Дом, забытый временем

РЕЙС НА ГОМОРРУ

Леди Вероника была красива даже для звездной леди. Глядя на ее короткие светлые волосы, Кросс невольно подумал о спелых початках марсианской кукурузы. Голубые глаза, широко расставленные на загорелом овальном лице, напоминали о ледяных озерах Фригидии. Роскошное тело с пышными формами затмило все виденные эротические фотографии, обесценило все горячие пассажи из прочитанных любовных романов,– тело, которое пока еще не выдавало свидетельств ее преступления.

Кроссу стало интересно, кто ее любовник и почему она отказалась назвать его имя.

Лифт Иакова[7] достиг шлюза «Пандоры» и остановился. Леди Вероника, не дожидаясь приглашения, шагнула мимо капитана на корабль. Сопровождавший ее представитель корпорации передал Кроссу документы, потом махнул дол- гонавтам внизу, и через секунду лифт с единственным пассажиром скрылся из виду.

Леди Вероника пристально посмотрела на Кросса, словно пытаясь понять, что скрывается за холодной серостью его глаз, и спросила:

– Как скоро мы взлетаем?

– Через пятнадцать минут, миледи.

Она кивнула и прошла внутрь корабля. Кросс поспешно закрыл люк и догнал ее, чтобы сопроводить по спиральному трапу к пассажирской каюте.

В дверях каюты она задержалась:

– Пожалуйста, принесите мой багаж.

– Как только войдем в режим а-приори, миледи. А сейчас, пожалуйста, займите место на противоперегрузочном диване и пристегнитесь.

Он проследил, как она выполняет указание.

– Вы можете встать, когда прозвучит отбой тревоги.

Она снова кивнула, не выказывая ни малейшего недовольства. Интересно, сохраняла бы она спокойствие, будь противоперегрузочный диван чем-то иным, нежели просто допотопным термином из додегравитационной эпохи? Оставалась бы сдержанной, если бы пришлось иметь дело с тремя или четырьмя g перегрузки вместо незначительной болтанки при взлете?

«Скорее всего, да»,– решил он. Выкидыш не отменил бы ее депортацию на Гоморру, но уберег бы от последствий рождения мутанта.

Кросс откланялся и поспешил в рубку управления.

После запуска а-приорный двигатель не требует присмотра за собой, за исключением чрезвычайных ситуаций. «Пандора» относилась к классу кораблей «один пассажир- один пилот». Корпорация «Фалькон» славилась в цивилизованном секторе галактики своим быстрым и недорогим сервисом, и все ее корабли, даже самые маленькие, были оснащены современным автоматизированным оборудованием.

Заперев дверь рубки, Кросс спустился по винтовой лестнице в трюм, куда долгонавты порта Вино-Женщины-И-Ро- мане закинули багаж леди Вероники. Даже при искусственной гравитации в половину g две ее сумки чувствительно оттягивали руки. Кросс запыхался, пока поднялся к пассажирской каюте.

–Да?– ответил на его стук голос, сопровождаемый плеском воды.

– Ваш багаж, миледи.

Шум воды стих, дверь открылась. В проеме стояла женщина, небрежно обернутая полотенцем. Белизна махровой ткани подчеркивала загар и чистоту кожи. Капельки воды поблескивали на золотистых плечах, сверкающие ручейки сбегали по бедрам и икрам цвета меди.

– Пожалуйста, занесите внутрь.

Кросс исполнил просьбу. Она не отступила назад, чтобы пропустить его, и его рука, как он ни старался, коснулась ее бедра.

Кросс отдернул руку. Ладони предательски задрожали. Он отвел глаза, чтобы она не смогла ничего в них прочитать.

– Если вам что-то понадобится, я буду у себя каюте,– сказал он и повернулся, чтобы уйти.

– Подождите,– остановила она его.

–Да?

– Как долго... мы пробудем в а-приори?

– Чуть больше четырех часов по времени корабля.

– Скажите, а есть вероятность того, что мы угодим во временной шторм?

Вопрос удивил его. Пассажиры с таким статусом, как у леди Вероники, обычно не интересуются проблемами межзвездных перелетов. Они воспринимают происходящее, как данность, если вообще что-то воспринимают.

– Теоретически да. Но вам нечего бояться. В случае зарождения шторма диспетчеры нас предупредят.

– Но вдруг что-то пойдет не так? Допустим, они не успеют предупредить и мы попадем в шторм. Что тогда?

Он не мог вечно прятать глаза и заставил себя встретить ее взгляд. И очень удивился, увидев, что ее хладнокровность сменилась неуверенностью.

– Вероятно, вы в курсе, миледи, что а-приори – это результат выделения чистого пространства и чистого времени из метафизической, или первичной реальности. После выделения чистое пространство поддается сжатию до такой степени, что парсек становится равен пятидесяти девяти километрам. В той же мере сжимается и чистое время. Но иногда возникает рассогласование, и тогда фазы а-приори могут содержать больше времени, чем пространства. Если угодить в одну из таких фаз – иначе говоря, попасть в шторм,– теряется осознание текущей реальности и начинается повторное переживание субъективной реальности, а именно спорадическое проигрывание эпизодов личного прошлого. По сути, с нами может произойти лишь то, что уже когда-то происходило – с той лишь разницей, что мы будем повторно переживать не только эпизоды своего прошлого, но и прошлого друг друга. В чистом времени индивидуальность размывается.

– А наша реальность? Она может измениться?

Он кивнул.

