Дорогой сновидений

Глава 7

Торговец ушел. Трепет покинул полог, старательно задернутый рукой человека, ценившего тепло выше всего в этой жизни. А Шамаш все лежал, закрыв глаза, стараясь отрешиться от забот и проблем. Но тщетно. Сон не шел. Вместо него в голову приходили мысли, которые лишь усиливали тревогу, раня душу.

"Ну, хватит", — он сел, посидел несколько мгновений, собираясь с силами, а затем решительно выбрался наружу.

"Ты куда-то собрался? — едва Шамаш ступил на хрустящий снежный покров, донесся до него мысленный голос огненного волка. — Не отдохнув? — Хан глядел на хозяина с укором, не одобряя поступка, который тот собирался совершить. — Не правильно это…»

"Шаги утомляют куда меньше, чем мысли".

"О чем же таком ты думаешь, что готов бежать от своих мыслей прочь в снега пустыни?"

"О многом… — вздохнув, колдун качнул головой. — Прости, я забыл спросить, как ты, как Шуллат? С вами все в порядке?"

"Конечно, — пасть зверя растянулись в улыбке, — что с нами могло произойти? Ведь нам не угрожала никакая опасность".

"А дикие олени, на пути которых вам пришлось встать?"

"Это пустяки. И нужно-то было всего лишь отогнать рогачей чуть в сторону. Конечно, двоим нам пришлось бы нелегко, но с помощью призрачной стаи, которую ты призвал к нам на помощь — проще простого… Так что, если ты собираешься в путь, ничто не помешает мне отправиться с тобой".

"И, все же, ты останешься".

"Я не отпущу тебя одного!"

"Твоя помощь может понадобиться здесь".

"Но ты…"

"Со мной все будет в порядке".

"Если только не встретишь еще одну тварь из рода Несущих смерть, — глухо проворчал волк. — Не подвергай себя ненужной опасности, когда на твоем пути ее и так с избытком".

"Я должен…"

"Да, должен! Должен уцелеть, позволяя с тобой вместе спастись и всем остальным! Судьба смертных… Не только детей огня, твоих спутников, но всех живущих на земле предрешена. Она пуста. Как сердце пустыни, где так холодно, что дыхание застывает в груди, где невозможна жизнь. И только ты можешь изменить судьбу. Подумай об этом. Подумай о том, что если с тобой что-либо случится, очень скоро все мы исчезнем с лица земли, так и не поняв, почему не можем больше жить. Единственный шанс, который нам оставлен — тот, что сможешь дать нам ты".

"Хан…" — колдун хотел остановить зверя, но волк не слушал его, продолжая:

"Шанс, которого нас с такой легкостью сможет лишить Губитель. Он совсем рядом. Он ищет встречи с тобой, жаждет отомстить за поражение. И он не упустит своего шанса! — он поднял на бога солнца печальный взгляд рыжих глаз, в которых мерцали боль и тоска. Хан слишком хорошо понимал, что никакие слова не остановят хозяина, который, приняв решение, не захочет, а, может, и не сможет его изменить. И, все же, он продолжал: — Зачем тебе идти в снега? Что такое особенное ты ищешь, к чему не приведет тебя тропа каравана?"

"Хан… Есть существо, которому я обязан своей жизнью, и…"

"Ты говоришь о драконе? — священный зверь понял его быстрее, чем Шамаш успел договорить. — Ты не искал его раньше, думая, что небесный странник погиб, да? А когда я сказал тебе, что он выжил, решил непременно найти?"

"Да. Пойми, друг, — Шамаш коснулся рукой золотой шерсти волка, — я не могу иначе".

"Я понимаю, — Хан тяжело вдохнул. — Но, может быть, не сейчас? Потом?"

"А что если ему нужна моя помощь? Нет. И так потерянно слишком много времени".

"Знаешь, я уже жалею, что рассказал тебе о драконе. Но я думал, что все будет совсем иначе, что это известие успокоит тебя, обнадежит…"

"Так и есть…"

"Нет! Шамаш, почему ты не такой, как все? Ты думаешь всегда только о других, не заботясь о себе…"

"Разве это плохо?"

"Да, плохо, очень плохо! — глаза волка вспыхнули жарким пламенем. — У того, кто пытается отогреть весь мир, не остается тепла для себя! Таким был прежний бог солнца… И что же? Разве его столь горячо любимым детям огня стало легче от того, что они остались сиротами?"

Колдун качнул головой:

"Не сравнивай меня с Утом. Я — не он".

"Ты такой же. Он также отказывался от помощи, стремясь справиться со всем самому. Но это невозможно. Во всяком случае, в мире снежной пустыни. Он соткан из поступков многих, не деяния одного. Поверь мне, я знаю это, ведь мое племя было испокон веков связующим звеном между людьми и небожителями… А он не был готов признать этой истины. Или, может, не хотел… Гордость была тому виной или что-то иное — не мне судить. Не повторяй его ошибок!"

"Тебе не жаль его?"

"Жаль…"

"Хан, ответь мне: почему даже те, кто знает правду, продолжает убеждать остальных в том, что бог солнца не погиб, что он выжил в бою с Нергалом, что он — это я?"

Волк заскулил, словно от боли, лег, уткнувшись носом в укрывавшее днище повозки одеяло:

"Детям огня нужна была надежда. Иначе они не смогли бы продолжать свой путь по земной жизни… Но… — в его глазах зажглось непонимание. — Почему ты спрашиваешь? Ты осуждаешь нас?"

"Я… — начал тот, но, вдруг умолкнув, качнул головой. — Нет".

"А ведь тебе следовало бы. Ты — бог справедливости".

"Я…"

"Колдун? Ты это хотел сказать? Тем более. И вообще, какая разница? Важно, кем ты сам себя считаешь".

"Вы все так часто повторяете эти слова, что я уже начал верить в их истинность… Но вся беда в том, что я не знаю, кто я. Я потерялся в этом мире".

"Рано или поздно нечто подобное случается с каждым. Когда волк достигает возраста зрелости, он уходит в снега, чтобы остаться наедине с собой и среди белизны понять, кто он. Так учил Ут. Он говорил: не потеряв себя, ничего не найдешь… Потом, когда его не стало, госпожа Айя переиначила эти слова, наделила их иным смыслом: "Как просто потерять себя, лишившись того, кто был дорог более всего, но можно ли найти, если не в силах вернуть потерянное?"

