Долгий, долгий сон

Глава 19

Сотовый мистера Гиллроя зазвонил как раз в тот момент, когда мы вошли в номер. — Реджи, — сказал он, подключившись.

— Мистер Гиллрой, я подумала, вы захотите узнать об этом, — произнес голос, в котором я узнала его секретаршу. Гиллрой целый день разговаривал с ней по дороге. — Они определили местонахождение Пластина. Я сбросила отчет вам в ноутскрин.

— Великолепно! — воскликнул Гиллрой, включая свой экран.

Я заглянула ему через плечо. Голографическая запись, выглядевшая слегка искривленной на плоском экране, изображала моего блестящего Пластина скачущим посреди дороги. Пока лимо-ялики за его спиной метались между магнитными полосами тротуаров, как шайбы в аэрохоккее, Пластин оторвал дверь уже изрядно покореженного ялика и уехал. На следующем снимке, сделанном под другим углом, было видно, как владелец ялика падает на дорогу, катится и застывает, а стайка глиссеров спокойно проплывает над его головой.

Затем картинка сменилась. Я не слышала голоса корреспондента, но поняла, что он расспрашивает о подробностях произошедшего мужчину с расцарапанной щекой, который только что выпал из похищенного глиссера.

Снова включилась секретарша Гиллроя.

— Полицейские говорят, что Пластина трудно отследить, поскольку он вывел из строя спутниковую антенну на ялике, однако они обещают поймать его в течение часа.

— Спасибо, Стелла. Держите нас в курсе. — Гиллрой снова повернулся ко мне. — Ну, видела? Я же говорил, что все будет в порядке!

Я перевела дыхание. По крайней мере, теперь я могла быть уверена, что этот монстр мне не привиделся. Он все время таинственно исчезал, появляясь из ниоткуда и снова скрывался в неизвестном направлении, иными словами, вел себя не как труп, а скорее как призрак. Гиллрой дотронулся до экрана, чтобы узнать время.

— Здесь есть великолепный открытый ресторан, прямо у основания рога нашего единорога, — сказал он. — Не хочешь составить мне компанию?

Я помотала головой.

— Я не могу есть.

Тогда располагайся здесь. Эта часть этажа полностью в нашем распоряжении. Твоя комната дальше по коридору, моя — сразу за дверью. Можешь включать музыку или головизор на полную мощность, здесь все помещения звуконепроницаемые. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся, заказывай обслуживание в номер. У тебя есть номер моего сотового?

Я кивнула, и Гиллрой оставил меня в покое.

Мне было неуютно в этой большой комнате. В прошлой жизни я часто бывала в таких местах, обычно во время благотворительных балов, вместе с мамой. Наверное, именно поэтому мне было сейчас так не по себе — на этих балах я все время находилась на виду, причем больше в роли реквизита, чем живого человека. Если Гиллрой напоминал мне золотую статую, то эта комната была похожа на коробку с драгоценностями. Отличный футляр для золотой статуи. Я вздохнула и поплелась на поиски ванной.

Поскольку вчера горячая ванна сотворила со мной чудо, я наполнила очередной гигантский резервуар и погрузилась в очищенную и обогащенную воду. Все это казалось фальшивкой, примерно такой же, как рисовать в ноутскрине вместо того, чтобы работать красками по холсту. После ванны я переоделась в новую школьную форму и вышла, бросив свои вещи и сумку на полу.

Вернувшись в главную гостиную наших апартаментов, я машинально поискала глазами свой ноутскрин. Было уже около десяти, я боялась, что Отто будет волноваться. И тут я вспомнила, что не взяла ноутскрин с собой! Наверное, можно было бы воспользоваться экраном Гиллроя, но он забрал его с собой, да и я в любом случае не стала бы рыться в чужом ноусткрине без разрешения хозяина. Это было бы слишком, даже ради разговора с Отто. По крайней мере, сегодня. Интересно, секретарша уже перезвонила Гиллрою, чтобы сообщить о поимке Пластина? Может быть, завтра я уже смогу вернуться домой? Мне очень хотелось поговорить с Отто. Наверное, это место показалось бы ему забавным. ЮниКорп заигралась в бога — создает рукотворные острова и рукотворных людей.

