Драконья погибель

Глава 6

– Он обязательно прислушается к тебе.– Гарет сидел, угнездившись в амбразуре одного из высоких окон, прорезанных по всей длине южной стены Королевской Галереи; бледный дневной свет лунно мерцал в его бриллиантах старомодной огранки.– Мне только что рассказали, что дракон вчера уничтожил обоз с продовольствием для войск, осаждающих Халнат. Почти тысяча фунтов муки, сахара, мяса – все уничтожено. Быки и лошади или убиты, или разбежались. Тела охранников сожгли сразу после опознания.

Гарет нервно поправил искусно отделанные края своей церемониальной мантии и взглянул близоруко на Джона и Дженни, сидевших рядом на резной скамье черного дерева, инкрустированной малахитом. Покрой официальных одеяний согласно требованиям этикета оставался неизменным вот уже полтора столетия, поэтому придворные и просители, собравшиеся в длинном помещении, вид имели напыщенный и напоминали участников маскарада. Дженни отметила особо, что Джон, разыгравший закованного в кожу и пледы варвара перед юными придворными, был далек от мысли учинить что– либо подобное в присутствии короля. Гарет, не гнушаясь исполнить работу камердинера, сам помог Джону облачиться в кремовый с голубым атлас. Вообще-то это была обязанность Бонда Клерлока, но Дженни рассудила, что юный Бонд, зная, насколько жестки требования к одежде просителя, вполне способен умышленно внести в сложный наряд забавные и нелепые черты, которые Драконья Погибель просто не заметит.

Бонд тоже был здесь, среди придворных, ожидающих появления монарха. Дженни могла видеть его в конце Королевской Галереи, стоящего в косом луче платиново-бледного света. Как обычно, костюм Бонда затмевал все прочие наряды: каждая из бесчисленных складок его мантии несла печать изящества и глубокой продуманности, вышивки сияли подобно узору на спинке змеи, ширина рукавов выверена по древним выкройкам до четверти дюйма. Лицо раскрашено в архаической манере, которую некоторые придворные до сих пор предпочитали современным помадам и румянам. Рисунок на щеках и лбу юного Клерлока делал его бледность особенно заметной, хотя (отметила Дженни) сегодня он выглядит получше, чем во время их переезда в Бел, – не такой измотанный и больной.

Юноша озирался с нервным беспокойством, словно высматривал кого-то – очевидно, Зиерн. Вчера, несмотря на недомогание, он вновь был ее верным спутником: ехал с ней стремя в стремя, то держа ее хлыст или золоченый шар с благовониями, то подхватывая поводья ее скакуна, когда хозяйке случалось спешиться. «Немного же,– подумала Дженни,– получил он взамен». Зиерн потратила весь вчерашний день, заигрывая c безответным Гаретом.

И не то чтобы Гарет был безразличен к ее чарам. Не будучи участником этой интриги, Дженни испытывала странное чувство праздного любопытства, как будто наблюдала за играми белок из-за оконной занавески. Не замечаемая придворными, она видела, что Зиерн каждой своей улыбкой, каждым прикосновением сознательно насмехается над чувствами Гарета. Знают ли маги любовь? Он спросил об этом еще в Уинтерлэнде, явно пытаясь понять, любит ли его Зиерн и любит ли ее он сам. Но Дженни слишком хорошо понимала, что любовь и желание далеко не одно и то же, тем более если речь идет о восемнадцатилетнем мальчишке. А Зиерн при всей своей шаловливой манере держаться была несомненно весьма опытной женщиной.

Зачем ей это надо? Дженни размышляла над этим, глядя на угловатый профиль Гарета на фоне мягких кобальтовых теней Галереи. Просто позабавиться его судорожными попытками не предать отца? Или, соблазнив, помыкать им некоторое время, а в один прекрасный день стравить его с королем, закричав о насилии?

Легкое движение возникло в Галерее, словно ветер прошел по спелой пшенице. В дальнем конце забормотали голоса:

– Король! Король!

Гарет торопливо поднялся и снова оправил складки мантии. Встал и Джон. Сдвинув старомодные очки поглубже к переносице, он взял Дженни за руку и двинулся за Гаретом, спешащим к выстроившейся вдоль Галереи шеренге придворных.

В дальнем конце отворились бронзовые двери. Порог переступил плотный, розовый, облаченный в слепящую великолепием ало-золотую ливрею распорядитель Бадегамус.

– Милорды, миледи – король!

Взяв за руку Гарета, Дженни ощутила нервную дрожь в его пальцах. Все-таки он украл печать отца и нарушил его приказ. Блаженное неведение, свойственное героям баллад, никогда не думающим о последствиях своих подвигов, оставило Гарета. Дженни почувствовала, как он двинулся, готовый исполнить надлежащий приветственный поклон, принять ответ отца и приглашение к приватному разговору.

