Дорога Ветров

5 ДОРОГА НАЗАД

Мириамель сжалась под своим плащом, пытаясь исчезнуть. Казалось, что каждый прохожий замедлял шаг, чтобы посмотреть на нее – худые вранны, со спокойными карими глазами и ничего не выражающими лицами, пирруинские купцы в слегка потрепанных роскошных одеяниях. Все они были заняты только внешностью этой коротко остриженной девушки в грязной монашеской одежде, и это очень волновало принцессу. Почему Кадраха так долго нет? Конечно, ей не следовало позволять ему одному идти в трактир. Когда монах наконец появился, вид у него был самодовольный, как будто ему удалось какое-то безмерно сложное дело.

– Это на Торфяной баржевой набережной, как мне следовало бы помнить. Не слишком-то респектабельный район.

– Ты пил вино. – Тон был резче, чем ей хотелось бы, но она слишком устала и изнервничалась.

– А как бы я получил от трактирщика нужные указания, ничего не купив у него? – Кадраха было не так-то легко сбить. Он, казалось, почти отошел от отчаяния, наполнявшего его на корабле, хотя Мириамель видела, как оно проглядывает сквозь оборванные края веселости, которую он, точно плащ, накинул на себя.

– Но у нас нет денег, – недовольно сказала она. – Вот почему мы прошли пешком чуть не весь этот проклятый город в поисках места, про которое ты говорил, что отлично знаешь, где оно.

– Тише, моя леди. Я заключил маленькое пари и выиграл – очень удачно, потому что мне нечем было бы расплатиться, если бы я проиграл. Но теперь все хорошо. Это путешествие пешком через город каналов немного смущало меня, но теперь, когда у нас есть указания трактирщика, проблем больше не будет.

Проблем больше не будет. Мириамели пришлось даже рассмеяться, хоть и горько. Они жили, как нищие, целых две недели – несколько дней умирали от жажды в шлюпке, потом брели через прибрежные города юго-восточного Наббана, выпрашивая еду всюду, гае только могли. Если им везло, они проезжали немного на фермерских телегах, а потом снова приходилось тащиться пешком. Так они шли, шли и шли, до тех пор пока Мириамель не почувствовала, что если бы ей каким-нибудь образом удалось отделить ноги от туловища, они продолжали бы идти без нее. Такой образ жизни был хорошо знаком Кадраху, и он, казалось, вернулся к нему не без удовольствия, но Мириамель с каждым днем все больше уставала. Она никогда бы не смогла вернуться в замок своего отца, но вот душное окружение в Наглимунде у дяди Джошуа внезапно стало казаться ей куда более привлекательным, чем несколько месяцев назад.

Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость – в его дыхании чувствовались винные пары – и неожиданно застала монаха не защищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.

– Хорошо. Тогда пойдем, – она взяла его под руку. – Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.

Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы выбраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного, перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.

Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на досчатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.

– Это гирлянды Духова Дня, – сказала она.

Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.

– Что значит, с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, – медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. – И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!

– Если бы вы остались со своим дядей, лучше не было бы. Было бы только хуже, – заметил Кадрах. – По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.

Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй – что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.

Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.

– Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.

– Но послушай, – сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. – Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.

– Моя тетка была никчемной сумасшедшей, – сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. – А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. – Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. – День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.

Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.

– Никогда нельзя судить о людях только по их виду, – сказала она. – Этот человек – мои наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец – барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой. – Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения. Чаристра прищурилась.

– За последнее время я вволю наслушалась таких историй. – Она пожевала губами. – Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. – Лицо ее стало угрюмым. – Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.

Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду – рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.

– Мириамель? – спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. – Принцесса?

– Изгримнур! – закричала она. – Герцог Изгримнур! – Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.

– О ты, несчастное создание, – проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. – О моя бедная Мириамель. – Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. – Ты не ранена? Ты здорова. – Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. – А, вот и мошенник, который украл тебя!

Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.

Изгримнур отбрасывал огромную тень.

– Нет, нет, – Мириамель смеялась сквозь слезы. – Кадрах мой друг, он помогал мне. Я убежала сама, не надо его винить. – Она снова обняла герцога, уткнувшись лицом в его грудь. – О Изгримнур, я была так несчастна! Как дядя Джошуа? А Воршева, и Саймон, и тролль Бинабик?

Герцог покачал головой.

– Полагаю, я знаю не больше чем ты. – Он прерывисто вздохнул. – Это чудо. Бог услышал наконец мои молитвы! Благословенно имя Его! Иди, садись. – Изгримнур повернулся к Чаристре и нетерпеливо махнул рукой. – Ну? Что ты стоишь здесь, женщина? Принеси нам эля и какой-нибудь еды да пошевеливайся.

Совершенно выбитая из колеи Чаристра, пошатываясь, направилась к выходу.

– Подожди! – зарычал Изгримнур ей вслед. Она испуганно повернулась к нему. – Если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о том, что здесь видела, – проревел он, – я своими руками разнесу в щепки твой проклятый сарай!

Трактирщица, уже не способная испытывать ни страха, ни удивления, вяло кивнула и отправилась к своему убежищу – на кухню.

Тиамак спешил, хотя из-за раненой ноги не мог двигаться быстрее обычного шага. Сердце его барабанило по ребрам, но он заставил себя прогнать с лица тревогу.

О, Тот Кто Всегда Ступает По Песку, молился он. Не дай никому заметить меня! Я почти пришел!

Люди, вместе с ним пробиравшиеся по узким улочкам Кванитупула, казалось, сговорились мешать ему. Один дородный сухоземелец с корзиной песчаной рыбы на голове столкнулся с Тиамаком, чуть не сбив его с ног, и к тому же выкрикнул несколько оскорблений вслед, когда вранн захромал прочь. Маленькому человеку ужасно хотелось ответить ему – в конце концов Кванитупул оставался враннским городом, сколько бы купцов-сухоземельцев ни построили на берегу лагуны Чамул дорогие свайные дома и не приводили бы сюда тяжелые грузовые баржи, на которых трудились смуглые матросы племени Тиамака – но он не смел. На скандалы не было времени, даже если они были делом справедливости.

Он пересек общую комнату «Чаши Пелиппы», едва взглянув на трактирщицу и даже не заметив странного выражения ее лица. Чаристра раскачивалась на одном месте у края лестницы, сжимая в руках доску с хлебом, сыром и оливками, словно не в силах была понять, стоит ей подняться наверх или нет.

Тиамак обогнул ее и заковылял вверх по узкой лестнице, прошел через площадку и свернул в маленькую покосившуюся дверь в коридоре. Распахнув эту дверь, он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы выплеснуть свои новости, но тут же остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной.

