Глава 27

Вода не самое лучшее средство для тушения горящего пластика, а расползавшийся по полуподвалу дым вполне мог оказаться ядовитым. Наверное, я была похожа на настоящую ведьму, когда Брэн, Отто и Ксавьер примчались в полуподвал мне на выручку. Я стояла на останках своей убитой стазисной капсулы и истерически хохотала, подставив лицо искусственному дождю, а горящие останки Пластина пылали у меня за спиной. Увидев своих героев, я уронила руки и глуповато улыбнулась. Я помешала им спасти меня. Мне было даже немного жаль.

Ксавьер заговорил первым. Осторожно, словно опасаясь, что я наброшусь на него, он спросил:

— Роуз? Ты в порядке?

Я захихикала, но тут же закашлялась, трясясь всем телом. Холодная вода и дым горящего пластика совсем доконали мой измученный стазисным истощением организм.

— Ага, — сказала я им всем. — А что вы тут делаете все вместе? Почему не вызываете полицию? Отто, твоя рука! — Его сломанная рука до сих пор не была приведена в порядок, но висела на самодельной перевязи, в которой я узнала ткань из разорванной кресельной подушки из общежития.

Промокший насквозь Ксавьер выглядел совершенно сломленным и бесконечно старым. Отто подошел ко мне, обнял здоровой рукой за плечи и бережно (очень бережно, поскольку его большой палец касался моей шеи, и я смогла передать ему, как мне больно) повел меня к лифту.

«Со мной все будет в порядке, — сказал он мне. — Бывало гораздо хуже. Мы вызвали полицию, но дедушка Брэна знал, что мы доберемся сюда быстрее них. Он сразу догадался, где все это произойдет, и понял, что Пластин действовал в скрытом режиме. Полиции было бы трудно его отследить».

— Прости, что ты пострадал из-за меня.

Отто послал мне быструю мысль о том, насколько тяжелее ему было бы, если бы он молча отошел в сторону и не вмешался. Я поежилась. Да, это было бы много хуже.

— Прости за то, что я подумала тебе злое.

«Я знаю, зачем ты это сделала», — и в моем мозгу снова возник образ колючей розовой изгороди.

«Ты был прав, — беззвучно сказала я. — Я знаю, кого должна защищать».

Ужас мелькнул в его желтых глазах, когда я подумала о Серафине и Стефано.

«Я сделаю все, что в моих силах», — пообещал Отто.

Брэн ждал нас возле лифта. Я заметила, что вода перестала хлестать.

— Я займусь пожаром, — бросил Брэн, вытаскивая огнетушитель из красного шкафчика на стене.

— Скажи Ксавьеру, что я жду его наверху, — крикнула я ему вслед.

Брэн громко хохотнул на бегу, а Отто затащил меня в лифт и повез ко мне на этаж.

— С тобой точно все будет в порядке? — спросила я, когда мы вошли внутрь. — Что с твоей рукой?

«Пойду к своему врачу. Пенни будет с нетерпением ждать рассказа обо всем случившемся, она обожает приключения».

— Твой врач в лаборатории?

«Где же еще? Кто еще может знать, как я устроен? Меня даже лечить нужно по-другому. А вот тебе срочно необходим доктор. Ты вся красная, как роза».

— Зато живая!

Глаза Отто снова сощурились.

«Где твои родители?» На самом деле он не подумал слово «родители», но смысл был примерно такой.

— Насколько я знаю Патти и Барри, они играют в гольф или занимаются чем-нибудь столь же полезным, — ответила я. — Впрочем, не буду мелочной. Наверное, они на работе.

«Я спрашиваю, потому что полиция непременно вызовет их. Наверное, ты захочешь быть заранее готова к их приходу».

