Дорога Ветров

3 ВОСТОК МИРА

– Я теперь рыцарь, верно ведь? – Саймон провел рукой по густому меху на шее Кантаки. Волчица бесстрастно посмотрела на него.

Бинабик оторвался от куска пыльного пергамента и кивнул.

– После подавания клятвы твоему Богу и твоему принцу. – Тролль вернулся к рукописи Моргенса. – И это удовлетворительно скатывается на твоих рыцарских свойствах.

Саймон глядел вдаль, за каменные плиты Сада Огня, пытаясь найти слова, которыми можно было бы выразить его мысль:

– Но я не вижу… никакой разницы. Я теперь рыцарь и мужчина… Почему же я чувствую себя, как тот же самый человек? Вторично оторванный от чтения, Бинабик ответил не срезу.

– Питаю сожаление, Саймон, но я не был достаточно внимательным другом для выслушивания. Не мог бы ты повторить все сначала?

Саймон нагнулся, поднял камень и швырнул его в подлесок через каменные плиты. Кантака бросилась за ним.

– Если я уже взрослый и рыцарь, почему же я чувствую себя, как тот же глупый судомой?

Бинабик улыбнулся:

– Не ты один в этом мире имеешь подобные размышления, друг Саймон. Приходит новый этап для жизни, и ты добиваешься очень большой награды, но в тебе самом не протекает никаких изменений. Джошуа производил тебя в рыцари за храбрые поступки, которые ты совершал на Урмсхейме. Если ты изменялся, то не вчера, на церемонии, а очень раньше – на горе. – Тролль рассеянно похлопал Саймона по носку сапога. – Не сам ли ты говаривал, что кровь дракона, пролившись, указывала тебе путь.

– Да, – буркнул Саймон, покосившись на хвост Кантаки, мелькавший над вереском, как клуб серого дыма.

– Люди, тролли и жители долин становятся взрослыми, когда приходит их время, но не тогда, когда им сообщают, что пора взрослеть. Будь доволен. Ты всегда будешь отличаться большой похожестью на Саймона, но даже за те месяцы, в которые мы становились друзьями, я замечал много изменений.

– Правда? – Саймон остановился, так и не бросив очередной камень.

– Да. Ты делаешься мужчиной, Саймон, но это имеет должность происходить самостоятельно, без помощи твоих размышлений. – Он зашуршал бумагой. – Послушай, я хочу кое-что читать для тебя. – Коротким пальцем Бинабик водил по строчкам паучьего почерка доктора Моргенса. – Я испытываю превеликую благодарность к Стренгьярду за то, что он выносил эту книгу из обломков Наглимунда. Это последняя вещь, которая связывает нас с этим знаменитым человеком, твоим учителем. – Палец тролля наконец остановился. – А, вот. Моргене говаривает про короля Джона.

…Если он и был отмечен Богом, это более всего сказывалось в умении найти подходящий момент для штурма и отступления, в искусстве определять единственное место, в котором необходимо было оказаться в нужное время и вследствие этого преуспеть.

– Я читал эту часть, – заинтересованно сказал Саймон.

– Тогда ты наверняка отмечал ее значительность для наших усилий.

Джон Пресвитер знал, что в войне и в дипломатии, так же как в любви и коммерции – занятия хоть и различные, но чем-то схожие – награда достается не сильнейшему и даже не справедливейшему, но скорее удачливому. Джон знал также, что тот, кто передвигается быстрои без излишних предосторожностей, готовит тем самым свою победу.

Саймон нахмурился, глядя на довольное лицо Бинабика.

– Ну, так что?

– А, – тролль был невозмутим. – Слушай дальше.

Поэтому в битве, сокрушившей Наббанайскую империю, Джон провел свое войско через Онестрийский проход и бросил его прямо на копья легионов Адривиса, хотя все были уверены, что только глупец может поступить подобным образом. Однако этот поступок оказался тем безумием и безрассудством, которое предоставило войску Джона огромное преимущество внезапности и заставило ошеломленную армию Наббана принять его за божественный промысел.

Саймон с беспокойством прислушивался к нотке триумфа, звучавшей в голосе Бинабика. Похоже было, что тролль считает суть дела совершенно ясной. Саймон снова нахмурился, размышляя.

– Ты хочешь сказать, что нам надо поступать, как король Джон? Мы тоже должны застать Элиаса врасплох? – Эта идея была совершенно ошеломляющей. – Ты думаешь, мы сможем атаковать его?

Бинабик кивнул, обнажив в улыбке желтые зубы.

– Умница, Саймон. Почему нет? Мы все время ответствовали на удары, но никогда не имели храбрости наносить их. Может быть, немного изменения этой традиции приносило бы нам пользу.

– Да, но остается еще Король Бурь! – Сам напуганный этой мыслью, Саймон невольно оглянулся на затянутый тучами горизонт. Ему даже не хотелось называть это имя в диком месте Под низким небом. – И кроме того, Бинабик, нас ведь всего несколько сотен, а у короля Элиаса тысячи солдат, это же каждый знает.

Тролль пожал плечами.

– Разве я говариваю, что мы имеем должность сражаться сразу со всей его армией? Кроме того, наше народонаселение все время растет. Каждый день люди приходят, чтобы поселяться… как это называл Джошуа?.. А! В Новом Гадринсетте.

Саймон покачал головой и швырнул в заросли вереска еще один сглаженный дождями и ветром камень.

– Я думаю, что это глупо. То есть не глупо, а слишком опасно.

Бинабик не был обескуражен. Он свистнул Кантаку, и она тут же примчалась рысью, легко перемахивая через огромные валуны.

– Может быть в твоих словах есть правильность. А пока что мы пойдем немного прогуляться.

Принц Джошуа смотрел на меч, и лицо его было озабоченным и усталым. Хорошее настроение, которым он порадовал всех на торжествах в честь Саймона, совершенно исчезло.

Дело наверное не в том, что принц действительно стал счастливее в последнее время, думал Деорнот, просто он понял наконец, что его вечные: сомнения в своих силах заставляют окружающих чувствовать себя неловко. В такие времена люди предпочитают бесстрашного принца честному – поэтому Джошуа вынужден был носить маску оптимизма в обществе своих подданных. Но Деорнот, хорошо знавший Джошуа, ни минуты не сомневался, что груз ответственности, лежавшей на плечах принца, на самом деле становился все тяжелее.

Он похож на мою мать, понял Деорнот. Странно думать так. о принце, но как и она, он чувствует, что должен взять на себя все заботы и страхи, потому что никому другому не снести этой ноши.

И так же, как это было с матерью Деорнота, Джошуа, казалось, стареет быстрее, чем окружающие его. Всегда стройный, Джошуа совсем исхудал за время бегства из Наглимунда. Он немного поправился с тех пор, но сохранилась какая-то слабость, которая не исчезала. Деорноту принц казался немного не от мира сего, как человек, только что поднявшийся после тяжелой болезни. В его волосах появились седые пряди, а в глазах, таких же острых и проницательных как всегда, был теперь заметен легкий лихорадочный блеск.

Ему нужен покой. Ему нужен отдых. Я хотел бы встать у его постели и никого не подпускать к нему, пока он не проспит по крайней мере год.

– Боже, дай ему сил, – пробормотал он. Джошуа повернулся к нему.

– Прости, я задумался. Что ты сказал?

Деорнот покачал головой, не желая ни лгать, ни делиться своими мыслями. Оба снова обратились к мечу.

Принц и рыцарь стояли перед массивным каменным столом в одном из залов здания, которое Джулой называла Домом Расставания. Не было никаких следов ночного пиршества, и длинное черное тело меча лежало на столе.

– Подумать только, сколько народу погибло на конце этого меча, – наконец проговорил Деорнот. Он протянул руку и дотронулся до обмотанной шнуром рукояти. Торн был таким же холодным и безжизненным, как и камень, на котором он лежал.

– И совсем недавно множество других погибло, чтобы мы могли завладеть им.

– Но конечно, раз уж он так дорого нам обошелся, мы не можем позволить, чтобы он бессмысленно валялся здесь, в открытом зале, куда любой может зайти. – Деорнот покачал головой. – Может быть в нем – самая большая наша надежда, ваше высочество, наша единственная надежда. Разве не лучше будет спрятать его. в укромное место или поставить здесь охрану?

Джошуа почти улыбнулся.