За разговором они незаметно удалились от каравана. Повозки исчезли за горизонтом.

"Свобода!" — волк вдохнул полной грудью дурманивший дух пустыни, позабыв в его власти обо всем на свете. Он потянулся, расправляя мышцы, широко зевнул.

"Ты все-таки увязался за мной…" — качнул головой колдун, глядя на золотого охотника с укором.

"Прости, — тот прижал уши, скульнул, признавая свою вину, однако не смог удержаться, чтобы не добавить: — но я не мог отпустить тебя одного!"

"Я не хочу, чтобы из-за меня ты рисковал своей жизнью. Возвращайся".

"Нет. Я пойду с тобой!" — продолжал упрямиться волк.

"Что!?"

Зверь опустил голову, подобрал хвост:

"Прости меня, господин, прости! Я был не вправе так говорить с тобой! Я… Просто… Ты называл меня другом, и… Ты ведь всегда говоришь лишь правду, и я подумал, что так оно и есть…"

"Уж лучше пусть мои слова окажутся ложью, чем ты умрешь из-за их правдивости!"

"Хозяин, я буду рядом, что бы ни случилось. Если ты прогонишь меня, я пойду следом. Ты не сможешь остановить меня, если только не убьешь. Смирись же. Пойми: так нам обоим будет легче — мне защищать тебя, а тебе следить за мной, удерживая от необдуманных поступков. Шамаш, не отказывай мне в праве помогать тебе на земном пути. Это — все, что мне дано в этой жизни, то, ради чего я отказался от своей семьи, своего племени, всего, чем живут мои сородичи".

Колдун качнул головой, не одобряя его выбор:

"Я ждал от тебя иного…"

"Подчинения", — волк понуро наклонил голову, глядя в снег возле своих когтистых лап.

"Понимания".

"Я понимаю. Все понимаю. И то, что движет тобой, и то, что руководит мною. Второе сильнее и потому, идя против твоей воли, рискуя навлечь на себя гнев величайшего из небожителей, я поступаю так, как должен!"

"Что ж, тогда было бы правильнее всего вернуться", — колдун повернулся, вглядываясь в снега пустыни, за которым скрывался караван.

Волк вскинул на него острый взгляд горевших рыжим пламенем глаз. О, как он хотел этого! Однако… Сперва его глаза подернулись задумчивой дымкой, затем вздох сожаления и разочарования вырвался из чуть приоткрытой пасти, когда Хан понял, что все его надежды напрасны:

"Нет, ты не можешь, — мотнув головой, он потер лапой нос, — нельзя поворачиваться. Нужно идти вперед. Даже если этот путь не ведет ни к чему…"

"Все слова, лишь слова…"

"Да, — согласился волк. — Не слово, а дело меняет рисунок мира. Слово отзвучало — и исчезло. Нам пора сойти с этого места и продолжать путь. Но прежде чем делать следующий шаг… Шамаш, позволь мне помочь тебе. Не для тебя — ради себя, чтобы стать частью того узора, который создает новый мир, чтобы у моего племени в нем было будущее", — он смотрел на Шамаша, и в его глазах была мольба.

Колдун задумался, увидев среди образов, проскользнувших перед мысленным взором, нечто такое, что заставило его сердце сжаться от боли. Он начал понимать…

"Хорошо", — Шамаш опустил голову на грудь, с силой стиснул зубы, делая над собой усилие, чтобы прогнать воспоминания о прошлом и будущем прочь. Сейчас было не время для них.

Прошло несколько мгновений, по истечении которых колдун огляделся вокруг, неодобрительно качнув головой, проговорил:

"Недоброе это место. Плохое…"

"Оно не лучше других, — принюхавшись к духу снегов, молвил волк, — но и не хуже. Ты сам говорил, что сейчас возможно все. А, значит, опасность может подстерегать именно там, где ее меньше всего ждешь".

"Все наоборот? — Шамаш усмехнулся. — Мне нравится эта идея. Она означает, что до тех пор, пока меня заботит судьба дорогих мне существ, с ними все будет в порядке".

"У того, кто имеет голову, должен быть и хвост. Если тебя не заботит, что случится с тобой, значит…"

"Ладно, Хан, не продолжай. Оставим этот разговор на потом… Пока же… Пока мы не далеко ушли от каравана, сбегай, предупреди сестру. Пусть на всякий случай посматривает тут за всем. А я попробую соорудить для них какую никакую защиту…"

"А кто позаботится о тебе?"

"Ты".

"Великолепно! Приятно думать, что ты мне настолько доверяешь. Но не слишком ли ты преувеличиваешь мои скромные способности?"

"Хватит ворчать, дружище… Беги. Я дождусь тебя здесь".

"А это не повод отделаться от меня?" — волк с подозрением глянул на него.

"Нет".

"Точно?"

"Я же сказал".

"Я просто хотел убедиться, что ты не передумаешь… — и волк, сорвавшись с места, быстрой золотисто-серой тенью метнулся в сторону горизонта, за которым был караван. — Я мигом. Жди!"

Проводив золотого волка задумчивым взглядом печальных глаз, колдун скрестил руки перед грудью. Окружавшие его со всех сторон просторы снежной пустыни не имели границ, продолжаясь и за линией горизонта, уходя в никуда. От их бесконечности кружилась голова, перехватывало дыхание.

"Где же ты, старый друг? В какой стороне тебя искать? Откликнись! Я понимаю, что ты обижен на меня за то, что я бросил тебя одного в этом мире. И это в благодарность за все, что ты для меня сделал… И все же, подай хотя бы знак, позволь ощутить жар твоего огненного дыхания и по нему, словно отблеску зари, отыскать тебя!"

Но снежная пустыня была нема к его мольбам, оставаясь безучастной в своем ледяном безразличии…

…Хан вернулся так быстро, как только мог. Обежав вокруг стоявшего все на том же на месте колдуна, он замер перед ним с приоткрытой пастью и высунутым языком, переводя дыхание:

"Ну, так мы идем?"

Шамаш несколько мгновений молчал, ничего не говоря в ответ, лишь с сожалением и печалью вглядываясь в бескрайние просторы снегов. Затем он, опустив голову на грудь, провел ладонью по лицу:

"Не знаю, — вздохнув, проговорил он, — я не знаю, куда идти… Вот что, — он повернулся к золотому волку, — позови ее".

