Дом, забытый временем

ЗВЕЗДНЫЙ РЫБАК

Кристофер Старк был человеком из разряда «почти»: почти умен, почти высок, почти широкоплеч, почти мускулист и почти привлекателен. Себя же он, естественно, видел таким, каким в действительности не был.

Ну, а коли восприятие себя любимого не совпадает с реальностью, то на душе не то что бы кошки скребут, а прямо-таки тигр. Тигр Старка скреб на душе непрестанно, и боль порой становилась невыносимой. Старк не мог не воображать себя кем-то большим, не мог не убеждать остальных в том, что он – некто больший, чем есть на самом деле. Довольно многих убедить удалось, а в конце, умирая, он убедил в этом и себя самого.

В двенадцать лет он похвалялся перед своей детской любовью, что когда-нибудь купит сверкающий катамаран и отправится в плавание по звездному морю, закинет там невод в черную пустоту и наловит тысячу рыбок, которыми украсит ей локоны. Детская любовь Криса потом вышла замуж за сына сосисочника и сделалась принцессой, но Крис – верный слову и подвластный тигру – купил-таки себе катамаран и отправился в солнечное море, где забросил невод в черную пустоту. Для рыбалки в космосе он годился так же плохо, как и для охоты за юбками, но тигр в душе заставил отточить навыки – да так, что со временем Крис мог посрамить и завзятых звездоловов. С презрением отказывался он от мест на траулерах бесчисленных рыболовных компаний – хотя получить таковые мог с легкостью – и промышлял в одиночку В порты Тефии приносил поразительные уловы, обратно в море забирал поразительное похмелье. С годами росло его презрение к коллегам, оно гнало его на все большую глубину; и наконец, на закате юности он как-то забросил невод и вытащил из пустоты мертвеца.

На том его история закончилась и началась другая, но тоже его.

Мертвец дрейфовал в архипелаге Альфы Центавра, примерно в пятнадцати миллионах километров от планеты, на которой – как и на семи ее сестрах – жизни было не больше, чем в выловленном покойнике. Мертвеца Крис выловил нечаянно. Он вообще не знал о нем, пока не вытащил сети на борт – и даже тогда не сразу сообразил, что на палубу легло, сокрытое в мешанине магнитных ячеек, тело в громоздком скафандре. Нередко в хвосте метеоритов летят мелкие камни, похожие на алмазы; их жаждут мужчины, а женщины носят их в волосах. Лишь протащив невод сквозь внешний и внутренний люки грузового шлюза и вытряхнув содержимое на пол ярко освещенного трюма, Крис сообразил, что за улов ему нынче достался.

Стоило отключить магнитные захваты, как на пол – в дожде сверкающих «рыбешек» – бухнулось тело в скафандре. Крис медленно и осторожно отстегнул и снял покрытый инеем шлем. Лицо, в которое он заглянул, принадлежало очень, очень старому человеку. В уголках глаз залегли паутинки морщин, щеки ввалились, да и вообще все тело усохло. Но оно излучало некое сияние. Сияние это быстро таяло, заставляя усомниться в гибели старика, хотя глаза его уже закатились. И тем не менее, смерть его постигла, а до или после того, как жертва очутилась в открытом космосе, оставалось загадкой, и ответа на нее Крис уже отыскать не мог.

Стащив со старика остальные части скафандра, Крис обнаружил на мертвеце прогулочный наряд (явно великоватый). Крис методично обыскал карманы мертвеца, но не нашел никаких документов, только небольшой рулончик синих купюр, ручку, неисписанный блокнот и глянцевую фотографию. Ручку и блокнот Крис отложил в сторону. Деньги прикарманил – в качестве компенсации за упущенный улов. Под конец рассмотрел снимок.

После этого ему уже не суждено было стать прежним.

Снимок запечатлел девушку. Ее тело – от шеи до самых лодыжек – было скрыто строгим черным платьем, а волосы томились в плену столь же черного чепца с девственно-белой оборкой. Наряд был призван, скорее, скрыть, нежели подчеркнуть ее женские прелести, и все же красота пробивалась наружу. Она сияла с такой силой, что отодвигала на второй план мрачные серые тени комнаты, где происходила съемка. Из-под темницы чепца выбивались, обрамляя лицо и смягчая суровые черты губ и подбородка, вьющиеся золотистые локоны. Лицо девушки имело форму сердца; зеленые глаза были посажены широко, широкими были и славянские скулы. Щеки смотрелись худее, чем им полагалось, а нос был слегка вздернут. Впрочем, ни один из этих дефектов не мог нарушить близкий к совершенству образ. Что до строгого черного платья, то оно лишь подчеркивало плоский живот, округлые бедра, а еще оно, словно этакая портновская литота, выделяло налитые груди.

Дрожащими руками Кристофер Старк перевернул снимок. На обороте тонким неразборчивым подчерком были написаны имя и адрес:

Присцилла Петрова Мильтония, Европа

Конечно же, Европа. Где, как не на Европе женщины одеваются так, чтобы отпугнуть мужчин? И где еще, кроме Европы секс приравнивается к греху? Сам Крис на Европе не бывал, но беседовал с рыбаками, которые туда наведывались. Там, где сильна гравитация, и гигант Юпитер навевает мысли о преисподней, католики, протестанты и иудеи вынужденно сплотились, породив новый пуританизм. Чтобы выжить в сущем аду, требовался пуританский Господь; по пустынным равнинам брели рука об руку Джон Мильтон с Джоном Баньяном, и горе тому, кто вставал у них на пути.

Стоя посреди россыпи рыбок-метеоритов, которые однажды украсят волосы и серьги в носах женщин Земли, Новой Земли (а точнее, Венеры) и Тефии, стоя подле мертвеца, из-за которого лишился двух третей улова, стоя в трюме управляемого робомозгом катамарана, приросший к палубе магнитными подошвами рыбацких ботинок Кристофер Старк снова посмотрел на фото девушки и понял, в чем его судьба. Женщины в его жизни – за исключением тех, которым и за которых он платил,– встречались хоть редко, но достаточно часто, чтобы понять: женщина, портрет которой он сейчас пожирал взглядом, создана для него.

Крис взглянул на мертвеца. Наверное, дедушка девушки с фотографии, а возможно, и прадед. Как бы ни было, Присцилла Петрова будет признательна тому, кто вернет его тело на Европу для достойного погребения. А Кристофер Старк вернет его. На Европе, на базе КФНЗ можно пополнить запасы – за цену, вдвое превышающую их реальную стоимость, но все же... Топливо там тоже имеется. Кристофер Старк нуждался в припасах, топливе и не только. Ему нужно было нечто куда большее. Он хотел любви. Ее ему не хватало всю жизнь, и оттого в душе сквозила пустота, природу которой до сего момента Крис не понимал.

Он скинул ботинки, баллоны с воздухом и скафандр; затем поднялся по лестнице и через люк прошел на камбуз. От камбуза рукой было подать до рубки. И вот, когда уже Крис миновал очередной люк, внимание его привлек обзорный экран по левому борту. Взглянув на него, Крис недоуменно замер: такого созвездия он еще не видел. Даже не догадывался о его существовании.

Обзорный экран работал на электроннолучевой трубке с углом обзора сто градусов и уменьшал объекты втрое, но все равно не мог целиком вместить транслируемый с камеры звездный рисунок: макрокосмического звездного рыбака, забрасывающего макрокосмический невод.

По сравнению с рыбаком Орион выглядел карликом, а Андромеда – ребенком. Звезды в руках и плечах рыбака светили в диапазоне от красного до синего, имели величину от гигантской до карликовой, возраст – от первого поколения до второго. Глазами рыбаку служили сверхновые, волосами – космический шторм. В пупке бледнел смутными очертаниями отдаленный остров Вселенной. Столпы-туманности его могучих ног отражали сияние красного шарика из триады Центавра. Невод же, которым он как будто накрыл катамаран, состоял из обширной россыпи соседних звезд, и в ячейки его проглядывали сверкающие волны солнечного моря.

Великолепие это было выше всякого понимания, и Кристофер Старк невольно опустил взгляд, а когда поднял – созвездие исчезло, хотя какие-то его части все еще оставались. Никуда не делись сверхновые, что служили рыбаку глазами, равно как и космический шторм, бывший его волосами. Острова Вселенной – его живот – по-прежнему слабо пульсировали в безбрежном пространстве, а туманности – ноги и торс – отбрасывали красно-золотое сияние. Однако увидеть картину в целом не получалось. Лишь разрозненные детали, не желающие складываться в единый образ.

«Да и было ли то созвездие на самом деле,– размышлял Крис, отбивая перфокарту с координатами Европы. – Или это игра воображения? Спроецированный подсознанием желанный образ, вплетенный в канву близлежащих космических феноменов?» Знать этого Крис не мог, но в одном не сомневался...

Он и был тем звездным рыбаком.