– Зачем, Деорнот? Любое сокровище можно украсть, любой замок разрушить, любой тайник разнюхать. Пусть он лучше лежит там, где все могут видеть его и чувствовать, какая надежда заключена в нем. – Он прищурился, глядя вниз, на черное лезвие. – Не могу сказать, что испытываю надежду, глядя на него. Полагаю, ты не будешь считать меня менее царственным, если я скажу тебе, что меня пробирает какая-то дрожь в его присутствии. – Он медленно провел рукой вдоль всего лезвия. – В любом случае, судя по тому, что рассказывали Бинабик и юный Саймон, никто не может унести этот меч туда, куда он не пожелает. Кроме того, если он лежит на виду у всех, словно топор Тестейна в сердцевине легендарной березы, остается надежда, что однажды кто-нибудь выйдет вперед и объяснит нам, зачем он нужен.

Деорнот был озадачен.

– Вы имеете в виду простых людей, ваше высочество?

Принц фыркнул.

– Есть разные виды мудрости, Деорнот. Если бы мы больше прислушивались к простым людям, живущим на Фростмарше, которые говорили, что Зло снова ходит по нашей земле, – кто знает, каких страданий мы могли бы избежать. Нет, Деорнот, любое мудрое слово об этом мече чрезвычайно важно для нас теперь. Любая старинная песня, любая полузабытая история. – Джошуа не мог скрыть досады. – В конце концов мы не имеем никакого представления, какая нам польза в этом клинке. Фактически мы не знаем даже, есть ли вообще от него польза – ничего, кроме древнего и непонятного стихотворения…

Хриплый голос запел, прервав его рассуждения.

Мужчины удивленно обернулись. В дверях стояла Джулой. Она продолжала петь, подходя к ним.

– Я не могла не услышать вас, принц Джошуа, у меня острый слух. Вы говорите мудрые вещи, но сомнения в силе меча… – Она поморщилась. – Простите старую лесную женщину за ее прямоту, но если мы не будем верить в силу предсказания Ниссеса, нам не останется никакой надежды.

Джошуа попытался улыбнуться.

– Я же не спорю с тем, что оно очень много значит для нас, валада Джулои, я только хочу знать, какое оружие мы получаем, собирая эти мечи.

– Как и все мы. – Колдунья кивнула Деорноту, потом бросила взгляд на черный меч. – Во всяком случае у нас теперь есть один из трех Великих Мечей, и это больше, чем было еще недавно.

– Верно. Очень верно. – Джошуа прислонился к столу. – И благодаря вам мы в безопасности. Я не перестал радоваться хорошему, Джулои.

– Но вы расстроены. – Это не было вопросом. – Становится все труднее прокормить наше растущее население и труднее управлять теми, кто живет здесь.

Принц кивнул.

– Многие из них даже не знают, зачем они здесь, попросту последовав за друзьями и соседями. После такого морозного лета я просто не знаю, как мы переживем зиму.

– Люди будут повиноваться вам, ваше высочество, – сказал Деорнот. В присутствии колдуньи Джошуа казался скорее прилежным студентом, чем принцем. Деорнот никак не мог привыкнуть к этому. Ему это очень не нравилось, и он только частично научился скрывать свое раздражение. – Они сделают то, что вы скажете. Мы переживем зиму вместе.

– Конечно, Деорнот, – Джошуа положил руку на плечо друга, – мы слишком много пережили вместе, чтобы нас могли рассорить такие мелкие проблемы.

Казалось, что принц хочет сказать еще что-то, но в этот момент по широким ступенькам застучали чьи-то шаги.

В дверях появились тролль и юный Саймон. По пятам за ними следовала ручная волчица Бинабика. Этот огромный зверь принюхался и потыкался носом в камень, лежащий у двери, прежде чем отойти и лечь в дальнем углу зала. Деорнот смотрел, как она отходит, с некоторым облегчением. Бесконечное число раз он убеждался, что она совершенно безопасна, но детство его прошло в эркинландской деревне, где волки были сказочными демонами, о которых рассказывают у огня.

– А, – весело сказлм Джошуа. – Мой самый юный рыцарь и с ним благородный посланник далекого Йиканука! Заходите, садитесь. – Он указав на ряд сидений, оставшихся после вчерашнего пира. – Нам надо подождать еще нескольких человек, включая самого графа Эолра. – Принц повернулся к Джупои: – Вы видели его? Он здоров?

– Несколько порезов и снняков. Кроме того он похудел – проделал длинный путь с небольшим запасом еды. Но он здоров.

Деорнот подумал, что она вряд ли сказала бы больше даже если бы графа Над Мунваха нзувечили и четвертвовали – вскоре она поставила бы его на ноги. Колдунья не оказывала должного почтения принцу, и в нец было меньше женственного, хотелось бы Деорноту, но он должен был признать, что она хорошо знает свое дело.

– Я счастлив слышать это. – Джошуа спрятал рукн под плащ. – Здесь холодно. Давайте разведем огонь, чтобы стук зубов не мешал нашему разговору.

Пока Джошуа и остальные о чем-то беседовали, Саймон взял ветки, сложенные грудой в углу зала, и сложил их в камнн, довольный, что хоть чем-то может быть полезен. Он был горд участием в делах столь высокого общества, но еще не привык к своему новому положенрию.

– Поставь их пирамидкой, – посоветовава Джулой.

Он последовал ее совету и возвел над кучей зовы шалашик из веток. Грубый очаг казался неуместным на тщательно отделанном каменном попу – как если бы дикие звери устроили свое логово в одном из человеческих дворцов. В огромном зале не было ничего, что могло бы служить очагом самим ситхи. Как они поддерживали тепло в помещении? Саймон вспомнил, как Адиту бегала босиком но снегу, и подумал, что может быть им это было и не нужно.

– Дом Расставаний – настоящее название этого места? – спросил он Джулой, когда она подошла с кремнем в огнивом. Некоторое время онп ие отвечала, присев на корточки и высекая искру на завитки коры, разложенные вокруг больших веток.

– Это похоже на то, что есть на самом деле. Я называла его Дворцом Прощания, но тролль поправил меня. – Она натянуто улыбнулась. Струйка дыма поднялась из-под ее рук.

Джошуа быстро представил Эолера всем, с кем он не встречался раньше, Саймону граф сказал:

– Я уже успел многое услышать о тебе с тех пор, как приехал. – На его худощавом лице была. открытая улыбка. – Может быть у тебя найдется немного времени, чтобы поговорить со мной.

Польщенный Саймон учтиво кивнул:

– Конечно, граф.

Джошуа провел Эолера к длинному столу, на котором в спокойном ожидании лежал Тори, неподвижный и пугающий, словно умерший король на смертном ложе.

– Знаменитый меч Камариса… – сказал эрнистириец. – Я столько раз слышал о нем! Как странно видеть его и понимать, что он выкован из металла, как любое другое оружие.

Джошуа покачал головой;

– Не совсем так же.

– Могу я потрогать его?

– Конечно.

Эолер едва смог оторвать рукоять от каменного стола. Когда он пытался сделать это, вены на его шее вздулись от напряжения. Наконец он сдался и потер сведенные судорогой пальцы.

– Он тяжелый, как мельничный жернов.

– Иногда. – Джошуа похлопал графа по плечу. – А иногда легче гусиного перышка. Мы не знаем почему и не знаем, чем он может помочь нам, но:;это все, что мы имеем.

– Отец Стренгьярд рассказал мне о пророчестве Ниссеса. Думаю, мне есть что сообщить вам о Великих Мечах. – Он оглядел комнату. – Если только это подходящее время.

– Это военный совет, – просто сказал Джошуа. – И здесь можно говорить все, что угодно. А мы рады любым известиям о Великих Мечах. Кроме того мы бы хотели услышать что-нибудь о вашем народе. Луг погиб, как я понимаю, и мы выражаем глубочайшее сочувствие по этому поводу. Он был прекрасный человек и хороший король.

Эолер кивнул.

– И Гвитин, его сын, тоже мертв.

Сир Деорнот, сидевший рядом с графом, застонал:

– Боже мой! Он вышел из Наглимунда перед самой осадой. Что случилось?

– Его поймали и зверски зарубили капьдскрикцы Скали. – Эолер опустил глаза. – Они швырнули его тело у поднджия горы, словно мешок с падалью, и уехали.

– Будь они прокляты! – зарычал Деорнот.

– Мне стыдно называть их соотечественниками, – сказал молодой Изорн.

Его мать согласно кивнула.

– Когда мой муж вернется, он разделается с Острым Носом и его отребьем. – В ее голосе была такая уверенность, как будто все это было столь же неотвратимо, сколь и предстоящий восход солнца.

