Долгий, долгий сон

Глава 7

Кошмары были беспощадны. С тех пор как я вышла из стазиса, они являлись каждую ночь. Мне снилось, что я бреду по каким-то длинным, пустым переходам. Сначала это были коридоры нашей квартиры в Юникорне. Но этой ночью, когда я взяла с собой Завьера, мне приснились бесконечные коридоры Юнишколы с неоготическими окнами и стрельчатыми каменными арками. Блуждать по огромному серому готическому замку оказалось еще страшнее. И еще здесь повсюду были зеркала, совершенно сбивавшие меня с толку. Например, я видела какое-то движение в стороне, оборачивалась, чтобы посмотреть, что там такое, но видела только собственное отражение в зеркале.

Я упорно обходила эти пустынные переходы, не понимая, что именно ищу и почему так боюсь найти. И еще у меня было странное ощущение, будто это что-то само ищет меня, охотится за мной. Я не знала, зачем я его ищу и почему хочу найти, если так боюсь.

Я проснулась в холодном поту, зовя маму. Но когда окончательно проснулась и поняла, что ее нет, то даже обрадовалась. Маме было бы стыдно за меня, она не любила недисциплинированных детей.

— Ей в самом деле было бы стыдно? — спросили доктор Биджа на следующее утро. Она специально записала меня на утренний прием перед началом уроков, чтобы обсудить события первого школьного дня. Когда Мина спросила, как мне спалось, я вдруг растерялась и рассказала ей о моих кошмарах.

— Наверное, — ответила я. — Моя мама всегда превосходно владела собой. Она говорила, что нужно постоянно работать над своими эмоциями, чтобы при взгляде на тебя люди видели только совершенство.

— Ты думаешь, кто-то может быть по-настоящему совершенен? — нахмурилась Мина.

Я пожала плечами.

— Статуя, например. Если соскоблить и зашлифовать все неровности, то можно получить идеальную личность, вроде «Давида» Микеланжело.

Мина рассмеялась.

— И ты думаешь, что у тебя хватит сил зашлифовать свои кошмары, как заусенцы на ногтях?

— Не знаю, — вздохнула я. Мне бы очень этого хотелось. Я дошла до того, что мне было страшно уходить из кабинета доктора Биджа. За дверью начинался чужой мир. Все изменилось. Повсюду были новшества, которых я не понимала. Появились новые слова, которых я никогда не слышала раньше, а привычные выражения, напротив, совершенно вышли из употребления. Один из учителей даже попросил меня объяснить ему значение слова «общение».

Мина позволила мне немного потомиться в молчании, а потом спросила:

— Ну, и как прошел вчерашний день в школе?

Я пожала плечами.

— Я ничего не поняла.

— Ничего страшного, это же твой первый день! Но я спросила не о твоих успехах в учебе. Ты подружилась с кем-нибудь?

— Да нет, — помотала головой я. — Разве что с Брэном.

— С Брэном?

— Брэндан Сабах. Его дедушка — заместитель Гиллроя или что-то в этом роде.

— Ах да, конечно. Миссис Сабах время от времени посещает курсы дополнительного психологического образования, это нужно ей для исследований в области дизайна. Тебе нравится Брэндан?

— Да. Он пригласил меня сесть рядом с ним за обедом.

— Должно быть, это помогло тебе освоиться, — кивнула Мина. — Хорошо иметь друзей.

Я пожала плечами. Честно говоря, я не думала, что наши отношения с Брэном можно было назвать Дружбой с большой буквы. Это было совсем не похоже на наши отношения с Ксавьером, даже до того, как мы с ним начали встречаться. Честно признаться, у меня никогда не было друзей, кроме Ксавьера, поэтому мне больше не с кем было сравнивать.

После сеанса я долго ломала голову над тем, какие отношения связывают меня с Брэном. Разумеется, ничего умного я не придумала. Главное, Брэн относился ко мне с дружеским расположением. И я была счастлива. Мне необходимо было увидеть хоть одно дружелюбное лицо перед вторым уроком истории…

Брэн поймал меня в коридоре после того, как я без разрешения выбежала из класса, спасаясь от ужасов этого второго урока. Я едва пережила предпосылки Темных времен. Когда же сами Темные времена стали угрожающе проступать на настенном экране миссис Холланд, я все сильнее втягивала голову в плечи, пока не почувствовала, что больше не выдержу. Я пронеслась мимо Брэна, даже не заметив его, я вообще ничего не видела вокруг.

— Роуз! — Его окрик эхом отразился от стен пустого коридора. — Ты в порядке?

Я стремительно обернулась.

