Дорогой сновидений

Глава 10

Когда повелительница смерти ушла, Шамаш остановился на миг, огляделся вокруг, а затем отправился на поиски богини-летописца.

Колдун не особенно представлял себе, где ее искать. Однако страх за детей подгонял его, не позволяя задержаться на месте даже для того, чтобы оглядеться. Каждый новый миг ложился тяжким грузом на плечи, давил сильнее всех снежных покровов пустыни и толщ земных пределов.

"Хозяин, — волк, застыв возле разлома земной коры, похожего как две капли воды на тот, первый, что привел Шамаша во дворец Кигаль, окликнул Шамаша, выводя его из оцепенения размышлений, стремясь поскорее вернуть к реальности. — Мы пришли".

"Возвращайся в караван", — скользнув по своему спутнику быстрым взглядом холодных глаз, проговорил колдун.

"Я не оставлю тебя одного!" — приглушенно зарычал зверь.

"Ты сделал все, что мог. Спасибо. Дальше ты не можешь сопровождать меня, когда подземный мир закрыт для живых".

"Но я ведь был с тобой в пещере судьбы!"

"Это другое дело. Исключение из правил. Единственное".

"Тогда я дождусь тебя здесь, на грани, как ждал, пока ты говорил с Кигаль".

"Нет. На обратном пути я буду слишком торопиться, чтобы пользоваться дорогами земли. Возвращайся. Когда я доберусь до каравана, я хочу, чтобы ты был уже там".

"Хорошо", — поняв, что на этот раз ему не переубедить бога солнца, вынужден был согласиться снежный охотник.

"Будь осторожен".

"Буду, — взгляд, устремленный на Шамаша, был серьезен, как никогда. — Возвращайся быстрее. Ты нужен нам", — и, сорвавшись с места, волк золотым бликом заскользил по снегам пустыни, уносясь к горизонту.

А Шамаш шагнул вниз, в подземный мир, где царили огонь и окружавшая его со всех сторон твердь.

То место, в которое он попал, походило скорее не на пещеру, а зал дворца Хранителя, просторный, с высокими потолками, отделанными голубоватой лепниной, стенами, покрытыми фресками, и мраморным, отполированным до зеркального блеска полом. В нем не было окон, впрочем, здесь в них и надобности не было, когда мягкий матовый свет исходил от всего вокруг, придавая любой даже самой обыденной вещи — низенькому столику для фруктов или трехногим табуретам — неповторимый вид.

Этот зал создавал странное чувство пограничья, остановившегося пространства и времени, когда все вокруг представлялось застывшим отражением того, что когда-то было живым, когда-то, но не теперь.

И вдруг посреди этой безмолвного неподвижия ощутилось движение, воздух всколыхнулся, словно от вздоха удивления и восторженной радости.

Повернувшись на звук, колдун увидел двух мужчин средних лет с сухощавыми безбородыми лицами и аккуратно подстриженными волосами. Они были одеты как горожане и отличались от них лишь необычно бледной кожей, которая имела синеватый отлив, свидетельствовавший о том, что ее обладатели жили в мире, лишенном солнечного света.

Шамаш шагнул в их сторону, намереваясь извиниться перед хозяевами за то, что нарушил их покой, и узнать, куда он попал. Но те, склонившись перед ним в низком поклоне, пятясь, поспешили скрыться.

Колдун пожал плечами. Произошедшее показалось ему странным и, в то же время, по-своему забавным. В прошлом мире лишенные дара избегали подобных ему, не желая или боясь говорить, в этом к нему относились с благоговейным трепетом, принимая за бога. Эти же двое… Он заметил в их глазах и страх, граничивший с ужасом, и благоговейный трепет.

— Шамаш! — вновь воцарившуюся было в зале тишину неподвижного покоя разрушил громкий возглас.

Через залу к нему бежала невысокая сероволосая женщина в свободных легких одеждах, стелившихся за ней вослед тонким шлейфом-паутиной. Казалось, что она бросится богу солнца на шею, однако, все же, в последнее мгновение ей удалось подчинить себе свои чувства и остановиться в шаге от гостя, не спуская с него взгляда радостно лучившихся глаз.

— Дай я хотя бы посмотрю на тебя! Ты совсем не изменился за эти века, одет только странно, по- людски… Но это, наверно, потому, что ты сейчас с ними, на земле…

— Здравствуй, Гештинанна.