Я подумала было включить стоящий в углу головизор, но расхотела. Посмотрела на часы. Несмотря на роскошь и обилие позолоты, комната была довольно удобной. Прихватив с собой альбом, я уселась в шезлонг и вскоре поняла, что засыпаю. С чувством облегчения я погрузилась в сон, убаюканная доносившимся снаружи шумом прибоя.

Неожиданно мой сон был прерван. Мистер Гиллрой шумно ворвался в комнату:

— Розалинда! Молодец, что не спишь!

Я сонно захлопала глазами. Снаружи стояла тьма, в которой была разлита та особенная мягкость, которая появляется в воздухе вскоре после полуночи.

Гиллрой сменил строгий синий костюм на желтовато-коричневый, который, судя по всему, полностью соответствовал его представлению о повседневной одежде. Несколько мгновений он смотрел на темный внутренний двор, потом закрыл стеклянную дверь, отсекая шум искусственного прибоя. Постояв немного, Гиллрой направился к бару и налил себе выпить.

— Я боялся, что ты уже легла!

— Я уснула прямо здесь, — промямлила я, соображая, как бы повежливее сказать ему, что теперь мне в самом деле пора отправиться в свою комнату.

— Отлично, отлично, — пробормотал Гиллрой, пропуская мои слова мимо ушей. Он повернулся, держа в одной руке стакан, и придвинул золотистое кресло к моему шезлонгу. Потом тяжело опустился на обитое золотой тканью сиденье. В своем коричневом костюме, со стаканом янтарного напитка в руке, он восседал в золотом кресле, как статуя египетского фараона, обозревающего свои владения. Даже лед в его стакане блестел, словно бриллианты.

— Ну вот, — сказал он. — Такие дела, Розалинда. Я тут подумал кое о чем. Ты представить себе не можешь, какой преподнесла нам сюрприз, присоединившись к нашей маленькой семье ЮниКорп. Воссоединившись с нами, так сказать. Когда я впервые тебя увидел, мне показалось, что я тебя знаю. Думал, раскусил тебя. А теперь понял — ничего подобного! Я просто заранее составил в голове некий образ. Но ты не слишком похожа на своих родителей, так ведь?

Я села чуть ровнее и вцепилась в свой альбом.

— Я не знаю.

Зато я знаю! — улыбнулся Гиллрой. — Ведь, как ни крути, я управляю их компанией! Почти наследник, так сказать. Фотографии твоих родителей до сих пор висят повсюду. Ты же знаешь, Джеки была помешана на благотворительности. Балы и все такое, ну, ты понимаешь.

— Да, я знаю, — ответила я, поражаясь тому, что он назвал мою маму Джеки. — Мы специально покупали одинаковые платья, и мама постоянно вывозила меня на благотворительные концерты, балы, ужины и даже состязания по покеру.

— Наверное, это было шикарно, — хмыкнул Гиллрой. — Должно быть, вы привлекали всеобщее внимание — две очаровательные женщины, входящие в зал как хозяйки мира. — Обычно мои платья были гораздо более скромными, чем у мамы, однако я не стала говорить этого Гиллрою. — Да уж! Твоя мать в молодости была исключительно привлекательной женщиной. Можешь мне поверить, я видел фотографии. Кстати, ты очень на нее похожа.

Я сглотнула. Мне стало совсем не по себе.

— Спасибо, — шепотом выдавила я.

— На месте Марка я бы тоже попытался заполучить такую женщину. Неудивительно, что она положила глаз на твоего отца, верно? Шутка ли — самый могущественный человек во всем мире!

— Я ничего не знаю об этом, — сказала я.

— Да нет, брось, — сказал Гиллрой, подаваясь всем телом вперед, как будто собирался сообщить мне какой-то секрет. — Плевать на то, что твердят все вокруг. Плевать на избранные власти, на мировых лидеров и религиозных деятелей! Нет слов, все они совсем неплохие ребята и все такое, но власть… настоящая власть есть только у таких людей, как мы с тобой.

