Дракоши

Файл, найденный в мусорной корзине: «ДРАКОШИ»

«ДРАКОШИ»

Я, Дмитрий Осокин, коренной ленинградец во втором или третьем поколении, странно чувствую себя в Санктъ-Петербурге. Так, наверное, чувствовали себя в Риме остготы Теодориха, переименовавшие, как известно, арену Колизея в «Площадь Восстания Варвара-Энтузиаста». И именно в Санктъ-Петербурге со мной наяву произошла первая фантастическая история моей жизни. Но началась она, как и все необычайное, вполне банально.

Шел одиннадцатый год после Олимпийских игр в Москве — сказочное и далекое теперь время. Я работал тогда на Морфизприборе, в тех цехах, что на Шпалерной, и поэтому Санктъ-Петербург окружал меня пять дней в неделю. Рядом жили и многие друзья…

Они-то и поджидали меня у проходной в один из теплых осенних дней. Благостная физиономия Батюшки светилась добротолюбием, а рядом с ним стояли мои бывшие одногруппники по политеху — Княже и Кубик.

— Как учеба, магистры? — поинтересовался я после первых приветствий.

— Пьем, да знаем меру Лебега! — ответил за всех великолепный Княже в кожаной курточке.

— Никак ты пьян, да умен? — спросил я, принюхиваясь.

— А ты как думал? — захохотал он.

Я обрадовался. Княже был тогда единственным автовладельцем среди моих друзей, но отнюдь не всегда родители разрешали ему садиться за руль. На этот случай существовала аксиома «Когда Княже трезв, то машину у него отбирает мама в наказание, за то, что он ездил пьяным. Ну, а когда Княже пьян — у него есть все!»

Мое обоняние сразу же подсказало, что сегодня мне уже не придется давиться в автобусах с потными женщинами. И как только мы вышли на улицу, я сразу же увидел наш боевой «Москвич» 412-й модели. В салоне оказались гитара и объемная спортивная сумка с вином. Мотор заурчал, машина рванулась по Шпалерной к Смольному, и через мгновение мы уже выворачивали на Суворовский.

— Куда хоть мчимся?

— Пока в подвальчик, здесь недалеко… Поедим — решим куда поедем, — ответил Кубик, откупоривая бутылку, — жара!

У каждого поколения бывает своя боевая молодость. Одних она, коварная, бросает на кронштадтский лед, других приводит в энкаведэшные застенки, а третьими просто затыкает вражеские амбразуры. Наша боевая молодость подняла нас на борьбу с алкоголем согласно решений Партии и меченого главаря, и мы тогда боролись с ним, затыкая ртами горлышки полных бутылок, истребляя таким способам образ врага.

«Если не ты, то кто выпьет это губительное зелье?» Этот вопрос воодушевлял нас пострадать за человечество.

«Москвич» тормознул у полуподпольного кабачка на Суворовском, и мы часика полтора посидели там за коктейлями типа «коньячный пунш», по ходу дела познакомившись с какими-то двумя десятиклассницами аж из специальной французской школы. Моя память не сохранила имен этих очаровательных лицеисток, но расплачиваться нам тогда пришлось за шестерых. Вышло где-то около семидесяти рубликов, но это еще не та фантастика, которую я обещал. Прихватив с собой несколько пачек рублевого «Мальборо», наша компания вновь оказалась на улице.

+ + +

2019 год:

Старлей Глинозёмов отвлекся от чтения бульварной — всё же бульварной! — прессы, пошевелил другим пальчиком. Так он и знал: автор врёт. Цены в рассказе были указаны точно, но никак не на «одиннадцатый год после Московских Олимпийских Игр» (вот зачем такая вычурность, нельзя было просто написать, «1991»?). Такие цены были… хм, как он и предполагал, в период с 1980 по 1988 год. Не могли подобные расценки выжить при Гласности и Демократии.

Автор еще и склеротик? Или он, Глиноземов, удачно избежал коварной ловушки? И кто-то шибко изворотливый нарочно пытался запутать его заведомо неверной датировкой?

Так… что там они дальше-то пили…

То есть, что дальше делали?

+ + +

— Ну, а теперь куда? — обнял я одну из девчонок.

— Есть мысль! — поднял палец Кубик. — Батюшка, как поживает ваша жена?

Это было сказано специально для второй девчонки.

— Так ты женат?! — вскрикнула она, вырываясь из Батюшкиных лап.

— Только по паспорту и только до 14 декабря, — уверил он ее.

— А что, отличная идея! Поехали все к Иринке! — поддержал я. — Девчонки, мы вас познакомим с бывшей Батюшкиной женой. Мы ее все так любим! И зовем «мать Ирина», во-первых, потому, что все-таки — жена Батюшки, а, как учит этикет, «к попадье же или игуменье надлежит обращаться мать такая-то». А, во-вторых, она всегда нас приютит и накормит!

— Угу, — хмыкнул Кубик, — и еще «материна», потому, что..

Княже бросился к телефонной будке, но быстро вернулся.