– Мы все здесь соотечественники, – сказал Джошуа. – Все мы один народ, отныне и в будущем, мы вместе бьемся с общим врагом. – Он показал на стоящие у стены сидения: – Садитесь все. Приходится обходиться без помощи слуг – чем меньше лишних ушей, тем легче нам будет открыто говорить обо всем.

Когда все наконец расселись, Эолер подробно рассказал о событиях в Эрнистире, начиная с бойни на Иннискрике и смертельного ранения короля Луга. Вдруг за стенами раздался какой-то шум. Через мгновение в дверь ввалился старый шут Таузер. За ним бежал Сангфугол, отчаянно тянувший старика за рубашку.

– Вот вы как! – Старик уставился на Джошуа красными слезящимися глазами. – Вы ничуть не лучше, чем ваш убийца-братец! – Он покачнулся, когда Сангфугол снова сильно дернул его рукав. Лицо шута налилось кровью, остатки волос стояли дыбом – Таузер был заметно пьян.

– Убирайся отсюда, будь ты проклят, – прошипел арфист. – Простите, мой принц, он просто внезапно вскочил с места и…

– Подумать только, после стольких лет верной службы, – пробормотал шут, – меня игнорируют, – последнее слово он выговорил с гордой тщательностью, – меня отстраняют и не допускают к вашим советникам, когда не осталось никого, кто был бы ближе меня к сердцу вашего отца.

Джошуа встал и грустно посмотрел на шута.

– Я не могу разговаривать с тобой, старик, когда ты в таком виде. – Он поморщился, глядя, как Сангфугол сражается с Таузером.

– Я помогу, принц Джошуа, – сказал Саймон. Он ни секунды не мог больше смотреть, на позор старика,

С помощью Саймона арфисту удалось развернуть Таузера в другую сторону. Как только его повернули спиной к принцу, весь воинственный пыл шута немедленно угас, он позволил подтащить себя к двери.

Пронзительный ветер яростно обрушился на них. Саймон снял плащ и закутал им старого человека. Шут присел на верхней ступеньке – жалкая сморщенная фигурка.

– По-моему, меня тошнит.

Саймон похлопал его по плечу и беспомощно посмотрел на Сангфугола, во взгляде которого не видно было никакого сочувствия к страданиям Таузера.

– Все равно что за ребенком следить, – прорычал арфист. – Да нет, дети ведут себя гораздо лучше. Лилит, например, она и вовсе не разговаривает.

– Это я сказал им, где найти этот проклятый черный меч, – бормотал Таузер. – Говорил, где он находится… и о том другом тоже… и как Элиас не мог взять его в руки. «Твой отец хотел, чтобы ты взял его», говорил я ему, но он не стал слушать, бросил его, как змею. И теперь этот черный меч тоже. – Слеза прокатилась по заросшей белой щетиной щеке. – Он отбрасывает меня, как ненужную ореховую скорлупу.

– О чем он говорит? – спросил Саймон.

Сангфугол скривил губы.

– Он рассказывал принцу что-то о Торне, это было еще до того, как ты уехал искать его. Я не знаю, что должно означать все остальное. – Он наклонился и ухватил Таузера за руку. – И что он жалуется? Ему-то никогда не приходилось служить сестрой милосердия старому Таузеру. – Он кисло улыбнулся Саймону. – Что ж, наверное, плохие дни выдаются и у настоящих рыцарей. Например, когда тебя колотят мечами, и всякое такое. – Он поставил шута на ноги и теперь ждал, пока старик обретет некоторое равновесие. – Ни у меня, ни у Таузера сегодня нет настороения, Саймон. Здесь нет твоей вины. Приходи попозже, и мы выпьем.

Сангфугол повернулся и пошел по гнущейся от ветра траве, стараясь одновременно поддержать Таузера и удержать его на возможно большем расстоянии от своей чистой одежды.

Принц Джошуа благодарно кивнул, когда Саймон вернулся в Дом Расставания. Саймону показалось странным, что его благодарят за исполнение такой тягостной обязанности. Эолер заканчивал описание падения Эрнисадарка и бегства уцелевших в Грианспогские горы. Когда он рассказывал о том, как дочь короля увела народ в пронизывающие горы пещеры, герцогиня Гутрун улыбнулась.

– Эта Мегвин – умная девушка. Счастье, что она у вас есть, если жена короля так беспомощна, как вы рассказываете.

В улыбке графа была боль:

– Вы правы, леди. Она, конечно, дочь своего отца. Раньше я считал, что она была бы лучшей правительницей, чем Гвитин, который иногда бывал упрям и своеволен, но теперь я не так в этом уверен.

Он рассказал о растущих странностях Мегвин, о ее видениях и снах и о том, как эти сны привели дочь Луга и самого графа в каменный город в сердце горы – Мезуту'а.

Когда он дошел до описания необычных жителей города – дворров, собравшиеся обратились в слух. Только Джулой и Бинабик не выглядели потрясенными рассказом графа.

– Замечательно, – прошептал Стренгьярд, мечтательно глядя в сводчатый потолок Дома Расставания, как будто надеялся увидеть там город в недрах Грианспога. – Этот Зал Памяти! Какие замечательные истории записаны там, должно быть.

– Может быть немного позже ты и прочтешь некоторые из них, – сказал Эолер, которого развеселила восторженность архивариуса. – Я рад, что твоя любовь к знаниям пережила эту страшную зиму. – Он снова повернулся к обществу: – Но что важнее всего, пожалуй, так это то, что дворры сказали о Великих Мечах. Они утверждают, что сами выковали Миннеяр.

– Мы имеем известность о некоторой истории Миннеяра, – сказал Бинабик. – И дворры, или двернинги, как их именовывают северяне, участвовали в этой истории.

– Но больше всего нас заботит, куда делся Миннеяр. У нас есть один меч, второй у Элиаса, а третий…

– Почти все, сидящие в этом зале, видели третий, – сказал Эолер. – И если дворры правы, почти все видели место, где он лежит теперь. Ибо они говорят, что Миннеяр попал в Хейхолт с Фингилом, но Престер Джон нашел его и назвал… Сверкающим Гвоздем. Если это правда, Джошуа, то Миннеяр был похоронен с вашим отцом.

– Вот так так, – пробормотал Стренгьярд, и оглушительная тишина последовала за его словами.

– Но я держал его в руках, – задумчиво сказал Джошуа. – И сам положил его на грудь отцу. Как может Сверкающий Гвоздь быть Миннеяром? Отец никогда ни слова об этом не говорил!

– Нет, не говорил, – на удивление живо отозвалась Гутрун. – Даже моему мужу не говорил. Он сказал Изгримнуру, что это старая и неинтересная история. – Она покачала головой. – Секреты.

Саймон, который все это время молча слушал, тоже решился вставить словечко.

– А разве он не привез. Сверкающий Гвоздь с Варинстена? – Он посмотрел на Джошуа, внезапно испугавшись, что эти слова были слишком большой наглостью с его стороны. – Ваш отец, я имею в виду. Я слышал такую историю.

Джошуа нахмурился, размышляя.

– Ее часто рассказывают, но теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что я ни разу не слышал от отца ничего похожего,

– Конечно, конечно. – Стренгьярд выпрямился, всплеснув длинными руками. Его повязка соскользнула, к переносице. – Тот отрывок, который так беспокоил Ярнаугу, отрывок из книги Моргенса. Там говорилось о том, как Джон выступил на дракона, но у него было только копье! Боже, как слепы мы были! – Священник засмеялся весело, как маленький мальчик. – Но когда он вышел. Сверкающий Гвоздь был при нем. О Ярнауга, если бы ты только был здесь!

Принц поднял руку:

– Тут есть о чем подумать и многое нужно рассказать, но в данный момент у нас есть более важная проблема. Если дворры правы, а я как-то чувствую, что они правы, потому что не нужно сомневаться в такой безумной истории в это безумное время, мы все равно должны завладеть этим мечом, как его ни называть – Сверкающий Гвоздь или Миннеяр. Он лежит в могиле моего отца, как раз за стенами Хейходта. Мой брат, стоя на крепостных укреплениях" может видеть могильные курганы. Эркингарды дважды в день маршируют по краю скалы на восходе и в сумерках.

Всеобщее возбуждение спало.

В тяжелой тишине, которая последовала за словами принца, Саймон почувствовал, как что-то шевельнулось у него в мозгу. Это была неопределенная и неоформившаяся идея, поэтому он решил оставить се при себе тем более, что она как-то пугала его.