Голова короля маячила над толпой; он был даже выше своего сына. И волосы у него были как у Гарета, только погуще – теплое ячменное золото, выгоревшее до бледных соломенных оттенков. Словно ровный рокот прибоя, голоса повторяли:

– Милорд… Милорд…

Дженни мгновенно вспомнила Уинтерлэнд. Она ожидала, что почувствует обиду при виде человека, лишившего защиты ее родной край, обрекши его на гибель, или, может быть, благоговейный трепет перед тем самым королем, за чьи законы всю жизнь сражался Джон. Но ничего такого она не почувствовала – Уриен Белмари не отзывал войск из Уинтерлэнда, и законы тоже установил не он. Этот человек был всего лишь наследник тех, кто сделал это. Подобно Гарету до его путешествия на север он вряд ли даже думал о таких вещах, зазубренных в детстве и благополучно забытых.

Король приближался, кивая то одному, то другому просителю, с кем бы он хотел поговорить наедине, и Дженни вдруг ощутила, насколько чужд ей этот высокий мужчина в темно-красных королевских одеждах. Ее родиной был Уинтерлэнд, а ее народом – жители севера. Правда, был еще и Джон, связанный с королем древними узами верности, Джон, посвятивший этому человеку свою преданность, свой меч и свою жизнь.

Дженни ясно чувствовала, как растет некое напряжение по мере того, как король приближается к ним. Все поглядывали украдкой в их сторону, гадая, как-то встретит король своего блудного сына.

Гарет выступил вперед, зажав вырезанный подобно дубовому листу край мантии между вторым и третьим пальцами правой руки. С удивительной грацией он сложил свое длинное неуклюжее тело в совершенном поклоне Сармендеса-В-Силах, которым может приветствовать только наследник и только монарха.

– Милорд…

Король Уриен Второй Белмари, Сюзерен Марча, Лорд Вира, Наста и Семи Островов секунду смотрел на сына пустыми бесцветными глазами, глубоко вдавленными в изможденное костистое лицо. Затем, не произнеся ни слова, повернулся, чтобы кивнуть следующему просителю.

От такого молчания могла бы пойти пузырями краска на деревянных панелях. Как черная отрава, брошенная в чистую воду, тишина разошлась до самых дальних углов Галереи. Голоса последних просителей разнеслись так ясно, словно они не говорили, а кричали. Звук сомкнувшихся бронзовых в позолоте дверей, за которыми скрылся король, прозвучал подобно удару грома. Дженни сознавала, что все теперь избегают на них смотреть и все же, не выдержав, взглядывают украдкой на лицо Гарета, такое же белое, как его кружевной воротник.

Мягкий голос сзади произнес:

– Не сердись на него, Гарет.

Это была Зиерн, вся в темно-сливовых, почти черных шелках; просторные рукава украшены розоватыми бантами. В глазах цвета меда – беспокойство.

– Сам же знаешь, ты взял его печать и отбыл без разрешения.

Громко заговорил Джон:

– Чуточку дорогостоящий шлепок по рукам, ты не находишь? Я имею в виду: там дракон и все такое, а мы здесь будем ждать позволения с ним сразиться?

Губы Зиерн сжались было, но тут же раздвинулись в улыбке. В ближнем конце Кролевской Галереи в огромных дверях открылась маленькая дверца, и Бадегамус негромко назвал первого просителя, с которым пожелал беседовать король.

– Дракон не представляет для нас никакой реальной опасности, ты же знаешь. Он слишком занят разорением крестьянских дворов вдоль Злого Хребта.

– А-а,– понимающе сказал Джон.– Тогда, конечно, все в порядке. Ты так и объяснишь это крестьянам, чьи дворы дракон, ты говоришь, разоряет?

Глаза колдуньи вспыхнули таким гневом, как будто (подумала Дженни) никто с ней раньше не говорил в таком тоне. А если и говорил, то очень давно. С видимым усилием Зиерн взяла себя в руки и объяснила как ребенку:

– Ты должен понимать. У короля существуют куда более важные дела…

– Более важные, чем дракон у порога?– оскорбленно спросил Гарет.

Зиерн звонко расхохоталась.

– Не стоит разыгрывать здесь балаганных трагедий по этому поводу, знаешь ли. Я тебе уже говорила, дорогой, это лишь прибавляет морщин.

Откинув голову, Гарет уклонился от ее игривого прикосновения.

– Морщин? Мы говорим о гибнущих людях!

– Фи, Гарет!– протянул Бонд Клерлок, вяло прогуливающийся неподалеку.– Ты ведешь себя хуже старины Поликарпа.

Рядом с блистающим великолепием Зиерн его лицо под архаической раскраской выглядело даже более утомленным, чем раньше. Тщетно пытаясь обрести свою прежнюю легкость, он продолжил:

– Не жалей этих бедных пейзан, дракон – это единственная изюминка в их тусклой жизни.

– Изюминка…– начал Гарет, и Зиерн сердито сжала его руку.

– Только не вздумай читать нам проповеди о любви к ближнему. Это было бы так утомительно!– Она улыбнулась.– И мой тебе совет,– добавила она более серьезно.– Не делай ничего, что могло бы рассердить отца. Будь терпелив и попытайся понять.

Вновь вернувшийся в галерею Бадегамус миновал группу гномов, одиноко расположившуюся в тени рифленой резной арки у западной стены. Один из гномов поднялся навстречу распорядителю; зашуршала странная шелковая одежда; пряди молочно-белых волос растекались струйками по сгорбленной спине старика. Гарет уже шепнул Дженни, что это – Азуилкартушерандс, хотя люди, которым никогда не хватало терпения следовать в точности языку гномов, называют его просто Дромар. Долгое время он был послом Бездны Ильфердина при дворе в Беле. Распорядитель узнал старика и заметил его движение, затем быстро взглянул на Зиерн. Та качнула головой. Распорядитель отвернулся и прошел мимо гномов, как бы не видя их.

