Дорога Короля

Роберт Сильверберг ДОЛГОЕ БОДРСТВОВАНИЕ В ХРАМЕ (Перевод И. Тогоевой)

Близился час, когда тьма становится кромешной. Хранитель храма Дириенте вышел на галерею, как делал это каждую ночь в течение последних тридцати лет, отправляя ежевечернюю службу. Одет он был как обычно — в ярко-алую сутану и высокий двурогий колпак Хранителя храма. Когда-то, давным-давно, этот колпак казался ему ужасно смешным — особенно когда он впервые увидел в этом колпаке своего отца. Но теперь он если и вспоминал о своем необычном головном уборе, то всего лишь как о необходимом предмете туалета. В левой руке Дириенте держал бронзовое кадило, а в правой — изящный конусообразный узкогорлый сосуд цвета морской волны, гладкий и приятный на ощупь, какие умели делать только мастера с острова Мюрра.

Ночь была ясная и теплая, настоящая летняя ночь — с пронзительными криками древесных лягушек и быстрыми промельками золотистых светлячков. Далеко внизу, в долине, где раскинулась огромная столица Империи, город Киферион, в жилых кварталах тоже мерцали тысячи огоньков, своим неровным светом походивших на светлячков.

До ближайших окраин столицы от храма было полчаса езды. Но Хранитель не был в городе уже многие месяцы. Когда-то, впрочем, он бывал там весьма часто, но теперь стал слишком стар, да и город казался ему каким-то чуждым — слишком грязным и шумным, пропитанным непривычными, странными запахами. Огромный каменный храм, такой прочный, массивный, надежно устроившийся в своей нише на склоне горы, да высоченная красновато-коричневая стена гор, вздымавшаяся к небесам прямо за храмом, — вот и все, что было нужно теперь Хранителю. Вся его жизнь сводилась к ежедневному кругу молитв, соблюдению необходимых ритуалов, необременительным научным занятиям, обществу нескольких добрых друзей, приятной работе в саду, бутылочке хорошего вина к обеду и, возможно, тихой музыке ближе к ночи. То была удобно устроенная и приятно уединенная жизнь; покой, не нарушаемый ни извечными горькими философскими вопросами, ни жаркими спорами, ни профессиональными интригами.

Вопрос о профессии Дириенте был решен задолго до его рождения: пост Хранителя всегда передавался по наследству и вот уже двенадцать поколений переходил в его семье от отца к сыну. Дириенте был старшим из детей, и с первых дней его жизни никто не сомневался, что именно он в итоге займет этот высокий пост. Да и сам он с ранней юности упорно готовился к этому. Разумеется, пройденный им жизненный путь был слишком долог, чтобы он сохранил ту же силу веры, что и во времена своего ученичества; на какое-то время это даже стало для него серьезной проблемой, но впоследствии он со своим частичным «вероотступничеством» благополучно примирился.

Широкая мраморная галерея тянулась вдоль всей западной стены храма, обращенной к городу. Прямо под галереей широким веером раскинулась по склону красивая зеленая лужайка, покрытая короткой и густой, точно ворс ковра, сочной травой, которую вот уже сотню веков любовно растили искусные садовники. Лужайку окружали изящные купы цветущих декоративных кустарников. Вдоль северной стороны храмового сада струился ручей, берущий начало высоко в горах и проворно сбегавший в далекую низину. В стороне от храма и позади него располагались различные служебные постройки, а также — мусорная яма, маленькое кладбище и домишки служителей; дальше простиралась дикая пустошь, образуя некую переходную зону между пологим плечом горы, на котором и был построен храм, и отвесными скалами, вздымавшимися к небесам и создававшими как бы «задник» всей этой величественной декорации.

Считалось, что Хранитель храма пребывает как бы под сенью десницы Господней — то есть в состоянии идеального восприятия Бесконечности, которое неофиты почтительно называли еще «космическим единением», — когда творит свою вечернюю молитву. Дириенте был совсем не уверен, что действительно достигает этого «космического единения», и сомневался, что подобное единение вообще возможно; однако ему все же удавалось достичь определенного, довольно высокого уровня концентрации, и он считал это состояние вполне достаточным. Для этого он сосредоточивал все свое внимание на древнем, покрытом шрамами лике луны, особенно в полнолуние, или же на Полярной звезде. Тут годились и луна, и звезды: самое главное — постараться как бы направить свою душу вовне, в тот Верхний мир, где обитают Высшие Существа. Обычно Дириенте требовалось всего несколько секунд, чтобы как следует настроиться перед совершением ритуала. В конце концов, практика у него была более чем богатая.

Вот и сегодня, стоило ему посмотреть на Полярную звезду — ночь была безлунной, — и он почувствовал знакомое легкое покалывание: это пробуждался контакт. Странноватое ощущение как бы поднималось вверх по позвоночнику и легко выскальзывало через виски вовне, прямо в широкий космос… И тут его совершенно сбила с толку непривычная помеха: чья-то темная фигура на храмовой ограде. Человек спрыгнул в сад, чуть прихрамывая подбежал к храму и устроился в темноте прямо под Дириенте.

— Эй! — окликнул его знакомый голос. — Послушай, Дириенте, ты непременно должен пойти и посмотреть, что я там нашел!

Это был сторож Мерикалис. Хранитель испытал острый приступ гнева и удивления: ведь он достиг почти полной концентрации! Этот дурак Мерикалис должен был бы соображать получше!

Он молча показал сторожу кадило и зеленоватый сосуд.

— Ах, так ты еще не закончил? — удивился Мерикалис, ничуть не смутившись.

— Нет. Я вообще только начал. И тебе, безусловно, не следовало беспокоить меня в такую минуту!

— Да, да, конечно, я понимаю… Но это очень важно! Ты уж прости, что я тебе помешал, но у меня чертовски серьезная причина. Очень тебя прошу, постарайся сегодня закончить все поскорее, а? Слышишь, Дириенте? И давай сразу пойдем туда, хорошо? Прямо сразу же!

Больше Мерикалис ничего объяснять не стал, да Хранитель и не спрашивал объяснений. Это только сильнее отвлекло бы его от молитвы, а он и так чересчур отвлекся.

И теперь пытался хотя бы отчасти восстановить былое спокойствие и «единение с космосом».

— Я закончу так скоро, как ты мне позволишь, — раздраженно заявил он сторожу.

— Да-да, конечно, а я тебя здесь, внизу, подожду, ладно?

Хранитель коротко кивнул, и Мерикалис исчез во тьме под галереей.

Итак, все пришлось начинать с самого начала. Хранитель сделал глубокий вдох и на несколько секунд закрыл глаза; он ждал, пока ослабеет воздействие столь неожиданного вторжения. Через некоторое время смятение в душе улеглось, и он вновь сосредоточил все свое внимание на поставленной перед ним задаче, с привычной легкостью отыскав Полярную звезду и вперив в нее свой взор. Где-то там, в глубинах космоса, находилась та точка, откуда десять тысяч лет назад на Землю явились трое Гостей. Явились, чтобы спасти человечество от страшной опасности; во всяком случае, так говорилось в древних рукописях. И возможно, действительно так оно и было. Не имелось никаких причин полагать, что это было иначе, а вот свидетельства обратного как раз были.

Дириенте сосредоточил все свои душевные силы на видении Верхнего мира и стрелой направил душу ввысь, к звездам, в темные страшные космические потоки. Это была истинная победа его воли, его воображения: теперь он видел себя путешествующим меж звезд в виде бесплотного светлого облачка разума, беспрепятственно скользящего сквозь бесконечные глубины космоса.