— Прости, что веду себя как девчонка, но я так рада видеть тебя! Я знала, что ты вернулся, давно хотела встретиться, поговорить, ты ведь, наверно, узнал за это время столько всего, неизвестного более никому. Говорили даже, что ты побывал в ином мире… — она огляделась вокруг, совсем как смертная, делавшая что-то запрещенное и боявшаяся быть застигнутой врасплох. Затем богиня вновь заговорила, приглушив голос до заговорщицкого шепота, объясняя свое поведение, которое могло показаться гостю по меньшей мере странным: — Я понимаю, ты не ожидал такой детской непосредственности и болтливости от богини памяти. Ты привык видеть меня серьезной, погруженной в свою работу. Но… Я просто несказанно рада тому, что ты, наконец, пришел! Я говорю сбивчиво. Спешу успеть все сказать. Ты, наверно, не знаешь, но Кигаль запретила кому бы то ни было говорить с тобой. Она считает, что ты должен вспомнить обо всем сам, что мы можем помешать тебе, отбросить своими чрезмерно яркими огненными чувствами обратно, за грань безумия. Я нарушаю ее запрет. Но я просто не в силах сдержать себя! Эта зала — одна из первых среди тех, что отвела мне для работы Кигаль. Ты раньше часто заходил сюда, рассказывал о людях, помогал понять их. Ты помнишь?

— Я… — колдун хотел сказать, что не может этого помнить, ведь все, что было, происходило не с ним. Но тогда ему пришлось бы очень многое объяснять, сомневаясь при этом, что собеседница поверит его словам, когда ей хотелось верить совсем в иное. Так хотелось, что она даже не заметила, не заметила, что говорит вовсе не с тем Шамашем, которого знала многие тысячелетия назад. Он мог еще понять, что, возможно, между ним и тем, прежним было какое-то внешнее сходство. Но ведь богиня должна видеть и душу, а в мироздании нет и не может быть двух одинаковых душ. Так или иначе, он решил просто ответить на заданный вопрос, дав правдивый ответ, но не объясняя, что за ним стоит. — Нет, не помню. Прости.

— Ничего, ничего! — поспешила успокоить его Гештиннна. — Ты вспомнишь! Обязательно! Нужно лишь время.

Шамаш огляделся вокруг.

— Когда я пришел сюда, здесь были смертные.

— Не смертные — тени умерших, лишь наделенные людским обликов… Это летописцы, мои помощники. Они заканчивали историю одного из людских городов, недавно погибшего под снегом. Увидев тебя, они сразу, обезумев от радости, бросились ко мне, спеша поделиться благой вестью.

— Мне показалось, что они скорее испугались, чем обрадовались.

— Нет, что ты, конечно нет!

— Я видел страх в их глазах.

— Ну, возможно…Э-х, — она небрежно махнула рукой. — Не обращай внимания. Кигаль тут всех так застращала, что даже мы, боги, не смеем имени твоего произнести всуе, чего уж там говорить о тенях.

— Эти летописцы — авторы второго цикла?

— Да. Те, которые написали первый, сейчас доделывают историю каравана.

— Каравана? — услышав это, колдун сразу же насторожился. Он слышал, что летопись Гештинанны заканчивается смертью и, видя, как близко опасность подобралась к его спутникам, заволновался, понимая, что речь может идти именно о них.

Богиня же, не сводя взгляда с лица Шамаша, лишь беззаботно улыбнулась, видя только то, что хотела видеть.

Гештинанне всегда нравился Ут. Да что уж там, она была в него влюблена. Хорошо, что во все времена бог солнца редко спускался в подземный мир. Будучи рядом с ним ей было бы невыносимо трудно скрывать свои чувства. И не важно, что она прекрасно знала: ей не стоит рассчитывать на взаимность. Серая мышка, разве она пара ему? Она и в летописи-то ушла с головой во многом именно потому, что там, в неизменном мире прошлого, могла представлять себе, что было бы, сложись все иначе, не боясь, что кто-то узнает ее мысли или что они как-то повлияют на настоящее и будущее.

Ее улыбка стала немного грустной: она вспомнила, что когда-то, на самой заре времен, была веселой, смешливой певуньей, богиней виноградной лозы, не грустившей ни о чем, не знавшей тоски. Все остальное, даже это добровольное заточение в подземном мире, произошли потом. Но может быть теперь, когда прошлая вечность закончилась, все измениться?