– Совсем обнаглели,– заметила колдунья.– Прислать сюда послов, в то время как сами переметнулись на сторону изменников из Халната!

– А что им еще оставалось делать,– заметил Джон,– если второй туннель Бездны выводит в Цитадель?

– Они могли бы открыть ворота Цитадели королевским войскам.

Джон задумчиво почесал свой длинный нос.

– Я, конечно, варвар и все такое,– сказал он.– Откуда мне знать, как это называется в цивилизованных землях! Но у нас на севере есть крепкое словцо для тех, кто вот так платит за гостеприимство.

На какой-то момент Зиерн онемела; воздух, казалось, потрескивал от ее гнева и колдовской власти. Наконец она рассмеялась мелодично.

– Клянусь тебе, Драконья Погибель, ты восхитительно наивен. Рядом с тобой я чувствую себя столетней старухой.– Говоря это, она отбросила прядь волос со щеки, свежая и простодушная, как двадцатилетняя девушка.– Хватит. Кое-кто из нас собирается ускользнуть от этой скуки и прогуляться верхом к морю. Ты идешь, Гарет?– Ее рука вкралась в его руку так, что освобождаться было бы невежливо. Дженни видела, как порозовело лицо Гарета.– А ты, наш варвар? Король вряд ли захочет сегодня с тобой встретиться.

– Будь что будет,– негромко сказал Джон.– Я остаюсь здесь и буду ждать.

Бонд засмеялся жестяным смехом.

– Непреклонность, побеждающая царства.

– Ага,– согласился Джон и вернулся к резной скамье, упрочив таким образом свою репутацию эксцентричного варвара.

Гарет вырвал руку из пальцев Зиерн и тоже уселся неподалеку, зацепившись при этом мантией за резную львиную голову на подлокотнике кресла.

– Думаю, я тоже останусь,– произнес он с достоинством, невероятным для человека, ведущего отчаянную борьбу с мебелью.

Бонд засмеялся снова.

– Я думаю, наш принц слишком долго пробыл на севере.

Зиерн сморщила носик, словно нашла шутку весьма сомнительной.

– Погуляй пока, Бонд. Мне еще нужно поговорить с королем. Я скоро вернусь.– Она подобрала шлейф и двинулась к бронзовым дверям королевской приемной; опалы вспыхивали на ее вуали, как роса на цветке, когда она входила в полосы света из окон. Стоило ей поравняться с группой гномов, как старый Дромар снова встал и двинулся к ней, явно принуждая себя к неприятной, но необходимой встрече. Но Зиерн лишь отвела взгляд и ускорила шаги. Теперь, чтобы догнать ее, старику пришлось бы бежать, уморительно семеня короткими кривыми ножками. Он не сделал этого и остался стоять, глядя вслед колдунье полными ненависти янтарно-бледными глазами.

– Не понимаю,– говорил Гарет – много позже, когда они прокладывали путь в узких переулках многолюдных портовых кварталов.– Она сказала: отец сердится… Да, но он же знал, кого я привел! И он не мог не знать о нападении дракона на обоз.– – Чтобы не столкнуться с тремя моряками, вывалившимися из дверей таверны, ему пришлось перепрыгнуть через пахнущую рыбой слизь сточной канавы, едва не запутавшись в собственном плаще.

Когда распорядитель Бадегамус назвал в опустевшей галерее имя последнего просителя, с которым сегодня пожелал говорить король, Джон и Дженни увели расстроенного и рассерженного Гарета к себе – в покои, отведенные им в дальнем крыле дворца. Они принялись освобождаться от нелепых официальных мантий, и тут Джон объявил о своем намерении идти в город и встретиться там с гномами.

– С гномами?– удивленно переспросил Гарет.

– Ну, если это никому не приходило в голову, то мне пришло. Раз уж я собираюсь драться с драконом, то должен же я хотя бы узнать план этих самых подземелий.– С поразительной ловкостью Джон выпутался из перекрещивающихся крыльев своей мантии, и его голова вынырнула из двустороннего атласа, взъерошенная, как куст сорной травы.– И раз уж мне не удалось поговорить с ними при дворе…

– Но они же заговорщики!– запротестовал Гарет. Умолк, ища, куда положить пригоршню старомодных цепей и колец, но стол был завален книгами, гарпунами и содержимым лекарской сумки Дженни.– Заговорить с ними при дворе – самоубийство! И потом, не собираешься же ты драться в самой Бездне! Я полагал…– Гарет осекся, чуть было не добавив, что в балладах дракона положено поражать перед его логовом, но уж никак не в самом логове.

– Если я встречусь с ним на открытом месте, он поднимется в воздух – и мне конец,– возразил Джон, как будто они обсуждали партию в триктрак.– Заговорщики они, не заговорщики – я знаю одно: пока дракон в Бездне – добра не жди. Остальное – не мое дело. Так ты проведешь нас, или придется выспрашивать у прохожих, где тут найти гномов?

