Долгих лет царствования

Но тут не было понятно, где ж делали торт. Не осталось следов пирога или его составляющих на центральном столе, так что я отправилась во вторую комнату, осматривая шкафы.

— Вот тут пустые мешки от сахара, — сказал Фицрой.

— Поставь их на центральный стол. И, Мадлен, Наоми, поищите что-то, в чём могла быть вода.

— Особенно если на нём есть какая-то интересная маркировка…

— О да, — я осмотрелась в поисках остатков торта или золота.

Но ничего не было. Сахара было слишком мало, мышьяка в нём не оказалось, и ни одного признака того, что воду привозили специально. Но должно же быть что-то!

— А что ещё общего в глазури и в торте? — прошептала я. — Что мы могли пропустить?

— Краситель? — предположила Наоми. — Торт был золотистым… Может, яд там.

Мадлен схватилась на стол, резко побледнев.

— Нет, — выдохнула она. — О нет…

— Мадлен? — я схватила её за плечо. Она, казалось, вот-вот должна была упасть. — Что такое?

— Цвет… А что, если это было в красках?

— О чём ты?

Она тяжело выдохнула.

— Цвет… Такой красивый, яркий зелёный — там мышьяк как компонент! Его не едят — но ведь художники его используют, у них тогда на ногтях линии, чёрно-белые, от яда, — она соскоблила лак со своего пальца, пока не показался на свет ноготь, протянула мне руку. Ногтевую пластину пересекали белые линии. Живопись? — Не знаю, какой цвет использовали в торте, но в нём тоже могли использовать мышьяк… А если кто-то не знал… Несчастный случай? Может, никто вообще не хотел никого отравлять?

Наоми нахмурилась.

— Зачем пихать в краски яд?

— Художник пойдёт на всё ради нужного цвета! Они ж не едят краску — это их не убьёт! А если никто не знал, и они получили захватывающий, редкий цвет с мышьяком, а его использовали в пироге… А в торте этого было столько! В каждом кусочке! Это просто цвет. Цвет… Если видеть — и не знать. Нет, нет… — она опустилась на кухонный стул. — А если они умерли ни за что? Просто ни за что?

— Не знаю, — вздохнула я. — Не знаю, был ли в красителе яд. Кто-то мог использовать его по назначению… Не знаю. Сначала надо его найти.

Мы искали — но не было и намёка на красители. Богатый запах щекотал нос, но мы не нашли ничего хотя бы смутно золотого или жёлтого.

В сторону были отставлены четыре большие банки. Я открыла крышки — ничего, только темнота. Придвинула лампы — первый и второй были совершенно чистыми, но вот в третьем… в третьем можно было увидеть тонкий золотистый порошок.

— Тут! Я нашла! — при тусклом свете сказать что-либо было трудно, но это походило на торт. Много ли золотого порошка может быть на кухне?

Я воспользовалась своими инструментами, соскабливая его со стен из банки, добавляя в смешение цинка и селитры.

Краситель растворился, зашипел цинк, из чаши вырвался чесночный дым.

Они отшатнулись — а я просто смотрела на бурлящий метал. Вот он — ответ. Я думала, буду возбуждена — а теперь просто смотрела на эту смесь, чувствуя, как в груди затаилась странная неопределённость. Вот как это получилось, вот как их убили.

— Вот и всё, — вздохнула я. — Мы нашли яд — осталось найти того, кто его подбросил.

Мадлен издала дрожащий вздох.

— Это необязательно убийство, — промолвила я. Но нет. Если это несчастный случай, то у меня нет доказательств в свою защиту. Никто не поверит, даже если я сделаю всё на свете. — Но, может быть, стоит продолжить расследование — вдруг это кто-то спланировал?

Я взяла банку. Она была тяжёлой, неудобной — но я не хотела выпускать этот порошок. Надо было забрать его в лабораторию.

— Итак… Что вы здесь делаете?

Я подпрыгнула на месте. В дверях стояли двое мужчин с большими мешками. Из них торчали золотые подсвечники, какие-то чашки… Я прижала банку к груди, ударившись спиной о стол. Если они поймут, что я королева…

Но они не поняли. Что делать королеве на кухне, одетой так же, как они? Они посчитали нас в лучшем случае грабителями, такими ж, как они.

— Ищем специи, а вы?

Мадлен шагнула вперёд, улыбаясь так очаровательно, что все следы паники будто бы растворились на её лице.

— О, господа! — воскликнула она. — Вы тут чтобы убраться? Мы стараемся изо всех сил! Королевский совет сказал, что скоро тут будут люди. Мы пытаемся сделать всё как можно лучше, но этого мало, мы не так сильны, чтобы справиться самостоятельно… — она смотрела на них с поразительной надеждой.

Мужчина уставился на неё.

— О да, — кивнул он. — Мы просто пришли помочь убраться.

— Замечательно! Но, кажется, у вас закончились мешки. Думаю, в этом шкафу должно что-то быть. Проверим?

Она ступила к двери, но мужчина шагнул вперёд.

— Стойте, — он посмотрел на банку. — Можно я возьму? Кажется тяжёлым…

— Нет-нет, — я старалась не заикаться. — Всё в порядке.

— Там специи?

— Да так, мусор, — я говорила совсем неубедительно.

— О, так давай я выброшу!

Да, я должна была отдать ему банку. Открыв её, он бы не обнаружил ничего важного и просто отдал. Это безопасно и разумно, да. Я знала это, когда отшатнулась от него. Знала, когда прижала банку к груди. Знала, что это так подозрительно, что он теперь никогда не поверит в нашу легенду.

Человек схватил банку. Я увернулась, но была не так быстра. Его пальцы схватились за обод, и он дёрнул банку, толкая меня назад. Я попыталась вернуть её себе, но он вновь потянулся за нею, и та упала, разбившись на кусочки.

Я рухнула за ним.

— Идиотка! — я оттолкнула в сторону осколки, и что-то порезало мне палец. Там ещё остался краситель… Но я ничего в темноте не видела, а пол был таким пвльным после той ночи…

— Фрея! — Наоми схватила меня за руку, потянула за собой. Мадлен рванулась к деревянной двери, открывая нам ещё один тёмный коридор. Наоми увлекла меня за собой, Фицрой, кажется, бросился следом. Кто-то из мужчин окликнул нас, но Мадлен не останавливалась. Медово-каштановые волосы струились за спиной — она вела нас вверх по лестнице, провела сквозь дверь, пока мы не оказались в саду.

Мои лёгкие горели, я едва дышала, но мчалась вперёд, сжимая руку Наоми, игнорируя удушье, пока мы вновь не оказались на улицах города.

