Душа императора

День девяносто восьмой

Шай стояла на коленях посреди разложенных на полу листков бумаги с неразборчивыми записями и рисунками печатей. Забрезжил рассвет, солнечный свет проник сквозь витражное окно, рассыпав по комнате алые, синие и фиолетовые пятна.

Перед Шай на металлической пластине клише вниз лежала духопечать, вырезанная из отполированного камня. Затвердевший духокамень походит на стеатит или любой другой мелкозернистый камень, но отличается красными вкраплениями, словно его запятнали каплями крови.

Шай устало поморгала. Она и правда собирается бежать? Сколько она спала?.. Часа четыре за последние три дня?

Безусловно, с побегом можно подождать. Безусловно, можно отдохнуть. Хотя бы денек.

«Отдохнуть, — оцепенело подумала она, — и не проснуться».

Шай застыла на коленях. Печать казалась ей самой прекрасной вещью в мире.

Ее предки поклонялись камням, что по ночам падают с неба. Их называли душами низвергнутых богов. Мастера-резчики обрабатывали их, придавали им форму. Раньше Шай считала это глупостью. Зачем поклоняться тому, что сам же и создал?

Стоя на коленях перед своим шедевром, она наконец поняла. Казалось, в эту печать она вложила всю себя до последней капли, сумев вместить два года работы в три месяца и завершить ее за одну отчаянную, неистовую ночь. Этой ночью она внесла изменения — кардинальные изменения — в свои записи и в саму душу. Неизвестно, то ли их породил финальный, потрясающий образ окончательного результата… то ли эти изменения лишь ошибочные идеи, вызванные утомлением и заблуждением.

Не узнать, пока печатью не воспользуются.

— Оно… готово? — спросил один из стражников.

Стражники сидели в дальней части комнаты у камина, освободив ей место на полу. Шай смутно помнила, как отодвигала мебель. Какое-то время она вытаскивала стопки листков из-под кровати, потом полезла под нее за остальными.

Готово ли?

Шай кивнула.

— И что же это? — спросил стражник.

«Ночи, — подумала Шай. — Ну да, они же ничего не знают».

Во время ее разговоров с Гаотоной рядовые стражники каждый раз выходили из комнаты.

Вероятно, бедняг отправят на какой-нибудь отдаленный форпост империи, и остаток жизни они будут охранять перевалы к далекому полуострову Теоиш или что-нибудь в этом роде. Спрячут концы в воду, чтобы стражники даже случайно не проговорились о том, что видели.

— Спросите у Гаотоны, если интересно, — тихо ответила Шай. — Мне запрещено рассказывать.

Она с трепетом уложила печать вместе с пластиной в заранее приготовленную шкатулку. Печать уютно расположилась на красном бархате, пластина в форме большого тонкого медальона — в углублении под крышкой. Шай закрыла шкатулку и придвинула к себе вторую, чуть побольше. В ней лежали пять печатей, которые она вырезала и подготовила для предстоящего побега. Если, конечно, удастся сбежать. Две печати Шай уже использовала.

Поспать бы пару часов. Хоть пару…

«Нет. Лечь в кровать я все равно не могу».

Но было бы чудесно свернуться калачиком на полу…

Дверь начала открываться. Шай затопила паника. Кровопечатник? Он должен валяться в беспамятстве, упившись после стычки с бойцами!

На миг ее охватило странное чувство облегчения. Если явится кровопечатник, сбежать сегодня у нее ни единого шанса. Можно будет поспать. Неужели Хурли и Йил не устроили ему взбучку? Шай была уверена, что хорошо их изучила, но… поняла, что из-за усталости делает поспешные выводы. Дверь открылась, но вошел не кровопечатник.

Это был капитан Зу.

— Вон, — рявкнул он на стражников.

Те подскочили.

— И вообще, на сегодня свободны, — добавил Зу. — Я послежу за ней до конца смены.

Отдав честь, стражники вышли. Шай почувствовала себя раненым лосем, отбившимся от стада. Дверь закрылась, и Зу медленно, многозначительно повернулся к ней.

— Печать еще не готова, — солгала Шай. — Так что можешь…

— Ну и пусть. — Зу растянул губы в широкой улыбке. — Помнится, три месяца назад я тебе кое-что пообещал, воровка. Должок не оплачен.

В комнате царил полумрак, лампа догорала, а рассвет только занимался. Шай попятилась, на ходу меняя план. Все должно быть не так. C Зу ей не справиться.

