Дрянь

6

Выйти сразу не удалось, надо было еще снять все чужое, чистое и напялить свое, грязное. Чуть в стороне от подъезда стояла машина Управляющего вместе с самим Управляющим Станиславом Бонифатьевичем. Хотелось остаться инкогнито, но он высунулся и поймал меня за полу пиджака.

— Хоть начальство замечай, лунатик.

— Ой, извините, только что у меня было другое начальство, другие коллеги, не успел сориентироваться.

— Ну что, прославиться захотел, на стенке почета висеть? Или, может, монумент с конем и змеей заслужить? Я так тебя понимаю, — игриво начал шеф.

— А вы проживете на свете, как черви слепые живут, — парировал я. — Это не мое, классик сказал.

— Я на свой счет и не отношу, — благодушно заметил шеф.

— Вы и мое исчезновение на свой счет не отнесли, — уколол я, — дескать, чего не бывает.

— Нет, мне уж хорошо известно, что бывает в царстве приоритетных технологий. Ничего не попишешь, мы маленькие, сверхполимер большой.

— Спасибо за метафору, Станислав Бонифатьевич. Так что, будем ждать, когда царедворцы отправят нас из тридевятого в тридесятое царство, чтоб мы там научились цели видеть?

— И что это из тебя сейчас поперло? Чем не жилось? Мало ли что они там говорят! Есть в конце концов законы.

— Законы — это обертка. А конфетка была та, а стала совсем иная.

— Угадал, Антон Антонович, я сладости уважаю. В любом случае они должны быть сладкими, а не горькими. Так что во всех конфетах что-то общее есть. Это я насчет законов, сам понимаешь. Получается, не надо делать резких движений.

— Еще прочитайте стих про «единицу ноль, единицу вздор». Поэт не знал, что один не равно нулю, что это основа числового ряда. Ему, гуманитарию, простительно.

— Давай о другом, веселом, — предложил шеф. — Вот, например, нашлась петушку курочка. Твоя кассета оказалась у Брусницыной. Как и что — разбираться неохота, а девочка сама не колется. Шарон ходила с ней в прокуратуру, а там еще жив дурилка старорежимный, пособил. Заинтересованные стороны договорились полюбовно. Администрации отдали кассету с первичной записью, а она распрямила пальчик, и ты выпал.

— А вот не согласен, что я равен по стоимости кассете, — почти всерьез возмутился я.

— Это с Брусницыной выясняй в укромном уголке. Она девка неплохая.

— Что же мне теперь делать, кормилица наша, Станислав Бонифатьевич?

— А будто не знаешь, вариант один, закрыть клюв и не возникать. Ну, уважь начальство.

— Начальство уважай, а делай по-своему. Выкинуть вы меня не можете без аттестаций, испытательного периода, обязаны помурыжить, уязвить понижением в должности. Но я в любом случае использую время для проверки непорочности приоритетных производств.

Станислав Бонифатьевич сразу приобрел утомленный вид.

— Зачем тебе это надо, липкий?

— Затем, что в нашей хваленой сети экологического мониторинга ЭКОНЕТ какие-то грязные сволочи формируют сигналы-фальшивки и кормят нас дерьмом в сиропе. А мы, как примерные дети, только облизываемся да нахваливаем, дескать, еще, еще. Датчик вопит: «караул», не знаю сколько времени, а мы без понятия. Засекли они меня быстро, у них мониторинг не чета нашему. Заперли сигнал где-то во внешней контуре, а потом и за внутренний взялись. Немного погодя и меня самого за ноздрю схватили.

— Ты с упорством, достойным лучшего применения, лопочешь «они, их». Но подумай, только не местом, прилегающим к сиденью, кто это «они».

— Хорошо, Станислав Бонифатьевич. Их — нет. Инспектор сам себя сдал в дурдом, а там еще и кривлялся, что чуть хребтина не треснула. Для смеха, что ли? И вдобавок милые датчики не хотят нас расстраивать и присылают сведения из Гостов.

— Подустал я, братец, — окончательно сник Станислав Бонифатьевич от моих резких речей, — давай-ка я тебя домой заброшу — а то ведь извалялся, и запашок какой-то идет. Проспись, а завтра уже прикинем, где тебе зеленый свет дать.