Чтобы получилась Европа середины XXIII века, уберите юность в ямочках ланит, смех, целящий от кручины и стирающий морщины[10]. Уберите теплый свет солнца и ласковые дожди. Уберите пение птиц и цветы, что произрастают из земли, и уберите вино – мудреца и алхимика, что превращает разом в пыль золотую жизненный свинец[11]. Затем подкиньте в небо пылающий желудь и назовите его солнцем. Чтобы получилась Мильтония, рассейте по замороженной топи Уныния[12] пригоршню панельных домов и добавьте к ним два дома побольше: один – со шпилем, пронзающим хмурое небо ржавой иглой, а другой – с восставшими, подобно фаллосам, трубами, извергающими густой зловонный дым. Дом со шпилем – неопуританская церковь, а знание с трубами – фабрика, на которой производится омазон, единственное, что есть ценного на Мильтонии. Дабы получились Кальвинвилль, Браунсвилль, Хатчинсон- Корнере и Баньянтаун, проделайте вышеупомянутые действия ровно четыре раза. Далее разбросьте пять городов по широкому кругу, а в центре поместите космопорт Европа. Осталось разместить на карте еще три фигуры: башня, в которой круглые сутки лениво несет вахту гарнизон Космического флота Новой Земли; казармы, в которых отдыхает персонал, и топливная станция. Башню поместите на периметре космопорта, а рядом выройте две ямы: в первую опустите казармы, а во вторую – топливную станцию.

Стоя у окна башни, Кристофер Старк наблюдал, как тяжело тащится по колее снегоход. Перед снегоходом ехал небольшой транспорт, а в нем – вестник, которого оператор башни отправил в Мильтонию с новостями: прибыл корабль, на его борту – неопознанный мертвец. Мертвеца выловили в архипелаге Альфы Центавра, при нем была фотография Присциллы Петровой. На широком сиденье в снегоходе разместились мужчина и две женщины.

Дождавшись, пока небольшой конвой достигнет пункта назначения, Крис спустился по лестнице к шлюзам в основании башни. Проглотил кислородную таблетку и вышел на холодный разреженный воздух. Присциллу узнал сразу, даже закутанную в объемистую парку. К ней и обратился, как только снегоходу, попыхтев, остановился:

– Меня зовут Кристофер Старк,– сказал он, отдавая девушке снимок. – Человек, которого я нашел, видимо по всему, ваш дедушка.

Она взглянула на снимок глазами цвета зеленого золота, тогда как Крис жадно всматривался в ее профиль. Да, это была она – он знал это всем своим существом,– и его душа пела.

Наконец Присцилла спрятала снимок в карман и посмотрела на него сверху вниз:

– Пожалуйста, покажите тело.

Крис кивнул. Присцилла, а следом высокий мрачный мужчина – ее батюшка – и кряжистая женщина – ее матушка – спустились на землю и проследовали за Крисом в башню. Там поднялись на второй этаж, где на складе на импровизированной койке, завернутый в брезент лежал мертвец. Крис приоткрыл его лицо, и трое из семейства Петровых некоторое время смотрели на застывшие черты. Наконец Присцилла подняла взгляд на Криса:

– Не оставите нас ненадолго, мистер Старк?

Он стоял в тусклом свете угасающего дня и пытался закурить сигарету. В разреженной атмосфере ничего не получалось. Наконец Крис щелчком отправил сигарету в сторону заходящего солнца-желудя.

К нему подошла Присцилла.

– Это тело моего дедушки,– сказала она. – Отец моего отца. Отец матери умер, когда она была еще ребенком. – Помолчав, девушка нерешительно добавила: – Не хотите отправиться с нами, в наше скромное жилище и погостить, пока не закончится срок вашего пребывания здесь? Это наименьшее, что мы в силах предложить в благодарность за ваше доброе дело.

–Благодарю,– ответил Крис, едва скрывая восторг. Взглянув на горизонт у нее за спиной, он вздрогнул – там вспыхнули огни, над всей линией, насыщая небеса мертвенной бледностью.

Присцилла обернулась, пытаясь понять, что его встревожило.

– Не стоит пугаться,– сказала она, догадавшись. – Это восходит Юпитер.

По пути в Мильтонию, сидя в тележке рядом с телом мертвеца, Крис наблюдал за восходом планеты. Поначалу Юпитер напоминал чудовищную полосатую скалу, восстающую из окаменевшего моря. Затем на его боку появилось красное пятно, и сравнение умерло само собой: никакая это не скала, но жаждущий мести Полифем, во лбу которого горит единственный глаз. Метафора, однако, оказалась столь же натянутой, сколь и первое сравнение. Небеса словно разлетелись в клочья, открывая путь огромному и неспокойному гиганту, что не был ни луной, ни солнцем, ни планетой, но воплощением ада. Мало того, сама Европа, охваченная тусклым красным сиянием, словно обратилась долиною Смертной Тени.

Тягач медленно полз в тени, и сквозь тарахтение двигателя пробивались молитвы троих Петровых. Еще ни разу Кристофер Старк не видел Юпитер так близко, и его вера, унаследованная от родителей, состоящая из доброго слова, елок на Рождество, пасхальных корзинок, индеек, клюквенного соуса, процветания и милосердного и всепрощающего Бога, казалась ему в тот момент совсем неуместной. На Европе человеку требовался Бог суровый, способный забрать око за око, способный бороться и победить дьявола на его территории его же оружием. На Европе логично – и в равной степени неизбежно – было ждать появления именно такого Господа.

Поминки длились семь дней. На Европе день почти не отличался от ночи, но все же восемнадцать часов – сутки, за которые луна обращалась вокруг Юпитера,– делили на три равные части: утро, день и ночь. По утрам мать Присциллы бдела над покойником в пристроенном к дому холодном сарае; днем ее сменял муж, а ночью наступал черед Присциллы. Рядом с ней сидел Кристофер Старк.

Нетрадиционное получалось ухаживание, хотя нетрадиционное™ в нем было не больше, чем безнадежности. Кристофер Старк говорил, а Присцилла Петрова слушала. Он рассказывал ей о космосе, о звездах и рыбках, о дворце наслаждений, который однажды построит в собственном Шанду... правда, с местом еще не определился. Когда же эти темы не нашли отклика в сердце Присциллы, Крис заговорил о книге, которую однажды напишет. Когда и это не возымело эффекта, он сдался на волю обезумевшего тигра и поведал о женщинах, которых некогда знал, пополняя их скудные ряды за счет числа выдуманных. Открыто он не говорил, что все они готовы были ему отдаться, но делал на это прозрачнейший намек. Тогда Присцилла одарила его долгим и холодным взглядом, а тишина, последовавшая за этим, смущала даже больше, чем молчание девушки.

Наконец, отчаявшись, Крис открылся и прямо сказал то, что намеревался сказать. Это было в последнюю, седьмую ночь. Днем температура воздуха поднималась чуть выше точки замерзания, и в сарае стоял запах смерти.

– Я понимаю,– начал Крис,– что поминки священны, но и любовь тоже священна. А раз я завтра отбываю, то, думаю, вправе сказать: едва взглянув на вашу фотографию, я сразу же...

Присцилла поднялась на ноги:

– Желаете стакан воды?– спросила она. – Я принесу.

Не дожидаясь ответа, она покинула сарай.

Когда она вернулась и протянула Крису стакан, он постарался коснуться ее руки. Присцилла отшатнулась, точно от прокаженного. Тогда в порыве ярости Крис схватил ее за руки и притянул к себе. Стакан упал и разбился. Крис целовал ее локоны, выбившиеся из-под чепца, ее лоб, губы. Вонь разложения усилилась и висела в комнате зловредными испарениями.

Наконец он отпустил ее и отступил на шаг. Присцилла точно окаменела, лицо ее сделалось белым. От нее веяло холодом, зато в глазах зажглось крохотное золотое пламя. Крис даже слышал, как оно потрескивает.

– Простите,– сказал он, ошеломленный собственным поступком. – Мне очень жаль.

Не говоря ни слова, Присцилла отвернулась и опустилась на колени у грубо сработанного гроба. Склонив голову, она заговорила:

– Отче, всемогущий и карающий, взыщи, как сочтешь нужным, за отступничество, свершенное пред лицом Твоим сей ночью, но даруй нам назавтра милосердие Свое, дабы сей паломник Твой, что наконец вернулся в дом, узрел милостивое сияние Твоего солнца, прежде чем опустится в пучину ада. Даруй также ему силы, дабы выдержал он пребывание в чистилище и покинул его, возвысившись, придя к Твоим вратам сияющим. Аминь.

Кристофер Старк на цыпочках вышел из сарая.

Должно быть, молитвы Присциллы были услышаны: утро выдалось ярким и солнечным, насколько ярким и солнечным оно могло быть на Европе. Дабы на похороны могли явиться все жители поселения, работы на фабрике по производству омазона остановили – как и на далеких полях, где выращивали похожее на лишайник растение. Отсидев вместе с мильтонцами мрачную церемонию в церкви, Кристофер Старк вместе со остальными отправился на кладбище. Угрюмые лица взрослых и детей как нельзя лучше соответствовали траурным речам баньянескного пастора, но когда гроб наконец опустили в свежевырытую могилу, не было пролито ни слезинки. И в самом деле, когда все три члена семьи Петровых бросили в яму по пригоршне снега со льдом, Крису показалось, будто печаль их – и остальных мильтон- цев – вызвана вовсе не похоронами, а их окончанием.

Позже днем отец Присциллы вернулся в поле, а девушка с матерью отправились работать на фабрику. Оставшись в доме один, Крис расхаживал взад-вперед по комнате, освещенной голой электрической лампочкой под потолком. Дольше он здесь оставаться не мог: его катамаран, заправленный и нагруженный провизией, ждал на приколе. Трюм был пуст и жаждал принять в себя свежий улов, как жаждал принять в себя пачки купюр бумажник Криса. Его катамаран? Ну нет, не совсем его. Спасибо мотовству, которому Крис давал волю в домах развлечений Нового Вавилона: сумма выплат за судно была не меньше, чем количество девушек в тех домах, где Крис бывал. Нет, оставаться он больше не мог, но и улететь тоже. Он заболел Присциллой Петровой, а вылечиться мог, лишь овладев ею. Сурдинка, что высокие моральные правила ее веры заставили надеть на рог женского естества, лишь заставляла этот рог реветь в ушах Криса.