Ее губы продолжали шевелиться, отвлекая его и разыгрывая придуманную на ходу роль:

— Когда Фрава узнает, что ты приходил сюда, она будет в ярости.

Зу обнажил меч.

— Ночи! — Шай отступила к кровати. — Зу, не надо. Меня нельзя убивать, печать еще не готова!

— Твою работу закончит другой, — зловеще ухмыльнулся Зу. — У Фравы есть другой поддельщик. Считаешь себя самой умной? Наверняка придумала отличный план побега на завтра. Но в этот раз мы тебя опередили. Не ожидала, лгунья? Я с радостью тебя прикончу. С огромной радостью.

Он сделал выпад, и острие меча рассекло блузку на боку Шай. Она отскочила с криком о помощи. Она все еще играла роль, но в актерской игре не было нужды: сердце колотилось, паника нарастала. Шай забежала за кровать, чтобы та оказалась между ней и Зу.

Зу широко улыбнулся и запрыгнул на кровать.

Кровать под ним тут же сломалась. Когда ночью Шай доставала из-под нее записи, то подделала деревянную раму так, чтобы та стала ненадежной, изъеденной насекомыми. Кроме того, Шай располосовала снизу матрас.

Зу едва успел крикнуть, как кровать полностью развалилась и рухнула в дыру в полу. Подсказкой для Шай стал запах плесени, который она ощутила, когда впервые вошла в комнату. Согласно отчетам деревянные балки вверху могли прогнить, а потолок — обвалиться, если бы протечку быстро не обнаружили. Благодаря простой и очень правдоподобной подделке не выдержал пол.

Зу свалился в пустую кладовку этажом ниже. Тяжело дыша, Шай заглянула в дыру. Зу лежал среди обломков кровати, остатков матраса и подушек. Скорее всего, он останется жив: ловушка предназначалась для одного из обычных стражников, к которым она не испытывала неприязни.

«Не совсем, как я планировала, — подумала она, — но сойдет».

Шай бросилась к столу и принялась собирать вещи: шкатулка с печатями, душа императора, запас духокамня и чернила. И две книги, в которых подробно описывались созданные печати, — официальная и настоящая.

Официальную Шай швырнула в камин и, остановившись перед дверью, начала отсчитывать удары сердца.

Она с мукой смотрела на пульсирующую метку кровопечатника. Наконец, после нескольких томительных минут, печать на двери вспыхнула в последний раз и… исчезла. Кровопечатник не вернулся вовремя, чтобы ее обновить.

Свобода.

Шай выскочила из комнаты, теперь отделанной золотом и серебром. В ней она провела последние три месяца. Коридор, такой близкий, казался другой страной. Шай прижала одну из трех подготовленных печатей к своей блузке, подделывая ее под одежду дворцовой прислуги. Слева на груди появились официальные знаки различия.

Со следующим этапом нужно поспешить. Скоро или явится кровопечатник, или очнется Зу, или сменятся стражники. Шай хотелось бегом добраться по коридору до конюшни.

Но если человек бежит, значит, либо в чем-то виноват, либо спешит выполнить важное поручение. И то, и другое запомнится. Поэтому Шай двинулась вперед быстрым шагом с таким видом, будто знает, что делает, и ей нельзя чинить препятствия.

Вскоре она очутилась в более людной части огромного дворца. Никто ее не остановил. На одном из устланных коврами перекрестков она остановилась сама.

Справа длинный коридор вел ко входу в покои императора. Печать словно хотела выпрыгнуть из шкатулки, которую она несла в правой руке. Почему Шай не оставила ее в комнате, чтобы ее нашел Гаотона? Заполучив печать, арбитры гонялись бы за ней с меньшим усердием.

Можно бросить ее прямо здесь, в коридоре, увешанном портретами древних правителей и заставленном поддельными старинными вазами.

Нет. Шай взяла печать с собой не просто так. Она подготовилась проникнуть в покои императора и с самого начала знала, что будет делать.

Уйти сейчас — значит, так и не узнать, получилась ли печать. Это как построить дом, но не побывать внутри. Как выковать меч, но ни разу им не взмахнуть. Как создать шедевр и убрать его подальше, чтобы больше никогда не видеть.

Шай повернула направо.

Как только в поле зрения никого не оказалось, она перевернула одну из ужасных ваз и сломала оттиск на донышке. Ваза тут же превратилась в невзрачную глиняную версию самой себя.