Заговорил Эолер:

– Есть и еще кое-что, ваше высочество. Я говорил вам о Зале Памяти, и о картах, которые держат там гномы. Это планы всех тоннелей, сделанных ими. – Он поднялся и подошел к седельным сумкам, оставленным у дверей. Вернувшись, он вытряхнул их на пол. Несколько свитков из промасленных овечьих шкур вывалились оттуда. – Это планы тоннелей под Хейхолтом. Дворры говорят, что прорыли их еще тогда, когда замок назывался Асу'а и принадлежал ситхи.

Стренгьярд первым оказался на коленях. Он развернул одну из овечьих шкур с нежностью влюбленного.

– Ах, – вздохнул он. – Ах, – и его восторженную улыбку сменило озадаченное выражение. – Я должен признаться, что в некотором роде… в некотором роде разочарован. Я не думал, что карты дворров могут оказаться такими… Боже мой! такими грубыми.

– Это не карты дворров, – нахмурившись, сказал Эолер. – Это плод кропотливой работы двух эрнистирийских писцов. Им пришлось работать почти в полной темноте, в жутком склепе, чтобы перенести каменные карты на что-то, что я мог привезти с собой.

Священник был убит.

– О, простите… простите меня, граф, я так сожалею…

– Пустое, Стренгьярд. – Джошуа обернулся к графу Над Муллаха. – Это неожиданный подарок, Эолер. В тот день, когда мы будем стоять под стенами Хейхолта, мы помолимся о тебе небесам.

– Честно говоря, это была идея Мегвин. Я не уверен, что эти карты принесут вам какую-нибудь пользу, но липшее знание никогда не помешает – я полагаю, архивариус согласится со мной. – Он указал на Стрендгъярда, который рылся в шкурах, как поросенок, напавший на гнездо трюфелей. – Но, признаюсь, я ехал сюда, надеясь получить нечто большее, чем простую благодарность. Я покинул Эрнистир, чтобы найти вашу армию и с ее помощью выгнать Скали и его воронов с нашей земли. Но я вижу, что мои надежды не оправдались – вы не сможете послать армию.

– Нет, – лицо Джошуа помрачнело. – Нас все еще очень мало. Каждый день все больше и больше людей стекается сюда, но пришлось бы слишком долго ждать, пока мы смогли бы хоть малую часть послать на подмогу Эрнистиру. – Принц встал, и начал мерять шагами зал, потирая правое запястье, словно оно причиняло ему боль. – Наша борьба напоминает мне войну с завязанными глазами. Мы не знаем, какая сила движется против нас. Даже сейчас, когда нам известна сущность наших врагов, нас слишком мало, чтобы предпринять новую отчаянную попытку. Мы вынуждены прятаться здесь, на самом краю Светлого Арда.

Деорнот подался вперед.

– Но, мой принц, если мы сумеем хоть где-нибудь дать им отпор, весь народ поднимется за нами. За пределами Тритингов даже мало кто знает, что вы живы.

– Он верно говорит, принц Джошуа, – вмешался Изорн. – Я многих знаю в Риммергарде, кто ненавидит Скали. Некоторые из них помогали мне прятаться, когда я бежал из лагеря Острого Носа.

– О вашем избавлении ходят смутные слухи, – сказал Эолер, – Но даже если одно это известие я принесу в Грианспог, моя миссия может считаться успешной.

Джошуа, нервно расхаживавший по залу, остановился.

– Я клянусь, что вы принесете своим людям гораздо больше, граф Эолер. – Он провел рукой по глазам, как человек, которого разбудили слишком рано. – Клянусь древом, что за день… Давайте сделаем перерыв, чтобы немного перекусить. В любом случае мне бы хотелось обдумать то, что я услышал сегодня. – Он устало улыбнулся. – Кроме того, я должен проведать жену. – Он махнул рукой. – Вставайте, вставайте все. Кроме вас, Сгренгъярд, конечно. Я полагаю, вы останетесь?

Архивариус, наполовину зарывшийся в овечьи шкуры, даже не услышал его.

Погруженный в мрачные и запутанные размышления, Прейратс некоторое время не замечал этого звука. Когда он наконец пробился сквозь туман мыслей священнника, тот резко остановился и закачался на краю ступеньки.

Мелодия, доносившаяся из сумрачного пролета, неприятно резала слух. Торжественные звуки то свивались, то расплетались в болезненный диссонанс. Это вполне могло быть размеренным гимном паука, стягивающего свою жертву клейким шелком. Тихо и медленно мелодия скользила от ноты к ноте, с изяществом, убеждающим, что кажущаяся дисгармония нарочита и основана на другом представлении о гармонии.

Другой человек мог бы повернуться и убежать на верхние этажи освещенного дневным светом замка, боясь встречи с исполнителем этой ужасной мелодии. Прейратс не колебался. Он снова двинулся вниз. Его шаги по каменным ступенькам отзывались гулким эхом. Вторая ниточка мелодии, такая же дикая и устрашающе спокойная, присоединилась к первой, и вместе они загудели, словно ветер в дымовой трубе.

Прейратс окончил спуск и свернул в коридор. Два норна, стоящие перед тяжелой дубовой дверью, смолкли при его приближении. Он подошел ближе, и они обратили на него лишенные любопытства и слегка оскорбительные взгляды греющихся на солнце кошек.

Они кажутся слишком высокими для хикедайя, понял Прейратс. Ростом с высокого мужчину, норны выглядели худыми, как умирающие от голода нищие. Их серебряно-белые пики были опущены, смертельно белые лица под черными капюшонами совершенно спокойны. Прейратс смотрел на норнов, норны смотрели на Прейратса.

– Ну? Вы будете зевать или откроете мне дверь?

Один из стражей медленно склонил голову:

– Да, лорд Прейратс.

Ни намека на уважение не было в холодном голосе с едва заметным странным акцентом. Норн обернулся и распахнул тяжелую дверь, за которой открылся коридор, озаренный красным огнем факелов и новая лестница. Прейратс медленно прошел между стражниками и начал спускаться. Дверь захлопнулась за ним. Не успел он пройти и десяти ступеней, как жуткая паучья мелодия зазвучала вновь.

Молоты поднимались и опускались с чудовищным лязгом, придавая холодному металлу формы, угодные королю, который сидел в холодном Тронном зале, высоко над своей кузней. Шум был ужасен, но омерзительное зловоние, раскаленное добела железо, земля, выжженная до сухой соли и даже сладковатый запах горелого человеческого мяса были еще ужаснее.

Люди, сновавшие взад-вперед по подземной кузне, казались невероятно уродливыми, словно жар пещеры растопил их, как дурной металл. Даже стеганая ватная одежда не мота скрыть этого. Прейратс знал, что на самом деле только люди с исковерканным духом и телом могут работать в оружейной Элиаса. Были счастливцы, которым удавалось бежать, но большинство надсмотрщик Инч заставлял работать до тех пор, пока они не падали мертвыми. Несколько небольших групп потребовались лично Прейратсу для его экспериментов. То, что от них осталось, скормили тем же печам, которым они служили при жизни.

Сквозь нависающий дым королевский советник, прищурившись, смотрел, как рабочие сбрасывают в горн свою тяжелую ношу и отскакивают в стороны, будто ошпаренные лягушки, когда языки пламени взвиваются слишком близко от них. Так или иначе, подумал Прейратс, Инч разделывается со всеми, кто хоть сколько-нибудь умнее или красивее его.

На самом деле, рассуждал он, усмехаясь над собственным жестоким легкомыслием, если дело обстоит именно так, просто чудо, что остается еще кто-то, кто может поддерживать огонь и отправлять расплавленный металл в гигантские тигли.

Лязг молотов прекратился, и в этот момент относительной тишины Прейратс услышал у себя за спиной угрожающий скрип. Он обернулся, стараясь, чтобы никому не показалось, что он сделал это слишком поспешно – ничто не могло испугать красного священника, и важно было, чтобы все знали об этом. Увидев наконец источник звука, Прейратс усмехнулся и сплюнул. Громадное деревянное колесо, вращающееся вокруг оси, выточенной из ствола могучего дерева, черпало воду из стремительного потока, бежавшего через кузню, поднимало ее вверх и выливало в хитроумный лабиринт многочисленных желобков. По ним вода растекалась по всей кузне, чтобы остужать металл, гасить огонь и, в редкие минуты благосклонного настроения Инча, смочить запекшиеся губы рабочих. Кроме того, колесо управляло несколькими закопченными цепями, самые большие из которых уходили вертикально вверх, в темноту, и заставляли двигаться некоторые механизмы, необходимые для выполнения дорогих сердцу Прейратса проектов. Алхимик смотрел на медленно вращающиеся лопасти колеса и лениво думал, может ли подобное колесо, если его построить величиной с гору и приводить в движение усилиями тысяч рабов, вычерпать море и открыть мрачные секреты, веками прятавшиеся во тьме.

