Душа на осколки

Глава 11

Ночь, которую, Альме казалось, пережить она просто не сможет, прошла. Было противно, страшно и обидно. То и дело вспоминалась его нежность, а потом слова о любви к другой, а еще о том, что ему что-то нужно. Чувствовать себя инструментом в руках человека, пусть и любимого, было отвратительно.

Зато это помогла девушке принять окончательное решение. Отрезвило лучше любой взбучки, встряски и красивой лжи.

Она действительно должна Ринару. Должна за то, что вытащил из обители. Как бы она ни считала старый монастырь своим домом, это дыра. Ей суждено было прожить жизнь там, не увидев и части из того, что стало доступным за годы в этом доме.

Он дал ей кров, обучил, относился лучше, чем можно было рассчитывать. Все испортила лишь ее глупая любовь. Не будь ее, все действительно было бы идеально. И вот за эту почти идеальность Альма ему должна. А еще должна за то, что он не позволит покинуть свой дом без средств и планов.

Вот только ходить у Ринара в должницах девушка не хотела. Лучше расквитаться, и чем быстрее, тем лучше. А для этого нужно знать, чем же она может расплатиться.

На следующее утро, за завтраком в столовой, ее ждали два одинаково суровым молчаливых мужчины. Они не ели. Только напряженно следили за тем, как она проходит к своему месту, опускается на стул, желает доброго утра и приятного аппетита, берет в руки чайную ложечку, размешивает сахар в чае.

— Мой лорд, я бы хотела поговорить после завтрака, — к Ринару девушка обратилась, не поднимая на него глаз.

— Хорошо, — а вот он пристально следил за ней.

— Я была бы благодарна, если вы, Аргамон, присоединились к нам.

— Хорошо, гелин. Что-то случилось? — Аргамон попытался заглянуть ей в лицо, чувствуя неладное, но она лишь пожала плечами. На этом разговор был окончен. А весь завтрак для девушки так и ограничился помешиванием чая. В горло не полез бы и кусок.

Немного позже, уже в кабинете, она вновь заставила себя заговорить.

— Я хочу знать, что происходит с моими глазами. Я знаю, что вам это известно. И прошу, — девушка кинула умоляющий взгляд на учителя, — не пытайтесь меня обмануть или оградить. Мне нужна правда.

Сразу же отвечать Аргамон не стал. Сначала бросил взгляд на Ринара, облокотившегося о стол, потом на стоявшую посреди комнаты Альму, и лишь потом заговорил.

— Ты ведь внимательно читала сказку, гелин. Там почти все правда. Мне нечего добавить.

— Значит, перескажите сказку, Аргамон. Но перескажите так, чтоб я поверила. Чтоб поняла, как это касается меня. И как это касается вас, — она всего лишь на долю секунды бросила взгляд в сторону Ринара, а потом вновь повернулась к Аргамону.

— Ты — кальми, Альма, — получив еще один кивок от Ринара, Аргамон заговорил. — Это не сказки. Когда-то их было достаточно много. Кальми рождались в семьях через несколько поколений. Иногда появлялись в обычных человеческих семьях, иногда в магических, от чего это зависит, не знал никто. Но раньше люди очень радовались появлению такого ребенка. Это было сокровище и благословение, Альма. Это было спасение, а потом вековая благодарность за дарованный второй шанс. Женщины молились, чтоб в их семьях родилась девочка с фиалковыми глазами. У вас особые свойства души, Альма. Вы способны ею… делиться. Вы можете разжигать потухшие жизненные свечи одним своим прикосновением.

— Как это?

— Кальми умеют воскрешать. Вам дана особая магия. Магия, подобная божественной, та, которую не дано постичь ни человеческим магам, ни лордам. Только вы, девочки с фиалковыми глазами, способны на подобное волшебство. Когда рождается кальми, ее глаза какое-то время остаются фиолетовыми, а потом этот цвет пропадает, чтоб раскрываться уже постепенно. Сектор за сектором, год за годом ваша сила зреет. Душа зреет. И когда радужка вновь становится одноцветной, это значит, что вы готовы.

— К чему?

— Делиться.

— Чем?

— Жизнью.

— Как?

— А вот это вопрос уже не ко мне, Альма. Как вы делитесь, я не знаю. Знания утеряны, остались только обрывки, догадки, сказки. Я все это тебе покажу, потом. А сейчас расскажу, что знаю. Раньше кальми действительно были в почете. Их уважали, им часто поклонялись, ведь все знали, что рано или поздно помощь может понадобиться каждому. У их младенца может остановиться сердце, их жена может умереть при родах. Никто и никогда не оспаривал право кальми самостоятельно выбирать, кому помочь. С кем поделиться своей душой. Просить приходили многие, а вот соглашались они далеко не всегда. Чувствовали, когда это правильно, а когда нет. Так было до той поры, пока не начался очередной мятеж среди людей, восстание против правящей тогда верхушки. В основном, лордов, конечно, тогда их было еще великое множество, но во власти были и люди, полукровки. И пусть у них была армия, сила, власть, даже их настигал гнев простых смертных, а умирать не хотел и не хочет никто. И вот тогда они вспомнили о кальми. Их искали по всей стране, искали, находили, а потом использовали привилегии, которые дарует магия кальми. Разница была лишь в том, что теперь девушек с фиалковыми глазами уже не спрашивали, хотят ли они помогать кому-то. Это стало их обязанностью.