Времени у Шай было в избытке, и она выяснила, где и кто именно мастерил эти вазы. Четвертая из заготовленных печатей превратила вазу в копию золотого ночного горшка. С горшком под мышкой Шай подошла ко входу в императорские покои и кивнула стражникам.

— Я тебя не знаю, — сказал стражник.

Шай тоже не знала этого парня с прищуром и шрамом на лице, что было ожидаемо. Стражников, которые присматривали за ней, держали отдельно от остальных, чтобы они не трепались о своих обязанностях.

— О, прошу прощения, — пристыженно произнесла Шай. — Мне поручили эту обязанность только сегодня утром.

Покраснев, она достала из кармана квадратик плотной бумаги, помеченный печатью и подписью Гаотоны. И то, и другое она подделала старым добрым способом. Очень удобно, ведь он сам позволил насоветовать ему, как обеспечить безопасность императорских покоев.

Шай беспрепятственно прошла дальше. Первые три комнаты обширных императорских покоев пустовали. За ними оказалась запертая дверь. Чтобы попасть внутрь, Шай пришлось воспользоваться той же печатью, что она прикладывала к кровати, и подделать дверь так, чтобы древесина стала изъеденной насекомыми. Печать продержалась недолго, но, чтобы открыть дверь, хватило и пары секунд.

Шай оказалась в спальне императора. Именно сюда ее привели в самый первый день, когда предложили сделку. Кроме лежавшего в постели императора в комнате никого не было. Император не спал и незряче пялился в потолок.

В комнате царила тишина, покой. И пахло… слишком чисто. Слишком стерильно. Как пустой холст.

Шай подошла к кровати. Ашраван не обратил на нее внимания. Его глаза не двигались. Она коснулась пальцами его плеча. Красивое лицо, хотя он старше ее лет на пятнадцать. По меркам великих это не так много, они живут дольше остальных.

Волевое лицо, несмотря на долгое пребывание в постели. Золотистые волосы, твердый подбородок, крупный нос. Черты лица, столь отличные от соплеменников Шай.

— Я знаю твою душу, — тихо сказала она. — Знаю ее лучше, чем ты сам.

Шай ждала, что в любой момент поднимут тревогу, но все равно опустилась на колени возле кровати.

— Жаль, что мы не знакомы. Я знаю твою душу, но не тебя самого. Я читала о тебе; я заглянула в твое сердце. Я воссоздала твою душу, насколько смогла. Но знать человека не то же самое, что знать о человеке.

Что за крик снаружи, из дальней части дворца?

— Я не прошу многого, — тихо продолжила Шай. — Просто живи. Просто существуй. Я сделала, что смогла. Пусть этого будет достаточно.

Глубоко вздохнув, она открыла шкатулку и достала знак сущности. Смазала его чернилами, закатала рукав рубашки императора, обнажив плечо.

Помедлив, Шай прижала печать. Та коснулась плоти и, как это всегда бывает с печатями, на мгновение замерла. Через секунду кожа и мышцы уступили, печать вдавилась на долю дюйма.

Шай повернула печать, закрепляя, и отняла. Мягко засияла ярко-красная метка.

Ашраван моргнул.

Шай поднялась и отступила на шаг. Император сел и огляделся. Она отсчитывала про себя секунды.

— Мои покои, — пробормотал Ашраван. — Что произошло? На нас напали. Меня… меня ранили. О, мать света. Куршина! Ее убили.

Его лицо превратилось в маску скорби, но через секунду он взял себя в руки. Он император. Ашраван бывал вспыльчивым, но, за исключением приступов ярости, умел хорошо скрывать свои чувства. Он повернулся к Шай, и его живые глаза, которые вновь видели, обратились на нее.

— Кто ты?

Шай ожидала этого вопроса, но внутри у нее все сжалось.

— Что-то вроде лекаря. Вас тяжело ранили. Я вас исцелила. Однако способ, которым я воспользовалась, считается в вашей культуре… предосудительным.

— Ты перепечатница, — предположил Ашраван. — Поддельщица?..

— В своем роде, — ответила Шай. Он поверит в это, потому что хочет поверить. — Случай был сложным. Вам придется ставить печать каждое утро и всегда держать при себе металлическую пластину, она сделана в виде диска и лежит в этой шкатулке. Ашраван, без печати и пластины вы умрете.

— Дай ее мне. — Он протянул руку.

Шай колебалась, сама не зная почему.