Мне совсем не польстило, что он включил меня в этот список.

— Твой отец знал, что делает, — продолжал Гиллрой, снова откидываясь на спинку кресла. Он отхлебнул глоток из своего стакана. — Ты только подумай об этом! Многоуровневая компания — если какой-то сектор загнется, остальные компенсируют потери. Нет, они, конечно, создали «Нео-фьюжн», но при этом запустили свои щупальца повсюду! Ты посмотри, какое наследство они оставили после себя — тут тебе и компания, и колонии, и Юнирайон, и твоя школа!

Похоже, эта мысль нарушила прежнюю цепь его рассуждений. Гиллрой сделал еще один глоток и повернулся ко мне.

— Слушай, скажи-ка мне… Вот эта школа. Когда я зачислил тебя в Юнишколу, то исходил из того, что ты должна вращаться среди лучших из лучших, и как это получилось?

Лучших из лучших?

— Ммм… Хорошо, я думаю.

— Я тут проглядел твой табель успеваемости, — небрежно сказал Гиллрой, и я вытаращила глаза. Мой табель успеваемости попал к нему в руки? Но ведь даже я ни разу в глаза не видела его! Значит, у Гиллроя есть доступ к школьным данным. Но если так, то, может быть, он способен с той же легкостью просматривать и бумаги доктора Биджа? Она заверила меня, что все ее записи строго конфиденциальны, но ведь и школьные табели, по идее, должны касаться только меня и моих приемных родителей. То есть Патти и Барри, так получается?

Но у меня не было времени особо переживать по этому поводу, потому что Гиллрой еще не все сказал:

— Прямо тебе скажу, не впечатлен. Даже не знаю, где найти для тебя место получше, — он задумчиво уставился на меня. — Ты никогда не думала насчет пансиона?

— Н-но ведь Юнишкола тоже пансион, — в страхе пролепетала я. Неужели он хочет отослать меня в какую-то закрытую школу? Отнять у меня Брэна, Завьера и мою студию? Я никогда не училась в закрытой школе, но несколько раз спрашивала родителей о том, что это такое, и они рассказывали мне леденящие кровь истории об этих ужасных заведениях, в которых учителя безжалостно секут и морят голодом учеников, а старшие воспитанники сексуально домогаются младших. И о том, что детей из богатых семей похищают из таких школ и требуют с родителей выкуп.

Ни в одном пансионе обо мне не могли бы позаботиться лучше, чем это делали мама с папой! Неужели теперь, когда мои родители умерли, Гиллрой собирается отправить меня в преисподнюю пансиона?

— Ну что ж, возможно, — проговорил он, задумчиво глядя на свой стакан. Там уже не осталось ничего, кроме льда. Гиллрой встал и направился к бару, чтобы налить себе новую порцию. — Впрочем, сейчас еще слишком рано думать об этом, — бросил он. — Ты ведь и живешь-то у нас сколько? Месяца два, не больше?

Он не отошлет меня в пансион. Я исправлю свои отметки. Я буду учиться лучше…

Гиллрой снова плюхнулся в свое кресло, и я нервно сглотнула.

— Знаешь, Розалинда, когда я был маленьким, родители частенько спрашивали меня о моих мечтах и устремлениях.

Я напряглась. К чему он клонит?

— У тебя есть мечты и устремления?

— Это… — Я не знала, какого ответа он от меня ждал. Прямо сейчас моей самой большой мечтой было проспать хотя бы одну ночь без кошмаров. А самым заветным желанием — избавиться от боевого живого трупа, запрограммированного на мое уничтожение. Еще у меня было сильное устремление закончить этот ужасный разговор, но я не представляла, как это сделать. — Раньше были, — вывернулась я. — Но с тех пор мир сильно изменился.

— Именно! — крякнул Гиллрой, салютуя мне своим стаканом. — Еще как изменился! — Он задумчиво уставился на стакан, вдруг сообразив, что это не самый лучший тост. — Я искренне сожалею о твоих родителях, детка, — сказал Гиллрой, опуская стакан. Я уже открыла рот, чтобы поблагодарить его за участие, но он снова заговорил: — Но жизнь продолжается. Разве сейчас тебе не веселее?

