Драконья погибель

Глава 9

– Стоп!

Сбитые с толку Гарет и Джон натянули поводья, когда Дженни внезапно остановила Лунную Лошадку посреди усыпанной листьями дороги. Звякнула уздечка ведомого в поводу Оспри, а мул Кливи шумно принялся щипать сорняки на обочине. Тишина, залегшая в предгорьях Злого Хребта, нарушалась лишь слабым посвистом ветра в обугленных стволах спаленной рощи. Ниже, у подножия холма, леса уцелели и были раздеты скорее надвигающейся зимой, чем драконьим огнем; там, под оловянно-серыми стволами берез густо лежала ржавая листва. Здесь же – только путаница хрупких веток, готовая рассыпаться при малейшем прикосновении. На обугленных плитах дороги, наполовину скрытые сорняками, чернели кости тех, что пытались спастись от первой атаки дракона, – вперемешку с черепками посуды и брошенными на бегу серебряными монетами. Монеты так и остались лежать в грязи. Никто не отважился подойти к разрушенному городу и собрать их.

Выше, освещенные тусклым зимним солнцем, виднелись останки первых домов Бездны. По рассказам Гарета, гномы никогда не строили крепостных стен. Дорога вбегала в город через арку с обрушившейся Часовой Башней.

Дженни долго вслушивалась в тишину, обводя окрестности взглядом. Мужчины тоже молчали. С того самого момента, как они выскользнули из дворца перед самым рассветом, Дженни все острее и острее ощущала гнетущее молчание Джона. Она посмотрела искоса, как он горбится в седле своей верховой лошади Слонихи, и в который раз за этот день вспомнила слова Зиерн о том, что без ее помощи нечего и думать о встрече с черным драконом Моркелебом.

Вне всякого сомнения, Джон думал о том же.

– Гарет,– окликнула наконец Дженни, и голос ее был чуть громче шепота.– Это единственный путь в город? Может, есть какое-нибудь другое место – подальше от входа в Бездну?

Гарет нахмурился.

– Но почему?

Дженни качнула головой, сама не ведая причин своей тревоги. Но что-то нашептывало ей, как несколько недель назад у руин безымянного города в Уинтерлэнде, что впереди опасно; и Дженни напряженно высматривала вокруг приметы этой опасности. Она многому научилась у Мэб, инстинкты ее обострились, и вот теперь что-то властно запрещало ей проехать сквозь арку с обрушенной Часовой Башней в залитую солнцем Долину Бездны.

После минутного размышления Гарет сказал:

– Самое удаленное место от входа – Холм Кожевников. Это у подножия вон того пика, что ограничивает город с запада. Я думаю, там будет с полмили до Врат. Сам город маленький, не больше четверти мили насквозь… Был…

– А Врата оттуда видны?

Он кивнул, озадаченный странным условием.

– Холм довольно высок, и все дома были разрушены при первой атаке дракона. Но если тебе нужно видеть Врата, достаточно объехать Часовую Башню слева – и…

– Нет,– пробормотала Дженни.– Я думаю, нам туда ехать не стоит.

Джон мгновенно повернулся к ней. Гарет запнулся.

– Так он что же… нас слышит?

– Да,– сказала Дженни, сама не понимая, откуда в ней эта уверенность.– Вернее, не слышит, а… Я не знаю. Просто мне кажется… Нет, он еще не чувствует, что мы здесь. Но если мы подъедем ближе – может и почувствовать. Это старый дракон, Гарет, его имя есть в Списках. Я вычитала в одной древней книге из дворцовой библиотеки, что драконы, меняя душу, меняют и оболочку. Пока дракон молод – окраска его светла и проста. С возрастом на его шкуре проступают сложные узоры, а к старости, достигнув наивысшей силы, он снова становится одноцветным, но уже темных мрачных тонов. Моркелеб – черен. Я не знаю, что это значит, но во всяком случае – это огромный возраст, огромная власть, и его чувства сейчас наверняка заполняют Долину Бездны, как вода, чуткая к малейшей ряби.