— Но как, если в сказке было сказано, что они получают указ свыше…

Аргамон грустно хмыкнул, взгляд мужчины остекленел.

— Не торопись, гелин, все узнаешь. А еще… у кальми ведь есть резерв.

— Какой?

— Нет единого числа жизней, которое может спасти любая кальми. Кто-то способен лишь на два спасения, кто-то на семь, десять, двадцать. С каждым новым отколовшимся от души осколком, радужка меняет цвет. Если в кальми заложена помощь пятерым, соответствующий сектор вновь станет карим, зеленым или серым. Кальми знают, когда их резерв почти исчерпан. А без души не могут жить и они, потому последний осколок всегда оставляют для себя. Оставляли до тех пор, пока выбор был за ними. А в древней Азарии не спрашивали. Просто заставляли. Не спасешь — умрешь, спасешь — тоже умрешь. Выбор невелик. Многие предпочитали смерть, отказываясь спасать, говоря, что это не их выбор, что они не могут решать, кому жить, а кому нет… Их казни были показательными и очень жестокими, такими, чтоб остальные не упрямились, соглашаясь на легкий конец во имя спасения короля, лорда, полководца. Вот так оказалось, что и божий указ совсем не указ. Они могут спасать всех, даже лордов, даже помимо собственной или божьей воли, нужно лишь уметь «убеждать». Не впервые божественная задумка в исполнении смертных исказилась до неузнаваемости, правда, гелин? — Аргамон грустно усмехнулся, а руки Альмы покрылись мурашками. — Кальми стали продаваться как товар, кочевали из семьи в семью, а потом исчезали, исчерпав все силы.

— На наших землях почти не осталось кальми. Их очень хорошо искали. Забирали у матерей младенцев, заглядывали в глаза каждой встречной, запрещали наводить морок на лицо. Закончилось все тем, что их просто не осталось. А те, что продолжали рождаться… Люди сами их убивали. Кальми намертво ассоциировались с подавившими мятеж власть имущими. В умах людей они очень скоро стали теми, кто спасал жизни убийцам их мужей, детей, отцов. Если говорить совсем уж прагматично, то тогдашний король Азалии повел себя как дурак. Недальновидный жадный дурак. Менее, чем за столетие, все кальми были истреблены. Им стоило позволить заводить семьи, рожать детей, стоило дать хоть немного свободы, но он с жадностью взялся распродавать их, совершенно не заботясь о будущем и забывая, что кальми — тоже люди. И их век не так долог. Истребить их оказалось проще простого, а то, с чем не справились правители, отлично сделали люди, мстя неизвестно за что. Вот уже добрых двести лет встретить настоящую кальми — сродни чуду или миражу.

— Но почему вы так уверены, что я кальми? Если их истребили, то я не могу быть одной из них.

— Видимо, истребили не всех. Кроме того, я ведь говорил, они могут появляться через поколение, могут появляться в тех семьях, где кальми не рождались. Очень редко. Намного реже, чем в те времена, и чаще всего люди тут же с ними расправляются, по старой памяти, на всякий случай, но тебе повезло. Ты попала в обитель. В настолько глухую местность, что там некому было тебя разоблачить. А еще тебе жутко повезло с наставницей, она до последнего пыталась убедить меня, что я ошибаюсь, что кальми у них нет. Но я-то знал. Сам видел тебя когда-то, когда ты была по поручению в поселке, сначала не поверил своим глазам.

— Что вы делали там? В забытом богом поселке?

— Искал таких, как ты, гелин. Всегда искал и вот, нашел, — Аргамон замолк на какое-то время, а потом продолжил. — Мы пообещали в обители, что обеспечим тебе безопасность. Это все, о чем они просили. В общем-то, это, пожалуй, все, что я знаю о вас. Остальное мы почерпнем из книг, что-то ты поймешь сама. В тебе есть магия. Больше, чем мы рассчитывали. И радужка ведь уже почти фиолетовая, правда?

Альма кивнула.

— Ну вот, ты почти готова.

— К чему?

— Это, пожалуй, лучше рассказать уже не мне.

Аргамон перевел взгляд с девичьего лица на Ринара. Кто бы знал, каких усилий ему стоит сейчас сидеть спокойно, наблюдая за тем, как этот идиот вновь совершает ошибку. Вместо того, чтобы выбросить из головы все те глупости, что так настойчиво вбивал туда пятьдесят долгих лет, он смотрит на Альму, собираясь действительно разрушить то, что даже еще не начал строить.

— Я прошу тебя спасти мою жену.

Аргамон хотел бы, чтоб под ним сейчас разверзлась земля. Лучше уж прямиком в ад, чем наблюдать за тем, как Ринар это произносит, как Альма это слышит, а потом поворачивается, заглядывая в серые глаза опекуна.

— Вашу жену?

— Да.