Гештинанна украдкой взглянула на Шамаша. Нанше говорила, что бог солнца забыл Айю, что им больше никогда встретиться вновь. И если так — у нее есть шанс…

— Что за караван? — голос Шамаша заставил ее вздрогнуть. Прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла взять себя в руки и немного успокоилась, поняв, что бог солнца если и заметил ее переживания, то не обратил внимание, обеспокоенный судьбой своих смертных спутников.

— Прости, я задумалась… Ты так неожиданно пришел… Нет, нет, не думай, я очень рада, просто… — смутившись, она умолкла, чтобы затем, наконец, ответить на заданный ей вопрос: — Не беспокойся, речь идет о смертных, с которыми ты никогда не встречался. Между твоим караваном и этим было больше восьми лет пути, так что…

— Они стоят на краю гибели? Им можно помочь?

— Помочь? — богиня глядела на него не понимая. — Кигаль позаботится о их душах. Они были достойными людьми и заслужили покой. Так что…

— Я имел в виду, можно ли спасти этих несчастных?

— Зачем? Они закончили свой путь.

— Они мертвы?

— Да. Караван уже почти подходил к городу, когда угодил в трещину. Дело было ночью, все случилось так быстро, что кроме дозорных никто ничего не успел заметить. Это была легкая смерть, во сне. Большинство людей мечтают именно о такой. Впрочем, если они тебе нужны, если у тебя есть для них дело, Нинти могла бы их оживить. Еще не поздно.

— Нет, — колдун качнул головой. В его глазах отразилась грусть. — Нужно до последнего сражаться за жизнь живого. Но возвращать тех, кто уже ушел за грань — еще большая жестокость, чем слепое убийство.

— Не могу сказать, что я до конца понимаю тебя, однако с тем, что мне ясно, я согласна, — задумчиво проговорила богиня, мысленно повторяя последние слова бога солнца, рассматривая символ каждого из них со всех сторон, во всех существующих значениях, стараясь ничего не упустить.

Нет. Ей нужно было время. Ничего. Шамаш всегда говорил загадками и ей казалось очень забавным их разгадывать. Вряд ли он и на этот раз отошел от своих привычек и, значит, лежавшее на поверхности — лишь блеклая тень скрывающегося в глубине.

— Ты… Ты ведь искал меня, да? Зачем?

— Чтобы поговорить.

— Со мной? — ее глаза блеснули радостью. Она не могла поверить, что это действительно происходит с ней. На младшую богиню редко кто обращает внимание. А ей так хотелось быть полезной… — О чем? — Гештанинна была готова сделать для него все, что угодно!

— Тот караван, с которым я иду. В нем есть дети, рожденные в снегах… — ему было трудно говорить с ней, он почти физически ощущал волны напряжения, наполнявшие все вокруг не то звоном, не то свистом.

— Да, я знаю, — кивнула та. Богиня хотела помочь ему, облегчить рассказ, не замечая, что лишь мешала, перебивая его.

— Дело в том, что они спят…

— Ну и что?

— Люди ведь не случайно воспринимают и смерть как сон, вечный сон. Этому должны быть причины, и…

— Но ты-то способен отличить одно от другого! — она сжала руки в кулаки, собралась, думая лишь об одном: как бы случайно не выдать свои чувства. Ей хотелось, чтобы он видел в ней сильную, властную женщину, не нуждавшуюся ни в жалости, ни в сочувствии, способную постоять за себя. Но, незаметно для себя, она увлеклась и твердость вдруг переродилась в жестокость, а независимость — в эгоизм. — И вообще: если они спят, их можно разбудить.

— Как? — "Как разбудить от сна — навета, насланного, возможно, одним из богов, не причинив вреда спящим?" Это был именно тот вопрос, на который он искал ответ.

— Ну… Потрясти за плечо, плеснуть ледяной водой, растереть снегом… Слушай, людям ведь это лучше известно. Почему они не могут сами в этом разобраться? В конце концов, мы не должны делать за них все, в том числе вытирать сопливые носы. Если бы речь шла о спасении, воскрешении, в общем, сотворении чуда, на которое смертные не способны — другое дело, а так… Ты им не отец, а они — не маленькие детишки.

Колдун, не говоря ни слова, повернулся, собираясь уходить.

— Ты что? — богиня удивленно глядела на него. — Обиделся? Ну, это слишком! Нельзя быть таким эмоциональным и чувствительным, как девушка на выданье!

— Гештинанна, я вижу, что не в силах разобраться во всем сам и пришел за помощью. Если ты не хочешь помогать — это твое дело. Мне же нужно искать того, кто согласится.