Изгримнур сидел на полу. В углу стоял крепкий невысокий человек, одетый, как и герцог, в костюм эйдонитского монаха. Его квадратное лицо скрывал капюшон. Старый Камарис сидел на кровати, скрестив ноги, словно бывалый моряк. Подле него сидела молодая женщина с коротко остриженными светлыми волосами. Она тоже была в монашеской одежде, а на ее миловидном остром лице застыло такое же ошеломленное выражение, как и на лице Чаристры.

Тиамак со щелчком закрыл рот, потом снова открыл его.

– Что?.. – сказал он.

– Ах, – Изгримнур казался черезвычайно веселым, почти легкомысленным. – А это Тиамак, благородный вранн, друг Динивана и Моргенса. Здесь принцесса, Тиамак. Мириамель пришла.

Мириамель даже не подняла глаз, продолжая смотреть на старика.

– Это… Камарис?

– Знаю, знаю. – Изгримнур засмеялся. – Я сам не мог в это поверить, убей меня Бог – но это он! Живой, и через столько лет! – Лицо герцога внезапно стало серьезным. – Но разум он потерял, Мириамель. Он как ребенок.

Тиамак тряхнул головой.

– Я рад, Изгримнур. Рад, что ваши друзья пришли. – Он покачал головой. – Но у меня тоже новости.

– Не сейчас, – Изгримнур сиял. – Немного позже, маленький человек. Сегодня у нас праздник. – Он повысил голос: – Чаристра! Где эта женщина?

Трактирщица приоткрыла дверь, но Тиамак повернулся и захлопнул ее перед носом у Чаристры. Он успел услышать удивленное ворчание и стук прыгающей по ступенькам буханки хлеба.

– Нет, – сказал вранн. – Это никак не может ждать, Изгримнур.

Герцог нахмурился, сведя густые брови:

– Ну?

– Люди разыскивают этот трактир. Наббанайские солдаты.

Нетерпение Изгримнура тут же испарилось. Теперь все его внимание было направлено на Тиамака.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел их у Рыночного Дома. Они расспрашивали лодочников, очень грубо с ними обращались. По-моему, их главный отчаянно хочет найти этот трактир.

– И они узнали, где он находится? – Изгримнур прошел через всю комнату в угол, где, завернутый в ткань, стоял Квалнир.

Тиамак пожал плечами.

– Я знал, что не могу идти много быстрее солдат, хотя и знаю город гораздо лучше их. Так что мне надо было задержать их, и тогда я вышел вперед и сказал солдатам, что я буду говорить с лодочниками, поскольку они, как и я, вранны. – В первый раз с начала своего повествования Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на молодую женщину. Ее лицо стало совсем белым, но больше не казалось изумленным. Она внимательно слушала. – На языке болот я сказал лодочникам, что эти солдаты – дурные люди и им лучше говорить только со мной и только на нашем языке. Я сказал им, что после того, как уйдут солдаты, они должны увести свои лодки и некоторое время не возвращаться к Рыночному Дому. Потом я еще немного поговорил с ними, делая вид, что отдаю распоряжения – на самом деле они просто рассказали мне, что сухоземельцы выглядели совершенно сумасшедшими – и потом я рассказал начальнику солдат, где он и его люди могут найти «Чашу Пелиппы». Не хмурьтесь так, герцог Изгримнур. Я послал их на другой конец города. Но когда я сказал это тому человеку, он весь затрясся, как будто у него все зачесалось.

– Как… Как выглядел их главный? – напряженным голосом спросила Мириамель.

– Очень странно, – Тиамак замялся. Он не знал, как следует говоритьс принцессой сухоземельцев, даже если она одета в мужское платье. – Он единственный не был одет как солдат. Высокий, на вид сильный, одежда дорогая, но лицо его было лиловым от синяков, а глаза налиты кровью, как у кабана. Похоже было, что его голова побывала в зубах у крокодила. Зубов у него тоже не хватало.

Мириамель застонала и соскользнула с матраса на пол.

– О Элисия, спаси меня! Это Аспитис! – В ее прерывистом голосе было отчаяние. – Кадрах, откуда он мог знать, куда мы идем? Ты снова предал меня?

Монах вздрогнул, но, когда он заговорил, в. его голосе не было обиды.

– Нет, моя леди. Я полагаю, что он Каким-то образом добрался до берега и обменялся посланиями со своим истинным господином. – Кадрах повернулся к Изгримнуру. – Прейратс отлично знает это место, герцог, а Аспитис его ставленник.

– Аспитис? – Изгримнур, затягивая на своей широкой талии пояс ножен, расстроенно покачал головой. – Я не знаю его, но похоже, что он не друг нам.

– Нет, – Кадрах посмотрел на Мириамель, которая сидела на полу, обхватив голову руками. – Он нам не друг.

Изгримнур издал глубокий горловой звук. Тиамак удивленно обернулся к нему, потому что герцог рычал точь-в-точь как рассерженный медведь, но риммерсман уже глубоко задумался, сплетая пальцы на короткой бороде.

– Враги дышат нам в спину, – сказал он наконец. – Даже если бы Камарис сейчас был таким же, каким он был сорок лет назад – а он, да возлюбит его Бог, Мириамель, был самым могучим человеком на земле – я и тогда не особенно обрадовался бы этим новостям. Придется уходить… да побыстрее.

– А куда нам идти? – спросил Кадрах.

– На север, к Джошуа, – Изгримнур повернулся к Тиамаку. – Что ты скажешь на сей раз, маленький человек? Что нашел бы другой выход, если бы нас было трое?

Тиамак почувствовал, что у него перехватило горло.

– Да. Но это будет нелегко, – озноб пробрал его до костей, словно ледяное дыхание Той, Что Ждет Всеобщего Возвращения коснулось его шеи. Неожиданно идея вести сухоземельцев через лабиринты Вранна показалась ему совершенно неудачной.

Мириамель поднялась с пола.

– Джошуа жив?

– Таковы слухи, принцесса. – Изгримнур покачал головой. – Люди говорят о каком-то месте на северо-востоке Тритингов. Но это может оказаться пустой надеждой.

– Нет! – На залитом слезами лице Мириамели была странная уверенность. – Я верю в это.

Кадрах, все еще прислонившийся к стене, словно забытое домашнее божество, пожал плечами.

– Нет ничего плохого в вере, если это – единственное, за что мы можем ухватиться. Но что это за другой путь? – он перевел мрачный взгляд на болотного человека.

– Через Вранн, – Тиамак откашлялся. – Я думаю, что для них будет почти невозможно преследовать нас. Мы должны были бы идти на север, к самому краю Озерных Тритингов.

– И там, пешие, окажемся на сотне лиг открытого пространства безо всякого укрытия. – мрачно сказал Кадрах.

