Драконы погибшего солнца

16. Тассельхоф рассказывает

Дворец, в котором обитала королева-мать, был возведен на краю утеса, возвышавшегося над Квалинести. Подобно всем эльфийским творениям, это здание сливалось с природой, выглядело частью пейзажа, чем, впрочем, и было. Эльфы-Каменщики вытесали его из скалы, на которой он стоял. Издалека дворец казался рощей, выросшей на широком карнизе на краю утеса. Только подойдя ближе, можно было разглядеть тропку, ведшую к нему, а ступившему на нее уже было видно, что деревья в действительности являются стенами, а их ветви – крышей прекрасного строения.

Наружная северная стена главного зала была образована каменистым склоном выступающей террасы утеса. Она вся поросла цветами и небольшими, хрупкими деревцами, в ветвях которых пели птицы, и широкий пенящийся поток воды сбегал по ее склону, то тут, то там образуя прелестные озерца. И, так как среди них были и мелкие, и более глубокие, плеск воды в них различался по тембру, создавая удивительно музыкальную гармонию звуков.

Тассельхофа совершенно покорило то, что водопад низвергался прямо по стене зала, и он тут же принялся карабкаться по камням, отважно скользя по их гладкой, влажной поверхности. Он громко вскрикивал от радости при виде каждого птичьего гнездышка, пытался рвать цветы, но умудрялся лишь с корнем выдирать редкие растения и наконец, когда уже почти добрался до самого потолка, был насильно сведен вниз Калиндасом.

Это в самом деле был Тассельхоф. Чем больше Палин смотрел на него, тем больше убеждался, что это тот самый кендер, которого он знал больше тридцати лет назад. Палин заметил, что и Лорана внимательно наблюдает за кендером и в ее взгляде отчетливо сквозит изумление, смешанное с легким недоверием. Тут магу подумалось, что Тассельхоф все эти тридцать восемь лет мог спокойно бродяжить по миру, пока ему вдруг не взбрело в голову навестить своего друга Карамона.

Но Палин тотчас отбросил эту мысль. Другой кендер, возможно, так бы и сделал, но не Тассельхоф, который был, как часто говаривал Карамон, кендером совершенно уникальным. Впрочем, возможно, не таким уж и уникальным он был, и если бы у людей нашлось время приглядеться к его собратьям, они вполне могли бы обнаружить, что кендеры способны на удивительно верную и преданную дружбу. Но если Тас не бродяжил по миру почти сорок лет, то где же он в таком случае был?

Палин внимательно выслушал рассказ рыцаря о появлении Таса из Усыпальницы наутро после страшной штормовой ночи (это обстоятельство Палин счел особенно примечательным), о том, как узнал его Карамон, о последовавшей вскоре смерти старика и о его последних словах, сказанных Герарду.

– Ваш отец был очень расстроен тем, что не видит рядом своего брата Рейстлина, потому что тот обещал ждать его. И вот тогда ваш отец обратился ко мне с тем поручением, о котором я уже говорил, – закончил свой рассказ Герард. – Он попросил меня отвести Тассельхофа к Даламару. Я полагаю, что речь шла о Темном Даламаре, чародее с довольно зловещей репутацией?

– Думаю, да, – уклончиво ответил Палин, не настроенный выдавать свои мысли.

– Согласно Мере, которой мы, рыцари, обязаны следовать, честь обязывает меня выполнить поручение умирающего. Но, поскольку чародей Даламар уже много лет как исчез из мира и никому не известно, где он находится, я не совсем понимаю, что мне следует делать.

– Я этого также не понимаю, – заметил маг. Последние слова отца заинтриговали его, он прекрасно помнил, как твердо отец верил в то, что Рейстлин не оставит своей земной оболочки, пока его брат-близнец не присоединится к нему.

– Мы ведь близнецы с Рейстлином, – говаривал Карамон, – и поэтому ни один из нас не оставит этого мира и не перейдет в следующий без другого. Боги даровали Рейстлину мирное упокоение, но они разбудили его во время Войны с Хаосом, и тогда-то он и сказал мне, что дождется меня.

Рейстлин действительно однажды возвратился из мира мертвых. Он явился в таверну «Последний Приют» и провел там некоторое время с Карамоном. Как раз тогда он, по словам Карамона, и просил прощения у своего брата-близнеца. Но Палину никогда не приходило в голову подробно расспросить отца об этом и о его вере в своего неверного брата, поскольку, признаться, он считал эти отцовские разговоры довольно пустяшными.

К тому же Палин полагал, что не вправе лишать Карамона его надежд. В конце концов, кто может знать наверняка о том, что происходит с душами умерших?

– Этот кендер утверждает, что он путешествовал во времени и что сюда явился при посредстве магического устройства. – Герард покачал головой и улыбнулся: – По крайней мере, не скажешь, что такой довод догадается привести каждый воришка.

– Никакой это тебе не довод, – вмешался Тас. Он уже несколько раз пытался перебить повествование рыцаря в самых ключевых его точках, так что тот даже напомнил ему о некоем платке, которым может опять воспользоваться. – И я вовсе не крал этот приборчик. Его мне дал Фисбен. И я вправду путешествовал во времени, даже два раза. В первый раз я опоздал, а во второй… я не знаю, что случилось.

– Позвольте мне взглянуть на это магическое устройство, господин Герард, – обратился к рыцарю Палин. – Возможно, это поможет нам получить ответ.

– Сейчас я тебе его покажу! – с готовностью предложил Тас и принялся рыться под рубашкой, заглядывать в отвороты коричневых брючек и ощупывать курточку. – Я точно знаю, что он где-то здесь…

Палин бросил на рыцаря укоризненный взгляд:

– Если этот артефакт так ценен, как вы нам рассказали, почему же вы в таком случае оставили его в распоряжении кендера – если он еще находится в его распоряжении?

– Но я не отдавал его кендеру, господин, – защищался Герард. – Я отбирал его у Таса не знаю сколько раз. Но эта вещь постоянно к нему возвращается, и кендер говорит, что она так устроена.

Сердце Палина забилось чаще, кровь быстрее побежала по жилам, руки, которые, казалось, навсегда остались холодными и онемевшими, словно ожили и согрелись. Лорана непроизвольно поднялась на ноги.

– Палин! Вы не предполагаете, что это… – начала она.

