Ей льстила роль невестки префекта. Казалось, что все брошенные вслед взгляды — полны зависти. Она и не подозревала, что на самом деле ее жалеют…

Ненавидела она только дни, когда Крон доставал платочек. Платочек Альмы, который она когда-то ему отдала. Эта чертова тряпка пахла цветами. С какой любовью он прижимал ее к губам, как блаженно улыбался, как шептал свое извечное «любимая». Он даже не пытался скрываться. Ему неважно было ничего. Только платок и бутылка.

Свира злилась, однажды даже попыталась отобрать игрушку, но Крон не дал. Пригрозил, что еще одна попытка станет для нее последней, и Свира почему-то поверила.

Они прожили вместе меньше года, когда Крон не вернулся домой. Ранней весной было еще холодно, на мосту — гололедица. Потом им сказали, что скорей всего выпил, поскользнулся, упал в холодную воду и не смог выплыть.

Одна Свира знала правду — не поскользнулся. Сам прыгнул. Наверняка на дне привиделась его «любимая». Или платочек в речку уронил, за ним и прыгнул.

Муж умер в марте, а в апреле у Свиры родился мертвый ребеночек. Семья Крона ее так и не приняла. Будь у нее маленький — никуда не делись бы, заботились, любили, растили, а так… Ее выбросили из дома как собаку, еще и наградив клеймом вины в смерти мужа. Обратно в особняк не взяли, да и не в особняк тоже.

Пусть в лицо не говорили, но считали, что она заслужила ту судьбу, которую получила. Завидовала, задирала нос, творила зло, за которое расплатилась. Жаль было только Крона и ребеночка. Они-то своей судьбы не заслужили.

Свира же все это время жила. Жила назло тем, кто с сожалением ждал, когда же обнаружат и ее, выбросившейся в реку. Жила ненавистью к той, кто был виной всех ее бед. Она-то не сомневалась, что все дело в Альме. С ней бы Крон не стал заглядывать на донышко, с ней женился бы не так, ее ребенка любил бы еще в утробе, не пошел бы к мосту. Ее не выбросили бы на улицу, она не родила бы холодное дитя. И этот чертов платочек…

Она ненавидела Альму. Всем сердцем ненавидела ее, а еще многое поняла. Пусть никто не воспринимал ее всерьез, но у Свиры было достаточно времени, чтобы все обдумать и сложить в голове. Она помнила, как в первый день появления в доме, на нее смотрели глаза с фиолетовыми радужками. Помнила, как Аргамон обучал маленькую госпожу странной магии, помнила, как находила в комнате Альмы необычные книги, а еще обожала подслушивать…

До их городка тоже доходили слухи о кальми при дворе. И она-то знала, кто эта кальми. Только слушать ее никто не хотел. Раньше не хотел, а теперь…

Кряхтя, бродяжка поднялась с мостовой, продолжая сжимать в руках платок. Платок, так знакомо пахнущий цветами. Раньше ее никто не стал бы слушать, а теперь придется. Отвращение к ней у людей куда меньшее, чем нелюбовь к кальми. В частности к той кальми, которой Свира искренне желала смерти.

Альма пронеслась по городу, не замечая ничего, вылетела из городских ворот, к счастью до сих пор открытых, помчала дальше в сторону поместья лорда Тамерли. Когда в темноте стали различимы очертания здания, сердце подскочила к горлу. Не в силах справиться с эмоциями, Альма вновь склонилась к лошадиной шее, умоляя сделать последний рывок. И, будто чувствуя настроение хозяйки, девочка послушно ускорилась.

Расстояние до особняка быстро сокращалось, Альма же из последних сил держала поводья трясущимися руками. Она не могла успокоиться, даже осознав, что никакого пламени нет. Не смогла бы успокоиться, пока не увидит своими глазами, что с Ринаром все хорошо. Пока не прощупает руки, лицо, пока не заглянет в глаза, пока лично не убедится.

Она слетела с лошади, когда до дома оставалось не больше ста метров. Девушка побежала к двери, не думая о том, что скажет, кто ее встретит.

Дверь была открыта, в коридоре пусто. Запнувшись о порожек, Альма застыла, прислушиваясь. Не были слышны ни крики, ни запах гари, ни плеск воды. Лишь извечная тишина присущая этому дому.

Пытаясь выровнять дыхание: справиться с трясущимися руками: собирая в пучок растрепавшиеся волосы: Альма направилась вверх по лестнице. Если в этом доме все действительно по-старому, Ринар должен быть в своем кабинете, а ей необходимо убедиться, что с ним все хорошо.