– А рыцари короля изрядно ее взбаламутили,– цинично заметил Джон.

У Гарета был несчастный вид. Дженни мягко подтолкнула кобылу, заставив сделать пару шагов в сторону Часовой Башни. Чувства Дженни медленно, как круги по воде, расходились по всей Долине. Через ломаную путаницу ветвей впереди виднелся массивный западный отрог Злого Хребта. Его головокружительные высоты были окрашены ржавчиной, прорезанной лиловыми тенями расселин; выветрившиеся уступы белели, как торчащие обломки костей. Над драконовыми пепелищами по склонам стоял строевой лес, выше поднимались замшелые утесы. Голые ледяные вершины Хребта были сейчас подернуты облаками, но за горбатым западным отрогом заметен был прозрачный след дыма – там отбивалась от королевских войск мятежная Цитадель Халната.

Ниже громоздящегося камня и деревьев лежала сама Долина – омут воздуха, залив, полный бледного искрящегося солнца… и чего-то еще. Чувства Дженни коснулись краешком этого «чего-то» и испуганно съежились – подобное ощущение возникает, когда нечаянно нашаришь в темноте свернувшуюся кольцами змею.

Сзади слышался возбужденный юношеский тенорок:

– Но ведь тот дракон, которого ты убил в Вире, не знал о твоем приближении… – Громкость его голоса раздражала, и Дженни захотелось оборвать Гарета.– Ты смог обойти его и захватить врасплох. Я не вижу, почему здесь…

– И я не вижу, мой герой,– мягко остановил его Джон, перекладывая поводья Слонихи в одну руку, а поводья Оспри – в другую.– Но если ты хочешь проверить ценой собственной шкуры, права Дженни или нет, то я тебе компании не составлю. Веди-ка нас лучше к своему знаменитому Холму…

В ночь пришествия дракона многие искали убежища в строениях Холма Кожевников; их кости лежали везде среди закопченных обломков раскрошенного камня. С открытой площади, окруженной складами, можно было когда-то озирать весь толпящийся над Бездной городок, вечно подернутый вуалью дыма плавилен и кузниц. Дым теперь исчез, словно сдунутый драконьим огнем, и город лежал в незамутненном холодноватом свете зимнего солнца мешаниной костей и развалин.

Оглядев строения Холма, Дженни почувствовала потрясение, как будто ее ударили под вздох. Затем она поняла, откуда ей знакомо это место, и потрясение сменилось ужасом отчаяния.

Это было то самое место, увиденное ею в чаше воды, – место, где должен был, по предсказанию, умереть Джон.

Никогда раньше ей не удавалось, ворожа, предсказать что-либо с такой точностью. Эта точность пугала ее – каждый камень, каждая лужица, каждый пролом в стене были именно теми, виденными когда-то. Она припомнила даже мрачную линию утесов на фоне неба и узор разбросанных костей. Ошеломленная отчаянным желанием изменить хоть что-нибудь: обрушить стену, пробить брешь, убрать кустарник у подножия Холма, – Дженни уже сознавала, что ничего тут не изменишь, а если изменишь – то тут же поймешь, что только усилила этим точность картины.

Губы ее, казалось, онемели.

– А подальше места нет?– спросила она, зная заранее, что ответит Гарет.

– Нет, это самое дальнее. Тут все дело в запахе из дубильных чанов. Видишь, они даже не селились вокруг Холма. Даже вода поступала сюда из резервуаров на северных утесах, хотя источники есть и здесь…

Дженни хмуро кивнула, оглядывая высокие скалы на севере, куда указывал Гарет. Но что-то в душе ее кричало: «Нет! Нет!..»

Внезапно она почувствовала усталость, безнадежность и невероятную беспомощность. «Какое же мы дурачье!– с горечью подумала она.– Да ведь нам же просто повезло с первым драконом! Мы бы никогда не осмелились на это, будь мы чуть поумнее, и никогда бы не вообразили себе, что можем такое повторить!.. Зиерн была права. Зиерн была права…»

Она оглянулась на Джона, который к тому времени покинул седло и теперь оглядывал с каменистой кромки Холма склоны, сбегающие в Долину и вновь вздымающиеся на той стороне к Вратам Бездны. Холод пробрал Дженни до костей, словно огромный крылатый силуэт на миг заслонил солнце, и она направила Лунную Лошадку к Джону.