— Эй, что с тобой? У тебя такой вид, будто за тобой гонятся призраки.

Призраки? Хорошее слово. Это все, что осталось от моей семьи, от моих друзей, от Ксавьера. Я сглотнула подступившую к горлу желчь и лихорадочно обвела глазами коридор. Ура, контейнер для сжигания мусора! Наклонив голову над поддоном, я извергла в него несколько микроскопических порций пищи, которые с таким трудом сумела впихнуть в себя за обедом.

Некоторое время я корчилась в спазмах в одиночестве, потом чья-то теплая рука легла мне на плечо.

— Роуз, — сказал Брэн. — Позвать медсестру?

Я сплюнула, пытаясь освободиться от привкуса рвоты во рту.

— Нет, — пробормотала я, разгибаясь. — Я не больна.

Потом пошарила по карманам в поисках платка.

Брэн вытащил чистый носовой платок из настенного автомата, назначение которого было мне до сих пор непонятно. Я видела такие ящики по всей школе, но только теперь поняла, что это были бесплатные автоматы со всякими необходимыми мелочами, в число которых входили бумажные салфетки. Как следует высморкавшись, я бросила платок в контейнер с собственной рвотой. Потом нажала кнопку сбоку, и грязный поднос исчез в недрах уничтожителя, а на его месте появился чистый. Раздалось тихое жужжание: это автомат ликвидировал следы моей слабости.

Тошнота прошла, но невыносимая тоска никуда не делась.

— Не хочешь рассказать мне, что случилось? — спросил Брэн. — Это обед? Я заметил, что ты до сих пор почти ничего не ешь. Последствия стазисного истощения?

— Нет. То есть да, но не в этом дело. — Я почувствовала новый приступ тошноты, но сдержала его. — Почему… — Я судорожно сглотнула. — Почему никто не рассказал мне о том, как ужасны были эти Темные времена?

— Разве мы не рассказывали? — удивился Брэн. — Извини, мне казалось, ты все знаешь. Я думал, Реджи тебе рассказал.

— Кое-что рассказал, — выдавила я. — Но, кажется, это прошло мимо меня.

В то время я еще не отошла от шока и стазиса, поэтому почти ничего не воспринимала.

Но сегодня на уроке… Рассказы о целых городах, вымиравших в жутких мучениях, о людях, которые просыпались здоровыми утром и навсегда остывали к вечеру, о разрушенной инфраструктуре, еще больше усиливавшей хаос…

Брэн непонимающе смотрел на меня.

— Из-за чего это все?

— Из-за урока истории, — ответила я. — Там рассказывали о том, как умерли мои родители. Как умерли все мои друзья. Мой парень.

Лицо Брэна смягчилось. Он все понял.

— Да, — пробормотал он. Я видела, что ему было неловко, но он все-таки спросил: — Ты… ты хочешь об этом поговорить?

— Нет, — вздохнула я. — Но я… я не хочу…

— Что?

Мне было стыдно, но я заставила себя признаться.

— Я не хочу быть одна.

Брэн нахмурился. Потом положил руку мне на плечо:

— Ты не одна. Честное слово. Пойдем, тебе нужно подышать воздухом.

— Разве ты не должен быть на уроке?

— Неважно.

У меня не было сил спорить с ним. Брэн обнял меня за плечи своей теплой смуглой рукой, вывел из школы во дворик и усадил на скамейку под чахлой вишней, на которой уже начали распускаться первые весенние цветы. Нежный запах и легкий холодок прогнали тошноту. Брэн сел рядом и посмотрел на меня. Мне хотелось спрятать лицо на его груди и проплакать сотню лет, но я не стала этого делать.

— Принести тебе что-нибудь? — спросил Брэн. — Воды или что-то еще?

— Нет.

Повисло неловкое молчание.

— Я могу что-нибудь сделать?

Трудный вопрос… Я знала, что он мог бы для меня сделать, но не была уверена, захочет ли он.

— Все, что попросишь, — добавил Брэн, почувствовав, что я колеблюсь.

— Расскажи мне о Темных временах, — попросила я.

Брэн нахмурился.

— Ты… уверена?

— Да, — прошептала я. — Мне будет легче услышать об этом от друга… — Внезапно я поняла, что сказала, но отступать было уже поздно. — Ведь ты мне друг?

— Конечно! — с готовностью ответил Брэн. — Ладно. Гхм… — Он поскреб в затылке. — С чего начать?

— Она рассказывала… о том, что чума сначала поразила Нью-Йорк, — выдавила я.