Уедет ли она с ним? Невысказанный вопрос показался Крису столь абсурдным, что он почти расхохотался в голос. Нет, Присцилла с ним не полетит. По своей воле – точно.

Крис замер на середине комнаты. Резкий свет лампочки выхватывал убогую обстановку всю до последней детали: примитивный каменный очаг, в котором горел неуместный электрический огонь; анахроничный железный чайник, неуместно висящий над раскаленной спиралью; жесткие стулья с прямыми спинками; узкие окна, почти не пропускающие свет; кривая лестница, ведущая на продуваемый сквозняком чердак. Разве это преступление – забрать женщину отсюда? Разве не милосердие? Катамаран рассчитан на троих, поэтому для двоих места хватит за глаза, а припасов – на добрых полгода. За это время Крис уж точно добьется любви Присциллы, а если ее ненависть сохранится и девушка выдвинет обвинения в похищении, то это будет схватка между его миром и ее – если, конечно, он сумеет выкрасть ее без свидетелей. А, впрочем, их показания не будут ничего стоить.

Внезапно Крис вспомнил о гипнокамере: он прикупил ее, повинуясь внезапному импульсу, во время последнего визита в Новый Вавилон. Единственное назначение прибора заключалось в том, чтобы гипнотизировать объекты перед объективом на момент съемки, однако в определенной ситуации он мог стать даром Божьим. Крис достал из сумки прибор и прочитал инструкцию; дрожащими пальцами выставил гипнотаймер на максимум. Отдел на фабрике, в котором трудилась Присцилла, открывался на час раньше и закрывался, соответственно, тоже, в отличии от отдела, в котором трудилась ее мать. Отец же Присциллы задерживался в поле еще дольше. Если только Присцилла не откажется сфотографироваться, то до ее похищения остается несколько часов.

Крис немного побаивался, что Присцилла откажется, но та согласилась без колебаний. После этого осталось приказать ей собрать вещи, забраться с ним в снегоход, а в космопорту создать впечатление, что садится на катамаран по собственной воле, чтобы чиновник из КФНЗ не заподозрил неладного.

Крис стартовал, устремившись вверх, точно восставший на небеса дьявол.

Узел управления гравитацией автоматически задал нужные параметры, а искусственный интеллект катамарана вывел судно на подходящую орбиту вокруг Европы: на ней суденышку Криса предстояло держаться, пока стандартная рабочая процедура не сменится чем-нибудь вроде данных с конкретными координатами. Кристофер Старк времени зря не терял: подготовил их и ввел в компенсатор пространственно-временного нексуса – стандартного бортового устройства, стирающего расхождения во времени при полетах на транссветовых скоростях. И вот, когда катамаран оставил орбиту спутника и начал ускоряться, Крис покинул рубку и направился в небольшую каюту, где томилась Присцилла.

Она уже некоторое время как отошла от гипноза и лежала на койке, глядя в потолок невидящим взором. Встав на пороге, Крис сказал:

— Прости, мне пришлось обмануть тебя, но обращаться с тобой я буду достойно. Честное слово!

Присцилла не ответила. Даже не взглянула в его сторону.

– Послушай,– продолжил Крис,– ты все усложняешь. Ты здесь, и с этим уже ничего не поделать. Мы станем вместе рыбачить,– как можно теплее говорил он. – У меня есть запасное снаряжение и скафандр. Поможешь управляться с сетями, а выручку станем делить пополам. Идет?

Катамаран слегка вздрогнул, переходя на скорость С- плюс; дверь в каюту скрипнула. И все, больше ничего Кристофер Старк не услышал.

– Посмотри на меня!– потребовал он. – Я не чудовище. Если хочешь, поженимся. Как только вернемся с уловом, клянусь!

Присцилла не ответила. Только повернулась набок и уткнулась лицом в переборку. Охваченный гневом, Крис подошел к ней и, схватив за плечо, грубо развернул к себе; дешевая ткань, из которой было пошито ее платье, не выдержала и порвалась.

– Да по какому праву ты ставишь себя выше природы?!– крикнул он. – Ты хоть знаешь, на что идет вещество, которое вы производите у себя на фабрике? Ну так я скажу: с его помощью омолаживают стариков! Омазон, тестостерон и ванные из черной воды – соедини три компонента и получишь старого хрыча в теле юноши, здорового, как мальчик, и жаждущего юных дев, которые ему во внучки годятся!

Коснувшись нежной кожи, он опустил взгляд на прореху в платье – сквозь которую виднелась обнаженная белая кожа. Коленки у Криса подогнулись, и он опустился рядом с койкой, притянул Присциллу ближе и поцеловал ее. Она не воспротивилась, но и не пошла навстречу; просто лежала, точно бревно, у него на руках. Когда он отпустил Присциллу, та рухнула на койку, подобно резиновой кукле в натуральную величину.

Пресытившись ее пассивным сопротивлением, Крис решительно покинул каюту.

Впрочем, не последний раз столкнулся он с таким отношением. На борту появилась кукла Ганди по имени Присцилла Петрова: возьмешь ее за руку, отпустишь – и рука безвольно падает. Целуешь ее в губы – они остаются холодными. Говоришь с ней – не отвечает. Кукол Ганди изготавливают из резины, а резина не чувствует, не говорит. И не любит.

Отойдя на световые годы от орбитальных берегов Плутона, Кристофер Старк впервые забросил сети и сгрузил в трюм первый улов. Месяц за месяцем, дюйм за дюймом наполнялся трюм – и точно так же наполнялся разочарованием Кристофер Старк. Кукла Ганди не подходит мужчине: безмолвная, бесчувственная – лежит на руках, глухая к его чувствам, безразличная к желанию и безответная к любви. И неважно, насколько сильна эта любовь; если кукла не любит в ответ, то дальше поцелуя дело не заходит, а со временем перестает доходить и до этого. И все же его любовь – которой препятствуют и которой не замечают – живет. Он – как страстный Адонис, обремененный пассивной Венерой, не знающей о любви ничего и считающей пылкое единение полов грехом в нарушение заветов строго пуританского Бога. Он – Адонис, обреченный неосознанно стремиться к саморазрушению, но не потому, что неспособен любить, а потому, что не способен дать выход переполняющей его любви.

Прибыв на Тефию с полугодовым уловом, Кристофер Старк вошел к своей Венере и сообщил:

– Я запру тебя в кают-компании, а сам отправлюсь на рынок. Корабль встанет в сухом доке для ремонта корпуса и пополнения запасов. Однако кричать или ломиться в люк бессмысленно. Персонал тебя не услышит, а если и услышит и даже выпустит – то все равно, смысла в этом нет. Без паспорта ты не покинешь порт. Прощай.

Молчание.

Хлопнула, закрываясь, дверь.

Чтобы получилась Тефия середины XXIII века, уберите отшельницу, что вся – терпенье, раздумье, самоотреченье; в наряде, чей черен цвет[13]. Уберите одиночество и страх. Уберите топь Уныния и долину Смертной Тени. Верните вино, мудреца и алхимика, что превращает разом в золотую пыль жизненный свинец, а заодно изгоните дух Джона Мильтона и Джона Баньяна. Потом подкиньте в небо желудь еще меньше размером и назовите его солнцем, а после впустите бробдингнегский редкий перл, что, волнами сокровенный, в бездонной пропасти сияет красотой, и назовите его[14] Сатурном. Чтобы получить Новый Вавилон, выдуйте из макрокосмической трубы пузырь в триллион долларов и покройте его землей, засейте травой и покройте россыпью хрустальных построек. Добавьте улицы и смех, танцовщиц и джин; присыпьте все это щедро проститутками и сутенерами. Перечеркните темным переулком-другим и сделайте так, чтобы сыпались, подобно синим хлопьям снега, сотенные купюры, которые рыбаки получают на рынках, что кольцом охватывают порт. Дабы получились остальные семь городов на равнине[15], проделайте все вышеупомянутое семь раз.

Продав улов, Кристофер Старк отправился в Рыбный переулок. Это была длинная извилистая улица – настоящая змея,– где можно разжиться чем угодно, хоть самым аморальным и незаконным. Лотерейные билеты, паспорта, свидетельства о рождении и аэрозоли-афродизаки; пистолеты, которые прятались во рту; лезвия, что наслаивались на ногти; убийственные каблуки, глазодавилки и таблетки стрихнина со вкусом кофе; грязные картинки, грязные книжонки, грязные комедии, грязные киношки (художественные и документальные). А если уж совсем нужда одолела, то можно и грязную грязь прикупить. Но, что важнее всего, здесь можно было отведать стонга.

Стонгом называлось контрабандное вино с Марса, однако исключительность его этим не ограничивалась. В сравнении со стонгом обычное спиртное – как сарсапарель; от него не просто хмелели, от него с ума сходили. Не на седьмое небо поднимались, а на орбиту. Не просто из себя выходили, но расставались с собой напрочь. Стонг был лучшим другом подсознания, а в Рыбном переулке подсознанию еще никогда так хорошо не гулялось.