"Кого?" — волк застыл недвижим, внимательно глядя на хозяина, чуть наклонив голову на бок.

"Айю. Дракон принес меня в снежную пустыню, а она — ее хозяйка. Может быть, она встречала его…"

Хан хмыкнул, одобрительно мотнув головой. Мысль хозяина понравилась ему, даже очень. Снежный охотник — не равный небожителю. Он не должен судить о путях бога солнца, лишь помогать ему, защищать на дорогах земли, служить верой и правдой. Волк — не советник, он охранник и судья. Госпожа Айя была бы хорошей советницей. Она мудра и осторожна, но…

"Прости, — вспомнив нечто, он мотнул головой, — но, боюсь, это невозможно…"-и он с плохо скрываемым испугом взглянул на хозяина, ожидая дальнейших расспросов и боясь их, зная, что не сможет рассказать то, что было не его тайной.

Однако Шамаш лишь качнул головой. Собственно, его совсем не интересовало, где Айя и что с ней. Важно было совсем иное — она не доступна.

"Как ты думаешь, кто еще может знать о драконе?"

Волк несколько мгновений смотрел на него, раздумывая, затем его взгляд оживился, замерцал, зверь сорвался с места, закрутился на месте, подпрыгнул. "Пошли!" — схватив зубами за руках полушубка, он поспешно потянул Шамаша за собой в снега.

"Куда?"

"К Эрешкигаль. Если кто знает, то она!"

"Но ты же сказал, что дракон жив…" — глаза колдуна сощурились.

"Да, жив, конечно, жив! Просто… Она — великая богиня и Ее помощь неоценима в любом случае… Шамаш, прошу, доверься мне! Прошу тебя! Я сделаю все, чтобы ты не пожалел об этом!"

"Хорошо. Только пусть путь, по которому ты поведешь меня, будет кратчайшим. Чем быстрее мы с тобой вернемся на тропу каравана, тем лучше".

"Так и будет! Так и будет! — волк понесся вперед, так быстро, что летевший над землей колдун с трудом поспевал за ним. — Вот", — уже через несколько мгновений они оказались перед трещиной, чьи широкие края, лишенные снега, краснели в глубоком ожоге — жерле вулкана.

Колдун заглянул внутрь, где в глубине клокотала лава.

"Ты не сможешь идти со мной дальше", — качнул головой он.

"Если ты прикажешь…" — волк держался чуть в стороне от трещины, опасливо поглядывая на поднимавшийся из нее столб пара. Он поскуливал, не в силах до конца скрыть свой страх перед тем, что было за гранью, которую ни ему, ни кому другому из его племени никогда не доводилось переступать.

"Останься здесь. Я скоро вернусь", — сказав это, Шамаш шагнул через край разлома земной коры.

То, что сверху виделось глубоким морем огня, оказалось лишь тонкой полоской окрашенного в пламенные цвета полога, миновав который колдун попал в сад.

Это было удивительное место. Все вокруг: деревья, кусты, прекраснейшие цветы — полнилось силой, жизнью и каким-то особым, внутренним светом, озарявшим все вокруг. И, однако ж, здесь не было ни одного настоящего растения — только камни, принявшее по воле хозяйки сей земли их облик.

— Тебе нравится? — донесся из-за спины тихий, немного грустный голос.

Обернувшись, он увидел стоявшую в нескольких шагах от себя женщину.

— Кигаль, — он шагнул к ней навстречу, чуть наклонив голову в знак приветствия и почтения.

— Здравствуй, Шамаш.

— Здесь красиво.

— Но так холодно! Несмотря на все мои старания… — она провела рукой по розовым мраморным лепесткам розы. — Что я только ни перепробовала, к каким силам ни прибегала, пытаясь оживить их, все тщетно. Я умею только убивать, — богиня улыбнулась с такой грустью, что от этой улыбки защемило сердце. В ее глазах блеснули слезы, а с побледневших губ сорвалось полные обиды: — Это несправедливо! Однако, — она взяла себя в руки, отрешившись от эмоций, — ты ведь пришел сюда не затем, чтобы выслушивать мои причитания?

— Мне нужна твоя помощь.

— Все, что в моих силах. Что-то произошло? — в ее взгляд вошла озабоченность. Они смотрели внимательно и настороженно. Было видно, что ей не терпится узнать, что же привело Шамаша в ее владения. — Дело ведь не в Нергале? Я бы почувствовала, если б он вновь задумал пакость… Хотя… Мне действительно мерещилось недавно…

— Нет, Нергал тут ни при чем. Или, во всяком случае, я пришел к тебе по другой причине…

— Да, ему еще долго придется зализывать раны и приходить в себя после того боя, в котором он менее всего ожидал проиграть… Но если это не он, тогда кто же? Вряд ли дело в Инанне, — продолжала она, размышляя. Собственно, ей даже нравилось это незнание — давно забытое чувство, которое будило, заставляло трепетать любопытством спавшую слишком долго, чтобы забыть о том, что явь, а что сон, душу. — Сестрица способна на любую подлость, но сейчас ей не до нас. Ты знаешь, она влюбилась и…

— Кигаль, прости меня, но…

— Ты торопишься? Ну конечно, ты ведь идешь по одной дороге с людьми, а для твоих спутников время имеет непреложное значение.

— Я не тороплюсь…

— Почему, интересно знать? Это означает, что твое дело не связано со смертными, или…

— Просто уходя, я несколько замедлил течение земного времени…

— Мне не представляется нечто подобное простым, — качнув головой, прервала его богиня смерти. — Впрочем, все дело в могуществе. Ладно, раз ты не торопишься, вернемся к нашим врагам… Сестренка…

— Кигаль, — колдун остановил ее упреждающим взмахом руки. — Прости меня, но давай все же расставим все по своим местам. Инанна мне не сестра. И у меня нет врагов в этом мире.

— Нет врагов? — губы богини искривила усмешка. — А как же Нергал? Или ты думаешь, он простит тебе поражение, да еще на глазах смертных? Разумеется, нет! И вообще, враги, в отличие от друзей, не завоевываются, они сами падают тебе на голову, как снежный ком. Так что, возможно, у тебя действительно не было здесь врагов, но лишь в тот миг, когда ты вошел в наш мир. И уж точно их набралось немало с того времени, как ты принял имя Шамаша, а вместе с ним и его судьбу.