— У меня ваш зеленый свет уже на физиономии горит. Везите меня на службу, я вкалывать хочу. Согласно духу времени мне этого никто не запретит.

— Начудесишь ты при нынешнем духе времени, а мне не расхлебать будет, — засопел Управляющий. — Откуда в тебе столько яда? Сидел же тихо последние семь лет. Лопал, что дают. А сейчас на тебя и никакие пользительные примеры не действуют. Видишь же, чем всякие изыски кончаются. Голова не для того сделана, чтобы ее в каждую нору совать. Человек не кот, у него лишних деталей нет.

— Намек понял. Пускай семь, но жало-то из меня не вырвали. Немоляев тоже не пример. У него слишком мозги правильные были, вот от первого щелчка и сломался.

— В общем, я тебя предупредил, Антон Антонович. Безо всякой угрозы в голосе говорю. Что бы я ни решил, все равно буду неправ. Не хочешь замазаться — не надо. Но если позволишь себе нарушать уставные правила, буду пороть со всей строгостью, можешь йодом запасаться. И вообще, ты бы лучше на Брусницыну посмотрел как следует. Вернее, хватался бы за нее обеими руками и ногами, пока не поздно.

Короче, в контору он меня свез. Грустно за него немного, не новый, не старый, болтается, как вошь на гребешке. Таким с первого класса стало ясно, что плыть против течения силенок не хватит, захлебнешься — а хорошо жить хочется. Я тоже не блистаю, но мне отступать некуда. Всякие там заединщики, принципиальные товарищи, члены высших каст, они ведь не прощают отступников, даже раскаявшихся. Для них уже ясно — этот не свой, этот с червоточиной, как раскаялся, так и изменит вновь.

Приехать-то приехал, только очень уж стыдно стало. У нас сейчас все такие чистюли, на них и муха какнуть боится. Бонифатьевич перво-наперво меня на вахте отчитал, разнес за отвратительность и отбыл с гордым видом на начальский этаж. Я схватился за старый плакат про укрепление дисциплины, как древнегреческий герой за фиговый листок, прикрылся им. Только пробрался в свой загон мимо растерявшихся от моего вида сотрудников, явилась Брусницына с суперщеткой. Высмотрела, тьфу на нее. И началось: щетка, что дизель, работает, пыль столбом, ошметки летят, а девица вокруг меня ползает, только и виден ее внимательный острый румпелек.

— Ладно, будет, Шарон.

— Ничего не будет, умели ведь по помойкам лазать, свинячиться, теперь терпите.

Наконец, я ее за руку поймал, усадил в свое геморроидальное кресло.

— Я только размазать успела, — говорит, — а чистить еще не начала.

— Чистить — напрасный труд, меня проще на анализы сдать. Вы лучше скажите, как у вас кассета очутилась.

— Никак. Вернее, запросто. Только я никому не объясняю и вам не скажу. Кто вас знает. Непонятный вы пока что.

— Никто не хотел понимать, Шарон Никитична.

— Пусть думают, что у меня руки длинные.

— А они не будут мешать при ходьбе?.. Кстати, Брусницына, почему вас не было на рабочем месте в понедельник в час дня? Между прочим, я вместо вас на «Суперполимер» ездил.

— А я сидела на углу в мороженице вместе с Явольским. Он рассказывал, что ходит в группу просветления. Там их учат мысли из головы выбрасывать — это называется антирефлексивная терапия, — после чего они начинают ловить единую мысль. А та поймается и говорит им: «Отдайтесь, отдайтесь мне». Он отдался ей и начал приставать, вот мы и опоздали с обеденного перерыва.

— В любом случае, вы слишком влезли в опасный внутренний мир Явольского. Рисковали собой, между прочим.

Она, конечно, делала так, чтобы не успеть прийти вовремя, нужен ей этот начиненный сияющим мирком пришелец из будущего. Все-таки она знала заранее о вызове.

— Куда вы меня еще подставите, Шарон Никитична?

— Я пойду, Антон Антонович, а то мы с вами тут уединились. Пыль от вас клубится, а подумают, что от меня.

— Ладно, Шарон Никитична, идите. Только не вовлекайте в свои эксперименты новых лиц. Ограничьтесь мной. Тем более, особенного выбора у вас нет.

