Дрянь

7

Телефонный звонок пролез в ухо и заколотил в перепонку.

— Але, в такую рань только петухи грызло прочищают.

— Давно уже и люди, и петухи честно трудятся. А вчера после пяти честно отдыхали, — это был Косолапов, — пока вы тут портили все, что можно испортить. Даже крышкой потом не прикрыли. Дрыхнет он, видишь ли. Да снежный человек по сравнению с ним — суперинтеллигент эпохи расцвета дворянской культуры. Уже узловик приезжал, менял машину. Ругался, как безумный. И не тому, кстати, что в ней нутро изъедено, а в связи с наглым вскрытием. Последствия мне пришлось на себя взять, возгорание какое-то придумывать.

— Вчера мне плохо от этой дряни стало. Понимать надо.

— Вам от себя дурно, а нам от вас, Антон Антонович. Несправедливо получается. Сдать вас, что ли, куда положено.

— Сдай, не продешеви только. А я там уже был. И, кстати, неплохо устроился — Ярилой, Солнцем.

— Теперь вы до конца дней моих будете меня мучать. Не отправлю вас, переломаете мою жизнь и вверенное имущество, нытьем достанете. А отправлю — станете являться смрадным призраком во сне и наяву. Поэтому сделаю третье, промежуточное, дам вам возможность исчезнуть самому. Вы уж сегодня об отгуле похлопочите.

— Зачем, еще не слишком поздно.

— А затем, Антон Антонович, что мы с вами съездим кое-куда, отдохнем. Жду в два часа подле выезда с автостоянки. Вы и там особенно не маячьте, постойте за кустиком. На лишние вопросы отвечайте кратко: «Пройдите к следующему кусту». Только увидев меня, выходите с протянутой рукой.

В два часа я встретил Женю за рулем престарелого «козла». Он был в темных очках, которые сделали из него персонаж плохого фильма про шпионов и разведчиков.

— Не все же вам геройствовать, поделитесь славой. Зря вы себе усы не нарисовали, чтобы от вас враги шарахались. Присаживайтесь, Антон Антонович, маргинальный вы мой человек. Пива, сигару… Не хотите, да? Жаль, вам бы пошло.

— Брось тарахтеть, я на пушки шел, и то не трындел так… — Сказал я с теплой задушевной улыбкой.

— Я, между прочим, посмотрел сетевой дневник. Вы уж слишком интересуетесь мультиполимерами. С другой стороны, слишком много данных архивизировано. Отбросив юношеские мечтания, мы поймем, что их спускают под шумок в никуда. Другое дело, есть архивы более земные. Если помните, лет пять назад еще попадались машины, которые скидывали информацию на магнитные ленты. В одном месте полно такого добра, целые, горелые, всякие.

— Уж не в подвал ли терсходбюро ты меня приглашаешь, Косолапов?

— Оно самое. Я там повыше этажом частенько совещаюсь, как отсталость побороть.

Мне сразу стало неуютно. Я не хочу в авантюру, а с другой стороны, вроде как хочу. Нет, лучше отказаться.

— Ну и что с того, Женя? Ты еще не такой внушительный товарищ, чтобы сказать: «Этот со мной».

— Не мельтешите, Антон Антонович. Я уже достаточно сообразительный товарищ, чтобы «этого» сделать еще более незаметным. Видите, сидение в моей почти-тойете просто ящик, так и просится в него что-то. А гараж там внутренний, за постом охраны.

— Не, чересчур.

— Ой, ой. Кто это мне говорит. Какие мы стали застенчивые, — Женя сплюнул. — Я думал, вы настоящий, а вы липовый герой.

Он широким жестом открыл сидение.

— Я читаю ваши немногочисленные мысли. Действительно, гроб комфортабельнее, но из него не вылазят.

— Надо еще…

— Не надо. Мы же не в пустыню отправляемся.

Не спрашивая согласия, Женя начал давать мне краткие инструкции. Как добраться из гаража в помещение хранилища, когда можно перебежать с отобранными лентами в машинный зал, где еще пылился ветхий агрегат, который в состоянии с ними работать. А заберет он меня только завтра утром после второго совещания.