— Не думаю, что они побежали за нами, — промолвила Наоми, когда мы остановились, чтобы перевести дыхание. — Просто не хотели, чтобы мы видели…

Я прислонилась к стене, тяжело дыша.

— Мы его потеряли. Краситель. Мы потеряли яд…

— Но ведь мы всё ещё знаем, — возразила Мадлен. — Мы знаем, что именно было причиной…

— Нет. Ты не понимаешь… — без красителя у меня не было улик. Кто мне поверит? — Я должна была показать, что это не я. А теперь? Всё пропало.

— Так ведь сам краситель ничего не доказывал, — мягко промолвила Наоми. — Это просто начало. Ты всё ещё знаешь, что там был яд. Обнаружим что-то ещё.

Я кивнула, едва дыша. Да, она права, нет повода для паники. Мы знаем — краситель. У нас есть зацепка.

— Надо вновь отправиться за письмами. Прочитать их. Если найдём, где он его заказал, кто предложил… Вот что надо сделать!

Вот только письма были не так уж и полезны.

Легко сказать — прочесть, но как писал король! Так неразборчиво, смесь зазубрин, царапин, петель… Я страница за страницей пыталась расшифровать его письмена, читала комментарии о новых законах о налогах, просьбы к советникам найти жену, что подарила бы ему законных наследников — и я вдруг поняла, что думала о нём не так, как следовало на самом деле. Да, его двор был расточителен, но он сам — осторожен. И он сталкивался со всем таким страшным — бесконечный поток потребностей, вопросов, проблем, которые надо было решить…

А потом я потянула ещё одно письмо из стопки — и он требовал всё больше и больше ювелирных изделий для королевы, больше одежды, больше картин, чтобы заполнить «пустующие» части дворца. Лучше готовьте, повысьте охрану, всё больше и больше — и все беспокойства сметались случайным взмахом пера

А после, после сотни бесполезных страниц, я кое-что нашла.

Фицрой оторвался от своих бумаг.

— Ну что там?

— Вот, — я просмотрела страницу. — Послушай. «Мы продолжаем искать королевски-жёлтый цвет, как просило Ваше Величество. Люди называют это пигментом аурума, говорят, что он способен вылечить ото всех недугов. Думаем, они просто пытаются завысить цену, но мы будем продолжать искать… — я подняла на него взгляд. — Королевски-жёлтый. Что ж, подходит.

— Но, кажется, он говорит о лекарствах, а не о цвете, — вздохнула Наоми. — А что связывает мышьяк с медициной?

— Это лекарство, — я слышала это прежде, но раньше не могла вытащить наружу детали… — Не думаю, что… — я пролистала огромную кучу писем, словно надеясь на то, что ответ мог скрываться там. — Ведь я слышала, что его можно использовать! В очень небольших количествах, когда кто-то сильно болен, это помогает.

— Мадлен, — проронил Фицрой, — слышала ли ты о королевски-жёлтом?

Она только покачала головой.

— Никогда. Краситель не казался мне знакомым — я не видела такой оттенок прежде.

— Что ж, обнаружь мой отец что-то новое — он бы обязательно назвал это в честь себя.

— Тут есть ещё, — я вновь потянулась к письму. — «Они говорят о том, что минералы и горячие источники оправдывают подобные расходы, полагают, что такое есть только у них. Мы отправляем Вашему Величеству образец с этим письмом. Если качество удовлетворительное, а цена хороша, мы приобретём больше». О, и король приписал что-то ещё корявым почерком в углу… — письму было несколько месяцев. — Мадлен, ты говорила, король болел, жаловался на живот? Может быть, ему дали этот краситель, как лечение от болезни?

— Золотистое вино, — пробормотал Фицрой, и я удивлённо уставилась на него. — Вино моего отца казалось золотистым, я пару месяцев назад заметил. Предполагал, что в его бокале оно меняло цвет, но если это был краситель? А что, если он принимал королевски-жёлтый в качестве лекарства? Смешивал с вином. Его стиль.

— А потом настолько впечатлился, что решил использовать на банкете?

Мадлен покачала головой.

— Если б он обнаружил волшебное лекарство от всех болезней, он бы им не делился. Он бы сохранял его для себя одного.

— Так ведь он просто хотел продемонстрировать его, — вздохнула я. — Если оно было особенно редким и дорогим, как ещё продемонстрировать своё богатство и могущество, кроме как подать на банкете в свой день рождения? Он продемонстрировал, что теперь может делать всё, что хочет.

— Не знаю, Фрея, — вздохнул Фицрой. — Если это было достаточно редким средством, почему он об этом не заявил?

Да, но здесь что-то таилось. Королевски-жёлтый таил в себе тайну. Он редкий, он дорогой… но всё наука — не объяснения. Кто рассказал об этом королю, если и Мадлен о таком цвете не знала? Это несчастный случай — или просто злой умысел? И был ли яд в заказанном красителе, или его подменили по пути?

Я отложила письмо в сторону, взяла следующее и принялась читать.

Двадцать пять

Следующим утром я наблюдала за Холтом на заседании совета. Он выглядел уставшим, но не виноватым — и, кажется, не знал, что я тоже была во дворце. Хотелось спросить, что он там делал, обвинить в убийстве, но я проглотила слова — едва не давилась от их дикой горечи.

Я не знала, был ли он вовлечён в это. Пока нет. А если да, и я покажу, что знаю, а будет слишком рано… Потеряю шанс всё доказать.

— Наше время заканчивается, — сказала Норлинг. — Стэн захватил восток и идёт на столицу. В Дарквудсе к нему присоединились, а ещё Солберг со всеми ресурсами. Царство выступило против нас, Ваше Величество, и ничто не удержит Стэна, когда он прибудет.

— Сколько у него людей? — я почти что боялась этого ответа.

— Десять тысяч.

— А сколько людей есть у нас?

— Тренированной стражи и солдат? — вздохнула Норлинг. — Десятка три. Да, в городе двадцать тысяч человек, но вряд ли они будут за вас сражаться. У вас есть сторонники, Ваше Величество, но люди хотят выжить — а если оставаться в стороне и дать Стэну действовать… Полагаю, вам стоит бежать, прежде чем это станет невозможным.

— Нет, — промолвил Холт. — Нельзя. Если она уйдёт, то потеряет корону.

— Зато выживет.

— Но надолго ли? Стэн будет искать её, и как скрыться без короны, что её защищала? Куда идти? На что надеяться? А даже если она сбежит — что тогда случиться с королевством? Он — кощунственный узурпатор, а не законный король! Мы не можем допустить этого. Мы должны остаться и бороться.

— Бороться? Как? — Норлинг рассмеялась. — Это самоубийство. Расмус, это гражданская война!