Улепетнула ехидна, возиться некогда с ней. Надо попробовать хотя бы с пурамином разобраться, оборзевшей дрянью. Какие такие предпосылки для пураминизации всей нашей электроники? Куда исчезло все многообразие носителей внешней памяти? Эта история не может затеряться в темноте, хоть нам до нее и было мало дела. Не воробей же клюнул где-то как-то овсяное зернышко, а целая страна, можно сказать, заменила себе мозговое вещество. Вот я сейчас разузнаю. Честь и хвала мяв, потому что я умею читать. Для начала расколем базу знаний нашей СЭЗО.

Итак, основной справочник мультиполимеров, от метадотана до циклодивинилина, и пурамин занимает среди них скромное алфавитное место. Наши насинтезировали из них чуть ли не треть, остаток Европа и американцы, но Пурамин-царевич — выходец из Японии, их ноу-хау. Эдак и самогон начнут гнать по индийскому рецепту из фейхоа. Как и в любом справочнике, здесь куцые фразы: формула, химические и физические свойства, совместимость с другими полимерами. По каждому написано, почему не годится в качестве конструкционного материала, текучесть и все такое, хотя это и ежу ясно. По другим применениям, например, в электронике, есть ссылки, но куда ни сунешься, ответ один — архивизировано. Только по пурамину расписано, расхвалено, вплоть до того, как массовое производство пураминовой памяти организовать. Формально «о’кей», раз не было запросов, значит, можно архивизировать, правильнее сказать, замусорить данные на какой-нибудь позабытый-позаброшенный носитель. В итоге, осталась только реклама пурамина, самого прекрасного из лучших. Вообще-то, люди у нас доверчивые. Кого-то или что-то положат на первое заоблачное место, молятся на него. Ждут, пока оно и нас туда заберет. А остальное любят стереть в порошок самым гуманным способом. Дескать, зачем разной мутью место в голове занимать, которую, как известно, не раздуешь.

Теперь потрясем базу насчет аварий и прочих происшествий. В основном, гигантские химические предприятия были невинны, как дети. Но все же нашлись у Пурамина Прекрасного в биографии два неприличных момента. Исключения, как известно, подтверждают правила, даже у самого изысканного джентльмена хоть раз в жизни бывает незастегнута ширинка. Случился выброс промежуточных соединений, и однажды утек чистый пурамин. И что же? Да ничего. У работников не обнаружились какие-либо патологические изменения в состоянии кожи, слизистых, внутренних органов на протяжении целого месяца после аварии. Читай: только на пользу пошло. Будто это не работники, а принципы. О нервной системе ни слова, дескать, не надо нам такой. Хотя профессора еще в институте стращали студенчество психоделиками и галлюциногенами как раз из класса мультиполимеров, мол, и рецепторы подходящие в мозгу есть. Анализы почвенной микрофлоры вообще не проводились, как чуждые нашему образу жизни. Потом я стал просматривать каталог за каталогом замеры концентрации вредных веществ. Их в свое время делала наша аппаратура на выводных сооружениях и вокруг предприятий. Тут на меня жуткая зевота напала. Надо сверяться с ПДК, с санитарными нормами, а я расползаюсь на стуле, в рот не воробей, а хищная птица залететь может. Глаза белесым туманом заволакивает, но я еще различаю, что цифири больно приглаженные, похоже на липу. Где бессмысленный разброс, а где заделана какая-то школьная кривая. Надо бы программную процедуру составить, закон распределения найти, но от этого я точно под стол свалюсь. Тут по счастью регулярные замеры кончились, где-то года три назад. Я с радостью решил, что свой долг в этом отношении выполнил. Лучше уж поковыряться в банках данных областных управлений здравоохранения насчет статистики заболеваний в районах нахождения приоритетных предприятий да сравнить с местностями попроще. Особо любопытны психические завихрения и отклонения. А то танцоров и в диком виде, и на цепи можно встретить без больших усилий. А высшая каста, в противовес, нездорово работящая. Будто кто-то разрубал единые и неделимые души на убогие части, которые разлетелись по разным углам.