Брэн сделал глубокий вдох и начал:

— Понятно. Да. Итак, один из американских законодателей моды решил, что мех обезьян породы игрунок будет новым писком сезона. Он отправился в Китай, чтобы закупить как можно больше этого меха. Несчастного звали Маркус Алексиос. Вместе с мехом он привез из Китая септическую форму чумы. Нью-Йорк и тогда был Нью-Йорком, кругом сплошные пробки, Алексиос не успевал на шоу, поэтому поехал на метро. Он прибыл вовремя, вышел на сцену и свалился мертвым. Судя по всему, переносчиками чумы были игрунки, но точно этого до сих пор никто не знает. Обычно бубонная чума передается через кровь, но незначительная мутация белка превратила ее в септическую форму, при которой заражение происходит через все биологические жидкости, включая пот и слюну. Такое заболевание распространяется через любые контакты и по воздуху. Это означало, что все, с кем Алексиос работал в Китае, все, кто летел вместе с ним в самолете, все пассажиры, ожидавшие вместе с ним поезда на платформе подземки, не говоря о ехавших в вагоне, а также сливки мира моды, присутствовавшие на показе, — все они были заражены. И все они совершенно спокойно продолжали жить своей жизнью, ведь причина смерти Алексиоса не была установлена сразу. Кто-то полетел на самолете в Лос-Анджелес, кто-то отправился в приют для бездомных на Ист-Вилладж, а одна женщина поехала на поезде в Вермонт… Иными словами, ты понимаешь, как быстро чума распространилась по всей земле.

Брэн посмотрел на меня, и я поняла, что побелела как мел.

— Я опущу подробности, — сказал Брэн, и я была благодарна ему за эту деликатность. — Гхм… Самые большие проблемы возникли из-за инфраструктуры. Видишь ли, у нас были лекарства, с помощью которых можно было бы победить чуму, даже несмотря на стойкую форму болезни и недостаток медикаментов, однако транспортные средства, необходимые для доставки лекарственных средств, неожиданно вышли из строя. Болезнь поразила треть населения планеты, а у нас ничего не работало. Когда лекарства доставляли в какой-нибудь район, его уже некому было давать. — Брэн посмотрел на меня. — Насколько мне известно, все заканчивалось очень быстро, — сказал он, очевидно, пытаясь меня утешить. — Страшно, внезапно, однако так быстро, что у несчастных не было времени страдать.

Я закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки.

— Да, — выдавила я. — Продолжай.

Брэн снова глубоко вздохнул. Для него все это было далеким прошлым, но ему было нелегко рассказывать об этом мне.

— Чума бушевала целое лето, а потом пошла было на убыль. Все вздохнули с облегчением, однако ничего не закончилось. Чума вернулась снова, сначала в нескольких сельских районах. Как и раньше, она передавалась через кровь, через укусы блох и комаров. Вспышки стали повторяться все чаще. В конце концов было решено перевести лекарства от чумы в ручную продажу, поскольку люди умирали, не дождавшись, пока врач выпишет им нужный рецепт. Это мудрое решение сразу же дало заметные результаты. Тем временем продолжалось распространение туберкулеза. Ты уже знаешь об этом?

— Да, — кивнула я. — Специализированные пункты проверки на туберкулез начали открывать как раз перед тем, как я… короче, перед этим.

Брэн едва заметно поморщился.

— Да, все правильно. Однако с началом пандемии чумы эти обязательные проверки, собиравшие под одной крышей людей различного образа жизни и общественного положения, оказались миной замедленного действия. Нередко здоровые люди приходили в клинику провериться на туберкулез, а к вечеру умирали у себя дома от чумы. Это было чудовищно. Но сильнее всего потрясало то, что причиной катастрофы стало не какое-то новое, доселе неизвестное заболевание, а старые болезни, к которым просто не позаботились как следует подготовиться.

Брэн снова вздохнул.

— А потом обрушился последний удар.

Я в ужасе уставилась на него.

— Это еще не все? Неужели возможно что-то еще?

— Да, — ответил Брэн. — Бесплодие. Тебе что-нибудь рассказывали о Глобальной продовольственной инициативе?

— Да, — кивнула я. — Беспрепятственное распределение высокоурожайных семян. Мои родители тоже в этом участвовали.

— Я знаю. Самый крупный судебный процесс за всю историю ЮниКорп. Дедушка говорит, что этот иск едва не разорил компанию. Дело в том, что один из видов этих семян, то есть одна разновидность кукурузы, в результате генетической модификации превратилась в так называемое семя-терминатор. Такие семена самоуничтожаются после каждого урожая, то есть зерна, выросшие из такого семени, абсолютно бесплодны.