Хранителю часто казалось, что некогда подобный «прыжок» не требовал от него ни малейших усилий; что в первые дни и годы своей жреческой службы ему достаточно было всего лишь шагнуть вперед и поднять глаза к небесам, а все остальное происходило само собой. Свет Полярной звезды заполнял его душу, и она легко взлетала вверх и без малейших усилий следовала прямо к той звезде, откуда на Землю прибыли те Трое. Неужели тогда это было действительно так просто? Он уже и не помнил толком. Слишком давно он был Хранителем. И ежевечернюю службу совершал уже по меньшей мере десять тысяч раз. И теперь воспринимал ее, пожалуй, как простую формальность. Даже бессмыслицу. Теперь ему трудно было поверить, что некогда душа его была способна одним радостным прыжком взлететь в ослепительный звездный простор и что когда-то он ничуть не сомневался в возможности обрести вполне реальное спасительное могущество, если будет вот так смотреть на звезды и лить доброе вино в каменный желобок у жертвенного камня. Самое большее, на что он мог теперь рассчитывать, каждую ночь стоя под великолепным сверкающим куполом небес, — это некое слабое, чуть болезненное мерцание в душе. Но не былой экстаз. Впрочем, даже и это слабое мерцание, эта едва ощутимая боль казались ему подозрительными: он чувствовал в них некую фальшь, некие последствия волевого самообмана.

Но так или иначе, а звезды были прекрасны! И он благодарил жизнь хотя бы за эту милость. Его вера в то, что те Трое действительно существуют и однажды побывали на Земле, по всей вероятности, попросту исчерпала себя, однако осознание бесконечности Вселенной осталось при нем, как и осознание того, сколь мал человек под необъятным куполом ночных небес.

Он стоял неподвижно и спокойно, откинув назад голову и обратив лицо к небу. Затем потихоньку стал помахивать кадилом, посылая вверх облачка душистого дыма. Затем неторопливо поднял гладкий зеленоватый сосуд и поочередно обратился, как бы предлагая его, к трем основным точкам — востоку, западу и зениту. Далее он действовал почти машинально; им полностью овладел ритм привычного действа, и он был настолько поглощен обрядом, насколько ему позволял собственный скептицизм. В такие минуты, впрочем, он не позволял пробудиться ни одному сомнению. Он понимал, что сомнения эти все равно скоро к нему вернутся, стоит лишь завершить обряд.

Но пока он торжественно произнес священные имена:

— Оберитх… Олиматх… Вонубиус! — И позволил себе поверить, что контакт установлен.

Дириенте вызвал образ Троих — угловатые чужеродные фигуры светились дрожащим спектральным светом. Он, как и всегда прежде, поведал им, сколь благодарен Гостям мир людей за спасенную Землю и сколь сильно человечество надеется на скорейшее возвращение Троих из далекого рая.

На несколько мгновений Хранитель, похоже, и впрямь освободился от любых вопросов веры или неверия. Однако вопросы эти продолжали существовать. Действительно ли эти Трое прилетали на Землю в час ее горькой нужды? Правда ли, что, закончив работу, они взлетели к звездам на огненной колеснице, поклявшись непременно еще вернуться и собрать все народы мира под свое благодатное крыло? И ответов на эти вопросы Хранитель не знал. Впрочем, когда он был молод, то безоговорочно верил каждому слову рукописей, как и все остальные. Но впоследствии — он в точности не знал, когда именно это произошло, — верить перестал. Однако на обычном поведении Дириенте это не сказалось и не внесло сколько-нибудь заметных перемен в обычное отправление им обрядов. Он был Хранителем высокого храма; на него возлагались определенные функции; он являлся слугой народа. Вот и все, что имело для него значение.

Ежевечерний ритуал за долгие годы — за несколько тысячелетий — никаких изменений не претерпел и восходил, как считалось, к событиям той самой ночи, когда Гости улетали с Земли. Впрочем, сам Хранитель в душе к этой идее, как и ко многому другому, относился весьма скептически. Со временем меняется все; сомнения проникают в любую систему верований; в этом Дириенте не сомневался. Однако же внешне поддерживал красивую сказку, в которую верили столько людей, и ни на шаг не отступал от строгого распорядка торжественных богослужений, потому что хорошо понимал, что людям так лучше. Люди ведь глубоко консервативны, хотя и каждый по-своему; а он назначен Хранителем храма, чтобы служить людям. В их семье всегда так и говорили: мы — Хранители, значит, мы служим людям.

Обряд достиг своей кульминации — жертвоприношения. Хранитель тихо произнес молитву Второго пришествия, в которой выражалась надежда, что Трое не заставят землян ждать слишком долго и вернутся на Землю. Слова скатывались с губ Дириенте быстро, почти машинально и казались ему звуками какого-то неведомого и безразличного ему мертвого языка. Затем он во второй раз и с той же театральной торжественностью выкликнул имена Троих, высоко поднял фарфоровый сосуд, перевернул его донышком вверх, и золотистое вино, что было в сосуде, потекло по каменному желобу, тянувшемуся по склону холма к храмовому пруду. На этом, собственно, обряд и кончался. И сразу же храмовый музыкант, худой человек с продолговатым лицом, словно выточенным из камня, до сей поры терпеливо сидевший в темноте возле ручья со своим сложным гидравлическим инструментом, ударил по струнам, и служба завершилась тремя мощными громоподобными аккордами.

Любой верующий, случайно оказавшийся в храме в столь поздний час, непременно упал бы в этот миг на колени, издавая крики радости и надежды и осеняя себя знаком Второго пришествия. Но в тот вечер в храме никаких случайных посетителей не было, лишь несколько служителей, которые занимались уборкой и запирали на ночь окна и двери. Когда же Хранитель наконец прервал контакт с космосом, он был в храме уже совершенно один, весьма отчетливо сознавая и одиночество своей усталой души, и полезность своей профессии, и сокрушительные удары своего неверия, волны которого вновь затопили его разум. Мгновенный укол боли, слабое мерцание, и Дириенте снова стал самим собой.

И незамедлительно из темноты появился Мерикалис. Широкоплечий, упорный, он высился перед Хранителем, точно призрак, которого тот сам же и вызвал.

— Ну что, ты закончил? Готов идти?

Хранитель гневно сверкнул глазами:

— Интересно, отчего такая спешка? Надеюсь, ты не станешь возражать, если я сперва уберу эти священные предметы?

— Убирай, убирай, — пожал плечами сторож. — Можешь возиться сколько хочешь. — В голосе Мерикалиса слышалось какое-то незнакомое напряжение.

Хранитель решил не обращать на него внимания и снова вошел в храм. Он убрал кадило и фарфоровый сосуд для вина в нишу у входа и запер решетчатую дверцу из стали. Затем быстро произнес полагавшуюся после этого молитву и на сегодняшний день закончил все свои дневные обязанности. Он снял свой высоченный двурогий колпак и повесил на крючок сутану, оставшись в одной простой льняной рубахе, подпоясанной потрепанной кожаной тесемкой.

Когда Дириенте снова вышел из храма, остальные служители уже уплывали в темноту по тропам с северной стороны храма, ведомые светом факелов. В теплом ночном воздухе слышался их смех, и Хранитель позавидовал их молодости, веселью и уверенности в том, что мир именно таков, каким они его себе представляют.

Мерикалис, все еще ждавший его возле цветущего лаврового куста под толстой мраморной складкой портика, махнул ему рукой, и они быстрым шагом двинулись через лужайку.

— Куда мы идем? — спросил на ходу Хранитель.

— Увидишь.

— Что-то ты больно темнишь, плут проклятый!

— Да, пожалуй, что и темню, — согласился Мерикалис.

Он вел Дириенте вокруг северо-западной стены храма к его задам, затем они свернули за угол и пошли по такой ухабистой дороге, что она напоминала ярмарочный аттракцион «американские горки». Мерикалис держал в руке маленький карманный фонарик — слабое пятнышко его янтарного света этой безлунной ночью казалось более ярким, чем было на самом деле.

Когда они проходили мимо выгребной ямы, Мерикалис сказал:

— А знаешь, я действительно чувствую себя очень виноватым: я ведь не хотел мешать тебе во время обряда. Честное слово, я был уверен, что ты уже все закончил!

— Теперь это не имеет значения.

— И все-таки мне не по себе. Я же знаю, как этот ритуал для тебя важен!

— Знаешь? — Хранитель не был уверен, что правильно понял слова сторожа.