— Я вас уверяю, кислорода будет достаточно, — продолжил обработку Косолапое, — только надо уметь отделить его от других газов. Если станете жмуриком по дороге, сами виноваты будете.

— Чего это ты так подозрительно оживился?

— Я, может, тоже за личность стою, — закривлялся он, — но только малость трусоват, малость придурковат, в общем, не то. Вся надежда на вас, Антон Антонович. Публика рукоплещет.

Я влез в отведенную могилу и тут же пожалел, но было поздно, крышка захлопнулась.

— Вот теперь я отыграюсь. Посижу на вашей голове, как вы на моей, — донесся издалека веселый голос.

Какой из газов кислород, действительно трудно было разобраться. К тому же я страдал психически, представляя, что довольный остроумием, Женя привозит меня во двор дурдома. А там скрюченного инспектора, как добытого зверя, привяжут к палке и отнесут к коллегам.

Пришел я в себя от хлопков — это меня лупили по щекам.

— Чем бы еще его оживлять, может, башмаком, — бормотал Женя. — Проснись, красавица, пока не обворовали. И на старт, вас ждут друзья.

Я вывалился из опостылевшего ящика на бетонный пол, навеки сложенный буквой «Г».

— Вот теперь маскировка хорошая, — похвалил Женя, — вы похожи на гадкую старуху, ведьму. Форма, так сказать, выразила ваше содержание. Терсходбюровцы расслабятся, а Антон Антонович вдруг одному клюкой в пах, другому пяткой по морде.

— Где мы, трепло?

— В гостях у сказки. Гараж, если что-то помните, одноэтажная пристройка к главному зданию. Сейчас мы, наконец, расстанемся. Каждый своей дорожкой пойдет. Я ближе к небу, в конференц-зал, на совещание к моим товарищам. А вы к своим товарищам, паукам и крысам, в подвал. Вообще, держитесь весельчаком, народ это любит. А то от вашего тусклого вида какой-нибудь «новый» человек подумает, что это смерть за ним пришла — срезать в расцвете и разгаре. И последнее. Если вас поймают за хитрую попу мозолистой рукой, то мы с вами не знакомы, не обменивались выкройками, не ходили в оперу. Заранее спасибо. Кстати, учтите, темнота — друг.

Он ушел, посвистывая, а я остался один на один с терсходбюро. Лицо светилось приветливой улыбкой волка, ноги засеменили мелко и быстро, как пропеллер. Не знаю, как это выглядело для окружающих, скорее всего, они были заняты своим. Сезам поддался заклятью и впустил осквернителя информационного праха.

Я запер за собой и включил фонарик. Опять захотелось домой. Давно осточертевшая плесень, жутко распушившись, словно после мытья шампунем, облепила проводку и стеллажи с бобинами. Если меня вчера такая кроха нокаутировала, то эта может сделать из того же продукта бурду с гарниром. Впрочем, чтобы ей навалиться, нужны причины. Либо я сам кинусь на нее с криком «ура», тряпкой и пылесосом. Либо настучит сетевая программа. Но для этого следует соответствующим образом поработать с терминалами. Конечно, если здесь есть видеоанализатор типа «глаз», то каюк мне сразу, замаха не будет.

Ладно, минус сомненья плюс страсти, пора посвятить предночные часы любимому делу. Как шмель, я летал от одного соцветия катушек к другому. Тут тлели тысячи томов программ и данных, успокоенных от пяти до пятидесяти лет назад во времена научной и производственной чересполосицы, дурного многообразия. Шмель, вроде меня, мог прожужжать здесь еще годик-другой. Я немного, то есть очень сильно растерялся. Еще ничего не сделал, а уже весь извалялся в пыли и копоти. Стоп, копоть. Сюда что-то притащили с пепелища. Горелое выделялось закопченными, как курортный шашлык, крышками катушек. Кое-где уцелели наклейки, на которых можно было различить: «лаб полимер ПО «Каучук». Видали мы этот ПО «Каучук». Оставил нам культурные развалины, где только ветер да непуганые психи дичают. Может, и была там полимерная лаборатория. Набрал я бобин покрасивее, из берлоги вылез. Скромным призраком прошуршал по лестницам и коридорам. Как увидел свидетельницу моей разбойничьей молодости, старуху «ЭВМ», умилился невовремя, хотя она из меня крови попила достаточно. Даже слеза навернулась, готовая сцена для фильма про пережитки. Гудели такие когда-то, и все еще было возможно. В тысячах гнезд горланили разномастные птенцы, а сейчас растет лишь десяток птиц ценных сортов Феникс и Рух. Те, беспородные, жрать хотели, выклевывали, выхватывали зернышки друг у друга. А сейчас кое-кто наверху делает чинно и благообразно световые фекалии, остальные с почтением ловят их внизу.