Его размышления о пленительных вещах, которые может извергнуть тысячелетний слой ила, прервала широкая рука с черными ногтями, опустившаяся на его рукав. Прейратс резко повернулся и отбросил ее.

– Как ты смеешь прикасаться ко мне! – прошипел священник, сузив темные глаза. Он оскалил зубы, как будто собирался вырвать горло огромной фигуре, склонившейся над ним. Инч смотрел исподлобья некоторое время, прежде чем ответить. Его лицо было лоскутным одеялом кое-где пробивающейся бороды и багровых рубцов.

– Вы говорить хотите?

– Никогда больше не прикасайся ко мне, – голос Прейратса стал спокойнее, но все еще вздрагивал от смертоносного напряжения. – Никогда!

Инч нахмурился, сморщив и без того рябое лицо. Правая глазница зияла жуткой пустотой.

– Что от меня надо?

Алхимик помолчал немного и набрал воздуху в легкие, пытаясь усмирить слепую ярость, охватившую его. Прейратс сам был удивлен своей свирепой реакцией – глупо было тратить гнев на грубого литейщика. Когда предназначение Инча будет выполнено, его можно будет зарезать, как бессмысленную скотину, каковой он, в сущности, и являлся. А пока он прекрасно подходил для планов короля, и, что гораздо более важно, для его собственных планов.

– Король хочет, чтобы крепостную стену укрепили по-новому – новые скобы, новые стропила и самые тяжелые брусья, которые мы можем найти в Кинслаге.

Инч опустил голову, думая. Его усилия были почти ощутимыми.

– Когда? – спросип он наконец.

– К Сретенью. Неделей позже ты и твои подземные люди будете подвешены над Нирулагскими воротами в компании с вороньем. – Прейратс сдержал смешок, представив голову Инча, насаженную на пику – даже вороны не станут драться из-за такой добычи. – Я не желаю слушать возражений. У тебя еще треть года. И раз уж мы заговорили о Нирулагских воротах – есть еще кое-что, что ты тоже должен сделать. Несколько очень важных вещей. Это усовершенствования для защиты ворот. – Он вытащил из складок одежды свиток. Инч взял его и поднял, чтобы получше разглядеть в слабом красноватом свете подземной кузни. – Это тоже должно быть закончено к Сретенью.

– А где королевская печать? – Глаз Инча хитро блеснул.

Рука Прейратса взлетела в воздух. На кончиках пальцев появились пучки желтого света. Через мгновение свет погас, и Прейратс позволил руке упасть и скрыться в складках одежды.

– Если ты еще раз задашь мне вопрос, – проскрежетал алхимик, – я превращу тебя в пылинки пепла.

Лицо литейщика оставалось спокойным.

– Тогда некому будет закончить ворота и стену. Никто не может заставить их работать так быстро, как доктор Инч.

– Доктор Инч. – Прейратс скривил тонкие губы. – Узирис, помоги мне, я устал разговаривать с тобой. Сделай работу так, как хочет этого король Элиас. Тебе повезло больше, чем ты думаешь, дубина. Ты увидишь начало великой эпохи, золотой эпохи. – Разве что начало, но уж никак не больше, пообещал себе священник. – Я вернусь через два дня. Тогда ты скажешь, сколько человек тебе потребуется, и все прочее.

Когда он зашагал прочь, ему показалось, что Инч сказал что-то ему вслед, но, обернувшись, увидел, что Инч уже рассматривает громаду водяного колеса, медленно двигавшегося в бесконечном кружении… Молоты грохотали, но священник долго еще слышал тяжелый скорбный скрип вращающегося колеса.

Герцог Изгримнур облокотился о подоконник и, поглаживая все еще коротенькую бородку, смотрел вниз, на маслянистый проток Кванитупула. Буря миновала, и снег, такой необычный в этих широтах, растаял. Болотный воздух, все еще прохладный после заморозков, снова стал влажно-липким.. Изгримнур чувствовал яростную потребность двигаться, делать хоть что-нибудь.

В ловушке, думал он, намертво пришпилен, как если бы меня пригвоздили к дереву стрелой из лука. В точности как в этой проклятой битве у озера Клоду. Все сначала.

Конечно, здесь не было ни лучников, ни неприятеля. Кванитупул, освободившийся от ледяной хватки Севера, вернулся к своему обычному состоянию и обращал на Изгримнура не больше внимания, чем на всех остальных, населяющих его ветхое тело, словно полчища голодных блох. Нет, это обстоятельства заманили в ловушку последнего герцога Элвритсхолла, и именно они были сейчас непреклонней любых врагов, какими бы смелыми и хорошо вооруженными они ни были.

Изгримнур со вздохом поднялся и повернулся посмотреть на Камариса. Старый рыцарь сидел, прислонившись к дальней стене, завязывая и снова развязывая кусок веревки. Некогда величайший рыцарь Светлого Арда поднял глаза на герцога и улыбнулся простодушной улыбкой ребенка-идиота. Несмотря на преклонный возраст, у него были прекрасные здоровые зубы, а сила его рук была такова, что многие из нынешних молодых задир могли бы позавидовать ему. Но недели постоянных усилий Изгримнура так и не смогли изменить этой улыбки, сводящей герцога с ума. Заколдован Камарис, ранен в голову или просто выжил из ума – результат был один – Изгримнур не смог вызвать у него даже проблеска воспоминаний. Старик не узнавал его, не помнил прошлого, не помнил даже своего настоящего имени. Если бы герцог не знал когда-то Камариса так хорошо, он даже мог бы засомневаться в своей памяти, но он видел лучшего рыцаря короля Джона во все времена года, при любом освещении и в разных обстоятельствах. Камарис мог не помнить себя, но Изгримнур не ошибался.

И что теперь с ним делать? Безумен он или нет, Камарис явно нуждается в помощи. В первую очередь неплохо было бы доставить его к тем, кто чтит и уважает память лучшего друга Престера Джона. Даже если мир, который помогал строить Камарис, сегодня рушился, даже если король Элиас положил конец всем надеждам друга и сеньора Камариса короля Джона – все равно старик заслуживал того, чтобы провести свои последние дни там, где его любят и помнят, а не в этой гнилой трясине. Кроме того, если остался в живых хоть кто-нибудь из окружения принца Джошуа, им тоже приятно будет узнать, что и Камарис жив. Старый рыцарь стал бы для них символом надежды, и Изгримнур, который несмотря на все свои отговорки, кое-что смыслил в политике, прекрасно это понимал.

Но если предположить, что Джошуа и его сторонники укрылись где-нибудь на севере – а такие слухи ходили на кванитупульском базаре – как Изгримнуру и Камарису пробраться через полный врагов Наббан? И потом, как они могут уйти с постоялого двора? Умирая, отец Диниван велел герцогу привести Мириамель сюда. Изгримнур не нашел ее и вынужден был бежать из Санкеллана Эйдонитиса, но может быть Мириамель сама знает что-нибудь об этом месте, может быть отец Диниван говорил с ней об этом? И вот она придет сюда, одинокая, беззащитная, и обнаружит, что Изгримнур уже ушел? Нет, так рисковать нельзя. Лучшее, что можно сделать для Джошуа, жив он или мертв, это помочь принцессе.

Изгримнур надеялся, что Тиамак, каким-то образом связанный с отцом Диниваном, будет знать, где находится Мириамель, но эта надежда не оправдалась. После долгих расспросов смуглый человечек признался, что его тоже послал сюда Диниван, не дав при этом никаких объяснений. Он был потрясен известиями о смерти доктора Моргенса и Динивана, но даже после этого, не смог сообщить Изгримнуру ничего полезного. В глубине души герцог считал, что он чего-то недоговаривает. Хотя нога у вранна действительно болела – по его словам, искусанная крокодилом – но все-таки Изгримнур по-прежнему думал, что он мог бы помочь разрешить тяготевшие над ними загадки, среди которых наиболее сложной была цель пославшего их сюда Динивана. Но вместо этого смуглый человек предпочитал бродить по комнате – за которую, кстати, платил Изгримнур – проводить долгие часы за письменным столом или хромать по деревянным улицам Кванитупула, чем он, надо полагать, и занимался сейчас.

Изгримнур собирался сказать что-то молчаливому Камарису, но тут постучали в дверь. Она со скрипом открылась, и вошла хозяйка постоялого двора Чаристра.