— Да здесь не в чем помогать! — она догнала его, схватила за руку, удерживая. — Ты словно сам еще спишь во власти того ужасного бреда, что был способен лишить жизни бессмертного… Шамаш, очнись! Ты беспокоишься по таким пустякам!

— Это не пустяки, — качнул головой колдун.

— С чего ты это взял?!

— Я знаю. Чувствую. Отпусти, — он шевельнул рукой, стремясь освободиться из цепких пальцев богини памяти. — Мне нужно идти.

Гештинанна на миг закрыла глаза, борясь с волной, которая своей ледяной пеленой накрыла ее с головой, разрывая все цепи и оковы, созданные ею самой.

— Прости меня, — она виновато взглянула на него. — Прости. Я… Я не хотела тебя обидеть, просто… Ну, — она нервно дернула плечами, — я не знаю, что на меня вдруг нашло. Прости! И, пожалуйста, не сердись на меня! Я… — стыдливо опустив взгляд, она замотала головой, словно отгоняя от себя наваждения, всхлипывая, словно какая-то смертная девчонка, стремившаяся к одному, а получавшая совсем другое.

— Я не сержусь, — спокойным, ровным голосом проговорил он. Колдун уже почти освободил свою руку, как Гештинанна сжала ее с новой силой.

— Я очень хочу помочь тебе! Всем, чем смогу! Только объясни мне все еще раз!

— Дети спят…

— Да, да… — на этот раз она просто слепо приняла на веру то, что маленькие смертные нуждаются в помощи и теперь мысленно искала выход… — Мы могли бы позвать Гуллу. После того, что ты сделал для нее в Керхе, она совершит ради тебя все возможные и невозможные чудеса… Но ты ведь сам столько знаешь о врачевании, больше всех нас… И если… Если ты не можешь им помочь, то кто же тогда сможет?

— Я не думаю, что дети больны. Здесь что-то другое… У меня такое чувство, — после некоторой паузы продолжал Шамаш, — что они не просыпаются потому, что их удерживают за гранью сна.

— Но кто?!

— Лаль.

— Он может, — став вмиг серьезной, кивнула богиня. — Если ему стало скучно одному в мире сна и надоело придумывать себе неживых друзей по играм. Но в этом случае он не отпустит детишек. Он сделает так, чтобы им не хотелось и было некуда возвращаться. Убьет родителей. А потом попытается с помочью спящих изменить людской мир, подчинив его сну… — она поежилась от вдруг нахлынувшей на нее волны холода и страха. Богиня, жившая прошлым, не могла забыть того, что случилось когда-то… — Так и происходит? — едва слышно прошептала она, а затем, прикусив губу, замерла в трепетом ожидании ответа.

— Да.

— Все повторяется… — она побледнела. Голос угас, лишившись силы и твердости, с каждым новым словом все больше и больше походя на неразборчивое бормотание старухи. — Сперва история с Керхой, а теперь это… Но что нам делать, как помешать ему? Ты ведь знаешь: Лаль находится по другую сторону реальности. Точно так же, как он не в силах проникнуть в наш мир иначе, чем в сон спящих, мы не в состоянии достичь его владений…

— Сможем, если уснем.

— Все не так просто! Снов ведь много и как найти нужный? И, потом, тогда мы будем в полной его власти, ведь он — повелитель сновидений, а мы лишь гости — спящие… Получается, — она горько усмехнулась, — даже самые могущественные боги бессильны перед малышом Лалем… Но, — она задумалась, — зато люди… Прошлый раз они справились со всем сами…Ты помнишь?

— Нет, — качнул головой колдун. — Все, что мне известно, я прочел в легендах… Я хотел бы поговорить с теми, кто их написал…

— Летописцы — не те помощники, которые тебе нужны, — горько усмехнулась богиня истории, — они всегда были и будут только наблюдателями, свидетелями — не более того. Здесь же должны быть деятели… Но где взять второго Мара? — она качнула головой, всем своим видом говоря: "Увы, это невозможно…"

— Тогда будем надеяться, что ответ найдет Кигаль.

— Где она? — Гештинанна встрепенулась, нервно дернула плечами, закрутила головой в поисках своей хозяйки. — Ты уже говорил с ней?

— Да. Она не знает, как помочь спящим. Сон — не ее стихия. Я просил ее узнать…

— У кого?

— У Айи.

— Айя… — лицо женщины погрустнело, в глазах вспыхнули тайные огоньки зависти и обиды.