Я ошарашенно уставилась на него. Веселее? Весь мой мир погиб, а я должна веселиться?

— Знаешь, когда я был мальчишкой, то с радостью отдал бы левую руку за то, чтобы родители не следили за каждым моим шагом. Чтобы делать все, что мне хочется. Но нет, родители глаз с меня не спускали! У меня даже не было братьев или сестер, которые могли бы оттянуть на себя часть внимания. У тебя есть братья и сестры?

Глупый вопрос. Даже если бы они у меня когда-то были, то он прекрасно знает, что сейчас у меня никого нет!

— Нет, — прошептала я.

— У меня тоже. Я был единственным ребенком, как и мой сын. Ты знаешь, что у меня единственный сын? Хэнк. А я всегда хотел иметь дочку, — поделился он.

Я не поняла, означает ли это, что он не хотел иметь сына. Гиллрой отпил глоток из стакана и, склонив голову, внимательно посмотрел на меня.

— Хэнк сейчас в колледже. Хочу познакомить тебя с моим парнишкой. Он приедет домой на каникулы. Устроим вечеринку, чтобы вы могли пообщаться друг с другом. — Он хохотнул. — Кто знает, что из этого выйдет!

Я содрогнулась. Он планировал сосватать меня, женить своего сына на моем наследстве, как в Средние века! Мерзость.

Гиллрой встал и снова направился к бару. Я и не заметила, как он осушил второй стакан. Сколько же он выпил? Этот стакан будет уже третьим, но было очевидно, что Гиллрой успел заправиться перед тем, как разбудил меня. Он бросил лед в пустой стакан и щедро плеснул туда спиртного.

— Не хочешь? — спросил он, протягивая мне стакан.

— Нет.

Гиллрой пожал плечами и перелил отвергнутую мною порцию в свой стакан.

— Кстати, раз уж мы заговорили о твоих родителях, — начал он. Некстати. Мы о них не говорили. — Знаешь, в конце твой отец полностью облажался. Просто не справился. Может, оно и к лучшему, что все так случилось. Продолжи он в том же духе, от компании остались бы рожки да ножки. Хорошо еще, что он ушел не один! Они оба устранились от дел, оставив компанию в хороших руках! — Гиллрой, не трогаясь с места, помахал стаканом, а я почувствовала себя в западне. Но не успела я придумать благовидного предлога, чтобы попрощаться, как Гиллрой сказал: — Темные времена, так сказать. Наверное, это был лучший выход для всех, и для тебя тоже — если смотреть объективно.

Это было настолько чудовищно, что я вдруг почувствовала слабость. Кровь отлила у меня от лица. Я не могла отвести глаз от Гиллроя. Как он мог сказать такое? Как он мог сказать, что гибель половины населения планеты была лучшим выходом для всех? Что хорошего в том, чтобы умереть? Не говоря уже о том, что оказаться забытой в стазисе на шестьдесят лет было вовсе не лучшим выходом лично для меня!

— Я всегда так считал, — продолжал Гиллрой, словно услышав мой безмолвный ужас и решив отстоять свою точку зрения. Сделав большой глоток, он направился к своему креслу. По дороге он едва не споткнулся, наступив на ковер, но сумел устоять на ногах и тяжело рухнул в кресло, обитое золотым жатым бархатом. — И все-таки, как подумаешь о том, что твой отец пытался сделать, прямо диву даешься! Сумел удержать компанию. Ты же представляешь, сколько народу перемерло. Во время Темных времен у нас умерло столько сотрудников, что нам даже не пришлось проводить много сокращений. Не то что в других местах! Нет, ты не подумай, у нас тоже были свои Темные времена. Черт побери, я же тебе говорил — у этой компании были свои взлеты и падения. То и дело приходилось терять кучи денег. Скажем, десять лет назад мы понесли убытки на фондовой бирже, пришлось уволить кучу народу. Потеряли много хороших работников. Да что там, я сам так заработался, что потерял собственную жену!

Я не хотела этого слышать. Не хотела этого слышать.