После её слов воцарилась тишина. Да, я прекрасно понимала, как малы мои шансы в сражении со Стэном, но слышать от своего советника подобное убеждённое заявление о моей смерти… Мне хотелось рвануться в библиотеку, обложиться книгами по военной стратегии, по истории сражений, особенно там, где говорили, как малыми силами побеждали врагов, но каков смысл? Я не могла стать стратегом лучше Стэна или даже моих советников, особенно за несколько дней. Я — просто учёная. Сколько лет пришлось учиться, чтобы теперь мыслить в лаборатории должным образом? А теперь мне следовало притвориться, что я могу преодолеть такое огромное время за пару дней и продумать бой до конца недели?!

— Норлинг, — тихо промолвила я, — вы всегда советовали мне казаться сильнее. Вернуться во дворец, наказать людей, сражаться. А теперь вы желаете, чтобы я бежала отсюда, поджав хвост? Или это не кажется слабым?

— Ваше Величество, я советовала вам это, потому что желала сильного правления. Но сейчас, опасаясь за вашу безопасность, я понимаю, что оставаться здесь — безумие и огромный риск.

— Забытые поддерживают нашу королеву, — голос Холта прозвучал на удивление низко. — И они защитят её. Мы отыщем путь.

— Забытых тут нет, Расмус! — воскликнула Норлинг. — И никогда не было, а ещё — никогда не будет! Это не история о том, как к нам пришли справедливые боги, и на головы нам не свалится волшебство! Это трагедия — и мы должны бежать!

— Я не собираюсь уходить, — мой голос дрожал. Нет, я не могла этого сделать тогда, когда на меня полагались люди, а отец был в опасности. Я поднялась, упираясь руками в стол. — Если я уйду, то буду казаться виновный. Я просто должна найти способ…

— Ваше Величество!

— Нет. Я просто не могу уйти.

— Очень мудро, — отметил Холт.

— Очень глупо! — фыркнула Норлинг.

Холт будто бы её не услышал.

— Нам стоит сосредоточиться на укреплении города, — продолжил он. — Стоит подготовиться к осаде. Я пошлю людей, что защитят рвы от…

Он рассказывал что-то о своей стратегии, и я пыталась сосредоточиться на его словах, но он говорил об одной только обороне. Укрепить стены, добавить стражу, защитить еду. Словно мы должны продержаться, пока Стэн наконец-то не сдастся.

А что, если мой план не сработает, что, если я не смогу его остановить, что тогда делать со всем этим?

На моей стороне была одна только наука и пустые слухи о том, что меня избрали Забытые. Они совершенно не вязались воедино, да и люди не могли поверить в это сумасшествие с божественным вознесением. Густавиты развили целую компанию на тему того, что я прогнила, будто и двор, что Забытые меня презирают. Может быть, они просто мечтали о переменах — но это не отменяло того факта, что они собирались меня убить! Да, они притихли, но и атаки Стэна не повторялись, вот только это ещё ничего не значило — опасность была над головой.

Но я не была той, кем меня считали. Я заботилась о людях, я хотела что-то менять, хотела помогать им. Даже если меня выбрали далеко не Забытые, наши цели, кажется, были довольно близки. А если бы Стэн взял столицу, то все вмешательство Забытых или реальных людей свелось бы на нет, и мир вернулся бы к своим истокам.

— У вас есть какие-нибудь предложения? — спросил Холт.

Безумная идея — убедить Густавитов выступить за меня, перевернув весь мир… Если б я могла как-то мягко изменить идеологию — но для этого надо время, нужны тонкости, да и дворяне будут бесчинствовать. Далеко не идеальное решение.

— Я хочу отправиться к Минстеру во второй половине дня, — промолвила я вместо этого, — и поблагодарить Забытых, — продемонстрировать в очередной раз, что я с ними заодно — пусть уж люди так полагают. Да, вера способна была остановить людей от абсолютного отречения, пусть и не могла сделать ничего большего.

Но могла ли я реально воспользоваться убеждённостью своего народа, особенно в чём-то подобном? Если Холт действительно был замешан в убийствах, если он манипулировал мною всё это время, королевой-марионеткой, подобранной специально к столь важному дню…

Могу ли я верить ему, если хочу выжить?

Да — и я ненавидела себя за то, что знала. И я буду пользоваться их способами, если это поможет мне выжить.

Норлинг была первой ушедшей — отправилась организовывать поездку, — а Холт всё время что-то записывал. Я тоже замерла к своего места. Могла спросить его о поездке во дворец, о том, что там происходило, найти способ узнать правду.

Но если это слишком подозрительно, если это слишком рано… Нет, риск был неоправданно велик.

Я шагнула к двери, когда за спиною вновь раздался голос Холта.

— Ваше Величество? Я надеялся на то, что смогу поговорить с вами в частном порядке.

Я взглянула на пустое место, на котором обычно восседала Норлинг, и сердце заколотилось в груди. Ч то такого он хотел мне сообщить, что при ней говорить не мог?

— Что ж, хорошо, — осторожно промолвила речь. — И о чём пойдёт речь?

— Вы знаете, что я нахожусь здесь для того, чтобы поддержать вас, Ваше Величество. Моя цель — единственная цель, — помочь вам выжить.

— Я знаю, — да, действительно. Вопреки всем моим бесконечным подозрениям, я никогда не сомневалась в том, что он искренне меня поддерживал. Его вера была пылкой, пугающей — да, я боялась того, что он мог совершить, лишь бы создать этот новый двор, на что он всё ещё готов, но я прекрасно знала, что лично мне он никогда не причинит вреда.

И от этого, впрочем, мне становилось ещё страшнее.

— И ещё вы понимаете, что я всегда действую в ваших интересах — и когда говорю, что Уильям Фицрой опасен для вас, это значит, что вам следует поберечься.

— Я знаю, — кивнула я, — вы уже это говорили.

— Но, очевидно, я свидетельствовал об этом не столь ясно, потому что вы проигнорировали мой совет. Я ведь говорил уже, что люди считают, будто бы вы вместе собираетесь занять трон. Да, конечно, о вас говорят много нечестивого, Ваше Величество, и я не хочу повторяться, но Стэн более чем счастлив, что у него есть возможность поддержать подобное — и это наносит вам реальный ущерб. Они разбивают наши утверждения в том, что вы королева, избранная Забытыми.

— Я ценю ваше беспокойство, — ответила я, — но если люди уже говорят об этом, сие никак не изменить. Это будет только подозрительнее — оттолкнуть его, будто бы они наткнулись на правду.

— Это ещё не всё, Ваше Величество. Знаю, вы хотите видеть в людях только хорошее, и это достойно уважения, но я сам проводил некоторые расследования относительно убийства и относительно Фицроя. Там не всё в порядке.

