Долина Граумарк. Темные времена

18 Мило

Мило сидел за небольшим столом в комнате на втором этаже, которую выделил ему Нингот, и смотрел в окно на ночное небо. Полурослик не мог уснуть. Да это было и неудивительно, поскольку встал он только около полудня. Судя по всему, поход через весь Скрюченный лес утомил его больше, чем он полагал. Он готов был бить себя по щекам: его брат томится в плену у зеленокровок, а он преспокойно валяется себе в мягкой и теплой постели. Последний раз он спал так долго, когда поспорил с Бонне, что сможет осушить три кувшина пива и не сходить в туалет. Он победил, но из-за того, что выпил много и быстро, он опьянел и на следующий день проспал, опоздав на воскресную мессу. В наказание ему пришлось весь вечер собирать картофельных жуков в палисаднике — целых две банки.

Вообще-то после хорошего сна нужно было быстро собрать вещи, попросить у Нингота еды в дорогу, придумать какую-нибудь отговорку насчет того, почему ему нужно срочно идти дальше. Но к сожалению, ничего этого не случилось. Ноги словно свинцом налились, в голове все кружилось. Кроме того, он опасался, что порез на руке воспалится. Но рана просто была на руке и все.

Тем временем Нингот весь день ходил по полям вокруг дома и собирал брюкву, белокочанную капусту и картофель, загружая все на телегу. Вернувшись вечером в дом, он не очень удивился тому, что Мило все еще здесь. Вчерашняя разговорчивость улетучилась. Они вместе поужинали, выпили немного, поговорили о повседневных вещах, пока Мило выкурил на крыльце предложенную Нинготом трубочку. А потом пошли каждый в свою комнату.

И вот теперь он лежит без сна и предается размышлениям. У Мило было такое ощущение, что он держит в руках клубок ярких ниток и не знает, как его распутать, не говоря уже о том, как связать так, чтобы получилась веревка. Одно он знал наверняка: все, что произошло до сих пор, было как-то связано. Обычные совпадения не могли выбить их с братом из колеи привычной жизни и мешать к ней вернуться. Случившееся нельзя было повернуть вспять, и это останется с ними до конца жизни, вне зависимости от того, оправдают их или нет.

Мило еще хорошо помнил дядю Гореха, брата своего отца. Ему было лет семь или восемь, когда дядя Горех объявил, что собирается уйти в горы и добывать там золото и драгоценные камни, в точности как гномы. Недели напролет он слышал в своей комнате, как отец уговаривает дядю Гореха остаться. Ночные споры становились громче и несдержаннее день ото дня. Все остальные жители деревни тоже отговаривали Гореха — безрезультатно.

Много лет спустя дядя вернулся в Дуболистье. Жажда приключений не принесла ему богатства. Все, что у него осталось — лишь старая лопата, сито и надетая на нем одежда. Униженный, лишившийся иллюзий, он попросил брата принять его обратно, пока он не найдет работу и не сможет построить собственный дом. Брат дал ему сроку два месяца. Мило еще никогда не чувствовал такого холода, каким обдало его дядю в тот момент. Никто не предложил ему занятие, никто не слушал его, все в общине избегали его, как прокаженного. Ровно два месяца спустя отец Мило выставил собственного брата за дверь. Дядя Горех покинул Дуболистье. Говорили, что он направился в горы, чтобы опять попытать там счастья или найти смерть.

Тете Рубинии тоже было нелегко, но ей зачлось то, что она нашла настоящую работу, а не отправилась на поиски приключений. Рубиния по-прежнему была желанным гостем в Дуболистье, к ее мнению прислушивались.

Мило сомневался, что их с братом дома встретят с распростертыми объятиями. В лучшем случае их обвинят в том, что они тайком ушли из дома, а в худшем…

Но мрачные размышления были отброшены в сторону. Что это с ним такое? Он чувствует себя мухой, прилипшей к намазанному медом хлебу. Мысли постоянно путались. Его словно заколдовали, мешая уйти из этого места.

Он бросил взгляд на вторую пустую постель в этой комнате, нервно покрутил чужое кольцо на пальце. Он даже почти представил себе, что там лежит Бонне и мирно сопит во сне. В отличие от Мило. Мираж в виде Бонне сделал во сне такое лицо, словно ему снятся пышки с голубикой.