Он никогда и ни с кем не обсуждал свою утрату веры. Даже с Мерикалисом, который за долгие годы стал, возможно, самым близким его другом, ближе, чем любой из храмовых священнослужителей. И все же он отнюдь не был уверен, что его неверие — это такая уж тайна. Вера всегда сияет на лице человека подобно полной луне, свет которой пробивается даже сквозь зимний ночной туман. Он, Дириенте, не раз имел возможность видеть такую веру в глазах других людей, он видел это особое сияние и сильно подозревал, что другие-то не видят у него в лице света истинной веры.

А сторож Мерикалис был человеком совершенно мирским. Он был обязан охранять храм и его многочисленные службы, которыми постоянно пользовались вот уже десять тысяч лет и которые в результате постоянно грозили рухнуть, каким бы прочным и массивным ни казался сам храм. Мерикалис знал все слабые места — мельчайшую трещинку в контрфорсе, любую незаметную ямку в полу или протечку в водостоке. В его душе жил также завзятый археолог, так что он мог со знанием дела вести беседу о различных стадиях строительства древнего храмового комплекса, об особенностях различных его реконструкций, о стратиграфических границах и об отличиях одной конфигурации храма от другой, весьма наглядно и живо объясняя, как именно храм создавался и перестраивался в течение многих веков. А вот религиозных чувств, похоже, Мерикалис был лишен начисто и любил только храм сам по себе, а не ту веру, которой этот храм служил.

Миновав выгребную яму, они уже довольно далеко продвинулись по узкой немощеной дороге, ведущей к вершине горы, и Хранитель чувствовал, что начинает задыхаться, ибо подъем становился все круче.

Ему редко доводилось пользоваться этой дорогой. В горах, правда, оставались еще старинные алтари, свидетельства примитивного огненного культа, который почти перестали отправлять несколько столетий назад еще во времена Самтаридского междуцарствия. Но алтари огнепоклонников Хранителя совершенно не интересовали. А вот Мерикалис, большой любитель старины, наверняка бывает там довольно часто и теперь, думал Хранитель. Небось, отыскал среди обгорелых камней нечто одновременно прекрасное и пугающее, вот и решился потревожить его во время совершения обряда. Что же он там нашел? Следы человеческих жертвоприношений? Гробницу доисторического правителя? Эта гора с незапамятных времен считалась святым местом; говорят, даже когда еще процветала старая цивилизация, породившая множество разнообразных машин и прочих технических чудес, а потом потерпевшая крах. Интересно, что он там такого необычного увидел?

Однако цель их путешествия, похоже, находилась отнюдь не на вершине горы. На середине подъема Мерикалис вдруг резко свернул в сторону от дороги, хотя они отошли от храма не так уж и далеко, и начал решительно пробираться сквозь густой кустарник. Дириенте, хмурясь, следовал за ним. Он понимал, что не стоит переводить время на праздные вопросы и лучше поберечь дыхание, ибо идти было трудно, и он все силы тратил на то, чтобы двигаться вперед и постоянно следить за тем, чтобы не споткнуться о прячущиеся в земле корни или побеги плюща. Он отвык ходить по горам, да и видел плохо, а путь освещал только маленький фонарик Мерикалиса.

Шагов через двадцать, которые дались Хранителю непросто, они неожиданно вышли на другую дорогу, точнее каменистую узкую тропу, которая, к удивлению Дириенте, делала петлю и спускалась назад, к храму. Однако привела их не в северную часть храмовой территории, а в ее противоположный конец, куда, как он считал, давно уже невозможно было пройти, так сильно и густо там все заросло.

Они находились недалеко от юго-восточного угла храма и всего шагах в двадцати от его задней стены. За все эти годы Хранитель ни разу не видел свой храм под таким углом — продолговатый и громоздкий, он нависал над ними черный на черном, некая сплошная беззвездная чернота на фоне черного небесного «задника», покрытого крапинками звезд.

В густом кустарнике вдруг открылась полянка, посреди которой виднелся грубо очерченный круг входного отверстия шахты примерно метр диаметром. На первый взгляд туннель был вырыт совсем недавно: вокруг высились груды свежей земли.

Мерикалис направился прямо к шахте и посветил туда своим фонариком. И Хранитель, несмотря на скудное освещение, смог разглядеть, что это, по всей видимости, некий подземный ход, уходивший под острым углом в сторону храма.

— Что это? — спросил Хранитель.

— Раскопки. И притом без разрешения. Кто-то из охотников за сокровищами здесь поработал.

Хранитель изумленно вытаращил глаза:

— Ты хочешь сказать, они рыли подкоп в храм?

— Видимо так, — кивнул Мерикалис. — В подвалы хотели пробраться. — Он спрыгнул вниз, сделал несколько шагов по наклонному туннелю, остановился и, нетерпеливо мотнув головой, окликнул Хранителя: — Да идем же, Дириенте! Ты непременно должен это увидеть!

Но Хранитель продолжал стоять на месте.

— Ты что же, серьезно считаешь, что я полезу в эту дыру? И вместе с тобой поползу на четвереньках по какому-то темному подземному туннелю?

— Вот именно.

— Довольно, Мерикалис. Я уже слишком стар.

— Да ладно тебе! Не настолько уж ты и стар! А этот подземный ход вполне удобный и совсем недлинный. Ты вполне способен его преодолеть.

И все-таки Хранитель не сделал ни шагу.

— А что, если люди, которые его вырыли, вернутся и застанут нас там, внутри?

— Не вернутся, — заявил Мерикалис. — Это я тебе обещаю.

— Почему ты так уверен?

— А ты просто поверь мне, Дириенте.

— И все-таки я бы чувствовал себя гораздо увереннее, если бы с нами пошли и молодые священнослужители.

Мерикалис только головой покачал.

— Когда ты увидишь то, что я собираюсь тебе показать, — заявил он, — то скажешь спасибо судьбе, что этого не видит больше никто! Ну, идем же! Или так и простоишь на краю до рассвета?

Охваченный смутной тревогой, Хранитель спустился в шахту. Только что выкопанная земля была мягкой и влажной под его ногами, обутыми в легкие сандалии. Густой аромат плодородной почвы проникал в ноздри, забивая все прочие запахи. Мерикалис ушел уже шагов на пять-шесть вперед и двигался быстро и не оглядываясь. Хранитель поспешил за ним, обнаружив, что вынужден постоянно пригибаться и приседать, чтобы не стукнуться головой о низкий потолок туннеля. Впрочем, сам туннель был сделан очень хорошо, как и говорил сторож. Коридор уходил вниз под острым углом, а потом, примерно на глубине в два человеческих роста, вдруг выровнялся, и идти стало значительно легче. Туннель был достаточно широк и через каждые десять шагов укреплен бревнами. Для подобного строительства потребовался, должно быть, не один месяц упорного труда, подумал Хранитель, и в душе его шевельнулось неприятное ощущение бесцеремонного грабежа и насилия. Подумать только, ведь все это время воры трудились над подкопом, никем не замеченные и не потревоженные! Интересно, удалось ли им добраться до подвалов? Собственно говоря, храм представлял собой не одно, а несколько строений, и все они создавались в разные исторические эпохи, однако каждое новое здание возводилось на фундаменте предшествующего, слой за слоем, и теперь некоторые помещения стали поистине недоступны. Их возраст насчитывал несколько тысячелетий; считалось, что они размещаются как раз под главным ритуальным залом нынешнего храма. Храм владел немалыми сокровищами; драгоценные камни, слитки редких металлов, произведения искусства, дары давно позабытых правителей были некогда спрятаны в глубине старинных подвалов и с тех пор едва ли видели свет дня. Говорили, что там, в подвалах, есть и могилы, где похоронены древние правители, священнослужители и герои. Однако никто никогда не пытался исследовать нижние подвальные помещения.

Ступени лестниц, ведущих туда, были намертво завалены камнями и землей, и даже Мерикалис не смог бы отличить то, что некогда было лестницей, от остатков старинного фундамента. Спуститься в нижние этажи храма было невозможно, не вскрывая полы и не проделывая широкие отвесные ходы в более поздних архитектурных наслоениях.