– Нашел! – перебил ее торжествующий голос кендера. Он как раз обнаружил таинственный инструмент в одном из своих ботинков. – Хотите подержать его, Палин? Он вам ничего плохого не сделает.

Этот предмет был достаточно мал, чтобы уместиться в ботинке маленького кендера, но когда Тас принялся доставать его, то пришлось тащить обеими руками и изо всей силы. Хотя Палин не заметил, чтобы предмет изменил форму или увеличился в размере. Было похоже, что форма и размер его оставались неизменными, как бы ни менялись обстоятельства. Если что-то и менялось, так это взгляд наблюдателя, но не сам артефакт.

Древние драгоценные камни – рубины, изумруды, сапфиры, алмазы – сверкали и переливались в солнечном свете, превращая его лучи в радужное сияние на стенах и на полу и ярко освещая полусжатые ладони кендера.

Палин протянул было свою изуродованную руку к инструменту, но заколебался. Внезапно его охватил страх. Страх не перед тем, что этот предмет может причинить ему какой-нибудь вред. Ему было прекрасно известно, что это невозможно. Он видел эту вещь, еще когда был мальчишкой, – отец часто с гордостью показывал ее своим детям. Кроме того, Палин был прекрасно осведомлен о том, как этот артефакт устроен, это много раз описывалось в магических книгах, которые он штудировал в молодости. В Башне Высшего Волшебства хранились изображавшие его рисунки. Это действительно было устройство для путешествий во времени, один из самых великих и мощных магических артефактов, когда-либо созданных Мастерами Башен. Нет, оно не может причинить ему ничего плохого. Но оно может таить в себе для него огромную, неустранимую опасность.

Опыт подсказывал Палину, какое удовольствие он испытает, коснувшись его: он знавал, какое наслаждение доставляет древняя магия, чистая, возлюбленная магия, та, которая приходила к нему свободной, не запятнанной чужими прикосновениями, которая была даром веры и благословением Богов. Ее присутствие и сейчас доносилось до него, но очень слабо, как доносится аромат розовых лепестков, давно высохших между страницами книги. Не аромат, а воспоминание об аромате. Именно потому, что это было всего лишь воспоминание, после наслаждения должна была прийти давно знакомая ему боль – щемящее, горестное чувство потери.

Но он не мог справиться с собой. Побежали мысли о том, что, может быть, именно в этот раз он сумеет удержать свою магию. Может быть – именно сейчас именно эта вещь дарует ему власть над нею. «И магия вернется ко мне», – убеждал он себя.

И Палин прикоснулся к древнему инструменту скрюченными, дрожащими пальцами.

Слава… блеск… власть…

Палин вскрикнул, и его пальцы сомкнулись вокруг устройства. Острые камни впились в его ладонь.

Истина… красота… искусство… жизнь…

Слезы жгли ему веки, текли по его щекам.

Смерть… потери… пустота…

Отчаянные рыдания сотрясли тело мага, хриплые крики сорвались с его уст. Он рыдал надо всем, чего лишился. Он оплакивал смерть своего отца, оплакивал три луны, исчезнувшие с небосвода, оплакивал свои изуродованные руки, оплакивал собственное предательство, оплакивал все, во что верил прежде, оплакивал свою слабость, оплакивал свое безнадежное желание вновь обрести счастье творить.

– Он, видимо, заболел. Может быть, ему надо чем-то помочь? – неловко спросил Герард.

– Нет, не надо. Оставьте его, пожалуйста, господин рыцарь, – мягко попросила Лорана. – Мы не в силах помочь ему. Нам ничего и не нужно делать. Ему необходимо было это пережить. Хотя сейчас он страдает, потом это принесет ему облегчение.

– Ох, Палин, извини меня, пожалуйста! – вскричал Тассельхоф. – Я понятия не имел, что эта штука такая опасная. Честно! Я просто не знал. Мне она ни разу не делала больно!

– Уж конечно, тебе она не делала больно, ничтожный ты кендер! – Боль разрасталась внутри него, она угнездилась у самого сердца и обвила его кольцами, и теперь несчастное сердце мага билось, как птица, стиснутая кольцами удава. – Для тебя это всего лишь игрушка! А для меня это страшный яд, который несет с собой волшебные сны. Но зато, когда они кончаются, – его голос дрогнул и прервался, – пробуждение дарит мне мои проклятые кандалы и мое отчаяние, вновь бросая в горькую реальность мира.

Он сжал в ладонях инструмент, погасив сияние драгоценностей.

– Когда-то, – Палин с большим трудом выдавливал из себя слова, – я мог бы создать великолепный и мощный артефакт, не хуже этого. Когда-то, возможно, я мог бы и стать тем, кем ты меня объявил, – Магистром Ордена Белых Одежд. Передо мной расстилалось будущее, подобное тому, какое предсказал мне мой дядя. Я мог бы стать чародеем, настоящим чародеем, талантливым, могущественным, обладающим сказочной мощью. Вот я смотрю сейчас на эту вещь и вижу все это перед собой, но стоит мне глянуть в зеркало, и отражение напоминает мне, кем я стал в действительности. О, как далеки друг от друга эти два образа!

Он разжал пальцы. Глаза, залитые слезами, слепо моргали, он не видел перед собой магического устройства, но был ослеплен блеском его камней. Подмигивавшим, манящим, насмехавшимся.

– Моя магическая сила тает с каждым днем. А без магии что нам останется? Только надежда на то, что смерть лучше, чем эта унизительная жизнь!

– Палин, вам не подобает так говорить! – Голос Лораны звучал непривычно сурово. – Когда-то, перед Войной Копья, мы тоже так думали. Я помню, как Рейстлин рассказывал в таких случаях о моркови, подвешенной перед носом запряженной в телегу клячи, из-за которой несчастное животное стремится идти быстрее. Но мы все равно шли и шли вперед, пока наконец наши усилия не были вознаграждены. И мы получили награду.

– Получили, я точно помню, – быстро вмешался Тас. – Я помню, как съел ту морковку.

– Получили, и по заслугам, – горько усмехнулся Палин. – Только наградой для нас оказалась жизнь в этом расколотом мире.

Магический артефакт, покоясь в его ладонях, вызывал, как казалось Палину, боль, на самом же деле это он сам так сильно сжал его, что острые грани камней порезали кожу. Но Палин никак не мог выпустить его из рук, он жадно обнимал пальцами, словно лаская. Он предпочитал такую боль прежнему онемению.

Герард смущенно кашлянул.