Альма впервые спускалась в подвал. Раньше ей никогда и в голову не приходило, что там может быть что-то интересное. А оказалось…

Аргамон идти с ними отказался, она его понимала. Будь ее воля, тоже не стала бы следовать за Ринаром. Ринаром, теперь кажущимся сумасшедшим.

— Прикрой глаза, там много света, — мужчина сделал несколько пассов руками, отмыкая дверь, а Альма решила не слушаться, о чем пожалела. В глаза действительно ударил слишком яркий свет, лишая на какое-то время зрения. Далеко не сразу девушка смогла различить белизну стен, такую же белизну пола и алтарь в голубом свечении. Она почему-то думала, что здесь все будет не так.

Отступив, Ринар впустил ее в комнату, зашел следом, притворил дверь. Он не настаивал на том, чтоб она тут же двинулась к алтарю, давал ей возможность самой решать, когда она будет готова. И она решалась долго.

Лишь на десятой минуте заставила себя сделать первый шаг к голубому свечению. Если честно, она элементарно боялась. Боялась увидеть мумифицированный, а то и разложившийся труп, боялась понять, что Ринар действительно сумасшедший, потому и тянула. Потому так медленно двигалась в сторону алтаря, с затаенным дыханием приближалась, чуть не зажмурила глаза, оказавшись совсем близко. Но ее страхи не оправдались.

Там лежала не мумия и не скелет. Бледная девушка, будто вылепленная из воска, была окутана тем самым искорным свечением. Черные волосы заплетены в тяжелую косу, полные губы без кровинки, закрытые глаза с длинными черными ресницами и такие же темные густые брови. Тонкие запястья покоятся на груди, которая не поднимается при вдохе. С виду, она будто спала… на самом же деле — не дышала. Альма следила за ней, как завороженная. Даже не заметила, что Ринар подошел с другой стороны, пропустил руку через облако искр, коснулся фарфоровой щеки.

— Ее зовут Наэлла, гелин. Это моя жена.

Альма перевела взгляд с застывшего спокойного лица на опекуна. Сердце кольнуло болью. Он так смотрел на нее… Так смотрел, что сомнений в том, кого этот мужчина любит, у девушки не возникло. Любит настолько, что изменить это ей не под силу.

— Что с ней произошло?

— Умерла. Около пятидесяти лет тому. В этом моя вина.

— Пятьдесят лет? — семнадцатилетней Альме рассуждать подобными категориями было сложно. Некоторым не везет столько прожить, а он столько ждет.

— Да, гелин. Мы были вместе в десять раз меньше лет, чем я жду ее возвращения.

— Но как она… Почему не изменилась?

— Это древняя магия, она запрещена, но… очень действенна.

— И вы хотите, чтобы я… Чтобы я ее вернула?

— Я отдам все на свете: Альма, если ты ее вернешь. Все, что попросишь, — он вскинул взгляд на девушку. Молящий, отчаянный взгляд. Отдаст все на свете, только полюбить так, как любит эту женщину уже не сможет.

— Вы просите отдать вам часть моей души?

— Я не имею права о таком просить.

— Но просите.

— Я пойму если ты откажешься.

— Но вы сделали все, чтоб отказаться я не смогла. Я у вас в должниках, мой лорд, и свой долг я отдам.

Альма гордилась тем, чтоб голос ее звучал уверенно.

— Ты ничего мне не должна, Альма, но если спасешь ее, я буду должен тебе всегда. Что угодно, когда угодно. Любая твоя просьба.

— Я хочу оказаться отсюда подальше сразу после того, как… — девушка снова бросила взгляд на Наэллу, — как спасу ее для вас.

Не оборачиваясь, девушка вышла из комнаты. Ей было больно находиться там. Больно видеть, как он смотрит на свою любимую, больно думать, что ее он ждал пятьдесят долгих лет. Больно осознавать, что из-за одной только мечты вновь быть с ней, так настойчиво отказывался от самой Альмы. Это все было дико больно, но отказать ему Альма не смогла бы.

Дни пошли за днями, в доме вроде бы ничего не поменялось, а в мире Альмы перевернулось все. Она наконец-то поняла, кого… а скорее что должна благодарить за то, что когда-то ее забрали из сырой обители. Благодарить или проклинать.

Наука кальми давалась ей легко. Видимо, все дело в том, что науки как таковой и не было. Лишь книги, без намека на указания к действию. В каждом фолианте писалось, что важен момент дозревания. А она еще не дозрела. Маленький просвет зелени до сих пор оставался.

Две недели Альма провела добровольной затворницей в доме: предпочитала не выходить из комнаты, отправляла прочь Свиру, стоило той лишь попытаться подойти к комнате, без спросу и предупреждения убегала на конюшню, чтоб потом мчать в поля со своей любимицей. Она упорно избегала Ринара и почти так же настойчиво игнорировала Аргамона.

Понимала, что усач здесь ни при чем, но заставить себя смотреть на него по-старому до сих пор не могла. Теперь все изменилось.

Надежды на светлой будущее с Ринаром сокрушены, вера в его любовь — позади, теперь во всем она видела расчет. В хорошем отношении к себе, в собственных уроках, дарованном спокойствии и благополучии. Ее растили, как растят скот — на убой. В этом она не спешила никого винить, просто признавала перед самой собой… и было гадко.