Кристофер Старк зашел в первый попавшийся кабак, где подавали стонг, и сделал заказ. Попросил барменшу не убирать бутылку. Крис не боялся сойти с ума, ведь он уже спятил. Сходил с ума по резиновой кукле, помешался от ее холодности. О рассудке волноваться не приходилось.

Первый стакан был, как солнце после долгого ливня. Второй настежь распахнул дверь в весну. Третий превратил барменшу – жирную, болезненного вида бабищу – в Ифигению. Четвертый превратил бар – идеальные декорации для пьесы Горького «На дне» – в храм Артемиды в Эфесе, а пятый превратил продажную девку за ближайшим столиком в саму Артемиду.

Прихватив бутылку, Крис подсел к ней.

– Ты когда-нибудь слыхала про кукол Ганди? — спросил он. – Слушай, я расскажу тебе об одной.

– Есть местечко для разговора получше,– ответила Артемида.

–Так вот, насчет этой девчонки Ганди,– не уступал Крис. – Понимаешь, я как-то ловил в космосе косяк рыбешек, а в сети мне попал дрейфующий труп старика. – Он хватил кулаком по столешнице, из глаз его брызнули слезы. – Проклятый старик. Проклятый грязный старикашка! Если бы не он, я бы ее и не встретил.

– Конечно, рыбачок, я все понимаю. Идем ко мне, и все расскажешь.

Храм Артемиды трижды совершил оборот вокруг Криса, и Артемид стало две. Крис ухватил ее за одну из четырех рук.

– Ладно,– согласился он. – Веди.

Грязная коморка, в которой он очнулся двенадцать часов спустя, напоминала съемную квартиру где-нибудь в старинном Санкт-Петербурге, вроде той, что снимал Раскольников. Голова трещала, Артемида куда-то исчезла – вместе с бумажником. Крис сел, и в этот момент по столбику кровати сбежал жирный таракан. Прошуршал по полу и скрылся в дырке на стене.

Крис отправился на поиски Артемиды. Хорошо, что он не хранил все деньги в одном кармане, и к тому времени, как нашел беглянку, успел слегка опохмелиться при помощи известных средств традиционной терапии. Артемида сидела в людном баре, где подавали стонг, в компании сутенера. Правда, это была уже не Артемида, а старая шлюха с лицом, напоминающим руины Рима.

Злой на себя за то, что польстился на нее, Крис подошел, схватил ее сумочку и вытряхнул содержимое на стол. Бумажника среди вещей не оказалось; шлюха была настолько одурманена наркотиком, что даже не признала Криса и начала орать. Впрочем, она бы и трезвая, наверное, раскричалась. Тогда Крис схватил ее молоденького напомаженного сутенера и принялся шарить у него в карманах. Отыскав рулончик синеньких, забрал себе.

Сутенер схватил его за руку и заорал:

–Вор! Карманник!

Обернувшись к обступившей их толпе мятежников, негодяев и отбросов, он спросил:

– Все видели, как он обшмонал меня. Неужели отпустите его?

Крис никак не мог высвободить руку – сутенер держал его мертвой хваткой. Живое кольцо сужалось вокруг столика. Крис ударил наотмашь – и попал в кого-то; во внезапном порыве ярости нанес еще три удара вслепую, перемахнул через упавшего, насилу протиснулся к выходу и выскочил на улицу. Кто-то вызвал полицию, и сверху уже спускался патрульный вертолет. Крис инстинктивно сорвался на бег.

Спохватившись, он понял, что лишь привлекает внимание, и перешел на быстрый шаг. Если бы не Присцилла на борту катамарана, он вернулся бы в бар и попытал удачу: изложил бы свою версию событий. Но он отвечает за Присциллу: немыслимо оставить ее без пригляда хотя бы на несколько дней. Если полиция не поверит его версии случившегося и задержит, придется рассказать о пленнице. А она в отместку обвинит в похищении; если то, что он держал ее на борту под замком, не сойдет в качестве доказательства, то сойдет гипнокамера, в которой осталась катушка непроявленной и неуничтожимой пленки, которую Крис по глупой небрежности забыл выбросить за борт. Нет, нельзя ему возвращаться, пусть даже побег с места преступления и лишает его, в глазах местного правосудия, права на презумпцию невиновности. Из всего, что Крис слышал о судебной системе на Тефии, следовало, что он сам подписал себе обвинительный приговор.

Миновав городские шлюзы, он прошел в портовый офис и расплатился по счету. И вот, когда клерк уже выписывал чек, зазвонил визифон.

– Да?– ответил клерк, включив экран.

Возникший на дисплее тип излучал ауру власти.

– Я лейтенант Берранд из полиции Нового Вавилона. Поступила ориентировка на рыбака по имени Кристофер Старк. У вас в порту случайно не стоит его судно?

Выходит, им известно его имя! Должно быть, давешняя Артемида успела порыться в его документах, прежде чем уничтожить их, а после сообщила данные Криса легавым. Не лично, конечно же, а через кого-то. Мгновение – и Крис выскочил из офиса и уже мчался к кораблю.

– Задержите его!– заорал клерк. – Остановите!

Никто не пошевелился. Катамаран Криса уже вышел из дока и стоял у свободного причала, готовый взлететь. Заперев за собой внешний и внутренний люки шлюза, Крис глянул вниз через решетчатую переборку – убедиться, что грузовой люк тоже заперт. Затем включил радио в рубке и настроился на полицейскую частоту: ему уже шили ограбление, а срок давности по такому преступлению ни много ни мало пять лет – так гласил вновь утвержденный межпланетный закон. Кто знает, может, это – дар божий, просто неявный? Сколько лет Крис желал, чтобы некая сила – превыше его собственной воли – оградила его от Тефии, и вот сама судьба ниспослала ему таковую. Тефия недавно вышла из состава Земной империи, да к тому же имела дурную славу у Земли и Новой Земли, никто не сотрудничал с ней в плане экстрадиции. Отныне Крис станет сбывать улов на Новой Земле и копить денежки в каком-нибудь надежном банке. Да, и на Новой Земле имелись свои злачные места, однако по сравнению с Новым Вавилоном Нантакет-2 был просто детским цветником стихов[16] и не мог предложить бывалому рыбаку вроде Криса почти ничего из соблазнов. Крис будет наведываться в эту клоаку так часто, как потребуется, чтобы справить новые документы, но и только.

Несколько минут – и он уже мчался сквозь звезды, и палубы катамарана сияли в отраженном свете огненных выхлопов. Когда же судно перешло на скорость С-плюс, Крис прошел в кают-компанию проведать куклу Ганди. Сперва

проверил в салоне, но ее там не было. Посмотрел в камбузе – но и там ее не нашел. В каюту Крис отправился в последнюю очередь. Наверное, лежит в койке и хандрит. Впрочем, и там ее не оказалось. Койка была пуста. Как и сама каюта.

Пустота внезапно образовалась и в душе Кристофера Старка.

На несколько часов он погрузился в ступор, из которого вышел, когда на камбузе загрохотала крышка люка. Проверив, в чем дело, Крис понял: замок на люке вскрыли – ломом, который валялся тут же. Навестив собственную каюту, он обнаружил, что и в столе, где он хранил скромные сбережения в наличке, порылись, забрав все. Ну, теперь хотя бы понятно, как его кукла сумела выбраться с корабля и где достала необходимые средства, чтобы купить выход из доков. Не понимал Крис только одного: как без нее он продержится долгие пять лет. Пусть пьяница и понимает, что ему лучше держаться от выпивки подальше, это знание жажды не облегчает.

Как поступает пьяница, когда его напиток изымают из бара, а сам бар закрывается на пять долгих лет? Если пьяница мудр, он извлечет из ситуации всю выгоду и постарается избавиться от своего порока. Вот так и Кристофер Старк попытался исцелиться от Присциллы Петровой. Первым делом он стал искать замену, которую нашел отчасти в том, что довел свое ремесло до совершенства, а отчасти – в написании книги, сюжет которой годами зрел у него в душе.

Рыбачил он отныне не в случайном порядке: тщательно изучил карту солнечного моря, пока не запомнил на зубок координаты всех рыбных мест и мог на годы вперед рассчитать вероятные траектории косяков. Во время перерывов, когда он наведывался в Нантакет-2, чтобы сбыть товар, заправиться и пополнить припасы, то отправлялся гулять – но не по барам, а по банкам и библиотекам. В одних оставлял на сбережение деньги, во вторых собирал все возможные сведения по звездной рыбалке.

Книгу он переписывал четыре раза, пока не овладел в достаточной степени языком – чтобы сказать то, что хотел, и именно так, как должно. Добившись мастерства, выбросил четыре прежних варианта и взялся за написание пятого. Слова теперь изливались свободно; сцены, наконец, обрели глубину и цвет, действие вырвалось из болота банальных фраз и расправило крылья. Крис писал о себе – или думал, что пишет о себе. Его героем стал он сам – такой, каким он себя воображал. Это ничего, ведь мало кто из романистов наделен честностью Стендаля, да и Стендаль частенько позволял себе небрежность, когда описывал себя. Протагонистом у Кристофера Старка стал звездный рыбак по имени Саймон Питерсон, высокий, широкоплечий, ладно сложенный, умный и красивый. По сути, полубог. И, как многие полубоги,– со своей ахиллесовой пятой. Его ахиллесовой пятой были женщины. Рыбак, промышлял он не только рыб, но и женщин: и там, и там успехи его были колоссальны. На заднем фоне маячило созвездие Исполинского Звездного Рыбака, которое Крис мельком видел,– казалось, лет сто назад – и тенью над повествованием висел сам космос. Название пришло само собой: «Морские рыбы».