Он сказал, не оборачиваясь:

– А знаешь, я тут кое-что придумал. Храм Сармендеса – это четверть мили в глубь Большого Туннеля, если Дромар говорил правду. Если погнать Оспри во весь опор, мы с ним можем перехватить дракона в Рыночном Зале, сразу за Вратами. Даже если он почует нас еще на Холме, выбраться наружу и взлететь он просто не успеет. А места для драки в Рыночном Зале достаточно… Это мой единственный шанс.

– Нет,– тихо сказала Дженни, и он посмотрел на нее, приподняв брови.– У тебя есть другой шанс. Мы сейчас поворачиваем и возвращаемся в Бел. Зиерн должна помочь тебе подкрасться к дракону с тыла, из пещер. Кроме того, ее заклинания защитят тебя, а мои – нет.

– Джен…– Его настороженное лицо внезапно расплылось в улыбке. Он протянул руку, чтобы помочь Дженни слезть с седла, и отрицательно помотал головой.

Она не шевельнулась.

– По крайней мере, в ее интересах сохранить тебе жизнь, если она и вправду хочет, чтобы дракон был убит. А остальное – не твое дело.

Улыбка Джона стала еще шире.

– Все верно, милая,– согласился он.– Но вот бобы она готовить, бьюсь об заклад, не умеет.

И он помог Дженни спешиться.

Дурное предчувствие, тяготившее Дженни, не исчезло – напротив, продолжало нарастать. Зря она твердила себе, очерчивая магический круг и разводя в его середине огонь, что гадания на воде всегда лживы, что в чаше можно увидеть лишь один вариант будущего, которому, может быть, даже и не суждено сбыться. Но ощущение надвигающегося несчастья сдавливало сердце, и, пока день вечерел, в огне под котелком, в котором побулькивало ядовитое варево, не раз возникали все те же картины: кольчуга Джона, прорванная страшными когтями, и мерцание темной крови на ее погнутых звеньях.

Дженни развела костер в дальнем конце Холма, чтобы ветер не относил напоенный ядом дым ни к лагерю, ни в Долину, и весь полдень упорно трудилась, заклиная зелье и гарпуны. Мэб подсказала ей рецепт более действенной драконьей отравы, а те составные, которых не нашлось в оскудевших запасах гномов, Дженни раздобыла на улице Аптекарей в портовых кварталах Бела. Пока она работала, мужчины, стараясь не мешать, обустраивали лагерь и носили воду лошадям из маленького отдаленного источника, поскольку от акведука, питавшего Холм, остались одни только горы щебня. Джон по-прежнему хранил молчание, а Гарет уже весь дрожал от ужаса и восторга.

Дженни была, честно говоря, слегка удивлена, когда Джон предложил Гарету ехать с ними, хотя сама хотела попросить его о том же. Прихватить с собой мальчишку было необходимо, но, конечно, не для того, чтобы дать ему возможность посмотреть вблизи на поединок с драконом. Просто Дженни (как, впрочем, и Джон) прекрасно сознавала, что с их исчезновением Гарет останется в Беле без защиты.

«Возможно, Мэб была и права,– думала Дженни, отворачиваясь от удушливых испарений и отирая лицо тыльной стороной перчатки.– Дракон – не самое страшное зло в этих землях. В крайнем случае, он может тебя убить, но не более того…»

Ее слуха коснулись голоса мужчин, занявшихся стряпней на той стороне лагеря. Дженни обратила внимание, что на краю Холма никто из них не осмеливается заговорить громко.

– Когда-нибудь я все-таки научусь их печь,– сказал Джон. Шлепнул тесто на сковородку и посмотрел на Гарета.– Что из себя представляет этот Рыночный Зал? Черт ногу сломит?