К удивлению Дженни и, может быть, немножко и к собственному, Гарет согласился быть их проводником.

– Расскажи мне про Зиерн, Гар,– сказала Дженни, засовывая на ходу руки поглубже в карманы своей куртки.– Кто она? Кто ее учитель? К какой она школе относится?

– Учитель?– Гарет явно никогда не думал о таких вещах.– Школа?

– Если она владеет магией, то должна была у кого-то учиться.– Дженни взглянула снизу вверх на юношу, пока они делали крюк, обходя гогочущих прохожих, окруживших пару уличных фокусников. Позади них на площади с фонтаном темнокожий толстяк южного типа установил вафельную печь, и зычные его зазывания разносились вместе с клубами дыма в сыром туманном воздухе.

– Существуют десять или двенадцать школ магии, и называются они по именам основателей. Вообще-то их было больше, но некоторые школы пришли в упадок и исчезли. Мой наставник Каэрдин, а следовательно и я как его ученица, или его учитель Спэт, или другие ученики Спэта, – все это школа Херна. Достаточно сказать: я принадлежу к школе Херна – и любому колдуну уже ясно, какова твоя власть, твои возможности, какого рода заклинания ты применяешь…

– В самом деле?– Гарет был заинтригован.– Я даже и не подозревал о таком. Я всегда думал, что магия – это… что-то врожденное.

– Разумеется, врожденное,– сказала Дженни.– Но без надлежащего обучения дар просто не разовьется. Нужно долгое время, нужны усилия…– Она замолчала, горько улыбнулась.– За все приходится платить,– продолжила она момент спустя.– Власть сама собой не дается…

Говорить об этом было трудно, и не только из-за сознания ничтожности твоей собственной власти, но еще и из-за того, что многое здесь показалось бы непонятным тому, кто никогда не имел дела с магией. За всю свою жизнь Дженни встретила одного– единственного человека, способного понять ее, и этот единственный стоял сейчас возле вафельной печи, и пледы его были припорошены сахарной пудрой.

Дженни вздохнула и остановилась на краю площади – подождать Джона. Булыжники мостовой были увлажнены близостью моря и слизью отбросов. Ветер здесь отдавал рыбой, как и везде в этом городе, отравленном дыханием океана. Площадь была такая же, как сотни других в Беле – вымощенный пятачок, окруженный с трех сторон высокими рахитичными строениями, над которыми вздымала заплесневелые камни сланцево-серая башня с часами, в основание которой был врезан алтарь с выщербленным образом Квиса, загадочного владыки времени. В центре площади побулькивал фонтан в широком водоеме из тесаного гранита. Каждый камень был покрыт сверху белесым налетом, а снизу – черно-зеленым мхом, который, казалось, рос везде во влажном воздухе города. Женщины зачерпывали воду и сплетничали, юбки их были подоткнуты чуть ли не до ляжек, но головы приличия ради покрыты неуклюжими шерстяными вуалями, приколотыми к узлам волос.

В оштукатуренных лабиринтах портовых кварталов нездешний вид Джона внимания не привлекал. Жители трех четвертей королевства и всех южных стран толпились на мощенных камнем наклонных улочках: моряки с бритыми головами и бородами – как шелуха кокосовых орехов; коробейники из западных провинций в допотопных неуклюжих одеяниях, лица укрыты вуалями – как у женщин, так и у мужчин; ростовщики в черном габардине и шапочках, говоривших о том, что это блудные дети, изгнанники из своей страны; проститутки, раскрашенные до последнего дюйма; актеры, фокусники, продавцы шарфов, крысобои, карманники, калеки и бродяги. Некоторые женщины бросали в сторону Дженни, вышедшей в город без вуали, взгляды, исполненные насмешки и неодобрения, и она была весьма раздосадована тем, что взгляды эти ее, честно говоря, рассердили.

– Что ты вообще знаешь о Зиерн?– спросила она.– Чему ее учили в Бездне?

Гарет пожал плечами.

– Не знаю. Кажется, она была вхожа в Пещеры Целителей. Это такое место Бездны, где хранятся вся мудрость и сила целителей– гномов. Больные приезжали к ним из самых дальних стран, и я знаю, что многие маги были с ними связаны.

Дженни кивнула. Даже на севере, где многие и понятия не имели о жизни и обычаях гномов, Каэрдин с величайшим почтением отзывался об огромной власти, накопленной в Пещерах Целителей – в Сердце Бездны Ильфердина.

Через площадь потянулась процессия богомольцев. Священники Кантирита, владыки моря, шествовали, закрыв лица капюшонами, дабы не оскверниться прикосновением нечистых взглядов; из многоголосого бормотания выплывал вой ритуальных флейт. Все обряды, связанные с Двенадцатью Богами, были настолько древними, что слова молитв давно уже утратили смысл, а музыка… Ничего подобного Дженни не слышала даже при дворе.

– А когда Зиерн вернулась в Бел?– спросила она Гарета.

На скулах юноши обозначились желваки.

– После смерти мамы,– глухо отозвался он.– Я… я думаю, мне не стоило тогда сердиться на отца. В ту пору я еще не понимал, каким образом Зиерн может привлекать людей, часто против их воли.– Некоторое время Гарет сосредоточенно разглаживал оборку на рукаве, затем вздохнул.– Я думаю, он нуждался в ком– то, а я был так груб с ним, когда мама умерла!..