– Проклятье, монах, – зарычал Изгримнур. – А что мы еще можем сделать? Пробираться через Кванитупул мимо парней Аспитиса, а потом идти в неприятельский Наббан? Только глянь на нас? Ты можешь вообразить более запоминающуюся компанию – девушка, два монаха, из которых один с бородой, впавший в детство старый великан и вранн? Думаешь, у нас есть выбор?

Эрнистириец, казалось, собирался возразить, но, подумав, пожал плечами, уходя в себя, как черепаха, которая скрывается под панцырем.

– Думаю, нет, – тихо сказал он.

– И что нам теперь делать? – страх Мириамели немного отступил. Все еще потрясенная, она теперь казалась спокойной и решительной. Тиамак не мог не восхититься твердостью ее духа.

Изгримнур деловито потер свои огромные лапы.

– Уходить. Причем не позже, чем через час, так что времени у нас в обрез. Тиамак, иди и стой перед трактиром. Кто-нибудь другой может оказаться любезнее тебя, а если солдаты застигнут нас врасплох – все погибло. Ты – самый незаметный из всех нас. – Герцог задумчиво огляделся. – Камариса я попрошу починить одну из тех лодок, что стоят во дворе. Кадрах, ты поможешь ему. Запомни, он слабоумный, но работал здесь много лет – он знает что делать, и понимает почти все, хотя и не говорит. Я соберу наши вещи, а потом приду помочь вам закончить с лодкой и отнести ее к воде.

– А я, Изгримнур? – Мириамель переминалась с нога на ногу в неудержимом стремлении делать хоть что-нибудь.

– Бери хитрюгу трактирщицу и отправляйся вниз, на кухню, собрать нам немного еды в дорогу. Старайся брать то, что долго не будет портиться, потому что мы не знаем, сколько времени нам придется идти без… – Он замолчал, осененный внезапной мыслью. – Вода! Свежая вода! Милостивый Узирис, мы же идем в болота! Берите все, что можете, а я помогу вам тащить кувшины или что вы там найдете. Во дворе за трактиром стоит дождевая бочка – я думаю, в ней полно воды. Ха! Я знал, что эта вонючая вода для чего-нибудь пригодится. – Он сплел пальцы, лихорадочно размышляя. – Нет, принцесса, не торопись. Скажи Чаристре, что мы заплатим за все, что возьмем у нее, но не говори ни слова о том, куда мы направляемся. Она продаст наши бессмертные души за ломаный грош. Хотел бы и я быть таким же, но придется заплатить ей за все, хоть это и опустошит мой кошелек. – Герцог глубоко вздохнул: – Все! Теперь пошли. И где бы вы ни были, вы все, ждите сигнала Тиамака и бегите во дворик, как только услышите его.

Он повернулся и открыл дверь. На верхней ступеньке, среди остатков разнообразной снеди сидела Чаристра, лицо ее казалось смущенным. Изгримнур взглянул на трактирщицу, потом подошел к Мириамели и наклонился к ее уху. Тиамак был достаточно близко, чтобы расслышать его шепот.

– Не давай ей сбежать от тебя, – бормотал герцог, – может быть, нам придется взять ее с собой, чтобы хоть на некоторое время сохранить тайну того, в какую сторону мы ушли. Если она будет уж очень брыкаться – только крикни, и я сейчас же прибегу. – Он взял Мириамель под локоть и направил ее к сидящей на ступеньке Чаристре.

– Еще раз приветствую тебя, добрая женщина, – сказала принцесса. – Меня зовут Мария. Мы уже встречались внизу. Теперь мы пойдем на кухню, и ты дашь немного пищи мне и моим друзьям – мы долго путешествовали и теперь очень голодны. – Она помогла Чаристре подняться на ноги, потом снова нагнулась, чтобы подобрать упавшие хлеб и сыр. – Видите? – сказала она весело, крепко взяв за локоть ошеломленную женщину. -. У нас ничего не пропадет, и за все будет заплачено.

Они исчезли, спускаясь по лестнице.

Мириамель обнаружила, что работает словно в каком-то тумане. Она так сосредоточилась на своей непосредственной задаче, что совершенно не думала о надвигающейся опасности, пока не услышала возбужденного крика Тиамака, который, словно кролик, барабанил по крыше у нее над головой. С сильно бьющимся сердцем она схватила последнюю горсть сушеного лука – Чаристра не особенно заботилась о том, чтобы в ее кладовых было достаточно свежей еды – и бросилась во двор, толкая перед собой протестующую трактирщицу.

– Чего это вы себе воображаете? – ныла Чаристра. – Прав не имеете так со мной обращаться, кто бы вы там ни были.

– Цыц! Все будет хорошо. – Ей бы очень хотелось этому верить.

Войдя в общую комнату, она услышала на лестнице тяжелые шаги Изгримнура. Он подошел сзади, не оставляя несчастной трактирщице никаких возможностей для бегства. Вместе они протиснулись во дворик. Камарис и Кадрах были так поглощены работой, что даже не взглянули на подоспевших товарищей. Старый рыцарь держал пропитанную смолой щетку, монах кромсал ножом полосу тяжелой парусины.

Через мгновение с крыши соскользнул Тиамак.

– Солдаты недалеко, – задыхаясь сказал он. – Они в тысяче шагов, а может быть и ближе, и они идут сюда!

– Те самые? – спросил Изгримнур. – Впрочем, разумеется да, будь я проклят! Надо уходить. Лодку залатали?

– Думаю, что некоторое время она не будет пропускать воду, – спокойно сказал Кадрах. – Если мы захватим это с собой, – он указал на смолу и парусину, – то можно будет заделать щели более тщательно, как только мы остановимся.

– Если у нас вообще будет возможность остановиться, – зарычал Изгримнур. – Хорошо. Мириамель?

– Я взяла всю еду, которую нашла в кладовых. Не такая уж большая это была работа.

Чаристра, которая вновь обрела некоторую часть своего высокомерия, немедленно выпрямилась.

– А что буду есть я и мои гости? – требовательно спросила она. – Всем известно, что у меня лучший стол в Кванитупуле.

Изгримнур фыркнул, раздувая усы.

– Дело не в твоем столе, а в той дряни, которую ты на него ставишь. Тебе заплатят, женщина, но сначала ты совершишь с нами маленькое путешествие.

– Что? – завопила трактирщица. – Я добродетельная эйдонитка! Что вы собираетесь со мной сделать?

Герцог поморщился и посмотрел на остальных.

– Мне это не нравится, но к сожалению, ее нельзя оставить здесь. Мы высадим ее где-нибудь в безопасном месте – вместе с ее деньгами. – Он повернулся к Кадраху: – Возьми кусок веревки и свяжи эту женщину, ладно? Да постарайся не сделать ей больно.

Последние приготовления были завершены под аккомпанемент пронзительных протестов Чаристры. Тиамак, который очень волновался, что Изгримнур оставил в трактире какую-нибудь драгоценную часть их багажа, побежал наверх, чтобы убедиться, что все в порядке. Вернувшись, он присоединился к остальным, которые пытались протащить большую лодку через боковую дверь дворика.