Но на такое не осмеливался никто: подобные раскопки могли не только расшатать здание, но и обрушить его. Что же касается попыток пробраться в подвалы снаружи, сделав подкоп, то подобных предложений — во всяком случае на памяти Дириенте — и вовсе не поступало. И вряд ли Высокий суд позволил бы осуществить такой проект. Трудно было даже вообразить, как сильно будут нарушены духовные устои страны, если кто-то станет рыться у самых корней священного храма. Да и особого научного смысла в подобных исследованиях Дириенте, пожалуй, тоже не видел. Особенно если учесть, сколько еще реликтов былых земных цивилизаций было буквально под рукой, однако же их раскопки археологи произвести пока не успели, хотя подобные работы велись постоянно.

Но что, если этот туннель выкопали просто воры, а совсем не любознательные археологи?..

Да уж, ничего удивительного, что Мерикалис со всех ног примчался к нему и даже помешал отправлению обряда!

— Как же ты обнаружил этот подкоп? — спросил Хранитель, стараясь не отставать от сторожа.

Воздух здесь был спертый и влажный, так что шли они очень медленно.

— Вообще-то обнаружил его не я, а один из молодых жрецов. Нет, не проси! Я ни за что не назову тебе его имя, Дириенте! Дело в том, что несколько дней назад он забрел в заросли с молодой жрицей, дабы вкусить несколько сладких минут наслаждения, и бедняги рухнули в эту яму, не заметив ее. Они спустились в туннель и дошли примерно до того места, где мы находимся сейчас, потом догадались, что тут дело нечисто, вернулись и все рассказали мне.

— Что ж ты-то мне ничего не сказал? — упрекнул его Дириенте.

— Не сказал, — подтвердил Мерикалис. — Тогда мне показалось, что всякие там воры и подкопы касаются только храмового сторожа. То есть меня. И я решил не морочить тебе голову попусту. Да, я знал, что кто-то давно уже копается в земле вокруг храма. Возможно, по ночам. И работает очень осторожно: уносит прочь выкопанную землю и прячет ее в лесу. Без сомнения, этот кто-то имел целью пробиться сквозь фундамент и попасть на нижние этажи, а оттуда — в подвалы. Скорее всего, он охотился за теми несметными сокровищами, которые, по слухам, лежат там и пропадают даром. Короче говоря, я собирался сам исследовать выкопанный туннель, выяснить, что там происходит, а потом привести сюда из города полицию и предоставить ей возможность разбираться с ворами дальше. Ну, тогда-то я бы тебя, конечно, в известность уже поставил…

— Так значит, в полицию ты пока не обращался?

— Нет, — ответил Мерикалис.

— Но почему же ты медлил?

— Видишь ли, тут нет никого, кого они могли бы арестовать. Вот потому я и не стал их звать. Посмотри-ка сюда, Дириенте.

Мерикалис взял Хранителя за руку, притянул его к себе почти вплотную, продел свою руку у него под рукой и посветил фонариком на землю прямо перед ними.

У Хранителя перехватило дыхание.

Двое людей в грубой рабочей одежде распростерлись на полу туннеля, полупогребенные обломками камней, упавших сверху. Из обрушившейся груды земли и камней торчали их заступы и кирки. Третий труп — это была женщина — лежал неподалеку. В воздухе висел тошнотворный запах тлена.

— Они мертвы… — тихо пробормотал Хранитель.

— А что, тебе требуется подтверждение?

— Верно, погибли под обвалом?

— Похоже на то. Эти-то двое копали, а девушка, видно, стояла на стреме у входа в туннель. Ишь как вооружена! Два пистолета и кинжал. А потом они, должно быть, позвали ее в туннель — посмотреть, что они нашли. Но тут как раз случился обвал.

Мерикалис перешагнул через хрупкое тело девушки и стал пробираться по заваленному обломками камней туннелю дальше.

Хранитель не двинулся с места, и сторож окликнул его:

— Идем, идем! Самое главное еще впереди. Мне кажется, я понимаю, что здесь на самом деле случилось.

— А если снова произойдет обвал?

— Вряд ли, — беспечно откликнулся Мерикалис.

— Но если туннель мог обвалиться один раз, — возразил Хранитель, которого бил озноб, несмотря на влажную духоту подземелья, — то он может обвалиться и еще. Наверное, нам стоит поберечь свои головы и выбраться отсюда, пока есть такая возможность.

Но Мерикалис, не обращая внимания на его слова, продолжал идти вперед.

— А теперь посмотри-ка сюда, — сказал он Хранителю. — Ну, что ты на это скажешь? — Он направил свет фонарика точно под прямым углом к их туннелю, и Хранитель, щурясь, разглядел во тьме нечто, более всего похожее на мощную каменную перемычку двери, выпавшую из потолка и повисшую на одном конце. На балке были высечены некие, весьма архаичные с виду, рунические письмена. Дальше виднелся проход — точно отверстый рот тьмы, — который оказался началом второго туннеля, перпендикулярного первому.

Мерикалис посветил фонариком за повисшую перемычку. Да, это, несомненно, был какой-то коридор, но сделанный совершенно иначе, чем тот, по которому они сюда пришли. Стены его были выложены гладкими каменными плитами, тщательно пригнанными друг к другу; потолок являл собой длинный свод, поддерживаемый островерхими арками. Поистине это было свидетельство высочайшего мастерства каких-то древних строителей! Стыки, правда, были сделаны весьма допотопным способом.

— Сколько же этому туннелю лет? — спросил Хранитель, потрясенный до глубины души.

— Много. Ты узнал руны на дверной перемычке? Доисторическая письменность! Этот туннель, по всей видимости, столь же древен, как и сам храм, и является частью самого древнего священного комплекса. Те воры и знать не знали, что тут есть такой великолепный проход! И на него наткнулись совершенно случайно, когда делали свой подкоп. Они позвали девушку — то ли просто посмотреть, то ли хотели, чтоб помогла им открыть дверь. Вот только не учли, что перекресток двух туннелей — всегда наиболее слабое место. Земля и обрушилась прямо им на головы. Что меня лично особенно не огорчает, если честно.

— А ты имеешь хоть какое-то представление, куда ведет второй туннель?

— В храм, — уверенно ответил Мерикалис. — Точнее, под храм. В нижние этажи самой древней постройки. В самые глубокие из здешних подземелий.

— Ты уверен?

— Я там уже побывал. Идем.

Теперь Хранитель и речи об отступлении не заводил, упорно следуя за Мерикалисом по пятам и с замиранием сердца восторгаясь великолепной работой древних каменщиков, строивших этот туннель. Здесь и там на глаза ему попадались рунические надписи, не поддающиеся прочтению, таинственные, высеченные прямо в каменном полу. Шагов через двадцать они увидели перед собой еще один сводчатый туннель, уходивший под углом влево. Но сторож прошел мимо этого туннеля, даже не заглянув туда.

— Здесь таких коридоров полным-полно, — сказал он. — Однако нам нужно держаться именно этого. По крайней мере, я точно сумел определить, что только этот приводит в храм.

Хранитель заметил оставленную Мерикалисом метку, блеснувшую в свете фонарика высоко на сводчатой стене, и предположил, что и дальше сторожем сделаны такие же метки.

— Мы находимся там, где некогда отправлялись обряды, — сказал Мерикалис. — Возможно, десять тысяч лет назад это было небольшое возвышение над землей, но с течением времени оно было полностью похоронено под строительным мусором, ибо на этом месте создавались все новые и новые здания. Здесь существовал целый лабиринт пересекающихся коридоров и разнообразных ритуальных помещений, облицованных каменными плитами, и все коридоры в итоге приводили к жертвенникам и алтарям, построенным под открытым небом. Как и тот туннель, по которому мы только что шли. Чуть дальше проход завален. Я потратил два дня, пытаясь пройти в храм сперва по одному ложному пути, потом по другому, по третьему… Но это неважно. А теперь смотри, Дириенте!