Дженни не сказала на это ничего, предоставив ему возможность выбора – продолжать или умолкнуть. С другого конца площади выползала еще одна процессия – на этот раз шли сторонники одного из южных культов, плодящихся в портовых кварталах, как кролики. Темнокожие мужчины и женщины, распевая, били в ладоши, а исхудалый женоподобный жрец с волосами до пояса выплясывал вокруг маленького идола, плывущего над толпой в переносном алтаре, обитом дешевым розовым ситцем. Священники Кантирита, казалось, еще глубже ушли в свои защитные капюшоны, а флейты взвыли с удвоенной силой. Гарет оделил новых пришельцев неодобрительным взглядом, и Дженни вспомнила, что король Бела был также и Первосвященником храма Двенадцати Богов. И Гарет несомненно тоже был воспитан в самом ортодоксальном духе.

Грохот создавал иллюзию уединения. В бурлящей вокруг толпе никому ни до кого не было дела, и спустя минуту Гарет заговорил снова.

– Это случилось на охоте,– объяснил он.– Мы с отцом оба любили охотиться, хотя потом он не выехал в поле ни разу. Мама ненавидела эту забаву, но она любила отца и, если он просил ее, всегда выезжала с нами. Он посмеивался над ее трусостью, но это были не совсем шутки – он не выносит трусов. Она следовала за ним по ужасной местности, вцепившись в луку седла, и все ждала окончания охоты. Потом он обнимал ее, и смеялся, и спрашивал, не набралась ли она храбрости, – такие вот шутки… И так было всегда, насколько я помню. Она иногда лгала ему, что начинает находить в охоте удовольствие, но, когда мне было четыре года, я подсмотрел, как она перед самым выездом разорвала свою амазонку – – персиковую, с серой выпушкой, – так боялась…

– Это была храбрая леди,– тихо сказала Дженни.

Гарет быстро взглянул ей в лицо и тут же отвел глаза.

– Прямой вины отца в этом не было,– сказал он, помолчав.– Но когда это случилось, он решил, что виноват во всем он один. Она упала вместе с лошадью на камни, а с дамского седла спрыгнуть можно лишь в одну сторону. Она умерла через четыре или через пять дней. Это было пять лет назад. Я…– Он запнулся, слова не желали выговариваться.– Я нехорошо повел себя с ним после этого.

Он протер очки неуклюже и неубедительно: на самом деле он вытирал глаза.

– Теперь-то я понимаю, что, будь мама чуть похрабрее, она бы просто сказала ему, что не поедет ни на какую охоту. Не бояться быть высмеянным – это тоже храбрость. Может быть, поэтому я и стал таким храбрецом,– добавил он со слабой усмешкой.– Если бы я тогда понял, что отец винит себя куда строже, чем я его виню…– Он пожал худыми плечами.– Если бы я это понял тогда! Но тогда мне было всего-навсего тринадцать. А когда наконец понял, было уже поздно – появилась Зиерн.

Священники Кантирита скрылись в одном из кривых переулков, зажатых пьяными кренящимися строениями. Ребятня, дурачившаяся вокруг процессии, успокоилась и вернулась к своим играм. Джон шел обратно по выложенным елочкой замшелым камням мостовой, то и дело останавливаясь посмотреть на новое диво: на краснодеревщика, ремонтирующего кресло на каменной тумбе, на неистово жестикулирующих актеров, пока зазывала перед балаганом выкрикивал прохожим наиболее лакомые кусочки интриги. «Никогда он не научится,– усмехнувшись, подумала Дженни,– вести себя как герой из легенды».

– Должно быть, тяжко тебе пришлось,– сказала она.

Гарет вздохнул.

– Через пару лет стало легче,– признался он.– Я возненавидел ее. А потом она лишила меня даже ненависти.– Он покраснел.– А теперь…

Внезапно на площади возникло смятение, похожее на собачью драку. Женский глумливый голос взвыл: «Шлюха!»– и Дженни резко обернулась.

Однако причиной крика было вовсе не отсутствие вуали на ее голове. Маленькая женщина-гном с мягким облаком волос – абрикосовым в убывающем свете дня – робко пробиралась к фонтану. Ее шелковые черные штаны были подсучены до колен, чтобы не замочить их в лужах на продавленной мостовой, а белая туника с богато расшитыми и заботливо заштопанными рукавами говорила о высоком происхождении карлицы и о ее нынешней бедности. Она приостановилась, оглядываясь и болезненно щурясь, затем снова двинулась к фонтану. Маленькая округлая рука нервно стискивала дужку неумело несомого ведра.

Кто-то завопил:

– Эй, миледь! Устала припрятанное зерно пролеживать? А слуги-то нынче – дешевые!

Карлица снова остановилась и закрутила головой, словно ища обидчика, – беспомощная и полуслепая при свете дня. Кто-то кинул в нее сухим собачьим дерьмом. Она подпрыгнула, дернулась, узкие ступни в мягких кожаных башмаках поскользнулись на влажном, неровном камне. Карлица выронила ведро и, упав, быстро перевернулась на четвереньки. Одна из женщин у фонтана под одобрительные смешки товарок спрыгнула с края и пинком отбросила ведро подальше.