— Лаль ее брат.

— И враг, — поспешно добавила Гештинанна.

— Однако, Айя ведь тоже богиня сновидений. И кому, как не ей знать, что происходит.

— Уж от кого от кого, а от нее люди помощи никогда не дождутся…Так было и так будет… Ей нравится, когда ей поклоняются, когда ее превозносят или боятся… Однако ради этого она не ударит и палец о палец. Есть — хорошо. Нет — ну и не надо…

— Позови, пожалуйста, летописцев, — прервал ее Шамаш.

— Да, сейчас… — задумавшись, она скрестила руки перед грудью, опустила голову, словно ища ответ на каменном полу у себя под ногами. — Лаль… — ее губы дернулись, растянулись в болезненной усмешке. — Он ведь самый младший среди нас, ты знаешь… Забавный паренек, который… — не договаривая одной фразы, она бралась за другую, чтобы и ее бросить, словно все речи, мысли потеряли свое завершение. — Я так давно о нем ничего не слышала… С древней эпохи… Да, с тех самых пор… — она вздохнула, качнула головой, умолкая, погружаясь еще глубже в свои размышления.

— Гештинанна, все же, не могла бы ты поторопиться, — вынужден был повторить свою просьбу колдун, видя, как песком сквозь пальцы утекают мгновения, которые, возможно, в конечном итоге, решали все.

Но богиня просто не слышала его.

— Может быть… — начала она, но договорить не успела: в яркой вспышке света в зал вошла Кигаль.

— Шамаш, у нас проблемы, — она поспешно приблизилась к колдуну, — Айя спит. И я не смогла ее разбудить.

Он кивнул. Хотя на его лицо и набежала тень, однако оно осталось спокойным, словно он ожидал чего-то подобного.

— Спит? Что это за сон, от которого не может проснуться даже повелительница сновидений! И вообще, что, в конце концов, происходит? — воскликнула Гештинанна, вмешиваясь в их разговор. — Я летописец и должна знать!

— Шамаш, ты что, так ничего и не объяснил ей?

— Я пытался, — колдун развел руками, показывая тщетность всех своих усилий.

— Все действительно настолько серьезно? — переводя взгляд с Шамаша на Кигаль, спросила Гештинанна.

— Да, — ответили те в один голос.

— И даже более того, — продолжала богиня смерти. — То, что происходит, каким-то образом раскачивает границы между явью и сном. А это представляет опасность не только для людей, но и всех нас, когда мы — такая же часть реальности, как и смертные. Я не хочу вдруг заснуть и проснутся какой-нибудь мерзкой тварью вроде снежной змеи или городской помоечной крысы!

— Значит, Лаль вновь что-то замышляет… — пробормотала богиня прошлого.

— Гешти, чем ты слушаешь? Именно это я и сказала!

— Как во времена древнего цикла? Но разве минувшая вечность не доказала, что подобное ему не по силам? К чему повторять то, что уже раз закончилось суровым наказанием? Ему не хватит могущества…

— А что если ему хватило ума найти себе помощников?

— Неужели кто-то по доброй воле решился ему помогать? — удивленно взглянула на Кигаль богиня истории. — Я согласна, Черные легенды могли забыться. Но люди все так же ненавидят Лаля. Хотя и не помнят причины своей ненависти.

— Помощь можно получить не только по доброй воле, но и обманом, — качнув головой, проговорил Шамаш.

— Да кого он обманет?!

— Во сне все готовы обмануться, более того, стремятся к этому. Тем более, когда речь идет о детях.

— Детях! При чем здесь смертные, тем более те из них, которые еще настолько малы, что даже собственной судьбы не имеют!

— Наделенный даром ребенок, не только не подчинивший себе дар, но даже не разбудивший его, много опаснее того, кто знает о своих способностях и всецело их контролирует, — проговорила Кигаль, спеша поддержать брата, с которым была согласна, хотя, скорее по каким-то своим соображениям, которыми она не собиралась делиться с другими. Во всяком случае до тех пор, пока в этом не возникнет необходимость.

Лицо колдуна помрачнело, брови сошлись на переносице, глаза мерцали настороженным хмурым блеском. Он думал о том, что, возможно, все сложилось бы иначе, скажи он детишкам, что они — наделенные даром. Конечно, отношение почитания, которым окружили бы их все, могло повлиять на их характер, превратив в изнеженных и слабодушных созданий, которым было бы неимоверно трудно пройти испытание. Но они бы хоть знали правду о себе. Хотя… Что бы это изменило в сложившейся ситуации? Ничего. Может быть, только б все еще сильнее усложнило. Вон малышка, он даже начал обучать ее колдовству, но разве это помогло ей?