Мерикалис величественным жестом повел рукой с зажатым в ней фонариком. И в этом бледном луче света Хранитель увидел, что стены туннеля как бы расступаются и перед ними возникает достаточно обширное пространство, ограниченное высоченной сводчатой стеной, великолепно отделанной каменными плитами. Внизу слева в стене виднелась небольшая дверка. Итак, они достигли самой нижней части здания храма. По спине у Дириенте пробежал озноб: его подавляло ощущение невероятно толстого слоя земли и камня над головой; этот толстенный слой всей своей тяжестью, казалось, давил на него, грозя уничтожить, а сам храм представлялся ему великаном, что горделиво высится во всей дивной прихотливости своих археологических слоев и знать не знает о жалких людишках, путающихся у него под ногами. Итак, они были сейчас у основы основ. И некогда это глубокое подземелье было площадкой под открытым небом! Десять тысяч лет назад, когда на Землю прилетали Гости…

— Так ты и внутри побывал? — хрипло спросил Дириенте.

— Конечно, — сказал Мерикалис. — Только учти: первую половину пути придется ползти на четвереньках. Старайся дышать неглубоко: там ужасно много пыли.

Воздух здесь был горячий, затхлый и сухой. Древний воздух, безжизненный. Хранитель задыхался, ему точно кляп в рот забили. Он полз на четвереньках, опустив голову, следом за Мерикалисом. Несколько раз охваченный неведомым, но страшным чувством, он закрывал глаза и ждал, пока пройдет этот вызывавший головокружение приступ.

— Все, можешь выпрямиться, — обрадовал его сторож.

Они находились в большом квадратном помещении с грубо обработанными каменными стенами, начисто лишенными каких-либо украшений. Здесь не было ничего, кроме трех узких и длинных… гробов из неполированного белого мрамора, стоявших в ряд у дальней стены!

— Ты, дружище, сперва успокойся, приди в себя, — сказал Мерикалис, — а потом мы подойдем и посмотрим, кто там у нас.

Они медленно подошли к противоположной стене. Гробы были покрыты толстым покрывалом из какого-то прозрачного желтоватого материала, с виду очень похожего на стекло, но все же это было не стекло, и природа данного вещества была Хранителю совершенно неведома.

Ледяной озноб снова пробежал у него по спине: он наконец разглядел то, что находилось под покрывалом.

В каждом гробу лицом вверх лежал скелет странного существа. Поблескивали в свете фонарика лишенные плоти кости длинных рук и ног. Существа были ростом с человека и в целом очень похожи на людей, но все же отличались от них буквально во всем. Их головы украшал изогнутый костяной гребень; на плечах тоже имелись похожие гребешки; у них было по два коленных сустава, а на локтях торчали острые, как пики, наросты… Грудная клетка, кости таза, пальцы на руках и ногах — все казалось необычным, незнакомым. Несомненно, перед ними лежали мертвые инопланетяне.

— По-моему, самый высокий, в центре, это Вонубиус. Справа от него, видимо, Олиматх, а слева, стало быть, Оберитх, — сказал Мерикалис.

Хранитель остро на него глянул:

— Что это ты несешь?

— А то! Очевидно, это гробница. И саркофаги. В которых — останки троих инопланетян. Очевидно также, что хранили их очень тщательно, поместив в просторный и, возможно, наиболее значительный зал храма, который ныне находится на самом глубоком и потому самом древнем уровне Храма Гостей, а когда-то находился на перекрестке основных ритуальных переходов. А ты что же, думаешь иначе? Кем же в таком случае могут быть эти мертвецы?

— Трое Гостей улетели в Верхний мир, когда их работа на Земле была завершена, — твердо, но как-то неискренне заявил Хранитель. — Они улетели на огненном корабле и вернулись на свою звезду.

— И ты в это веришь? — посмеиваясь, спросил Мерикалис.

— Так говорится в рукописях.

— Ну, это-то я знаю. Ну а сам ты во все это веришь?

— Какая разница, во что верю я? — Хранитель снова уставился на три длинных инопланетных скелета. — Наше историческое прошлое не подлежит сомнению. Наш мир был на грани катастрофы — он, можно сказать, бился в агонии. Война была всюду. И весь этот кошмар прекратили трое посланников из другой солнечной системы, едва прибыв на Землю и увидев, что здесь происходит. А потом они использовали свои невероятные способности, чтобы привести все в порядок. И как только порядок был установлен, они снова улетели к звездам. Эта история повторяется вновь и вновь в мифах и сказках любого земного общества! Так что нет сомнений: определенная доля истины во всем этом есть.

— Я и не сомневался — насчет доли истины, — промолвил Мерикалис. — А все-таки вот они, трое мудрецов с далекой звезды! Так что твои драгоценные рукописи явно несколько искажают суть данной истории. Не возвращались они на свою родную звезду и не обещали вернуться и снова спасти нас, ежели что. Нет, они так и остались на Земле, умерли здесь и были похоронены под храмом создателями того культа, который впоследствии получил широчайшее распространение. В общем, по-моему, никакого Второго пришествия не будет. А если когда-нибудь нечто подобное все же случится, то новые Гости вполне могут оказаться настроенными не столь дружественно. Ведь их посланники умерли не своей смертью, как ты и сам можешь заметить, если посмотришь повнимательнее. У всех троих головы были самым жестоким образом отсечены от туловища и…

— Что?!

— А ты посмотри получше.

— Ну, да, тут есть трещина в позвоночнике, однако это могло быть…

— У всех троих одинаковая «трещина»? Я ведь не раз видел скелеты казненных людей, Дириенте. Мы их выкопали не один десяток — там, у старой виселицы, что ниже по склону. У этих троих головы были отсечены! Поверь мне.

— Нет!

— Да. Их принесли в жертву и подвергли мучительной казни. И сделали это их горячие поклонники и преданные последователи. Мы, жители Земли, сделали это!

— Нет! Нет! Нет! Нет!

— Интересно, что это тебя так потрясло, Дириенте? Неужели тебя так шокировали мои слова? Неужели ты сам не знал, какие ужасные вещи творились порой на нашей прекрасной зеленой планете? Неужели ты, забившись, точно белка, в свое гнездо на холме, просидел в нем так долго, что позабыл, какова на самом деле человеческая природа? Или, может, тебя так сильно взволновало неоспоримое доказательство того, что твои драгоценные рукописи лгут? А впрочем, ты ведь все равно не веришь во Второе пришествие, разве не так?

— С чего ты это взял?

— Ох, Дириенте, не надо! Прошу тебя!

Хранитель надолго умолк. Душа его была охвачена водоворотом мыслей и сомнений. Молчал и Мерикалис.

Заговорил Дириенте нескоро.

— Но ведь это могли быть и другие инопланетяне, — неуверенно предположил он.

— Да. В принципе, такое возможно. Хотя нам известно только о тех Троих, кого мы называем Гостями. И этот храм создан в честь того культа, который возник вокруг них. И у кого-то были немалые трудности, когда пришлось захоронить эти тела под храмом. И мне с трудом верится, что здесь могли быть похоронены какие-то другие инопланетяне!

Однако Хранитель упрямо сказал:

— А ты уверен, что эти скелеты — настоящие? Может, это просто идолы такие?

— Идолы? В виде обезглавленных скелетов? — Мерикалис рассмеялся. — Я полагаю, мы можем произвести химический анализ этих костей и узнать, настоящие ли они, если ты хочешь. Мне-то они кажутся вполне настоящими.

— Наши Гости были подобны богам. Да нет, они и были богами в сравнении с нами! Разумеется, люди воспринимали их как нечто чудесное, божественное… или по крайней мере как посланцев некоего чудесного Высшего Существа… Да и кому могло понадобиться убивать их? Кто осмелился бы поднять на них руку?

— Теперь трудно сказать. Возможно, в те дни, когда они ходили как люди среди людей, их не воспринимали как чудо, да и божествами они людям тогда не казались, — предположил Мерикалис.