– Теоретически, да. Поскольку в отсутствие реального течения времени она будет во временном отношении к нашей вовлеченности в прошлое, это может втолкнуть ее в совсем непохожую временную плоскость.

Она опустила глаза.

– Значит... вопреки вашему первоначальному утверждению, что-то все-таки может произойти... то, чего в прошлом не случалось.

– Полагаю, да, миледи... Что-нибудь еще?

– Нет... пока нет.

– Я у себя в каюте.

«Каюта» – это просто эвфемизм для «одноместной кабинки». Примыкающий к рубке тесный отсек вмещал в себя диван, стол, небольшую библиотеку микрофильмов и хорошо укомплектованный бар, и все. Кросс плеснул в бокал щедрую порцию бренди, залпом выпил, лег на диван и постарался уснуть. Во время фаз а-приори, когда они длились меньше восьми часов, он всегда спал. Но сейчас он не был уверен, что сумеет заснуть. Так и случилось. Закрыв глаза, он увидел белое полотенце, золотистые округлости плеч, две восхитительные колонны загорелой, поблескивающей плоти... Какой уж тут сон!

Кросс громко выругался. Она, конечно, понимает, что он простой пилот и не может позволить себе ничего такого в отношении нее. Тогда зачем она так откровенно демонстрировала ему свои прелести? Для чего задержала под надуманным предлогом, якобы обсудить нестабильность а-приори? Он не настолько наивен, чтобы подумать, что звездную леди, пусть и падшую, больше не интересует плата за услуги. Четырнадцать лет, проведенных в космосе, научили его, что любовный акт вне пределов Земли – деловая сделка, не более того.

И все же...

Он раздраженно повернулся на бок и попытался отогнать соблазнительное видение. Пусть катится ко всем чертям...

Но соблазнительница никуда не делась. Вместо этого она переместилась в Нью-Америку. На солнечном проспекте Мини-Чикаго он подошел к ней и заговорил. Потом они взялись за руки и пошли вниз по узкой, обсаженной кленами улочке. Теплый весенний воздух активировал термодатчик звуковой системы, и воздух наполнился пением малиновки. Вскоре они достигли затененной аллеи, которая вела к уединенному коттеджу. Миновав душистую прохладу, они оказались перед дверью. Тут он заметил, что все это время на ней не было ничего, кроме полотенца. Должно быть, недавно, несмотря на чистое небо, прошел дождь, потому что капельки воды блестели на ее плечах и сверкающими струйками стекали по длинным загорелым ногам...

Кросс сел на диване и стер пот с лица.

– Будь я проклят!– сказал он вслух.

Пение малиновки оказалось зуммером коммуникатора.

Кросс перешел в рубку и вытащил из приемопередатчика аккуратно отпечатанное сообщение:

От: начальника порта Вино-Женщины-И-Романс, Таис Кому: Натаниелю Кроссу, «Пандора»

По обновленному прогнозу возможно возмущение а-приори на пути вашего следования. Немедленно перейдите в обычное пространство и ждите дальнейших указаний. Подтвердите.

Кросс уставился на листок. Леди Вероника – ясновидящая? Как она узнала о зарождающемся шторме? Он торопливо повернулся к панели управления.

Внезапно он снова подумал о полотенце и преднамеренном душе. «Нет ничего неэтичного в том, что звездная леди пытается отработать свой проезд»,– сказал он себе, но это не помогло. Его злость продолжала расти, пока не вытеснила здравый смысл и не превратила опытного пилота в отчаявшегося школьника. Вот только панель управления не была рассчитана на отчаявшихся школьников, и поэтому когда его пальцы отстучали команду, которая должна была перевести «Пандору» в обычное пространство, на самом деле получился набор символов достаточно невразумительный, чтобы активизировать сигнал тревоги.

Система контроля выполняла двойную функцию: предупреждала всех причастных о вводе неадекватной команды управления и временно выводила из строя того непричастного, что стал причиной активизации системы тревоги. Кросса отбросило к переборке. Пальцы покалывало после автоматического шока, тело онемело. Он медленно сполз на пол – по-прежнему в сознании, но неспособный двигать конечностями.

Первая волна шторма ударила, и корабль замерцал. Лежа на полу и наблюдая, как комната вокруг плавно растворяется, он испытывал странную отрешенность. Ему стало интересно, насколько хорошо он себя знает: была ли вопиющая ошибка, которую он допустил, результатом его злости? Или злость была надуманным предлогом для совершения ошибки? А может, причина всех его действий – мазохистское желание заглянуть в прошлое леди Вероники?

Дерево оказалось намного выше, чем он думал, и мечта вступить в вожделенный клуб избранных улетучивалась на глазах. Он успешно переплыл реку. Не дрогнув прошел через Пещеру Дьявола. Страх перед водой можно победить. Так же как и боязнь темноты. Но высота – это другое.

Он взобрался по стволу еще немного и с тоской посмотрел вверх, на последнюю развилку, где самая высокая ветка начинала свое изящное путешествие в летнее небо. Он услышал смешки мальчишек, стоящих на лужайке внизу. Они были уверены, что у него не получится. В известном смысле, они даже хотели, чтобы у него ничего не вышло. А вдруг он справится? К кому тогда придираться? Когда еще в городе появится новичок!

Ну хорошо, он им докажет!

Некоторое время он яростно цеплялся и подтягивался, потом снова замер. Он устал и оцарапал грудь. Голени саднило от частого проскальзывания по коре.