— Дай ее мне, — повторил император настойчивее.

Шай вложила печать ему в руку.

— Никому не говорите, что здесь произошло, — сказала она. — Ни страже, ни прислуге. Только ваши арбитры знают, что я сделала.

Крики снаружи усилились. Ашраван повернулся к двери.

— Если никому нельзя знать, тебе пора. Уходи и не возвращайся. — Он перевел взгляд на печать. — Наверное, следовало тебя убить, раз ты знаешь мой секрет.

Вот и эгоизм, которому он научился за годы во дворце. Да, с этим она угадала.

— Но вы этого не сделаете, — сказала Шай.

— Нет.

А вот и милосердие из самых глубин его души.

— Уходи, пока я не передумал.

Шай сделала шаг к двери и достала карманные часы: прошло уже больше минуты. Печать схватилась, хотя бы на некоторое время. Шай обернулась к императору.

— Чего ты ждешь? — спросил он.

— Просто хотела взглянуть еще раз.

Ашраван нахмурился.

Крики становились все громче.

— Уходи, пожалуйста.

Похоже, он понимал, что это за крики, или, по крайней мере, догадывался.

— На этот раз постарайся быть лучше, — сказала Шай. — Пожалуйста.

И убежала.

Некоторое время она боролась с искушением вложить в Ашравана стремление ее защитить. Но для этого не было никаких оснований, по крайней мере, с его точки зрения, и вся подделка могла оказаться под угрозой. Кроме того, Шай не верила, что императору удастся ее спасти. До окончания траура ему нельзя покидать покои или говорить с кем-то, помимо арбитров. Все это время империей управляли арбитры.

На самом деле они и так ею управляли. Нет, если бы она опрометчиво внесла в душу Ашравана желание ее защитить, это бы не сработало. Перед последней дверью Шай подобрала поддельный ночной горшок, выбежала в коридор и громко ахнула.

— Это все из-за меня? — воскликнула она. — Ночи! Я же не хотела! Я знаю, что мне нельзя его видеть. Знаю, что он в уединении, но просто ошиблась дверью!

Стражники уставились на нее, потом один смягчился:

— Ты ни при чем. Иди к себе и не высовывайся.

Шай слегка поклонилась и поспешила прочь. Большинство стражников ее не знают, так что…

Бок пронзила резкая боль. Шай задохнулась. Боль походила на ту, что настигала ее каждое утро, когда кровопечатник ставил печать на дверь.

Шай в панике ощупала бок. Когда Зу полоснул ее мечом, то разрезал не только блузку, но и темную нижнюю сорочку! Посмотрев на пальцы, Шай увидела кровь. Просто царапина, ничего серьезного. В суматохе она даже не заметила, что ранена.

Но на мече Зу осталась ее кровь. Свежая кровь. Кровопечатник начал охоту. Боль означает, что он пытается ее обнаружить и натравить на нее своих питомцев.

Отшвырнув вазу, Шай бросилась бежать.

Прятаться больше нет смысла. Оставаться неприметной тоже. Если до нее доберутся скелеты кровопечатника, она умрет. Вот так. Нужно поскорее найти лошадь и держаться подальше от скелетов двадцать четыре часа, пока кровь не потеряет свежесть.

Шай неслась по коридорам. Слуги показывали на нее пальцами, некоторые поднимали крик. Она едва не сбила с ног южного посла в красных жреческих доспехах.

Выругавшись, Шай обогнула посла. Выходы из дворца уже перекрыты. Она знала это, так как изучала систему безопасности. Выбраться почти невозможно.

«Всегда имей запасной план», — любил повторять дядюшка Вон.

И он всегда у нее был.

Шай остановилась посреди коридора, осознав, что бежать к выходам бессмысленно. Следовало понять это раньше. Она едва не запаниковала, ведь по ее следу шел кровопечатник, но нужно мыслить ясно.

Запасной план. Он был безрассудным, но ничего другого не оставалось. Шай снова перешла на бег и свернула за угол, возвращаясь по собственным следам.

«Ночи, пусть я не ошиблась на его счет, — подумала она. — Если он еще больший обманщик, чем я, то мне конец. О, Неведомый Бог, пожалуйста. Пусть в этот раз я не ошиблась».

Сердце колотилось как бешеное. На миг забыв об усталости, Шай резко остановилась перед коридором, ведущим к покоям императора.