Рубильник, машина, чистка памяти, загрузка системы. Рука сама с радостью вспоминала, что надо делать.

Считалась первая лента. Тут, конечно, груз ответственности навалился на меня, подмял. Еще бы, действовать я должен был верно и быстро, ухватывать суть на скаку или накрылся весь мой почин. Я прямо слышал, как время перетирается в порошок, словно пемза.

Текли перед глазами планы, отчеты, зарплаты, темы, задачи минувшего. Погружали в ностальгическую грусть-тоску. Я даже не сразу понял, что уткнулся в какую-то базу данных, а она плюет на меня с высокого потолка. Подавай ей пароль, зарегистрированное имя, категорию доступа. Никакие наши праздничные даты, звездочки, пети, саши и прочая кодовая мура не помогала. Когда я ткнулся в сотый раз, система управления базой откликнулась: «Введите дату». Я с подобострастной улыбочкой быстро набрал и получил в ответ спасительные слова: «Ввиду истечения срока давности за содеянные преступления, вам, пользователь, разрешается все». Золотая голова систему делала. Современникам кукиш, а потомкам после небольшой протяжки — мир и дружба.

Замерцали меню, засветилось имя администратора базы. Некий Холодков следил за тем, как вводятся результаты опытов его группы, день за днем. Основные условия проведения, исходные вещества, катализаторы, промежуточные и конечные продукты. На мой выпуклый морокой глаз мужик возился с мультиполимерами, свивал их с помощью циклических реакций. Не просто так. Хотел своим продуктом армировать и резину, и пластики. Великое замышлял. Я там кусочки мультфильма нашел: транспортные средства и дома в виде огромных мячей с грузом и человечками внутри, по которым вдобавок бьет для движения огромная механическая нога. Как-то вывелся у него змей — прилично завившаяся спираль. Обрадовался Холодков, думает: госпремия уже светит из-за горы. И кручения, и сжатия, и растяжения — все змею нипочем. Только при облучении газовым лазером витки спирали немного поворачиваются. Но и то не беда. Чтобы спастись от атаки лазерным оружием, надо будет увеличить толщину основного материала. Ученому разные умности в голову идут табуном, а тут под боком уборщица тетя Даша зудеть стала. Обвиняет людей науки в том, что они в телескопы смотрят, а сами плесенью заросли. И действительно, парафиновые сосуды треснули, кремниевая кислота потеками по столу, а на потеках сивый пух. Холодкову, наверное, не по себе стало, уж больно пух объективно непривлекательный. Собрал его руками в резиновых перчаточках да снес в сортир, спустил воду и постарался забыть. Но уже как-то не мечтается, потому что гнетет непонятное. Вынул лазер, посветил на змея, а на следующее утро опять плесень. Из калькулятора выросла, который на столе лежал. А внутри тот вообще весь изъеден. Первая плесень откормилась на кремниевых соединениях, вторая на полупроводниках. Однако в обоих случаях был поблизости змей, которого облучали. Холодков прячет его от греха подальше в укромный уголок, а подозрительный пух на этот раз соскребает ложечкой и отправляет микробиологам. Сам он устал, хочет отвлечься. В записях месячный перерыв. Должно быть, надел плавки и уехал за загаром, цинандали и маслиноглазыми гуриями. А вернулся, как раз готов ответ от микробиологов. Нате-ешьте, но ваша дрянь распалась от неверного хранения в неверном холодильнике, вы же нам спецификацию не предложили. «Пока ничего не понимаю, но докопаюсь до возможно имеющейся правды», — последнее, что записал неугомонный ученый, прежде чем пропасть из базы. На другой ленте еще нашелся файл табельного учета. Там еще недолго присутствует Холодков: болен, болен, инвалидность и, наконец, списан за борт. Ничего особенного больше не произошло, за исключением того, что лаборатория в одночасье сгорела, а лет семь назад и само ПО «Каучук» заколотили крест-накрест досками. С гордостью могу заметить, благодаря неустанной заботе нашей Службы. Молодцы экологические чекисты, поработали на славу. Плесень до сих пор цветет на руинах ПО, впрочем, и во многих других местах не теряется. Делает себя, где хочет, из подручных материалов. Несмотря на перемену фамилии, в восточном госте пурамине проглядывает вредная физиономия Холодковского змея. Кажется, пушок и змей, несмотря на различную наружность, находятся в родственных отношениях. От своего рождения до наших дней пурамин при каждом удобном случае синтезирует плесень. Во всяком случае, информацией «как делать» он нафарширован, была бы энергия, — тогда и сготовится на автоволновой матрице тошнотворное блюдо.