Может быть, в этом и заключается тайна полуросликов. Каким бы ужасным и несправедливым ни был мир по отношению к ним, они продолжали радоваться мелким повседневным вещам. Счастье полуросликов было там, где они жили — зачастую оно просто росло у них в палисаднике.

Мило почувствовал, как спокойствие видения передается ему. Но не отпускало и другое чувство — ощущение того, что его брат полагается на него. Ведь Мило старший, и всякий раз, как они творили что-то вдвоем, Бонне рассчитывал на помощь и совет своего старшего брата, прислушивался к нему.

Мило надеялся, что со временем устанет от размышлений, но нужно было сделать еще кое-что, прежде чем можно будет лечь в постель. Слишком долго он откладывал это, забывал либо в суматохе, либо убегая, либо находясь в плену, подвергаясь действию проклятия или отправляясь в путешествие с гоблинским охотником. Он полез в рюкзак и выудил оттуда узелок с документами мейстера Гиндавеля. Они были похожи на дневник в толстом кожаном переплете. Судя по всему, мейстер вел записи много лет. Первые страницы пожелтели и замусолились по краям.

На первой странице было всего несколько слов, но даже они открывали больше, чем Мило когда-либо знал о старом клирике.

Гиндавель Солнцеклеверс, родившийся в год Медовой росы, мейстер веры своего знака, жрец Цефеи и исследователь эпохи Ослепления.

«Гиндавель Солнцеклеверс», — шепотом повторил Мило.

Ему было трудно поверить в то, что можно прожить в одной деревне с кем-то больше двух десятков лет и не узнать его полного имени. Сейчас, когда мейстер Гиндавель был мертв, полурослику стало стыдно, что он так мало знал о старике. Он надеялся, что Цефея приняла его в свое царство и что в стране мертвых полурослику воздастся по заслугам за проделанную работу.

Большинство полуросликов были так же далеки от понимания того, что делал и исследовал клирик, как и от сбора помидоров зимой. Братья в вере имели определенный статус и пользовались определенным уважением в деревенской общине, но над ними посмеивались из-за житейской неискушенности. Казалось, никого особенно не интересует их философия.

Мейстер Гиндавель кое-что рассказывал Мило о миссии жреца, но результатами своих собственных изысканий никогда не делился. Здесь было написано, что он исследовал эпоху Ослепления. Мило знал лишь то, что эти времена охватывают период более трехсот лет тому назад, который окончился после великих войн веры. Какая вера существовала тогда, каких богов почитали люди — это было за гранью его понимания. Такие знания считались языческими и были запрещены, поэтому он удивился, что такой ученый как Гиндавель решил этим заняться.

В дневнике было почти две сотни страниц. Листы были тщательно перевязаны кожаными лентами, чтобы в книгу всегда можно было добавить новые записи. Судя по всему, первые годы мейстер занимался тем, что переписывал параграфы из различных трудов и, в свою очередь, высказывал свое отношение к новым тезисам и рассуждениям. У Мило не было ни времени, ни знаний, чтобы заняться этим вплотную. Он искал рисунки и символы более позднего времени. Поэтому он просто пролистывал документы, страницу за страницей. На одной странице были только изображения молнии — символа Цефеи, богини полуросликов. Некоторые Мило мог бы нарисовать и сам, им могло быть лет по двадцать — настолько по-детски они выглядели. Мейстер Гиндавель бесспорно был мыслителем. Судя по всему, Цефея не наделила его ни даром рисования, ни даром пения. Последнее Мило было известно по тем своим немногим появлениям на храмовых службах, таких как крещение или именины.

Он осмотрел ряд других рисунков и символов, явно носивших языческий характер. Большинство из них не были подписаны, и ничто не указывало на их смысл. Одна страница была испещрена крестами. Толстыми крестами, тонкими крестами, с прямыми и изогнутыми линиями, были такие, которые завершались розовыми шипами или наконечниками стрел. Посредине этого Гиндавель вписал имя Регора. Мило знал только, что этому богу поклонялись люди. И больше ничего. Его никогда не интересовало вероисповедание других народов.

Эльфы почитали какую-то богиню природы. Но как это часто бывало с эльфами, они редко снисходили до того, чтобы поделиться с кем-то мыслями о себе и своей вере.

В отличие от них, гномы не делали большого секрета из того, что не являются особо верующими существами. Для них важно было только то, чего кто-то добился своим собственным трудом.