Шай ждала. Стражники хмуро смотрели на нее, но оставались на посту в конце коридора, как их учили. Они окликнули ее. Трудно было не сорваться с места. Кровопечатник и его ужасные питомцы подбирались все ближе…

— Что ты здесь делаешь? — раздался голос.

Шай повернулась. В коридоре показался Гаотона. Пока остальные искали Шай, он в первую очередь направился к императору, чтобы убедиться в его безопасности.

Шай взволнованно шагнула к нему.

«Пожалуй, это мой самый худший запасной план», — подумала она.

— Получилось, — тихо произнесла Шай.

— Ты приложила печать? — Гаотона схватил ее за руку и, бросив взгляд на стражников, отвел подальше от чужих ушей. — Из всех опрометчивых, безумных, дурацких…

— Получилось, Гаотона, — повторила Шай.

— Зачем ты пошла к нему? Почему не сбежала, пока была возможность?

— Мне нужно было знать. Нужно.

Он встретился с ней взглядом. Как всегда, заглянул прямо в душу. Ночи, из него вышел бы замечательный поддельщик.

— Кровопечатник взял твой след, — сказал Гаотона. — Он призвал этих… тварей, чтобы поймать тебя.

— Знаю.

Поколебавшись лишь миг, Гаотона выудил из своих бездонных карманов деревянную шкатулку. Сердце Шай дрогнуло.

Он протянул ей шкатулку, но когда она взяла, не отпустил.

— Ты знала, что я приду сюда, — произнес Гаотона. — Знала, что знаки сущности у меня с собой и что я отдам их тебе. Ты обвела меня вокруг пальца.

Шай промолчала.

— Как ты это сделала? — спросил он. — Я внимательно наблюдал за тобой. Я был уверен, что мной не манипулируют. И все же прибежал сюда, практически не сомневаясь, что встречу тебя. И что тебе понадобятся печати. До этого момента я не осознавал, что ты все это спланировала.

— Я действительно вами манипулировала, Гаотона, — признала Шай. — Но мне пришлось делать это самым сложным способом.

— Каким?

— Быть искренней.

— Нельзя управлять людьми с помощью искренности.

— Неужели? Разве не так вы сделали карьеру? Говорили правду, тем самым давая понять, чего от вас ожидать, и рассчитывали на честность взамен?

— Это не то же самое.

— Да, но это лучшее, что я могла сделать. Все мои слова — правда, Гаотона. Уничтоженная картина, мои секреты и мечты… Искренность. Единственный способ заставить вас встать на мою сторону.

— Я не на твоей стороне. — Гаотона помолчал. — Но и смерти твоей тоже не хочу, девочка. Тем более, если тебя прикончат те твари. Забери печати. Дни! Забери их и убирайся, пока я не передумал!

— Спасибо, — прошептала Шай, прижав шкатулку к груди, и вытащила из кармана юбки маленькую толстую книгу. — Храните в надежном месте. Никому не показывайте.

Гаотона нерешительно принял книгу.

— Что это такое?

— Правда. — Шай поцеловала его в щеку. — Если я выберусь, то переделаю свой последний знак сущности. Тот, что никогда не собиралась использовать… Я добавлю в него и в свои воспоминания доброго дедушку, мудрого и отзывчивого, который спас мне жизнь и которого я очень уважала.

— Беги, глупышка, — вымолвил Гаотона.

У него на глазах наворачивались слезы. Если бы Шай не находилась на грани паники, то ощутила бы гордость. И устыдилась бы этой гордости. Такой уж она была.

— Ашраван вернулся к жизни, — сказала Шай. — Когда будете думать обо мне, помните об этом. У меня получилось. Ночи, у меня получилось!

И она убежала от него по коридору.

Гаотона слышал, как она убегает, но не обернулся вслед. Он смотрел на дверь в покои императора. Двое озадаченных стражников у входа в?..

В будущее Империи Роз.

«Нами будет править не совсем живой человек, — подумал Гаотона. — Плод наших нечестивых усилий».

Глубоко вздохнув, он прошел мимо стражников и распахнул дверь, дабы узреть то, что сотворил.

«Пожалуйста, только не монстр».

Шай шагала по коридорам дворца со шкатулкой в руках. Она избавилась от блузки — запихнула ее в карман, оставшись в черной хлопковой сорочке, юбке и облегающих брюках. Эта одежда не сильно отличалась от того, в чем она обычно тренировалась.

Слуги перед ней расступались: по ее виду было понятно, что лучше убраться с ее пути. Шай вдруг почувствовала себя как никогда уверенно.