На площади собиралось все больше людей. Им давно нужен был повод. Всего лишь повод, чтоб начать действовать. И они его получили. Пусть поводом был бред полусумасшедшей бродяжки, сейчас это уже не так-то важно. Пора менять короля. Он не устраивал никого в Приграничье. Его наместник же не устраивал уже тем, что он назначен нежеланным королем. Да, он пытался что-то сделать, но этого было недостаточно. А теперь, когда оказалось, что кальми при дворе — его рук дело, терпение мятежников лопнуло. Обезумевшей толпе легко обезоружить местную стражу, особенно тогда, когда большая ее часть давно разослана по другим приграничным городам. Легко связать служителя храма, а потом звонить в колокола, призывая выйти на улицы, легко заставить старого уже префекта помалкивать.

Факелы зажжены, толпа направилась в сторону имения.

— В который раз все переигрывается? — Ринар давно встал, обошел стол, вложил руки в карманы, пытаясь спокойно слушать и реагировать на сказанное Аргамоном. Настолько спокойно, насколько это возможно. Настолько спокойно, насколько можно реагировать на вещи, не способные уложиться в голове.

— Это действительно так важно? Не впервые.

— И что?.. Что мы делаем не так? Почему?

— Все равно в следующий раз ты не вспомнишь, потому могу сказать. Ты — упрямейший из ослов, Ринар. Глупейший из глупцов. И самый слепой среди слепых. Тебе просто нужно было разглядеть немного раньше то, что видели все вокруг, кроме тебя.

— То есть, я не успел? Мы уже проиграли?

— Почему? Нет. Вы не проиграли, пока живи, пока вместе. Вы даже можете выиграть. Открою тайну, сейчас вы очень близки к тому, чтобы выиграть. Но это не твоя заслуга. Это заслуга моей девочки. Моей милой Души. Она приняла тебя. Она простила. Она приняла свою любовь. А тебя нужно было шпынять долгих восемь лет, чтоб до тебя наконец-то хоть что-то дошло! Ваши методы варварски, милорд. Не люби наша Альма вас так сильно, никогда бы не позволил подойти к ней ближе, чем на расстояние пушечного выстрела. Вы недостойны ее любви. Вы недостойны ее жертв.

— Думаешь, не знаю?

— Думаю, никогда не устану вам об этом напоминать. А вы никогда не сможете об этом забыть. И меня подобное положение вещей безмерно тешит.

— И то, что ты показал…

— Я не имел права это делать. За это понесу наказание. Но это истинная правда. Это ждет вас в нынешней игре, если выиграете.

— И что нужно, чтоб выиграть?

— Понятия не имею, — Аргамон пожал плечами, — каждый раз точка отсчета разная. Каждый раз роковую ошибку совершает кто-то из вас. Каждый раз вмешивается третья сила. Единственное, что могу сказать — береги ее.

Дверь открылась, заставляя обоих мужчин обернуться. В этом доме привыкли стучать прежде, чем входить. В этом доме привыкли к тишине, дисциплине и спокойствию. А она вновь разрушила все местные устои. Снова, как добрый десяток лет тому.

— Ринар, — Альма пронеслась от двери к любимому, прижалась к напряженному телу, начала целовать, не замечая, что они не одни.

Господи, как же хорошо! Она до последнего боялась. До последнего в голову лезли жуткие мысли. До последнего опасалась, что откроет дверь, а здесь никого. Но он тут. Живой.

— Альма? — растерянный, напряженный, но такой живой. Ему не сразу удалось оторвать от себя девушку. И если изначально она сама планировала исследовать каждый сантиметр его кожи, чтоб убедиться — мужчина жив-здоров, сейчас этим занялся он. Ринар прошелся по бледному лицу девушки взглядом, провел ладонями по волосам, спустился по плечам до локтей, ниже, перевернул руки так, чтоб видеть натертые во время скачек ладоши. — Что случилось, Душа? Как ты здесь оказалась?

Сидевший до этого в кресле Аргамон расхохотался. Расхохотался в голос. Страшно.

— Зачем, девочка? — а потом посмотрел на нее так, что Альма упала бы, не прижми Ринар ее к себе. — Зачем ты это сделала? Я ведь просил. Просил не действовать сгоряча. Просил просто ждать! Просто. Ждать. Его!

Не понимая, что происходит вокруг, Альма перевела растерянных взгляд с Аргамона на мужа, а потом обратно.

— Ты сделал для нее амулет?

— Да! Черт меня дери! — а обычно такой спокойный Аргамон перешел на крик. — Да! Я сделал амулет. Потому, что у нее должен быть выбор. По правилам у нее должен быть выбор! И это был он, Ринар, — а потом голос опустился до шепота. — Это был поворотный момент. Она сделала свой выбор.

Альма не понимала, о чем они говорят. Только видела, как Аргамон темнеет на глазах, а Ринар прижимает к себе плотней.

— Посмотри в окно, — хриплый голос наставника был для Альмы так же непривычен, как и его отчаянный вид.

Где-то там, в нескольких сотнях метров, пылали огни.