– Это научит тебя, как перекупать хлеб у честного люда!

Карлица торопливо подползла к ведру, но стоило ей протянуть руку, как толстая блеклая женщина, самая горластая из сплетниц, облюбовавших фонтан, отбила ведро еще дальше.

– И заговоры чинить против короля!

Карлица встала на колени, озираясь. Кто-то из ребятишек вылетел из собравшейся вокруг толпы и дернул ее за волосы. Карлица крутнулась, пытаясь ухватить его, но озорник уже сгинул. С другой стороны подскочил еще один мальчишка, слишком увлеченный новой игрой, чтобы заметить приближение Джона.

При первых признаках беспорядка Драконья Погибель повернулся к стоящему рядом мужчине, татуированному выходцу с запада, чья одежда состояла в основном из кожаного фартука, какие носят кузнецы, и вручил ему три вафельных пирожных.

– Подержи, пожалуйста.– И, неторопливо пронизав давку вежливой вереницей всевозможных «Простите… Позвольте…», перехватил второго озорника как раз в тот момент, когда тот протянул руку к волосам карлицы.

Гарет уже предвидел, что сейчас произойдет: внешнее добродушие Джона могло обмануть кого угодно, не одних только придворных Зиерн. Внезапно схваченный мальчишка не успел даже завопить, как шлепнулся прямо в фонтан. Чудовищный всплеск окатил всех без исключения женщин на ступеньках, досталось и зевакам. Когда мальчишка вынырнул, кашляя и отплевываясь, Аверсин, нагнувшийся за ведром, снова повернул к нему голову и сказал дружески:

– Твои манеры так же грязны, как и твоя одежда. Непонятно, куда только смотрит твоя мать. Так что купание тебе не повредит во всех смыслах.

Он зачерпнул ведром воды и повернулся к мужчине, оцепеневшему с пирожными в руках. На секунду Дженни показалось, что кузнец швырнет их сейчас в фонтан, но Джон только улыбнулся ему – ослепительно, как солнце на клинке, – и мужчина с недовольным видом отдал пирожные. Из глубины толпы насмешливо закричала женщина:

– У гномихи – любовник!

– Благодарю,– с любезной улыбкой сказал Джон кузнецу.– Извини, что бросил мусор в фонтан, и вообще…

Держа пирожные на весу, он спустился со ступеней и двинулся рядом с карлицей в сторону ее переулка. Дженни, сопровождаемая Гаретом, поспешила вслед, на ходу отметив, что теперь никто не осмеливается к ним приблизиться.

– Джон, ты неисправим,– сказала она.– С тобой все в порядке?

Последний вопрос предназначался карлице, торопливо семенящей короткими кривыми ножками, чтобы не отстать от Драконьей Погибели.

Она подняла на Дженни бледные, почти бесцветные глаза.

– О да! Спасибо. Я бы никогда… Мы всегда ходили к фонтану по ночам, а если вода была нужна днем, посылали девушку, которая на нас работала. Но она ушла…– Широкий рот карлицы кривился, когда она это выговаривала.

– Да я думаю, что ушла. Тоже, видать, из этих,– заметил Джон и, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем за плечо. За ними уже следовала целая толпа, завывая угрожающе: «Предатели! Скупщики! Неблагодарные!», – и много чего похуже. Кто-то швырнул рыбью голову (она щелкнула по юбке Дженни) и проорал что-то насчет старой шлюхи и двух хахалей. Остальные тут же развили эту тему. От бешенства Дженни пробрал озноб вдоль спины. Она готова была проклясть их, не будь они уже прокляты.

– Пирожное хочешь?– с обезоруживающим дружелюбием предложил Джон, и женщина-гном приняла лакомство дрогнувшей рукой.

Гарет, весь красный от неловкости, не произнес пока ни слова.

– Наше счастье,– с набитым ртом заметил Джон,– что фрукты и овощи слишком дороги, а то бы нас точно ими закидали… Сюда, что ли?

Карлица быстро наклонила голову, входя в тень крытого крыльца большого ветхого дома, вклиненного между двух пятиэтажных строений. Задняя его стена обрывалась в стоячую бурую воду канала. Окна были плотно закрыты ставнями, а обваливающаяся штукатурка покрыта мерзкими ругательствами, намалеванными грязью и пометом. Дженни почудилось, что из щели каждого ставня на них с опаской смотрит маленький бесцветный глаз.

Дверь открылась изнутри. Карлица взяла ведро и метнулась в дом, как крот в нору. Джон еле успел выставить руку, не дав трухлявой двери захлопнуться у него перед носом, затем уперся что было сил. Однако невидимый привратник был решителен и обладал крепкими, как и у всех гномов, мышцами.

– Подожди!– взмолился Джон, оскальзываясь на влажном мраморе ступеньки.– Послушай! Мне нужна ваша помощь! Мое имя – Джон Аверсин, я приехал с севера насчет вашего дракона, но я ничего не смогу, если вы не поможете!– Он вклинился плечом в узкую щель.– Пожалуйста!

Дверь с той стороны отпустили так неожиданно, что он, споткнувшись, стремглав влетел внутрь. Из темноты прихожей сипловатый высокий голос, очень похожий на мальчишеский, заговорил в старинной торжественной манере, как гномы обычно говорили при дворе:

– Вниди, чужеземец. Не пристало тебе сокрушать двери обиталища гномов.