Она вернула свою душу, всю целиком.

Шай на ходу достала один из знаков сущности, хорошенько обмакнула его в чернила, а шкатулку спрятала обратно в карман юбки. Потом прижала печать к правому плечу и провернула, переписывая свое прошлое, воспоминания, жизненный опыт.

Долю секунды она помнила обе версии прошлого. Помнила, как провела два года взаперти, разрабатывая и создавая этот знак сущности. Помнила, как всю жизнь была поддельщицей.

В то же время она помнила, что последние пятнадцать лет провела среди народа теуллу. Они удочерили ее и обучили своим боевым искусствам.

Два места, два прошлых одновременно.

Потом прежняя жизнь померкла, и она превратилась в Шайзан. Так нарекли ее теуллу. Тело стало стройнее и крепче. Тело воина. Она сняла очки: они ей больше не требовались, ее глаза давно исцелили.

Обучиться боевым искусствам теуллу было сложно, они не любили чужаков. За год тренировок Шай с десяток раз едва не убили. Но она достигла успеха.

Она утратила все знания о том, как создавать печати, все свои склонности к науке. Она оставалась самой собой и помнила недавнее прошлое: как ее поймали и посадили в темницу. Логически она понимала, что сделала, поставив печать, и знала, что воспоминания о ее нынешней жизни — фальшивка.

Но чувства говорили иное. Как только на ее руке загорелась метка, она стала той версией себя, что могла появиться, если бы ее воспитали в культуре суровых воинов и она прожила бы среди них добрый десяток лет.

Она скинула обувь. Ее волосы укоротились, от носа по правой щеке протянулся шрам. Она двигалась как воин — крадучись.

Она добралась до той части дворца, где жили слуги, рядом с конюшнями. Слева располагалась императорская галерея.

Дверь перед ней распахнулась, и появился Зу, высокий и с улыбкой до ушей. Из-под повязки на лбу сочилась кровь, одежда после падения была вся изорвана.

В его глазах бушевала буря. При виде Шай он усмехнулся.

— Ты все-таки сбежала. Кровопечатник вывел нас прямо на тебя. С какой же радостью я…

Не успел он договорить, как Шайзан молниеносно шагнула вперед, ребром ладони сломала ему запястье и вышибла меч. Потом ткнула рукой ему в горло. После этого сложила пальцы в кулак и коротко, со всей силы ударила в грудь, сломав шесть ребер.

Зу отпрянул, хватая ртом воздух и от шока выпучив глаза. Меч с лязгом упал на пол. Шайзан сдернула с пояса Зу нож и перерезала застежку плаща.

Зу рухнул, оставив плащ в ее руке.

Шай не преминула бы что-нибудь сказать. У Шайзан не хватало терпения на остроты и колкости. Воин всегда в движении, как река. Не сбившись с шага, она завернулась в плащ и направилась в коридор, из которого появился Зу.

Зу ловил ртом воздух. Жить будет, но держать меч не сможет несколько месяцев.

В конце коридора возникло какое-то движение: существа с белыми конечностями, слишком тощие для живых. Шайзан встала в широкую стойку, слегка развернувшись боком, лицом к коридору, подсогнув колени. Неважно, сколько чудищ у кровопечатника. Неважно, победит она или проиграет.

Важен лишь вызов. И все.

Их было пятеро, они имели очертания людей с мечами. Скелеты устремились по коридору, гремя костями. Безглазые черепа бессмысленно пялились на нее, зубы скалились в вечной ухмылке. Место некоторых костей, потерянных в бою, занимали деревяшки. У каждой твари на лбу сияла красная печать: для их оживления требовалась кровь.

Даже Шайзан никогда раньше не сражалась с такими монстрами. Меч против них бесполезен. Но эти деревяшки… некоторые замещали ребра и другие кости, ненужные в битве. Если сломать или убрать кости, остановит ли это тварь?

Видимо, это ее лучший шанс. Больше она не раздумывала. Шайзан всегда вели инстинкты. Как только твари приблизились, она взмахнула плащом Зу и накинула его на голову первому скелету. Тот начал лупить по плащу, и Шайзан повернулась ко второму скелету.

Она отразила атаку ножом Зу. Потом шагнула к твари так близко, что ощутила вонь костей, сунула руку под ребра, схватила за позвоночник и резко дернула, вырывая сразу несколько позвонков. Грудина порезала ей предплечье. Похоже, все кости у скелетов специально заострили.