Он снова посмотрел вверх на развилку. Она оказалась совсем близко. Достаточно близко. Он протянул руку, умудрился перекинуть ее через большую ветку. Усилил захват второй рукой. Потом подтянул тело, помогая ногами. Казалось, сейчас все получится. Но левую руку свело судорогой, и правая, не выдержав веса тела, начала соскальзывать.

Сорвавшись, он закричал, но даже в состоянии отчаяния умудрился перебросить здоровую руку обратно к стволу и зафиксировать ноги в правильном положении, так что на самом деле он не падал, а скользил по стволу к ветке, на которой недавно стоял. Мельком увидев далеко внизу землю, он окончательно поддался страху высоты. Вцепившись в ветку, прижался к ней всем телом и заплакал.

Один из мальчиков начал взбираться по стволу, чтобы помочь ему спуститься, и тогда он услышал свое новое прозвище, перелетающее из уст в уста...

– Эберхардт, Эберхардт, Эберхардт Кросс!

– Папа, ты снова уезжаешь?

– Да, уезжаю. – Отец с трудом оторвал взгляд от внутренностей чемодана.

– Но... ты же только что вернулся.

Лицо отца выглядело странно и смешно, как всегда после перепалки с матерью: как будто разум хотел придать лицу одно выражение, но мышцы не слушались, стремясь к чему-то другому, и в результате получалось нечто среднее.

– К сожалению, Вероника, так надо.

–Но...

– Не плачь, солнышко. Ну пожалуйста.

Но она все равно плакала, ей тоже так было надо. А что прикажете делать? Всю весну она планировала, как будет проводить летние деньки, представляла походы в лес, рыбалку и лагерные стоянки, маленький костер и отца, сидящего рядом с ней в погожей летней ночи?

Он опустился на колени и обнял ее. Сейчас его лицо напоминало один из этих воздушных шаров с нарисованными рожицами, только не совсем такой же, потому что воздушные шары не плачут...

– Я напишу тебе, солнышко. Будь умницей и позаботься о маме.

Мальчишки стояли на углу, поджидая его. Стиснув зубы и прижав к груди учебник галактической географии, он заставил себя шагать дальше, сдерживаясь, чтобы не побежать.

– А вот и Эберхардт Кросс!

– Привет, Эберхардт!

– Давно не лазил по деревьям, Эберхардт?

– Эберхардт, Эберхардт, Эберхардт Кросс!

Он продолжал идти. Если остановиться, будет хуже. Тогда они не ограничатся словами – их пятеро, а он один, к тому же он им не ровня.

А про себя твердил: «Я им все равно докажу! Даже если потребуется вся жизнь!»

– Входи,– сказала ее мать, и высокий, выхоленный мужчина вышел из летней ночи и шагнул в благоухающую духами гостиную. – Я очень рада, что ты зашел... Вероника, ступай поиграй во дворе, только веди себя хорошо. Нельзя же весь день сидеть в четырех стенах...

Андроидные глаза мисс Десятый Класс ярко вспыхнули, и она приняла привычную осанку лектора за кафедрой.

– Наша последняя тема на сегодня,– сказала она,– посвящена капитану Александру Эберхардту. Вероятно, это имя вы уже слышали от родителей. Возможно, они даже рассказывали о том, что он пилотировал первый корабль на Луну, потерпел крушение при посадке, не справился с душевным напряжением, сорвался и несколько дней взывал о спасении на весь мир по открытому радиоканалу. Всё это правда, и капитан Эберхардт в глазах общественности считается не оправдавшим доверия. Но надо понимать, что даже самые отважные бойцы, попав под пресс обстоятельств, могут терять самообладание. На самом деле капитан Эберхардт погиб смертью героя. Все мы люди, и не должны забывать об этом, когда судим товарищей...

Кросс чувствовал на себе косые взгляды ребят и не поднимал глаз от парты. «Эберхардт, Эберхардт, Эберхардт Кросс»,– услышал он, как только прозвенел звонок и мисс Десятый Класс отступила в нишу позади кафедры и отключилась. Потом он услышал внутри себя голос, беззвучно повторяющий старую мантру, но на этот раз дополненную: «Я им докажу! Космос – то же дерево. Космос – огромное дерево, раскинувшееся в бесконечность. Я заберусь на него так высоко, насколько смогу, и с высоты рассмеюсь в лицо им, сидящим в своих глупых пригородных домишках. Я зачерпну пригоршню звезд и рассыплю по Земле, как сверкающие желуди...»

Слезы капали на письмо, фиолетовые чернила расплывались, и некоторые строчки становились неразборчивыми. Но она уже прочитала их, и одного раза было достаточно, чтобы понять: отец не вернется, его обещания – не более чем ложь, а веселые фразы – избитые штампы, которые она читала много раз.

Как странно. Прошло восемь лет, а она все еще хорошо его помнит, все еще хочет, чтобы он вернулся. Ей было десять, когда он ушел. Нескладная, застенчивая девчонка. А сейчас ей восемнадцать – искушенная молодая женщина, достаточно взрослая, чтобы не зависеть от родительской привязанности...

С нижнего этажа донесся дверной звонок, потом мужской голос. Она поняла, что мать опять занялась тем же самым. Вероника встала из-за стола и подошла к окну, чтобы полюбоваться летней ночью. Перед окном цвела яблоня. Вероника выключила защитный экран, протянула руку и сорвала цветок. Поднесла к лицу, наслаждаясь сладостью и непорочностью аромата. Потом перевела взгляд на звезды, мерцающие в черной бескрайности. Знакомые узоры созвездий: длинная беспорядочная линия Скорпиона, буйно распустившаяся – Стрельца, тетраэдр Весов, туманное пятно Волос Вероники... Внезапно то, что она вдыхала, то, что видела, и то, в чем нуждалась и в чем ей было отказано, соединилось вместе, и она подумала: «Звездная леди – вот кем я стану. Звездная леди...»