— Почему об этом не сказала Норлинг?

— Потому что она со мной не соглашается, Ваше Величество, но она поступает так скорее по привычке. Она не думает, что подобное направление принесёт нам пользу, но я уверен, что она ошибается.

— И какие же доказательства?

Он собирал бумаги против Фицроя. Не открыто, не с Норлинг, а в одиночестве, скрывая это ото всех. Фицрой — проблема, и ему надо было его устранить. Он вредил той, кого Холт считал для себя идеально избранной королевой. Официальное расследование ничего бы не доказало, но предвзятости Холта хватило бы для того, чтобы он манипулировал тем, что есть.

— Я нашёл упоминание в дневнике главного советника короля Йоргена. Он отметил, что король планировал лишить Фицроя наследства.

— Начнём с того, что Фицрой никогда и не был престолонаследником.

— Но ведь надеялся! Об этом, Ваше Величество, все знали. Может быть, Фицрою надоела эта немилость — и он решил одним махом всё изменить?

— Подобным способом? Убив всех?

— Да, Ваше Величество, всех, кто мог бы поспорить с его так называемой легитимностью. Он хотел бы всё разрушить, а потом оказаться единственным престолонаследником.

Холт казался искренним просто до ужаса. Да, удивительно было бы такое видеть, окажись он и вправду оказался убийцей. Вот только я не способна верить в здравомыслие тех, кто готов убить такое огромное количество людей. А если Холт сумел убедить себя в том, что он посланник Забытых и убивает ради блага мира, он бы и уговорил себя в том, что Фицрой заслужил наказания. Разумеется — «последнее задание», что он должен выполнить.

— Фицрой даже не пытался бороться за трон, — осторожно отметила я. — Он не хотел его занимать.

— Полагаю, в тот момент, когда он осознал, что есть выжившие, изменил свою стратегию. Решил вас победить. Может быть, предаст позже, может быть, заполучит корону путём бракосочетания, не знаю…

— Стоп! — слово сорвалось с моих губ совершенно внезапно. — Хватит! Я доверяю Фицрою, куда больше, чем могу описать это словами!

Я едва ли не спросила его о том, что он забыл во дворце — эти слова буквально крутились на кончике языка, собираясь сорваться, рвануться на него — но я заметила выражение его лица и запнулась. Такой решительный, словно последний осколок страшной правды обрушился на него, а теперь он должен просто отреагировать.

— Мне жаль, что вы считаете это правильным, Ваше Величество, — сказал он, — но, независимо от ваших чувств, проблему стоит решить. Если позволите…

Он сухо поклонился и покинул комнату.

Проблему стоит решить — слова звенели в моих ушах. Решить, как, возможно, Холт решил всё с остальными придворными. Сорняк необходимо выдернуть из земли, чтобы процветала его драгоценная новая королева.

Фицроя я обнаружила в лаборатории — он как раз сидел над отцовскими письмами, но, стоило только расслышать шаги, мигом вскинул голову.

— Фицрой, — я прикрыла за собой дверь, скрываясь от всего замка. — Ты должен уйти.

— Уйти? — он нахмурился. — Фрея, что случилось?

— Холт… Он уверен в том, что ты повинен в отравлении.

Он покачал головой, возвращаясь к запискам.

— Люди всегда считали меня угрозой, которой я никогда не был.

Я должна была заставить его понять. Я рванулась вперёд, сжала его плечи.

— Он говорит, тебя надо казнить! Решить проблему! Фицрой, он тебя убьёт! Он собирается это сделать!

Он даже не поднял взгляда.

— Нет, у него в планах нет моей казни.

Ну как можно оставаться до такой степени спокойным?!

— Ты должен уйти! Туда, где будет безопасно! — я отвернулась с ужасной решимостью, словно была уверена, что он тут же сорвётся с места. — Однажды всё это закончится, и ты сможешь вернуться!

— Уйти? — казалось, это единственное, что привлекло его внимание. — Я не собираюсь уходить.

— Нет, собираешься! Фицрой, во имя здравого смысла, он хочет тебя убить! Ты не можешь здесь оставаться! — я схватила его за руку с готовностью стащить со стула, но он не сдвинулся с места.

— Холт ничего мне не сделает, Фрея, — его голос казался тихим и спокойным, словно я совершенно ничего не понимала в этой жизни, а он пытался меня убедить. — Да, он немного странный, но он отнюдь не убийца.

— Ты ведь ничего не знаешь! Не знаешь, что происходит! А он хочет избавиться от тебя, избавиться любым путём, послушай!..

— Ну, в таком случае, я не собираюсь доставлять ему подобное удовольствие.

— Я твоя королева! — я вскинула голову. — И ты должен сделать то, что я захочу!

— Тем не менее, я не буду этого делать.

Я могла его толкнуть — почти сделала это, чтобы заставить в этой дурной голове проснуться хоть капельке здравого смысла!

— Я могу вытолкать тебя из Форта! Ты не представляешь, как мои советник обрадуются, когда я так поступлю!

— Можешь, конечно. Но не хочешь, — он вновь повернулся к этим проклятым записям. Я потянула его за руку, заставляя подняться на ноги.

— Фицрой, да пойми ты, это не пустые угрозы! Я не хочу, чтобы тебе было плохо.

— Ладно, — вздохнул Фицрой. — Значит, давай попытаемся выяснить, кто именно убийца, — когда я не сдвинулась с места, он тяжело вздохнул. — Ты мне нужна, Фрея. И ты не можешь ждать, что я сбегу, заслышав Холтово имя.

— Фицрой, — уже мягче проронила я, — но ведь ты не хочешь пострадать из-за меня! Пожалуйста?

— И ты думаешь, что я хочу, будто бы ты пострадала?

— Может быть! — воскликнула я. Только бы убедить! — Может быть, если останешься!

— Потому что собираюсь предать тебя и отобрать корону?

Ну почему он не может относиться к этому серьёзно!

— Потому что люди с подозрением относятся к нашей дружбе!

— Люди всегда сплетничают. Они радуются, что могут говорить о чём-то, кроме неминуемой смерти, а самое огромное удовольствие им доставляет то, что кто-то где-то умирает!

— Но ведь ты их не слышал! Они говорят, будто бы мы вместе убили твоего отца. Думают, что мы убийцы, что решили захватить трон!

— Знаю, — его голос зазвучал тише. — но многие не верят. Если ты только дашь им историю получше, — я открыла рот, чтобы вновь начать спорить, но он только безысходно покачал головой. — Фрея, я не уйду, что б ты ни сказала.

— Но это бессмысленно! Ты должен себя защитить! Зачем оставаться, если это может стоить тебе жизни?!

Он внимательно, не мигая, смотрел на меня.