Набирал я, набирал адреса банков и пароли доступа, но всякий раз ошибочка случалась. То помехи в канале, то переполнение буфера обращений, то сбой из-за тестирования линий. Я уже по клавишам чуть ли не носом стучу, так меня Морфей Гипнозович одолел, будто в обед полкило снотворного насыпали. На десятый раз вроде наладилось, откликнулся уральский банк, и тут на экране стала «труха сыпаться» и «змейки ползать», то есть напали на меня мощные компьютерные спирохеты. Я сделал лицо каменным и пошел в таком виде напугать руководителя информационного отдела Косолапова. У него в ведении сетевой процессор — два спаренных транспьютера с интерфейсом, еще и внешняя память — конечно же, пураминовые вертушки. Биологическим придатком имелись три расслабленные женские особи, которым впору бы круглосуточно растекаться на пляжных топчанах.

— Вы отлично выглядите сегодня, Антон Антонович, как будто ожила мумия фараона, — начал Косолапое приветственную речь.

— Косолапов, у меня там сыпется.

— Но позвольте, сударь мой, из какого места?

— Терминал, транспьютер, канал, откуда угодно.

— Антон Антонович, сказали бы действительно что-нибудь умное. Никто, кроме вас, не жалуется. Терминалы у нас колечком соединены. Если какое чудо-юдо пролезет, то все выть начнут.

— Почему вылезет, может, сидит в твоей механизации.

Он долго объяснял, что в ИнфО даже муха без его высочайшего разрешения не пролетит. Что каждые полминуты отрабатывают тестирующие пакеты, которые даже неверно зарегистрированные программы вычесывают.

— Напрягись последний раз в жизни, Косолапов. Помнятся ли тебе неприятности с сетевыми вирусами, которые действуют как фильтры, перекрывая определенного сорта запросы, и распространяются, например, с программами поддержания обмена?

— Да ты, брат, наверное, уже маньяк. Тебе с определенного сорта запросами к дамам обращаться надо.

— Надо прихватить одну заразу и представить ее чучело на ВДНХ. Я чувствую, этот вирус является ангелом-хранителем всего пураминового производства. И тогда наше дело правое. Не вдаваясь в подробности…

— Так, Антон Антонович предлагает материал под рубрикой: «Среди навязчивых идей».

— …скажу, что он также не пропускает «грубые», на его взгляд, сигналы датчиков. Более того, он регулярно и с большой скоростью ведет их опрос, в случае шухера тут же перенастраивает и вызывает…

— Красную кавалерию лично с товарищем Буденным.

— Нет, просто охрану объекта. И последнее, он шарит по базам данных и перебрасывает лишние сведения по мультиполимерам в какой-то склеп, благоразумно выставляя архивные пометки.

— Фантазию свою вы показали очевидно, Антон Антонович, — заключил Женя, — прямо-таки пикирующий полет. Вам надо написать «Рассказы деревянной головы». С грифом «совершенно секретно, предназначено для потомков». Для них это будут красивые легенды предков, а для нас только лишь пособие по психозам. Итак, Антон Антонович, расслабьтесь, сейчас будем лечиться. Падший ваш ангел должен сидеть в памяти многих сетевых машин. При его объеме работы, считай, все время в седле. Но прошли те годы, когда какой-нибудь тщедушный вирусенок мог застить нам очи и стать невидимым. За распределением памяти мы, информационщики, следим со всей строгостью революционной электроники. Ну куда, куда испарится сегмент, воображаемый кусок программы, когда мы возьмем его за бока со всех сторон?

— А скинется на пураминовый диск, на свободное местечко.

— Ну-ну, может, еще прикинется добрым молодцем. Я вас умоляю, примите антибредон. Не успеет, свободные местечки надо искать. Время расходовать. Примерно так же ищете вы свободное пространство в моей голове для закладывания своих подозрительных мыслей.

— Вот давай проверим первый попавшийся диск.

— А резона не вижу. Шутка ваша стала совсем неостроумной, если не сказать тупой, — он стал демонстративно перемигиваться со своими девчатами, показывая, что пришел дядя-придурок.

— Можно взять и посмотреть начинку транспьютера. Вдруг там какие-то скользкие пальчики вставили в резервный узел расширитель оперативной памяти.

— Взять-то вы можете, да кто вам даст? В транспьютеры одной своей популярной точкой не лезьте. Как я вам их доверю, если я себе их не доверяю? Это же своего рода мозги, только специалист-узловик имеет право вскрывать коробку. Вы ведь тоже вручите свой черепок для распилки лишь нейрохирургу, пусть он даже будет пьяно икать.