Она увидела себя ярко одетой и эффектной, шагающей от звезды к звезде в сопровождении легиона любовников, благоговейно следующих за ней. Задержала взгляд на звездном скоплении, потом перевела на сине-зеленую крапинку Земли. Подумала с презрением о своей прозаичной матери, обреченной на копеечные свидания в своей копеечной гостиной, об отце, безуспешно бегущем от реальности. Засмеялась и прыгнула вверх, в Большое Магелланово Облако, где ее с нетерпением ждал Император Вселенной...

– Как ты не понимаешь,– говорил отец. – Космос – для неудачников. Как может нормальный человек променять земное гражданство, право вступить в брак и завести детей на привилегию мотаться черт знает куда?

Кросс поерзал на крылечке. Стояла тихая августовская ночь. Яркие звезды, казалось, задевали верхушки кленов, растущих вдоль пригородной улочки.

– Сам подумай, Нейт. – Отец прищурил глаза и пыхнул трубкой с полным осознанием правоты. – Ты еще молод, тебе девятнадцать. Почему бы не подождать годок? Может, еще передумаешь.

Кросс помотал головой:

– Нет, ты не понимаешь. Я просто должен так поступить. .. Я... должен...

Кросс помассировал ноги и с трудом встал. Стены рубки управления вновь обрели материальность, но он знал, что это обманчиво. «Пандора» всего лишь вошла в относительно стабильный центр шторма, его «глаз». Любая попытка вернуть корабль в обычное пространство приведет лишь к тому, что «Пандору» разорвет на мелкие кусочки вместе с ее содержимым, и образовавшиеся частицы живой и неживой материи рассеются по пространственно-временному континууму.

Кросс вспомнил о своей подопечной и ее предчувствии шторма и поспешил к пассажирской каюте. «Моя обязанность,– сказал он себе,– в минуту опасности находиться рядом с пассажиром. Мой долг – защищать его». Но знал, что обманывает себя, что никакой опасности нет, есть только смущение от того, что твои личные воспоминания стали достоянием другого. И еще – страх, что она не ждет его.

Он постучал, и она открыла дверь. Посмотрев ей в глаза, он понял, что она ждала. Один взгляд на великолепное тело, не прикрытое даже полотенцем, убедил его, что он должен обладать ею, невзирая на последствия.

Она втянула его в комнату и захлопнула дверь. Внезапно он осознал, что это – не обычная сделка, что она хочет его так же отчаянно, как и он ее. Он попытался осмыслить это и даже уловил проблеск истины. Но тут почувствовал прикосновение теплого тела и влажных губ и, казалось, растаял, растворился, а потом вокруг растворились и каюта, и корабль, и само время...

– Прежде чем принять ваше заявление, я должен кое-что объяснить,– сказал мужчина, проводящий собеседование от имени корпорации «Камелия». — Мы не хотим, чтобы кто-то из будущих звездных леди однажды раскаялся в своем решении и обвинил нас в принуждении... Скажите, у вас есть представление о выбранной профессии?

– Поверхностное, — нервно ответила Вероника.

– Так я и думал... Что ж, первым делом выбросьте из головы все вредные ассоциации, которые могут быть связаны с будущей профессией. На Земле еще сильны древние предрассудки. Возможно, они сохранятся еще не один век. Но в космосе даже обычный домработник – уважаемая личность, ну а вполне оперившаяся звездная леди – все равно что принцесса или дочь президента. Древнейшая из профессий на Земле стала благороднейшей профессией галактики. Однако радиация в космосе отличается от той, которой подвергается человек на укутанной атмосферой Земле. Ее длительное воздействие вызывает генетические изменения в хромосомах мужчин и женщин. Межпланетные перелеты благодаря технологии а-приори занимают не так много времени, и люди на корабле получают незначительную дозу облучения. Другое дело – межзвездные полеты. Даже с использованием технологии а-приори путешествия между звездами длятся недели и месяцы. Как следствие, ни одна женщина не может выйти в межзвездное пространство, не отказавшись от своего главного предназначения, если не хочет родить мутанта, или, если говорить прямо, монстра. Наверняка вы слышали о знаменитом Двойном Решении Совета Земли, принятом два поколения назад: ограничить место пребывания межзвездного персонала на Земле зонами космопортов и определить Полярис-2 в качестве убежища для монстров – как уже родившихся, так и еще вынашиваемых. Однако, сколь бы похвальным Двойное Решение ни было, оно упустило один важный аспект – потребность космонавтов в женщинах и отсутствие у них доступа к ним. Единственное решение было очевидно. Однако не все люди, особенно те, чьи религиозные убеждения заставляют смотреть на секс как на грех, оказались готовы принять это решение, по крайней мере, с порога. Передовой десант звездных леди состоял из француженок, шведок и японок. За ними последовали остальные. Со временем их стало так много, что Совет Земли больше не мог закрывать на это глаза и вынужден был либо заняться борьбой с новой профессией, либо ее легализацией. Последнее представлялось неизбежным, но могло затянуться на годы, если б не усилия лоббистов. Могу с гордостью сказать, что одним из самых красноречивых и влиятельных лоббистов по данному вопросу был основатель корпорации «Камелия». Именно благодаря его усилиям Закон о проституции № 2340 получил путевку в жизнь. Создание и обслуживание межзвездной системы красных фонарей оказалось делом непростым, но я не буду вдаваться в подробности. На Марсе в нашем женском монастыре вам расскажут обо всем. Если, конечно, вы не передумали. Но о двух моментах я обязан упомянуть. Во-первых, это кастовый характер системы. Марсианские монастыри, основанные разными корпорациями, придерживаются общего стандарта, опирающегося на профпригодность, индивидуальность и степень овладения техникой каждой потенциальной звездной леди. Это влияет на ее классификацию, от которой в свою очередь зависит размер оплаты ее услуг. Во-вторых, беременность. Покидая Землю, вы получите небольшое устройство, миниатюрный генератор контрацептивного поля Фарбс-энд-Донигера с пожизненной гарантией. Всегда держите его при себе. Нет оправдания звездной леди, согласившейся на позор рождения монстра. Совет Земли дал нам право изгонять беременный персонал вместе с их любовниками на Полярис-2 и позволил поменять название планеты на более уместное – Гоморра. Примкнув к нам, вы каждые два месяца будете проходить медосмотр. Не вздумайте их избегать, иначе немедленно загремите в изолятор. Но при условии, что вы всегда будете держать при себе источник контрацептив-поля, вам не о чем беспокоиться. Какие-нибудь вопросы?