В конце четвертого года, зайдя в Нантакет-2, он отослал рукопись в одно из издательств Нового Бостона и стал ждать ответ. Ждал полтора месяца: к концу этого срока успело устареть обвинение в ограблении, выдвинутое против него в Новом Вавилоне, и врата этого города вновь открылись для Кристофера Старка. К тому времени, когда ответ, наконец, пришел, Крису не терпелось отчалить. Его тянуло к кукле Ганди – еще неудержимее, чем прежде. Период воздержания не исцелил его, а лишь усугубил жажду, которую он пытался притупить; недомогание обернулось серьезной болезнью.

Но если воздержание не принесло эффекта в одном, в другом вознаградило сторицей: издательство заинтересовалось книгой. И когда Крис наконец отправился на Тефию, его счет в банке на Нантакете-2 – и без того немалый – увеличился на аванс от издателя. К тому времени Крису исполнилось тридцать четыре: осень его юности миновала, но впереди была зима, а зима для рыбака – милейшее время года. Что ему и предстояло проверить.

Прежде чем отправиться на поиски Присциллы, Крис наведался в полицейский участок и сдался. Выпустили его менее чем через час, напутствовав гневным предупреждением, чтобы не распускал рук, и столь же гневным предупреждением, что уж в следующий-то раз Большой Брат будет следить за ним и, если что, накажет обязательно. Крис посмеялся и отправился в Рыбный переулок. На дворе было первое апреля 2253 года.

Правда, на сей раз Крис не стал заходить в первый попавшийся бар, где подавали стонг. Не зашел он и во второй, и в третий. Вместо этого принялся систематически заглядывать в теневые конторы, где справляли поддельные документы. Сведения, которые он искал, было нелегко раздобыть, однако синие купюры умеют развязывать язык; и вот, в шестой по счету конторе сутулый старичок вспомнил-та- ки, как пять лет назад к нему наведался клиент, подходящий под описание Криса. Да, сказал старик, она заходила. А запомнил он ее благодаря странному наряду. Как было ее имя? Его старик тоже запомнил – из-за странного звучания: Петрова. Присцилла Петрова. Нет, покидать Новый Вавилон она не собиралась. Напротив, старику показалось, что решила обосноваться здесь.

Крис поморщился. Он бы сэкономил полсотни синеньких, просто заглянув в телефонный справочник. Так он и поступил, покинув Рыбный переулок. В справочнике нашел всего одну Петрову – мисс Присциллу Петрову. Крис облегченно вздохнул: значит, она все еще не замужем.

Может позвонить ей?

Да нет, не стоит. Куклы Ганди, может, и холодны, но у них есть привычка выключать визифоны. А еще они могут закрыть дверь у тебя перед носом – если только не успеешь вклинить ногу. В справочнике был указан адрес: аллея Плеяд, 209-9. На антигравитационном такси это несколько минут езды.

Район был отведен под дома скромного типа. Поднимаясь по лестнице дома номер 209, Крис заметил, что дрожит, и это его разозлило. Неужели эта неопуританка, презиравшая саму землю, по которой он ходит,– лишь за то, что он совершил грех в глазах ее мстительного Бога,– значит для него так много, что он до конца жизни готов лебезить перед ней?

Крис возненавидел себя до глубины души. Ладно, прямо сейчас он развернется и бросится со всех ног обратно в порт, сядет на катамаран и отчалит в море! Подумав так, Крис пошел дальше.

На девятом уровне он свернул в узкий коридор и шел по нему, пока не увидел дверь с именем Присциллы на табличке. Все еще дрожа и презирая себя, Крис нажал кнопку звонка. Он почти обрадовался, когда автоматический голос произнес:

– Мисс Петровой нет дома.

– Она не сказала, куда направляется?

– Сказала: на работу, по адресу улица Утешная, шестьсот десять.

Ответ Криса огорошил: Присцилла работает в доме развлечений? Присцилла – танцовщица? Его маленькая неопуританская кукла Ганди зарабатывает на жизнь тем, что развлекает мужиков? В это просто не верилось. Крис и не верил в это, пока не переступил порог дома номер шестьсот десять по лице Утешной и не увидел ее танцующей на столе.

Исполняла она не то чтобы стриптиз, но все же Крис был поражен. Поразил его сам факт того, что танец исполняет Присцилла. Он поразился бы даже, если бы она стояла по стойке смирно. Его поразило бы уже то, что она взобралась на стол. Да что там, ошеломляла ее внешность: короткое облегающее платье, кольцо в носу и короткая стрижка «в кружок». Танцевать ей и не нужно было.

Крис замер на пороге, не в силах сделать еще шаг. Тем временем взошел Сатурн: он засиял сквозь прозрачную крышу, точно огромный драгоценный камень. Обильный серебристый свет омывал предметы в зале, равно как и людей, его лучи по яркости – но не резкости – не уступали солнцу Старой Земли. Наблюдая за нежной игрой серебристого света и чуть более темной серебристой тени, Крис начал понимать, отчего Присцилла так изменилась.

Она изменилась оттого, что больше не боялась геенны огненной. Она изменилась оттого, что секс для нее больше не равнялся греху. Она изменилась оттого, что больше не нужно было ходить долиною Смертной Тени.

Крис силой заставил себя шагнуть вперед, пройти вглубь утопающего в алмазном сиянии зала. Заметив его, Присцилла остановилась на середине танца. Музыканты перестали играть, и какофония их музыки потонула в оглушительной тишине. Нарушила ее сама Присцилла:

– Крис!– закричала она, спрыгивая со столика и устремляясь ему навстречу. – Крис!

И снова Крис не мог поверить тому, что видел и слышал. Однако в чувство его привели поцелуи Присциллы.

– Крис!– повторяла она. – Крис, Крис! Я считала дни, месяцы, часы. Я знала, я надеялась, молилась, что ты вернешься!

Рука об руку, омываемые серебристым светом Сатурна, они вернулись к ее дому; бок о бок, сплетя пальцы и чуть покачивая руками, поднялись на ее этаж. Крис словно погрузился в сон, полный чудес и наслаждения. Неужели эта та самая Присцилла Петрова, что молча сидела с ним в холодном сарае на Европе? Неужели это – та же холодная кукла Ганди, что почти свела его с ума, пока они бороздили просторы солнечного моря? Куда подевался тот золотой огонь ненависти, что ярко пылал в ее глазах?

Проводив его в гостиную, Присцилла призналась:

– Я скучала по тебе, Крис. – В спальне она произнесла: – А вот это – другие.

Было тяжело так быстро вынырнуть из неглубокого сна в явь.

– Другие?– переспросил он, точно вырезанный из дерева голем. – Какие еще другие?

Присцилла указала на ряд фотографий над кроватью:

– Сам знаешь какие.

Крис подался вперед, упершись рукой в изголовье кровати. Это были снимки мужчин. Он не присматривался к ним, зная, что ему станет худо, но зато сосчитал их: девять. Девять других мужчин.

Тогда он выпрямился. На мгновение ему показалось, что он вот-вот упадет в обморок. Присцилла смотрела на Криса победным взглядом, и в ее глазах снова полыхал золотой огонь.

«Господи,– подумал Крис,– как же она меня ненавидит!»

Он знал, конечно, что у нее были мужчины – определил по кольцу в носу,– но чтобы вот так похваляться!.. Она точно хлыстом ударила. Как все-таки сильна бывает ненависть.

Пошатываясь, Крис пошел прочь, но у самой двери Присцилла перехватила его:

– Ну, и что будешь делать, Кристофер Старк, теперь, когда все узнал?

Криса обуяла ярость, и он схватил Присциллу за горло.

– Убью тебя,– сорвалось у него с языка. – Выдавлю из тебя твою поганую жизнь, всю до последней капли!

Она не пошевелилась, не выказала и тени страха. Знала – не хуже его самого,– что слова эти пусты. Она, может, и ранила Криса, но любовь не убила. Мужчина не убьет женщину за ненависть к себе, для этого он должен сам ее ненавидеть, а Кристоферу Старку этого чувства как раз и недоставало.

Отпустив Присциллу, он выбежал в коридор и помчался дальше, вниз по спуску, а на тротуаре чуть не сбил с ног женину, которая как раз приближалась ко входу в дом. Убавив темп, Крис пошел обычным шагом. Он шел и шел, а серебристое сияние Сатурна тем временем поблекло и угасло, когда планета зашла за горизонт. Зажглись фонари, а Крис все шел. Постепенно ноги сами привели его к портовым шлюзам, и так он оказался в доках. Конечности вдруг налились свинцом, и Крис по привычке забросил в рот кислородную таблетку. Краем глаза заметил, как через шлюзы в порт проникли двое полицейских – и побежали в его сторону. Крис замер и стал ждать, лениво гадая, что им от него нужно. Не то чтобы его это сильно волновало. Один из офицеров сжимал в руке гипнопистолет. Крис не придал этому значения, но вот легавый прицелился, и перед глазами у Криса вспыхнул калейдоскоп цветов.

– Вы арестованы за убийство Присциллы Петровой,– сообщил полицейский.