— Ваш Шамаш мертв. Это знает Нергал, знают золотые волки, знаем мы с тобой.

— И все!

— Бессмысленно скрывать правду. Да, люди хотят обманываться. Они бы продолжали упорствовать в своем заблуждении, даже если бы Ут был убит у них на глазах. Но вы…

— А чем мы отличаемся от них? Бессмертием? Возможностью познать все в мироздании и за его пределами? Нет, Шамаш. Мы такие же, как они. Мы стремимся узнать только то, что хотим знать, а остальное даже не пытаемся найти… — в ее глаза вошла, смешиваясь с грустью, боль. — Дело в том… Все дело в том, что Нергал не смог бы убить брата, даже если бы страстно захотел этого. Он мог лишь ранить его, лишить всех сил, рассудка… Он мог сделать только то, о чем говорится в легендах. Но не больше того.

— "Бессмертный не может умереть"?

— Да. Все так думают. Все привыкли так думать. А потому готовы обмануться.

— Что же произошло?

— Мне тяжело вспоминать, однако… Брат хотел, чтобы ты все узнал. Я обещала ему, что расскажу… Ут думал о том, чтобы уйти. Он устал, устал от всего. Бесконечная жизнь надоедает. Казалось бы, у него было все, о чем только можно мечтать — любимая жена, верные слуги, море верующих… Но тем больше ему предстояло потерять, когда… Ты ведь понимаешь… Ты знаешь, каким будет будущее. Наступит миг, когда, кроме нас, никого не останется. А мы… Мы будем никому не нужны.

— Это было самоубийство?

— Когда поворачиваешься спиной к извечному врагу, в руках которого отравленный нож… — она в задумчивости наклонила голову, с грустью вздохнула. — Да… Но он воспринимал все несколько иначе… Он надеялся, что те, кто над нами, свышние, приведут ему на смену кого-то, кто будет знать, что делать и поможет этому заснеженному умирающему миру, всем нам.

— Значит, самопожертвование?

— Да.

— То же самое жертвоприношение… Разве оно не было ему противно?

— Я тоже спрашивала Ута об этом…

— Постой. Получается, что вы обсуждали все, прежде чем он совершил эту глупость? И ты не отговорила его?!

— Ты не знал Ута! Было невозможно заставить его изменить раз принятое решение! Если уж что-то втемяшивалось ему в голову, то было бессмысленно даже пытаться. Он всегда стоял на своем до конца. И, потом, он ведь был уверен, что это — единственный путь к спасению… Высшие привели в наш мир тебя. Значит, он не ошибся.

— Кигаль…

— Не перебивай меня, пожалуйста. Позволь закончить. Я больше никогда не осмелюсь заговорить об этом. Шамаш, он ведь не просто убедил меня не мешать ему. Он заставил меня помогать… И я скрыла правду. Даже от Гештинанны… — она огляделась. — Хорошо, что мы встретились именно здесь. Этот сад — мое тайное убежище. Больше никто не заходит сюда и не сможет услышать наш разговор…

— А как же золотые волки?

— Все случилось у них на глазах! Это была воля случая! Никто не мог предположить, что они окажутся именно там и именно в то мгновение!

— Их приход нарушал ваши планы. Почему же вы не остановились?

— Да потому, что было поздно!

— Волки не просто служат Айе. Они почитают ее, испытывая более чем привязанность. Как произошло, что снежные охотники ничего не рассказали ей?

— Я взяла с них слово!

— Они не подчиняются тебе.

— Волки достаточно умны, чтобы понимать: все, что я делала, я делала ради Айи. Девочка действительно любила брата. Так сильно, что верила мне во всем… Шамаш, она красива, и… Твое сердце ведь свободно. Я подумала…

— Ничто не может строиться на лжи. И уж тем более будущее.

— Наверно… Я не так щепетильна, как ты… Не мне судить… — она не настаивала. Еще не пришло время для этого. Достаточно того, что она рассказала Шамашу обо всем и заронила мысль — тот росток, которому предстояло вырасти — или погибнуть, это уже как будет суждено. — Однако… Ты ведь пришел ко мне не затем, чтобы поговорить об Айе?

— Я хотел встретиться с ней, но золотой волк сказал, что это невозможно.

— Да. Вы не сможете увидеться, пока не полюбите друг друга — по правде, искренне и всем сердцем.

— Таков был план Ута?

— Да. Что бы там ни было, он тоже любил Айю и хотел, чтобы она была счастлива… — однако, хотя она и отвечала на все вопросы колдуна, было такое чувство, будто она не совсем с ним откровенна.

— Ему следовало бы подумать о ней, прежде чем идти на смерть.

— Он думал. Обо всем мире. И о ней… Шамаш, ты во многом похож на него. Неужели ты не понимаешь…

— Я понимаю, — колдун скрестил руки перед грустью, опустил голову, глядя себе под ноги. — Поэтому у меня никогда не было семьи.

— Это неправильно.

— Разве? Причинять боль дорогому человеку — это не правильно.

— Ты хочешь сказать, что отказ несет в себе меньшую боль? Или что миг счастья не стоит пусть даже столетий беды? Неужели твое сердце действительно столь холодно? Как кусок льда? Шамаш, так нельзя…

— Я живу для других.

— Отвергая при этом себя?

— Это лучше, чем относиться ко всему этому так.

— Как "так"?

— Ты знаешь.

— Да, я знаю, как это выглядит в первый миг: словно он, уходя, стремился подсунуть вместо себя другого, не особо занимая себя мыслями о чувствах жены или того, кто придет вместо него. Но поверь: с течением времени все обретает иное видение. Он ведь не неволит вас. Будущее будет вашим выбором. И когда это произойдет, ничего иное не будет иметь значения.

— А если этого не произойдет никогда?

— Никогда? Это когда? Что есть вечность? Если в ее конце не будет ничего, ничто не будет иметь значения… Шамаш, давай оставим этот разговор. Должно быть, его время еще не пришло. Пусть все идет своим чередом. Хорошо?

— Своим чередом… — повторил колдун. На его лицо набежала тень, брови сошлись на переносице и между ними пролегла глубокая морщина. Но, что бы там ни было, сначала ему нужно было найти ответ на вопрос, ради которого он пришел сюда, а уже потом думать о том неловком положении, в котором оказался…

— Могу я спросить, зачем ты искал Айю?