— Да, — кивнула я. Войдя в свою комнату, я сняла с вешалки свежую школьную форму. Из-за обгоревших пальцев переодеться оказалось гораздо сложнее, чем я думала. Руки до сих пор жгло огнем. — Ой! — процедила я, натягивая мягкий хлопок на свою обожженную докрасна кожу. Ныло вывихнутое плечо, пульсировало болью ушибленное колено, глаза до сих пор щипало, мышцы горели, а Брэн здорово расцарапал мне шею, пытаясь стащить с меня ошейник. И в довершение всего, у меня до сих пор не заживал локоть, отбитый о ребра Пластина на Нирване. Попробуйте одеться в таком состоянии! В конце концов я кое-как натянула юбку и блузку, проигнорировав все остальное.

Прихромав в гостиную, я увидела, что Отто уже вытащил аптечку с полки над холодильником. Ловко орудуя одной рукой, он заклеил мне пальцы «Ледопластырем», который обжег меня холодом, но мгновенно притупил боль. Потом Отто заставил меня проглотить обезболивающее и как раз принялся опрыскивать мое опаленное лицо охлаждающим раствором, когда явились Барри и Патти.

— Что ты здесь делаешь? — рявкнул Барри.

— Что ты натворила на этот раз? — спросила Патти.

— Почему нас вызвала полиция?

— И что это такое? — взвизгнула Патти, указывая на Отто, который только глаза закатил.

Я пропустила все их вопросы мимо ушей.

— Вы уволены.

— Что? — Патти и Барри ошеломленно уставились на меня, а Отто издал очень странный, задыхающийся звук. Он смеялся. Это придало мне сил.

— Я сказала, что вы уволены. Убирайтесь из моей квартиры.

Лицо Патти недоверчиво вытянулось.

— Я не знаю, что ты себе вообразила, юная леди, но мы являемся твоими официальными опекунами…

— Нет, не являетесь, — перебила я без всякого раздражения. — Гиллрой нанял вас шпионить за мной. Вы никогда не были моими настоящими опекунами, всем заправлял Гиллрой. Так вот, он умер. И до тех пор пока новый президент не займет его место, вы работаете на меня. А я говорю, что вы уволены. По крайней мере, с этой должности, так что возвращайтесь к себе во Флориду и займитесь тем, чем занимались там до тех пор, пока Реджи не вызвал вас сюда.

Они стали было спорить, но тут Ксавьер, мокрый и элегантный, решительно вошел в квартиру.

— Слушайтесь своего босса, — спокойно посоветовал он. — Если не ее, то меня. Если она больше не нуждается в ваших услугах, значит, так и будет.

Тогда Барри, так и не решивший, на кого из нас смотреть, быстро спросил:

— Я правильно понял, что вы гарантируете нам прежние должности во Флориде?

— Угу, — ответила я.

— Я гарантирую, — сказал Ксавьер.

— В таком случае, у нас нет вопросов, — кивнул Барри и повернулся к жене. — Идем собираться.

И они скрылись в своей спальне.

Ксавьер, качая головой, проводил их взглядом.

— Я подыщу тебе кого-нибудь получше, — пообещал он. А я только молча смотрела на него, пытаясь понять. Он быстро отвернулся и пошел к двери. — Нужно позвонить в полицию, сказать им, что худшее уже позади.

— Я уже все сделал, — откликнулся Брэн, вырастая у него за спиной. — Бегу отключать пожарную сигнализацию.

— Нам нужен врач.

— Вызвал. И маме тоже позвонил, она уже едет.

— Хорошо, — кивнул Ксавьер. — Ну что ж, я пойду ждать.

— Нет, — сказала я ему. — Останься.

Ксавьер посмотрел на меня:

— Думаю, кто-то должен показать им место преступления.

— Брэн сделает это. Или Роузанна, — ответила я. — Нам нужно поговорить.

Ксавьер опустил голову.

Возможно, сейчас не лучшее время, — сказал он.

Я вздохнула.

— Возможно, сейчас единственное время, когда я смогу снова остаться с тобой наедине, — ответила я. — Ты ведь избегаешь меня с самого первого дня.

— Да, ты права. Это так.

Я посмотрела на Отто, который знал всю историю. Он взял меня за руку. «Я уведу Брэна в сад, мы там подождем полицию».