Ступив внутрь, Джон и Гарет беспомощно всматривались в темноту, но Дженни с ее колдовским зрением увидела внезапно, что перед ними стоит не кто иной, как старый Дромар, посланник гномов при дворе короля.

Позади него простирался низкий холл, тонущий в глубокой тени. Величественная суровая архитектура древних времен; надо полагать, старый особняк, на чью территорию теперь наступают толпой все эти вонючие шаткие строения, поднятые гораздо позже. На пятнистых стенах были еще местами различимы распадающиеся фрески, а пустота холла наводила на мысль об изящной мебели, ныне порубленной на дрова, и об аристократической беспечности хозяев в отношении топлива. Сейчас это место напоминало пещеру – сырое и мрачное; в плотно прикрытых ставнях лишь несколько щелей пропускали водянистый свет, очерчивающий приземистые колонны и сухую мозаику бассейна для дождевой воды. Над широким поворотом старомодной открытой лестницы Дженни уловила движение на галерее. Там толпились гномы, беспокойно оглядывающие пришельцев из враждебного мира людей.

Снова зазвучал тусклый, мягкий, мальчишеский голос:

– Твое имя известно нам, Джон Аверсин.

– Что ж, тем проще,– отозвался Джон, отряхивая ладони и глядя в бледные глаза круглоголового гнома, остро взглядывающие из-под снежного облака волос.– Было бы несколько утомительно растолковывать все с самого начала, разве что попросить Гарета спеть одну из его баллад.

Легкая улыбка обозначилась на губах гнома, наверное, впервые (предположила Дженни) за долгое время, и он всмотрелся попристальней в выходца из легенды, в данный момент протирающего очки.

– Ты – первый,– сообщил он, проводя гостей в огромную и прохладную пустоту помещения. Зашептались залатанные шелковые одеяния.– Сколько воинов посылал твой отец, принц Гарет? Пятнадцать? Двадцать? И никто из них не пришел сюда, не спросил никого из гномов, что они знают о пришествии дракона! Это нас-то, кто видел его ближе всех!

Гарет смешался.

– Э… Дело в том, что… Король был в ярости…

– А чья вина в том, наследник Уриенов, что в народе пошла молва, будто мы то ли убили тебя, то ли похитили?

Последовало неловкое молчание, в течение которого Гарет розовел под холодным надменным взором гнома.

– Я прошу прощения, Дромар. Мне просто не пришло в голову, что начнут говорить такое… или что вас заподозрят… Но я в самом деле не знал. Я поступил опрометчиво… Мне уже кажется, что я только и делаю, что поступаю опрометчиво.

Старый гном фыркнул.

– Так.– Сплетя узловатые пальцы маленьких рук, он в молчании уставил золотистые глаза на Гарета. Затем кивнул и сказал: – Что ж, лучше поступать опрометчиво, чем бездействовать, Гарет Маглошелдон. В другой раз ты, конечно же, будешь умнее.– Он повернулся, приглашающе повел рукой в дальний конец темной комнаты, где был еле различим стол из черного дерева не более фута высотой, окруженный полопавшимися и заплатанными подушками, брошенными прямо на пол по обычаю гномов.– Воссядьте. Прошу. Так что ты желаешь узнать, Драконья Погибель, о пришествии дракона в Бездну?

– Размеры твари,– немедленно отозвался Джон, стоило им опуститься на колени вокруг стола.– Пока я слышал только сплетни да байки. Кто-нибудь может точно указать его величину?

Сбоку от Дженни пропел высокий мягкий голос карлицы:

– Его крестец был на уровне фриза, вырезанного на колоннах по обе стороны арки, что ведет из Рыночного Зала в Большой Туннель и далее в саму Бездну. Это двенадцать футов, говоря по– людски.

Последовало мгновенное молчание, и Дженни вдруг поняла, что это означает. Потом сказала:

– То есть если пропорции – обычные, то в нем почти сорок футов?

– Да,– сказал Дромар.– Рыночный Зал – первая пещера Бездны, что лежит сразу за Большими Вратами, которые ведут во внешний мир. От внутренних дверей Большого Туннеля до Врат – сотня и еще полсотни футов. Дракон занимал без малого треть этой длины.

Джон сцепил руки на столе перед собой. Лицо его оставалось бесстрастным, но Дженни почувствовала, как дыхание его слегка участилось. Сорок футов. В два раза больше длины того дракона, который чудом не убил его в Вире. И темные извивы туннелей взамен оврага…

– А карта Бездны у вас есть?

Старый гном посмотрел так оскорбленно, словно его спросили, сколько будет стоить ночь с его дочерью. Затем лицо его потемнело, стало упрямым.

– Эти знания запретны для людского рода.

Джон сказал терпеливо:

– Глядя, как с вами здесь поступают, я не могу винить вас за то, что вы не хотите выдать секреты Бездны. Но мне это нужно знать. Атаковать его в лоб бесполезно. Скажите хотя бы, где именно он залег.