Этот мир… Шамаш недовольно поморщился. Временами ему казалось, что здесь все перевернуто с ног на голову, и он идет не по земле, а небесам. Не удивительно, что когда он прочел книгу Мара, его даже взяло сомнение, а не преуспел ли маленький бог в своих попытках поменять местами реальный и нереальный миры? Когда жизнь так похожа на сон, в котором возможно абсолютно все, даже самое нереальное…

— Сколько их? — между тем спросила Гешти.

— Кого? — ее собеседники одновременно взглянули на богиню истории.

— Детишек, сном которых завладел Лаль.

— Шестеро, — ответил Шамаш.

— Ну, это не страшно, — Гештинанна как-то сразу успокоилась. — Прошлый раз он одурманил несколько тысяч смертных, десятую часть из которых составляли маги. И все равно ему ничего не удалось…

— Сейчас все иначе, — нахмурившись, проговорила Кигаль.

— Конечно, иначе — много проще.

— Как раз наоборот.

— Но… — Гештинанна несколько мгновений, ничего не понимая, смотрела на нее, ожидая, что та объяснит свои слова. Однако повелительница мира смерти молчала и тогда богиня памяти повернулась к Шамашу. — Ты тоже так считаешь? Да? Но ведь это несерьезно!

— Дело не в количестве, а в силе, — колдун потер усталые глаза.

— Да, — подтвердила Кигаль

— Ты сказала это с такой поспешностью, словно знаешь нечто, укреплявшее тебя в этой вере, — не спуская с нее взгляда внимательных глаз, сказала Гештинанна. — Не хочешь рассказать нам?

— Нет.

— Но мы вправе знать! Возможно, это поможет разобраться с ситуацией, которая, как ты полагаешь — хуже некуда, — продолжала настаивать та.

— Нет! — от Кигаль повеяло холодом смерти. Голос стал жестким и властным. Она не собиралась говорить — и все тут!

— Не настаивай, Гештинанна, — качнул головой, останавливая богиню, колдун. — Раз Кигаль молчит, значит, у нее есть на то весомые причины. Порою знания бывают опаснее, чем незнание. А нам сейчас и других проблем хватает.

— Ладно, — она могла бы еще поспорить с хозяйкой и подругой, как поступала не раз, но ей совсем не хотелось выглядеть в глазах Шамаша упрямой дурой, настаивавшей на своем даже понимая, что это ни к чему не приведет. И, все же… — Однако Айя нам необходима!

— Нам придется разбираться во всем самим…

— Скажи на милость, как ты можешь разобраться с этим, ты, богиня смерти? Убив спящих?

— Гешти! — глаза богини вспыхнули злостью.

— Что «Гешти»? Что? Я уже несколько вечностей Гешти! И ничего от этого не изменится!

— Ты говорила, — Шамаш вмешался в их перепалку, не дав перерасти в нечто большее, — что во времена Мара люди сами…

— Да, конечно! В прошлый раз они сделали всю черную работу за нас! Но в конце-то концов, вспомни, они заключили договор с Айей! Чтобы вернуться на землю живыми победителями, а не мертвыми героями! Конечно, если тебе все равно, что станет со спящими, если все, чего ты хочешь, это остановить Лаля, пожалуйста, вперед! Но мне-то показалось, что тебя заботит как раз жизнь детей твоего каравана!

— Это так.

— А раз так — нам нужна Айи! Только она может разбудить уснувших сном Лаля живыми!

Кигаль качнула головой. В ее глазах, устремленных на младшую богиню, плавилась тоска:

— То, что я скажу… Мне бы не хотелось, чтобы ты восприняла это как шутку или бред чрезмерно разыгравшегося воображения. Все совсем не так, как в прошлый раз. В вечности не найти двух одинаковых мгновений. Они могут быть похожи, как две капли воды… Но эти капли — не одно и то же. На этот раз нам придется рассчитывать только на себя, исходя при этом из того, что, возможно, нам будет противостоять сила не только Лаля и горстки смертных детишек, но и Айи!

— Скорее снежная пустыня покроется травой, чем Айя встанет на сторону Лаля! — воскликнула Гешти. — Пусть они и брат с сестрой, но ненавидят друг друга… Так же, как вы двое свою младшую сестрицу Инанну!