— Я об этом знаю, — сказала я. — Внедрение «терминаторов» означает, что фермер должен будет каждый год покупать новые семена у компании. Это очень выгодно для бизнеса.

— Но очень плохо для людей. В наше время семена-терминаторы запрещены законом.

— Правда? Почему? Наверное, после колоссальной убыли населения вам стало сложно каждый год развозить свежие семена по разным планетам?

— Как тебе сказать… Да, такие проблемы тоже существовали, однако главной причиной стали неожиданные мутации. Именно из-за них генетические модификации оказались под строжайшим запретом. В конце концов риск перевесил выгоды. Это казалось слишком опасно. Ген-терминатор, попадая в кровь, оказывал воздействие на людей. В первую очередь, на мужчин. Результатом стала недолговечная сперма. Срок жизненной активности сперматозоидов сократился до одного-двух часов. Это означало, что если мужчина не избавлялся от спермы с достаточной регулярностью, она умирала в его организме и он оказывался стерильным. Но даже если случалось чудо, если мужская сперма была активной, а женская яйцеклетка в полной боевой готовности ожидала сперматозоида на краю шейки матки, сперме не хватало силенок добраться до своей суженой прежде, чем раздавались первые такты погребальной песни, и несчастная отходила в мир иной.

Все это было настолько печально и ужасно, что я никак не думала смеяться, но все-таки рассмеялась. Выходит, я все-таки была права: услышать об этом от друга оказалось намного легче, чем от учителя.

— До пандемии чумы никто не обращал на это внимания. В наше время многие семьи не спешат обзаводиться детьми, поэтому поначалу никого не удивляло, что женщины в возрасте от тридцати восьми до сорока пяти лет не могут забеременеть в тот узкий промежуток времени, который они отвели себе на решение проблемы потомства. Но после стольких смертей и страданий всем страшно хотелось иметь детей — и немедленно. И тут выяснилось, что для большинства людей это Невозможно. Это было катастрофой. Мы потеряли столько людей и не могли восстановить численность населения. Кукуруза-убийца входила в состав основных пищевых ресурсов, ее добавляли повсюду, а следовательно, она была везде. Ею кормили скот, а следовательно, все сельскохозяйственные животные тоже оказались бесплодны. В результате разразился голод, — Брэн покачал головой. — А дальше все понеслось по нарастающей. Бунты, беспорядки, войны за ресурсы, войны за технологии. Туберкулез продолжал бушевать, чума то и дело возвращалась. Около двадцати лет на Земле царил хаос.

— И это все? — спросила я, боясь, что это еще не конец.

— Да, в основном. Война, Голод, Мор и Смерть явились в мир, оседлали своих скакунов, сыграли партию в поло и ускакали обратно на небеса, ждать очередного Апокалипсиса. — Брэн развел руками. — А мы, как видишь, все еще живы.

— Но как? — спросила я. — Как человечество смогло выжить?

— Работа над ошибками, прекращение наиболее опасных мероприятий, лекарства. А потом, в каждом поколении есть горстка людей, не восприимчивых к той или иной болезни. Когда самое страшное было уже позади, люди смогли сосредоточиться на возможном исправлении ситуации. Моя мама и ее брат появились на свет в результате искусственного оплодотворения, причем бабушка смогла забеременеть только после четвертой попытки. Я страшно рад, что у нее все получилось, иначе меня не было бы на свете. Как известно, терпение и труд все перетрут.

— Значит, вы все просто выжили, — тихо проговорила я.

Моим родителям это не удалось. И Осе тоже. И Ксавьеру. Никто из них никогда не оставил бы меня в стазисе, а значит, они просто не сумели выжить. Меня бесило, что мистеру Гиллрою это удалось. Наверное, это было несправедливо и неблагодарно с моей стороны. Ему было всего за пятьдесят, он мог родиться в самый разгар этого кошмара. Наверное, поэтому он такой противный. Я глубоко вздохнула.

— Наверное, я не смогу больше ходить на историю, — сказала я Брэну. — Сегодня у нас был только вводный урок. Дальше миссис Холланд планирует разбирать каждую ошибку и все подробности этой трагедии. Я этого просто не выдержу.

Это было все равно что насильно заставить человека снова и снова смотреть видеозапись смерти своих родителей.

— Знаешь что… — Брэн ненадолго задумался. — Что, если мы попробуем перевести тебя в мой класс по истории? Мы как раз недавно закончили Темные века и начинаем период Восстановления. Конечно, тебе будет трудно понять материал, не зная всех деталей предыдущего ужаса, однако… это все равно лучше Темных веков! Будешь изучать, как мы вытащили себя из ямы и заново отстроили свой мир.