— Такие, как ты, Косолапов, вспоминают о правилах, разве что когда надо не пущать.

— Будьте спокойненьки, вы никуда не движетесь. Бунт ваш бессмысленный, хотя, может, и беспощадный.

Он, зло прихлебывая, стал пить чай и был справедливо недоволен, как человек, которому стоматолог говорит, что надо сверлить совершенно ненавязчивый зуб. Впрочем, стоматолог вроде меня запросто расковыряет и совершенно здоровую челюсть, а потом сделает книксен, мол, ошибочка вышла. Может, в самом деле, завязать пора. Буду балдеть от тайного величия, дескать, знаю тайну, правда, неизвестно какую. Не хочешь быть пчелкой, живи, как таракан. И те, и другие букашки-братья. Вокруг тепло, сыро и крошки валяются. А моральное удовлетворение оставим инженерам человеческих душ.

— Он еще не ушел и не сел пить чай с вареньем, с горьким упреком сказал Женя. — Этот человек неисправим, он родился, чтобы сделать мне язву желудка. Ладно, пускай он смотрит дисковую память. Один лишь я от того пострадаю, но не страна. Запевай, хор, кладу себя на алтарь практически бесплатно.

— Положи свое «я» обратно взад, дай мне инструкцию по тестированию.

— Так, значит, с моим «я». Вместо того, чтобы сказать ему «премного благодарен», нахамят и снова «дай, дай».

Инструкции он достал, показал, что делать, (сказалось, настоящая пытка просматривать подряд все свободные нераспределенные сектора диска, да еще искать там вражий умысел. Через полчаса я выбился из сил.

— Ну что, разозлился, скандалист, — издевнулся Женя, — ноги врозь и морда вниз.

— Утихни, бестолочь.

Я взглянул сквозь прозрачную крышку на диск. Весело ему, оттого что грустно мне, сияет себе муаровым рисунком.

— А отчего у тебя рисуночек по поверхности — в инструкции про это ничего.

— Отцепитесь, паразит несносный, такой почти всегда есть. Жизнь-то в инструкции не влазит, это они в нее пытаются влезть. Просто лазерные «головы» барахлят или отражатели не совсем доведены, вот и идет интерференция.

Однако на меня уже нашло вдохновение и еще не ушло.

— У молекулы пурамина тридцать участков, которые по-разному ориентируются в рабочей плоскости в зависимости от модуляции несущей. Так образуется нормальная запись. А ненормальная? Вдруг участки подкручиваются еще в какой-нибудь плоскости помимо нашей. Там, в других плоскостях, не то, что программы хранить можно, черти с котлами поместятся.

— Маразм крепчал, — покачал головой Женя. — Где «там»? Никакого отношения к работе машины ваша подкрутка, товарищ болезный, иметь не в состоянии так же как и перекрученные чулки некоторых дамочек. Для машины существуют только пятеричные разряды в основной плоскости и соответствующие системы счисления.

— Но получается, на диске можно держать дополнительную, тайную для нас информацию.

— И в звездах на небе, и а разводах кофейной гущи, и в том как легли карты на стол, — стал подвывать Женя, — есть и основная, и дополнительная информация. Только мы не зырим в трубу и не плещем из чашки, желая узнать страшную тайну. Мы не колдуны, а совслужащие, нам эти тонкости побоку, пока сверху не прикажут взять их в оборот.

— Ты, вий, подними веки и сам все увидишь.

— Я и так вижу совсем задерьмованный диск, который пора выбросить. Уж такого добра навалом.

— А то, может, вскроем транспьютер для ясности?

— Люди добры, рятуйте, — он устроил что-то вроде ритуального плача, причем в конце слов четко прослеживалось буквосочетание «пля». — В общем, я вас, Антон Антонович убедил. Ваш козырь крыт, так что разлетимся как пташки разного калибра. А мы еще посмотрим, все ли у нас осталось по-прежнему. Вот приходил однажды ученый, настоящий, побольше вас. Рассуждал об индукциях и дедукциях от накопителей на транспьютер и обратно. Мы варежки и пораскрывали. А потом горькое пробуждение: ушанка с вешалки пропала. А зима-то недаром злится. Пока персон-карты обновлял, через эту самую философию башка и отмерзла. А знаете, до чего умный ребенок был! Теперь вот легко говорить, дурачок, ограниченный. Ну-ка, девушки, приласкайте раненного в психику бойца. Да нет, не меня, а Антона Антоновича.