— Я не испытываю ненависти к Инанне…

— Шамаш, это… Это не важно! — Гешти смотрела на него с тенью удивления. Собственно, она хотела сказать другое: — "Важно не это", имея в виду, что, возражая против того, что казалось если и не несомненным, то уж точно не связанным с происходившим, бог солнца не заметил того, что должно было не просто задеть, но возмутить его. Или он действительно забыл Айю, забыл окончательно и бесповоротно? И поэтому остался безразличен к обвинению Айи, в сущности, — в предательстве. Да, Гешти завидовала Айе, и, все же… Она не могла не испытывать возмущения, слыша явную несправедливость. — Айя никогда бы не встала на сторону Лаля! Что бы ни произошло. Это невозможно! Не сомневайся…

— Гешти, помолчи, — поморщившись, остановила ее Кигаль, — не говори о том, чего не знаешь.

— Ты всегда не любила ее, и теперь пользуешься…

— Гештинанна!

— Это несправедливо!

Повелительница мира смерти молча смотрела на богиню памяти в упор. Она не произнесла ни слова, чувствуя, что следующее может взвиться яростным ветром, готовым стереть в прах все на своем пути. А затем Кигаль заметила, что бог солнца, сильно хромая, подошел к стоявшему чуть в стороне высокому вырезанному из черного камня креслу и тяжело опустился на него.

Обе женщины забыли о ссоре, поспешили к нему.

— Больная нога? — сочувственно глядя на него спросила Кигаль.

— Шамаш, то, что ты не отказываешься от смертного тела, несмотря на все его недостатки — в конце концов, твое дело. Но почему ты не позволил Нинти исцелить твои раны? Хочешь, я позову ее?

— Не надо.

— Что мы будем делать? — голос богини смерти был тих.

Колдун молчал. Он понимал, что бессилен что-либо изменить. Это не его сражение. Не ему идти в бой.

— А если оставить все, как есть? Пусть события идут своим чередом! — Гештинанна резко взмахнула руками, словно собираясь взлететь. — Вспомните прошлое: что бы мы ни делали, всякое наше вмешательство оказывалось лишь временным решением проблемы, за которым следовала масса новых проблем! — она надеялась, что бог солнца поймет ее, поддержит… Но он качнул головой.

О, колдун прекрасно понимал ее! Высшие научили его: единственная помощь, которая бывает чиста, свободна от корысти, любви или ненависти, ответственности при поражении и торжества в случае победы — кубок с отравой, переданный в руки больному, закончившему свой земной путь.

Судьбу подобных должен решать подобный. Пока он был человеком, чувствовал себя простым смертным, эти мысли, сомнения даже не закрадывались ему в голову. Но теперь… Шамаш вдруг с совершенной ясностью понял причину, по которой, зная в сущности все ответы, все, что было нужно для того, чтобы найти путь, он не видел его. Не удивительно.

Горькая усмешка скользнула по обветренным, потрескавшимся губам. Все это время он искал тот путь, что был бы общим для него и каравана. Но этого пути нет. Его никогда не было и никогда не будет. Их дороги просто пересеклись. На день, на год или на сто лет — неизвестно. В его власти продлить это время или укоротить его, но он не в силах изменить ни свой путь, ни их, сводя две совершенно разные дороги в единую тропу.

"Бог, человек? — вновь болезненная усмешка. — Какой ерундой я себя мучил? Какая разница, кто я? Главное — не мы, а наши дороги. Но разве не мы определяем их, не мы идем ими? Что они? Всего лишь камень под ногами. Почему же, несмотря ни на что, выходит так, что не мы повелеваем ими, а они нами…?»

— Гештинанна, составители древних легенд, позови их пожалуйста, — в какой уж раз повторил он.

— Я… — она и прежде слышала его просьбу, просто ничего не говорила в ответ. Конечно, ей казалось страшно несправедливым, что он предпочитает разговор с призраками давно умерших беседе с ней, но… Богиня лишь опустила голову на грудь, пряча глаза, в которых плавились, готовые пролиться огненными слезами, капли боли и обиды. — Я уже позвала. Они скоро придут.

— Как скоро?

Она пожала плечами, чувствуя себя цветком под ногой демона. — Не знаю. Здесь, в подземном мире мы не задумываемся над временем, ведь все короче вечности.

— Поторопи их, пожалуйста.