— Хорошо еще, что нашел понимающую душу в компании, она очень меня поддержала, — упрямо продолжал Гиллрой. — Она у меня тоже отличная работница, ты понимаешь, о чем я? С ней я снова чувствую себя молодым.

А вот этих откровений я не просила, не желала их выслушивать и хотела бы поскорее забыть. Что мне делать с этими признаниями? Это меня не касалось!

— Чувствую себя почти таким же молодым, как ты, — продолжал Гиллрой, и я снова покраснела до ушей. — Надо бы нам познакомить тебя с кем-нибудь! Что там у тебя с этим парнишкой Сабахов? Как его зовут?

Я не хотела открывать рот, но боялась, что если не отвечу ему, разговор пойдет еще хуже.

— Брэн, — прошептала я.

— Да, точно! Брэн. Хороший парнишка, Брэн. Я пару раз обыгрывал его в теннис.

Я подозревала, что он соврал. Или это случилось, когда Брэну было лет восемь.

— Его родители — хорошие сотрудники. Мне нравится Сабах, у него есть чувство собственного достоинства. Но ты же понимаешь, противоположности притягиваются, потому-то он и женился на Рози. — Я не поняла, на что он намекал. Какие такие противоположности были у Роузанны и мистера Сабаха? — Да-да, противоположности притягиваются, и ничего с этим не поделаешь. Я всегда говорю — проверяй, с кем общаешься, в таком деле береженого Бог бережет. И мне не нравится, что Брэндан валандается с этим выродком с Европы.

Нет. Нет, пожалуйста, не надо приплетать сюда Отто!

— Просто не понимаю, — рявкнул Гиллрой. Он уже начал слегка проглатывать звуки. — Все твердят, что у этого парня светлая голова, трясут у меня перед носом его стипендией, тестами и всем прочим. Но я не понимаю! Они просто пекутся о так называемом многообразии, вот как я это называю! Пускай с тестами у него все в порядке, но сам он — чертов зомби с вечно кислой физиономией. Даже говорить не умеет, а все туда же!

Теперь я понимала, почему Отто никогда не прикоснется к Гиллрою, даже если бы у него появилась такая возможность. После проникновения в такие мысли потребуется срочно принять ментальный душ. Может быть, именно поэтому Отто посещает доктора Биджа — не столько из-за своих проблем, сколько из-за чужих.

— Они должны понять — этот парень просто выродок, и ничего с этим не поделаешь. — Гиллрой покачал головой и сделал еще один глоток. — Нужно набраться мужества и закончить этот неудавшийся эксперимент!

Неужели мне не почудилось и он действительно сказал то, что сказал? Кровь снова отхлынула от моего лица, превратив меня в белую розу. Закончить? Что это значит? Убить? Мои руки сами собой стиснулись в кулаки, то ли от гнева, то ли от ужаса. Я даже пожалела, что не взяла предложенный Гилроем напиток — было бы что выплеснуть ему в лицо. Я вся покрылась мурашками, мне казалось, что с меня сползает кожа, словно даже она не могла выносить близости жуткого позолоченного существа, сидевшего передо мной.

Гиллрой посмотрел на меня затуманенным взглядом.

— Знаешь, а ты хорошенькая, — сказал он вдруг. — Очень хорошенькая девчушка. — О боже! Но ведь он собирается… облапать меня или что-то такое? Где же мой сотовый? Черт возьми, я оставила его в ванной! Гиллрой покачал головой. — Как подумаешь, что с тобой станет, так прямо с души воротит.

Я наклонила голову.

— Что… — из моего горла вырвался сиплый шепот ужаса. — Что вы имеете в виду?

В следующее мгновение я узнала ответ на свой вопрос.

Дверь широко распахнулась, но Гиллрой даже не вздрогнул.

— Розалинда Саманта Фитцрой. Пожалуйста, сохраняй неподвижность для проведения идентификации сетчатки.