— Не ее. Дракона. Просто я думал, что она знает…

— Где он? И ко мне пришел тоже из-за этого?

— Да.

— Ага… А ты сам найти его не можешь? — богиня взглянула на Шамаша с нескрываемым удивлением, когда ей-то казалось, что бог, которому подвластно время, способен на все.

— Нет, — спокойно проговорил колдун, — он скрыт от меня.

— Скрыт? От тебя? Кем? — пораженная, воскликнула повелительница смерти. — Кому под силу подобное, когда ты, как я уже могла убедиться, сильнее нас всех?!

— Скрыта же от меня Айя.

— Это совсем другое дело! Это… Это основа нового мира! Это… Все так, потому что иначе ничего бы не было вовсе! А дракон… Он тут совсем не при чем! Если, конечно, он не с Айей, а он не может быть с Айей, потому что… Потому что она бы сказала мне о драконе, если бы это было так! И…

— Я не знаю, почему не могу найти его, Кигаль. Может быть, дело в самом драконе и таково его желание.

— А если это очередная ловушка Нергала?

— Тем более я должен найти его.

— "Тем более"?!

— Конечно. Если его поймал враг, то дракон нуждается в моей помощи, а, значит, я должен быть с ним рядом.

— Как у тебя все просто: если кому-то нужна помощь, то ты должен помогать!

— Кигаль, я ведь говорю не просто о друге, а о том, кто спас мне жизнь.

— Жизнь тебе спасли свышние, открыв врата в наш мир, — проговорила богиня. Украдкой глянув на собеседника, видя, что произнесенные ею слова не были им не только поняты, но, казалось, даже услышаны, она качнула головой. — Неужели ты так до сих пор и не понял? Они привели тебя сюда потому, что ты — единственный шанс для нашего мира, для всех нас — знающих о своей смертности и верящих в собственное бессмертие? — она нервно дернула головой, взмахнула руками, словно окутывая себя покрывалом, стремясь скрыться под ним от всех бед и забот, которыми, словно летний воздух мошкарой, казался переполнен окружавший ее простор.

— Я не могу иначе, — негромко проговорил он.

— Даже если я права?

— Да. Даже если ты права.

— Права во всем?

— Кигаль, это ничего не изменяет.

— Скажи мне: ты точно так же бросился бы помогать любому другому существу?

— Да.

— Почему же ты не хочешь помочь всем?

— Всех нет. Есть лишь множество одиночек.

— "Помогая одним, ты помогаешь всем, забывая о ком-то, не думаешь ни о ком…" Ты это имел в виду?

— Да.

— Ут говорил так же… А я возражала ему: помогать нужно лишь тем, кто нуждается в помощи, а не всем подряд, лишь потому, что тебе хочется отплатить добром за добро!…А, — она махнула рукой. — Чего я добиваюсь? Что делаю? Что я вообще возомнила о себе? Разве ж я смогу тебя переубедить? Только зря трачу время и силы… Пусть все будет так, как ты хочешь… Я могу что-то сделать для тебя? Хочешь, я попробую помочь тебе найти дракона?

— Да. Спасибо тебе, — колдун не умел и не любил просить о помощи. Но на этот раз был готов переступить через гордость. И поэтому был признателен Эрешкигаль за то, что та, первой протянув руку, избавила его от необходимости делать это.

— Что ж… — она подумала мгновение, а затем повлекла его за собой. — Идем.

— Куда?

— Во дворец Намтара. У него есть зеркало мира, заглянув в которое можно отыскать все, что потерял, и столь большое, как гора, и столь малое, как булавочное ушко.

— Мне приходилось бывать там…

— Почему же ты уже тогда не заглянул в зеркало? Не пришлось бы идти второй раз.

— Я искал ответ совсем на другие вопросы, даже не зная этого… Мы не побеспокоим Намтара своим приходом?

— Ну что ты! — продолжая быстро скользить над ровной гладью пола подземелья, махнула рукой Кигаль. — Конечно, нет. Он любит гостей, не возражает, когда кто-то в его отсутствие прибегает к помощи зеркала, даже более того — сам приводит к нему всех, забредших в наши края… Ну, ты знаешь, наверное, раз уже бывал во дворце судьбы. И, потом, — она оглянулась через плечо на шедшего вслед за ней бога солнца, — Намтар будет рад твоему приходу.

— Мы сможем пройти туда по поверхности земли?

— Зачем? — Кигаль остановилось. На ее лице зажглось удивление.

— Золотой волк. Он не хотел отпускать меня одного.

— И увязался следом, — закончив за него фразу, богиня понимающе кивнула. — Все правильно. На земле он не просто твой спутник, но страж, защитник от бед. Было бы глупо думать, что, учуяв идущую вслед за тобой опасность, он останется на месте… А ты, выходит, беспокоишься о нем, не желая надолго оставлять одного? Понятно… Ну что ж, пойдем.

Спустя мгновение они уже стояли на белом покрове земли.

— Давненько я не бывала в пустыне. Как же здесь замечательно! — восхищенно прошептала она. — Надо признать, у малышки всегда был дар увидеть прекрасное там, где остальные в силах узреть лишь белизну пустоты и смерти. Не удивительно, что брат влюбился в нее. Жаль, что я поняла это так поздно… Может быть, если бы это произошло раньше, все сложилось бы иначе… — она начала сбиваться, не заканчивая одну мысль, начинала другую, а затем и вовсе умолкла.

Прошло какое-то время, прежде чем повелительница смерти заговорила вновь.

— Странное чувство — любовь. Она в чем-то сродни болезни. Я вот сама не знаю, как меня угораздило влюбиться в Нергала. И что только я в нем нашла? Бр-р… — она нервно повела плечами. — Как я только могла быть такой дурой? Если в кого-то и влюбляться — то в такого, как ты. Тебя можно полюбить с первого взгляда и потом никогда не раскаиваться в этом. Ты удивительный. И если бы мне не предстояло играть роль твоей сестры… — она взглянула на Шамаша, который, думая о чем-то своем, далеком, видно, и не слышал ее вовсе. — Но тут ничего не поделаешь… — чуть слышно прошептала-вздохнула она. Богиня уже раскаивалась в своей мгновенной слабости, когда чувства, любовь, не к лицу самой грозной и бесстрастной из богинь. И все же… "Пусть мне не суждено стать любящей женой, но ведь это не значит, что я не могу быть заботливой сестрой". — Ты выглядишь усталым, Шамаш, — заглянув в лицо медленно бредшего по снежному покрову, припадая на больную ногу, бога солнца, проговорила она, качнув головой.