– Не думаю,– поразмыслив, отозвался Гарет.– Дракон ведь вползал туда, а потом выползал наружу. Дромар говорит, это огромная пещера: сотня футов в высоту, а в ширину даже больше. Сверху торчат каменные клыки, кроме того, висят сотни цепей для ламп. Пол гномы выровняли для всяких лотков и навесов – это был самый большой рынок королевства. Теперь там, наверное, все сгорело…

Аверсин шлепнул на сковороду последнюю лепешку и выпрямился, вытирая пальцы краем пледа. Голубые сумерки опускались на Холм Кожевников. Костер обвел силуэты мужчин золотистой каймой. Они избегали подходить к Дженни: отчасти – из-за ядовитого смрада, отчасти – чтобы не заступить круг заклятий. Ключ к магии – сама магия; Дженни казалось, что она смотрит на них из другого мира – одна, опаляемая жаром и клубами ядовитых испарений, с тяжестью смертельных заклинаний в сердце.

Джон подошел к краю Холма – наверное, десятый раз за этот вечер. Поверх руин на него в упор смотрела черная глазница Врат. Стальные плиты и обугленные деревянные обломки лежали в беспорядке на широких гранитных ступенях, едва различимые в водянистом свете ущербной луны. Сам городок заливала беспросветная тьма.

– Не так уж и далеко,– с надеждой проговорил Гарет.– Даже если он услышит тебя сразу же, как ты спустишься в Долину, у тебя еще будет время доскакать до Рыночного Зала.

Джон вздохнул.

– Я в этом далеко не так уверен, мой герой. Драконы двигаются быстро не только в воздухе. И земля внизу мне что-то не нравится. Боюсь, что Оспри обычной своей резвости здесь не покажет. И не разведаешь ничего заранее… Остается только надеяться, что нам не подвернется какой-нибудь открытый подвал или выгребная яма, пока мы будем скакать к Вратам.

Гарет засмеялся смущенно.

– Забавно, но я никогда об этом не думал. В балладах конь героя никогда не оступается перед битвой с драконом, а ведь даже на турнирах это случается сплошь и рядом, хотя земля на ристалище ровная. Совсем прямая. Честно говоря, я полагал, что, приехав в Бел, ты сразу поскачешь к Бездне, на дракона…

– Не дав коню отдыха и не изучив местности?– Глаза Джона смеялись за линзами очков.– Теперь понятно, почему все королевские рыцари были убиты.– Он вздохнул.– Меня одно беспокоит: опоздай я хоть на немного, и сам угожу ему в пасть, когда он выберется из Врат…

Джон вдруг закашлялся, разгоняя ладонью воздух, и, вскричав: «Ах, чума тебя порази!»– кинулся снимать обуглившиеся лепешки со сковороды. Тряся обожженными пальцами, он сказал обиженно:

– Ну что за проклятая штука, даже Адрик умеет их готовить лучше меня…

Дженни отвернулась от них и от нежной ночной темноты по ту сторону ее костерка. Острия гарпунов одно за другим погружались в бурлящее густеющее варево. Потные волосы приклеились к щекам, липли к коже между засученными рукавами сорочки и раструбами длинных перчаток; жар лежал, словно красноватая слизь, на пальцах ног – по обыкновению Дженни творила магию босиком.

Подобно Джону, она чувствовала некую отрешенность, странно отделенная от того, что делает. Заклинания смерти висели вокруг нее в воздухе, как смрад; голова уже начинала болеть от напряжения и жары. Даже употребленная во благо, магия утомляет, изматывает, и нет против этой усталости средства.

Золотой Дракон вновь возник в ее памяти: сердце остановилось, когда он упал с небес подобно янтарной молнии, и первая мысль была: «Как прекрасен…» Немедленно вспомнились обрубки дымящейся плоти в узком овраге, едкие лужи ядовитой крови и слабое серебряное пение, замирающее в дрожащем воздухе. Может быть, виной были ядовитые пары, которые она вдыхала, но Дженни внезапно почувствовала себя совершенно больной.