— Но рукописи утверждают…

— Ах да, твои рукописи! Но скажи, через сколько лет после прибытия Гостей они были созданы? Возможно, вначале тех Троих совсем и не считали существами священными. Возможно, людям они казались просто пугающими, даже опасными, несущими в себе угрозу инопланетного порабощения землян. Кроме того, наиболее свободные умы могли воспринимать их действия как посягательство на внутреннее право людей создавать самим себе всяческие беды и препятствия. Вспомни, это ведь было время полнейшей анархии! И вполне могли существовать такие люди, которые ни в коей мере не желали восстановления порядка на Земле. Не знаю… Но даже если их действительно воспринимали как богов… Вспомни, Дириенте, ведь на Земле издавна существует традиция убивать своих богов! Она восходит к седой старине. Взять хотя бы наши доисторические культы. Да если достаточно глубоко копнуть, то обнаружишь мотив богоборчества и умерщвления богов практически во всех религиях мира!

Хранитель молчал. Он не мог оторвать взгляд от хрупких, украшенных гребешками скелетов; ему казалось, что мертвецы смотрят на него своими угловатыми пустыми глазницами.

— Ну, в общем, вот они перед тобой, эти три скелета, — прервал затянувшееся молчание Мерикалис. — Три скелета инопланетян, которых кто-то случайно или намеренно похоронил под твоим храмом в незапамятные времена. Мне казалось, что тебе следует знать о них.

— Да. Спасибо.

— Но теперь тебе придется решать, как со всем этим быть.

— Да, — тихо промолвил Хранитель. — Я понимаю.

— Мы, конечно, можем снова запечатать этот проход и никому не говорить о нем ни слова. И о них тоже. Благодаря чему, возможно, нам удастся избежать многих неприятных последствий и осложнений. Верно? Хотя мне лично подобный поступок представляется настоящим преступлением перед лицом всемирного знания. Но если ты считаешь, что нам следует…

— Кто еще знает об этом?

— Ты. Я. Больше никто.

— А те молодые жрец и жрица, которые свалились в подкоп?

— Они сразу же прибежали ко мне и все мне рассказали. А по туннелю они сделали не более пяти-шести шагов. Да и зачем им было идти дальше?

— Но они могли пойти! — возразил Хранитель. — А тебе об этом не сказали.

— Нет, дальше они не пошли. Во-первых, у них не было с собой фонарика. Да и в кустах они прятались, чтобы заниматься совсем другими вещами. Они лишь немного отошли от входа в туннель и сразу убедились, что там произошло нечто необычное. Они даже и воров-то этих не видели. И уж, конечно, рассказали бы мне, если б нашли в подкопе мертвецов. Да и испуганными они, в общем, не выглядели.

— И ты думаешь, что те воры тоже не входили в усыпальницу?

— По-моему, нет. Вряд ли они успели пройти дальше того места, где нашли свою смерть. Впрочем, они ведь так или иначе мертвы.

— Но что, если они все-таки побывали здесь? И что, если с ними был кто-то еще, кому удалось спастись от обвала? И этот кто-то сейчас там, наверху, рассказывает приятелям, что он видел в подвалах храма?

Мерикалис только головой покачал:

— Нет, вряд ли. Между прочим, я ничьих следов ни в том коридоре, ни в усыпальнице не видел, когда впервые попал туда, а смотрел я внимательно, так что, думаю, там с незапамятных времен никто не бывал. Вон какой слой пыли — следы-то уж точно остались бы. Только никаких следов здесь не было. И никто этих мертвецов не тревожил уже очень давно. Так давно, что за эти века была напрочь забыта история о том, как в действительности погибли Трое, и ее заменил прелестный миф о том, как наши Гости поднялись в воздух на огненном столбе и улетели в свой рай.

Хранитель задумался.

— Ну хорошо, — промолвил он наконец. — Ты теперь ступай назад, Мерикалис…

— И оставить тебя здесь одного?

— Да, и оставь меня здесь одного.

— Что ты задумал, Дириенте? — спросил Мерикалис с нескрываемой тревогой.

— Я просто хочу посидеть здесь один, как следует подумать и помолиться. И больше ничего.

— А я, значит, должен тебе поверить?

— Да. Должен.

— А что, если ты начнешь бродить в темноте по коридорам и свернешь куда-нибудь не туда или в ловушку угодишь? Да нам тебя тогда ни за что не отыскать!

— Я не собираюсь бродить по коридорам. Я же сказал тебе: я хочу посидеть в этой усыпальнице. Ты привел меня сюда и показал мне тела зверски убитых богов той религии, которой я, как до сих пор считалось, служу, вот мне и нужно как следует подумать и постараться понять, что же все это значит. Вот и все. Ступай, ступай, Мерикалис. Мне нужно справиться с этим самостоятельно, без чьей-либо помощи. А ты будешь только отвлекать меня. Лучше приходи за мной на рассвете, и я тебе обещаю: ты найдешь меня сидящим у этой самой стены, где я сейчас стою.

— Но у меня только один фонарик! И он мне понадобится, чтобы найти нужный туннель и выйти отсюда. А значит, мне придется оставить тебя в темноте.

— Я это учел, Мерикалис.

— Но…

— Ступай, — сказал Хранитель. — Не беспокойся обо мне. Я ведь не ребенок и вполне могу посидеть несколько часов в темноте. Да ступай же! — повторил он. — Уходи. И немедленно. А потом вернешься за мной, хорошо?

Ему было страшно, он не мог этого отрицать. Он был уже слишком стар, да и темпераментом отличался спокойным, так что для него было совершенно неестественно проводить ночь в подобном месте — глубоко под землей, где воздух казался сухим и пыльным и одновременно каким-то липким, а острый гнилостный запах немыслимой древности так и лез в ноздри. Как же сильно отличалось все это от его любимой гостиной, где его со всех сторон окружали полки с книгами, на столе стоял кувшин с вином и все вокруг было таким знакомым! Здесь же, в непроницаемой тьме, он был волен вообразить себе любых отвратительных тварей, обитателей подземных глубин, — белых безглазых жаб, бесплотных крошечных ящерок, неторопливых задумчивых пауков, беззвучно спускающихся по толстой шелковистой паутине с невидимых сводов каменного потолка… Дириенте замер посреди комнаты: ему показалось, что он видит гладкую толстую змею с блестящей бледной шкурой и слепыми синими глазами, яркими, как сапфиры; змея появилась из колодца в полу и поднялась вертикально в воздух прямо перед ним; она грозно шипела, раскачиваясь, явно готовая напасть… Вот только не было там никакого колодца, и никакой змеи тоже не было.

Он весь взмок. Легкая рубаха плотно облепила тело — точно саван, подумалось ему. Стоило вздохнуть, и ему казалось, что клочья паутины сами собой лезут в рот и попадают прямо в легкие. Тьма была такой плотной, что даже вроде бы пульсировала, больно ударяя по его широко открытым глазам, которыми он тщетно пытался хоть что-то разглядеть; наконец он заставил себя закрыть глаза, и стало немного легче. Вокруг слышались какие-то непонятные звуки, какое-то эхо отдавалось от каменных стен; в темноте словно кто-то жевал или мурлыкал себе под нос, неторопливо тикали какие-то невидимые часы, что-то шуршало и струилось по стенам — должно быть, песок сыпался сквозь всякие отверстия и щели в каменной кладке. Но порой Дириенте ощущал грозное покачивание и дрожь камней, сопровождавшиеся странным гнусавым пением, точнее, гудением, и это было страшнее всего: ему казалось, это сам храм, разгневанный вторжением человека в его заповедные глубины, готовится рухнуть и раздавить нечестивца. Нет, это всего лишь шаги Мерикалиса далеко в туннеле, убеждал себя Дириенте. Это он там шумит, пробираясь к выходу из шахты.