– Так точно, сэр,– безжизненно ответил Крис и вслед за офицерами пошел обратно в город.

Имя жертвы: Присцилла Петрова

Время и дата смерти: 17:23 – 17:34, 1 апреля 2253 г. по времени СНЗ

Место преступления: аллея Плеяд, 209-9, Новый Вавилон, Тефия

Причина смерти: удушение

Орудие убийства: пара рук

Свидетели: 1) автоответчик квартиры 9; 2) Сара Беннетт Примечания: несмотря на то, что отпечатки пальцев обвиняемого были обнаружены на шее убитой и в ее спальне, а также несмотря на показания автоответчика, в банках памяти которого сохранились угрозы («Убью тебя! Выдавлю из тебя твою поганую жизнь, всю до последней капли»), а также на показания Сары Беннетт, которая видела, как обвиняемый выбегал из дома, где жила погибшая, примерно в 17:25 в день убийства, сам обвиняемый настаивает, что якобы любил погибшую без ума и никак не мог задушить ее. Впрочем, послужной список обвиняемого указывает на его склонность к насилию, а всепоглощающая любовь к убитой заставляет усомниться в его невиновности, особенно если принять во внимание фотографии других мужчин на стене в спальне жертвы. Обвиняемый сознался, что видел их. Суд отказал в проведении расследования в отношении объектов на снимках, аргументируя это тем, что репутации этих людей безо всякой на то причины может быть нанесен ущерб.

Имя обвиняемого: Кристофер Старк

Род деятельности: звездный рыбак

Его приговорили к сорока годам исправительной колонии на Деймосе, по сравнению с которым остров Алькатрас – мирный атолл в водах Тихого океана. Деймос – настоящая скала. Если верить марсианскому фольклору, то это – одна из двух гор, которые некогда Феликаннибаб в порыве гнева вырвал с корнем и швырнул в солнце. Правда, Феликаннибабу не хватило сил, чтоб швырнуть их достаточно сильно, и скалы не сумели преодолеть марсианского притяжения. А жаль, ведь небо красной планеты смотрелось бы куда лучше без Деймоса. Спутник Марса – уродлив и не имеет формы; чувства вызывает столь же удручающие, сколь и старый ботинок.

Колония, которую добрые жители Тефии построили для содержания особо жестоких преступников, давно превратилась в руины. Их тень сохранилась в облике новой тюрьмы из крупных каменных блоков, окружавшей, мягко говоря, невзрачную площадку – прогулочную зону. Занятий у заключенных имелось всего два: прогуливаться по зоне внутри тюремных стен и спать в камерах. Предусматривалось, правда, еще и третье: размышления – они же дыба, тиски и позорный столб. Безумие. Цена, что платил узник за преступление, совершенное против ближнего.

Если только узник не мог направить мысли, как Кристофер Старк, в определенное русло. Если только он, как Кристофер Старк, не стремился обратить вспять гибель своей настоящей любви. Если только он, как Кристофер Старк, не поставил себе целью ее увидеть вновь.

Из тюрьмы Кристофер Старк выйдет семидесятичетырехлетним стариком. Если повезет, ему останется еще лет десять. Как лучше потратить оставшиеся годы? На что пустить дни, недели и месяцы, чтобы, когда Смерть явится и возьмет Криса за руку, не застала его с пустыми карманами? Одинокие ночи сменяли друг друга, а Кристофер Старк лежал на нарах и, глядя сквозь окно на оранжевую тушку Марса, размышлял. Ответ, правда, он уже знал: если есть на свете две Присциллы, то будет и третья. Присцилла-не- опуританка – это одна крайняя точка хода маятника; Присцилла-танцовщица – вторая, а между ними, посередине хода, должна быть третья Присцилла, объединяющая в себе качества и той, и другой: наполовину неопуританка, наполовину танцовщица. Короче, такая женщина, в которую влюбляется мужчина и на которой женится. На поиски этой Присциллы Крис и отправится, а по пути исправит прошлое и отменит ее гибель.

Запрос немалый, если честно, однако «Морские рыбы» оказались бестселлером, имели шумный успех. Крис разбогател. Не так, конечно, как, к примеру, Крёз, но денег на определенные вещи хватило бы. И вот он лежал ночами на нарах и глядел в окно, как наступает новый день. Деймос вращался на своей орбите, словно деталь в механизме гигантских и сложных напольных часов; вращались и Марс с Землей, а Солнечная система незаметно ползла куда-то, продолжая свой путь; Млечный путь лениво вращался вокруг оси вместе с сестрами NGC-147, NGC-185, NGC-205, NGC-221, NGC-278, NGC-404, NGC-598 и М-31 – стремясь в такие дали, о которых человек никогда не узнает. И вот наконец, когда они миновали одну триллионную часть своей доли Вселенной, сорок лет утекли в сточную канаву времени.

Табличка на двери из матового стекла гласила: «КЛИНИКА ОМОЛОЖЕНИЯ ХИКМАНА. Новоземное отделение». Старик вышел из лифта, открыл ее и зашел.

– Мне назначено к доктору Хикману,– сказал он девушке в приемной. – Меня зовут Кристофер Старк.

Девушка взглянула на него со смесью понимания и презрения, после мотнула головой в сторону кабинета.

– Проходите.

Доктор Хикман был сбитым человеком небольшого роста, с яркими карими глазами и похожей на пух каштановой шевелюрой. Он вышел из-за стола навстречу Крису и пожал руку.

– Присаживайтесь, мистер Старк.

Крис сел.

– Перво-наперво,– сказал он,– я хочу знать, сколько лет скину.

Доктор Хикман наклонился к нему:

– А я перво-наперво желаю знать, на сколько лет вы хотите выглядеть?

– На двадцать пять,– ответил Крис.

–Гм-м...

– И мне нужно новое лицо: приятнее родного и отличное от него, чтобы меня не узнавали. Прибавьте к этому широкие плечи и сантиметров пять роста. Это вам под силу?

– О да,– заверил доктор Хикман. – Это стандартные процедуры для нашей клиники. Сколько вам сейчас?

– Семьдесят четыре.

– Понятно.

Из ящика стола доктор Хикман достал глянцевый буклет, полистал и, дойдя до нужной страницы, провел пальцем по двум параллельным колонкам цифр. Потом его яркие карие глаза снова взглянули на Криса.

–Если у вас относительно крепкое здоровье, мистер Старк, то оставшиеся вам десять лет сократятся до двух.

Крис кивнул. Он-то надеялся на три, но бедняки – даже богатые – не выбирают.

– Сколько потребуется времени?

– Месяца три – четыре. – Доктор Хикман откашлялся. – Профессиональная этика, однако, требует предупредить,– продолжил он более серьезным тоном,– что мы не рекомендуем ускорение пять-к-одному. Всегда есть риск, что под конец ускорится клеточный распад, к которому присовокупится быстрый синаптический износ и...

– Я все же рискну,– перебил его Крис,– только дайте мне мои два года. Итак, когда можно начинать?

– Прямо сейчас,– со вздохом произнес доктор Хикман,– если пожелаете.

– Отлично,– сказал Кристофер Старк. – Устал я от старости.

Табличка на потертой двери гласила: «В. УЭСТОН, эксперт-электронщик. Специалист по ремонту узловых соединений». Дверь открылась, и вошел высокий, широкоплечий юноша с глазами старика, который только что покинул салон антиграв-такси на острове Нантакет-2. За грудой инструментов на столе, который также служил стойкой и верстаком, стоял мужчина средних лет с усталыми лицом и редеющей шевелюрой.

– Мистер Уэстон?– поинтересовался гость.

— Да, сэр,– ответил пожилой.

– Меня зовут Саймон Питерс,– представился юноша и тут же спросил: – Что вам известно и компенсаторах пространственно-временного нексуса?

– Как же,– мигом оживился Уэстон,– о них мне известно все. Я их с завязанными глазами перебираю. Могу...

– Отлично,– прервал его Саймон Питерс. – У меня есть один, и я хотел бы, чтобы вы его разобрали. Он установлен на борту кеча, который я прикупил недавно. Правда, когда будете заново собирать механизм, измените настройки так, чтобы я мог направиться в любую точку пространства-времени, после чего он проложит маршрут, учитывающий необходимое пространственное расстояние, и синхронизирует его с необходимой транссветовой скоростью, чтобы привести судно в заданную точку в течение нескольких часов. Вам это под силу?

В. Уэстон побледнел.

– Да, мне это под силу, но есть заковыка, мистер Питерс. Вам, несомненно, знакомы нормы межпланетного кодекса об использовании нексуса.

– Несомненно,– ответил Саймон Питерс. – Знаю кодекс на зубок и могу процитировать слово в слово: «Любой замеченный в сознательных манипуляциях с компенсатором пространственно-временного нексуса должен быть приговорен к тюремному сроку от десяти до двадцати пяти лет. Любой замеченный в намеренном изменении компенсатора пространственно-временного нексуса с целью путешествия в прошлое должен быть приговорен к смертной казни». Нас учат, мистер Уэстон, что прошлое принадлежит тем, кто живет в нем, а мы, живущие в сегодняшнем дне, должны держаться подальше от дня вчерашнего. Но нам никогда не скажут, что все эти запреты – из страха, что кто-то отправится в минувшую эпоху и, используя там знание о будущем, сколотит состояние. Запустит таким образом цепочку финансовых событий, которая сделает сегодняшних нищих богатеями, а богатеев – нищими. Понимаете, мистер Уэстон, путешествия в прошлое этически вовсе не плохи, они лишь опасны экономически – для нынешних власть предержащих.