— Хорошо, я знаю, что я остаюсь. Но я должна, ведь я королева!

Он нахмурился.

— И что с того?

— Да ничего! Но ты-то можешь уйти! Можешь вернуться, когда всё закончится! Почему нет?

— Фрея…

Слова, казалось, текли неудержимым потоком.

— Ты тут не нужен, Стэна можно остановить без тебя! И будет куда легче решать эту проблему, если не придётся беспокоиться о твоей жизни! Так что тебе лучше уйти!

— Ты правда не замечаешь? Правда думаешь, что я смогу уйти?

— А почему нет?

— Ты знаешь почему, Фрея.

Моё сердце колотилось в груди, а воздуха в лаборатории было слишком мало. Я никогда ничего не понимала в людях — и не позволяла себе верить в фантазии.

— О чём ты говоришь?

Он встал — и поцеловал меня.

Это длилось не больше коротенького мига, секунды. Просто его губы на мгновение прижались к моим, такие мягкие и тёплые. Желудок сжался — но прежде, чем я успела отреагировать, подумать, он отшатнулся назад, положив руки мне на плечи.

— Что ты делаешь? — тихо прошептала я.

Он тихо рассмеялся.

— Ты прекрасно знаешь, что именно я делаю.

— Но…

Он вновь пристально смотрел на мои губы — и я не могла даже дышать.

Но потом отвернулся, отступил к столу.

— Мы должны узнать, откуда мой отец узнал об этом красителе.

По коже промчалась дрожь. Да, я должна уйти, чтобы он был в безопасности…

Но прогнать его я не могла. Я не хотела его отпускать, пусть это было единственным, что на самом деле следовало сделать.

— Хорошо, — кивнула я. — Давай посмотрим.

Но как же трудно было бороться с желанием обнять его и вновь поцеловать!

Двадцать шесть

В тот же день я отправилась к Минстеру. Это было демонстрацией благочестия — и последней попыткой помочь себе. Но, шагая по городу, я не могла перестать думать о Фицрое.

Он поцеловал меня. Уильям Фицрой поцеловал меня.

И мне до ужаса хотелось, чтобы это повторилось вновь.

Что со мной не так? Да, моя жизнь была в опасности, раз за разом мне об этом твердили, повторяли, что от Фицроя только хуже. Жизнь его в опасности — потому что он находиться с ним. Я не могла с ним даже разговаривать, пусть бы у меня и были чувства… Вот только времени не было. Я должна защитить свой трон. Должна спасти свой город.

Так что я приказала себе не думать о Фицрое. Не думать, пока шагаю по главной улице, пятная платье водой из луж. Не думать, пока ко мне склоняется джентльмен. Не помнить тепло его губ, пламя в его глазах, удивление, потерявшееся в зрачках, дрожь от его близости. Не думать, что будет, когда вновь его увижу.

Но я не могла не поражаться. Знала, почему он это сделал — но разве это имело значение? Слова можно истолковать неверно. Адреналин? Смерть? Он мог просто пытаться меня отвлечь, чтобы я его не гнала. Использовал мои чувства?

Нет, нет, какие чувства! Но ведь он предполагал, что они были — и поэтому сейчас не время открываться или делать что-либо…

И он поцеловал меня — но я ведь его не целовала! Конечно, обычно люди на поцелуи отвечают, когда им удовольствие доставляет близость второго человека… Но ведь это был не того рода поцелуй, правда? Зачем иначе было обратно нырять в бесконечные исследования? И ведь он больше никогда меня не…

Ничего больше. Ведь не было ничего больше?

Это ведь хорошо — и не будет?

Впереди замаячил монастырь, в тумане виднелись очертания башни. Звонили колокола. Толпились во дворе люди — кричали моё имя. Я улыбалась, кивала, но сквозь переднюю дверь прошла без особых инцидентов.

В самом соборе было практически пусто. Священник стоял у алтаря — поклонился, когда я вошла, но не проронил ни единого слова.

Сердце колотилось всё сильнее с каждым шагом. С той поры, как я в последний раз тут бывала, столько всего изменилось! Эти человеческие взгляды, воздух, преисполненный ожидания и горя…

Я остановилась у алтаря и смотрела на резные лица, но не могла узнать и половину. Я знала только самых известных Забытых — и не могла сопоставить из с идеализированными образами живых людей. Но я рассматривала их, думала, что та высокая женщина — Валанте. Доброе лицо, решимость в глазах… никогда не была жестокой. Никогда не сдавалась.

Она спасла меня — спасла от Стэна. Нет, не появившись посреди тронного зала, но одного ожерелья хватило, чтобы он остановился. А теперь Забытые помогали мне — заставляли людей поддержать меня. Пасть на колени. Молить о благословении.

А я в них не верила. Может быть, в Эприа когда-то жили мудрые, умные люди, но бессмертными они не были. Не наблюдали за нами, не вмешивались в нашу жизнь. Не пытались вернуться. И помочь выжить мне никто не в силах. Кроме меня самой.

Но я отправляла им немой посыл. Просто так. На всякий случай.

Итак, — промолвила Мадлен, расплетая мои волосы вечером, — что случилось?

— О чём ты?

Она легокнько провела пальцами по моей шее.

— Ты весь день будто бы в оцепенении. Всё ещё улыбаешься — а я знаю эту улыбку. Скажи мне…

— Нечего рассказывать, — я с силой ущипнула себя. Да, не думать о Фицрое целый день. Не видеть его. Может, он меня избегает? А вдруг послушался? А может… Забытые, не знаю!

Мадлен покачала головой, но спорить не стала.

— Что ты думаешь… — я запнулась.

— О чём конкретно?

— Просто интересно… Фийрой, он… Ведь ты знала его до того, как всё это случилось, верно?

Мадлен распустила ещё несколько прядей.

— Знала.

— Ведь ты никогда не… Как думаешь, он мог бы хоть подумать о такой, как я, если бы не случилось всё это?

Она умолкла, задумавшись.

— Если б всё это не случилось — может, нет. Вы никогда даже не разговаривали, не уверена, что что-то изменилось. Но если ты спрашиваешь о себе-нынешней — да. Он всегда пытался заставить людей быть честнее, — она бросила булавки на комод. — Ну? Ты его поцеловала или он тебя?

— Что?

— Ну, дай угадаю — раз ты спрашивала, целовала ты.

— Ты кого-то поцеловала?! — в комнату ворвалась Наоми, всё ещё не закончив расплетать свои косы. — Так, что ты тут сказала? Фрея кого-то целовала? Фицроя?!

Мадлен улыбнулась.

— Фрея как раз собиралась нам это поведать.

Моё лицо пылало.

— Я его не целовала! Почему сразу я? И сейчас не время, столько всего происходит… Я… — я запнулась.