Спасибо, — кивнула я. Дождавшись, когда они оба уйдут, я снова повернулась к Ксавьеру.

Он был весь мокрый, помятый и измученный, словно не спал несколько дней подряд. Я видела, что он меньше всего на свете хочет этого разговора. И тогда я пошла в ванную за полотенцем, чтобы он мог хотя бы вытереть волосы.

В ванной томился Завьер, запертый вместе с миской еды и игрушкой для жевания. Стоило мне открыть дверь, как он вскочил, и я заорала благим матом, почувствовав прикосновение нетерпеливых лап и носа к самым болезненным местам.

— Ой! Сидеть! Фу, Завьер!

Он послушно уселся, улыбаясь во всю пасть, показывая, как рад меня видеть. Схватив чистое полотенце, я разрешила Завьеру проводить меня в гостиную.

— Вот! — крикнула я, бросая полотенце Ксавьеру.

Он поймал его с неожиданной для старика ловкостью и по-военному быстро вытер лицо и волосы.

— Тебе понравился Диззи? — рассеяно спросил он.

Я посмотрела на Завьера.

— Ага, значит, ты отзываешься на Диззи? — спросила я. Завьер на мгновение смутился, а потом заискивающе завилял хвостом. Я потрепала его по светлой голове. — Я назвала его Завьером, — сообщила я, растерянно улыбаясь. — Через «3».

Ксавьер замер.

— Вот как. — Он снова скрылся под полотенцем, но мне показалось, что на этот раз не только для того, чтобы вытереться.

Я смотрела на Ксавьера, пытаясь увидеть в нем мальчика, которого знала всю жизнь. Это было совсем нетрудно. Просто поразительно, как я сразу не заметила. Но ведь до прошлой ночи он и пяти минут не провел рядом со мной. А может быть, я просто не хотела этого видеть… Я снова потрепала собаку.

— Мне нужно спросить тебя кое о чем.

Я знаю, — отозвался Ксавьер голосом, похожим на свинцовую гирю.

Я сделала глубокий вдох.

— Как ты мог бросить меня? Так надолго? — без всякой злобы спросила я.

Ксавьер тяжело вздохнул и медленно опустился в кресло.

— Ты даже не представляешь, как это мучает меня, — глухо ответил он, избегая смотреть мне в глаза. — Я задаю себе этот же вопрос с того самого мгновения, когда Брэн тебя нашел. Как я мог быть настолько слеп? Я… — Он снова вздохнул, а потом с усилием посмотрел на меня. — Я просто не знал.

— Как ты мог не знать?

Ксавьер дернул головой, как всегда делал ребенком, когда ему казалось, что я чего-то не понимаю.

— Роуз. — Он помолчал. — Ведь ты порвала со мной.

Я кивнула, пытаясь понять. Уселась на диван.

— И ты подумал, что… это тебя это больше не касается?

— Нет.

— Прошу тебя, Ксавьер, я ведь просто пытаюсь понять. Тут всего два варианта. Или ты сбросил с себя всякую ответственность за меня, или решил, что я заслужила смерть. Но я не могу в это поверить. Хотя… — Я не думала, что мне будет так трудно вытащить следующие слова из сплошной боли. — Хотя ты устранился даже после того, как я вернулась.

— Нет, черт… — Он помолчал, пытаясь подобрать нужное слово. — У меня нет никакого оправдания! Ты понимаешь, сколько прошло времени? Я оглядываюсь назад на пятьдесят, шестьдесят лет своей жизни, на каждое прожитое мгновение, и пытаюсь понять, как я мог это допустить, но не нахожу никакого прощения этому… пренебрежению. Как же я мог открыться тебе?

Как я мог… терзать тебя этой правдой? Лучше было позволить тебе думать, что я умер вместе со всеми остальными.

Я посмотрела на него. Нет, это был не мой Ксавьер. Глаза моего Ксавьера всегда смеялись. Мой взгляд упал на альбом, который я бросила в гостиной, схватив свежий для поездки с Реджи. Он так и валялся на кофейном столике. Я знала, что там осталась по крайней мере одна чистая страница. Схватив альбом, я нашла чистый лист.