Аргамон иногда пытался заговорить, выведать, что ее тревожит, но Альма открываться перед ним не спешила. Совсем скоро радужка станет фиалковой, она оживит ту спящую красавицу а потом покинет этот дом навсегда. Дом и его обитателей. И даже вспоминать не будет. Попытается не вспоминать.

— Скольких я могу… спасти? — единственное, что она спрашивала у Аргамона — вещи, касающиеся ее «призвания».

— Не знаю, гелин. Никто тебе не скажет, скольких.

— А может быть такое, что я могу спасти лишь одного?

— Может, — Аргамон погрустнел. Ему вся ситуация явно не нравилась. И ее замкнутость не нравилась. И вопросы эти не нравились, но он должен был отвечать. — Но это редкость.

— Хорошо, — девушка кивнула, а потом вновь углубилась в чтение, абстрагируясь от присутствия рядом с собой Аргамона. Если честно, спросила просто из любопытства. Если в нее заложена способность спасти одного человека и умереть, так тому и быть. Может, все дело в бесстрашии, но скорее в глупости и упрямстве. Она пообещала Ринару спасти его жену. И спасет ее. Даже ценой собственной жизни.

Завтракать, обедать и ужинать Альма теперь предпочитала только у себя. Как-то резко стало понятно, почему стол вечно накрывают на четверых. Смотреть на пустые приборы спокойно она не смогла бы. А еще не смогла бы выдерживать взгляды Ринара.

После той ночи он вел себя до зубовного скрежета неправильно. Чувствовал себя виноватым и в то же время не знал, что в таких ситуациях делать. Откуда ему знать, что делать с влюбленными дурочками, чьи ожидания ты не оправдал?

Вроде бы пытался заговорить, а заканчивалось все такими горькими паузами, что Альме хотелось выть в голос. Пробовал вернуть те отношения, которые были до, а девушке от этого хотелось плакать. Напоминал, что она не должна… И каждый раз Альма понимала, что должна. Должна, и иначе быть не может.

Его присутствия она ощущала, будто самый сильный раздражитель. И он, кажется, это понял, так как пытался не попадаться на глаза. Только каждый день ждал в своем кабинете, чтоб снять морок, проверить, не пришла ли еще пора…

Когда Альма шла в кабинет Ринара вечером, накануне своего назначенного дня рождения, она чувствовала, что на этот раз он увидит то, чего так долго ждал. Просто знала. И пусть понимала, что может потянуть время, может сослаться на головную боль, отстрочить проверку до завтра, но все равно шла. Какая разница, когда?

Ринар ждал ее, стоя у стеллажа с книгой в руках. Увидев девушку в дверном проеме, улыбнулся, как всегда, виновато, а потом отложил ношу, подошел.

— Я сама, — чуть отстранившись, когда Ринар поднес руку к ее лицу, Альма опередила мужчину, снимая морок самостоятельно. Не хотелось чувствовать его слишком близко.

Зная, что именно он увидит, Альме было жутко любопытно проследить за его реакцией. Она ожидала прочесть на лице радость, а он… Он закрыл на секунду глаза, выдохнул, а когда открыл, там плескалось привычное чувство вины.

— Ты что-то чувствуешь?

— Да, — она не врала. Теперь она чувствовала целостность и даже знала, как ею делиться. Не смогла бы объяснить, но сделать — запросто.

— Ты готова?

— К этому нельзя быть готовой, мой лорд, но я это сделаю.

Склонив голову, Альма развернулась, чтобы как можно скорей покинуть его кабинет. Она считала минуты до того момента, когда сможет покинуть этот пропахший им дом. Ради этого она даже готова была покончить со всем в тот же вечер. Остановило ее лишь то, что вещи еще не собраны, а проводить ночь в особняке, зная, что где-то сейчас воссоединяются влюбленные после полувековой разлуки, Альма не смогла бы.

Когда Альму, еще младенцем, подбросили под стены обители, в корзинке не было никаких опознавательных знаков, кроме вышитого на шелке имени. Имя — все, что оставили родители в память о себе. Позже Альма думала, что корзинку с покрывалом вполне могли украсть, а значит и имя у нее ворованное, но это ничего уже не меняло — ее назвали Альмой. В день попадания в монастырь девочка была совсем маленькой, наставница Витта потом говорила, что подбросили ее всего через несколько деньков после рождения, но точной даты не знал никто, потому и расчеты вели с дня, когда обнаружили ее у закрытых ворот.

Альма долго жила, не зная, когда же точно родилась, потом, уже попав в дом лорда Тамерли, у нее появилась призрачная возможность определиться, но и тут не повезло — ратушный маг не смог. Потому свое восемнадцатилетие Альма назначила на тот день, который посчитала нужным. На день, когда ее корзинку подобрала одна из матушек обители.

Сегодня был именно этот день.

Альма проснулась очень рано. Накануне сама занималась сборами, не подпуская к этому занятию никого, и теперь в очередной раз хотела все проверить. Возвращаться сюда она бы не стала ни за какие деньги, писать письма с просьбой отправить что-то тоже не решилась бы. Ей нужно было жечь мосты или резать пуповину. Или вырывать сердце. В терминологии она еще путалась.