— Вы! — закричала я в лицо Гиллрою. Он поднял голову и посмотрел на меня, но я не поняла выражения его пьяных глаз. Тем не менее все выглядело совершенно логично. Имя Гиллроя стояло первым в списке людей, которые могли бы хотеть моей смерти. И потом, как еще Пластин мог узнать, что я здесь? Значит, Гиллрой нарочно все это подстроил!

Я попятилась, судорожно сжимая в руках свой альбом. Бежать я не могла. Мое тело еще не пришло в себя после вчерашнего нападения. Звать на помощь было некого. Гиллрой был заодно с Пластином, к тому же он сам сказал мне, что комнаты здесь звуконепроницаемые. Я перебрала в памяти наставления родителей. Беги, кричи, сражайся. Похоже, остается только последнее.

Пластин лишился своей шоковой дубинки, но контрольный ошейник все еще был при нем, зажатый в левой руке. Правой он тянулся ко мне. Я схватила его за запястье и резко крутанула в сторону. Потом поднырнула ему под руку и ударила локтем в бок, чтобы вывести из строя и получить возможность сбежать. Точнее, таков был мой план. Но вместо этого я едва не сломала локоть о его ребра. Жуткая боль пронзила плечо, а сама рука мучительно онемела. Я завопила в голос, испугавшись, что непоправимо повредила что-нибудь.

В голове у меня гудело. Проклятый Пластин оказался жестким как сталь. Но я еще не забыла того, как спаслась от него в своей студии. Отказавшись от обороны, я перешла к тактике маневрирования, хотя понимала, что долго мне так не продержаться.

Я танцевала вокруг Пластина, кружила и увиливала, стараясь стать скользкой и увертливой, как угорь. Но я уже начала выдыхаться. К тому же я так увлеклась беготней вокруг Пластина, что забыла о Гиллрое, стоявшем у меня за спиной. Внезапно он схватил меня за руку, удерживая на месте. Странно, что при этом он не закричал своему дружку: «Давай, хватай ее!» Нет, он просто смотрел на меня безумными, выпученными глазами. Возможно, он не планировал лично присутствовать при моем убийстве. Проклятый трус!

Пластин бросился к нам и ударил меня слева, намереваясь нокаутировать. Но я не стала избегать удара, а, наоборот, поймала его и с размаху врезалась головой в голову Гиллроя. Он еще крепче вцепился в мою руку и попытался подтянуть меня к себе, но я не позволила ему этого. Я изо всех сил наступила на его ногу в открытой сандалии. Гиллрой со стоном выпустил меня, а я лягнула его ногой в пах. Застонав от боли, он рухнул на колени, как подстреленный олень.

Но пока я возилась с Гиллроем, Пластин успел оправиться от своего неудачного удара. Теперь он снова стоял передо мной, держа наготове ошейник. Я увернулась, прыгнула ему за спину и лягнула ногой в задницу. По ощущениям это было все равно что пнуть статую, но ведь статуи тоже падают. Пластин рухнул, как срубленное дерево, и приземлился прямо на Гиллроя.

Это был мой шанс. Я выскочила за дверь.

Один из лифтов стоял с открытой дверью. Я запрыгнула внутрь и ткнула в кнопку первого этажа. — Вниз, вниз! — прикрикнула я на тот случай, если лифт был запрограммирован на голосовое управление. Я уже знала, что Пластин орудует в одиночку, но все равно с облегчением перевела дух, когда двери лифта распахнулись и в просторном фойе не оказалось никого, кроме носильщиков и регистратора за стойкой. Но может быть, Гиллрой подкупил их всех и они тоже работают на него? Однако никто не сделал попытки меня остановить, когда я промчалась через роскошный вестибюль и выскочила в душистую тьму тропической ночи.

Ну вот. И что теперь? Я понятия не имела, куда мне бежать. У меня не было денег, кредитка была встроена в голофон, который валялся на полу в ванной, в номере, где сейчас находились убийца и его сообщник! Что у меня было? Ничего! Слава небесам, я была в школьной форме, а не в пижаме, но на этом плюсы моего положения заканчивались. Итак, из активов у меня было только слабое тело и одежда. Я опустила глаза и неожиданно улыбнулась.

Оказывается, я до сих пор держала в руках альбом.