Тварь с грохотом упала. Шайзан оказалась права: если убрать главные кости, скелет расстается с «жизнью». Она отбросила позвонки в сторону.

Осталось четверо. Исходя из ее скудных знаний о скелетах, они никогда не уставали и отличались безжалостностью. Действовать нужно быстро, иначе ее одолеют.

Трое напали сзади. Шайзан нырнула в сторону. Она обогнула первого скелета, который наконец скинул плащ, и вцепилась в глазницы его черепа. Тварь резанула ее мечом по руке, на стену брызнула кровь. Шайзан оторвала череп, и скелет рухнул на пол грудой костей.

«Двигайся. Не останавливайся».

Если она остановится, то умрет.

Развернувшись к оставшимся трем, она отразила один удар черепом, другой — кинжалом. Попыталась обойти третьего, но он успел задеть мечом ее бок.

Шайзан не чувствовала боли. Она научилась не обращать на нее внимания в бою. И хорошо, потому что рана была болезненной.

Она врезала черепом по голове скелета. Оба черепа разлетелись на осколки, скелет упал. Шайзан поднырнула между оставшимися двумя скелетами, и их мечи, бившие наотмашь, лязгнули друг о друга. Она пнула ногой одного, тот попятился, и всем весом налетела на второго, впечатав его в стену. Кости смялись, Шайзан ухватилась за позвоночник и вырвала несколько позвонков.

Скелет с грохотом упал. Выпрямляясь, Шайзан пошатнулась. Она потеряла слишком много крови. Это ее замедляло. Когда она выронила нож? Должно быть, он выскользнул из пальцев, когда она вмяла скелет в стену.

«Соберись. Остался один».

Скелет атаковал ее, держа в каждой руке по мечу. Шайзан рванулась вперед, сблизившись с ним прежде, чем тот успел размахнуться, и ухватила его за кости предплечий. Под таким углом их не вырвать. Кряхтя от натуги, она не подпускала к себе мечи. Это удавалось с трудом. Она слабела.

Скелет поднажал. Шайзан зарычала. Из руки и бока ручьем лилась кровь.

Она боднула тварь головой.

В жизни получилось гораздо хуже, чем в сказках. У Шайзан помутилось в глазах. Задыхаясь, она упала на колени. Скелет рухнул перед ней, треснувший от удара череп отвалился и покатился в сторону. По лицу Шайзан текла кровь. Она разбила лоб, а то и повредила собственный череп.

Шайзан завалилась набок, стараясь не потерять сознание.

Тьма медленно отступила.

Шайзан лежала среди разбросанных костей в пустом каменном коридоре. Единственной краской здесь была ее кровь.

Она победила. Преодолела еще одно испытание. Из горла вырвался боевой клич ее приемной семьи. Она нашла нож и разрезала блузку на полосы, чтобы перевязать раны. Она потеряла много крови. Несмотря на всю свою выучку, еще одного испытания сегодня она не выдержит. Нет сил.

Шайзан с трудом поднялась и отыскала плащ Зу. Все еще обездвиженный болью, капитан потрясенно наблюдал за ней. Она собрала все пять черепов питомцев кровопечатника в плащ и завязала в узел.

После этого пошла дальше по коридору, пытаясь выглядеть сильной и не показывать, что на самом деле ее одолевают усталость, головокружение и боль.

«Он должен быть где-то здесь…»

В дальнем конце коридора она дернула дверцу кладовки и обнаружила на полу кровопечатника. В его глазах застыл ужас от того, как она одного за другим уничтожила его питомцев.

Шайзан схватила его за ворот рубашки и вздернула на ноги, от усилия едва не потеряв сознание. Аккуратнее.

Кровопечатник заскулил.

— Возвращайся в свои болота, — тихо прорычала Шайзан. — Женщине, которая тебя ждет, наплевать, сколько ты заработаешь в столице, даже если это все ради нее. Она хочет, чтобы ты вернулся домой. Это можно прочитать между строк в ее письмах.

Шайзан сказала это из-за Шай, чтобы та не чувствовала себя виноватой.

Кровопечатник воззрился на нее в недоумении.

— Как ты… ар-ргх!

Последнее восклицание вырвалось у него, когда Шайзан вонзила кинжал ему в ногу. Он рухнул на пол, как только она выпустила его рубашку.