— Значит, — хмыкнула Мадлен, — он поцеловал тебя.

— Как…

— Я ведь уже говорила, Фрея. У тебя всё на лице написано!

— Фицрой тебя поцеловал? — Наоми почти что прыгнула на меня. — Фантастика! Ты в него влюблена. Ты ему об этом говорила?

Я ошеломлённо смотрела на туалетный столик.

— Всё было не так…

— А как? Мне нужны детали!

Мадлен подалась вперёд, поправляя волосы.

— Это был хороший поцелуй?

— Не знаю! — воскликнула я. — Честно! Думаю, что…

— Тебе только кажется?

— Да ведь я раньше никогда не целовалась, и сравнивать не с чем!

Наоми опустилась на стул рядом со мной.

— Ну, в груди всё переворачивалось… А он запускал руки в волосы?

— Он никуда свои руки не запускал!

— Никуда?

— Это было быстро! — а что ещё мне следовало сказать? Может быть, это означает, что это не настоящий поцелуй? — И… И, да, у меня сжималось сердце.

— Я знала! — воскликнула Наоми. — Знала, что ты в него влюблена!

— Ну что ж, тебе придётся поцеловать его ещё разок, если ты не уверена! — проронила Мадлен. — Ради доказательств. Во имя науки!

— Мадлен! — я легонько пихнула её, и она захихикала, пошатнувшись.

— А ты разве не хочешь? Я могу представить себе его лицо!

Эта мысль казалась просто ужасающей — почти такой же самой, как и то, чтобы я больше никогда к нему не подходила.

— Может быть…

— Всего лишь может быть?

— Я… Нет… Да! Да, я хочу его поцеловать, но сейчас не время! — голос мой зазвучал громче, слова буквально слетали с губ. — Вокруг столько всего, столько… Я не могу об этом беспокоиться, и люди уже говорят, будто мы сговорились! Этот кошмар…

— Ну, не так уж и глупо подумать об этом, — сказала Мадлен. — Чётко понять, хочешь ты этого или нет. Разве в этом есть что-то плохое?

— Но я… — я вздохнула. Это было бессмысленно. — Я не знаю. Он поцеловал меня, а до этого сказал, что я ему нужна, что он хочет остаться, и… Но что это может значить?

— Ты не знаешь, что значит признание в любви и поцелуй? Отказ уйти, когда на нас говорит армия!

— Я знаю, что он мой друг! — быстро проговорила я. — Но я не знаю, был ли это просто поцелуй — или в нём есть какой-то смысл! Ведь некоторые люди считают, что поцелуй вообще ничего не означает — а другие поцелуют только тогда, когда это любовь. Откуда знать, к какому типу принадлежит Фицрой?

— Ну, не знаю, что там с типами, — осторожно промолвила Мадлен, — но всё зависит не только от людей, но и от обязательств. Я видела, как он заботится о тебе, Фрея — но, может быть, я не тот человек, которого следует спрашивать.

— Но не могу же я его спросить!

— О! Ну ты ведь королева, — заулыбалась она, — и можешь сделать всё, что хочешь.

…В ту ночь в коридоре меня поймала Норлинг.

— Ваше Величество, могу ли я на минуту…

Я кивнула. Она замерла в тени — и поманила меня к себе.

— Я должна сообщить вам, Ваше Величество, что мы смогли обнаружить несколько Густавитов. Мы знаем и о том, где завтра состоится встреча. Каковы будут ваши указания?

Я знала, что мы должны их арестовать. Они пытались меня убить, они, возможно, покушались и на короля. И всё же… Я вновь думала о том, что, может быть, могла с ними поговорить — если б они действительно узнали меня, то, возможно, смогли бы поддержать!

Сумасшедшая, ужасная идея.

— Ничего не делайте, — ответила я. — Не сейчас.

— Эта возможность, Ваше Величество…

— Мне надо подумать, — и понять, насколько вменяема моя идея.

Норлинг нахмурилась, но не спорила.

— Разумеется, Ваше Величество.

Я вновь подошла к двери. Внутри — весь оставшийся двор. Пятеро? Четверо? Я должна казаться им хорошей королевой, вопреки всему — и не расстроить их.

А ещё там Фицрой. Фицрой… Я чувствовала, как сжимался желудок. Единственное, что меня пугало — это не увидеть его опять. Знать, что он скрывается.

Я тяжело вздохнула, шагая вперёд.

Ни фанвар, ни громких оглашений. Но все смотрели на меня и опустились в глубоких реверансах, склонились в низких поклонах. Да, их было больше, чем я думала. Двадцать человек, не считая Холта, Наоми и Мадлен — и Фицроя, — но ведь у этих людей не было никаких мотивов оставаться здесь!

И ни одна из женщин не была одета по старой моде. Лёгкие юбки, распущенные волосы, минимум драгоценностей — словно они вдруг признали всё это полнейшей безвкусицей.

Это заслуга Мадлен.

Это моя заслуга.

Мадлен — потому что она изменила мои наряды, сделала их такими, чтобы те меня не поглощали, чтобы даже королевой я была естественной. Моя — потому что подражали они мне. Хотели выглядеть, как я.

Разве это не признание? Я лидер, а не посторонняя, хотя бы для этих людей. И они даже так, символически, выражали мне собственную поддержку.

Глядя на них, я чувствовала себя сильнее. Они остались. Я всю жизнь боялась, что не смогу быть тем, кого хотят видеть на моём месте — не в силах говорить правильно, ведь люди будут смеяться! А они смеялись над моими глупыми попытками быть королевой. А эти люди — эти люди меня поддержали! Может быть, политика, может быть, игра, но не для всех! Мадлен, Фицрой — они поверили! Почему остальные не могли сделать то же? Сколько притворялось — а сколько были честны? Сколько гонялись за капиталом — а сколько теряли всё?

Я не могла притворяться. Двор разрушен, его не восстановить — слишком много трещин. Я должна быть честной. Нельзя доверять советникам, и убийца, может быть, на моей стороне, может быть, стоит здесь — но не знак ли это прекратить бесконечную игру? Быть королевой, такой, какой я смогу являться? Собой, Фреей — королевой Фреей. И живым человеком.

Я шагнула вперёд.