Еще пару часов на баловство оставалось. Пронюхать бы, как внедрялся в нашу многострадальную электронику коварный пурамин и несправедливо изгонялись в дальнюю ссылку другие мультиполимеры. На мою хорошую задумку внезапно откликнулся тот, кого я не просил. Как на известном пире Валтасара, только уже не на стене, а на экране зажглись слова: «Пользователь, вы должны немедленно зарегистрироваться. Перейдите на один из сетевых терминалов, введите свой пароль и адрес несетевого устройства, к которому вы желаете получить доступ». Взяли тепленьким! Мне бы пораньше догадаться, что даже эта старуха «ЭВМ» может сидеть на сетевом канале. А так программа, которая следит, чтобы никто не распоясался, с одной из центровых машин провела очередную проверку, и оказалась в неводе поганая рыбка. Золотые-то рыбки ночью спят и видят сны о счастливом будущем. Теперь мне, значит, параша светит и улыбается в полный рот.

Я подошел на цыпочках к двери и выглянул в коридор. Вовремя подошел. Включилась сигнализация, визгливая сволочь. Охрана недолго чухаться будет, это настоящие псы, за пять минут они все здание обшарят. А я если и успею выбраться из избы, то для меня высокая стена припасена. Она вокруг всего комплекса терсходбюро, и даже рекордсмен по прыжкам, даже с шестом ее не одолеет. А перемахни я чудом, уцепившись за пролетающего воробья, так меня и за стеной через минуту ногтем придавят. Без помощи никак. Женя просил не беспокоить, верно просил, он большего не потянет. Но пора рубахи рвать, пупы царапать. Телефон есть, я и набрал номер Брусницыной:

— Шарон, объяснений не будет. Если сердце вам вещует, приезжайте к стене комплекса терсходбюро. Только не на маршрутке. Как ни смешно, но канат с собой захватите. Остановитесь возле телефонной будки на улице Сознательных.

— Кто это звонит? — голос был заспанным, бессмысленным.

— Никто. Это в ушах звенит, — ладно, все ясно. Я швырнул трубку. В голову, как дрожжевая пена, полез фарш из дешевых фильмов. Скинул башмаки, мазнул копотью по лицу. В натуре, плевое дело для ниндзя спуститься по черной лестнице на первый этаж, шмыгнуть по коридору, и там уже гараж. Захватить какой-нибудь транспорт на тысячу лошадиных сил и таранить ворота на полном ходу. Красота. Жаль, снимать не будут кинематографисты.

Босые ноги зашлепали по ступеням еще громче, чем каблуки. Я посмотрел с лестницы на коридор первого этажа, в том конце, где спуск к гаражу, мелькали тени. Охранники, конечно, фильмы смотрели получше моего и гараж перекрыли первым делом. Оставалось только одно: идти в хранилище. Туда они так скоро не полезут. Там, правда, пушистый черт, но он безглазый, безухий, безмордый, а мы будем вести себя примерно.