Тем временем я уже решился на финт, у меня всегда так, внезапно.

— Пойду, пожалуй, устал от твоей ограниченности.

— Идите, идите, умом превзошедший осла и барана.

Я далеко не ушел, засел в туалете напротив, захватил позицию, чтобы не пропустить, когда все уберутся из ИнфО. Тут какой-то болван стал мотаться туда-сюда. И почему-то на меня пялиться. Когда я лампочку вывернул, он, наконец, убрался восвояси. Пришлось понервничать, пока Женя свалил. Был он один и какой-то пожухлый, совсем другой, чем при толпе, девушки-то раньше улепетнули. Еще он портфель забыл и вернулся, я еле успел спрятаться. Зато проследил, какие цифры на замке набирать надо. Только он исчез, я вломился в дверь и с ходу принялся выкручивать автоотверткой шурупы, добираясь до начинки транспьютера. Три штуки вывернул и вдруг абзац — явилась с проверкой женщина из охраны. Попила-поела и интерес у нее прорезался, не остались ли лишние люди на этажах. А звали ту даму за крутой обвод кормы — царь-попа. Понятно, что борьба с такой дамой практически безнадежное дело. Оставалась надежда на хитрость, а хитрость, как известно, всегда рассчитана на слабости, таящиеся в разных местах человеческого организма.

— А мне можно и после пяти, — отважно соврал я.

— Рассказывай, — нисколько не клюнула женщина, — ну-ка покажи свой пропуск, болтун.

Она принялась добросовестно вглядываться, оттопырив нижнюю губу, но кося при этом на меня. Внезапно не набросишься. Тем более, за спину не зайдешь.

— Нет здесь такой отметки, — заключила она. — А ну, гуляй отсюда, — и внушительно дополнила. — Не то ударю.

Угроза была весомой. Я поспешил сделать маневр. Ведь царь-попа, возможно, любит не только кашу и пончики, но и тех, кто умудряется разглядеть в ней женщину.

— Я ж тебя здесь ждал. — Она остановилась, замерла. — Ты всегда так смотрела на мою фотографию в пропуске. А я смотрел на тебя. У тебя такая красивая… такое красивое, — надо было срочно найти подходящее слово… — у тебя все такое красивое. Знаешь, энергия чувствуется, огромная женская энергия, в самом деле.

Действительно, мне случалось с содроганием рассматривать эти полные неведомой силы формы.

Она еще была оцепеневшей, еще не доверяла мне.

— Гад буду, если не так.

И она пробудилась.

— Я редко когда в фото вглядываюсь, — произнесла царь-попа счастливым басом. — Мне надо нарушителей искать, которые уволились, а пропуск не сдали. — Она оттаивала прямо на глазах, высвобождалась и могучая энергия. Женщина уже надвигалась. — Так ты, значит, мой любимчик… А как гы меня любишь?

— Как свою персон-карту….. — не то ляпнул, как на зло, подходящие фразы вылетели из головы, — в смысле, до изнурения.

Однако проскочил, «один-ноль» в мою пользу.

— А-а, ты хотел здесь меня взять, без СПИД-контроля и Союза врачующихся?

— Ну, это сильно сказано… не хотел… то есть хотел… то есть куда, — я закашлялся от напряжения в горле.

Женщина, к счастью, истолковала смятение положительно для меня, даже прижала мою ладонь к своей груди.

— Чуешь, как сердце бьется?

— Чую, кроме шуток, — преданно ответил я и склонил голову на ее налитое плотью плечо. Как не чуять, баскетбольный мяч об щит и то тише молотит.

— Только сейчас влюбляться нельзя, сейчас у меня обход, надо скоро докладывать.

— Вот это правильно, совершенно с вами согласен.