– Я правильно понимаю, господин, – осторожно начал он, – что эта вещь является мощным магическим артефактом из Четвертого Века?

– Совершенно правильно.

Все ожидали, что он что-нибудь добавит, но Палин молчал. Ему страшно хотелось уйти, остаться одному, наедине со своими мыслями, которые метались сейчас у него в голове подобно тому, как мечутся по полу крысы, застигнутые ярким огнем. Одни ныряют в темные дыры, другие, извиваясь, пытаются заползти под что-нибудь, некоторые злобно таращат блестящие глазки на яркий свет. А он должен оставаться тут, выносить их глупость, их идиотские вопросы. И даже выслушивать продолжение истории Таса.

– Расскажи мне, что произошло потом, Тас, – заговорил, взяв наконец себя в руки, Палин. – Только, пожалуйста, без этих твоих мамонтов. То, о чем мы говорим сейчас, слишком важно.

– Я понимаю, – сразу посерьезнел Тас. – Я расскажу всю правду, обещаю. Это началось в тот день, когда я пришел на похороны одного очень милого кендера, с которым мы как раз накануне познакомились. У него произошла неприятная стычка с гоблином. И так получилось, что он… – Тут Тас заметил предостерегающий взгляд Палина и заторопился: – Впрочем, не будем об этом. Я расскажу вам эту историю как-нибудь в другой раз. В общем, во время этих похорон мне вдруг пришло в голову, что лишь очень немногие кендеры доживают до такого возраста, что их можно назвать старыми. А я к тому же прожил уже много дольше большинства моих знакомых кендеров и потому подумал, что, похоже, Карамон переживет меня. А мне ужасно, ужасно хотелось сделать одну вещь до того, как я умру.

Мне хотелось рассказать всем, каким отличным другом был для меня Карамон. И я, конечно, решил, что самое лучшее – рассказать об этом на его похоронах; но если Карамон переживет меня, то прийти на его похороны мне будет немножко трудно.

В общем, однажды я рассказал об этом Фисбену и все доходчиво объяснил, и он сказал, что все понял, и что я придумал очень хорошую штуку, очень благородную, и что он обязательно что-нибудь устроит. И он вправду устроил. Он дал мне эту вещь и сказал, что я могу выступить на похоронах Карамона, если с ее помощью перееду во времени в тот день, когда они должны состояться. И он рассказал мне, как она работает, и строго велел прыгнуть вперед, рассказать то, что я хотел, на похоронах, а потом сразу прыгать обратно. «И не вздумай лоботрясничать», – еще сказал он. Между прочим, – тут голос Таса зазвучал очень встревоженно, – вы не думаете, что это мое путешествие с Герардом он мог бы счесть «лоботрясничаньем», а? Потому что вообще-то мне очень нравится тут, и мне гораздо приятней повидаться со старыми друзьями, чем лежать там под чьей-то огромной дурацкой ногой.

– Тас, продолжай, пожалуйста, свою историю, – сдерживаясь, сказал Палин. – Мы обсудим это попозже.

– Ну ладно. Итак, я взял эту штуку в руку и прыгнул вперед, но вы же все хорошо знаете, как Фисбен вечно все путал. Он всегда забывал свое имя, или искал шляпу, когда она была прямо у него на голове, или забывал свое лучшее огненное заклятие. В общем, он, наверное, просчитался, потому что когда я прыгнул вперед во времени в первый раз, то похороны уже закончились, и я все пропустил. Вернее, не все, я прыгнул как раз вовремя, чтобы успеть на поминки. И хотя я очень мило провел время, и всех там с удовольствием навестил, и слоеные пирожки с кремом из взбитого сыра, которые приготовила Йенна, были просто первоклассные, мне, конечно, не удалось сделать то, для чего я, собственно, прыгал. Помня, что я обещал Фисбену не «лоботрясничать», я решил возвратиться. К тому же, если честно, – тут Тас потупился и принялся ковырять пол носком ботинка, – я совсем забыл, что собирался сказать на похоронах Карамона. Ну скажите, как же мне было не забыть? Как раз шла Война с Хаосом, и мы сражались с неупокоенными, и я встретил Дугана и Ашу, ну знаешь, твою жену, Палин. Все было жуть как интересно и волнующе. А затем мир вообще как будто пришел к концу, и тут еще эта нога, которая, того и гляди, раздавит меня в лепешку, – в общем, как раз тогда я вспомнил, что еще не выступал на похоронах Карамона. Поэтому я очень быстро включил эту штуку снова и прыгнул сюда, чтобы рассказать, каким отличным другом был мне Карамон, пока нога не раздавила меня совсем.

Герард затряс головой:

– Это же просто смешно.

– Извините, – с суровой вежливостью проговорил Тас. – Перебивать невежливо. Короче, я снова очутился здесь и как раз в той могилке, где Герард нашел меня. Потом мы пошли к Карамону, и мне удалось рассказать ему все, что я собирался сказать на похоронах, и ему очень понравилось, только все было совсем по-другому, чем в первый раз. Об этом я тоже рассказал Карамону, и он почти перепугался, но потом сразу упал и умер, и не успел ничего насчет этого предпринять. А тут он еще Рейстлина никак не мог найти, хотя знал, что тот не может без него, своего близнеца, уйти в иной мир. Вот поэтому, я думаю, он и сказал, что мне нужно поговорить с Даламаром. – Тут Тас сделал глубокий вдох, на который у него не было времени, пока он говорил, и закончил свою речь: – И потому-то я здесь.

– Вы верите в это, госпожа? – спросил Герард.

– Я не знаю, право, можно ли в это верить, – тихо произнесла Лорана и взглянула на Палина. Но тот тщательно избегал ее взгляда и притворился, что изучает артефакт, ища ответы на мучившие их вопросы на сверкавших поверхностях драгоценных камней.

– Тас, – не желая выдавать хода своих мыслей, Палин заговорил о другом, – расскажи мне, пожалуйста, все, что ты помнишь о первых, «правильных» похоронах моего отца.

Тассельхоф начал новый рассказ, описывая прибытие Даламара, госпожи Крисании, Речного Ветра и Золотой Луны. Он рассказал и о том, как приехал представитель Соламнийских Рыцарей из самой Башни Верховного Жреца, и Гилтас из Квалинести, и Сильванеш из Сильванести, и Портиос с Эльханой, которая была такой же прекрасной, как и всегда.