Что же до троллей, гоблинов и орков, Мило был рад тому, что до сих пор имел не слишком много возможностей для общения с ними по вопросам веры. Если быть точным, его встреча с троллихой и гоблинским шаманом была первой. Хотелось надеяться, это будет и последний опыт общения с зеленокровками. Тем не менее, Мило был ужасно рад, что дело вообще дошло до разговора. Не то чтобы он удовлетворил свою неутолимую жажду познаний, какой обладал мейстер Гиндавель, а просто потому, что, как правило, «встречи» с этими существами оборачивались пролитой кровью.

Разговор намного лучше выслушивания обсуждения, что лучше: сварить полурослика или зажарить на вертеле и не станет ли мясо нежнее, если предварительно его как следует отбить.

Следующие страницы Мило быстро пролистал, несколько вообще проскочил. Многое из того, что было написано в документах, было запутанным и непонятным, а эскизы откровенно плохими. Но, когда он перевернул несколько последних страниц, все обрело смысл. У Мило захватило дух. На бумаге были углем нарисованы четыре символа. Каждый из них немного отличался от других, и несмотря на все, знак был один и тот же. Круг, который пересекали или разрывали несколько прямых и волнистых линий. Такой же самый символ красовался на кольце, полученном от гоблинского шамана.

Мило поспешно стянул кольцо с пальца, чтобы внимательнее рассмотреть при свете свечи. Для сравнения положил рядом с рисунками.

Мгновение рассматривал и то, и другое, затем разместил украшение в центре страницы.

Откуда мейстер Гиндавель знал об этом? Может быть, просто встречался с кем-то из зеленокровок? Имеет ли это какое-то отношение к поискам его матери?

Отодвинув кольцо в сторону, Мило перевернул страницу.

И у него снова перехватило дыхание. Мейстер Гиндавель разложил рисунок символа на отдельные части. И получились молния, крест, серп, круг и что-то, похожее на меч. Молния и крест были знаками богов людей и полуросликов. А что с остальным?

Последние пять страниц записей дали Мило ключ к загадке. Каждая из этих страниц содержала изображение отдельного символа и пояснения его значения.

Молния — знак Цефеи, богини полуросликов. Рядом мейстер Гиндавель нарисовал символ женского начала и написал, что полурослики связывают с молнией — жизнь и смерть, просветление и наказание, чистейшую форму божественной силы, присутствие Цефеи на небе. Внизу страницы Гиндавель перечислил все известные ему храмы и клириков высшего ранга.

Следующая страница — крест — символ Регора. Бог людей был явно мужского пола и воплощал в себе мудрость. Это показалось Мило странным, поскольку люди не показались ему особенно мудрыми — по крайней мере, по сравнению с эльфами. А может быть, он просто путает мудрость с заносчивостью. Под этим символом был обозначен только один крупный храм, в Рубежном оплоте.

Далее шло солнце — символ богини эльфов, Таури. Воплощенное изящество и божественный лик. Храмов или жрецов не приводилось.

На двух последних страницах называлось только имя бога и пояснялось значение символа. Серп или полумесяц — знак бога зеленокровок — Хадара. Серп символизировал раздор между народами, которые делились в первую очередь по признаку цвета крови: зеленой или красной. Меч относился к Леонису, богу гномов. Он означал силу, непреклонность и силу воли.

Больше записей не было. Либо это была вся информация, которой обладал Гиндавель, либо он просто не успел сделать записи.

«Нет, дело не во времени, скорее всего он просто не знал, в каком направлении двигаться дальше», — вдруг осознал Мило.

Полурослик поразился тому, насколько мало знает о чужих божественных сущностях такой религиозный ученый, как мейстер Гиндавель. Судя по всему, он интересовался только народом полуросликов, историей сотворения мира и ее толкованиями. В любом случае так было вплоть до прошлого года, если верить записям. Что заставило его быть настолько слепым в отношении форм веры других народов? И, что еще важнее, кто или что открыло ему глаза?

Мило вздрогнул, когда кто-то постучал в дверь на первом этаже. Ему показалось, что каждый удар наносит ему в грудь чья-то рука. Он не мог сказать, откуда взялось это чувство, но оно было, и оно пугало его. Полурослик от всей души надеялся, что останется единственным, кто услышит просьбу впустить в дом.