Через какое-то время он все же решился сдвинуться с места и стал ощупью пробираться к противоположной стене усыпальницы, где стояли саркофаги. Он шел очень медленно и осторожно, держась рукой за грубую каменную стену, чтобы не потерять направления. Но все же каким-то образом его потерял, ибо вместо угла под пальцами его вдруг оказалась пустота; когда же он попробовал двинуться дальше, то нащупал лишь вход в неизвестный ему туннель. Дириенте тут же застыл на месте, пытаясь вспомнить, где же в этой непроницаемой тьме могут находиться саркофаги. Он был уверен, что шел правильно, что гробы стоят именно в этом углу, и совершенно не мог понять, почему же их там не оказалось. Сперва он хотел было вернуться назад и проверить еще раз. Возможно, он все-таки потерял направление, случайно двинувшись в противоположную сторону. Но потом решил пойти дальше, мимо входа в туннель, стараясь постоянно касаться рукой стены и очень медленно переставляя ноги: ему все время мерещились разверстые пасти невидимых колодцев в полу усыпальницы. Наконец его колено обо что-то ударилось. Вот они! Да, он добрался до саркофагов! Сомнений быть не могло!

Дириенте опустился на колени, судорожно схватился за край ближайшего гроба и наклонился вперед, чтобы заглянуть туда.

Удивительно, но теперь он кое-что видел! Во всяком случае, ему стали видны острые угловатые очертания скелета инопланетянина. Разве это возможно? Может быть, глаза его постепенно привыкли к темноте? Нет, дело не в этом. От саркофагов исходило слабое чуть красноватое свечение. Вот почему он теперь действительно что-то видел и мог рассмотреть останки продолговатого тела, лежавшего в гробу.

Иллюзия? Возможно. Возможно, даже галлюцинация.

Ничего более странного ему за всю жизнь переживать не доводилось. Он чувствовал, что вот-вот может случиться все что угодно. Это же какое-то волшебство! Здесь явно не обошлось без магии! Поймав себя на столь крамольных мыслях, Хранитель только подивился: как это он умудрился мгновенно рухнуть в бездну иррационального? Ведь он никогда не имел склонности к поэзии. И в магию не верил. И все же… все же…

Свет стал ярче. Скелеты так и сверкали в темноте. С фантастической ясностью он видел гребешки на головах инопланетян и острые наросты у них на локтях, их угловатые, шишковатые позвонки… И все это словно горело каким-то алым пламенем, так что он мог рассмотреть любую деталь. И ему, как и прежде, казалось, что пустые глазницы инопланетян смотрят на него, как живые, и в них светится и яростно кипит разум.

— Кто вы? — спросил Хранитель. Вопрос этот невольно сорвался у него с губ. — Откуда вы сюда явились? Зачем вам понадобилось совать нос в наши мерзкие дела? А впрочем, были ли у вас носы?.. — Голова у него как-то странно кружилась. Должно быть, из-за спертого воздуха. В подземелье явно не хватало кислорода. Он вдруг засмеялся — пожалуй, чересчур громко и раскатисто. — Ты Оберитх, да? Или Олиматх? Но ведь в центральном гробу — точно Вонубиус, верно? Самый высокий, глава вашей миссии…

Он вздрогнул от неожиданно пронзившего душу болезненного ужаса, отчаяния, растерянности. Собственные грубые шутки испугали его. Он зарыдал и довольно долго не мог взять себя в руки.

— Нет, — сурово промолвил он наконец. — Этого быть не может! Вы — не они. Я не верю, что это ваши истинные имена.

Но никакого ответа из саркофагов не последовало.

— Вы, возможно, какие-то другие инопланетяне, — со странной свирепостью продолжал убеждать мертвецов Дириенте. — Вы просто случайно оказались на Земле и случайно заглянули сюда — как-то прекрасным полуднем вам захотелось посмотреть, что тут такое, но потом вы горько об этом пожалели, верно?

Ответом ему по-прежнему была тишина. Хранитель, скорчившись, прижался щекой к сухому холодному камню саркофага. Он весь дрожал.

— Поговорите со мной! — молил он. — Что я должен сделать, чтобы вы со мной заговорили? Может быть, вы хотите, чтобы я произнес молитву? Ну что ж, хорошо. Я помолюсь, если вы этого хотите.

И тем особым голосом, каким всегда произносил слова молитвы во время вечернего ритуала, он медленно выкликнул три священных имени:

— Оберитх… Олиматх… Вонубиус!

Ответа не последовало. И он с горечью заметил:

— Значит, это не ваши имена? Или вы просто не желаете на них откликаться?

Он гневно посмотрел во тьму.

— Зачем вы здесь? — снова спросил он, уже начиная сердиться. — И почему именно Мерикалис должен был вас обнаружить? Ах, будь он проклят, этот Мерикалис! И зачем только ему понадобилось мне о вас рассказывать?

И снова он не услышал ответа, но почувствовал, что вокруг начинает происходить нечто странное. Извивающиеся, как змеи, полосы мерцающего света поднялись над тремя гробами. Эти языки холодного пламени плясали перед ним, как бы призывая его не двигаться и сосредоточить все свое внимание. И Хранитель, прижав ладони ко лбу и склонив голову, послушно позволил всем прочим мыслям покинуть его душу; душа его теперь напоминала пустую раковину на темном полу усыпальницы. И он в восторге и ужасе преклонил колена, ибо все вокруг него стало стремительно меняться: стены усыпальницы растаяли, исчезли, а его неведомым образом вынесло на поверхность земли, и теперь он стоял под лучами теплого золотистого солнца и дышал чистым сладким воздухом…

Да, денек был отличный — ясный, теплый, прозрачный; такие бывают только весной и запоминаются надолго. И тем более отвратительным показалось Хранителю то, что творилось вокруг. Отовсюду до него доносились грубые сердитые голоса людей:

— Вон они! Хватайте их! Хватайте!

И тут он заметил три хрупкие нелепые фигурки: маленькие, в половину человеческого роста, большеглазые, с длинными конечностями странноватой формы. Существа эти двигались быстро, но с каким-то мрачным достоинством. Они будто не бежали, а плыли чуть впереди своих преследователей. И Хранитель понял, что это и есть Трое в последние мгновения их жизни, что это на них устроена охота. Видимо, весь тот прелестный весенний день разъяренные толпы людей гонялись за ними по прекрасным зеленым лугам, покрытым сочной травой, и теперь несчастным больше некуда было бежать: их загнали в ловушку на одном из отрогов горы, и вражеская армия уже смыкала вокруг них свои ряды, и не было никакой надежды на спасение.

Хранитель слышал победоносные дикарские вопли своих соплеменников. Видел их побагровевшие от гнева лица. В воздухе мелькало оружие — дубинки, копья, вилы, топоры. Дико выпученные глаза, застывшие в крике рты, яростные взмахи сжатых в кулаки рук… А на маленьком холмике лицом к атакующим бок о бок стояли Трое, не оказывая ни малейшего сопротивления, тихие, миролюбивые и ничуть не напуганные. Они, казалось, были просто озадачены тем, что творилось вокруг. Нет, откуда ему знать? Разве мог он сказать наверняка, что было написано на лицах инопланетян? Но он был почти уверен: разгневаны они не были. Гнев, как подумалось ему, им вообще совершенно не свойствен. Скорее, вид у них был такой, словно именно этого они и ожидали от людей.

«Прости их, ибо не ведают они, что творят…»

Несколько мгновений толпа колебалась, вдруг ощутив некоторую неловкость, или тревогу, или даже страх и не зная, чем все это ей грозит. Но затем, отринув все колебания, люди кинулись на свою добычу, точно обезумевшие звери, и в солнечных лучах блеснула сталь…

Видение вдруг пропало. Дириенте вновь оказался в той же усыпальнице с каменными стенами. Свет погас. И воздух снова стал сухим и спертым. Исчезли и солнечный свет, и весенние ароматы. Гробница была темна и пуста.