– И ты, Лорана, там тоже была – и сказала, что ужасно счастлива, потому что сбывается самая заветная твоя мечта о том, чтобы эльфийские королевства жили в мире и братстве.

– Он же прямо сейчас это выдумал, – нетерпеливо перебил Герард. – Обычная история о том, «что могло бы быть».

– Что могло бы быть, – повторил Палин словно про себя, следя за игрой солнечных лучей на гранях магического устройства. – У моего отца тоже была история о том, что могло бы быть. – И он взглянул на Таса. – Ты когда-то путешествовал во времени с моим отцом, так ведь?

– Я тут ни при чем, – быстро сказал кендер. – Мы с Карамоном просто немного промахнулись. Понимаете, мы хотели вернуться в наш триста пятьдесят шестой, но ошиблись и оказались в триста пятьдесят восьмом, но не в том триста пятьдесят восьмом, который настоящий триста пятьдесят восьмой, а в каком-то совершенно ужасном триста пятьдесят восьмом, в котором была и могила Тики, и совершенно мертвая Бупу, и даже труп самого Карамона. Но тот триста пятьдесят восьмой никогда не наступил, к счастью, потому что мы с Карамоном вернулись как раз вовремя, чтобы убедиться, что Рейстлин не стал Богом.

– Карамон когда-то рассказывал мне эту историю, – неуверенно протянул Герард, – но я подумал… Ну, он был уже немолодой человек и любил рассказывать разные легенды, и я часто не принимал его всерьез.

– Мой отец верил в то, что это происходило на самом деле, – сдержанно отозвался Палин.

– Но, Палин, разве вы верите в это? – настойчиво заговорила Лорана. – Вернее, что более важно, верите ли вы в то, что история Таса правдива? Что он действительно путешествовал во времени? Что вы об этом думаете?

– Я думаю, что мне следует больше узнать об этом инструменте, – последовал ответ, – и, например, о том, почему мой отец настаивал, чтобы его передали Даламару. А Даламар, нужно заметить, был единственным, кто присутствовал при использовании моим отцом этого артефакта.

– Еще там был я! – напомнил Тас. – И сейчас я тоже здесь!

– Да, действительно. – Взгляд Палина был холоден. – Ты здесь.

В его сознании зрела одна мысль. Пока это была только искра, крохотный язычок пламени, еле освещавший пустую и огромную тьму. Но и его было достаточно, чтобы крысы бросились врассыпную.

– Но вы не можете обратиться к Даламару, – резонно возразила Лорана. – Никто не видел его после того, как он вернулся с Войны с Хаосом.

– Вы не правы, Лорана. Есть некто, кто видел Даламара перед его таинственным исчезновением, – это его любовница Йенна. Она, правда, всегда заявляет о том, что понятия не имеет, где он, но я ей не верю. И единственная, кто может что-нибудь знать об этом артефакте, – это Йенна.

– Где живет эта Йенна? – спросил Герард. – Ваш отец поручил мне доставить кендера и этот предмет Даламару, возможно, мне не удастся это сделать, но, по крайней мере, я смогу помочь вам и кендеру добраться…

Палин покачал головой:

– Это невозможно, господин рыцарь. Госпожа Йенна живет в Палантасе, городе, который находится в полной власти Рыцарей Тьмы.

– Как и Квалинести, – с легкой улыбкой заметил Герард.

– Проскользнуть незамеченным сквозь поросшие густыми лесами границы Квалинести – это одно, – возразил Палин, – но войти в укрепленный и бдительно охраняемый город – это совсем другое. Я уж не говорю о том, что такое путешествие может продолжаться слишком долго; проще было бы встретиться с Йенной на полпути. Например, в Утехе.

– Но разве сумеет Йенна оставить Палантас? – вступила в разговор Лорана. – Я полагала, что Рыцари Тьмы не только не впускают никого в этот город, но и не выпускают оттуда.

– Такие ограничения, возможно, и существуют для рядовых путешественников, – сухо ответил Палин, – но не для госпожи Йенны. Она позаботилась о том, чтобы установить сердечные отношения с рыцарями, едва они захватили город. Очень хорошие отношения, если вы меня понимаете. Годы ее юности давно миновали, но она все еще остается весьма привлекательной женщиной. К тому же одной из самых богатых во всей Соламнии, и, кроме того, очень сильным магом. Нет, Лорана, Йенне не составит труда совершить путешествие в Утеху. – С этими словами он поднялся на ноги. Ему положительно необходимо было остаться одному, наедине со своими мыслями.

– Но разве ее магические силы не иссякают подобно вашим? – вновь спросила Лорана.

Он недовольно поджал губы. Палин не любил говорить об этом, подобно тому как другие не любят говорить о болезнях.

– В распоряжении госпожи Йенны имеются определенные артефакты, которые позволяют ей продолжать работу. Так же как в моем распоряжении имеются другие артефакты, позволяющие работать мне. Их, к сожалению, не так много, – добавил он кисло, – но тем не менее они есть.

– Похоже, что вы предложили удачный план, – согласилась Лорана. – Но каким образом вы вернетесь в Утеху? Дороги закрыты, и…

Палин закусил губу, подавляя обидные слова, готовые сорваться с его губ. Неужели это никогда не кончится?

– Не для Рыцаря Тьмы, госпожа, – ответил за него Герард. – Я готов лично сопровождать вас, – обратился он к Палину. – Сюда я прибыл в сопровождении арестованного кендера, обратно могу возвратиться с «арестованным» магом.

– Да, да, это хорошая мысль, – нетерпеливо сказал Палин. – Обдумайте, пожалуйста, детали. – Он уже направился к выходу, торопясь в спасительную тишину своей комнаты, но тут ему в голову пришло еще кое-что требовавшее ответа. Он замедлил шаги и обратился к рыцарю:

– Кому-нибудь еще известно об этом устройстве?

– Думаю, да, – ответил Герард. – Кендер не стал делать из этого секрета.

– В таком случае нам не следует терять времени. Я попробую войти в контакт с Йенной.

– Как вы это сделаете? – спросила Лорана.

– Я же сказал, что в моем распоряжении еще остаются кое-какие возможности, – скривил губы Палин. – Хотя и немного.