В дверь снова постучали, на этот раз громче и настойчивее.

— Да, да, иду, иду, — послышался внизу голос Нингота. — Полночь же. Могу я хоть что-нибудь надеть.

Шаги старика глухо стучали по половицам.

— Эй, эй, животное останется снаружи, — произнес Нингот. — Привяжите его там где-нибудь, пока оно ни на кого не напало.

— Животное со мной, и оно пойдет туда, куда пойду я, — пророкотал низкий голос.

Мило показалось, что этот голос ему знаком, но тем не менее, это было не так.

— Вы не хотите пригласить меня в дом? Я думал, что этот дом — место, куда могут прийти все, кому нужна защита. Сейчас темно, холодно, а эта морось насквозь промочила мою одежду. Вы ведь наверняка не хотите, чтобы я скончался у вас под дверьми.

Ни одно из произнесенных чужаком слов не было приветливым или похожим на просьбу. На мгновение воцарилась давящая тишина.

— Прошу прощения, я вас не сразу узнал, — услышал Мило голос Нингота. — Входите же, погрейтесь у огня, а я пока что заварю свежего чаю.

Пол заскрипел под тяжелыми шагами, кроме того, раздалось постукивание, словно от когтей дикого животного, царапавших половицы.

— Иди в угол, Грац. Сидеть. Вот молодец, — произнес незнакомец.

— Хотите чаю с фенхелем?

— Не беспокойтесь, достаточно будет, если вы присядете со мной, немного поболтаете, откроете бутылку своего хорошего красного вина и выпьете вместе со мной.

Чайник снова отправился на плиту, раздались три скрипучих шага, глиняный кувшин царапнул полку, послышалась еще добрая дюжина шагов, кто-то отодвинул стул и поставил на стол два бокала.

Мило снова надел кольцо на палец. Подкрался к двери, осторожно приоткрыл ее. Из своей комнаты на втором этаже он видел только часть нижнего помещения. Все, что удалось разглядеть Мило — это два пустых стола и осиротевший чайник с горячей водой на печке.

— Что привело вас в такую даль? Вам ведь нужен не просто ночлег и компания за столом, — начал разговор Нингот.

Снова на миг воцарилась тишина.

— Дайте вину подышать в кувшине чуть дольше, прежде чем наполнить бокалы. Вы знаете, когда подносишь бокал к губам, запах вина, ударяющий в нос, столь же важен, как и собственно вкус.

Снова повисла тишина.

— Вы ведь пришли не затем, чтобы рассказать мне что-то о вине.

— Нет, конечно же, нет, — ответил гость. — Я не собираюсь учить вас, мне не требуется ночлег, и компанию я не ищу.

— Так что же вам от меня нужно?

— Вы еще помните, что я сказал вам про дождь на улице?

— Не понимаю, — пробормотал Нингот. — При чем тут дождь?

Мило решил, что в их разговоре было что-то пугающее, и был уверен, что Нингот считает так же.

— Слушайте внимательно, — произнес гость. — Я говорил вам о мороси, об этих крохотных, едва ощутимых капельках. Они настолько малы, но умудряются проникнуть сквозь любую ткань, какой бы хорошей она ни была. Сырость чувствуешь только тогда, когда дождь промочит одежду насквозь. С некоторыми народами бывает то же самое.

— На что вы намекаете? Говорите уже, наконец, кого вы ищете, не нужно говорить со мной загадками, я устал и у меня нет желания играть, — в голосе Нингота слышались недовольство и страх.

— Я говорю о полуросликах, — заявил незнакомец. — Этот маленький народец словно морось. Они живут среди нас, но их почти не замечают, потому что они очень мало интересуются делами других народов. В принципе, довольно симпатичный народец, но есть среди них и такие, которые сильно выбиваются из общей картины. Эти экземпляры вмешиваются, задают вопросы, лезут своими неуклюжими ножками туда, где им совершенно нечего делать. И точно так же как морось, их замечают только тогда, когда они пролезают через сеть хитросплетений.

— Я давно уже не видел полуросликов, — резко произнес Нингот.

— Я вас еще даже не спрашивал о них, а вы уже отрицаете, что видели или приютили кого-нибудь из них. Мне кажется, нам не стоит лгать друг другу. Мы так уютно сидим за бокалом красного вина, греемся у огня. Не разрушайте идиллию. Это моя задача.