Она убивала мьюинков, она калечила их, обрекая на съедение собственной братии; ее пальцы помнили ощущение сальных липких волос на висках умирающего бандита. Но никто из них не был драконом. Они были тем, чем они были.

«А кто я такая?»

«Кто ты, Дженни Уэйнест?»

И она не могла найти подходящего ответа.

Со стороны другого костра донесся голос Гарета:

– Я все хотел тебя спросить еще об одной вещи, которой нет в балладах. Я знаю, это прозвучит глупо, но… Как это ты делаешь, что очки у тебя в битве не разбиваются?

– Снимаю, вот и все,– незамедлительно отозвался Джон.– Если ты видишь, что очки могут разбиться, то, значит, уже поздно. Кроме того, я попросил Джен наложить на них заклятие, чтобы они не слетали и не бились в то время, когда я их ношу.

Она поглядела на них из сгущающегося облака смертельных заклятий, клубящегося вокруг котелка с ядом. Отблески костра лежали на металлических заплатах камзола, словно золотые клейма, впечатанные в бархат.

– Я так полагаю, что раз уж я позволил разбить свое сердце ведьме, то должен иметь от этого какую-то выгоду…

Над отрогом Злого Хребта висела луна на ущербе – полуприкрытый белый глаз. И, словно пораженная в сердце металлическим прутом, Дженни вспомнила, что это означает.

В молчании она вернулась из внешнего мира дружбы, любви и глупостей в свой уединенный мирок смерти, разрушительных заклятий и бесплодного напряжения сил. Она сама выбрала свой путь и ненавидела себя за это. Но, как и у Джона, иного пути у нее не было.

– Ты думаешь, тебе удастся убить его?– допытывался Гарет. Руины лежали перед ними в лиловых и грифельных тенях раннего утра. Дженни держала под уздцы боевого коня Оспри, и его дыхание грело ей руки.

– А что мне еще остается!– Джон подтянул подпругу и единым махом взлетел в седло. Холодное отражение рассветного неба скользнуло по его лицу, густо покрытому мазью от ожогов, на изготовление которой Дженни потратила весь остаток ночи. Смерзшиеся сорняки захрустели под копытами загарцевавшего Оспри. Последнее, что наскоро успела сделать Дженни перед самым рассветом, – разогнать туман, поползший было в Долину из лесов, и воздух теперь был алмазно чист, тусклые зимние краски прояснялись, теплели. Дженни ощущала холод и пустоту внутри, все силы были вложены в отраву. Голова болела. Самоосквернение и привкус желчи… Казалось, два разных человека жили сейчас в Дженни. То же самое чувство испытывала она, когда Аверсин шел на своего первого дракона. Безнадежность лежала на сердце пятном гнили, и она уже хотела только одного: чтобы день этот кончился – – так или иначе.

Звенья кольчужных перчаток Джона звякнули, когда он наклонился принять из рук Дженни гарпуны. Их было шесть – в заспинном колчане; зазубренная сталь сияла на утреннем солнце, и лишь самые жала гарпунов злобно чернели, покрытые вязкой слизью отравы. Кожа рукояток была туга и тверда на ощупь. Поверх заплатанного металлом камзола Джон надел мелкокольчатую броню. Без очков, без каштановой гривы, убранной под тесный кольчужный капюшон, лицо его с выступившими вдруг скулами казалось исхудалым и постаревшим, как бы являя его портрет в старости. В старости, которой он, может быть, и не достигнет.

Наверное, нужно было что-то сказать ему, но что сказать, Дженни так и не придумала.

Джон разобрал поводья.

– Если дракон выберется из Врат раньше, чем я до них доеду, мне бы хотелось, чтобы вы двое успели скрыться,– предупредил он ровным голосом.– Прячьтесь так глубоко, как только сможете, и чем дальше от кромки Холма – тем лучше. Если сумеете, отпустите лошадей – дракон наверняка кинется за ними.

Естественно, он и не подумал прибавить, что сам к этому времени будет мертв.

Последовало короткое молчание. Затем Джон наклонился с седла и коснулся губами губ Дженни. Как всегда, они были у него удивительно нежные. Ей так и не довелось поговорить с ним в эту последнюю ночь, да и зачем? Оба все понимали без слов.