Вероника покачала головой.

–Нет.

– Тогда осмелюсь предположить, что вы по-прежнему хотите стать звездной леди.

Ей захотелось убежать. Но потом она вспомнила, что и так бежит, и кивнула через силу.

–Да.

Интервьюер просиял.

– Отлично! Ваша потенциальная профпригодность оценивается очень высоко. Корпорация «Камелия» будет рада видеть вас в своих рядах...

– Значит, хочешь стать космонавтом?– переспросил капитан «Персея». – Но с чего ты взял, что тайное проникновение на борт моего корабля поможет тебе в этом?

– Ну, вы же не можете вернуть меня на Землю, значит вам придется что-то со мной делать. Насколько я знаю, на большинстве кораблей нехватка рук.

– Допустим, лично я не могу вернуть тебя на Землю. Но что мешает мне посадить тебя под замок и по прибытии в ближайший порт сдать властям? Уверяю, из карантинной зоны выбраться гораздо труднее, чем попасть в нее. Застрянешь там на всю жизнь, как долгонавт.

– Не застряну, если проберусь на другой корабль.

Капитан секунду сердито смотрел на него:

– Скажи на милость, почему ты не пошел законным путем?

– Не смог заключить контракт.

– То есть тебе не хватило терпения заниматься этим достаточно долго?

– В том-то и дело... Я узнал, что судовладельцы умеют утрясать вопросы вроде этого.

Лицо капитана накрыла мрачная туча, и некоторое время казалось, что вот-вот грянет шторм. Но вскоре пробилось солнце, и туча исчезла.

– Что ж, ты прав, мне не хватает рук,– сказал он. – На камбузе.

Кросс просиял.

– Я согласен. Готов приступить к работе.

– Иди на корму и доложись Обронскому. Ты когда-нибудь управлял блоком утилизации отходов?

– Нет, сэр.

– Научишься...

– Боже мой,– осклабился пьяный косморпех. – Ведешь себя так, будто в жизни не видела живого мужика. Чего боишься меня? А ну-ка, улыбнись!

Ее спина уперлась в стену комнаты отдыха, и она поняла, что дальше тянуть некуда. Она заставила себя расслабиться и растянула губы в улыбке.

– Совсем не боюсь,– тихо проговорила она.

Взгляд морпеха замаслился.

– От это хорошо! От это я и хотел услышать!

Он шагнул к ней, растопырив руки, с перекошенным от вожделения лицом. Она подождала, пока он приблизится, потом резко качнулась вперед и резко ударила его коленом в пах. Морпех согнулся, и она рубанула его ребром ладони по шее. Морпех упал, и она принялась пинать скорчившееся тело остроконечными носками туфель. Когда морпех перестал двигаться, а носки туфель окрасились красным, тогда она остановилась. Стояла, бледная и дрожащая, под резким светом флуоресцентных ламп.

–Превосходно!– раздался голос. В помещение вошла женщина-инструктор. – Отличный спектакль, Вероника. То, что для тренировок мы подбираем реальных жертв, может показаться жестоким. Но это самый эффективный способ обучения самозащите. А этот морпех – просто животное, неспособное постичь своим пропитым мозгом несложные правила нашей профессии и уважать святость звездных леди. Если ты помнишь, мы не приглашали его в монастырь. Мы просто не активировали силовое заграждение, оставили дверь незапертой и не выключили свет, чтобы он обратил внимание и сунулся сюда на свой страх и риск.

Вероника содрогнулась. Она видела экстатическое выражение восторга на сморщенном, потемневшем от времени лице инструкторши и думала, что однажды тоже станет инструктором, или хозяйкой пансиона, или наставницей по любовным утехам, когда ее красота померкнет, кожа потеряет упругость и на ее тело не покусится самый последний долгонавт. Она снова содрогнулась.

– А разве это... не приглашение?– спросила она.

– Конечно, нет! Ладно. Нужно перенести его и связаться с его кораблем. Он должен быть трезв к тому времени, когда выйдет из лазарета... если выйдет...

– Ну и где монстры?– Кросс перегнулся через перила смотровой площадки и оглядывал летное поле.