Хранитель был совершенно ошеломлен увиденным. Ошеломлен и пристыжен. Чувство огромной вины охватило его. И было оно столь сильным, что у него даже зародилась мысль о самоубийстве. Он вслепую бросился назад, потом вперед и стал лихорадочно метаться по темной усыпальнице, налетая на невидимые стены. Затем, совершенно выбившись из сил, на минутку остановился, чтобы перевести дыхание, да так и застыл, уставившись в тот темный угол, где, по его представлениям, должны были находиться гробы. Он пробьется сквозь колдовское прозрачное покрывало, говорил он себе. Он вынесет наружу останки этих странных существ! Он вынесет их на яркий солнечный свет и созовет людей — пусть посмотрят! И он ткнет их носом в совершенное ими преступление и гневно крикнет: «Вот ваши боги! Вот что вы с ними сделали! А потом придумали веру, основанную на лжи!» И высказав все это людям, он бросится вниз с вершины горы…

Нет.

Не бросится. Разве можно одним ударом сокрушить надежды стольких людей? Да и чего, собственно, он достигнет, убив себя?

И все же… Неужели позволить лжи существовать и дальше? Неужели позволить ей все сильнее укреплять свои позиции?..

— Как же мне поступить с вами? — спросил Хранитель, повернув в темноте лицо к лежавшим в гробах останкам инопланетян. — Что мне сказать людям?

Этот вопрос он выкрикнул громко и пронзительно, и диковатое эхо долго еще отдавалось от каменных стен, гулко и болезненно стуча ему в виски: ЛЮДЯМ! ЛЮДЯМ! ЛЮДЯМ!

— Поговорите же со мной! — крикнул Хранитель. — Скажите, что я должен сделать!

Молчание. Молчание. Молчание. Они никогда ему не ответят!

Он даже посмеялся над собственной беспомощностью. А потом заплакал. И плакал так долго, что глаза у него распухли и горло заболело от рыданий. Снова упав на колени перед одним из гробов, он едва слышно прошептал:

— Кто ты? Неужели ты действительно Вонубиус?

И на сей раз ему почудилось, что он слышит чуть насмешливый голос: «Я тот, кто я есть. Иди с миром, сын мой».

С миром? Но куда? Как?

Прошло довольно много времени, прежде чем Хранитель начал понемногу успокаиваться. Он решил, что на этот раз ему, по всей видимости, удастся сохранить душевное равновесие. Он уже понимал, что вел себя нелепо: старый человек бегает взад-вперед по каменному подземелью, вопит как сумасшедший, молится богам, в которых не верит, разговаривает со скелетами… Постепенно его смущенная душа как бы отодвинулась от края того отчаянного водоворота, в который чуть не упала, — водоворота лихорадочного возбуждения и какого-то мальчишеского гнева. Нет, никакого красноватого свечения над гробами не возникало! Не было его, вот и все! То была просто мучительная фантазия, созданная его до предела утомленным разумом. В усыпальнице по-прежнему царит тьма, не видно ни зги. А перед ним — и это ему прекрасно известно — находятся три старинных каменных саркофага, в которых лежат высохшие от времени кости, земные останки неземных существ, умерших давным-давно.

Да, теперь он был почти спокоен. Но и теперь душу его снедало отчаяние, от которого ему некуда было спрятаться. То, что лежит в этих саркофагах, думал он, ставит под сомнение всю его жизнь. И обнажает всю безобразную правду о ней. Ведь он служил лживой вере, прекрасно зная это; он подавал людям пустые надежды и убеждал их: добрые боги отпустят вам грехи ваши. Каждый вечер с галереи храма он призывал Троих и молился за их скорейшее возвращение на Землю, на его родную беспокойную планету. А ведь на самом деле они Землю никогда и не покидали. И уничтожили их те самые люди, грехи которых они — «добрые боги» — должны были отпустить.

И что же теперь? — спрашивал себя Хранитель. Открыть правду? Показать тела Троих изумленным перепуганным верующим? Это казалось ему единственно правильным решением еще несколько минут назад. Отважится ли он сделать подобное? Сможет ли?

«Ваши верования основаны на лжи!» — он представил себе, как говорит это людям. Как ему, Хранителю, сказать им такое? Но ведь правда именно такова. Что ж удивительного, думал Дириенте, что сам он так давно утратил веру. Он знал правду еще до того, как понял, что знает ее. А ведь он поклялся вечно служить истине! Разве не так? Но он столь многого не понимал… не мог понять, наверное.

Он снова посмотрел в сторону саркофагов, и целая вереница вопросов возникла в его мозгу.

— Почему вы решили прилететь сюда? — спросил он, но теперь уже не сердито, а со странным спокойствием в душе. — Почему выбрали служение нам? Почему позволили людям вас уничтожить, хотя и могли — у меня нет в этом сомнений! — помешать этому?

Трудные вопросы. И у Хранителя не было на них ответов. И все же, кто знает, какие чудеса могут произрасти из задаваемых тобою вопросов? Да. Чудеса! Истинные верования могут возникнуть и на обломках лживых старых верований, разве не так?

Как ужасно он устал! Это была такая долгая ночь!

Хранитель сполз на пол, лег ничком, уткнувшись лицом в руки, и ему показалось, что в усыпальницу проникает нежный утренний свет. Значит, его затянувшееся бодрствование наконец завершено? Но как мог солнечный луч пробраться столь глубоко под землю? Он предпочел не мучить себя подобными вопросами, а просто лежать тихо и ждать. Вскоре действительно послышались шаги. Это возвращался Мерикалис. Ночь кончилась.

— Эй, Дириенте! Как ты тут?

— Помоги-ка мне встать, — проворчал старый Хранитель. — Я не привык ночевать на каменном полу.

Сторож осветил усыпальницу своим фонариком, словно ожидая, что здесь за это время успело что-то измениться.

— Ну, рассказывай! — не выдержал он наконец.

— Давай сперва выйдем отсюда, хорошо?

— С тобой ничего не случилось?

— Да нет, у меня все в порядке.

— А я так беспокоился! Я понимал, что тебе нужно побыть одному, но никак не мог перестать думать…

— Между прочим, думать иногда очень опасно, — холодно заметил Хранитель. — Я бы никому не посоветовал думать слишком долго.

— Знаешь, Дириенте, по-моему, то, что я предложил тебе вчера, будет лучше всего. Ведь свидетельства убийства, хранящиеся в этом подвале, могут буквально взорвать церковь. Наверное, нам все же следует подвал опечатать и поскорее забыть о том, что мы видели.

— Нет, — кратко ответил Хранитель.

— Послушай, нас же никто не просит рассказывать об этом. В мои обязанности входит всего лишь предохранение храма от разрушений. А ты обязан служить нашей вере, отправлять обряды и…

— А если эта вера лживая, Мерикалис?

— Откуда нам знать, лживая она или нет?

— Однако мы кое-что подозреваем, верно?

— Но утверждать, что Трое так никогда и не вернулись на свою звезду — это ведь ересь, правда? Скажи, Дириенте, неужели ты хочешь стать ответственным за распространение ереси?

— Я отвечаю за распространение истины, — сказал Хранитель. — Так было всегда.

— Бедный Дириенте! Что же я с тобой сделал?

— Я, право же, не стою твоей жалости, Мерикалис. Да она мне и не нужна. Ты просто помоги мне отсюда выбраться, ладно?

— Да, конечно, — пробормотал сторож. — Как скажешь.

На обратном пути туннели показались Хранителю не такими длинными и извилистыми, как в первый раз. Друзья молча продвигались по подземным коридорам к выходу. Мерикалис шел первым и даже ни разу не оглянулся. Хранитель поспешал за ним, да так бодро, как не ходил уже много лет. Голова его лихорадочно работала: он думал о том, что скажет позднее, днем, сперва служителям храма, а потом и верующим, которые придут в храм сегодня. А затем, возможно, он скажет это самому императору и его придворным; он расскажет им все, спустившись в огромный город, раскинувшийся под горой, и слова его падут на них, точно удар грома. А потом будь что будет.

«Братья и сестры, спешу сообщить вам великую и радостную весть! — вот как он, пожалуй, начнет. — Второе пришествие свершилось! И теперь я могу показать вам Троих во плоти. Они с нами теперь. Впрочем, они никогда нас и не покидали…»