– На каждой приличной пристани должна быть лебедка, – жаловался Изгримнур. По его лицу ручьями струился пот. Мириамель боялась, что такая тяжелая работа может повредить кому-нибудь из старших мужчин, но Камарис с легкостью выполнял свою часть работы, а Изгримнур был все еще достаточно силен. Скорее волноваться следовало за выжатого долгой дорогой и несчастьями Кадраха и худого Тиамака. Мириамель хотела было помочь им, но боялась оставить в одиночестве связанную Чаристру даже на мгновение: она могла поднять тревогу или упасть в воду и утонуть.

Когда они тащили лодку по скату к задней пристани, Мириамель уже была уверена, что слышит грохот сапог Аспитиса и его солдат. Казалось, что лодка двигается чудовищно медленно, словно слепой восьминогий жук, спотыкаясь на каждом крутом повороте.

– Скорее! – сказала она. Ее подопечная Чаристра, которая не понимала уже ничего, кроме того, что она попала в беду, тихонько застонала.

Наконец они добрались до воды. Когда лодка была спущена через край плавучей пристани. Кадрах пошарил между скамьями, выбрал из груды инструментов, которые принесли, чтобы латать лодку, тяжелый молот, и пошел вверх по скату назад к трактиру.

– Что ты делаешь? – закричала Мириамель. – Они могут ворваться сюда в любую минуту!

– Знаю, – ответил Кадрах, прижимая к груди молот, и перешел на ровную рысь.

Изгримнур побагровел.

– Этот человек взбесился?

– Я не знаю. – Мириамель подталкивала Чаристру к лодке, которая тихо терлась о край пристани. Когда трактирщица попыталась сопротивляться, старый Камарис поднял ее и посадил рядом с собой, легко, как отец, успокаивающий капризную дочку. Несчастная женщина сжалась в комочек, по ее щекам текли слезы. Мириамель не могла не пожалеть ее.

Через мгновение Кадрах появился снова, полным ходом пробежав по трапу. С помощью друзей он залез в лодку и оттолкнул ее от пристани. Нос суденышка развернулся к середине канала.

Мириамель помогла монаху протиснуться к скамейке.

– Что ты там делал?

Некоторое время Кадрах пытался отдышаться, потом бережно положил молот на тюк парусины.

– Там оставалась еще одна лодка. Я хотел быть уверенным, что им придется чинить ее дольше, чем мы чинили нашу. Нельзя преследовать кого-то в Кванитупуле, когда у тебя нет лодки.

– Молодец, – сказал Изгримнур. – Хотя я не сомневаюсь, что им не составит труда раздобыть другую лодку.

Тиамак протянул руку.

– Смотрите! – К «Чаше Пелиппы» шла дюжина мужчин в синих плащах и шлемах.

– Сперва они постучат, – тихо сказал Кадрах. – Потом высадят дверь. Потом они поймут, что произошло, и начнут искать лодку.

– Так что нам не вредно использовать преимущество во времени, которое мы получили. Гребите! – Сказано – сделано. Изгримнур взмахнул веслом. Камарис подхватил свое, и, когда весла вонзились в воду, маленькая лодка рванулась вперед.

Мириамель, сидящая на корме, обернулась и посмотрела на исчезающий вдалеке трактир. Ей показалось, что среди маленьких человечков у входа она различает вспышки золотых волос. Потрясенная, принцесса перевела глаза на вспененные воды канала и взмолилась Матери Божьей, чтобы ей никогда больше не пришлось увидеть Аспитиса.

– Это немного дальше. – Риммерсман с бельмом на глазу смотрел на частокол из сучковатых сосен, как на знакомую улицу. – Там вы сможете и отдохнуть и поесть.

– Спасибо, Диннир, – сказал Изорн. – Нам этого очень не хватает. – Он сказал бы и больше, но Эолер схватился за поводья и остановил его лошадь. Диннир, казалось, не обратил на это никакого внимания, его конь рванулся вперед, и вскоре риммерсман превратился в отдаленную тень лесных сумерек.

– Ты уверен, что можешь доверять этому человеку, Изорн? – спросил граф Над Муллаха. – Если нет, давай лучше поищем доказательств его верности. Лучше сделать это теперь, чем тогда, когда мы нарвемся на засаду.

Широкий лоб Изорна прорезали глубокие морщины.

– Он из Скогги. Они преданы моему отцу.

– Он говорит, что он из Скогги. А они были преданы твоему отцу. – Эолер качал головой, удивляясь, как сын герцога может быть таким простодушным. Тем не менее он не мог не ценить доброе и открытое сердце Изорна.

Каждый, кто может оставаться таким во время всего этого ужаса, теперь особенно дорог нам, подумал граф. Но помимо всего прочего ему надо было отвечать и за свою собственную шкуру, поэтому никакие силы не заставили бы эрнистирийца промолчать, даже если бы его слова могли обидеть Изорна.

Изорн только улыбнулся:

– Он знает тех людей. Кроме того, рискованно устраивать засаду на полдюжины вооруженных всадников. Тебе не кажется, что, если бы этот парень был человеком Скали, мы были бы уже раздавлены сотней кальдскрикцев?

Эолер все еще хмурился.

– Нет, если этот парень разведчик и хочет заработать рыцарские шпоры, удачно захватив нас в плен. Как бы то ни было, я буду держать свой меч наготове.

Молодой риммерсман засмеялся.

– Так же как и я, граф Эолер. Ты видно забыл, что я провел большую часть своей жизни в обществе Айнскалдира, упокой Господи его душу, а он был самым недоверчивым человеком на земле.

Граф улыбнулся. Независимый взрывчатый характер Айнскалдира всегда казался ему более сочетающимся со старыми языческими богами Риммергарда – изменчивыми, как погода, и твердыми, как каменные уступы Вестивегских гор.

Эолер, Изорн и четверо тритингов Хотвига были в пути уже несколько недель. Люди Хотвига были в меру дружелюбны, но длинное путешествие через цивилизованные земли восточного Эркинланда – с деревнями, полями, носившими следы обработки, хотя по большей части пустынными – наполняло их сердца определенной тревогой. По мере продолжения путешествия жители степей все больше и больше удалялись от родных равнин и становились все более угрюмыми и замкнутыми. Теперь они говорили почти исключительно между собой на гортанном наречии тритингов, а по ночам распевали у костра пронзительные песни своей родины. В результате Изорн и Эолер были почти полностью предоставлены друг другу.