– По ту сторону гор,– ответил Обронский. – Там, где их поселение. А сюда соваться им запрещено.

– А нам запрещено покидать порт...

– Вот именно. Так что забудь о них.

– Но наверняка есть способ их увидеть?

– Конечно. Например, приземлиться возле их поселения. Правда, администрации порта это не понравится. А тебе зачем глядеть на них? Меня, например, ничуть не тянет.

– Меня, в общем-то, тоже,– соврал Кросс.

Он перевел взгляд вниз, на вереницу покидающих корабль падших леди в сопровождении своих возлюбленных.

– Не понимаю,– сказал Обронский. – Им тут что, медом намазано?

– Кому?

– Звездным леди, конечно! Вся галактика лежала у их ног, а они позволили каким-то олухам выставить себя пинком под зад! Чего ради?

– Может, любви.

– Любовь!– сплюнул Обронский. – Ты, парень, еще молод и многого не знаешь, хоть и дослужился за четыре рейса до второго помощника капитана. В космосе любви нет. Единственная женщина, которая у тебя будет,– та, услуги которой ты сможешь оплатить!

– Да я знаю,– вздохнул Кросс и посмотрел через поле на взъерошенные холмы, которые служили зелено-розовой прелюдией величественной горной гряды. «И все же интересно, как они выглядят,– подумал он. – Когда-нибудь я это узнаю».

–Посол Нью-Иерихона просит засвидетельствовать свое почтение, миледи,– сказала хозяйка пансиона. – Ваш ознакомительный ролик заинтриговал его, и он просит оказать ему честь и составить компанию.

– На какой срок?– устало спросила леди Вероника.

– На одну ночь. Утром он покидает Вино-Женщины-И- Романс.

– Ну хорошо.

Хозяйка пансиона вышла, через минуту донесся звук закрывающегося лифта. Леди Вероника села и стала ждать. Она гадала, будет ли ненавидеть нового клиента так же сильно, как и остальных до него, и будет ли завтра ненавидеть себя так же сильно, как и в предыдущие завтра.

Вскоре донеслось шипение лифта и шарканье приближающихся шагов. Негромкий стук в дверь...

Она встала и открыла. Послу Нью-Иерихона было лет девяносто. Небольшой парик, подтянутая кожа – он пытался выглядеть пятидесятилетним. Даже с натяжкой не Император Вселенной. Леди Вероника подавила дрожь отвращения.

– Входите,– сказала она.

Нью-Токио лежал в стороне от оживленных трасс, но работа в компании «Фалькон» часто забрасывала Кросса в отдаленные захолустья. Он шел по узким улочкам Какуена мимо выложенных плиткой фасадов домов, в фойе которых сидели мадам с вечными улыбками на лице. Девушки в красивых накидках, смеясь, перегибались через перила балконов, и звездный свет мерцал у них в волосах.

Кросс вспомнил отрывок, который прочел давно, еще в бытность юнгой на «Персее», и с удовольствием мысленно повторил его: «Я одинок тем одиночеством, которое приходит ко всем мужчинам на кораблях без женщин, в море ли, в космосе ли. А если нет женщины, чтобы поприветствовать меня, когда мой корабль достигнет континента или планеты, то я одинок вне всяких пределов, вне всякой способности это перенести...»

Девушка на балконе, мимо которого он проходил, привлекла его взгляд. Возможно, тем, каким образом звездный свет падал на ее лицо, а возможно, своей печальной улыбкой. Кросс остановился в прохладной ночи, глядя на девушку снизу вверх. Ее черные волосы были искусно уложены в сложный куафёр, а брови напоминали распахнутые крылья птицы.

Она коснулась груди и тихо произнесла:

– Хисако.

Он вернулся к фойе, мимо которого только что прошел, и назвал услышанное имя улыбающейся мадам.

Почувствовав холодок на щеках, Вероника поняла, что побледнела. Взгляд инспектора говорил, что протестовать бесполезно – приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Никакие слова не изменят того факта, что Гоморра – конечный порт на ее жизненном пути.

Но обвинение было столь чудовищным, столь несправедливым, что она не могла не оспорить.

– Вы определенно ошибаетесь,– сказала она. – Я не могу... влюбиться!

– Кто твой любовник?– холодно спросил инспектор.

– У меня нет любовника. Я же говорю вам. И мое защитное поле всегда было включенным!

Инспектор пожал плечами.

– Ну, хочешь быть дурой – защищай его. Я бы на твоем месте назвал его, пусть бы разделил ответственность.

– Но я никого не защищаю. Такого человека просто не существует. Возможно, вы ошибаетесь, или у моего поля дефект.

– Я слишком давно на этой работе, чтобы ошибаться. И я никогда не слышал о дефектах поля.

Он открыл дверь и приказал помощнику:

– Зарезервируйте полет на Гоморру для леди Вероники. А до отбытия поместите ее под арест. И не забудьте изъять контрацептив-поле.

– Бронь для одной персоны?

Инспектор вопросительно взглянул на Веронику:

–Ну?

Она вызывающе вернула взгляд:

– Для одной.

Странствующий проповедник установил переносную кафедру у границы космопорта. Собралась толпа. Кросс подошел, чтобы послушать. Разрешение на взлет у «Пандоры» только на завтра, а пассажир явится на посадку перед самым отлетом. И Кросса это устраивало. Его всегда мучило чувство вины, когда он сопровождал падших леди на Гоморру, а на этот раз будет еще хуже, ибо во время последнего рейса он наконец посетил поселение по ту сторону гор...