— Ты когда-нибудь пытался меня найти? — спросила я, вытаскивая угольный карандаш из спиральки блокнота.

— Да, — неожиданно для меня ответил Ксавьер. — Хотя не слишком усердно.

— Расскажи мне, — попросила я. Усевшись поудобнее, я впилась в него глазами, начав набрасывать очередной портрет.

— Сначала я даже не понял, что произошло, — начал Ксавьер. — После того как ты порвала со мной, я несколько раз видел тебя в коридорах, но ты убегала от меня. Несколько раз ты пропадала, и я начинал волноваться. Но ты каждый раз возвращалась и продолжала избегать меня. И я в конце концов поверил в то, что ты не хочешь быть со мной. Поэтому когда ты вдруг исчезла надолго, я был рад. Я не хотел больше тебя видеть, это было… Понимаешь, в том возрасте это слишком много значит. Мне было невыносимо видеть тебя и знать, что все кончено.

Я жалобно улыбнулась. Ведь я так и осталась в этом возрасте.

— Но потом… прошел год. Оса исчезла, и я начал думать, что может быть… Может быть, твои родители заставили тебя порвать со мной? А когда выяснилось, что ты так и не сумела стать идеальной дочкой, которую из тебя делали, они просто отправили тебя в стазис, чтобы избавиться навсегда? Вначале это было всего лишь подозрение. Но оно не давало мне покоя, оно грызло меня изнутри до тех пор, пока мне не пришло время поступать в колледж.

Я несколькими штрихами набросала морщинистые руки Ксавьера, которые постоянно шевелились, подчеркивая его слова.

— Ты понимаешь, я должен был уехать. Но кроме меня никто не знал, где ты можешь быть. Поэтому я дождался, когда твои родители отправятся на один из благотворительных концертов, организованных твоей матерью, и забрался в вашу квартиру.

Я живо представила, как он роется в центральном компьютере Юникорна, взламывая коды от замков, чтобы проникнуть в мой дом.

— Я не знал, будешь ты рада меня видеть или нет. Мне было восемнадцать, и я был уже зачислен в Принстон. Неважно, что ты обо мне думала, но год в стазисе без всякой серьезной на то причины — это было уже настоящее безумие. Я уже тогда решил, что это нужно запретить в будущем.

Он вздохнул.

— Я думал, что предложу тебе выбор. Хорошо, не хочешь быть со мной — не надо, но только… выбирайся отсюда. Никакого больше стазиса, никаких дурацких платьиц в стиле «любимая кукла мамочки», никаких «да, папочка, конечно, папочка». Просто будь собой. Будь Роуз.

Ноющие ожоги, оставшиеся у меня после нападения Пластина, красноречиво говорили о том, что было бы с нами, если бы план Ксавьера увенчался успехом. В Принстоне нас поймал бы Пластин — новенький, свеженький, не ослабленный шестидесятидвухлетним простоем. Запрограммированный убить любого, кто встанет у него на пути…

Эта мысль повлекла за собой другую. Если бы перед погружением в стазис мне предложили выбор — отказаться от своей любви или позволить Ксавьеру умереть, то не нужно гадать, что бы я выбрала. Ради Ксавьера я бы с радостью пожертвовала шестьюдесятью двумя годами своей жизни. Выходит, судьба с самого начала была против нас, несмотря на всю мою любовь.

Ксавьер тяжело вздохнул.

— Конечно, если бы ты только захотела, то мы были бы вместе. Ты и я. Как всегда. Я тосковал по тебе.

Я закрыла глаза. Впервые после выхода из стазиса у меня в груди что-то шевельнулось. Это был не нервный трепет и не головокружительные надежды, а крошечная искорка настоящего счастья.