— Здравствуйте, — боги, как неуклюже, но мне хотелось сказать всё быстрее! Не пугаться, не думать о том, сколько всего случилось. Сколько неопределённого в этом мире… — Я знаю, что сейчас всё — слишком страшно. Всё пугает. Я сделаю всё, что смогу, чтобы вы были в безопасности, но и я не знаю, что будет дальше. Вы остались здесь — и я ценю это. Не ради земли, не ради денег — это настоящая поддержка… — я запнулась. Как закончить? Я ценю это? Опять, опять? — Я благодарна вам — и знаю, что кто-то расстроился из-за того, что я стала королевой. И Торстэн Вольф среди них. Что я не так жестока к врагам, слишком думаю о народе и не ставлю вас на первое место, — я чувствовала, как они смотрели на меня. И как на меня смотрел Фицрой. — Но каждый в Эприа заслуживает на свой шанс. Да — я никто. Двадцать третья. А теперь — королева. И мы сможем столько всего сделать, если попытаемся помочь! Мы не должны бросать драгоценности в реки, не должны наряжаться в золото для того, чтобы продемонстрировать свою ценность. Силу. Есть другие способы сделать королевство сильнее — думать о людях. Мы можем стать лучше. Мы наслаждаемся стольким — и можем наслаждаться и дальше, пока живём, но если мы не воспользуемся своей силой, чтобы поднять этот мир, кто же мы тогда будем? Может быть, Стэн с этим и не согласен… Но я в это верю. И надеюсь на то, что вы тоже сможете понять это.

Я затаила дыхание, замерла, ожидая того мгновения, когда рухнет мир — прямо мне на голову. Я знала, кто я и где я — знала, что натворила. Могла ошибиться. Могла всё испортить.

Они молчали — ждали, что я вновь заговорю. Или, может быть, тоже понятия не имели, что должны сказать.

— В любом случае, — я заставила себя разбить тишину, — стоит расслабиться. Выпить, послушать музыку?

Мадлен улыбнулась, вновь подхватывая привычную для себя роль обыкновенной хорошенькой дворянки.

— А шарады, Ваше Величество? Ведь мы с вами так и не поиграли! Ну, так может, вы примете это решение?

— О да, — кивнула я. — Да, это звучит просто замечательно!

Никто не выбежал из комнаты, никто не бормотал сердито за моей спиной. Играли. Говорили. Я чувствовала себя так хорошо! Ещё немного, ещё совсем капельку — на что-то надавить, что-то узнать — и я, королева, смогла бы сделать всё лучше!

— Это была хорошая речь, Ваше Величество, — чуть позже отметил Холт. — Немного спонтанная — но хорошая.

— Спасибо, — мне казалось, я будто съежилась от его похвалы. Так грязно, так гадко — я чувствовала себя такой свободной! Выдала всё, что смогла — и выжила!

И знала, что должна делать.

— Норлинг сказала, что вы обнаружили Густавитов. Я хочу связаться с ними и встретиться. Завтра.

— Пригласить их в Форт?

— Нет. Там, где они планировали свою встречу. Показать, что мы знаем о них всё — но не угрожаем. Хочу поговорить с ними об их идеях.

— Ваше Величество! Ведь они пытались вас убить!

— Только одна из них. Но она сказала, что ей никто не помог, что остальные с этим не согласны. И я должна узнать, с чем они согласны. Это важно.

— Это опасно, Ваше Величество.

Я посмотрела ему в глаза, чувствуя, как дрожат руки. Этот человек мог убить всех — мог убить и Фицроя.

— Ну и что? — хмыкнула я.

Двадцать семь

В ту ночь я не могла спать. События дня, казалось, заставляли моё сердце колотиться без остановки — а в темноте и в безопасности мысли вернулись к поцелую.

Фицрой не говорил со мной весь вечер. Ну почему нельзя было посмотреть? Подать знак? Всё это не может быть совершенно обычным, если поцелуй хоть что-то значил!

Да, всё в порядке, да, я не безнадёжна! У меня есть доказательства, факты — я могла подумать о чём-то. Он отказывался уходить — значит, это был значимый поцелуй. Наш разговор… Даже если учитывать то, что он поведал мне… Да, со стороны это казалось таким очевидным!

Но у меня были и аргументы против. Ведь это я. Да, люди могли стать моими друзьями, выслушать мои идеи — но точно не… Не так!

Я королева, но это всё ещё я. Короткий дружественный поцелуй. Может быть, я немного перепутала? Мы не… Но это всё ещё — глупо.

Ворча от досады, я вылезла из постели, погладила проснувшуюся Дэгни, схватила бумагу. За и против — как смешно это писать!

— Потому что это не причины! Это глупо! Но…

И сколько я могу себя оправдывать?

— Фрея? Что ты делаешь? — Наоми выглянула из своей спальни, протирая глаза. — Я увидела свет в твоей комнате. Что-то случилось?

Я уцепилась в лист бумаги.

— Нет, всё в порядке. Сейчас лягу спать.

— Ты составляла список, чтобы понять, любит ли тебя Фицрой?

— Это не так! — она выжидательно изогнула брови, и я сдалась. — Да. Я писала, что может думать обо мне Фицрой.

— Иди и поговори с ним, Фрея! Он — единственный, кто скажет правду!

— Да, я могу… Но где его искать?

— Он ждёт тебя в твоей лаборатории, где ж ещё!

— В этом я не уверена.

— Я уверена!

По крайней мере, спросив его, я бы знала. Избавилась бы от одержимости. Да, это унижение — но ведь разве не я вышла ко двору? Я способна сделать это!

— Лучше рассмотреть доказательства, чтобы принять решение…

Наоми рассмеялась.

— Но потом сходи! Обязательно расскажешь мне, как это было.

Конечно, Наоми была права. Я понятия не имела, было ли это облегчение — или раздражение? Фицрой был в лаборатории, вокруг него рассыпались бумаги — поднял голову, когда я вошла, а улыбка его казалась другой. Это из-за того, что я делала? Может, он сожалел о том поцелуе?

Я должна была отбросить в сторону все сомнения, что терзали меня.

— Что ты имел в виду, когда говорил, будто бы я знаю?

Его улыбка переменилась — и он казался неуверенным, когда поднялся.

— А это было непонятно?

— Полагаю, ты имел в виду — мы схожи. И чувства… Что за чувства? Что ты думаешь обо мне? Я тебе друг или… Или… Что-нибудь вроде…

Он медленно подступал ко мне — пришлось подавить желание отступить.

— Что-нибудь вроде… ну… Ох, как же смущённо.

— Ты понял, что я имела в виду!

— Понял, — ещё ближе. Ох! — И ты так часто целуешь своих друзей, Фрея?

— Нет! — почти мышиный писк. — Но некоторые люди… И это был такой короткий поцелуй, и…

Я поняла за мгновение до того, как было слишком поздно. Он подступил ко мне на шаг — и я тоже шагнула к нему.

Второй поцелуй — с Уильямом Фицроем. Его рука застыла на моей шее, пальцы запутались в моих волосах. Фицрой был таким… Таким самим собой!