– Я принесла еду, какую вы просили, – сказала она с таким видом, как будто делала огромное личное одолжение, а не просто брала деньги Изгрмнура за не стоющие их стол и кровать. – Немного хорошего хлеба и супа, очень хорошего. С бобами. – Она поставила горшок с супом на низкий стол и брякнула возле него три миски. – Не понимаю, почему бы вам не спуститься вниз и не есть вместе с остальными?

Остальными были два враннских Торговца перьями и странствующий ювелир из Наранси, который искал работу.

– Потому что я плачу за это! – прорычал Изгримнур.

– Где болотный человек? – Она разлила по мискам холодный суп.

– Не знаю, и не думаю, что это тебя касается. – Он побагровел. – Я видел, утром ты куда-то уходила со своим дружком?

– На рынок, – фыркнула она. – Я не могу взять свою лодку, потому что он, – руки ее были заняты, так что она могла только мотнуть головой в сторону Камариса, – все не соберется ее починить.

– И не соберется. Ему сан не велит. И за это я тебе тоже плачу. – Раздражение Изгримнура нарастало. Чаристра все время испытывала его галантность. – Ты чересчур много треплешь языком, женщина. Хотел бы я знать, что ты там наговорила на рынке обо мне и остальных твоих странных постояльцах?

Она бросила на него взгляд, полный недобрых предчувствий.

– Ничего. Ни единого слова.

– Твое счастье, если это правда. Я плачу тебе, чтобы ты не трепалась о моем приятеле. – Он посмотрел на Камариса, который со счастливым выражением лица ложу за ложкой отправлял в рот жирную похлебку. – Но если ты думаешь, что можешь брать мои деньги и все равно распускать сплетни, запомни: узнаю, что ты говорила обо мне или моих делах… придется тебе пожалеть о своей болтливости! – последние слова герцог прогремел во всю силу своего мощного голоса.

Чаристра в ужасе отступила.

– Ни слова я никому не говорила! Прав вы таких не имеете, сир, оскорблять честную женщину! – Она пошла к двери, при этом размахивая поварешкой, словно защищаясь от ударов разгневанного Изгримнура. – Говорила я вам, что ни слова не скажу, так и не скажу. Это всякий вам подтвердит, сир, Чаристра держит свое слово. – Она возмущенно сотворила знак древа и выскользнула в коридор. На полу осталась длинная дорожка капель супа.

– Ха! – всхрапнул Изгримнур. Он смотрел на сероватую жижу, все еще бултыхающуюся в миске. Платить за ее молчание! Как же, сейчас! Это все равно, что платить солнцу, чтобы оно не светило. Он разбрасывает деньги, как будто это вода Вранна – скоро уж они кончатся. И что он тогда будет делать? Даже мысль об этом приводила его в бешенство. – Ха! – снова сказал он. – Будь я проклят!

Камарис вытер подбородок и улыбнулся, глядя в пространство.

Саймон обхватил рукой торчащий камень и заглянул вниз. Бледное солнце было почти точно над головой. Оно пробивалось сквозь подлесок, рассыпая отблески по поверхности холма.

– Это здесь, – крикнул он через плечо, потом прислонился к сглаженной ветром и дождями поверхности камня и стал ждать. Белый камень еще не растерял утреннего холода. Через мгновение Саймон почувствовал, что озноб пробирает его до костей. Он отступил и повернулся, чтобы оглядеться. Вертикально стоящие камни венчали вершину Сесуадры, как зубцы королевской короны. Несколько древних колонн упало, так что корона имела несколько потрепанный вид, но большинство из них осталось высокими и прямыми, исполняя свой долг под натиском бесчисленных веков.

Они точь-в-точь Камни гнева на Тистеборге, понял он вдруг.

Может быть это тоже была работа ситхи? О Тистеборге рассказывали достаточно много престранных историй.

Куда же делись эти двое?

– Вы идете? – крикнул он. Не получив ответа, Саймон обошел камень кругом и стал коротким путем спускаться с горы. Он старался хвататься за надежные стебли вереска и не обращать внимания на колючки. Земля была скользкой и опасной. Внизу долина была полна серой воды, которая почти не колебалась, так что новое озеро вокруг Сесуадры казалось плотным, как каменный пол. Саймон не мог не вспомнить те дни, когда он взбирался на колокольню Башни Зеленого ангела и чувствовал себя сидящим в заоблачной выси королем мира. Здесь, на Сесуадре, казалось, что каменная гора только что родилась, появившись из первозданного хаоса. Легко было вообразить, что в мире нет еще ничего, кроме этого места, что такое наверное было ощущение у Бога, когда он стоял на вершине Дэн Халой и творил мир, как написано в Книге Эйдона.

Джирики рассказывал Саймону о том, как Рожденные в Саду пришли в Светлый Ард. В те дни, говорил ситхи, большая часть мира была покрыта океаном, так же как сейчас покрыт им запад. Народ Джирики приплыл со стороны восходящего солнца, преодолев невообразимое расстояние, чтобы высадиться на зеленом берегу мира, не знавшего человека, на маленьком острове посреди бескрайнего моря, окружавшего его. Какая-то катастрофа, по предположению Джирики, изменила лицо мира – земля поднялась, моря на востоке и на юге высохли, оставив после себя новые горы и долины. Вот почему Рожденные в Саду не смогли вернуться на свою потерянную родину.

Саймон размышлял об этом, глядя, прищурившись, на восток. Мало что можно было увидеть с Сесуадры, кроме сумрачных степей я безжизненных равнин, бесконечных полотен серого и темно-зеленого цветов. Саймон слышал, что даже до этой страшной зимы восточные степи были негостеприимной землей. Чем дальше на восток от Альдхорта, тем более пустынными и угрюмыми они становились. Путешественники говорили, что за определенные границы не рисковали заходить даже хирки и тритинги. Солнце по-настоящему никогда не освещало этой земли, где царили вечные сумерки. Те несколько безумцев, которые отважились пересечь степи в поисках новых земель, не вернулись обратно.

Саймон понял, что стоит так и смотрит уже довольно долго, но до сих пор никто не отозвался. Он уже собирался позвать еще раз, но, в этот момент на склоне холма появился Джеремия, медленно пробиравшийся к вершине сквозь заросли ежевики и доходящей до пояса травы. Лилит, едва различимая в высокой траве, держалась за руку молодого оруженосца. Казалось, что она испытывает к нему какую-то симпатию. Она по-прежнему не говорила, и лицо ее оставалось печальным и отстраненным. Когда девочка не могла быть с Джулой, то почти всегда старалась держаться поближе к Джеремии. Саймон думал, что она почувствовала в нем что-то похожее на свою боль, общий сердечный недуг.

– И куда же он ведет, под землю или за край холма? – спросил Джеремия.

– И то, и другое, – ответил Саймон, махнув рукой в сторону ручья.

Они следовали по его течению с того места, где он начинался – в здании, которое Джулой называла Дом Текущих вод или просто Дом Воды. Таинственно пробиваясь через камни, он, не пересыхая, заполнял водоем, который снабжал питьевой водой Новый Гадринсетт и стал центром торговли и сплетен молодого поселения. Покинув Дом Воды, стоящий в одной из самых высоких точек Сесуадры, ручей выплескивался в узкое русло и пересекал вершину, появляясь и исчезая в зависимости от рельефа. Саймон в жизни не встречал ручья, который вел бы себя таким образом. Да и кто когда-либо слышал о роднике, который пересекает горную вершину? И Саймон решил выяснить, куда он течет и откуда вытекает, пока не вернулись бури, которые могли бы оборвать его поиски.

Джеремия присоединился к тему чуть ниже вершины холма. Они стояли над быстро бегущим ручьем.

– Как ты думаешь, он все время течет вниз? – Джеремия показал на серый ров у основания Скалы прощания. – Или опять уходит в землю?

Саймон пожал плечами. Вода, появившаяся из самого сердца горы ситхи, действительно могла уйти обратно в камни, словно таинственное колесо созидания и уничтожения, словно будущее, которое приходит, чтобы поглотить настоящее, а потом быстро исчезает, чтобы стать прошлым. Он собирался предложить продолжить исследование, но по склону холма уже спускалась Лилит. Саймон забеспокоился, потому что она совсем не думала об опасности и легко могла поскользнуться на крутом склоне.

Джеремия сделал несколько шагов, подхватил ее под руки и поставил рядом с собой. В этот момент ее легкое платье вздулось, и Саймон увидел длинные воспаленные рубцы, покрывавшие ее ноги. На животе, наверное, еще хуже, подумал Саймон.