— Конечно, но…

Она умолка, заметив, как Кигаль взглянула на брата, словно спрашивая о чем-то.

Стихии, составлявшие ее тело, затрепетали, залучились, в ожидании того, что сейчас старшие боги, наконец, отвлекутся от своих мыслей настолько, чтобы заметить ее, понять, что она может помочь им лучше каких-то призраков, ведь она… Но тут они заговорили. Не о ней. Почему? Она не могла этого понять!

— Мы теряем время, — недовольно нахмурившись, качнул головой колдун.

— Поиски пути — не потеря времени! — вскинула голову Гештинанна, однако Шамаш не слушал ее, продолжая:

— Приведи летописцев в караван, пожалуйста.

— Они призраки и не могут… — начала Кигаль, но бог солнца прервал ее:

— Смогут — если ты разрешишь. Так нужно.

— Но зачем столько сложностей? — ее острокрылые брови приподнялись от удивления. — Мы могли бы поговорить с ними здесь! И зачем вообще выставлять на показ смертных свою слабость?

— Это их дети, их будущее и их сражение! Как и тогда, много лет назад, лишь они могут победить в нем! — прошептала Гештинанна.

— Что за ерунду ты несешь? — богиня смерти взглянула на нее, как мудрая старая женщина смотрит на наивное дитя. — Или не хочешь понять? Не видишь разницы в повторениях? Ведь я говорила…

— Я потороплю летописцев, — обиженно проворчала она, демонстративно отворачиваясь от хозяйки. — А то так их действительно нужно будет ждать целую вечность. Тем более, что призракам не известен путь наверх, в мир людей, — и, не дожидаясь, что скажут старшие боги, она исчезла.

— Странная она какая-то сегодня… Сама не своя. Несколько раз мне даже казалось, что с нами говорит Нанше, принявшая облик Гешти. Это скорее в духе той, так вести себя… Рассеянная, забывчивая, глупая… И к тому же упрямая. Видно, твой приход стал для нее совершенной неожиданностью, — говоря это, Кигаль подошла к Шамашу, села на краешек возникшего рядом с ним мраморного кресла. — Странно. Уж не влюбилась ли она в тебя? Вот интересно: она и прежде любила Ута, просто прятала свои чувства так старательно, что никто об этом не подозревал, придумала себе любовь за те тысячелетия, что тебя не было, переосмысливая прошлое, благо оно было в ее полном распоряжении, или влюбилась в тебя сейчас, с первого взгляда?

— Кигаль… — Шамаш осуждающе качнул головой. — Чувства вообще не следует обсуждать. А уж если это чувства той, которая сейчас не с нами…

Она сделала вид, что не слышит его, продолжая. — И, все же, я понимаю Гешти. Ты — удивительный мужчина…

— Нам пора, — спеша прервать этот разговор, проговорил он.

— Только одно мгновение. Скажи, зачем тебе летописцы? Тебе нужна их память? Да, конечно, она — их дар. Летописцы помнят все, что видели и слышали. Но знания всех их не сравнятся с тем, что известно Геште. Она ведь все-таки богиня. Притом она очень умна. Мы могли бы разузнать обо всем у нее… Несколько мгновений — и она бы пришла в себя.

— Кигаль…

— Прости, я забыла: ты не любишь обсуждать других за глаза. Кажется, это то единственное, в чем мы с тобой никогда не поймем друг друга. Я все-таки женщина. В первую очередь женщина, а потом уже — богиня… Не сердись на меня. Поверь: нам всем уже поздно изменяться. Это под силу лишь смертным: менять свои взгляды и привычки, словно одежды. Пусть любимые и дорогие, но все же только лишь покровы, укрывающие тело — не более того… Слушай, давай я верну назад Гештинанну. Пусть она чувствует себя обиженной, но… Но если она действительно любит тебя, то быстро обо все забудет. К тому же, еще одно мгновение спустя, когда первые из случившихся событий отойдут в прошлое, открывшись ее взгляду, она заметит, поймет ту опасность, которая угрожает всему, и…

Колдун качнул головой. Его лицо было мрачным. Смуглая кожа отливала синевой.

— Нет.

— Но почему?!

— Дело не в ответах.

— А в чем же?

— Летописцам открыт путь.

Кигаль пристально взглянула на брата. В ее глазах забрезжил огонь понимания.

— Путь во владения Лаля… — прошептали ее губы. Богиня тотчас выпрямилась, ее плечи расправились, голова откинулась назад. Все. Она, наконец, поняла!