Кто-то сбросил бокалы со стола. Мило увидел, как один из них покатился по полу, а за ним потянулся тонкий ручеек из остатков вина.

— Вам лучше уйти. Ваши фантазии меня утомили, — фыркнул Нингот.

— Вы не поняли, — неприятно спокойным тоном произнес незнакомец. — Вопросы здесь задаю я, и я буду решать, когда уходить. Поэтому я спрашиваю сейчас, и подумайте хорошенько, прежде чем ответить: вы предоставили убежище полурослику?

— Даже если вы повторите свой вопрос тысячу раз, я… аааа! — Нингот задышал тяжело, закашлялся, словно подавившись чем-то. — Я… я… ааааа, уууу…

— Вот такие ощущения возникают, когда мне лгут. Любая боль подобна уколу в сердце. Покончите с болью, скажите мне правду. Вы увидите, что сразу же почувствуете себя лучше. Сбросьте с души груз боли.

— Я… — прохрипел Нингот. — Я дал ему комнату. Он спит наверху.

На миг Мило перестал дышать, сердце колотилось, как сумасшедшее.

Он пропал. Но почему? Что от него нужно этому незнакомцу? Его наверняка наняли не в Дуболистье, чтобы устроить охоту на них с Бонне. Он точно человек. Отец никогда не допустил бы, чтобы в погоню за ними с братом отправили кого-то чужого. Так что же нужно от него этому человеку?

— Вот видите, это так просто, — произнес ночной гость. — Чувствуете, как отступает боль? Я ненавижу лжецов, и не только потому, что они отнимают у меня время, но и потому, что они оскорбляют мой ум.

Нингот не мог ответить. Он все еще давился, словно что-то застряло у него в горле.

— Грац!

Животное, кем бы оно ни было, вскочило со своего места и тяжело затопало по половицам.

— Он твой.

Эти слова были подобны смертному приговору. Спустя всего один удар сердца комнату наполнило рычание, настолько низкое и злобное, что Мило готов был поклясться, что оно не из этого мира. Нингот вскрикнул. Затем существо прыгнуло на него и сбросило со стула. Сомкнулись тяжелые челюсти, разрывая ткань, а затем и плоть под ней. Что-то треснуло под ногой, словно сухая ветка. Крик Нингота превратился в стон, стон перешел в хрип, затихший с последним бульканьем.

Какое-то время не было слышно ни единого звука.

— А теперь бери себе второго, Грац. Ты слышал, он наверху.

Ответом чужаку был звук, напоминающий нечто среднее между хрюканьем и лаем. А потом чудовище побежало.

Мило решил не задерживаться у двери до того момента, когда он сможет собственными глазами увидеть существо или его хозяина. Мысленного образа в голове полурослика было вполне достаточно для понимания того, что будет лучше, если чудовище и его владелец никогда его не найдут.

Мило осторожно прикрыл дверь. Теперь нужно ее запереть. Прижавшись к двери спиной, он наощупь задвинул засов. Оглядел комнату. Надо немедленно убираться отсюда.

Мило подскочил к столу, схватил стул, подбежав с ним к окну, нанес удар. Тонкие деревянные перемычки круглого окна треснули. Брызнуло во все стороны стекло. Осколки посыпались на пол, несколько из них попало ему на ноги. Занавески затрепетали от холодного ночного воздуха.

Он наступил на осколок, но решил не обращать на это внимания. Окно выходило на фронтальную сторону дома. До земли было более десяти футов, и приземляться пришлось бы на мощеный двор. Нужно придумать что-нибудь другое. Даже если он сумеет выпрыгнуть из окна, не поранившись, насколько далеко он сможет уйти? Бестия и ее хозяин наверняка двигаются быстрее полурослика.

У двери послышалось царапанье, громкое и лихорадочное. Бестия фыркала от ярости и предвкушения того, что ждет ее за дверью. Под дверь просунулись два острых бело-бурых клыка, угрожая сорвать ее с петель. Отломилась первая щепка, лившийся из коридора свет упал на мохнатую морду, розовые губы и пару длинных клыков. Тварь пыталась вышибить дверь головой.