Она убежала грациозно, как влюбленная слониха. С чувством стыда и страха за свое безответственное поведение, но тем не менее решительно, я снова взялся за транспьютер. Оставшиеся шурупы, как червячки, поползли по столу. Я поднял крышку и чуть харч не метнул. Там внутри такое творилось! Не в сказке сказать, а врачом прописать в качестве рвотного средства. Если бы «жучки»-расширители! На узлах, платах, проводках налип до тошноты знакомый сивый пух. Я последний раз заглядывал в транспьютер давно, но точно помнил: там внутри плат и узлов должно быть больше раза в полтора. Получается, что плесень съела их. Но машина работает вполне — эта дрянь функционирует вместо сожранного ею «железа». Значит, переняла способности, освоилась. И какой уж контроль памяти, она там сделает, что захочет.

А пирамидальных-то транспьютеров у нас, как грязи. Выходит, по всей стране широкой дрянцо цветет и пахнет, даром что коробки у транспьютеров герметические. Делали бы мы, к примеру, кристаллотеры, где сразу все узлы работают и посторонним включениям не «въехать», может, не было бы такого позора. Ощущение у меня, будто смотрю с холма на вражеское войско, дескать, зачем пришли, поганые, на нашу землю?

Я сбегал в свой отдел и вернулся с ядохимикатом «Фиалка-2»: душит кого попало, от сорняка до человека. Кстати, производителя «Фиалки» мы, СЭЗО, в свою очередь тоже канаем и, конечно, удавим. Останется у нас в стране единственный приоритетный изготовитель ядов. Вытянул я трубочку с раструбом, пшикнул. И тут же, не принимая никаких поз, плесень мне ответила. Будто под коленки ударили и под дых. Я осел, слюни текут, как у бульдога. Потом откатился в сторону — очухаться, прикинуть обстоятельства. Ведь шарахнуло нешутейно, по нервным центрам. Плесень себя спасала на сей раз, все честно. А ведь она мне уже делала нехорошо в разных местах, узнаю теперь ее работу. Когда «глаз» протирал тряпочкой, в принципе, я сам виноват. Но она меня воспитывала и, когда я ее стороной обходил, но посягал, например, на пураминовое производство. Или просто задумывался не в меру. Для этого у нее должны быть умные программы, которые оценивали бы мое поведение и настроение. А разве у нас в сетях таких программ мало? Уж коллективный разум высшей касты постарался, наклепал. Играешь или в носу ковыряешься, работаешь или лежишь, а все им информацию для размышлений даешь. Будьте уверены, зараза заразу найдет. Плесень их в себя впитала великое множество и научилась пользоваться сообразно моменту. На то она и компьютерный паразит.

Ну, я сейчас отведу душу! Отвинтил колпак у баллончика с отравой и плеснул не жалея. Вначале просто потолок упал вниз, а пол вскочил и расплющил мне затылок, швырнув мозгами. Потом окрестности заволокло мглой. Пола под ногами не было, и я стал падать сквозь сивый пух. Отвел душу, называется. Я отплевывался, отмахивался, но ошметки обклеивали меня кругом, превращая в кокон. Когда падать прекратил, уже и не шевельнуться. И снаружи, и внутри гадко и сыро. И обрыдло все, хочу пропадать. Но чувствую, что-то рвется ко мне на выручку, только найти не может. Порылся в себе на ощупь, но уже с каким-то навыком. И обжегся — есть электрод. Он и притянул разряды, которые взорвали дрянь, сделали из нее тлеющую труху. Чему-то все-таки я обучился у дикарей, как Кожаный Чулок. Когда очухался, то продолжал отряхивать и снимать с себя что-то противное, невидимое. Зрение у меня узкое стало, будто приставили трубу на оба глаза, вижу только дверь, стену коридора, кнопку лифта. На выходе из здания на меня еще набросилась грубая мощь, хватала за шиворот, подкидывала, роняла.

— Подлец, врун, так ты пить сюда пришел! А я ему еще поверила, дура. Ты еще поплатишься, попробуй теперь опоздать или свалить раньше, зараза.

— Ты чего, бабка, ты чего? — пытался остудить ее я. — Ну, пошутил, ну, бывает.

Зверский толчок в шею вынес меня на улицу, прокрутив пару раз в турникете.

Теперь устроит мне царь-попа страшную месть. Кровавыми слезами умоюсь. Или простит. А кучный разум простит, если я не буду впредь, или не успокоится, пока не выпустит в меня целую обойму.