Джон развернул коня, всматриваясь в черную глазницу Врат, в глубинах которой таилась черная тварь. Оспри снова загарцевал, почувствовав настроение хозяина. Открытая местность Долины показалась вдруг огромным, усеянным препятствиями полем. Каждая опрокинутая стена виделась Дженни высокой, как дом, которым когда-то была; каждый проваленный подвал – зияющей бездной. «Не успеет…»– подумала она.

Джон наклонился и ободряюще потрепал Оспри по серой в яблоках шее.

– Оспри, дружище,– негромко проговорил он.– Ты уж на меня не серчай.

Он дал шпоры, и резкий хруст железных подков прозвучал, как отзвук летнего грома. Подойдя к кромке Холма, Дженни видела, как серый конь и свинцово-смутный силуэт всадника нырнули в лабиринт проваленных фундаментов, сломанных стропил, луж бог знает какой глубины с плавающими обломками горелого дерева, – туда, к отверстой черной пасти Врат. Сердце болезненно ударяло в ребра. Дженни направила чувства в сторону входа в Бездну, прислушалась напряженно. Воздух в Долине, казалось, был напоен разумом дракона. Где-то во мраке скрипнула, потащилась по камням металлическая чешуя…

Нечего было и думать о том, чтобы увидеть дракона в магическом кристалле, и все же Дженни села куда придется – на осыпающуюся закопченную гальку склона – и достала из кармана куртки осколок грязновато-белого кристалла на цепочке. Она слышала, как Гарет окликнул ее по имени с вершины Холма, но не ответила ни словом, ни взглядом. На той стороне Долины Оспри уже одолевал широкую гранитную лестницу, ведущую к разоренным Вратам; холодная голубоватая тень коня и всадника прополоскалась по ступеням, как плащ, а затем Бездна поглотила обоих.

Cолнечный свет лег на грань кристалла, заиграли блики. Дженни уловила смутный образ стены из тесаного камня, из которой можно было бы сложить целый дворец Бела, потолок пещеры с торчащими каменными клыками, старые ламповые цепи, висящие в огромном кобальтовых оттенков пространстве… черные провалы зияющих дверей и самый огромный проем – напротив…

Дженни сложила ладони чашечкой вокруг кристалла, пытаясь всмотреться в его глубины сквозь завесы наводимых драконом иллюзий. Ей показалось, что она видит вспышку рассеянного солнечного света на кольчуге и Оспри, споткнувшегося среди обугленных груд костей, монет и полусгоревших шестов, усеивающих пол. Она видела, как Джон выровнял шаг коня, как блеснул в руке гарпун… Затем что-то метнулось из внутренних дверей, словно бешеный весенний поток, взмело черный прах на полу и вдруг взмыло в палящей завесе огня.

Темнота наполнила кристалл, и в этой темноте засветились две холодные серебряные лампы.

Она уже ничего не замечала вокруг: ни зябкого утреннего ветра, ни солнца, пригревающего ноги сквозь башмаки из толстой оленьей кожи, ни идущего из Долины зимнего запаха воды и камня, ни беспокойного движения лошадей наверху. Заключенный в ладони кристал внезапно взорвался белым светом, но сердцевина его была темна. Из этой темноты пролеплялись лишь разрозненные смутные фрагменты: ощущение чего-то быстро движущегося и огромного, отшатнувшийся перед броском Джон с далеко отнесенным гарпуном и клубящиеся извивы слепящего дыма.

Каким-то образом она знала, что убит Оспри – убит страшным ударом хвоста. Потом – быстрый промельк: упавший на колени Джон с красными от ядовитых испарений глазами отводит гарпун для нового броска. Нечто подобное взмаху черного крыла стерло картину… Снова пламя – и странный отрывочный образ: три гарпуна, рассыпанные, как соломинки, в луже черной дымящейся слизи. Сердце Дженни оледенело: одна темнота, одна клубящаяся темнота, а потом – снова Джон, кровь льется сквозь прорванную страшными когтями кольчугу, но он еще на ногах, и в руке у него – – меч.