Я пробрался в твою гардеробную, но капсулы там не было, — продолжал Ксавьер. — Твоя комната осталась прежней, все твои вещи были на месте, только тебя не было. Я стоял там, как дурак, не зная, что делать дальше. А потом выяснилось, что я переоценил свои хакерские способности. Включилась охранная сигнализация, и в дом ворвалась полиция. Меня арестовали, посадили в камеру на ночь и попытались связаться с твоими родителями, чтобы выдвинуть против меня обвинения во взломе и незаконном проникновении в чужое жилище. — Ксавьер снова вздохнул. — Но время работало против полицейских.

Еще до рассвета следующего дня все в полицейском участке были мертвы.

— Нет, — прошептала я, в ужасе поднимая глаза от альбома.

Ксавьер бесстрастно кивнул.

— Наверное, я выбрал неправильное время… С другой стороны, если бы я сумел вытащить тебя из стазиса раньше, ты тоже могла бы заболеть. В тот день чума обрушилась на Юнирайон. — Он помолчал, переводя дыхание. — Я был в участке, в одиночке. Обвинения мне так никто и не предъявил. Я сидел и ждал и вдруг увидел через решетки, как люди начали обливаться потом, кашлять, хвататься за грудь… А потом начались крики. Они кричали, кричали… — Он потряс головой. — Я забился в угол, я хотел спрятаться от смерти. Я… я испугался. И еще я был счастлив, что не нашел тебя. С улицы доносились крики, вой сирен «скорой помощи». Потом все вдруг стихло, и я понял, что тишина может быть страшнее воплей. — Теперь у него дрожала не только рука, а все тело. — Два дня я просидел один, без еды и воды. А потом тоже заболел.

— Нет!

Он сжал губы, без слов давая мне понять, что все обошлось.

— Нас поразила не легочная, а септическая разновидность чумы. Я был изолирован от всего населения и ни к кому не прикасался, поскольку сидел в одиночке, поэтому заболел только тогда, когда болезнь попала в воздух. В самом конце, когда трупы начали разлагаться. Я принял болезнь почти как избавление. Я не хотел больше жить. Но как раз в это время охрана Юнирайона, одетая в противочумные костюмы, выломала двери, заваленные штабелями трупов, и вколола мне антибиотики в вену.

Ксавьер помолчал.

— Мои родители были мертвы. Принстон превратился в город-призрак. Марк и Жаклин исчезли, как я потом выяснил, они улетели в одну из отдаленных космических колоний. Просто чудо, как они не притащили туда чуму. Меня призвали на гражданскую службу, и следующие пять лет я занимался лечением жертв чумы, усмирением чумных бунтов и распределением помощи. — Он поднял глаза на меня. — Не могу сказать, что я не думал о тебе, это не так. Ты всегда была в моих мыслях. Ты так долго была частью моей жизни, что навсегда оставила отпечаток у меня в душе. Но кругом меня бушевала смерть. Я знал, что ты можешь быть только в двух местах — в безопасности своей стазисной капсулы или в могиле. В любом случае, я ничего не мог для тебя сделать.

Я заштриховала его глаза густой тенью. Теперь я видела в них весь пережитый ужас. Видела резкие морщины, которые страдания оставили на его лице.

— Закончив гражданскую службу, я подал заявление на поступление в ЮниКорп. Обычное университетское образование было в то время невозможным. Служба в гражданских войсках давала мне определенные преимущества. Честно сказать, я был удивлен, что меня приняли без вопросов, но мое имя было известно в ЮниКорп. Мои родители работали на Марка, твои отец и мать помнили меня. Кроме того, они так никогда и не узнали, что я когда-то вломился к ним в дом! — Он снова перевел дыхание. — Я поступил в ЮниКорп с одной целью, Я хотел получить доступ к твоим родителям и узнать у них о тебе.

Это поразило меня. Я подняла глаза от рисунка.

— Правда?

Ксавьер долго мола смотрел на меня.

