Десять дней спустя после того, как я ударил Мелису локтем в лицо, отчего она рухнула на наш стол, я нашел в почтовом ящике бумаги на развод. Я их подписал и на следующий день положил в почтовый ящик. Денег, какие были у меня, хватило бы недели на две-три, но это все. А счета продолжали приходить. При мысли о том, что на работе нужно взаимодействовать с другими людьми, у меня мурашки бежали по коже.
Я каждый день часами бесцельно бродил по дому. В воздухе постоянно стояло какое-то жужжание, как звук помех на соседском телевизоре. Оно продолжалось три дня, сводя меня с ума и одновременно превращаясь в фоновый звук, как гудение холодильника. Чтобы не слышать этого жужжания, я заходил в комнату Аниты и садился на краешек кровати, которая еще хранила запах бесслезного шампуня – нужно было только наклониться к подушке.
Иногда я, выплакавшись, засыпал на полу в ее комнате. Случались дни, когда у меня сна не было ни в одном глазу, а от бессонницы появлялась тошнота. В те дни, когда бессонница меня не донимала, сны об Аните врывались в мое бытие. Я снова держал ее на руках. Снова щекотал. Jugamos con sus muñecas otra vez[21]. Ее голос, ее смех, ее энергия – они повсюду. Каждый раз, когда она приходила в мои сны, я просыпался в слезах и плакал, пока не засыпал от усталости.
В один из дней, приблизительно через неделю после ухода Мелисы, я услышал топоток маленьких ножек у ее комнаты. Я затаил дыхание, выходя в коридор, чтобы посмотреть. Коридор был пуст. Комнаты были пусты. Крохотных ножек в доме не было. Звук раздавался только в моей голове.
Я стоял там, прислушивался, надеялся. Ничего. Спустя какое-то время мои мысли унеслись неизвестно куда, и я решил, что мне нужно подышать свежим воздухом. Я даже не мог вспомнить, когда в последний раз выходил из дома, но стоило мне выйти на крыльцо, как меня ужаснуло ветхое состояние домов вокруг меня. Я никогда не жил в богатых районах, и этот район был ничуть не лучше тех, в которых я жил прежде, вот только грязи на стенах, отшелушившейся краски и ржавых балконов было меньше. Траву уже давно никто не косил. На улице стоял хлам в виде машин со спущенными покрышками, выгоревшими кузовами. Вдали шла девочка, вроде бы прихрамывала.
Девочка шла прямо на меня. Я стоял и не двигался. На ней была грязная многоцветная рубашка с изображением мультяшных зверушек с большими головами. Они все плакали. Потом я обратил внимание на лицо девочки. На голове у нее была какая-то рана, из которой сочилась кровь. Темно-красная струйка стекала по левой стороне ее лица на плечо, на руку. Она вдруг резко остановилась и улыбнулась мне. У нее был выкрошенный зуб в том же месте, что и у Аниты.
Сердце у меня екнуло, но я сделал шаг ей навстречу – узнать, чем я могу ей помочь, но ударился о стену. Улица заместилась коридором.
У меня съезжала крыша. Я ведь так и не вышел из дома на улицу.
В ту ночь я не мог уснуть.
Я думал о моей матери – она умерла на диване или провела этот день в кровати, время от времени бормотала что-то неразборчивое – обрывок разговора, происходившего в химическом сне, наполнявшем ее вены. Может быть, те ангелы, которых видела она, стали бы реальностью, если бы я начинил свои вены гарриком. Может быть, героин помог бы мне снова увидеть Аниту. Может быть, правильная комбинация наркотиков растворит мир в ничто.
На следующий день пришел Брайан. Он был на похоронах Аниты – единственный из моих друзей, кто пришел. На кладбище он стоял у своей машины и не проронил ни одного слова, но для меня его появление значило много. Я ему позвонил и сказал, что хочу попробовать наркоту. Он появился у меня часа через два. Мы вместе покурили метамфетамин. Запах был как от горящего пластика, и у меня возникло ощущение, будто кто-то изнутри моего черепа удаляет у меня зубные корни. Но это мучительное чувство исчезло на какое-то время, и я почувствовал странное возбуждение, и тогда мы покурили еще.