Уэстон часто-часто заморгал, а значит, смысл сказанного до него дошел. Впрочем, радоваться было рано.

– И все же, мистер Питерс, наказание за такие дела – смерть,– напомнил он.

– Послушайте,– ответил Саймон Питерс,– я не знаю, удастся ли мне изменить прошлое, но думаю... надеюсь, что небольшую поправку получится внести. И даже, если меня ждет успех и в будущем события изменят ход, этого никто не заметит. Поэтому, если вас и арестуют, то не за то, что я сделаю – или уже сделал – в прошлом. Каждый год пропадают корабли с экипажами и ведь они, насколько нам известно, отправляются во вчера. При этом никого ни разу еще не судили и даже не обвинили в манипуляциях с компенсатором пространственно-временного нексуса. В общем, волноваться вам стоит лишь по поводу моей оплаты услуг, а волноваться тут, поверьте не стоит: сколько скажете – столько заплачу. Итак, мистер Уэстон?

Усталость немного сошла с лица Уэстона, и он чуть выпрямился.

– Надоела мне бедность,– сказал он.

– Отлично,– обрадовался Саймон Питерс. – Тогда идем со мной на кеч.

Дату он выбрал тщательно: в центре омоложения дали гарантию на два года, но рисковать он себе позволить не мог. Поэтому допустил крюк в две недели, и 15 апреля 2251 года вошел в атмосферу Тефии – ровно за год, одиннадцать месяцев и две недели до того, как Кристофер Старк покинет квартиру Присциллы Петровой и будет – или не будет – осужден за убийство.

Оставив судно на приколе, Саймон отправился в Новый Вавилон. Первым делом заглянул на улицу Утешную, рассчитывая, что его любовь уже начала свою карьеру. Предположение оправдалось: он нашел ее в том же доме, где найдет ее Кристофер Старк через год и одиннадцать с половиной месяцев.

Она сидела за столиком в углу, одна. На плечи ей ниспадали золотистые пряди, еще не остриженные. Щеки слегка пухлее, чем когда он повстречал ее в Мильтонии, а в линии губ и подбородка уже не видно той суровости.

Он присел рядом.

– Ты новенькая.

Она вздрогнула, посмотрев на него, и Саймону даже показалось на мгновение, что она его узнала. Но нет, скорее всего, не узнала, потому как ответила просто:

– Не то чтобы новенькая. Я здесь почти месяц. До этого три года работала в магазине модной одежды, чтобы притереться, зато теперь как в раю.

– О, тогда ты точно не новичок. Меня зовут Саймон Питерс.

– Присцилла. Присцилла Петрова.

– Потанцуем?

Она живо поднялась из-за стола. Музыкантов видно не было, и в зале просто звучала приглушенная мелодия из скрытых динамиков. Сквозь прозрачную крышу было видно, как над горизонтом только-только показался краешек внешнего кольца Сатурна. При встрече с Присциллой сердце Саймона едва не разорвалось, но когда он стал танцевать с ней – оно все же не выдержало. Он крепко прижал ее к себе, чтобы она не видела, как по щекам у него струятся слезы. Едва представилась возможность, Саймон тайком утер их. Почти никто больше не танцевал, а потому никто не заметил, в каком он раздрае.

Дождавшись, когда окончится смена Присциллы, он вместе с девушкой вышел на улицы Нового Вавилона и проводил ее до дома. В этом же доме она будет жить, когда прилетит Кристофер Старк. Саймон Питерс подумал: интересно, а стена у нее над кроватью еще чиста или уже осквернена фотографиями других мужчин? Нос у Присциллы еще не проколот – это да, но кольцо в носу – это обычай, а не закон, так что его отсутствие – вовсе не признак девственности. На прощание, правда, когда они желали друг другу спокойной ночи, Присцилла поцеловала Саймона в щеку, словно неопытная девочка, и, получив доказательства ее невинности, Саймон отправился искать подходящее место для постоя. По дороге он мычал под нос мелодию.

Он стал навещать ее каждый день, и Присцилла не возражала. Он покупал ей меховые боа, платья, белье и рыбки для волос, однако любви в ее глазах так и не увидел. Ее поцелуи отличались от поцелуев куклы Ганди, которых добивался от Присциллы Крис в море, но отличались они и от тех, которыми женщина одаривает любимого мужчину. Неудивительно, что всего через несколько месяцев ухаживаний Присцилла поразила Саймона предложением: стать его любовницей.

В этот момент они танцевали. Оправившись от потрясения, Саймон произнес:

– Ответ ты знаешь. Ты знала его, еще когда я первый раз подсел к тебе за столик.

– Да,– сказала Присцилла,– наверное, знала. Странно, ты не находишь, как двое сразу все понимают по одному только взгляду друг друга?

– Верно,– ответил Саймон, глядя ей в глаза и все так же не находя там любви. – И раз уж речь зашла об этом, почему бы тебе не попроситься ко мне в жены? Я бы не отказал.

– В жены?– поразилась Присцилла. – О, на это я бы не пошла. Видишь ли...

– В чем дело?

– Да так, ни в чем. Просто я не хочу выходить замуж. По крайней мере, пока. Может, пойдем?

– Я принесу твое пальто,– сказал он, а в ушах у него оглушительно стучала кровь.

Назавтра они вместе отправились в салон, где Присцилле прокололи нос, а после Саймон купил самое дороге кольцо, какое смог найти. Сердце его пело, пока Присцилла выбирала подвеску-рыбку под стать блеску своих глаз. В конце концов он стал ее первым любовником – он, Саймон Питерс. Он же Кристофер Старк.

Эйфория слегка развеялась, когда Присцилла настояла на том, чтобы купить небольшую камеру и сделать его снимок. Похоже, время посмеялось над ним. Похоже, он сам толкнул Присциллу в объятия будущих любовников, от которых, напротив, хотел оградить. Похоже, его фотография станет первой в ряду тех, что Кристофер Старк увидел – еще увидит – на стене у нее в спальне. Он ждал, когда Присцилла повесит его фото на стену, но этого не произошло. Как и на следующую ночь, и на следующую. Шли месяцы, а над кроватью оставалось пусто, и постепенно страх прошел.

Правда, ненадолго. Присцилла хоть и была Саймону любовницей, все же не соглашалась перебраться к нему, да и к себе не впускала. Не позволяла она ему навещать себя каждую ночь, мол, так он быстро устанет от нее. На людях Саймон показываться не решался – опасаясь, что в нем признают Кристофера Старка, на арест которого все еще действовал ордер, и потому он большую часть времени просиживал на съемной квартире в захолустном районе. Впрочем, просиживал он на квартире вовсе не из страха, что устанет от Присциллы, но из страха, что она устанет от него.

Время шло, и Саймон заподозрил, что у Присциллы есть и другие любовники. Не потому, что были доказательства, а потому, что она, молодая женщина, вошла в пору цвета. Саймон был уверен, что не он причина тому, как с каждым днем в ее золотисто-зеленых глазах все сильней разгорается огонек ожидания, как с каждым разом улыбка на ее губах становится все мечтательней, как ярче и ярче светится счастьем ее лицо. А если причина тому не он, то значит, кто-то другой. Возлюбленный Присциллы.

Возможно, он устранил всех ее любовников – за исключением одного. И этот последний в конце концов, наверное, и покусился – покусится – на ее жизнь.

Скоро Саймон это выяснит. Очень скоро.

Ориентируясь на два года оставшейся жизни, Крис рассчитывал на два года жизни молодой. В центре омоложения ему вернули тело юноши, но не ум, и в результате время он воспринимал, как старик, а для человека семидесяти четырех лет два года – как скоростной спуск на санях с ледяной горы. За финишной чертой Саймона Питерса ждала долина Смертной Тени.

Дни, недели, месяцы сменялись, точно пейзаж за окном; постепенно стали проявляться признаки того, что финиш близок. Шаг потерял упругость, дыхание ослабло, в глазах мутилось, да и слух стал подводить. Хотя по внешнему виду Саймона никто бы не сказал, что скоро он пересечет черту. Внешне он по-прежнему оставался молод, здоров; на лице не отражалось следов болезней, а взгляд казался чистым и ярким.

Однако он умирал и прекрасно понимал это. Порой, просыпаясь ночью и не в силах снова уснуть, он клал голову на грудь Присцилле и жался к ней, точно испуганный ребенок. Если ее не оказывалось рядом, или он спал в своей постели, то просто зарывался лицом в подушку и плакал. А время медленно и неизбежно таяло.

Днем 1 апреля 2253 года Саймон Питерс стоял в тени позади оркестрика в доме развлечений, когда в бар вошел Кристофер Старк. Кристофер Старк не заметил его; он вообще не видел никого, кроме девушки, что танцевала на столе.

Саймон последовал за ними, когда они покинули дом развлечений, а когда вошли в дом 209 по аллее Плеяд, то затаился справа от входа. Он был ошеломлен, когда точно в известный срок Кристофер Старк выбежал на улицу. Ведь Саймон думал, что, уничтожив снимки, хотя бы немного изменит ход событий. И вот, когда Кристофер Старк чуть не сбил с ног Сару Беннетт, Саймон поспешил в дом. Эти двое не заметили его, и он ни с кем не столкнулся на лестнице. На девятом этаже остановился перевести дух. Взглянул на часы: 17:27, а значит, надо торопиться. Убийца Присциллы уже, наверное, вошел к ней. Выхватив из правого кармана пальто прикупленный утром гипнопистолет, Саймон помчался по коридору.