— Мои спутники были больны… Лечить всегда тяжело, и разум — труднее, чем тела.

— Снежное безумие — ужасная болезнь, — понимающе, кивнула Кигаль. Ее губ коснулась кривая усмешка, когда они прошептали: — Достойная своего прародителя… — И ее глаза наполнились целым морем боли, которое, казалось, было способно залить целую пустыню.

Замолчав, она мотнула головой, прогоняя воспоминания о том, что целую вечность мечтала, но не могла забыть.

— Не боишься говорить об этом со мной? Ведь, как никак, излечив своих спутников от смертельной болезни, ты отобрал у меня души, которые уже принадлежали мне, — она пыталась пошутить, но, видно, у нее что-то не получилось, когда и ей не стало весело, и Шамаш, смотревший куда-то в сторону, в снега пустыни, остался серьезен.

— Ты осуждаешь меня?

— За то, что ты их спас? Нет! — ей так хотелось свести весь разговор к шутке, что она и пробовала сделать вновь и вновь: — Но вот за то, что ты отправился в путь, не отдохнув как следует — несомненно. И не пробуй спорить со мной: уж в чем в чем, а в этом ты точно виноват.

— У меня не было времени.

— И это говорит тот, кто способен убыстрять и замедлять его течение по собственному желанию!

— Для других, не для себя, — его лицо оставалось хмурым, в глазах за усталостью проглядывалась печаль.

— Но ведь перед любой дорогой нужно хотя бы на миг остановиться. Иначе не будет пути.

— Кигаль, я никогда прежде не прибегал к помощи силы, замедляющей течение времени, и делаю это сейчас не от хорошей жизни…

— Конечно.

— У меня нет выбора. Я должен найти дракона прежде, чем случится что-то еще.

— Ты говорил. И повторяешь так часто, словно стремишься убедить в этом самого себя. Выходит, ты не уверен, что поступаешь правильно. Или это я не права?

— Не знаю, — он опустил голову на грудь, глядя на снежинки, искрившиеся у него под ногами столь пристально и внимательно, словно считая их.

— Не знаешь? Свышние, но кому, как не тебе знать, ведь это твой путь! — воскликнула Кигаль.

— Я говорю правду, женщина. Я поступаю так, как должен. Но при этом не знаю, правильно делаю или нет. Ведь я был рожден иным миром. Этот же до сих пор остается чужим для меня… И я для него…

— Этот мир, другой мир — разве не все они частицы единого целого? Как можно быть чужим в одной из комнат своего родного дома? Хотя… — она заглянула в лицо Шамаша, его черные, глубокие как бездны глаза, на дне которых горел пламень, способный, вырвись он наружу, сжечь все сущее… Кигаль не могла не признать, что время от времени он действительно казался совершенно чужим, не похожим ни на богов, ни на демонов, ни на смертных, — ни на кого, известного ей. — Возможно, ты прав, — прошептала она. — Пусть лучше я ошибаюсь… Шамаш, — она коснулась рукой его плеча, — все происходит так, как должно произойти. Иначе ничего бы не было, нет и не будет…

— Мне очень хочется, чтобы ты оказалась права.

— Так и будет. Я же сказала: не сомневаешься. Это просто усталость. Она мешает тебе поверить в правильность поступков.

— Не усталость… Или, вернее, не только она. Усталость — не главное.

— Что же тогда?

— Невозможность…

— Невозможность? — услышав это, она удивилась. — И что же тот, кому подчинено пространство и время, считает для себя невозможным?

— Идти в один и тот же миг двумя путями, быть и там, — он качнул головой куда-то в сторону, — и тут…

— Знаешь… — Кигаль задумалась. Ее губ тронула теплая, добрая улыбка, хотя и с тенью грусти. — Кажется, я начинаю тебя понимать. Дело ведь не в драконе. Вернее, не только в нем. Сейчас ты куда больше беспокоишься о своих спутниках, особенно — детях. Да, ни один из миров не жесток к ним так же, как этот. Люди видят во всем волю судьбы, не пытаясь ей противостоять. А мы, боги, ничем не можем помочь малышам до тех пор, пока они не вырастут, не найдут нас в своей душе, не обретут ту дорогу, что соединит нас… Ты боишься. И бежишь от страха за детей к страху за дракона, прячась в одном от другого, убеждая себя, что все наоборот…

— Я не признаю обман. Меня так воспитали. Неужели же я, отвергая его в одной ипостаси, приму в другой? Когда говоришь правду другим, нет смысла обманывать и себя.

— Значит, я ошиблась… Прости…

— Ты права.

— Как же так? — она озадаченно уставилась на него.

— Верна мысль. Но не вывод.

— Ты… Ты ищешь дракона, потому что боишься потерять своих нынешних спутников.

— Стремясь отыскать его, я ищу себя.

— И до тех пор, пока не найдешь, не сможешь помочь этому миру, — она понимающе кивнула. Ей стало легче на душе. Вот только… — Как найти того, кого в реальности никогда не было? И как в мироздании искать себя — не свое место, свое призвание, а…

— Ты считаешь, что мои поиски напрасны, потому что цель невозможна?

— Не знаю… Может быть, когда-нибудь ты и встретишь своего дракона…

— Но не теперь?

— Почему-то мне кажется, что нет… — она на мгновение опустила взгляд погрустневших вдруг глаз вниз, но затем, вскинувшись, заставила себя улыбнуться: — Но, может быть, я ошибаюсь. Ладно, давай не будем об этом. К чему опускать руки? Когда не ищешь точно никого не найдешь… Я достаточно хорошо понимаю тебя, чтобы усомниться, что ты способен отступить, даже столкнувшись с непреодолимой преградой.

— Да уж, — колдун горько усмехнулся, — это, наверно, мой самый большой недостаток.

— Стремление прошибить лбом стены?

— Да. Упрямство.

Та рассмеялась, затем облегченно вздохнула:

— Наконец-то! А я уж стала бояться, что больше никогда не улыбнусь. Спасибо.

— Я и не пытался рассмешить тебя.