— Я никогда не забывал тебя, Роуз. И не мог забыть. Как часто я хотел иметь возможность это сделать! Ты снилась мне. Сны о тебе приходили сами по себе, без предупреждения, мне не нужно было даже специально думать о тебе, ты являлась сама. И каждый раз, когда это случалось, я тратил весь сон на то, чтобы попытаться рассказать тебе, как же сильно я по тебе скучаю. А потом я просыпался и целое утро колотил себя по голове, приговаривая: «Чокнутый придурок!» Порой мне казалось, что я создан по твоей мерке. Ты была моим эталоном мер и весов. Каждого человека, с которым я заговаривал, каждого нового друга, каждую женщину, обратившую на меня внимание, я проверял памятью о тебе.

Мне хотелось улыбаться и плакать одновременно. Это была настоящая трагедия. Я снова взялась за свой рисунок.

— Как только я наконец смог оказаться наедине с твоими родителями, я сразу спросил их о тебе. Они страшно рассердились, твой отец чуть не ударил меня. «Не надо ворошить прошлое! — сказал он мне. — Мертвых назад не воротишь». И я ему поверил. — Голос Ксавьера превратился в едва различимый шепот. — Как последний дурак. — Он покачал головой. — Мне было двадцать четыре. Я не должен был опускать руки! — с ненавистью прошептал он.

Двадцать четыре. Он был бы всего на восемь лет старше меня! Я вся сжалась от этой мысли.

Ксавьер сел ровнее.

— Я знаю, что после этого они хотели меня уволить, но по окончании Темных времен здоровые молодые люди с мозгами были на вес золота. Твои родители не могли позволить себе разбрасываться кадрами. Поэтому я остался. Работать на дьявола. Я сам собирался уйти, но как раз в это время стало известно о катастрофе Глобальной продовольственной инициативы. И я оказался поражен, наряду с миллионами других людей. Никаких детей. Никогда. По крайней мере, так я тогда думал, ведь в то время средства спасения еще не были изобретены. И еще, я слишком сильно ненавидел твоих родителей. Я знал, что в ЮниКорп сосредоточена огромная власть. Поэтому я решил остаться, чтобы попытаться сорвать хотя бы самые страшные их замыслы. Поначалу я просто саботировал работу компании, стараясь привести ЮниКорп к разорению, но потом понял, что если буду действовать более осторожно, то смогу использовать огромные возможности корпорации на благо. Это оказался очень медленный процесс, и я действовал очень осторожно. Я не стремился к власти, моя задача заключалась в том, чтобы обезвредить власть таких людей, как твой отец и Реджи. Вот и все.

— Но ты же понимаешь, что теперь сам стал президентом, — сказала я.

— Да, к сожалению. Ничего, я попытаюсь от этого уклониться. Честно говоря, у меня в руках гораздо больше власти, когда я нахожусь в тени.

— Предложи кандидатуру отца Брэна, — посоветовала я. — Передай ему пост. Он хороший человек и любит свою работу. Ведь ты… — Я на миг задумалась, подыскивая синоним слову «старый». — … скоро уйдешь на пенсию, так что совет директоров поймет.

— Это мысль, — кивнул Ксавьер. — Ты права, он вполне справится. У Рози хороший вкус.

— Она мне нравится, — сказала я.

— Ты ей тоже, — ответил Ксавьер. — Она мне говорила.

— Почему вы назвали дочь Роузанной?

— Сестра Хелен не выжила. Ее звали Анна. Мы соединили ваши имена вместе.

— Она знала обо мне?

— Конечно. Мы любили друг друга, и у нас не было секретов.

Я почувствовала ревность, но вместе с тем любопытство.

— Какая она была?

— Как ты. Чуткая. Преданная. Добрая. Артистичная. Я же говорил, ты всегда была моим эталоном. Она была немного тверже тебя, но пережившие Темные времена другими не бывали. Хелен работала дизайнером в графическом отделе. Она придумала для себя особую игру, заключавшуюся в том, чтобы заставить меня улыбаться каждый раз, когда я вижу ее. Просто удивительно, как ей удалось разглядеть во мне что-то человеческое. Она победила мою мрачность. И прошла через все, чтобы подарить нам Тэда и Рози.

— Я так рада, что ты был женат. Значит, у тебя все-таки была жизнь. Я хотела этого для тебя. Ты скучаешь по своей жене?