Дверь была приоткрыта и, распахнув ее, Саймон ворвался в квартиру Присциллы. Она стояла посреди гостиной, и на лице ее было выражение, какого Саймон прежде не видел. Присцилла испуганно вздрогнула, а после разочарованно сказала:

– А, это ты.

Не обратив на нее внимания, Саймон прошел на кухню. Там никого не было. Прошел в спальню – там тоже никого. Вот и хорошо, Саймон подкараулит убийцу.

И тут он увидел снимки – они висели на стене. Саймон приблизился и наклонился к ним над знакомой кроватью. Пересчитал. Девять. Снимков было девять, и лицо на первом из них казалось поразительно знакомым. А присмотревшись, Саймон понял, что это его снимок.

Вошла Присцилла и спросила:

– Саймон, что на тебя нашло?.. – Проследив за его взглядом, сказала: – О, ты увидел... Я ведь не для тебя их тут повесила.

– Это все твои любовники, верно?– спросил он в ответ.

– Нет, не то чтобы... не считая первого, тебя. Остальные – просто мужчины, которые цепляли меня на улице и уводили к себе. Я никого из них потом не видела. Знаешь, одного было бы мало. – Она почти нежно коснулась его лица. – Бедный Саймон, тебя-то я не хотела обидеть.

Мускулы лица свело, во лбу родилась пульсирующая боль.

– А кого ты хотела обидеть?

–Попробую объяснить, ты, главное, послушай,– со вздохом ответила она. – Когда-то я жила на Европе, и вот однажды к нам прилетел незнакомец. Он привез труп старика, которого принял за моего деда. На Европе живется очень плохо, а когда людям отчаянно плохо, утешение они находят лишь в одном – используют тех, кому еще хуже. Привести европианке труп старика – это как подарить но- воземлянке коробку конфет. Она не откажется, даже если подарок предназначен не ей. Не позволят родители, не позволят односельчане. Нет, она примет дар, а если она к тому же человек, то найдет в своем сердце тепло для того, кто ее одарил. Мне же не пришлось стараться, потому как я... с первого взгляда влюбилась в того мужчину. Да так сильно, что боялась заговорить в его присутствии, лишь бы не выдать себя.

Саймон Питерс снова посмотрел на ряд снимков.

– Продолжай,– велел он надтреснутым голосом.

– О да, снимки. Другие... мужчины.

В глазах Присциллы ярко полыхал золотой огонь. Огонь любви, который он прежде считал огнем ненависти.

– Тот мужчина хвастал, как много женщин у него было,– сказала Присцилла,– и вот я решила похвастаться мужчинами, которые были у меня. Теперь мы квиты. Пять лет я ждала, готовилась к его возвращению. И вот он снова бежал, на сей раз – чтобы зализать раны. Но он вернется, не сможет не вернуться, потому что любит меня так же сильно, как и я его. Знаешь ли, Саймон, каково это – любить человека до боли? Так я люблю этого мужчину. А знаешь ли ты, каково это – любить, но быть не в силах отдаться чувству, ибо наказание еще не свершилось? Каково это – поклоняться самой земле, по которой ходит любимый, и знать, что земля эта для тебя заказана? Знаешь, Саймон? Знаешь?

Он далеко не сразу осознал, что его руки сдавили ее стройную шею, что его пальцы яростно впиваются в ее нежную плоть, а когда он разжал хватку, Присцилла упала на пол, и ее невидящий взор уставился в потолок. На ум пришел один образ: резиновая кукла.

Снова бары, где подают стонг. Зайдя в Рыбный переулок, Саймон заглянул в первый попавшийся, сел за стойку и заказал напиток. Попросил барменшу не уносить бутылку. Почти так же все было в прошлый раз. Только сегодня бар не превратился в храм Артемиды. Он обернулся длинным коридором без дверей, стены которого алели от крови, а в конце на обсидиановом пьедестале восседал идол. Саймон медленно, то и дело запинаясь, пошел по коридору навстречу истукану. Его волосы золотистого оттенка оказались на поверку крохотными металлическими змейками. Черное платье он задрал выше колен, а чепец сдвинул за затылок. В открытый вырез лифа вывалилась мраморная грудь. На алтаре перед троном свершили жертвоприношение, и вот она, этот идол, что-то выковыривала из лица жертвы. Жертвой оказался Кристофер Старк, и она стремилась лишить его глаза.

Саймон Питерс швырнул в нее бутылку и рухнул без сознания на пол.

Очнулся он в темном переулке. Пахло канализационным газом. Бумажник пропал – вместе с гипнопистолетом и часами. В голове пульсировала боль. Полежав еще немного, Саймон встал на ноги и вышел на улицу. Попытался вдохнуть глубже, и в груди забулькало. Ноги едва держали. Брюки отчего-то сделались велики, и он постоянно наступал на штанины. Минула вечность, прежде чем он наконец достиг городских шлюзов, и еще одна – прежде чем он наконец оказался на борту кеча.

Не медля ни минуты, он стартовал и настроил компенсатор пространственно-временного нексуса на конечную точку своего путешествия. Если немножечко повезет, то он еще утрет нос времени. Если чуточку повезет, то он, изменив один-единственный момент, перекроит всю свою жизнь. «Уйди!– скажет он Кристоферу Старку. – Закидывай невод в других водах, где безопаснее!» Однако сейчас он устал, сейчас ему нужен сон.

Пройдя в маленькую каюту, Саймон рухнул на койку. Проснулся, когда кеч задрожал, сбрасывая транссветовую скорость.

– Присцилла,– пробормотал он, не открывая глаз, и потянулся к ее возлюбленному телу. Однако пальцы сомкнулись на скомканных простынях, и только сейчас внезапно снизошло осознание: Присцилла мертва, и это он убил ее. Саймона пронзила невыносимая боль. Он вскочил и принялся рыться в своих пожитках, ища некий знак, некий символ, который подтвердил бы, что она еще жива; он искал некий след ее, который отогнал бы тень смерти в темный угол. И наконец нашел – маленькая гипнокамера, в которой все еще осталась непроявленная пленка. Возбужденный, словно маленький мальчик, он достал набор для проявления и печати, как маленький ребенок уселся с ним посреди каюты и принялся играть. Фотография получилась идеальная. Присцилла на ней была такая красивая, что захотелось плакать. Саймон расцеловал ее изображение, а после написал на изнанке снимка имя и адрес: «Присцилла Петрова. Европа, Мильтония».

Внезапно раздался сигнал, и Саймон, спрятав фотографию в карман, побежал в рубку, проверить, в чем дело. Сработал поплавок: к катамарану приближался косяк рыб. Пора было надевать скафандр. Скорректировав курс и задав скорость чуть ниже средней скорости метеора, Саймон поспешил в трюм. Откуда эта слабость? Руки и ноги отчего- то сделались тощими. Кисти атрофировались и напоминали сморщенные когти. Из густеющего леса памяти пробилась мысль и пронеслась по туманной опушке разума: «.. .ускорится клеточный распад, к которому присовокупится быстрый синаптический износ...» Саймон мотнул головой. Бессмыслица какая-то. Из шкафа он достал один из скафандров и кое-как залез в него. Куда же подевалась сеть? Неважно, он и без нее ухватит рыбешку.

– Ради тебя, Присцилла,– прошептал он. – Ради тебя,– повторил и, открыв люк, шагнул за борт.

У кеча нет внешней палубы, и ботинки у скафандра не снабжены магнитами. Кеч – не катамаран, никогда им не был и никогда не станет.

И так Саймон Питерс, он же Кристофер Старк, в порыве импульсивности вылетел за пределы гравитационного поля корабля навстречу архипелагу Альфы Центавра, где, по наивности, надеялся распустить один-единственный стежок во вселенском полотне времени. И пока он падал, Смерть протянула руку и коснулась его.

– Нет,– отстранился Саймон,– не сейчас... Я еще не знаю, кто я.

У его ног горел красно-золотым бильярдный шар Альфы Центавра. Под локтем вращалась бледная планета. Стало холодно, и холод этот разрастался изнутри, а вместе с ним рос и Кристофер Старк. Красно-золотое солнце погасло, потускнела и бледная планета. В ушах звучали шепотки необъятных просторов. Он посмотрел на мироздание глазами-сверхновыми и глубоко вдохнул бездонную тьму ночи.

Осталось еще время забросить невод. Зашуршали мириады звезд макрокосмической сети, когда он развернул ее, и туго натянулись звездные жилы великанских рук. Замах – он выгнул плечи. Медленно развернулся, рука пошла вверх, рука из звезд – гигантов и карликов, из пылинок, которые микронарод зовет планетами. Рука из звезд вздымается, раскручивая звездный невод, зашвыривает его, опускает. Звезды, подумал он, звезды – мои гены, хромосомы, корпускулы, моя сила, жизнь, упадок и гибель. Звезды белые и синие, красные, пылающие желтые – это все я; я – это все. Я, Кристофер Старк – бесконечность, скопления и космические бури, туманности и плеяды, и островные Вселенные. Я – звезды и космос, я – звездный рыбак в сиянии молодости. .. И он взмахнул огромной сияющей рукой, забросил невод...

И сам угодил в него.