Проповедник, изможденный парень с темными кругами под глазами, размахивал руками и ходил взад-вперед. Над ним несообразно горбилось ночное небо Таиса, а фаллообразные строения Вина-Женщин-И-Романса служили гротескным фоном для его проклятий.

– Когда-то они без стыда ходили по улицам старой Земли, а теперь бесстыдно разгуливают по улицам новых миров. А вы, мерзавцы, человеческие отбросы, виляете перед ними хвостами, как собаки, ожидая распутной благосклонности и недостойной привилегии потратить трудом заработанные деньги, дабы вкусить запретных плодов, которыми они вас кормят, но не насыщают...

– А ты почем знаешь?– крикнули из толпы.

Раздался дружный смех. Проповедник невозмутимо продолжал:

– Истину говорю, счастье не в похоти. Якшаясь со звездными леди, вы не обретете ничего, кроме страданий! Они к вам приходят не за тем, чтобы спасти от одиночества, а чтобы лишить денег, самоуважения и...

– Ну, они-то хоть приходят!– крикнули снова. – В отличии от праведниц, что сидят в своих мещанских домиках на Земле и гладят себя по головке за то, что родили детей, которых боялись не родить!

– А позвольте вас спросить,– проповедник указал пальцем на оппонента в толпе,– почему же они приходят?

– Для начала скажу, почему пришли мы. Наши комплексы привели нас сюда. Мы хотели доказать миру, что мы не те, за кого нас держат, доказать самим себе, что мы нечто большее. Но, несмотря на нашу браваду, мы простые люди, и в наших сердцах по-прежнему страх бездны, который мы якобы побороли. Одинокие, напуганные, отвергнутые... А разве женщина не вправе чувствовать то же, что и мужчина, то же разочарование, ту же потребность доказать что-то себе и другим? И разве не правильно, если она доказывает свою состоятельность тем единственным способом, который ей оставило современное общество? Особенно если учесть, что без этого не было бы ни космических перелетов, ни поставок сырья для домоседов Земли, которое затем превращается в механические новинки, разукрашенные вигвамы и четырехколесных золотых телят...

– Но они же шлюхи!– крикнул проповедник.

–Конечно, шлюхи... для тебя и остальных с Земли. А для нас они – женщины, единственные женщины, которые у нас есть. А если у тебя зуд осуждения, то осуждай проституцию корпораций, ибо они, и только они, ответственны за эффективность их продуктов, напрочь лишенных любви!

–Шлюхи...

Угрожающий ропот, витающий над толпой, стремительно перерастал в рев. Кросс почувствовал, как его увлекает водоворот происходящего, услышал свой голос, смешанный с ревом толпы. Увидел побледневшее лицо проповедника, спускающийся полицейский вертолет и потом испуганного человека на шатающейся кафедре, неуклюже ловящего веревочную лестницу. Когда вертолет начал набирать высоту, проповедник погрозил сверху кулаком толпе, которую сам же собрал, и крикнул:

– Армагеддон близится! Все вы, грешники, и воспеваемые вами шлюхи и их клиенты сгорите в его огне!

Есть вещи, которые вы знаете не понимая откуда. В тот момент, когда Вероника увидела Кросса, стоящего в шлюзе «Пандоры», она поняла: он – тот самый. Но это невозможно, твердила она себе. Абсолютно невозможно. Потом, уже в каюте, когда он упомянул а-приори, она вспомнила старого космонавта, однажды рассказывавшего, что в состоянии а-приори могут происходить самые невероятные вещи, а во время а-приори шторма – вообще все что угодно.

Она не до конца понимала, как это возможно. Сейчас, стоя в душе под туманной струей капелек, мягко бомбардирующих кожу, она решила, что будет действовать, исходя из предположения, что космонавт сказал правду и что невозможность станет не такой невозможной, если она в нее поверит. Она чувствовала вполне оправданным то, что делала, и то, что намеревалась сделать. В конце концов, даже монстр имеет право на отца, и в любом случае то, что должно было случиться, случилось несколько недель назад.

– Да?– сказала она, когда в дверь постучали.

– Ваш багаж, миледи.

Она выключила воду и завернулась в полотенце, заранее выбранное. Потом пересекла каюту и открыла дверь. Его глаза при виде ее слегка расширились, но худощавое лицо осталось бесстрастным.

– Занесите, пожалуйста,– попросила она.

Выполняя просьбу, он не мог не коснуться ее тела. Ее учили, что это должно ускорить сближение. Но только не в этот раз. Он поспешно ретировался, пряча глаза.

– Если вам понадобится что-то еще, я у себя в каюте,– сказал он на пороге.

В первый момент она растерялась. Потом внезапно вспомнила, что он простой пилот, и звездная леди, наверное, далеко за пределами его устремлений, поскольку совершенно не по карману. Она почувствовала, как ее уверенность тает.

– Подождите,– остановила она его.

–Да?

– Как долго... мы пробудем в а-приори?

– Чуть больше четырех часов по времени корабля.

– Скажите, а есть вероятность того, что мы угодим во временной шторм??

– Теоретически да. Но вам нечего бояться. В случае зарождения шторма диспетчеры нас предупредят.

– А вдруг что-то пойдет не так? Предположим, они не успеют предупредить, и мы попадем в шторм. Что тогда?

Он наконец поднял глаза и встретился с ней взглядом. Его лицо удивленно вытянулось.