Лишь убедившись, что все готова, Альма вышла из комнаты, спустилась вниз, отворила тяжелые двери, оказываясь на крыльце. Ринар вновь был здесь. Как когда-то.

— Мой лорд, — девушка присела в реверансе, склонив голову.

Слышала, как он обернулся, чувствовала — посмотрел на нее, знала — уголки губ дрогнули в улыбке.

— Почему не спишь, гелин? Сегодня ведь твой день или ты хочешь поздравить Шоколадку?

Он усиленно делал вид, что у них все хорошо. Что понятия не имеет, какие метаморфозы произошли с ее глазами и душой, что не ждет, когда же она исполнит свою часть плана.

— Я готова, мой лорд, не хочу тянуть.

— Не обязательно сегодня, Альма…

— Вы ждали десятилетия, Ринар, так зачем заставлять вас ждать лишний день? — девушка пожала плечами, будто ей действительно было все равно, будто в груди не болело, будто ком не ставал в горле.

— Ты ведь не представляешь, что делаешь для меня, душа.

— Представляю, — сегодня она даже не боялась смотреть опекуну в глаза. — Я дарю вам осколок души, мой лорд. На память, — Альма улыбнулась своим мыслям, а потом развернулась, возвращаясь в дом. Лучше действительно сделать все быстро и забыть. Навсегда забыть, что составляло ее жизнь на протяжении последних лет.

Во второй раз в комнату с белыми стенами Альма попала в компании уже с Аргамоном. Тот наотрез отказался пускать ее саму. Мужчина сначала прошел по периметру комнаты, читая то ли молитву, то ли заклинание, потом заставил ее выпить одну из своих многочисленных настоек, рецепт которых не позволено знать никому, потом обозначил рунами сам алтарь и лишь потом, довольный своей работой, отступил.

Приблизительно в то же время в комнату как-то незаметно просочился и тот, кого происходящее касалось больше других. Ринар не пытался подойти. Просто стоял у входа, гипнотизируя взглядом ореол голубого свечения. На него Альма пыталась не отвлекаться, хоть это и было жутко сложно.

— Выйдите, пожалуйста, — не выдержав, она прошептала просьбу, будучи полностью уверенной, что ее исполнят.

Аргамон пытался воспротивиться, но поймав умоляющий взгляд воспитанницы, кивнул, его примеру последовал и Ринар.

А она осталась, подошла к алтарю, склонилась ниже, касаясь лицом искристого облака. Наэлла лежала все так же неподвижно, грудная клетка не вздымалась, ресницы не дрожали, губы белы. Она была мертва.

Оказалось, Ринар просто ее «законсервировал», если это можно так назвать. Не вмешайся он в привычный порядок вещей, Наэлла давно превратилась бы в прах, но он вмешался.

Для всех вокруг — похоронил в фамильном склепе, а на самом деле не дал телу изойти прахом, а душе отлететь. Теперь Альма знала о душах куда больше, чем могла предположить. Например, что душа отлетает на седьмой день, а до этого остается если не в теле, то где-то рядом, и именно в этот период человека еще можно вернуть. Осколок кальми будто магнитом возвращает душу в тело, заводя часики человеческой жизни. Ринар же удерживал любимую не семь дней и даже не семь лет, это… больно. Не для Наэллы, она-то наверняка даже не сразу поймет, как долго спала, больно для Альмы, которая каждую минуту будет думать о том, что ее так полюбить он не смог.

Альма всматривалась в лицо девушки, зачем-то пытаясь его запомнить. Интересно, сколько ей было лет, когда с ней приключилось горе? В чем его суть, Альма так и не рассказала. Умерла и все. С виду — не больше двадцати. Она была совсем молоденькая. Такая красивая, живая, здоровая, наверняка часто смеющаяся, никогда не унывающая, любящая… Господи, как же Альма ей завидовала!

— Берегите его, леди Ринар, — запустив руку в облачный кокон, Альма коснулась грудной клетки Наэллы. На самом деле, это не так сложно. Просто нужно собраться и сделать. Не думать и не бояться. Просто сделать…

Подарить осколок души. Не ей. Ему. Она делала это не ради незнакомки с белыми губами. Она делала это в память о своей первой любви. Возможно, когда-то она полюбит еще раз. Возможно, снова будет больно, но Ринара уже не забудет.

Альма ощутила, будто в груди разбилась тарелка. Надломилась, хрустнула, словно в центре надавили, и она не выдержала натиска. Блюдо раскололось на три части.

Значит, три раза. Это был первый.

Девушка отдернула руку, почувствовав, как в холодном теле завелось сердце. Оно начало биться, через какие-то секунды Наэлла откроет глаза, а этого застать Альма уже не хотела.

Резко развернувшись, она направилась к двери. Открыла ее, пытаясь не смотреть на Ринара, а потом, не оглядываясь, помчала вверх по лестнице. Не хотела даже случайно услышать, как он произносит «Наэлла» своей живой любимой жене.