Мило отскочил от окна и снова огляделся по сторонам. Побежал к сундуку, стоявшему рядом с кроватью, поднял крышку. Судя по всему, он был предназначен для подушек и одеял, когда комната пустовала. Ящик был достаточно велик для того, чтобы вместить в себя полурослика. Одним прыжком тот оказался внутри. Закрыв крышку изнутри, он почувствовал, как с последним лучом света гаснет и надежда. И как раз тогда, когда стало темно, дверь окончательно сломалась. Монстр ворвался в комнату, зарычал, засопел, понюхал пол, забегал из одного угла комнаты в другой.

— Похоже, птичка-то упорхнула.

Из коридора послышался звук голоса незнакомца. Пол застонал под его шагами, когда он вошел в комнату, и Мило невольно сравнил его с виселицей, которая скрипит на ветру по причине висящего на ней груза.

— Смотри-ка, записи клирика полуросликов, — фыркнул незнакомец, входя в комнату.

Мило услышал, как зашелестели страницы книги мейстера Гиндавеля.

«Документы! Проклятье, я же оставил их на столе», — отругал себя Мило.

— Жалко и незрело, — прокомментировал гость, захлопнув дневник.

Затем он подошел к окну. Затрещало под подошвами стекло.

— Что скажешь, Грац? Если бы ты был вполовину меньше всех остальных, а твои коротенькие ножки несли бы тебя вполовину медленнее, чем твоих преследователей, стал бы ты выпрыгивать из этого окна и пытаться убежать?

Бестия злобно зарычала.

— Или ты бы только сделал вид, что прыгнул, а сам бы спрятался? Может быть, в старом сундуке для белья?

Мило окаменел от ужаса. Он услышал, как костяшки пальцев незнакомца забарабанили по стенке сундука. Пальцы Мило ощупывали крышку изнутри. Он ухватился за ломкий кожаный ремень, служивший для того, чтобы закрыть крышку или плавно откинуть ее назад. Пальцы вцепились в пряжку. Он буквально повис на ней, в надежде, что она не порвется.

Мило услышал сопение бестии всего в пяди от себя. Ему конец. Его пальцы вцепились в кожаный ремень настолько крепко, что он почувствовал, как начало колоть подушечки пальцев, потому что он выдавил из них кровь.

Чудовище прижалось мордой к узкой щели между крышкой и коробом. Сначала оно только принюхивалось, словно собака, пытающаяся что-то учуять за порогом, затем вцепилось зубами и попыталось расширить щель. Крышка приподнялась на полпальца, внутрь сундука полилась вонь. Мило изо всех сил потянул вниз и сумел закрыть крышку.

— Нет, Нингот! Нет!

Крики однозначно доносились снизу. Кричал молодой мужской голос, и в нем слышалось нечто большее, чем просто ужас.

Затем по комнате внезапно пронесся порыв ветра, ощутимый даже в сундуке. Комнату наполнил звук, похожий на шорох листьев, поднятых в воздух, запах был горьким и металлическим.

На первом этаже послышались и другие голоса. Много мужчин говорили торопливо, перебивая друг друга.

Мило все еще держал крышку сундука, в котором сидел.

Несколько человек побежали наверх по лестнице. Кто-то вошел в комнату, подбежал к окну, снова выбежал в коридор.

Мило слегка приоткрыл крышку сундука, чтобы взглянуть на вновь прибывших. Один из них стоял в дверном проеме. Полурослик испугался и снова захлопнул крышку.

«Не хватало еще, чтобы они меня нашли, — сказал он сам себе. — Сколько у нас уже было милых встреч с тех пор, как мы ушли из Дуболистья? С меня, кажется, уже хватит. Лучше я посижу здесь, пока они не уйдут».

Мило был исполнен твердой решимости просидеть в сундуке хоть целый день, если понадобится. В конце концов, внизу лежит мертвый человек, и если бестия и ее хозяин смылись, останется весьма немного подозреваемых, на которых можно оторваться. Но отсидеться Мило не дали. Крышка сундука взлетела вверх, и Мило увидел молодого парня с длинными светло-русыми волосами. Острие широкого меча указывало прямо на нос Мило.

— Вылезай оттуда, — прорычал он.

— Вылезаю, вылезаю, — заявил Мило, выбираясь из сундука. — Я всего лишь полурослик, здесь проездом. Я не вооружен. Мейстер Нингот был так добр, что предоставил мне на ночь постель.