К облегчению графа оказалось, что желтоволосый медведь – сын герцога – представляет собой нечто большее, чем показалось Эолеру на первый взгляд. Риммерсман был храбр, в этом не приходилось сомневаться, но его храбрость не походила на бесстрашие многих других мужчин, которых знал граф. Те просто чувствовали, что слабость может заставить их упасть в глазах товарищей. Молодой Изорн, казалось, вовсе не знал страха и делал то, что делал, только потому, что это было правильно и необходимо. Нельзя было сказать, что у него попросту нет нервов. Ему до сих пор было трудно рассказывать о том, как он был в плену у черных риммеров, о пытках, которые пришлось перенести, и о незримом присутствии бледнолицых ночных посетителей. Тем не менее Эолер, с его наметанным взглядом придворного дипломата, был склонен считать, что любой другой, перенеся подобные страдания, возможно и вовсе бы не оправился. Для Изорна же это было просто ужасное время, которое давно прошло – вот и все.

Итак, пока маленький отряд ехал по склонам холмов, над жутковато пустынным Хасу Вейлом и через опушки Альдхорта, прикрывающего засыпанные снегом грозные Эрчестер и Хейхолт – и, как не мог не вспомнить Эолер, мимо мрачного Тистеборга, – граф Над Муллаха обнаружил, что все больше и больше привязывается к юному риммерсману, чья любовь к отцу и матери была такой твердой и простой и чья забота о своих людях была такой искренней, что почти не отличалась от его сыновних чувств. И все-таки уставший и измученный жизнью Эолер, ненавидевший ужасы войны еще до того, как началась эта, последняя, не мог не задумываться, был ли он сам когда-нибудь таким же молодым, как Изорн.

– Мы почти приехали, – голос Диннира вернул глубоко задумавшегося Эолера на мрачную лесную дорогу.

– Я только надеюсь, что у них найдется что-нибудь выпить, – сказал, улыбаясь, Изорн, – и что этого достаточно, чтобы поделиться.

Эолер раскрыл рот, чтобы ответить, и в этот момент новый голос прорезал вечернюю тишину.

– Стой! Оставайтесь на месте! – сказано было на вестерлинге с хриплым риммергардским акцентом. Изорн и Эолер натянули поводья. Позади четверо тритингов легко остановили своих лошадей. Эолер слышал, как они перешептывались между собой.

– Это я! – крикнул их проводник, наклоняя голову, так чтобы невидимый наблюдатель мог как следует разглядеть лицо. – Диннир. Я привел союзников.

– Диннир? – в вопросе прозвучало сомнение. За этим последовал поток быстрого риммерпакка. Изорн, кажется, внимательно слушал.

– О чем идет речь? – прошептал Эолер. – Я ничего не понимаю, когда говорят так быстро.

– То, чего и следовало ожидать. Диннира несколько дней не было, и теперь его спрашивают, где он пропадал. Он объясняет им про лошадь.

Маленький отряд обнаружил Диннира на лесной тропинке в западном Альдхорте, притаившегося возле трупа его лошади, сломавшей ногу в яме. Он сам перерезал ей горло за несколько секунд до их появления. Разделив поклажу одной из вьючных лошадей между остальными, они отдали ее риммеру в обмен на любые сведения о людях, которые смогут помочь им. Они не объясняли подробно, какая помощь им требуется, но обеим сторонам было ясно, что предприятие, о котором вдет речь, никак не может привести к процветанию Скали Острого Носа.

– Очень хорошо, – невидимый часовой снова перешел на вестерлинг. – Следуйте за Динниром, но идите медленно и держите руки так, чтобы мы их видели. У нас есть луки, так что если вам охота играть с нами в дурацкие игры, то вы об этом очень пожалеете.

Изорн выпрямился.

– Мы поняли. Но и вы с нами не играйте. – Он добавил что-то на риммерпакке. После мгновения удивленной тишины прозвучал сигнал, Диннир двинулся вперед, и отряд Эолера последовал за ним.

Некоторое время они почти вслепую брели вперед. Темнота сгущалась.

Сначала всем, что мог разглядеть граф Над Муллаха, были красные искры, похожие на крошечные звездочки. По мере того, как отряд двигался вперед, огни становились все больше, трепетали и танцевали, и вскоре эрнистириец понял, что видит огни костров через переплетенные ветки. Отряд резко повернул и проехал, пригнувшись, по произнесенному шепотом настоянию Диннира, через деревянную изгородь. Теплый свет многих костров поднялся повсюду вокруг них.

Лагерь представлял из себя так называемый «дворец лесоруба» – просеку в роще деревьев, защищенную от ветра сосновыми и пихтовыми ветвями, привязанными между стволами. В центре открытого пространства, расположившись вокруг костра, сидели три или четыре дюжины мужчин. Когда они молча рассматривали незнакомцев, танцующее пламя отражалось в их глазах. На некоторых из них были оборванные остатки боевой одежды; по всему было видно, что эти люди долгое время не спали под крышей.

Котел Ринна, это же лагерь преступников! Нас ограбят и убьют! Эолер почувствовал, как его сердце сжал страх, что его поход закончится так бессмысленно, и отвращение к тому, как доверчиво они поехали навстречу своей смерти.

Некоторые из людей, сидевших ближе к входу в рощу, уже доставали оружие. Тритинги задвигались на своих конях, хватаясь за рукояти мечей. Прежде чем чье-нибудь неосторожное движение успело вызвать роковое столкновение, Диннир громко хлопнул в ладоши и соскочил с данной ему взаймы лошади. Будучи гораздо менее ловким на земле, чем верхом, рослый риммерсман неуклюже вышел на середину поляны.

– Спокойно, – сказал он. – Эти люди – друзья.

– Никто нам не друг, ежели он хочет хлебать из нашего котла, – проворчал один из самых мрачных. – А кто нам докажет, что они не шпионы Скали?

Изорн, так же как и Эолер молча наблюдавший за происходящим, внезапно наклонился в седле.

– Уле? – спросил он удивленно. – Разве ты не Уле, сын Фрекке Седовласого?

Человек прищурившись смотрел на него. Он был, вероятно, одного возраста с Эолером. На его морщинистом обветренном лице было так много грязи, что издалека казалось, будто он в маске; из-за пояса торчал ручной топорик с зазубренным лезвием.

– Верно, я Уле Фреккесон. А откуда ты знаешь мое имя?

Изорн спешился и шагнул к нему.

– Я Изорн, сын Изгримнура из Элвритсхолла. Твой отец был одним из самых верных товарищей моего отца. Разве ты не помнишь меня, Уле?

Это заявление не вызвало ничего, кроме мимолетного шепота и шелеста сухих веток вокруг поляны. Если Изорн рассчитывал, что сидящие перед ним люди немедленно заключат его в крепкие объятия, его ждало полное разочарование.

– Ты малость подрос с тех пор, как я видел тебя в последний раз, парень, – сказал сын Фрекке. – Но ты и верно похож на старого герцога. – Он внимательно смотрел на Изорна. Казалось, что-то происходит с тихой яростью этого человека. – Твой отец больше не герцог, и все его люди объявлены преступниками. Так чего тебе от нас надо?