— Знаю. Тот разговор, что мы вели, был серьезен. Дело не в этом, а в нас с тобой. Свышние, мне кажется, я знаю тебя целую бесконечность!

— Если бы у меня была сестра, она была бы такой же, как ты

— Спасибо.

— Кигаль, я имел в виду не только то, что мы похожи. Но и то, что я не вижу в тебе богиню.

— Однако мы боги: и Гештинанна, и Нергал, и маленькая Айя, и я, и ты. Все мы — боги этого мира.

— Но вы ведь были ими не всегда?

— Это длится уже вечность, так что все позабыли, с чего начинали свой путь.

— А ты помнишь?

— Да, ведь я богиня смерти… Шамаш, каким ты представляешь себе лежащий перед тобой путь: дорогой, ведущей через поле, извилистой горной тропинкой, то поднимающейся вверх, то спускающейся вниз, или лестницей?

Колдун качнул головой. На этот вопрос было действительно трудно ответить.

— Раньше я считал, что это дорога, на которой достаточно оглянуться, чтобы увидеть то, что было позади, и можно смотреть вперед, туда, где будешь завтра. Но теперь… Теперь мне начинает казаться: то, что представлялось ровным на расстоянии, на самом деле является ступенями лестницы.

— И то, что нам дано предвидеть, знать — не вся дорога, а лишь ступенька, на которой стоим. Мы понимаем, что лестница бесконечна, но не помним, сколько ступенек уже позади и лишь поднявшись на вершину поймем, сколько их всего. Нам кажется, что вершина над нами, что мы лишь в шаге от нее. Но это не так. Она — как горизонт все время удаляется…

— Да.

— Ты считаешь себя чужим в этом мире, потому что не был в нем рожден. Но тогда и мы все такие же чужаки, как и ты. Мы были сотворены иной землей. Ты ведь понимаешь: нельзя быть всевластным богом того мира, который видел тебя беспомощной пылинкой. Разница между нами и тобой лишь в том, что мы пришли сюда вместе, объединенные общим прошлым и надеждами на общее будущее. И еще — это было давным-давно, так давно, что мы даже стали забывать… Когда мы нашли этот мир, он был дик, лишенный разума, мы дали ему нашу веру, помогали ему расти и взрослеть. Люди… На заре они были такими же животными, не знающими ни речи, ни будущего, ни души, как снежные крысы. А сейчас они — сильный и гордый народ, который не просто живет на этой земле, но и создает в своей душе иные миры. И не наша вина, а наша беда, что у нас что-то пошло не так и конец оказался куда ближе, чем должен был.

— Может быть, все дело в вере. В ней нет дороги.

— А ты думаешь, мы сразу все осознали? — смешок сорвался с ее губ. — Да прошла уже половина вечности, прежде чем мы поняли… Поняли всё, да не все!

— Прости, Кигаль, но давай вернемся к этому разговору потом. Сейчас я не в силах думать о чем-то еще.

— Да, у тебя хватает проблем и в настоящем, чтобы думать о будущем, — несколько мгновений они молчали, затем, оглядевшись вокруг, Кигаль качнула головой, недовольная, что они так медленно приближаются к цели, достигнув которую можно было бы ставить другую. — Шамаш, я понимаю: мы шли, потому что нам нужно было поговорить. Но теперь можно уже и воспользоваться силой.

— В этом нет необходимости.

— Нет необходимости двигаться так, словно мы — смертные, меряя пространство шагами, а не движеньями ока. Почему ты столь странно относишься к силе, избегая прибегать к ее помощи, всякий раз отвергая ее тогда, когда можно обойтись и без нее?

— Возможно, это привычка, вынесенная из родного мне мира, или нечто иное — опасение, что эта земля не примет мой дар, чуждый ей, и тогда то, что должно было принести спасение, обернется погибелью.

— Или ты просто не хочешь растрачивать силу по пустякам?

— Нет. Было бы глупо бояться этого, особенно зная, что та сила, которую хранишь, уменьшается, а та, что отдаешь, возрастает.

— Отдавать, чтобы получить большее? — задумчиво проговорила Кигаль, недоверчиво взглянув на Шамаша. — Я никогда не задумывалась над этим… Но, сдается мне, ты снова прав, — она остановилась, повернулась к собеседнику, не сводя пристального взгляда мерцающих глаз с его лица. — Вот что я тебе скажу. Край, из которого ты пришел, был жесток и несправедлив к наделенным даром, самым трудным из путей, проведенном в мироздании, но он дал тебе неизмеримо больше, чем получили мы в наследство от своей земли, покидая ее. Не удивительно, что у вас не было богов, что вам покровительствовали сами свышние. Никто кроме них не смог бы быть столь заботливо жесток.

Наконец, они оказались на том месте, где колдун оставил золотого зверя. Волк дожидался возвращения хозяина лежа в снегу чуть поодаль от трещины, из которой валил столбом густой влажный пар. Увидев Шамаша, он вскочил, бросился к нему, закрутился вокруг, радостно подвизгивая.

— И почему только все, с кем ты встречаешься, влюбляются в тебя до беспамятства? Как тебе это удается? — улыбнувшись, спросила Кигаль.

— Не знаю. Я не делаю ничего особенного, — проговорил колдун, почесывая голову Хана.

Кигаль тоже наклонилась к золотому зверю, осторожно, с опаской, вытянула вперед руку, чуть касаясь густой рыжей шерсти, погладила по шее. Хан посмотрел на нее с нескрываемым удивлением, не ожидая ласки от грозной богини, затем взглянул на хозяина, словно ожидая от него объяснений.

— Все в порядке, — подбадривая его, колдун улыбнулся. — Она друг.

— Ему это известно, — промолвила Кигаль, трепля зверя за загривок. — Просто он не думал, что повелительница смерти способна на ласку. Волки привыкли видеть меня иной — строгой, мрачной, недосягаемо далекой… Когда я узнала, что Айя собирается послать к тебе своих слуг, чтобы они защищали в пути, я страшно испугалась, решив, что это нарушит все планы.

— Почему?