— Так надо было ей воспользоваться. Живо спускайся вниз, мне кажется, ты должен нам кое-что объяснить прежде, чем мы повесим тебя на яблоне за домом, — произнес человек.

— Все совсем не так, как кажется, — попытался оправдаться Мило.

— Прибереги свои лживые истории, полурослик, — зашипел на него собеседник. — Нингот мертв, а ты сидишь в сундуке, как самый подлый убийца. Что тут думать, тут все однозначно. Давай, пошевеливайся.

Мило погнали вниз, как скотину, которую ведут на убой. Острие меча, приставленное к спине, не позволяло ему ни на миг приостановить движение или попытаться сделать еще что бы то ни было.

Когда они спустились вниз по лестнице, на него уставилась дюжина пар глаз. Друзья Нингота собрались вокруг трупа. В их взглядах читались недоумение и ненависть.

— Кто это у нас тут? — засопел один из мужчин. — Нужно было уходить, вместо того чтобы прятаться наверху. Или ты еще не все спер?

— Сейчас я перережу глотку этому мелкому говнюку, — сказал другой. — Веревки он не заслужил, крысеныш эдакий.

Мужчина обнажил кинжал, сделал шаг по направлению к лестнице, но другой сильный мужчина с длинными черными волосами удержал его, положив руку ему на плечо.

— Давайте-ка выслушаем его, а уж потом решим, что с ним делать.

Теперь все заговорили наперебой.

— Мы же не слепые!

— Все, что он скажет, будет ложью!

— Не нужно церемониться с этим подонком. Повесить, и дело с концом!

Но судя по всему, никто не хотел спорить с тем, что сказал мужчина с черными волосами. Скорее всего, командовал здесь он.

Мило подождал. Он не хотел сказать ничего неправильного, пока в спину ему упиралось острие меча. Мужчины окружили его, словно стая волков зайчонка. Меч не так сильно давил в спину, и Мило, запинаясь, заговорил.

Он рассказал людям, как Нингот принял его, а он не мог уснуть. Рассказал о ночном госте с монстром, о том, как он разбил окно, а сам спрятался в сундук.

— Более глупой истории придумать не мог, да? — фыркнул один из мужчин. — Кто ж тебя уличит-то? Мужчина с чудовищем исчезли так же бесследно, как пришли. Такие истории рассказывают все пойманные с поличным убийцы. Это все не я, господин судья, но тот сбежал, а мне вложил в руку окровавленный меч.

— Повесить, говорю же! — взревел кто-то во втором ряду.

Черноволосый мужчина успокаивающе поднял руку и дождался, пока все успокоятся. Голоса тут же смолкли.

— Может быть, он нам врет, — сказал он, — а может быть, и нет. Как бы там ни было, есть то, что подтверждает его историю.

— И что же это? — вызывающе поинтересовался кто-то из второго ряда.

— Вы бы увидели, если бы открыли глаза, вместо того чтобы, кипя от ненависти, искать виноватого. Этот дом посвятил себя мудрости, вы забыли об этом? Нингот наверняка гордился бы вами.

Судя по всему, мужчины осознали язвительность в его словах, но и только — об этом свидетельствовали их взгляды.

— Во-первых, рана на шее Нингота действительно говорит в том, что это была какая-то тварь. Похоже, шею ему прокусили. И это сделал не полурослик. Кроме того, есть еще кое-что, что заставляет меня поверить в его историю, — мужчина ткнул пальцем в Мило и поманил его к себе. — Иди сюда, мой маленький друг, — попросил он. — Не нужно бояться. Я тебе ничего не сделаю.

Мило робко подошел к нему. И не успел остановиться, как рука мужчины метнулась к нему, схватила руку с кольцом. Мило хотел вырвать ее, но пальцы человека крепко держали его за запястье.

— Это именно то, на что оно похоже, Раф?

— Это оно, — подтвердил он. — Тот же самый знак, за который убивают регориане, чтобы никто не узнал о его существовании. Тот же знак, что и на знаменах восстания в Рубежном оплоте, которые полощутся на крышах домов.

Раф поднял руку Мило вверх, показал собравшимся. Один за другим мужчины согласно кивали.

— Откуда он у тебя, малыш? — спросил он полурослика.

— Нашел, — натянутым тоном ответил тот.

— А вот это была ложь, — заявил Раф. — Ты пойдешь с нами в Рубежный оплот. Хочу тебя кое-кому представить.