– Мы пришли просить вашей помощи. Многие в этой стране оказались бездомными, и вот они стали собираться вместе, чтобы попытаться общими силами вернуть украденное у них. Я привез вам известия от моего отца, законного герцога, и от Джошуа из Эркинланда, который будет сражаться на его стороне против Скали Остроносого.

Удивленный шепот становился все громче, но Уле не обращал на него никакого внимания.

– Это грустная шутка, парнишка. Твой отец погиб в Наглимунде вместе с твоим принцем Джошуа. Нечего морочить нам головы сказками о гоблинах только потому, что тебе захотелось снова управлять послушной кучкой домашних мужиков. Мы теперь вольные люди. – Некоторые из его товарищей громким ревом выразили свое согласие.

– Вольные люди? – В голосе Изорна слышалась еле сдерживаемая ярость. – Да вы посмотрите на себя! Посмотрите вокруг! – Он обвел рукой поляну. Эолер поразился, увидев такую перемену в молодом человеке. – Вы вольны скрываться в лесу, как паршивые собаки, которых хозяин выставил на мороз! Это вы считаете свободой? А куда делись ваши дома, ваши жены и дети? Мой отец жив… – Он помолчал, пытаясь справиться с волнением. Эолер подумал, что последнее утверждение внезапно показалось юноше совсем не таким очевидным, как ему хотелось бы. – Мой отец вернет себе свои земли, и те, кто будет помогать ему, тоже получат свое – и больше того, потому что когда мы разберемся со Скали и его кальдскрикцами, у нас останется много безмужних женщин и необработанных полей. Каждый, кто пойдет за нами, будет хорошо вознагражден.

Грубый хохот прервал его речь, но это был смех удовольствия, а не издевки. Эолер, чья чувствительность была отточена годами придворных переговоров, решил, что чаша весов начинает склоняться в их сторону.

Уле внезапно поднялся с места, обтрепанная меховая одежда придавала его огромному телу еще большее сходство с медведем. Шум вокруг стих.

– А скажи мне тогда, Изорн сын Изгримнура, – прорычал он, – скажи мне, что случилось с моим отцом, который всю жизнь служил твоему отцу? Он тоже ждет меня в конце пути, как и изголодавшиеся по мужчинам вдовы и заброшенные поля, о которых ты тут говорил?

Ясноглазый Изорн не вздрогнул. Он медленно набрал в грудь воздуха.

– Фрекке был в Наглимунде, Уле. Замок пал после долгой осады короля Элиаса. Немногим удалось бежать, и твоего отца не было среди них. Но если он и погиб, то погиб храбро. – Юноша умолк на секунду, вспоминая. – Он всегда был очень добр ко мне.

– Проклятый старик любил тебя как родного внука, – с горечью произннес Уле и, пошатываясь, шагнул вперед. В следующую секунду оглушительной тишины Эолер судорожно нащупывал меч, проклиная свою медлительность; потом Уле сжал Изорна в сокрушающем ребра объятии, чуть не подняв его в воздух.

– Прокляни, Боже, Скали. – Слезы оставляли следы на грязном лице риммера, – Этот проклятый дьяволом убийца! Кровная месть! – Он отпустил Изорна и вытер лицо рукавом. – Остроносый должен умереть. Тогда мой отец будет смеяться на небесах!

Изорн мгновение смотрел на него, потом слезы наполнили глаза молодого человека.

– Мой отец любил Фрекке, Уле, – сказал он. – И я любил его тоже.

– Кровь на древе, неужели в этом проклятом месте не найдется ничего выпить?! – закричал Диннир. Оборванные люди со всех сторон подходили к костру, чтобы приветствовать Изорна, вернувшегося домой.

– То, что я собираюсь сказать вам, будет звучать весьма странно, – сказала Мегвин. Волнуясь больше, чем ей хотелось бы, она стала расправлять складки своего старого черного платья, стараясь оттянуть неизбежное начало. – Но я дочь короля Лута, и я люблю Эрнистир больше собственной жизни. Я скорее вырву свое сердце, чем смогу солгать вам.

Ее люди, собравшиеся в самой большой пещере под Грианспогом – громадном зале с высоким потолком, в котором вершилось правосудие и раздавалась пища – внимательно слушали. То, что собиралась сказать Мегвин, могло и в самом деле оказаться странным, но они были намерены выслушать ее. Что могло быть настолько странным, чтобы нельзя было в это поверить, когда мир, в котором они оказались, полон такого безумия?

Мегвин оглянулась на Диавен, стоявшую у нее за спиной. Предсказательница, чьи глаза лучились каким-то личным счастьем, одобрительно улыбнулась.

– Скажи им! – прошептала она.

– Вы знаете, что Боги приходили в мои сны и говорили со мной, – громко сказала Мегвин, – они вложили в мою голову песню древних дней и научили привести вас сюда, в каменные пещеры, где мы в безопасности. Потом Куам Земляная Собака, бог глубин, повел меня в тайное место, которого никто не видел со времен Тестейна – место, где боги приготовили подарок для нас. Ты! – Она указала на одного из писцов, которые вместе с Эолером спускались в Мезуту'а, чтобы скопировать карты дворров. – Встань и расскажи людям, что ты видел.

Старик встал, пошатываясь, для поддержки опираясь на руку одного из своих молодых учеников.

– Это действительно был город богов, – проговорил он дребезжащим голосом. – Глубоко в земле был город – больше, чем весь Эрнисадарк и шире, чем залив в Краннире. – Он развел в стороны тощие руки в бессмысленной попытке показать величину подземного города. – Ив том месте были существа, каких я никогда не видел, шепчущие в тенях. – Теперь он воздел руки к небу, и многие в толпе поспешно начертали в воздухе знаки, отгоняющие зло. – Но они не причинили нам вреда, а только отвели нас в потайные места, где мы сделали то, о чем просила нас принцесса.

Мегвин велела писцу сесть и продолжила:

– Боги показали мне этот город, и в нем мы нашли вещи, которые помогут нам переломить ход битвы со Скали из Кальдскрика и его хозяином, Элиасом из Эркинланда. Эолер отвез их нашим союзникам – вы все видели, как он уезжал.

По всей толпе закивали головы. Для находящихся в полной изоляции людей, а именно такими стали эти подземные жители, такое событие, как отъезд графа Над Муллаха с загадочным поручением, стало объектом пересудов на несколько недель.

– Так значит дважды боги говорили со мной – и дважды они оказались правы.