Прошло десять часов. Брайан говорил о кино и бизнесе. Он ругал правительство и хвалил страны с бесплатным здравоохранением. Говорил о какой-то бабушке, которая была вторым стрелком, когда убили Кеннеди. Я слушал и чувствовал, как электрические разряды пробегают по моим ногам. Понятие «сон» исчезло из моей головы. Мы продолжали сидеть, разговаривали, смотрели кино и курили еще. Мне хотелось выбежать на улицу и помахать кулаками. Потом я отправился отлить и прошел мимо комнаты Аниты.
Я увидел ее стираное белье – он все еще лежало сложенное в корзине. Сверху лежал ее любимый белый сарафанчик с маленькими голубыми точками и китами. Я взял сарафан, провел пальцами по вышивке. На подоле оказалась выбившаяся ниточка – у Мелисы не дошли руки подшить ее. Я попытался порвать ниточку, но только еще больше вытащил ее. Рыдание перехватило мое горло, у меня возникло желание взять нож и вонзить его себе в живот. Но я вернулся в гостиную и сказал Брайану, что мне не нравится, как я себя чувствую. Он посмеялся надо мной. Со щербатой улыбкой и тонкими зелеными прожилками его воспаленных глаз он напоминал труп.
Я не хотел превратиться в него. Я был уверен – он видит отвращение в моих глазах. Может быть, поэтому он перед уходом сел рядом со мной и сказал, что пытается завязать. У него скоро должен был появиться ребенок. Его подруга Стефани, которой каким-то образом удалось завязать, живя с ним, была на восьмом месяце. Он сказал, что и представить не может моей боли, и больше ни словом не обмолвился про Аниту. В его глазах стояли слезы. Не знаю, почему он плакал, то ли по mi angelito muerto[22], то ли плакал из сочувствия ко мне, считая, что мне уже никогда не испытать радости от рождения собственного чада. Потом он встал и дал мне еще одну фотографию с адресом и новый пистолет.
– Подумал, может, тебя это заинтересует, – сказал он. – Но это вовсе не обязательно. Решай сам.
После его ухода я еще долго оставался в заведенном состоянии. Я посмотрел на книги за телевизором и выбрал одну. Кормак Маккарти[23]. Его книга вынесла мне мозги. Я прочел ее в один присест. Но стоило мне перевернуть последнюю страницу, как я начисто забыл прочитанное. Это обеспокоило меня. Я открыл книгу на случайной странице и прочел строку из нее: «Тебе придется найти себе либо какой-нибудь другой образ жизни, либо другое место в мире, где ты будешь жить»[24]. Я закрыл книгу и положил ее на полку.
После того как я убил первого, я чуть ли не хотел, чтобы кто-то нашел меня. Я ждал стука в дверь, а следом за этим поездки в заднем отсеке полицейской машины в наручниках, сжимающих мои запястья и напоминающих мне о том, как мы все чувствительны к боли. Прошла неделя. События этой ночи проигрывались в моей голове, как кино. Как я прятался за фургоном. Как прозвучал выстрел, расколовший ночь пополам. Кровь, стекающая по двери. Черви, копошащиеся под кожей. Возвращаясь в Остин той ночью, я заставлял себя ехать с нормальной скоростью, хотя часть меня хотела сбить перила моста Конгресса и покончить со всем. Но я вместо этого выбросил пистолет в окно, проезжая озеро Леди-Берд, и остановился только у больницы.
Я сделал это только для того, чтобы добыть деньги для Аниты. А теперь я стал паскудным домашним насильником, который ждет копов, а те не придут никогда. Я снова подумал, не съехать ли мне с какого-нибудь моста и покончить со всем этим.