— Честно говоря, не очень. Это не значит, что я не хочу, чтобы она была здесь, рядом со мной.

Очень хочу. Но я чувствую, что часть ее до сих пор здесь, — Ксавьер обвел рукой гостиную. — Ее душа, я думаю. Она ждет меня. — Он смущенно пожал плечами. — Впрочем, что я могу знать. Ведь я точно так же думал и о тебе.

— Так и было, — сказала я. — Я передала свою душу тебе на хранение, вместе с наградой «Молодой мастер».

— Я до сих пор храню ее, — прошептал Ксавьер.

— Как и мою душу. Я отдала ее тебе с последним поцелуем.

— Забери ее, — сказал Ксавьер. — Пожалуйста.

— Оставь ее себе, — со смехом попросила я. — Я вырастила себе новую.

Я посмотрела на высокие напольные часы, стоявшие возле стены. Скоро приедет «скорая». Отто. Ничего, он их задержит. Это было правильно. Ксавьер немного расслабился, но я еще не закончила свой допрос.

— Почему ты не рассказал мне, кто ты?

Он покачал головой.

— Как я мог? Ведь я действительно не подозревал, что все это время ты была здесь. Когда мой внук совершенно неожиданно позвонил мне и сказал, что нашел в подвале Розалинду Саманту Фитцрой, для меня весь мир перевернулся. — Он потер висок, словно у него разболелась голова. — Все эти годы разом обрушились на меня. Я словно раскололся пополам. Мне открылось, что я не смог прожить предназначенную мне жизнь, а прожил чужую, укравшую у меня все эти годы. Вот он я — отец, дед, бизнесмен. И вдруг, откуда ни возьмись, выскочил этот сердитый, несчастный шестнадцатилетний мальчик, который днем и ночью орал на меня: «Все это время она была здесь, прямо у тебя под ногами! Как же ты мог не найти и не разбудить ее?» Он во всем винит меня.

Ксавьер вздохнул и закрыл глаза.

— Ты была такая жалкая, кожа да кости. И такая мучительно молодая.

Я задумалась над его словами. У него была жена. Он вырастил двоих детей. Его внук был моим ровесником. Должно быть, я кажусь ему совсем ребенком. Какая горькая ирония! Ведь я кода-то учила его ходить!

— Я думал сказать тебе, в самом начале, когда ты была в больнице. Но когда ты не узнала меня, я подумал… может, оно и к лучшему? Разве ты сможешь не винить меня в том, что я бросил тебя там? Ведь я был единственным, кто знал…

Мой рисунок был закончен. Это был он. Измученный, внутренне сломленный старик с разбитым сердцем в глазах. Я всегда понимала вещи лучше, когда рисовала. Улыбка Ксавьера умерла в Темные времена. Мне предстояло воскресить ее, вытащить из стазиса и вернуть на место. Я встала.

Ксавьер с любопытством посмотрел на меня своими выцветшими зелеными глазами. Я улыбнулась до ушей.

— Ты стал такой высокий!

Он растерянно уставился на меня.

— Что, прости?

— Я всегда так говорю, — ответила я. — Это традиция.

Ксавьер с глубоким вздохом опустил глаза.

— На этот раз я сомневаюсь, что это правда. Возраст сгибает.

— Как и чувство вины, — кивнула я и положила руку ему на плечо. — Ты ни в чем не виноват. И я тоже. Просто так случилось.

Он поднял руку, на мгновение накрыл ею мою, потом снова уронил.

— Я скучал по тебе, — прошептал он.

И тогда наконец из глаз у меня брызнули слезы.

— Я скучала по тебе, — пробормотала я. — Я скучала по всему, чего не было.

Какое-то время мы молчали. Я опустилась на колени и положила голову на подлокотник его кресла.

— Ну что ж, — сказала я. — Зато теперь ты сможешь снова вернуться в свою квартиру.

— Нет, — покачал головой Ксавьер. — Она твоя.

Я тоже затрясла головой.

— Я и не говорю, что собираюсь отсюда уезжать.