— Пусто! Нет ее дома.

— Тогда, может, в Шанхай какой-нибудь?

— Это в пустые дома, на капремонте которые? Нет уж! — возмутились великосветские десятиклассницы.

— Батюшка, а не осталась ли у тебя, по чистой случайности, ключей от твоей бывшей квартиры? — вкрадчиво спросил я.

Батюшка, выгнанный за особо активную рогозаготовительную деятельность из дома своей благоверной еще летом, только сумрачно сплюнул в знак отрицания.

— Слушайте, раз уж другого варианта не намечается, поехали, дверь ломанем… Иринка нас поймет! — выдал Кубик.

— Гениально! — закричали мы хором, ловя на себе восторженные взгляды десятиклассниц. — Поехали!

— Вшестером на такой машине? — усомнилась та, что была потемнее.

— Эта тачка три дня назад семерых до Зеленогорска довезла! — похвастался Княже. В крайнем случае, заплатим штраф за перегруз. Кстати, а сколько у нас наличными?

Насчитали около двадцати рублей.

— Шесть бутылок «Бендерской водки» мы осилим, — подвел итог отличавшийся математическими способностями Кубик.

Но в тот раз с «Бендерской» нам не свезло, и Княже приобрел в новом универсаме на Тульской улице четыре бутылки «Гуцульской», благоразумно оставив деньги для уплаты штрафов. Гаишники такие жадные, могли больше трех рублей потребовать! Он мог бы этого и не делать — ехать было недалеко, уже минут через пять мы выворачивали на Тверскую.

Вот и фантастика. Строго научная. Наивный, я думал тогда, что на этом фантастическая часть мероприятия и закончится!

— Сейчас вы увидите фантастический дом, — повернувшись, проинформировал я десятиклассниц, — его будут скоро сносить, так что вам повезло!

Дом, в котором жила тогда Иринка, и впрямь был замечателен: маленький старинный особнячок стоял за приземистой православной церковью, превращенной феей коммунизма в заводик по изготовлению автоарматуры. Вероятно, до пролетарской революции в нем жили упитанные батюшки, читавшие в узких, немного похожих на кельи комнатах фолианты на греческом, латыни и церковнославянском и даже глухонемецком.

В домике этом было всего шесть квартир — по две на каждом этаже. Пять из них уже пустовали — что поделаешь, расселение. Только Батюшка с Иринкой собирались терпеть до последнего, решительно отвергая все смотровые.

Дом был примечателен и еще по одной причине: его по просьбе Иринкиной соседки снизу, добродушной пожилой женщины, как-то зарисовал один молодой совсем художник. Звали его Ян Антонышев, и впоследствии он приобрел известность как лидер группы «Старый Город» — объединения вольных живописцев, истинных портретистов Санкгь-Петербура. Иринкина соседка снизу была, по всей очевидности, просто чудесным человеком, так как ни один из наших сабантуев не смог выудить ни единого стона из ее груди (проверено: она не была глухой!), и поэтому мы как-то с большого похмелья помогли ее семейству при переезде, — замечательный еще у них был щенок чау-чау! Тогда-то я и увидел эту картинку. Мелок? Цветной карандаш? — я не разглядел, но душу маленького приговоренного особнячка художник почувствовал очень верно. Кто знает, может быть, именно это трехэтажное здание и натолкнуло Яна Антонышева на мысль о создании «Старого Города»?

Стемнело. Мы въехали в узкий проезд между шестиэтажной и церковно-заводской стеной и мимо помойки да по зеленому дворику подкатили к стоявшему в одиночестве дому № 8.

— Мрачновато, не правда ли? — спросил я девчонок.

Было уже около восьми часов, и октябрьский вечер густел и переходил в следующее фазовое состояние с понижением температуры. Листья над нашими головами звонко осыпали пощечинами игривый ветерок, а он, прохлаждаясь, все пытался дорвать пестрые по осенней моде платья деревьев.

Ни одно окно в маленьком особнячке не горело.

— А где же все люди? — почему-то шепотом спросила одна из наших дам.

— Так все уже, кроме моей супруги, переехали, — галантно, распахнул дверцу машины Батюшка.

— И не страшно ей?

— А чего бояться? Алкашей, что ли?! — я засмеялся, отхлебнув из початой бутылки сухенького.

Свет на лестнице не горел принципиально, и мы поднимались, мерцая быстроживущими спичками. Десятиклассницы о чем-то зашушукались.

— Романтика! — хохотнув, попытался приободрить их Княже.

Наконец, мы остановились у старинной двустворчатой двери.

— Квартира N12, - прокомментировал я, — откольнейший адрес: «8-12», столько бутылка хорошего коньяка стоит. Кубик, ломаем!

Мы с Батюшкой навалились на одну из створок, а Кубик, минуты три поковырявшись перочинным ножичком, на удивление профессионально испортил замок. Дверь приоткрылась.

— Тебе не в политех, тебе в воровскую академию надо было! — засмеялись все.

И в этот момент дверь, как бы сама собой, вновь захлопнулась.