Он опять устремился к выходу и решительно, не оглядываясь, покинул комнату. Да и зачем ему было оборачиваться? Он и так знал, что оставил Лорану обиженной, ее укоризненный взгляд следовал за ним, как доброе привидение. Ему сразу стало стыдно, и Палин едва не вернулся. В конце концов, он был ее гостем, и она даже рисковала жизнью, предоставляя ему кров. На мгновение он заколебался, но затем продолжил свой путь.

«Нет, – мрачно думал он. – Лорана не понимает меня. Как не понимала меня Аша. Как не понимает этот высокомерный и чванливый рыцарь. Ни один из них не в состоянии что-либо понять. Откуда им знать, через что мне пришлось пройти, какие страдания пришлось вынести? Им даже в голову не может прийти, что я потерял, чего я лишился.

Когда-то, – кричала в нем боль, – когда-то я мог коснуться разума Богов!»

Он приостановился, вслушиваясь в тишину вокруг, надеясь услышать тихий голос, способный ответить немому крику его горестных дум.

Но, как и всегда, ответом ему была тишина. Лишь пустое эхо вторило его мыслям.

«Они думают, что я вышел из темницы. Они думают, что моя пытка окончена.

Как же они ошибаются!

Мои мучения повторяются день за днем. Пытка будет длиться бесконечно. Я заточен в серых стенах, я валяюсь в собственной блевотине. Кости моего духа трещат и крошатся. Мой голод так страшен, что я пожираю сам себя. Моя жажда так велика, что я пью собственную кровь. Вот во что я превратился».

Достигнув наконец своей комнаты, Палин кинулся в нее, как в убежище. Он поспешно захлопнул за собой дверь и даже подтащил стул, чтобы подпереть ее. Ни одному эльфу даже не пришло бы в голову тревожить того, кто стремился остаться в одиночестве, но Палин не мог доверять никому.

Немного успокоившись, он сел за письменный стол, хотя не собирался писать. Медленно он прикоснулся кончиками пальцев к тонкому серебряному кольцу серьги, которую носил в ухе. Затем проговорил слова заклинания, слова, которые, возможно, ничего не значили, так как не было никого, кто бы их слушал. Иногда артефакты работали без ритуальных заговоров, иногда только с ними, а иногда они не работали ни при каких обстоятельствах. В последние дни это случалось все чаще и чаще.

Он еще раз повторил заклинание и тихо позвал: «Йенна».

Однажды один нищенствующий колдун продал ей шесть серебряных сережек. Уклонившись от вопроса о том, откуда они у него взялись, он лишь пробормотал что-то о своем умершем родственнике, которому они принадлежали.

Йенна на это заметила Палину:

– Разумеется, когда-то они кому-то принадлежали. Но это не значит, что он получил их в наследство. Скорее всего, украл.

Она не стала допытываться до истины. Многие вполне респектабельные маги – включая самого Палина – в своих отчаянных поисках магических инструментов не гнушались ни мародерством, ни кладбищенским грабежом. Колдун рассказал, как действуют эти серьги, и сказал, что ни за что не продал бы их, если б не крайняя нужда.

Йенна заплатила ему внушительную сумму и, вместо того чтобы с выгодой продать их, отдала одну Палину, другую – его сыну Алину. Она не стала рассказывать Палину, кто носит остальные серьги.

Да он и не спрашивал. Были времена, когда маги Ордена доверяли друг другу. Но в нынешние нерадостные дни, когда магия так резко стала увядать, каждый из них лишь с подозрением поглядывал на другого, размышляя: «Не может ли он больше, чем я? Не нашел ли он что-то, что нужно мне самому? Не больше ли у него власти, чем у меня?»

Ответа не было. Вздохнув, Палин снова повторил слова заклинания и потер металлическое колечко пальцами. Когда-то, когда он впервые прикоснулся к нему, заговор срабатывал моментально. Сейчас ему приходилось делать три-четыре попытки, всякий раз холодея от страха при мысли, что и этого может оказаться недостаточно.

– Йенна! – настойчиво звал он.

Что-то легкое и почти неуловимое, как крылышко насекомого, коснулось его лица. Раздосадованный, он отмахнулся, внимание его отвлеклось. И Палин поискал глазами, что же пролетело около него, но ничего не увидел. Он настроился, чтобы произнести заклинание еще раз, но тут мысли Йенны ответили ему.

– Палин…

Он сосредоточился, стараясь сделать послание как можно короче на случай, если связь сразу прервется.

– Срочная необходимость. Встретимся в Утехе. Немедленно.

– Отправляюсь.

Йенна больше ничего не сказала, не желая тратить ни времени, ни собственных сил на вопросы. Она доверяла ему. Он не стал бы обращаться к ней, не имея для этого серьезных причин.

Палин опустил глаза на магическое устройство, которое продолжал бережно держать в руках.

«Станет ли оно ключом от моей темницы? – мысленно спросил он себя. – Или это еще один взмах кнута над моей головой?»

– Он очень изменился, – заметил Герард после того, как Палин покинул зал. – Я бы просто не узнал его. И то, как он говорил о своем отце… – Он покачал головой.

– Где бы Карамон сейчас ни был, я уверена, он понимает сына. Палин действительно очень переменился, но кто бы не переменился в таких ужасных обстоятельствах? Не думаю, что кто-то из нас узнает когда-либо о том, какие пытки ему пришлось вынести от рук серых магов. Кстати, о серых магах. Как вы планируете совершить путешествие в Утеху? – Королева-мать была достаточно опытным царедворцем, чтобы вести разговоры в нужном ей направлении, избегая неприятных моментов. А о Палине ей говорить не хотелось.

– У меня есть лошадь, мой вороной. Возможно, Палин согласится отправиться в путь на пони, на котором я вез сюда кендера?

– А я, значит, буду скакать на Черныше вместе с вами? – радостно заверещал Тас. – Хотя вряд ли мой веселый пони полюбит Палина, но, если я поговорю с ним, может…

– Ты вообще не поедешь, – решительно прервал его рыцарь.

– Не поеду? – поразился Тас. – Но я же тебе нужен!

Герард проигнорировал это заявление, которое, возможно, из всех заявлений, сделанных в ходе человеческой истории, и в самом деле больше всего заслуживало того, чтобы быть проигнорированным.

– Путешествие займет много дней, но тут ничего не поделаешь. Мне кажется, это единственный путь…

– У меня есть другое предложение, – прервала его Лорана. – Вас могут отвезти в Утеху грифоны. Они привезли Палина сюда и вполне могут увезти его обратно, и вас вместе с ним. Мой сокол Ясное Перо передаст им весть. Грифоны будут здесь послезавтра, и вы с Палином достигнете Утехи в тот же день к вечеру.