— А это, — негромко произнесла Шайзан, наклоняясь, — чтобы запастись твоей кровью. Не надо на меня охотиться. Ты видел, что я сделала с твоими питомцами. С тобой поступлю еще хуже. Я забираю черепа, чтобы ты не отправил их за мной снова. Возвращайся домой.

Он слабо кивнул. Шайзан оставила его на полу, съежившегося и держащегося за окровавленную ногу. Когда появились скелеты, все разбежались, в том числе стражники. Шайзан направилась было к конюшне, но остановилась, призадумавшись. Это ведь недалеко…

«Ты едва не погибла от ран, — напомнила она себе. — Не глупи».

Но она все равно решила поступить глупо.

Немного спустя Шайзан добралась до конюшни и обнаружила там лишь пару испуганных конюхов. Она выбрала самого видного скакуна. Вот так, облаченная в плащ Зу, на его же коне, Шайзан галопом вылетела за ворота дворца, и ни одна живая душа не пыталась ее остановить.

— Неужели она сказала правду? — спросил Ашраван, рассматривая себя в зеркале.

Гаотона поднял на него взгляд. «А в самом деле?» — подумал он. С Шай никогда не ясно.

Ашраван настоял на том, чтобы одеться самому, хотя явно ослаб после долгого пребывания в постели. Гаотона сидел рядом на табурете, пытаясь разобраться в захлестнувших его чувствах.

— Гаотона? — Ашраван повернулся к нему. — Меня ранили, как сказала та девушка? И чтобы исцелить меня, вы обратились к поддельщику, а не к нашим мастерам-перепечатникам?

— Да, ваше величество.

«Мимика, жестикуляция, — подумал Гаотона. — Как она все так точно угадала? Как он хмурится, прежде чем задать вопрос, как наклоняет голову вбок, если не получает немедленного ответа. Как стоит, как шевелит пальцами, когда говорит, как ему кажется, что-то особенно важное…»

— Поддельщица из народа май-пон. — Император накинул золотистую мантию. — Думаю, вряд ли это было необходимо.

— Наши перепечатники оказались бессильны перед вашими ранами.

— Мне казалось, это невозможно.

— Нам тоже.

Император посмотрел на красную печать на своей руке. Его лицо посуровело.

— Это цепи, Гаотона. Бремя.

— Вы вытерпите.

Ашраван повернулся к нему.

— Вижу, старик, близость повелителя к смерти не добавила тебе почтения.

— Я устал за последнее время, ваше величество.

— Ты меня осуждаешь. — Ашраван снова повернулся к зеркалу. — Как и всегда. Дни в огне! Однажды я от тебя избавлюсь. Ты ведь это понимаешь? Я держу тебя при себе только из-за твоих прежних заслуг.

Поразительно. Это Ашраван. Подделка оказалась настолько точной, настолько совершенной, что если бы Гаотона не знал истины, то никогда бы не догадался. Ему хотелось верить, что душа императора по-прежнему в его теле, а печать просто… извлекла ее наружу.

Удобная ложь. Возможно, в конце концов он в нее поверит. К сожалению, он видел, каким был взгляд императора, и знал… знал, что сделала Шай.

— Я схожу к остальным арбитрам, ваше величество, — сказал Гаотона, вставая. — Они пожелают вас увидеть.

— Хорошо. Ты свободен.

Арбитр направился к двери.

— Гаотона.

Он обернулся.

— Я пролежал в постели три месяца. — Император разглядывал себя в зеркале. — Ко мне никого не допускали. Перепечатники ничем не смогли помочь, а они способны излечить любую обычную рану. Значит, что-то случилось с моим разумом?

«Он не должен был догадаться, — пронеслось в голове Гаотоны. — Шай обещала, что не добавит это в печать».

Но Ашраван был умным человеком. Несмотря ни на что, он всегда был умным. Шай восстановила его, а значит, он мыслил как прежде.

— Да, ваше величество, — ответил Гаотона.

Ашраван хмыкнул.

— Тебе повезло, что твой план удался. Ты мог лишить меня способности думать, мог продать саму мою душу. Даже не знаю, наказать тебя или вознаградить за такой риск.

— Уверяю вас, ваше величество, — сказал Гаотона, уходя, — за эти месяцы я себя уже достаточно и наказал, и вознаградил.

Он вышел, оставив императора смотреть на себя в зеркало и размышлять о последствиях случившегося.

Так или иначе, у них снова есть император.

Или, по крайней мере, его копия.