Кристалл погас. Дженни видела, как трясутся ее руки, тело чуть не корчилось от рвущейся в груди боли, в горле – казалось – – клубок проволоки. «Джон…»– бессмысленно подумала она и вдруг вспомнила, как с веселой бесцеремонностью входил он в обеденный зал Зиерн; его нарочитое варварство, оказавшееся не по зубам молодой чародейке; вспомнила отсвет осеннего солнца в его очках, когда он стоял по лодыжку в грязи у свиного загона в Холде и протягивал руки, чтобы помочь ей слезть с седла.

Она не могла представить, как жить дальше без этой мальчишеской улыбки.

И вдруг на грани сознания еле слышно прозвучал отзыв: «Дженни…»

Она нашла его лежащим по ту сторону бледного полотнища света, падающего сквозь огромный проем Врат. Лунная Лошадка всхрапывала, артачилась, чуя едкий запах дракона, витавший в Долине повсюду, и Дженни, отпустив коня, пошла через руины пешком. Сердце колотилось, почти причиняя боль; все время чудилось, что вот сейчас из черного провала Врат возникнет силуэт дракона.

Но ничто не шевелилось в темноте. И тишина Бездны была страшнее любого грома и скрежета.

После залитой солнцем Долины голубоватый полумрак Рыночного Зала показался почти черным. Везде, куда достигал свет, клубились едкие испарения. Воздух, насыщенный гарью и тяжелым смрадом ядовитого шлака, вызывал дурноту. Даже с ее умением видеть во тьме Дженни пришлось остановиться, всматриваясь. И сразу же нахлынула такая слабость, словно вся эта кровь под ногами была ее собственной.

Он лежал, уронив лицо на выброшенную вперед руку; кольчужный капюшон – сорван, волосы – если не выжжены, то пропитаны кровью. Кровь тянулась за ним чернильным следом по полу, показывая, как он полз мимо трупа Оспри – оттуда, из глубины, где чернела огромная туша дракона.

Дракон лежал мерцающей грудой обсидиановых ножей. Распластанный ничком, он был чуть выше пояса Дженни – блистающая черная змея сорока футов в длину, окутанная белой дымкой ядовитого пара и темной магией; гарпуны торчали из него, как стрелы. Передняя лапа еще тянулась в последнем усилии к Джону – сухая, словно рука скелета. Воздух вокруг был отягощен нежным, ясным пением, проникавшим, казалось, прямо в мозг. Песня на незнакомом Дженни языке, песня о холоде, о звездах, о восторге затяжного броска сквозь вечную тьму. Мелодия была полузнакомой, как будто Дженни уже слышала когда-то давным-давно отдельные ее такты, являвшиеся ей потом во сне.

Затем дракон Моркелеб приподнял голову, и глаза их встретились.

Две серебряные лампы, кристаллический белый калейдоскоп, холодный и нежный, тлеющий, как сердцевина угля. И Дженни отшатнулась, пораженная чувством, что она смотрит в глаза мага – такого же, как она сама. Было что-то ужасное и притягательное в этих глазах; пение в ее мозгу зазвучало громче, словно некий голос обращался к ней, и слова становились все понятнее и понятнее. И она ощутила с новой остротой тот вечный душевный голод, которого не утолить.

Отчаянным усилием Дженни вырвалась из мерцающей пропасти и отвела взгляд.

Теперь она знала, почему все легенды предостерегали, что ни в коем случае нельзя смотреть в глаза дракону. Дело вовсе не в том, что дракон может взглядом лишить тебя воли и ударить врасплох.

Просто, даже вырвавшись, ты оставляешь часть души в глубине ледяных кристаллических глаз.

Дженни повернулась, готовая бежать сломя голову от этого всепонимающего взгляда, от пения, проникающего в мозг, но споткнулась обо что-то, лежащее на полу. И, лишь уставившись на простертого у ее ног мужчину, она заметила наконец-то, что раны его еще кровоточат.