Произнеся эти слова, она почувствовала неожиданный приступ тревоги. Так ли это было на самом деле? Она ведь сама ругала себя за неправильное истолкование повеления богов, а иногда даже винила самих богов в том, что они посылают ей жестокие, ложные знаки. Мегвин замолчала, охваченная сомнениями, но Диавен протянула руку и коснулась ее плеча, словно прочитав мысли принцессы. Мегвин собрала все свое мужество и продолжала:

– Теперь боги обратились ко мне в третий раз, и приказ их был совершенно ясен. Сам Бриниох говорил со мной! – Ибо, конечно, думала она, это не мог быть никто иной. Странное лицо и золотые глаза горели у нее в памяти, как горит перед глазами солнце, когда опускаешь веки. – И Бриниох сказал мне, что боги пошлют помощь Эрнистиру.

Некоторые из собравшихся, захваченные страстной речью Мегвин, подняли голоса в одобрительных криках. Другие, не столь уверенные, но вновь обретающие надежду, обменивались заинтересованными взглядами со своими соседями.

– Краобан! – позвала Мегвин. – Встань и расскажи людям, где и как вы нашли меня.

Старый рыцарь с очевидной неохотой поднялся с места. По выражению его лица было ясно, о чем он думает: он всего лишь государственный деятель и практичный человек, а такие высокие материи, как загадочные пророчества и боги, беседующие с принцессами, не для него. Народ, собравшийся в пещере, знал это, и именно по этой причине Краобан был главным козырем Мегвин.

Рыцарь оглядел пещеру.

– Мы нашли принцессу Мегвин на Брадах Торе, – произнес он, и голос его звучал сильно и властно, несмотря на солидный возраст говорящего; этот голос немало послужил Краобану при дворе у отца и деда Мегвин. – Я не видел всего этого, но мужчины, которые нашли ее и привели сюда, вниз, известны мне и… достойны доверия. Три дня она оставалась на горе, но холод не причинил ей никакого вреда. Когда к ней пришли, она была… – Он беспомощно посмотрел на Мегвин, но в ее суровом лице не было ничего, что позволило бы ему избежать следующих слов: – Она была во власти глубочайшего сна.

Собрание загудело. У Брадах Тора была странная репутация, но еще более странно было, что молодая женщина, одна, без провожатых, сумела подняться туда морозной зимой.

– Разве это был просто сон? – резко спросила Диавен из-за спины Мегвин. Краобан сердито посмотрел на нее, потом пожал плечами.

– Эти люди сказали, что никогда не видели ничего подобного, – сказал он. – Ее глаза были открыты, и она разговаривала, как будто кто-то стоял перед ней… но там не было никого, кроме пустоты.

– С кем она разговаривала? – спросила Диавен.

Старый Краобан снова пожал плечами.

– Она… говорила так, как будто обращается к богам – и временами слушала, словно они отвечали ей.

– Спасибо, Краобан, – мягко сказала Мегвин. – Ты верный и честный человек. Не удивительно, что мой отец так высоко ценил тебя. – Рыцарь сел. Он совсем не казался довольным комплиментом. – Я знаю, что боги говорили со мной, – продолжила она. – Мне было видение того места, где обитают боги во всей их неописуемой красоте, и они готовились к войне.

– К войне? – закричал кто-то. – К войне с кем, моя леди? Кто даст сражение богам?

– Не «кто», но «за кого», – сказала Мегвин, предостерегающе подняв палец. – Боги будут сражаться за нас. – Она наклонилась вперед, успокаивая взволнованную толпу. – Они уничтожат наших врагов – но только если мы полностью отдадим им наши сердца.

– Наши сердца в их власти, леди, в их власти! – закричала женщина в толпе.

– Почему они не помогали нам до сих пор? Мы всегда чтили их! – крикнул кто-то еще.

Мегвин дождалась, пока шум утихнет.

– Мы чтили их, это верно, но так, как чтят старого скучного родственника – нехотя, по привычке. Мы никогда не оказывали им почтения, достойного их мудрости и красоты, достойного тех даров, которые они дали нашему народу! – голос ее повысился; теперь она снова ощущала присутствие богов, и чувство это поднималось в ней, как бьющий из земли родник. Оно кружило голову, и Мегвин внезапно рассмеялась, что вызвало удивление на лицах окружающих ее людей. – Нет! – закричала она. – Мы исполняли обряды, полировали резьбу и зажигали священные огни, но очень немногие из нас хоть раз спрашивали себя, чего еще могут желать боги в доказательство того, что мы достойны их помощи.

Краобан прочистил горло.

– И чего они хотят, Мегвин, как ты думаешь? – казалось, что он обратился к принцессе неподобающе фамильярно, но она только снова засмеялась.

– Они хотят, чтобы мы показали, как доверяем им. Чтобы мы показали нашу преданность и нашу готовность отдать жизнь в их руки – как это и было все время. Боги помогут нам, я сама видела, что они собираются сделать это, но только в том случае, если мы будем достойны их помощи. Почему Багба дал людям стадо? Только потому, что люди потеряли своих лошадей, когда сражались за богов.

Пока она говорила, в ее голове внезапно все прояснилось. Как права была Диавен! Дворры, испуганная женщина-ситхи, которая говорила с ней через Шард, устрашающе бесконечная зима – все это теперь было понятно.

– Потому что, видите ли, – кричала она, – боги и сами воюют! Почему, вы думаете, тянется эта бесконечная зима, хотя прошло уже больше двенадцати лун? Почему по Фростмаршу бродят древние твари, невиданные со времен Эрна? Потому что боги воюют, так же, как и мы. Как дети, играя в войну, подражают сражениям взрослых воинов, так и мы только играем в войну в сравнении с тем великим сражением, которое разразилось на небесах. – Она вздохнула и почувствовала, что бурлящее ощущение присутствия божества наполняет ее радостной силой. Теперь она была уверена, что ее видение было истинным. Это было ясно, как солнечный свет для только что проснувшегося человека. – Но то, чему мы научились в детских играх, влияет на то, как мы воюем, становясь взрослыми, и точно так же наши раздоры здесь, на зеленой земле, в чем-то формируют небесные войны. Так что если мы хотим получить помощь богов, мы должны, в свою очередь, помочь им. Мы должны быть храбрыми и верить в их победу. Мы должны найти средство против тьмы, которая охватила нас.

– Средство? – недоверчиво крикнул какой-то старик дребезжащим голосом. – Это наверное то, чему тебя научила эта женщина, предсказательница Диавен?

Мегвин слышала, как с шипением втянула в себя воздух Диавен, но сама она чувствовала себя слишком сильной, для того чтобы сердиться.

– Ерунда! – закричала она. – Я не говорю о бормотании фокусников. Я говорю о магии, которая одинаково грозно звучит на небесах и на земле. Это магия нашей любви к Эрнистиру и к богам. Ты хочешь видеть наших врагов побежденными? Ты хочешь снова свободно ходить по нашей зеленой земле?

– Скажи, что мы должны сделать для этого! – закричала женщина, стоящая ближе других.