В груди не жгло, и пусто не было. Теперь Альма ощущала душу. Точнее оставшуюся часть. Чувствовала, что чего-то лишилась, чувствовала пустоту, но там не болело. Наверное, теперь уже не получится так сильно любить и радоваться до исступления, и ненавидеть так неистово, наверное, теперь она станет более черствой, но ведь это случается и с теми, кто не делится душой. Ничего страшного…

Влетев в свою комнату, девушка запечатала дверь, на случай, если тот же Аргамон направится за ней. Ринар бы точно следом не пошел, у него сейчас есть более важные дела.

Опустившись на кровать, Альма прижала руку уже к своей груди. Сердце гулко трепыхалось, к щекам прилил жар. Господи, что только что произошло? Она так легкомысленно отдала частичку себя незнакомке. Так просто отказалась от того, что было даровано свыше. Сама распорядилась, что существо, которому бог давно уже приказал прийти к нему, должно ожить. Что же она наделала?

Слез не было, немых истерик тоже. Сама Альма списала их отсутствие на то, что просто пока не может осознать, что натворила. И эту свою неспособность даже благодарила. Она делала ее невероятно стойкой.

Когда в комнату постучали, нашла в себе силы открыть, оглянуться, даже улыбнуться. К ней пришел Аргамон.

— Гелин, — он, кажется, сам не знал, что должен сказать, но чувствовал, что должен. Потому и пришел. Потому и стоял долго, просто смотря на нее. Ему было больно видеть, как все повернулось. Все должно было быть совсем не так. А Ринар… Черт, кто придумал эти дурацкие правила про запрет вмешательства? Зачем они существуют, если все заканчивается таким?

— Я отправляюсь во дворец, Аргамон, — девушка сделала шаг к учителю, взяла в свою ладошку его морщинистую руку, поднесла к губам. Она не могла злиться на своего усача, тем более, когда пришел час расставаться. Альма была безумно благодарна наставнику за науку, за советы, за то, что иногда журил, за то, что часто вселял веру, за то, что стал немного отцом, чуть-чуть другом и совсем немножко кусочком сердца. — Лорд Тамерли замолвил за меня слово. Я буду фрейлиной Ее Величества. Если честно, пока не понимаю, что должна делать, но подобная смена мест меня жутко радует.

Энтузиазм, конечно, был напускным. Это понимала и сама Альма, и Аргамон, но девушке жутко хотелось верить в то, что все будет хорошо, а Аргамон слишком любил ее, чтобы попытаться разрушить эти хрупкие надежды.

— Ты просто должна быть самой собой, девочка моя, этого будет достаточно, — Аргамон притянул Альму к себе, сжимая в сильных объятьях. Он давно должен был привыкнуть к подобному. Но каждый раз его сердце рвалось. Каждый раз он будто умирал. — Вот только не нужно спешить…

Ему запрещено вмешиваться. Он должен только наблюдать, исполняя прямые указания начальства, убеждать ее указаний не было, но Аргамон решил рискнуть. А вдруг?

— Зачем уезжать сегодня, гелин? Сейчас лето. Во дворце скука смертная. До начала сезона там будет безумно нудно. А здесь Шоколадка. Ты ведь не возьмешь с собой Шоколадку? А без тебя она совсем заскучает. А так, ты могла бы подарить ей хотя бы еще несколько недель. И не только ей. Я ведь уже совсем стар, Альма, вряд ли выберусь к тебе во дворец… Не лишай старика удовольствия, останься… Хотя бы на несколько недель. Хотя бы на одну…

— Аргамон! — Альма рассмеялась, целуя учителя в щеку. — О какой старости речь? Выберетесь! Обязательно выберетесь! А я буду ждать! Буду холить в мыслях тот момент, когда станцую с вами танец в тронном зале, когда проведу экскурсию по палатам… Когда поделюсь всеми сплетнями, которых будет огромное множество. Так и будет, верьте мне!

— Я верю, девочка моя, верю, — он не сопротивлялся, когда Альма целовала во второй, третий раз, когда снова прижималась, даря столько нежности, сколько не было в ней никогда. Потом терпеливо ждал, когда она найдет в себе силы оторваться от его воротника, отступит. — Только будь осторожна. Сплетни… Никто не должен узнать, что ты кальми. Люди до сих пор расправляются с такими, как вы, а лорды… Ни один лорд не упустит тебя, стоит только заподозрить… Не забывай о мороке. И будь предельно осторожна. Никто и никогда не должен узнать. Даже самый близкий. Даже тот, кто представится матерью, отцом, ребенком. Поклянись, гелин, что никому не расскажешь.

— Клянусь, — Альма кивнула, принимая единственное условие наставника. Это куда легче, чем пообещать писать, приезжать, видеться. Эту клятву она может хотя бы попытаться исполнить.

— Когда ты собираешься ехать?

— Как только подадут экипаж. Я попросила об этом час тому. Решила не тревожить лорда Тамерли, сами справимся, — а вот теперь Аргамон посмотрел с жалостью. Он прекрасно понимал Альму. Знал, что гордость не позволит ей остаться здесь, наблюдать за вновь обретенным счастьем и делать вид, что так и надо. Потому-то и не чаял особых надежд ее уговорить.