Все утро он думал о том, что услышал в Доме Расставания о Великих Мечах и о многом другом. Все эти события казались ему чем-то отвлеченным, как будто сам Саймон, его друзья, король Элиас и даже Король Бурь были только фишками на доске для игры в шент, которые могут составить сотни самых разных комбинаций. Но сейчас ему напомнили об истинных ужасах недавнего прошлого. Лилит, ни в чем не повинный ребенок, была до смерти напугана и изувечена собаками, тысячи других, за которыми тоже не было никакой вины, выгнали из домов, оставили сиротами, замучили, убили. Гнев внезапно заставил Саймона покачнуться. Если в мире есть какая-нибудь справедливость, кто-то должен будет заплатить за то, что случилось, за Моргенса, Хейстеиа, Джеремию, за его похудевшее лицо и невысказанные страдания, за самого Саймона, бездомного и одинокого.

Если Узирис смилуется надо мной, я убью их. Я убил бы их всех собственными руками – Элиаса, Прейратса и его бледнолицых норное.

– Я видел ее в замке, – сказал Джеремия.

Саймон удивленно поднял глаза. Оказалось, что он сжал кулаки так, что заломило суставы.

– Что?

– Лилит. – Джеремия кивнул в сторону девочки. Она вся перепачкалась, спускаясь в затопленную долину. – Когда она была горничной у принцессы Мириамель. Я тогда подумал, что за хорошенькая маленькая девочка – она была одета во все белое и несла цветы. Мне она показалась такой чистенькой. – Он тихо рассмеялся. – И посмотри на нее теперь.

Саймон почувствовал, что у него нет больше сил говорить о грустном.

– Сам на себя посмотри, – сказал он. – Кто бы говорил о чистоте!

Джеремия не смутился.

– Ты на самом деле знал ее, Саймон? Я принцессу имею в виду.

– Да, – Саймону вовсе не хотелось повторять сначала всю эту историю. Он страшно огорчился, не найдя Мириамели у Джошуа, и пришел в ужас, узнав, что никому не известно, где она. Он так мечтал, что расскажет ей о своих подвигах, и представлял себе, как широко она раскроет ясные глаза, услышав о драконе. – Да, – повторил, он, – я знал ее.

– Она была такая красивая, какой и должна быть принцесса? – спросил Джеремия с неожиданной заинтересованностью.

– Думаю, да. – Саймону не хотелось говорить об этом. – Она была именно такая, то есть она и есть такая.

Джеремия собирался еще о чем-то спросить, но его перебили.

– Хо, – послышался голос сверху, – вот вы где!

Странный двухголовый силуэт смотрел на них из-за скалы. Одна из голов навострила уши.

– Мы хотели найти, откуда и куда течет этот ручей, Бинабик, – сказал Саймон.

Волчица подняла голову и рявкнула.

– Кантака имеет предположение, что тебе лучше откладывать путешествование за водой. – Бинабик рассмеялся. – А Джошуа просит всех возвращаться в Дом Расставания. Мы имеем о чем говорить.

– Идем.

Саймон и Джеремия взяли Лилит за руки и полезли вверх по склону. Солнце смотрело на них сверху, похожее на мутный белый глаз.

В Доме Расставания собрались все те, кто был на совете утром. Разговаривали тихо" может быть подавленные размерами зала и его необычными пропорциями. В окна сочился болезненный дневной свет, такой слабый и неясный, что казалось, он вовсе не имеет источника. Каменное кружево на стенах светилось тусклым внутренним светом, напоминая Саймону мерцающий мох в тоннелях под Хейхолтом. Он не забыл, как блуждал там, в глухой темноте, за пределами отчаяния. То, что он выжил тогда, кое-что значило. И конечно его пощадили по какой-то причине.

Пожалуйста, милосердный Эйдон, молился он, не дай мне умереть теперь, когда я зашел так далеко!

Саймон открыл глаза и убедился, что Джошуа пришел. Принц навещал Воршеву и сообщил собравшимся, что она чувствует себя лучше. Вместе с Джошуа пришли двое, которых не было на утреннем совете, – Слудиг, обследовавший окрестности долины, и здоровенный парень из Фальшира по имени Фреозель, которого жители Нового Гадринсетта выбрали лордом-констеблем. Несмотря на молодость, в новом констебле не трудно было узнать ветерана уличных боев – лицо покрыто шрамами, на руке не хватает двух пальцев.

После того, как отец Стренгьярд произнес короткое благословение новому констеблю и предостерег его, чтобы он никому не рассказывал о том, что услышит здесь, встал принц Джошуа.

– Нам нужно многое решить, – сказал он. – Но прежде чем мы начнем, я хотел бы сказать, что мы не должны терять надежду на то, что придут лучшие времена, счастливые для нас. Когда нам казалось, что не осталось уже ничего, кроме страха и отчаяния. Господь повернулся к нам, и сейчас мы в безопасности, а ведь еще недавно мы были разбросаны по свету… Мы отправились на поиски одного из трех Великих Мечей, который мог бы дать нам хоть малую надежду на победу, – и против всякого ожидания эти поиски увенчались успехом. Каждый день все новые и новые люди приходят под наши знамена, и если у нас будет возможность выжидать еще некоторое время, наша армия сможет остановить даже Верховного короля, моего брата.

Конечно, нам еще многое нужно. Мы можем составить армию из людей, которых по всему Эркинланду выгоняют из собственных домов, но для того, чтобы рассчитывать на победу над Верховным королем, нужна не только армия. Кроме того, ясно, что мы вынуждены кормить и предоставлять кров тем, кто уже с нами. Может быть и так, что ни одна армия, даже прекрасно вооруженная, не сможет противостоять Элиасу, союзнику Короля Бурь. – Джошуа помолчал. – Итак, мне кажется, что сегодня мы должны постараться найти ответы на три вопроса: что собирается делать мой брат, как нам это предотвратить и что нужно сделать, чтобы получить оставшиеся два меча – Сверкающий Гвоздь и Скорбь, с помощью которых мы можем победить норнов и их темного повелителя.

Джулой подняла руку.

– Простите, Джошуа, но мне кажется, есть еще один вопрос: сколько времени у нас в запасе?

– Ты права, валада Джулой. Если бы мы могли оставаться здесь еще год, нам удалось бы собрать силы, достаточные для того, чтобы противостоять Элиасу на его территории, или, по крайней мере, на окраинах его владения. Но я, как и ты, сомневаюсь, что нас так надолго оставят в покое.

Раздались и другие голоса. Спрашивали, можно ли ожидать подкрепления с востока и севера Эркинланда, где люди уже почувствовали тяжелую руку короля Элиаса. Джошуа призвал к тишине.

– Прежде всего мне бы хотелось, чтобы мы попытались ответить на первый и главный из наших вопросов: чего хочет мой брат?

– Власти, – сказал Изорн. – Власти. Он хочет бросаться жизнями людей, как игральными костями.

– Это у него и так было. – Джошуа покачал головой. – Я много размышлял об этом, но не нашел другого ответа. Мир, конечно, уже знал королей, которые не желали довольствоваться тем, что у них было. Может быть мы до самого конца не узнаем ответа на этот вопрос. Может быть, если бы мы знали, о чем именно договорились Элиас и Король Бурь, нам было бы проще понять тайные намерения Верховного короля.

– Принц Джошуа, – заговорил Бинабик. – Я сам озадачивался этими очень разными вопросами. Всякие пожелания вашего брата исполняет Король Бурь. Это доступно пониманию. Не доступно, чего Король Бурь желает взамен.

Минуту в каменном зале было тихо, а потом вдруг все заговорили разом, так что принцу Джошуа пришлось топнуть ногой, чтобы успокоить их.

– Ты задал ужасный вопрос, Бинабик, – сказал принц: – Мы действительно не знаем, чего хочет этот темный.

Саймон вспомнил тени под Хейхолтом, где он соскользнул в ужасный сон, полный кричащих призраков.

– Может быть, он хочет забрать обратно свой замок? – сказал он.

Он говорил тихо, и большинство сидевших в зале не услышали его и продолжали обсуждать что-то между собой, но Джошуа и Бинабик повернулись к нему.

– Милосердный Эйдон, – проговорил Джошуа. – Не может быть.

Бинабик подумал немного и покачал головой:

– Что-то тут не так, хотя это и хорошо придумано, Саймон. Скажи, Джулой, в чем тут дело, я почти вспомнил…

Колдунья кивнула.

– Инелуки никогда не сможет вернуться в этот замок. Когда Асу'а пал, в его руинах каждый камешек был оплетен заклятьями, и пока не истечет их срок, Инелуки ни минуты не проведет в замке. Нет, я не думаю, что он может забрать замок, хотя без сомнения горит желанием сделать это. Но он может хотеть править через Элиаса тем, чем не в силах править сам. Норны чудовищно сильны, но их немного. А вот будучи тенью за спиной трона из костей дракона, Король Бурь может покорить все земли Светлого Арда.