Перед мысленным взором Герарда мелькнула живенькая картинка его полета на спине грифона. Правильнее ее было бы назвать картинкой его падения со спины грифона – одно мгновение, и вот он уже лежит на земле, вдребезги разбившись о камни. Он покраснел и стал подыскивать ответ, который не показал бы его отъявленным трусом.

– Но помещусь ли я на грифоне? Может быть, нам придется отправиться срочно?

– Чепуха. Небольшой отдых вам просто необходим. – Лорана подавила улыбку, прекрасно поняв истинную причину его колебаний. – Это даст вам неделю времени, и, кроме того, как заметил Палин, мы должны действовать быстро, пока Берилл не узнала о том, какой ценный артефакт находится в ее владениях. Завтра ночью, после того как стемнеет, Калиндас отведет вас в нужное место.

– Никогда в жизни не летал на грифонах, – сделал легкий намек Тас. – Во всяком случае, что-то не припоминаю. Вот мой дядюшка Пружина один раз летал. И он рассказывал, что…

– Ни в коем случае, – отрезал Герард. – Абсолютно исключено. Ты останешься здесь, с королевой-матерью, если она на это согласится. Это и без тебя будет достаточно опасно, так что… – Тут его слова внезапно были прерваны.

Магический артефакт опять находился в собственности у кендера. Тассельхоф только что нащупал его у себя под рубашкой.

А далеко от Квалинести, хотя и не настолько далеко, чтобы ее глаз не мог видеть, а ухо слышать, великая зеленая драконица Берилл отдыхала в беседке, сплошь увитой перепутанными и непомерно разросшимися лозами дикого винограда, и мысленно растравляла свои раны воспоминаниями о когда-либо нанесенных ей обидах. Они жгли и жалили ее подобно назойливому паразиту, и, стоило ей добраться до саднящего места, мгновенно перекидывались на другое, так что ей было совершенно не под силу избавиться от них.

Самой болезненней раной была, конечно, ее родственница – великая красная драконица, чудовищный червяк, которого Берилл страшилась больше всего на свете, хотя скорее дала бы ощипать свои крылья до последней чешуйки и завязать свой великолепный зеленый хвост узлами, нежели призналась бы в этом. В нем, в этом страхе, и была главная причина того, что три года назад Берилл согласилась заключить пакт. Мысленно она уже видела собственный череп в качестве украшения тотемного зала Малис. А Берилл не только дорожила им, но и поклялась ни за что не доставить своей драгоценной мерзкой проклятой красной родственнице такого удовольствия.

Перемирие между драконами в свое время сослужило им хорошую службу. Во-первых, оно прекратило Битву Драконов, в ходе которой они уничтожали не только людей, но и друг друга. Драконы, которым удалось сохранить не только жизнь, но и свою мощь, разделили Ансалон на части и оставили некоторые спорные земли, например Абанасинию, нетронутыми.

Мир продолжался около года, затем стал трещать по всем направлениям. Когда Берилл почувствовала ослабление своих сил, она обвинила в этом эльфов и людей, хотя прекрасно знала, на ком лежит настоящая вина. Ее магию крала Малис. Неудивительно, что этой злобной твари теперь нет необходимости убивать себе подобных! Она отыскала способ выдаивать из других драконов их силу! Магия Берилл была ее главной защитой против ее более сильной противницы. Без этой магии зеленая драконица оставалась беспомощной, как овражный гном.

Ночь застала Берилл в размышлениях. Темнота окутала ее беседку, словно еще один, но несравненно больший виноградник. Она погрузилась в дремоту, убаюканная собственными злыми замыслами и планами мести. Ей снилось, что она отыскала наконец Башню Высшего Волшебства в Вайрете, обвилась вокруг нее своим огромным телом и начала высасывать из нее магию. Она пила и пила, и колдовство вливалось в нее теплой и сладкой струей, похожей на кровь золотого дракона…

– О, Величественная! – ворвался внезапно в ее приятное сновидение шипящий голос.

Берилл мигнула и зафыркала, ее ядовитое дыхание заклубилось между листьями.

– Ну что еще? – грубо спросила она, вглядываясь в ту сторону, откуда шел шипящий голос. Берилл прекрасно видела в темноте, и потому ей не требовалось освещение.

– Посланник из Квалиноста, – ответил ей драконид. – Он заявляет, что новости срочные, иначе я не посмел бы беспокоить вас.

– Впусти его.

Драконид поклонился и вышел, пропустив на свое место другого – драконида по имени Гроул, одного из любимцев Берилл, гонца, постоянно курсировавшего между ее берлогой и Квалиностом, доставляя ей новости. Дракониды были созданы в ходе Войны Копья, когда маги Черных Одежд и жрецы Тьмы, присягнувшие на верность Такхизис, выкрали яйца добрых драконов и оживили зародыши, дав им жизнь в виде крылатых ящеролюдей. Подобно всем представителям его рода, драконид уверенно ходил на двух крепких и сильных лапах, но бегал на всех четырех, пользуясь крыльями, чтобы для увеличения скорости лететь невысоко над землей. Все его тело покрывала чешуя, имевшая тусклый металлический блеск. Одеждой он не злоупотреблял, так как она мешала его стремительным передвижениям. Будучи гонцом, он и оружия почти не носил, только короткий меч, который крепил на спине между крыльями.

Теперь Берилл окончательно проснулась. Обычно очень сдержанный в проявлении своих чувств, Гроул казался сегодня чрезвычайно довольным собой. В его глазах читалось волнение, рот щерился в широкой ухмылке, обнажившей клыки. Кончик языка дрожал в его пасти.

Берилл зашевелилась и перекатилась с боку на бок, устраиваясь поудобнее и зарываясь поглубже в навоз, выстилавший пол беседки. Разложив несколько лоз на своем жирным теле, она задрапировала их на манер одеяла.

– Новости из Квалиноста? – небрежно спросила она. Драконы не любили выказывать нетерпение.

– Да, Величественная. – И Гроул подвинулся вперед, вплотную к одному из гигантских когтей ее передней лапы. – Интереснейшие новости, касающиеся королевы-матери, нашей Лораны.

– В самом деле? Этот дурак Медан по-прежнему влюблен в нее?