— Волки ведь знают, кто ты… Вернее, кем ты не являешься. Они честны в своих эмоциях и не стали бы служить тебе, если бы ты не смог завоевать их доверие. Более того, они могли напасть на тебя, полагая, что таким образом защищают честь своей хозяйки и память о том, кто был ей дорог, а им симпатичен. Я пыталась переубедить Айю, заставить ее передумать. Но не смогла…

"Ты зря боялась, — волк повернул к богине голову, заглянул ей в глаза. — Мы не могли не выбрать Шамаша. Пусть он — не прежний Ут, но тот, кто нужен всем нам. Мы бы очень хотели, чтобы ваш план сработал. Пусть госпожа полюбит его, пусть он поймет, что такое любовь. Если этого не случится, нам будет очень трудно выбирать между двумя хозяевами, каждому из которых мы в равной степени хотим служить".

— Мы забыли об осторожности, — Кигаль недовольно поморщилась. — Нам не следует говорить об этом так открыто…

"Верно"…

Колдун бросил на своих спутников пристальный взгляд, но ничего не сказал. Оглядевшись вокруг, он нахмурился. — Я не могу замедлять ход времени до бесконечности. Нам следует торопиться.

— И воспользоваться силой. Наконец-то! — она облегченно вздохнула, — а то мои бедные ноги уже начали уставать. Я не привыкла к столь долгим прогулкам пешком.

"Богиня, ты не собираешься принимать свой истинный облик?" — волк с интересом смотрел на повелительницу мира смерти, ожидая не столько ответа, сколько того, как она прореагирует на сам вопрос.

— Нет, — качнула та головой. — Зачем слепить пламенем тех, кто видит в нем лишь блеск костра? Вот если бы мы шли не к Намтару, а людям… Впрочем, здесь поблизости только караванщики, которых вряд ли удивит или испугает приход сестры их божественного спутника, пусть даже та соберет все свои силы, для того, чтобы произвести на них впечатление.

— Они боялись тебя, когда мы были в Керхе.

— Не меня. Они боялись поссорить нас с тобой. Видишь, даже они понимают, что мы должны быть союзниками.

— А разве я спорю с этим? — хмыкнул колдун. Ему было легко говорить с Кигаль. С ней он мог быть самим собой и не беспокоиться о том, как будут восприняты его поступки или слова — приняты с благоговейным трепетом, словно отражение самой несомненной истины, или бездумно отвергнуты и мгновенно позабыты, как не соответствующие тому образу, что сложился в умах.

За их спинами раздалось приглушенное ворчание.

— Что? — спросила Кигаль, повернувшись в сторону волка, смотревшего на нее исподлобья оценивающим взглядом. — Я сказала что-то не так? Ты ждал иного ответа? Или ты не согласен с моим выбором?

"Шамаш не похож на Ута. Однако именно он — бог солнца. И еще. Он куда больший твой, — он наклонил голову в сторону богини подземного мира, — брат, чем тот, другой…"

— Ты упрекаешь меня за это? — колдун нахмурился. Он не хотел огорчать друга, которому был обязан жизнью. — Прости, но я такой, какой есть. Похожий, непохожий — я не в силах этого изменить.

"Разве я сказал, что это плохо? — волк фыркнул. — Наоборот! Нам нужен именно такой хозяин! Ты жесток и властен, когда это нужно, и, в то же время, удивительно мягок и снисходителен, когда в холоде снежной пустыни нет необходимости… А теперь я отвечу на твой вопрос, богиня. Надеюсь, ты не рассердишься на меня за прямоту. Во всяком случае, мне бы очень не хотелось, чтобы так произошло".

— Говори, не бойся, — рассмеялась Кигаль, с любопытством поглядывая на рыжего волка. — Чего тебе бояться, ведь ты под защитой своего хозяина, который, как я вижу, не собирается давать тебя в обиду. Так что же было такого особенного в моем ответе?

"То, чего в нем не было. Знаешь, что я ожидал услышать?"

— Нет.

"Одну короткую фразу: "Не твое собачье дело." Кто я такой, чтобы спрашивать тебя о твоих планах? Кто я такой, чтобы задавать богине вопрос, на который та вряд ли захочет ответить даже равному себе?"

— Не знаю, я не задумывалась… — с ее губ сорвался смешок. Она вовсе не была ни разозлена, ни раздосадована. Немного удивлена — да. И еще. Ей было забавно вдруг взглянуть на себя, ту, которая стояла тенью за спиной, иными глазами. Ей даже удалось рассмеяться в глаза своему прошлому и те воспоминания, что обычно причиняли боль, обрели, наконец, покой.

"Значит, ты не сердишься на меня?"

— Нет. Охотник, ответь и мне на один вопрос…

"Если смогу, богиня".

— Зачем ты спрашивал меня, если не ради ответа?

"Хотел проверить, достаточно ли ты изменилась, чтобы помочь Шамашу на том пути, который ему предстоит пройти".

— Ты мудр, золотой волк, — Кигаль с уважением взглянула на зверя, — и достоин того, чтобы быть его помощником.

"Да, я умен. Настолько, что понимаю: не мне отвечать на вопросы, которые задает хозяин. Я — лишь страж его безопасности. Ему нужен еще и советник. Ты ведь станешь им?"

— Конечно.

— Хватит! — колдун протестующе поднял руки, прерывая их разговор. — Вы ведете себя так, словно я — центр мироздания!

— Возможно, так оно и есть, — взглянув на него, чуть слышно проговорила Кигаль. Видя, что Шамаш собирается возразить, она остановила его. — Не надо, ничего не говори. Твое право преуменьшать свою роль во всех уже свершившихся и еще предстоящих событиях. Но если это так, значит и нам позволено преувеличивать то, что ты делаешь… Однако, мы вновь заговорились. А, между тем, если мы и дальше будем продолжать ползти как черви, то доберемся до зеркала Намтара веков эдак через пять, никак не раньше…

Хан фыркнул, оценив шутку, в то время, как колдун лишь озадаченно глянул на нее, не понимая.

"Не обращай внимание, — пасть волка приоткрылась, губы растянулись в широкой улыбке. — У него нет чувства юмора".

— Нет чувства юмора?! - богиня всплеснула руками. — Бедненький! Как же ты живешь без него!

— В моем мире наделенным даром было не до веселья, — эта странная жалость задела Шамаша, заставила его почувствовать себя не в своей повозке. — Да и сейчас, — он огляделся вокруг, — вряд ли время для шуток.

— Ты не прав, — качнула головой Кигаль. — Шутке везде есть место. Даже на пороге смерти. Без нее трудно жить и страшно умирать. Поверь мне, я-то знаю.