Лицо Джошуа помрачнело.

– Подумать только, как мало мой брат должен был думать о своих подданных и своем троне, чтобы за пустячную цену продать все это темным силам. – Он повернулся к собравшимся, и гнев на его лице был плохо скрыт. – Что же, пока мы можем считать, что так оно и есть – Король Бурь хочет управлять человечеством через моего брата. Мне говорили, что Инелуки – это клубок черной мстительной ненависти, так что не нужно объяснять, каким может стать это правление. Саймон рассказывал нам, что Амерасу, женщина-ситхи, предвидела то, что Инелуки хочет сделать с людьми, и она говорила, что это будет ужасно. Мы должны сделать все возможное, чтобы остановить это, в конце концов даже пожертвовав жизнью. И теперь я должен задать другой вопрос: что мы можем сделать, чтобы победить их?

В последующие часы было предложено множество самых разнообразных планов. Фреозель говорил, что лучше всего будет осторожно выжидать, пока недовольство Элиасом не вспыхнет по всему Светлому Арду. У Хотвига был другой план – послать человека, который, руководствуясь картами Эолера, проникнет в Хейхолт и убьет Элиаса и Прейратса. Отца Стренгьярда потрясла сама мысль о том, что драгоценные карты могут попасть в руки зверских убийц. По мере того, как выдвигались и обсуждались все Новые и новые предложения, страсти накалялись. Когда Изорн и Хотвиг, обычно веселые и спокойные друзья, были близки к тому, чтобы броситься в драку, Джошуа, наконец, прервал споры.

– Помните о том, что все мы здесь друзья и союзники и все мы объединены надеждой вернуть свободу нашим землям. – Принц осмотрел зал, утихомиривая своих возбужденных советников, как хирка, а те, по слухам, умеют успокаивать лошадей взглядом, не прикасаясь к ним. – Я выслушал всех и благодарен вам за помощь. Но теперь я должен решить. – Он положил руку на каменный стол рядом с обернутой серебряным шнуром рукояткой Торна. – Я совершенно согласен с тем, что мы должны подождать до тех пор, пока не будем готовы нанести Элиасу чувствительный удар. – Он кивнул в сторону Фреозеля. – Но и бездействовать мы не должны. Наши союзники в Эрнистире осаждены, а они могли бы серьезно побеспокоить Элиаса на западе, если не больше. И потому я решил совместить две цели и посмотреть, не послужит ли одна из них другой. Джошуа сделал графу Над Муллаха знак выйти вперед.

– Граф Эолер, я пошлю вас назад к вашему народу, и, как я и обещал, вы привезете им нечто большее, чем просто мою благодарность. С вами отправится Изорн, сын герцога Изгримнура.

Гутрун не сдержала приглушенного вскрика, но когда сын обернулся, чтобы успокоить ее, она храбро улыбнулась и погладила его по плечу. Джошуа поклонился в ее сторону.

– Герцогиня, когда вы узнаете мой план, вы поймете, что я делаю это не без причины. Изорн, ты возьмешь полдюжины людей. Может быть, кто-нибудь из стражников Хотвига согласится сопровождать тебя. Они храбрые бойцы и неутомимые всадники. По пути к Эрнистиру ты соберешь как можно больше своих сограждан. Насколько я знаю, большинство из них не любит Скали Острого Носа, а на Фростмарше многих выгнали из домов. И тогда, по твоему усмотрению и в зависимости от того, скольких ты сумеешь привлечь на нашу сторону, ты либо снимешь осаду Скали, либо вернешься сюда, чтобы помочь нам бороться с моим братом. – Изорн сосредоточенно слушал принца с таким видом, как будто хотел выучить его слова наизусть. – Ты сын герцога, и тебе они поверят, если ты объяснишь им, что это первый шаг к тому, чтобы вернуть им потерянную землю.

Принц снова повернулся к собранию.

– А пока Изорн и те, кто поедет с ним, будут выполнять свою задачу, мы здесь тоже не можем сидеть сложа руки. Нам нужно многое сделать. Северяне раздавлены суровой зимой, Элиасом и Королем Бурь, и я боюсь, что как бы удачлив ни был Изорн, север не сможет дать нам того количества союзников, в котором мы нуждаемся. Наббан и весь юг контролируют друзья Элиаса, и первый среди них герцог Бенигарис. Но юг должен быть моим. Только тогда у меня хватит союзников для борьбы с Элиасом. Поэтому нам предстоит работать, совещаться и думать. Должен быть какой-то способ отрезать Бснигариса от помощи Элиаса, правда я еще не знаю точно какой.

Все это время Саймон нетерпеливо выслушивал слова принца, но придерживал язык. Теперь Джошуа закончил, и у него больше не было сил молчать. Пока остальные кричали и переругивались, Саймон с растущим возбуждением вспоминал утренние слова Бинабика.

– Но, принц Джошуа, – крикнул он. – Что же будет с мечами?

Джошуа кивнул.

– Об этом нам тоже предстоит подумать. Не беспокойся, Саймон, я не забыл о них.

Саймон набрал в грудь побольше воздуха, словно собираясь прыгнуть в ледяную воду.

– Нам надо действовать неожиданно. Пошлите Бинабика, Слудига и меня за Сверкающим Гвоздем! Он же не в Хейхолте! Мы заберем его из могилы вашего отца и скроемся еще до того, как король догадается, что мы там были. – Саймон представил себе, как это будет: он и его друзья, покрытые славой, возвращаются на Сесуадру. Они несут Сверкающий Гвоздь, и на ветру полощется новое знамя Саймона.

Джошуа улыбнулся, но покачал головой.

– Никто не сомневается в твоей храбрости, сир Сеоман, но мы не можем так рисковать.

– Так мы же нашли Торн, хотя в это тоже никто не верил!

– У Торна не несли караул эркингарды.

– Зато вместо них был дракон!

– Довольно, – Джошуа поднял руку. – Нет, Саймон, еще не время. Мы поговорим об этом, когда атакуем Элиаса на юге и на западе, и отвлечем его внимание от Свертских скал и могилы нашего отца. Ты уже заслужил почет и уважение и без сомнения заслужишь еще, но теперь ты королевский рыцарь, и это большая ответственность. Я сожалел, что послал тебя на поиски Торна и не надеялся снова увидеть. Теперь, когда против всякой надежды вы вернулись с победой, я хочу, чтобы пока что ты, Бинабик и Слудиг оставались при мне. Кстати, с ними ты даже не посоветовался, обрекая их на это безнадежное путешествие. – Он улыбнулся, смягчая удар. – Спокойно, мальчик, спокойно.

В груди у Саймона бурлили чувства, похожие на те, которые он испытывал в Джао э-Тинукай. Как они не понимают, что, помедлив еще немного, можно упустить великолепный шанс?!

– Принц Джошуа, – взмолился он. – Могу я по крайней мере пойти с Изорном? Я хочу помочь!

– Учись быть рыцарем, Саймон, и наслаждайся этими недолгими днями относительной свободы. На твою долю придется достаточно сражений, уверяю тебя. – Принц встал. Саймон заметил выражение усталости на его лице. – Ну все, довольно. Эолер, Изорн и те, кто пойдет с ними, должны быть готовы отправиться через два дня. Трапеза уже готова, не такая обильная, как на чествовании Саймона, разумеется, но зато вовремя. – И взмахом руки он завершил собрание.

Бинабик подошел к Саймону, собираясь поговорить, но рассерженный юноша сначала не желал отвечать.

Опять то же самое. Подожди, Саймон, подожди, тебе скоро скажут, что делать… Неужели другие всегда будут все решать за меня?

– Это была хорошая идея, – пробормотал он:

– Эта идея будет оставаться очень хорошей, – сказал Бинабик, – когда мы будем отвлекать Элиаса, как говаривал сегодня Джошуа.

Саймон посмотрел на него. В круглом лице тролля было что-то, что делало его гнев глупым.

– Я ведь только хотел помочь.

– Ты делал гораздо больше, друг Саймон, но, как говорят у нас в горах, ик та рандейхет, сук биквахуг – зима не лучшее время, чтобы купаться голышом.

Саймон подумал несколько минут.

– Мне кажется, что это глупо.

– Имеет возможность, что так, – раздраженно ответил Бинабик. – Но не приходи, с большими слезами, согреваться у моего костра, если будешь иметь ошибку со временем для плавания.

Они молча шли по заросшему склону холма, освещенному холодным солнцем.