– Конечно, влюблен. – Драконид отмахнулся от такой старой информации. – Наши шпионы докладывают, что он старается всячески прикрывать и защищать ее. В конце концов, это не так уж плохо, о Величественная. Пусть королева-мать считает себя неуязвимой, а мы тем временем выясним, что там затевают эльфы.

– Так, – кивнула Берилл. – Пока Медан не забывает о своих обязательствах перед нами, я могу позволить ему эту небольшую шалость. До сих пор он служил мне неплохо, и к тому же с ним очень легко управиться. Что же еще? Ведь что-то есть, я не сомневаюсь…

Берилл прижала голову к земле, опустив ее до уровня головы собеседника и пристально глядя ему в глаза. Его волнение передалось и ей. Она почти чувствовала, как ее пробирает дрожь ожидания, ее хвост подрагивал, когти глубоко зарылись в смердевший пол.

Гроул подвинулся ближе:

– Несколько дней назад я докладывал вам, что один маг из породы людей, Палин Маджере, скрывается в доме королевы-матери. Мы с вами еще задумались над причинами его появления там. Вы предположили, что он ищет утерянные магические инструменты.

– Помню, – кратко ответила Берилл. – Продолжай.

– Я счастлив сообщить тебе, о Величественная, что один из них он отыскал.

– Отыскал? – Глаза Берилл загорелись, облив драконида зеленым светом. – И какой же инструмент он отыскал?

– Согласно донесениям эльфов, это устройство как-то связано с путешествиями во времени. Им некоторое время обладал какой-то кендер, который заявлял, что он явился из другого времени, предшествовавшего Войне с Хаосом.

Берилл фыркнула, и лежбище заполнили ядовитые, отвратительно пахнувшие пары. Драконид поперхнулся и закашлялся.

– Эти хулиганы еще не такие глупости могут говорить. Если это все, то…

– Нет, нет, о Величественная. – Гроул поспешил договорить, пока еще был в состоянии дышать. – Эльфы докладывают, что Палин Маджере безумно доволен своей находкой. Так доволен, что планирует покинуть Квалиност, взяв с собой этот предмет для изучения.

– Планирует изучать, значит? – Берилл расслабилась и еще раз перекатилась с боку на бок. – И очень доволен? В таком случае этот инструмент должен действительно быть очень сильным. У него есть чутье на такие вещи, я так и сказала этим Серым, когда они хотели прикончить его. «Пусть живет, – сказала я им, – и наведет нас на магию, как свинья наводит на трюфели». Как нам добраться до него?

– Послезавтра, о Величественная, маг с кендером планируют оставить Квалинести. Их встретит грифон, который полетит с ними в Утеху. Вам представится прекрасная возможность схватить их.

– Возвращайся в Квалиност. Проинформируй Медана…

– Простите меня, о Величественная. Мне не дозволено являться к маршалу. Он считает меня и мне подобных отвратительными.

– С каждым днем он все больше походит на эльфов, – прорычала Берилл. – Однажды утром он проснется остроухим.

– Я могу послать моего информатора передать ему информацию. Таким образом я и действую обычно. Заодно я получаю сведения о происходящем в доме маршала.

– Рада за тебя. Приказываю. Пусть твой шпион доложит маршалу Медану, что мне нужно, чтобы этого мага схватили и доставили живым. Привести его следует ко мне, имей это в виду. Никаких безмозглых Серых Рыцарей.

– Да, о Величественная. – Гроул направился к выходу, но, помедлив, обернулся назад.

– Вы доверяете маршалу дело такой важности?

– Конечно нет, – презрительно прошипела Берилл. – О чем тут говорить? Но я приму некоторые меры. Ступай!

Маршал Медан обыкновенно завтракал в саду, где мог любоваться восходом солнца. Его стол и кресло располагались на каменистом уступе рядом с небольшим прудом, настолько густо заросшем водяными лилиями, что они почти скрывали воду. Ближайший куст белой калины осыпал стол крохотными цветками. Покончив с завтраком, Медан принялся читать только что прибывшие донесения и составлять приказы на день. Часто он ненадолго отвлекался от работы, чтобы бросить свежих хлебных крошек рыбкам, которые так привыкли к этому, что по утрам они обычно подплывали к поверхности воды, ожидая его прихода.

– Господин, – адъютант маршала уже стоял рядом с ним, раздраженно отряхивая крошечные цветки с черного мундира, – один эльф хотел бы вас видеть. Из дворцовой прислуги королевы-матери.

– Наш информатор?

– Да, господин.

– Немедленно введите.

Адъютант сморщился, чихнул и, пробормотав что-то неразборчивое, вышел.

Медан пригубил вино, затем неторопливо вынул из ножен кинжал, который постоянно носил на поясе, и положил его на стол на самое видное место. Такие меры предосторожности были не случайны. Много лет назад, когда он только прибыл в Квалинести, чтобы занять свой пост, была сделана попытка покушения на него. У нападавших ничего не вышло, они были схвачены, а затем, после пыток и четвертования, повешены. Их растерзанные тела бросили на съедение хищным птицам.

Но в последнее время действия повстанческих сил стали более смелыми, даже дерзкими. Особенно беспокоил его один из повстанцев, о котором было известно, что это женщина, чьи красота, отвага и отчаянные подвиги вызвали восхищение порабощенных эльфов. Они даже наградили ее прозвищем Львица из-за густой гривы золотых волос. Эта женщина и ее банда мятежников нападали на снабженческие фургоны, на дозорные патрули, на тайных связных и вообще всячески отравляли спокойную жизнь Медана в кругу квалинестийских эльфов.

Кто-то, несомненно, поставлял повстанцам информацию о передвижениях войск, о времени патрулирования, о местах назначения багажных перевозок. Медан стал добиваться обеспечения полнейшей секретности, удалив из своего окружения всех эльфов, кроме своего садовника, конечно, и потребовал от префекта Палтайнона и других эльфов, сотрудничавших с Рыцарями Тьмы, большей осмотрительности в том, что касалось тем и мест их бесед. Но обеспечение полнейшей секретности было довольно затруднительным в стране, где белка, грызущая орешки на подоконнике, вполне могла разглядывать при этом секретные карты, запоминая диспозицию ваших войск.

Адъютант маршала уже возвращался в сопровождении эльфа, следовавшего за ним на почтительном расстоянии с черенком сирени в руке.