Зашел, сижу на ступенях, фонарик не включаю, чтобы противно не стало. И вот начинается. Как в бане при плохом паре. Опупеваю, пот градом, в ушах сводный военно-симфонический оркестр. Но и этого мало. Стало, как в бане, когда накушаешься прокисшего пива. Только все в квадрате. Я добрался на ощупь до пожарного щита, заэкранировался, и немного полегчало. Соображение ко мне возвращается временами. Я понимаю, что самое главное еще впереди. Я меченый разыскиваемый преступник, сетевая программа передала плесени мою «фотокарточку», какие-то установочные данные, например, частоту излучения тела. А каналы связи, если нужны, тут кругом, хотя бы на стене радиоточка висит. Не получилось инкогнито. Я опять продул, пойду сдаваться. И в ответ подвал заливает ярким светом, далеко идти не надо, входит сам охранник, хозяин жизни в ладно скроенном, приталенном, припопенном мундире. Глядит, как орел, поводит носом, как пес, трусит кругами, все ближе и ближе к щиту, за которым я балдею и давлю бунтующую физиологию. Я никак не готовлюсь, да и чего тут готовиться. Он сотню таких клопов, как я, передушит, особо не напрягаясь. Сделал здоровяк последний круг, но щит у него почему-то подозрений не вызвал, а может, и я, в натуре, скороспелый ниндзя. Тут меня, однако, так пробрало, что я выскочил с приступом своим рвотным, как ракета. И пока он верно реагировал, разворачивался, лез в кобуру, я в него запузырил первой попавшейся бобиной — смотри древнегреческую скульптуру «Дискобол». «Диск» попал ему прямо по тыкве, чуть пониже козырька. И этот перепоясанный ремнями жлобина повалился, как сноп, который связали пьяненькие колхозники. Я сам удивился своему выхлопу энергии и вдобавок стравил от полноты чувств на поверженное тело. Безобразную сцену устроил, стыдно стало, но тут я по счастью наполовину выключился. Делаю все, что любому агенту «07» прописано. Но не переживаю, не мандражирую, будто я так каждый день перед обедом разминаюсь. Помню, добрался до гаража, сделал кому-то подкат, вернее, свалился в ноги, кого-то дернул за чуб. Потом по мне стреляли вильгельмы телли из охраны, хорошо хоть не перепутали с яблоком. Во дворе уже не палили, а орали в матюгальник и светили прожекторами, загон, что ли, устраивали. Пока я был в отключке, мне почему-то казалось, что Брусницына все-таки врубилась, нашла машину и едет навстречу. Однако возле стены до меня дошло, что с таким же успехом сейчас прибегут на помощь Серый Волк или Сивка-Бурка. Тут у меня новая фаза отупения, то ли я резко возмужал, то ли сверхпомолодел. Челюсть нижнюю выдвинул и кричу туда, откуда топот слышен: «Я буду откручивать вам головенки вот этими вот руками». Едва я свою оголтелую фразу закончил, что-то щелкнуло меня по затылку. Враги сверху? Нет, конец каната. «Что с ним делать-то, — начал соображать я, — как карабкаться-то, совсем выдохся». «Держитесь, держитесь крепче», — голос из-за стены, тонкий, чей — не разберешь. Наверное, я схватился, но заодно пара бойцов уцепилась за меня. Рявкнул мотор, и я в момент оказался на верхушке стены, правда вместе с ребятами. Но им, видно, не судьба. Или мой пиджак лопнул, или я вывернулся, только они улетели назад. Еще один толчок, и мое тело рухнуло на ту сторону зла. Хорошо, внизу был надувной матрас, а то бы костей в два дня не собрать. Но я все равно сразу обмяк. Шарон Никитична, а это именно она накудесила, тянула меня, потому что ноги мои уже не двигались, запихивала в кабину, потому что руки мои уже не цеплялись — будто воздух из меня выпустили. Что-то, кажется, снаружи осталось, но машина резко газанула, я упал с сидения и провалился в сизую мглу. По дороге вниз липкая дрянь обклеила меня со всех сторон. Пока я думал, вопить или не вопить, падение закончилось без ушибов и переломов. Я был непонятно где, непонятно в чем. Кругом стало небольно покалывать, миллионы острых нитей прошили меня насквозь. По ним шла волна, мягкая, ласковая такая, она убаюкивала, растворяя мысли и страхи. Огонек чуть затеплился и тут же задохнулся.