– Скажу, – Мегвин охватило чувство великой силы и покоя. В пещере воцарилось молчание, несколько сотен лиц внимательно смотрели на нее. Как раз перед ней старый Краобан в тревоге нахмурил испещренный глубокими морщинами лоб. Мегвин любила его в этот момент, потому что видела его расстроенный взгляд, служивший подтверждением силы ее слов. – Я скажу вам все, – снова произнесла она уже громче, и эхо повторяло ее слова снова и снова. Голос ее был таким сильным, таким полным победоносной уверенности! И мало кто усомнился, что они на самом деле слышат избранного посланника богов.

Мириамель и ее спутники задержались всего на мгновение, чтобы высадить Чаристру на маленькой изолированной пристани в дальних окраинах Кванитупула. Оскорбленные чувства трактирщицы были только отчасти смягчены мешком монет, который Изгримнур швырнул вслед за ней.

– Бог накажет вас за такое обращение с доброй эйдониткой! – кричала она, пока они что есть мочи гребли прочь. Она долго стояла у края пристани, размахивая руками и издавая иевнятные крики. Скользящая лодка медленно разрезала, воду канала, окаймленного переплетенными деревьями, и наконец Чаристра скрылась из виду.

Кадрах поморщился.

– Если тем, что мы перенесли за последнее время. Бог хотел показать свое к нам расположение, то я, пожалуй, не прочь был бы Попросить немного его наказания – просто для разнообразия.

– Не святотатствуй! – зарычал Изгримнур, налегая на весла. – Мы еще живы, вопреки очевидности, и пока на свободе. Это наганный дар Божий.

Монах с сомнением пожал плечами, но больше ничего ие сказал.

Они вышли в открытую лагуну, такую мелкую, что стебли болотной травы торчали над поверхностью воды и раскачивались на ветру. Мириамель смотрела на удаляющийся Кванитупул. В свете послеполуденного солнца низкий серый город казался кучей обломков старого корабля, вынесенных бурей на отмель, огромной, но совершенно бесполезной. Принцесса чувствовала непреодолимое стремление назвать какое-нибудь место домом, заниматься в нем пусть даже самым бессмысленным и скучным делом, которое принадлежало бы нормальной жизни. В этот момент в новых приключениях не было для нее ни капли очарования.

– За нами все еще никого не видно, – с некоторым удовлетворением заметил Изгримнур. – Как только мы достигаем болот, мы будем в безопасности.

Тиамак, сидевший на носу лодки, сдавленно засмеялся.

– Не говорите так. – Он указал направо: – Вот, направляйтесь к тому маленькому каналу, как раз между двумя большими баиьянами. И не надо больше так говорить. Вы можете привлечь их внимание.

– Чье внимание? – раздраженно поинтересовался Изгримнур.

– Тех, Кто Дышит Тьмой. Они любят взять безрассудные слова людей и вернуть их обратно страхом.

– Адские духи, – пробормотал Изгримнур.

Маленький человек снова засмеялся, грустно и беспомощно. Потом он хлопнул ладонью по костлявому бедру, и эхо разнесло звук шлепка над медленной водой. Тиамак внезапно посерьезнел.

– Мне так стыдно. Вы можете принять меня за глупца. Я учился у лучших ученых Пирруина – я не менее цивилизован, чем любой другой сухоземелец. Но теперь мы возвращаемся ко мне домой… и я боюсь. Старые боги моего детства сейчас кажутся более реальными, чем когда-либо.

Рядом с Мириамелью Кадрах холодно и мрачно кивал.

По мере приближения вечера деревья и опутывающие их лианы становились все гуще, а берега каналов, в которые направлял их Тиамак, все более и более болотистыми. К тому времени, как солнце склонилось к закрытому листвой горизонту, Камарис и Кадрах – Изгримнур устроил себе честно заработанный отдых – едва проталкивали лодку через заросшую водорослями протоку.

– Скоро мы сможем пользоваться веслами только как шестами. – Тиамак прищурился на темную воду. – Надеюсь, что это лодка достаточно мала для того, чтобы пройти там, где нам надо ее провести. В любом случае нам придется искать что-то с более мелкой осадкой, но хорошо бы перед этим проплыть еще немного, чтобы наши преследователи не могли обнаружить то, что мы сделали.

– У меня не осталось ни гроша, – проворчал Изгримнур, отмахиваясь от облачка мелких насекомых, кружившихся у него над головой. – Что мы можем поменять на другую лодку?

– Эту, – ответил Тиамак. – Мы не получим ничего такого же прочного, но те, кто поменяется с нами, будут знать, что на деньги, полученные за нашу лодку в Кванитупуле, они смогут купить себе три плоскодонки и бочку пальмового вина впридачу.

– Кстати о лодках, – сказал Кадрах, на минуту переставая грести. – У меня в сапогах куда больше воды, чем мне хотелось бы. Не надо ли нам остановиться и залатать эту, в особенности если мы приговорены к ней еще на несколько дней? Не хотелось бы искать место для лагеря в этой грязище после того, как зайдет солнце.

– Монах прав, – сказал Изгримнур Тиамаку. – Пора остановиться.

Пока они медленно скользили вперед, маленький вранн на носу внимательно осматривал берега в поисках подходящего для привала места. Мириамель случайно заметила в гуще деревьев несколько маленьких полуразвалившихся домов.

– Это дома твоего народа? – спросила она у Тиамака.

Он покачал головой, слегка улыбнувшись:

– Нет, леди. Те из моего народа, кто зарабатывает на жизнь в городе, живут в Кванитупуле. Это не настоящий Вранн, и жить здесь для них было бы хуже, чем два сезона в году перебиваться в городе и возвращаться в свои селения, заработав денег. Нет, здесь живут в основном сухоземельцы, пирруинцы и наббанайцы, покинувшие свои города. Это странный народ. Они не похожи на своих собратьев, потому что многие годы живут на краю болот. В Кванитупуле их называют «мелководники» или «прибрежные прыгуны» и считают непонятными и ненадежными. – Он снова застенчиво улыбнулся, как бы смущенный своим долгим объяснением, и снова вернулся к поискам места для лагеря.

Мириамель увидела дымок, струящийся от одного из скрытых домов, и подумала, каково это, жить в таком уединенном месте и с утра до вечера не слышать звука человеческого голоса. Она смотрела на согнувшиеся деревья, на их корни, змеями изгибавшиеся у самой воды, на бугристые сучковатые ветки. Мелкая протока, погруженная в тень, казалась обрамленной одиноко стоящими фигурами, которые как бы тянулись, чтобы схватить маленькую лодку и держать до тех пор, пока вода, грязь, корни и лианы не поглотят ее. Принцесса содрогнулась. Где-то в темной ложбине, как испуганный ребенок, закричала птица.