Медан жестом отпустил адъютанта, порекомендовав тому выпить мятного чаю, чтобы снять простуду, затем не торопясь, с наслаждением пригубил утренний бокал вина. Ему очень нравился аромат эльфийских вин – в их букете играли запахи цветов и меда, на которых они настаивались.

– Маршал Медан, моя госпожа посылает вам эту сирень, срезанную ею для вашего сада. Она просила передать, что уверена – ваш садовник знает, как ее лучше посадить.

– Положи. Сюда. – Медан лениво указал на стол, на эльфа он не смотрел, продолжая бросать крошки рыбам. – Если это все, можешь удалиться.

Эльф кашлянул, прочищая горло.

– Что-нибудь еще? – небрежно поинтересовался маршал. Эльф бросил осторожный взгляд в сад.

– Можешь говорить, мы здесь одни, – успокоил его Медан.

– Господин, мне было приказано доставлять информацию вам. И некоторое время назад я сообщил, что во дворце моей госпожи поселился один маг по имени Палин Маджере.

Медан кивнул:

– Сообщал, и тебе было поручено следить за ним и докладывать мне обо всех его действиях. Поскольку ты здесь, я заключаю, что магом что-то предпринято.

– На днях Палин Маджере стал обладателем одного чрезвычайно ценного артефакта, магического инструмента Четвертого Века. Он намерен увезти эту вещь из Квалиноста и доставить ее в Утеху.

– И ты, несомненно, доложил об этом инструменте Гроулу, который, в свою очередь, доложил драконице, – продолжил Медан с глубоким вздохом. «Новые хлопоты». – И Берилл, разумеется, хочет его получить.

– Маджере собирается отправиться в поездку на грифоне. Завтра утром, на рассвете, они должны встретиться на известной мне лесной поляне, в двадцати милях севернее Квалиноста. Он намерен взять с собой кендера и одного Соламнийского Рыцаря…

– Соламнийского Рыцаря? – Медан изумился, найдя новый поворот дела более интересным. Рыцарь интересовал его куда больше, чем любой артефакт. – Как ухитрился Соламнийский Рыцарь пробраться незамеченным в Квалинести?

– Он pамаскировался под одного из ваших рыцарей, господин. Он притворился, что этот кендер – его пленник, который украл этот самый инструмент, а он, то есть рыцарь, должен доставить его к Серым Рыцарям. Слух о магическом предмете дошел до Палина Маджере, и он ночью напал на рыцаря с кендером (как рыцарь и рассчитывал) и привел их обоих в дом королевы-матери.

– Умный, храбрый, находчивый. – Медан бросил рыбкам горсть крошек. – Я с нетерпением жду встречи с этим уникумом.

– Да, государь. Как я сказал, рыцарь прибудет в лес вместе с Маджере и с кендером. Я могу обеспечить вас картой и…

– Разумеется, можешь, – перебил маршал и сделал нетерпеливый жест рукой. – Доложи подробности моему адъютанту. И оставь меня, твоя предательская рожа мне противна. Ты отравляешь воздух моего сада.

– Извините, господин, – нагло продолжал эльф. – Но есть еще один важный вопрос. Вопрос оплаты. Как сказал Гроул, драконице была очень интересна эта информация, и, следовательно, это будет стоить дороже, чем обычно. Скажем, в два раза больше моей обычной оплаты?

Медан смерил эльфа презрительным взглядом и потянулся за пером и бумагой.

– Передашь это моему адъютанту, он проследит за тем, чтобы ты получил вознаграждение. – Медан писал медленно, тщательно подбирая слова. Он терпеть не мог иметь дело с доносчиками, ибо считал использование их услуг позорным, недостойным рыцаря занятием. – Что ты собираешься делать с теми деньгами, которые получаешь от нас за предательство своей госпожи, эльф? – Он не потрудился запомнить его имя. – Ты планируешь войти в Совет? Возможно, ты хочешь взять верх над префектом Палтайноном, еще одним монументом предательства?

Эльф вытянул шею, устремив глаза на бумагу и на те цифры, которые выводила рука маршала. Пальцы его непроизвольно сжимались, готовясь поскорее схватить и унести листок.

– Вам легко говорить, человек, – горько ответил он. – Вы не были рождены слугой, как был рожден я, не имея ни одного шанса улучшить свою жизнь. «Вы должны гордиться своим уделом, – говорят они мне. – Ведь ваш отец имел честь служить королевскому дому. Ваш прадед тоже служил нам, как прежде служил и его прадед. И ваши попытки оставить нас или взобраться наверх неуместны в эльфийском обществе». Ха! Пусть мой брат служит им! Пусть он кланяется и лижет землю под ногами своей госпожи. Пусть он будет у нее на побегушках. Пусть он дождется такого дня, когда на них свалится дракон и сожрет их всех вместе. Для себя я задумал совсем другое. Как только я накоплю достаточно денег, я сбегу отсюда и найду свое место в мире.

Медан подписал распоряжение, капнул расплавленным воском на подпись и приложил к нему перстень с печаткой.

– Возьми это. Рад, что могу способствовать твоему отъезду.

Эльф схватил бумагу, быстро изучил ее содержание, улыбнулся и, кланяясь, почти выбежал из сада.

Медан кинул рыбам последние крошки и поднялся на ноги. Наслаждение, с которым он встречал день, улетучилось из-за этого презренного создания, из вульгарной жадности предававшего ту, которая ему доверяла.

«Но зато, – подумал Медан, – я схвачу этого Палина Маджере за пределами Квалиноста. И не будет необходимости впутывать Лорану в это дело. Если бы я был вынужден арестовать этого мага в ее доме, то мне пришлось бы привлечь ее к ответственности за то, что она дала приют беглецу».

О, он прекрасно мог вообразить шум, который поднялся бы при этом. Королева-мать была очень популярной фигурой; ее народ давно простил ей и замужество с получеловеком, и брата-изгнанника, темного эльфа, изгнанного из светлого круга. Совет непременно сделал бы запрос. Население, и так взбудораженное сверх всякой меры, взбаламутилось бы еще больше. И вполне могло случиться так, что арест матери заставил бы ее безвольного сына обрести наконец волю.

Этот же вариант был намного лучше. Маршал дожидался как раз такой возможности. Он перекинет мага и его инструмент Берилл, и с этим будет покончено. Медан вышел из сада и направился к большой напольной вазе в зале. Черенок сирени следовало поставить в воду, чтобы он не засох.