— Справишься, гелин. Ты со всем справишься, — поцеловав девушку напоследок в огненно-рыжую макушку, Аргамон вышел. Вышел, улыбаясь, чтобы потом…

Он редко делал подобное, предпочитал вести себя аккуратно, но сейчас просто не смог. Ему срочно нужно было выпустить пар.

— Асиг, — земля под ногами может разверзнуться. Аргамон сделал шаг вперед, а через секунду был уже в преисподней. Он просто хотел спросить: как? Как можно так ошибаться?

Свира пришла к Альме почти сразу же после Аргамона. Она вела себя странно. Альма видела, что девушка растеряна, не могла только понять в чем дело. То ли предчувствует разлуку и будет скучать, то ли эту самую разлуку предвкушает…

— Почему вы уезжаете, леди Альма? Вас кто-то обидел?

— Нет, с чего ты взяла?

— Просто так неожиданно… Вы ведь не попрощались с Кроном…

— А он-то тут при чем? — Альма склонила голову, внимательно наблюдая за служанкой. Она пыталась делать беспристрастный вид, но получалось не слишком хорошо.

— Ни при чем… Я просто подумала, что вы хотели бы с ним попрощаться. Или вы… Или вы не прощаетесь? — девушку осенила какая-то догадка. — Вы что… Вы собираетесь бежать с Кроном?

Свира поднесла ко рту руку, а глаза девушки увеличили в размере, занимая теперь добрую половину лица.

— Что за глупости? — Альма искренне усмехнулась. — Я никуда ни от кого и ни с кем не бегу. Просто уезжаю. Хочу начать новую жизнь. Хочу блистать в столице, — Альма игриво приложила к голове одну из шляпок, которые брать не собиралась.

Как Ринар планировал объяснять появление хорошо забытой старой жены, ее не волновало. Она знала, что сделано это будет таким образом, что ее ни в чем не заподозрят, остальное уже не интересовало.

— Блистать? — Свира села на кровать, пораженная собственной же догадкой. — А как же тогда Крон? Вы ему сказали, что вы…

— Забирай его себе, Свира! — Альма подлетела к служанке, схватила ее за руки, заставила подняться, а потом с хохотом закружила. — Забирай себе! Я же знаю, ты по нему с ума сходишь. Я уезжаю, мне он не нужен. И я ему не нужна. Он меня быстро забудет, а ты будешь рядом. Обогрей, облюби. Я буду за вас рада.

Остановившись, Альма сняла с головы шляпку, вручая ее то ли подруге, то ли служанке. Свира никогда не была для нее слишком близкой, между ними всегда стояла зависть по отношению к богатству, а еще важней — к Крону, но уезжая, Альма хотела хотя бы о ней оставить в памяти хорошие воспоминания.

— И это возьми, — схватив с трюмо свой любимый шелковый платок, Альма вложила в ладонь растерянной Свиры еще и его. — Береги себя, — девушка притянула горничную в объятья, сжала сильней, — и его тоже береги, хорошо? Он достоин лучшего… лучшего, чем я.

С Кроном она решила не видеться. Что она ему скажет? Что не любит и ради него не готова жертвовать ничем? Что уедет и даже не вспомнит? А ведь так и есть. Она не пожалеет, что оставила его в прошлом. Не пожалеет, что отказалась от кольца, что не решилась встретиться перед отъездом тоже не пожалеет.

Лучше уехать так, не попрощавшись, чем растоптать его сердце еще раз. По ее сердцу потоптались хорошо. Альма знала, как это больно. Потому-то подобной боли молодому человеку не желала.

Надежда на то, что Ринар просто не заметит, что воспитанница уехала, теплилась в Альме до последнего. До того самого момента, как он настиг ее, уже покидающую комнату.

— Альма, — ее придержали за руку, развернули на месте, сжали в объятьях.

Девушка уткнулась носом в шею опекуна, боясь вдохнуть. Только не его запах. Только не это. Благо, Ринар держал ее так недолго. Сам отстранился, отступил.

— Спасибо тебе.

— Не за что, мой лорд.

— Теперь я в неоплатном долгу перед тобой. Проси все, что хочешь.

— Вы сделали уже достаточно. Благодаря вам я еду в столицу. В новую жизнь. В жизнь, которой никогда не было бы, не найди вы меня когда-то.

Ей не нужнее был должник Ринар. Теперь ей в принципе не нужен был Ринар, во всяком случае, Альма настойчиво пыталась себя в этом убедить.

У него есть жена, любовь, а у нее обязательно что-то будет там… Когда-то.

— Прости, что сделал тебе больно. Прости, что не смог оправдать надежд, — в его выражении лица и голосе читалась досада. Он просил прощения искренне. Но совсем не за то, за что Альма хотела бы.

— Не все надежды стоит оправдывать, мой лорд, — Альма улыбнулась, подмигнув. Он улыбнулся в ответ. Оказывается, даже она умеет прощаться достойно. Именно этого ей так хотелось. Уехать, а он чтоб даже не догадался, как ей больно. — Особенно надежды глупой девочки. Вы тоже простите меня, если я была слишком уж настойчива.

— Я очень хотел бы сделать тебя счастливой, гелин. Но это не в моих силах.