— Что это значит?

Я расправила плечи и посмотрела в его угасшее лицо.

— Это значит, что я наконец-то научилась принимать решения самостоятельно. Я больше никогда не буду покорно кивать и позволять другим навязывать мне свою волю. Я знаю, чего я хочу, и я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты стал моим опекуном.

Ксавьер твердо покачал своей седой головой.

— Я не могу, Роуз. Это будет неправильно.

— Кто это говорит? Ксавьер, разве мы с тобой когда-нибудь делали что-нибудь неправильно? Я не дура, — добавила я, заранее отметая все, что он собирался мне сказать. — Я прекрасно знаю, что может, а чего не может быть между нами. Мы многое потеряли. Мы навсегда утратили ослепительное и всепоглощающее чудо первой любви. И это несправедливо. — Я не могла полностью скрыть бурлившие в голосе слезы, но очень старалась. Мне нужно было заставить его понять. — Это никогда не было справедливо. И я всегда буду оплакивать это, как и ты. Мои родители украли тебя у меня точно так же, как они крали мою жизнь. Но у нас было не только это. Мы все-таки были вместе. У нас с тобой было нечто гораздо более настоящее, такое, что не может убить ни время, ни разница в возрасте. Я знаю тебя, Ксавьер! Мы всегда были вместе. Сначала ты был моим младшим братом, потом стал лучшим другом. Чтобы затем превратиться в нечто гораздо большее. Так почему же мы не можем продолжить? Стать друг для друга чем-то еще? Я совсем одна. Ты нужен мне сейчас. Мне нужна моя семья. — Черт побери, я все-таки заплакала.

И тогда его слабые руки обвились вокруг меня.

— Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш. Все, все. — Он поцеловал меня в лоб с той же нежностью, с которой я целовала его, когда он был маленьким.

Я отстранилась и посмотрела на него.

— Ксавьер, ведь ты с самого начала сделал все, чтобы я почувствовала себя любимой! Моя студия, мое школьное расписание, Бегун Пустыни! — я глупо улыбнулась. — Призма. И я знаю, это ты гладил меня по волосам здесь, в этой самой комнате, после того, как Пластин напал на меня в подвале.

Он опустил глаза, и я поняла, что не ошиблась.

— Я знаю, ты сам хочешь быть со мной. Хочешь стать моей семьей. Единственное, что тебя останавливает, это мнение людей, которые сочтут это неправильным. Да гори они! Они не знают, что мы значим друг для друга. Я понимаю, тебе страшно думать о том, кем мы когда-то были друг для друга, как меня в шестнадцать лет привела бы в ужас мысль, что ты снова стал трехлетним. Но это все ушло. Та девочка умерла. Теперь есть я. — Не выдержав, я опустила глаза, набираясь сил от всех своих внутренних колючих шипов. — Неужели ты правда готов лишить меня единственной любви, которую я знала в жизни?

Ксавьер долго смотрел на меня, потом нахмурился.

— Вы с Брэном…? — спросил он.

Я рассмеялась, забыв о слезах, с которыми только что боролась. И непременно покраснела бы до ушей, если бы и так не была красной от ожогов.

— Не знаю. Может, когда-нибудь. Но сейчас я привожу его в ужас.

— Как и меня, — сказал Ксавьер. — Я слишком привык видеть тебя пассивной и послушной.

— И что это дало мне? — спросила я, пожимая плечами. — Ничего хорошего. Ну что, у меня будет семья или мне придется тебя уволить?

Ксавьер рассмеялся.

— Я серьезно, — пригрозила я. — Теперь, когда я тебя нашла, я никуда тебя не отпущу.

Он поднял на меня глаза.

— Я думал, это будет моя реплика.

Я вскочила и обняла его. От него пахло старостью и одеколоном, который запомнился мне в его кабинете, и ничто в нем не напоминало моего Ксавьера. Но я любила его так же сильно, как когда-то. Брат. Лучший друг. Дедушка. Какая разница? Он был моим Ксавьером.

Загрузка...