– В храме Сармендеса, на первом уровне Бездны,– нехотя отвечал Дромар, и бледные глаза его сузились. Маленький слабый народец как прежде не доверял длинноногим, кровожадным родственникам, загнавшим его тысячелетия назад под землю.– Это прямо у выхода из Большого Туннеля, где он поворачивает вспять от Врат. Владыка света Сармендес был любим людьми, живущими в Бездне, королевскими посланниками и их домочадцами, а также теми, кто был взят в ученичество. Его храм близок к поверхности, ибо люди не любят проникать глубоко в чрево Земли, камень страшит их своим весом, темнота беспокоит. Там залег дракон. Туда он будет стаскивать свое золото.

– А если как-нибудь с тыла?– спросил Джон.– Должен же быть обходной путь! Через ризницу или через комнаты священников…

– Нет,– сказал Дромар, но тут вмешалась карлица:

– Да. Но тебе не найти его, Драконья Погибель.

– Во имя Камня!– Старик резко обернулся к ней, в глазах его плавился гнев.– Умолкни, Мэб! Секреты Бездны не для таких, как он!– Он злобно взглянул на Дженни и добавил:– И не для таких, как она!

Джон поднял руку, прося молчания.

– А почему я его не найду?

Мэб покачала головой. Из-под тяжелых бровей ее круглые, почти бесцветные голубые глаза уставились на него сочувственно и печально.

– Там много ловушек,– просто сказала она.– Пещеры и туннели – это лабиринт. Мы, его обитатели, и то начинаем разбираться в нем лишь к двенадцати-четырнадцати годам. Даже если мы укажем тебе все повороты, которые ты должен будешь сделать, все равно: один-единственный неверный шаг приведет тебя к голодной смерти или к безумию. Люди не выдерживают подземной тьмы. В лабиринте было много фонарей, но теперь они все погасли.

– А карту, значит, не нарисуете?– И когда гномы только посмотрели на него упрямо и загадочно, Джон сказал: – Проклятье! Я же ничего не смогу без вашей помощи! Я весьма сожалею, но выбор у вас один: либо вы доверитесь мне, либо никогда уже не увидите своей Бездны.

Брови Дромара тяжко осели.

– Значит, так тому и быть,– сказал он.

Однако Мэб повернулась покорно и начала подниматься. Глаза посланника сверкнули.

– Нет! Во имя Камня, неужели тебе недостаточно, что сыны человечьи крадут у Бездны секрет за секретом? Ты хочешь помочь им в этом?

– Стыдись!– Мэб сморщила лицо в усмешке.– Хватит с него дракона, почему он должен еще и блуждать в темноте?

– Карту могут украсть!– настаивал Дромар.– Именем Камня, что лежит в Сердце Бездны…

Мэб поднялась на ноги, тряхнула заплатанным шелковым одеянием и неспешно направилась к полке с пергаментами, занимавшей весь угол сумрачного помещения. Вернулась она с тростниковым стилом и несколькими листами потрепанного папируса.

– Та, кого ты боишься, давно уже вызнала путь к Сердцу Бездны,– мягко заметила карлица.– Если уж этот рыцарь-варвар приехал сюда верхом из Уинтерлэнда, чтобы нас выручить, было бы подло не помочь ему.

– А как насчет нее?– Дромар ткнул коротким пальцем, отягощенным самоцветом старой огранки, в сторону Дженни.– Это же ведьма! Ты уверена, что она не будет шпионить и разнюхивать, выкапывая наши секреты, обращая их против нас, оскверняя их, отравляя, как это уже делалось до нее?

Карлица нахмурилась и какое-то время изучала Дженни, задумчиво сморщив широкий рот. Затем снова опустилась на колени и толкнула писчие принадлежности через стол Дромару.

– Вот,– сказала она.– Ты волен нарисовать карту, как тебе угодно. Изобрази на ней все, что сочтешь нужным, а остального – не рисуй.

– Но она же ведьма!– Подозрение и ненависть звучали в голосе старика, и Дженни подумала, что, видно, дорого обошлось Дромару его знакомство с Зиерн.

– Ах,– сказала Мэб и, дотянувшись, взяла маленькие, исцарапанные, мальчишески смуглые руки Дженни в свои. Некоторое время она вглядывалась в ее глаза. Как будто холодные пальчики шевельнули самое сокровенное в сознании, и Дженни поняла, что карлица проникает в ее мысли, как сама она когда-то проникала в мысли Гарета. Мэб тоже была колдуньей!

Она напряглась невольно, но Мэб только улыбнулась и впустила ее в глубины своей души – мягкой и чистой, как вода, но и упрямой, как вода; души без горечи, без сожалений и сомнений, которых столь много таилось в сердце самой Дженни. Она расслабилась, чувствуя себя пристыженной и еще чувствуя, как что– то из мучившего ее растворяется бесследно в этой мудрой пристальности. Дженни понимала уже, что власть карлицы гораздо больше ее собственной, – теплая и мягкая, как солнечный свет.

Когда Мэб заговорила, то обратилась она не к Дромару, а к Дженни.

– Ты боишься за него,– сказала она.– И, наверное, правильно, что боишься.– Она протянула маленькую округлую руку и погладила волосы Дженни.– Запомни только, что дракон – это еще не самое великое зло в этих землях и что смерть – не самое худшее, что может с вами случиться. И с тобой, и с ним.