К сожалению, Альма знала, что это как раз в его силах. Только в его. Но начинать заново теперь, когда все так резко поменялось, она не собиралась. У порога уже ждет экипаж, а его где-то ждет Наэлла.

— С вашей женой все хорошо, мой лорд?

— Теперь — да. Теперь все хорошо. Благодаря тебе.

— Я буду часто вас вспоминать, мой лорд. Обещаю.

— Я тоже буду вспоминать о тебе, моя милая гелии.

Только он умел произносить эти слова так нежно. Гелин. Душа. Альма. Любое обращение из его уст звучало слаще меда. И больше этого не будет. Он больше не обратится. К ней. Теперь он будет звать Наэллу. Жену. Любимую.

— Позволь, я взгляну на тебя без морока… — Ринар сделал шаг к воспитаннице, поднял руку, но этого Альма тоже не хотела, отступила.

Раньше она ждала моментов, когда лорд Тамерли вот так махнет рукой, снимая морок, а она будет смотреть на него, любоваться, наслаждаться тем, что он просто рядом. Тогда радужка тоже была двухцветной, как и сейчас, но теперь-то все изменилось. Теперь она не позволила бы ему увидеть свои глаза, слишком это личное. А ему входа в ее личное больше нет. Так же, как ей никогда уже не стать чем-то личным для него. История ее влюбленности окончена.

— Желаю вам счастья, мой лорд, — чувствуя, как в горле вновь становится ком, Альма развернулась, направляясь прочь. Ее вещи уже в экипаже, все готова. По ее просьбе помпезно провожать не станут, а со всеми с кем хотела, она уже попрощалась.

Пытаясь не смотреть по сторонам, Альма пронеслась по дому, мимо веранды, на которой так часто занималась, столовой, в которой вечно накрывали на четверых, прихожей, в которой они когда-то повздорили с лордом. На пороге девушка запнулась.

Она вспомнила, как впервые оказалась здесь, как впервые увидела Ринара…

«— Альма, — он тогда несколько раз повторил ее имя. — Душа. Ты чья-то душа, Альма, знала об этом?»

Чья-то душа. Чья-то, но не его.

Не дожидаясь, пока он покажется на пороге, пока нарушит ее просьбу не провожать, девушка юркнула в экипаж, отдавая приказ тронуться.

Она ведь так хотела не плакать. Так хотела уйти достойно, но в последний момент не сдержалась. По щекам покатились слезы. А он все же выскочил на порог. Облокотился о перила и долго смотрел вслед. Альма чувствовала. И от этого плакала еще горше.

Почему все так? Почему она оставила здесь часть своей души, а взамен взяла только неподъемный груз тоски о нем? Она уже тосковала. Уже должна была отбрасывать мысли о том, чтоб вернуться, расплакаться на плече, стать если не любимой, то просто подопечной. Быть всегда рядом, смотреть на то, как он любит свою Наэллу, растит ее детей, задумчиво разглядывает уже не пустующее место в столовой, а ее.

Нет, лучше бежать. Быстро и не оглядываясь. Туда, где не будет его запаха, перед глазами не появится его лицо, тело не вспомнит, как он касался. Он был честен с ней, сказав, что не любит. Она тоже была честна — любит так сильно, что никогда не простит и не вернется.

Спокойствия ей хватило лишь на то, чтоб достойно с ним попрощаться, но не больше. Сейчас она уезжала, вновь ненавидя его и себя. Проклиная тот день, когда ее нашли, жалея, что не оставили в обители. Лучше жить совсем без души, чем так страдать.

Она искусно научилась наводить морок на глаза, жаль, так же нельзя сделать и с душой. Хотя теперь ведь не с душой… Осколок она оставила здесь.

Ринар стоял на пороге, провожая взглядом экипаж. Он успел проститься с Альмой в последнюю минуту. Почти проворонил, так был занят, не мог до конца поверить, не мог толком понять и насытиться. Просто смотрел на Наэллу, растерянную, не понимающую, что происходит, думающую, что ее разыгрывают. Для нее прошло не больше пяти минут. Для него — долгие годы. Им еще предстояло многое обсудить, ей предстояло выплакать их общее горе, а ему помочь с ним справиться. Пока нужно было прятаться, а потом, через какое-то время, все вернулось бы на круги своя.

Вот только с Альмой не попрощаться он не мог.

Стоило экипажу отъехать от ворот, Ринар почувствовал, будто нить от груди в неизвестность натянулась. Натянулась до предела, грозя лопнуть, если он не сделает шаг вперед.

Она оставила частичку себя здесь, а складывалось такое впечатление, что в отместку забрала что-то у него. Что-то важное. Такое, без чего невозможно существовать.

В памяти ожило воспоминание их первой встречи.

«— Альма… Душа… Ты чья-то душа, Альма, знала об этом?»

— Ваша душа, мой лорд.

Ринар не заметил, когда на пороге появился Аргамон. Он будто вырос из ниоткуда, оказавшись прямо за спиной.

— Что? — Ринар обернулся, ловя внимательный взгляд таких же серых, как у него, глаз.

— Ничего, мой лорд. Вам послышалось.