– Вероятно, вы в курсе, миледи, что а-приори – это результат выделения чистого пространства и чистого времени из метафизической, или первичной реальности. После выделения чистое пространство поддается сжатию до такой степени, что парсек становится равен пятидесяти девяти километрам. В той же мере сжимается и чистое время. Но иногда возникает рассогласование, и тогда фазы а-прио- ри могут содержать больше времени, чем пространства. Если угодить в одну из таких фаз – иначе говоря, попасть в шторм,– теряется осознание текущей реальности и начинается повторное переживание субъективной реальности, а именно спорадическое проигрывание эпизодов личного прошлого. По сути, с нами может произойти лишь то, что уже когда-то происходило – с той лишь разницей, что мы будем повторно переживать не только эпизоды своего прошлого, но и прошлого друг друга. В чистом времени индивидуальность размыта.

– А наша реальность? Она может измениться?

Он кивнул.

– Да, вполне. Поскольку в отсутствие реального течения времени она будет во временном отношении к нашей вовлеченности в прошлое, это может втолкнуть ее в совсем непохожую временную плоскость.

Она опустила глаза.

– Значит... вопреки вашему первоначальному утверждению, что-то все-таки может произойти... то, чего не случалось в прошлом.

– Полагаю, да, миледи... Что-нибудь еще?

– Нет... пока нет.

– Я буду у себя в каюте.

После его ухода она закрыла дверь, но не на замок. Позволив полотенцу соскользнуть на пол, подошла к дивану и легла. Она знала, что он вернется, иначе и быть не может. И когда он вернется, его будет ждать радушный прием, такой же, какой раньше ждал других...

Нет, не совсем такой же, подумала она, нахмурившись. Он, в конце концов, будущий отец ее ребенка, ее... монстра. Но, ребенок ли, монстр ли, он будет плоть от плоти его, так же как и ее. И это, вдруг поняла она, совершенно уникально... и необыкновенно чудесно.

Когда стены комнаты начали мерцать, она растерялась. Нет, она не сомневалась, что они попадут во временной шторм. Но она ожидала, что, когда все начнется, он будет у нее в объятьях.

Потом она вспомнила, что слышала о временных штормах кое-что еще.

Подобно ураганам у них есть «глаз»...

Кросс приподнялся на диване, сел. Шторм остался позади. Леди Вероника лежала с закрытыми глазами. Она дышала тихо, почти незаметно. Выражение холодной циничности, подаренное ей цивилизацией, стерлось с ее лица, и сейчас оно походило на лицо маленькой девочки.

Теперь он ее знал почти так же хорошо, как и она себя...

И она знала его почти так же хорошо, как и он сам...

Он сидел, наблюдая за ней, и в нем росло незнакомое чувство нежности.

Потом он подумал: «Но она же звездная леди...»

Потом: «Но она же женщина, единственный тип женщины, который я мог знать и с кем иметь близость... мать моего ребенка, который будет...»

И потом: «Она провела меня. Она знала, она наверняка догадывалась...»

И потом: «Нет. У нее не было свободы воли, не больше, чем у меня. Свободы воли во время шторма нет. По крайней мере, не больше, чем порядочности, сострадания и любви в цивилизации, созданной и ведомой авантюристами...»

И потом: «Но это... Возможно, это любовь, а если и не любовь, то может превратиться в нее в других условиях, в другой обстановке...»

На Гоморре?..

– Гоморра, миледи.

Ее упакованные сумки стояли у двери. Она подняла одну, он взял другую. На ней было белое утреннее платье, ее волосы еще сильнее навевали мысль о спелой марсианской кукурузе, но глаза теперь не имели ничего общего с ледяными озерами Фригидии. Ведь ледяные озера Фригидии никогда не тают.

Она проследовала за ним вниз по спиральной лестнице к открытому люку. Он услышал вздох: перед ней открылся неожиданный вид – поля, фермы, леса, реки.

– Но это не Гоморра,– сказала она. – Где... где космопорт?

– По ту сторону гор. Но не беспокойся, о нас не забудут. Прилетят, заставят вернуться и пройти все бюрократические процедуры. Но я хотел, чтобы прежде ты взглянула на монстров.

Она обвела взглядом раскинувшиеся поля. Вдруг ее лицо побледнело. Кросс услышал, как она опять охнула, а потом – шум детских крыльев и беспечный утренний смех.

– Но почему?.. Они же не монстры!– Ее глаза широко раскрылись.

– Монстры – их родители и родители их родителей... По крайней мере, в глазах Совета Земли и корпораций, таких, как твоя и ей подобных. Какому-нибудь тираннозавру даже птица счастья показалась бы монстром... Понимаешь, для завершения мутации требуется три поколения — возможность этого Совет Земли не учел.

– Почему сейчас не учтет? Зачем скрывать этих дивных созданий?

– У корпораций мощное лобби. Представь только, как информация об этой эволюции, став доступной, отразится на их бизнесе. К тому же, подозреваю, у них врожденный страх перед ангелами. Но я уверен, что это вопрос времени: рано или поздно Совету Земли придется что-то решать, а тем временем «монстры» будут спокойно жить и развивать свое общество.

Первая гоморритянка, красивая голубоглазая девушка с крыльями амура, легко приземлилась на палубу шлюза.

– Добро пожаловать на Гоморру,– сказала она.

Вероника протянула руку, чтобы поздороваться.

– Ох... как же она восхитительна!

– Да, миледи. И все остальные тоже.

– Перестань называть меня «миледи»! А... мои правнуки тоже будут такие?

– Да, будут, миле... то есть Вероника. Но только не твои, а наши.