Я посмотрела на него. Его слегка раскосые зеленые глаза были серьезны.

— Ты можешь это сделать?

— Да запросто! Я попрошу деда, а он может все в этой школе.

— И ты правда сделаешь это для меня?

— Конечно!

И тут я не выдержала. Я обняла Брэна и уткнулась носом в его шоколадную шею. От него пахло сандаловым мылом.

— Спасибо!

Брэн коротко прижал меня к себе, а потом отпустил.

— Не за что, — скороговоркой ответил он. — Это пустяки!

— Не для меня, — сказала я.

Брэн покачал головой.

— Нельзя силой заставлять человека делать то, что причиняет ему страдания, а тебя все это по-настоящему мучает. Так что все будет небесно! До вечера!

Я очень надеялась, что все в самом деле будет небесно. Я знала, что не переживу еще одной дозы Апокалипсиса.

Тревоги о том, сумеет ли Брэн добиться моего перевода в другой класс, не оказали никакого влияния на мои сны. Этой ночью они стали еще ужаснее. Я снова бродила по коридорам, только теперь они были сложены из мертвых тел — раздувшихся, окровавленных, отвратительных. Воспоминания о кошмарах, открывшихся мне на уроке истории, преследовали меня даже во сне. На этот раз я не разыскивала в коридорах то, что охотилось за мной. Я искала что-то или кого-то в самих стенах, в горах трупов: мне нужно было одно тело из тысяч и тысяч тел. И что самое страшное, я не знала, будет ли это тело мертвым или же оно вдруг очнется, встанет и попытается… Нет, я не знала, что будет дальше. Впрочем, это было уже неважно. Что бы ни попыталось сделать это, меня ждал кошмар.

Сначала я думала, что у всех мертвецов будут лица мамы, папы или Ксавьера, но это оказалось не так. Я заставляла себя смотреть в искаженные лица чудовищных, склизких трупов, но от них так ужасно пахло, что я не выдержала и побежала мимо штабелей мертвецов, ища место, где можно будет стошнить, но кругом были только мертвые. И я знала, что Ксавьер где-то среди них и что я никогда не найду его.

На этот раз я проснулась в слезах. Завьер с тревогой смотрел на меня и тоненько скулил. После приснившегося кошмара нечего было и думать о том, чтобы снова уснуть. Эти сны всегда возвращались. Мне захотелось вернуться в стазис. Там мне никогда не снилось ничего плохого.

Я открыла дверь и тихонько прошла в студию. Аквариум с рыбками мягко светился в темноте. Решив не включать верхний свет, я зажгла лампу над мольбертом и открыла начатый вечером рисунок мелками. Это был портрет Брэна. Его красивые миндалевидные зеленые глаза, казалось, следили за мной, когда я бродила по студии. Закончив рисовать лицо, я достала мелок оттенка жженой умбры и занялась волосами.

Оторвавшись от работы, я посмотрела на свои рисунки. Вся комната была заставлена портретами Ксавьера. Ксавьер младенец, маленький мальчик, озорной двенадцатилетний мальчишка. Все мгновения его жизни, которые мне довелось увидеть и разделить с ним. Единственный мальчик, который по-настоящему вошел в мою жизнь.

У меня щипало глаза, то ли от усталости, то ли от последствий стазиса. Я посмотрела в зеленые глаза Брэна и улыбнулась. Может быть, именно эти глаза так привлекали меня в нем. У Ксавьера тоже были зеленые глаза. Брэн и Ксавьер ни в чем не были похожи друг на друга: разная форма глаз, оттенок кожи, цвет и мягкость волос… Только зеленые глаза Брэна напоминали мне моего Ксавьера.

Я увлеченно дорисовывала Брэну зеленую рубашку под цвет глаз, когда вдруг услышала за спиной какой-то шум. Помню, я подумала, что это, наверное, Патти или Барри. Я даже успела мимоходом удивиться тому, что они вдруг решили заглянуть ко мне в студию. В отличие от мамы с папой, которые контролировали каждый мой шаг, следили за всяким поступком и оберегали меня от малейшей ошибки, Патти и Барри почти не заговаривали со мной, если я не обращалась к ним первая.

Шаги за моей спиной были медленными и осторожными. Я уже собиралась обернуться, когда хриплый, скрипучий голос произнес:

— Ты — Розалинда Саманта Фитцрой. Пожалуйста, повернись кругом для положительной идентификации.

Это был не голос Барри.