И как я могла отрицать любовь к нему? Что сжимался желудок, колотилось сердце, что мысли, казалось, потеряли всякое значение? Каждое дыхание, каждая капелька крови — жар кожи там, где он касался меня. Наша разница в росте — я должна была немного запрокинуть голову. Каждая деталь имела своё место в безумном бессмысленном каталоге.

Он отстранился, замирая в дюйме от моего лица.

— Это ответ на вопрос?

Я покачала головой — едва заметно.

— Нет, — голос казался слишком хриплым. — Мне надо знать. Это можно трактовать по-разному.

— Как именно? — он изогнул брови.

— Может быть, ты хотел, чтобы я умолкла? Или это… хм, тренировка? Или тебе хотелось поцеловать королеву, но ты не можешь этого признать — а так тебе лгать не придётся. Или ты слишком… слишком дружелюбен со своими… друзьями…

— Итак, что же это? — о, теперь в нём заговорил Фицрой-придворный, вот только он, казалось, отбросил это в сторону после первой же заминки. — Ну, ты не только друг. И обычно друзей я вот так не целую.

— Обычно?

— Ну, как правило, да. Я люблю тебя — тебя, Фрея. За твоё упорство. За то, что ты заставляешь меня чувствовать самим собой. Я уже говорил тебе, что никто при дворе не видел меня настоящим — кроме тебя.

— Что ж, — вздохнула я, — думаю, могу сказать то же и о себе.

— Думаешь?

— Думаю.

Он тихо рассмеялся.

— Думаешь как о друге, как о лаборанте, как о сыне старого короля, что отказывается уйти?

— Думаю так, как и ты, Фицрой, — решительно отозвалась я.

— Что ж. Догадывался. Весьма… Любопытно.

И он вновь поцеловал меня.

Густавиты со мной встретиться не согласились. И Холт, кажется, их даже не спросил.

— Они, Ваше Величество, много чего сделают до конца визита, — следующим утром промолвил он, будто успокаивая. — Они полагают, что это ловушка — либо сами готовят что-то в этом роде.

Значит, удивим их. Не уверена, что это безопасно — они могут отреагировать по-разному, — но лучше уж я сегодня продемонстрирую свою решимость, чем на плахе.

В то утро я заботилась о своём внешнем виде больше, чем когда-либо. Перемеряла все короны и диадемы, не желая казаться слишком яркой, но всё же надеясь оставаться королевой — и вновь остановилась на обыкновенной диадеме и звезде Валанте на своей шее.

Туман стелился над городом, пряча переулки и словно меняя весь мир. Казалось, кроме кареты и моей стражи, да участка дороги впереди, ничего больше не оставалось — так было тихо.

Я переживала. Могла думать только об этом. Всегда нервничала перед разговорами — но теперь мне действительно было плохо. Что я творю?

Делаю то, что должна.

Было не так уж и удобно — и мне казалось, будто меня сжигало изнутри. Пальцы покалывало, паника напоминала о себе, но я заставляла себя дышать.

Экипаж остановился у невзрачной усадьбы на ничем не примечательной улочке. Я вышла — приказала себе идти. Я не должна бояться — но ведь я не знала, чего ожидать, понятия не имела, куда шла, но должна была с ними поговорить. Я знала — меня там ненавидят, и мне следует это изменить. Вот только это не походило на правильную постановку задачи.

Так или иначе, я сюда прибыла. И могла сделать то, что задумала.

Стража выступила вперёд, чтобы известить о моём прибытии. Да, я сказала им выглядеть столь безобидными, как это возможно, но всё равно поёжилась, услышав стук в дверь. А если всё это закончится дракой…

Нет. Для этого они слишком разумны. Лучше притвориться, что это обыкновенное собрание, отрицать правду, пока ложь не станет ею. Человек, отворивший дверь, был спокоен — не показал и нотки страха, когда увидел стражу. Когда мои люди сказали, что я хочу с ними поговорить, не уточняя, что мы знаем, кто они, он без колебания поклонился, губы растянулись в радостной улыбке. Люди внутри, наверное, что-то меняли, скрывали улики, но этот мужчина был отражением спокойствия.

Он вновь поклонился, когда я шагнула вперёд.

— Рада повидать вас, — промолвила я.

— И мы, Ваше Величество.

Хороший актёр — самое место при дворе.

Он привёл меня в прихожую, потом дошёл до гостиной. Там собралось много людей — от мальчишек младше меня до женщины с белоснежными волосами и морщинистой кожей. Кто-то был одет в грубую одежду, кто-то — в что-то откровенно дворянское, и здесь были люди со всего города, наверное, около тридцати человек. Их оказалось больше, чем моих придворных.

Они не все были так же хороши, как и тот мужчина, что отворил передо мною дверь. Страх всё ещё струился по комнате, и кто-то смотрел на меня с ужасом и с удивлением. Другие выглядели совсем уж агрессивными, бросали вызов — вот за кем надо наблюдать.

Никто не двигался. Никто не выражал своего почтения. Все они были слишком поражены — либо слишком злы. Может быть, они и не думали, что на их встречу случайно может заглянуть королева, одарив их улыбкой. Если б месяц назад в мой дом вошёл король, я бы рухнула на пол от шока — а ведь я видела его часто, пусть и издалека.

Все молчали — не знали, что делать.

— Спасибо вам, — сказала я. О, меня даже не вырвало — каков успех! — Спасибо, что согласились увидеть меня.

Ещё более удивлённые взгляды — а после пожилая женщина, стоявшая у двери, будто бы опомнилась.

— Ваше Величество, — она медленно встала, а после попыталась опуститься в реверансе, сжимая зубы от усилий — так ей было больно.

— Нет-нет! — быстро воскликнула я, бросившись к ней и положив руку на плечо. — Не стоит. Мы ведь не при дворе.

— Нет, — ответил мужчина, — не при дворе, — и голос его звучал агрессивнее всего.

Женщина удивлённо смотрела на мою ладонь.

— Спасибо, Ваше Величество, — наконец-то промолвила она.

Она не хотела, чтобы я прикасалась к ней — это было нетрудно понять.

— И что ж вы нам хотели сказать, Ваше Величество? — поинтересовался всё тот же мужчина. — Должно быть, это важно, раз вы явились лично.

— Я хотела услышать вас — ведь это единственны способ узнать истину, — я всё ещё стояла в дверях. Да, надо пойти вперёд, сесть, но, может, лучше стоять? Или это недружелюбно? — Хотела узнать, что вы скажете. Ведь вы заботитесь об Эприа. А теперь всё меняется — вы видите. Хочу узнать, что вы думаете о царстве. Да, я читала брошюру, но… — нет, это отнюдь не было тем красноречивым призывом, на который я надеялась.

И все молчали. Настороженные, разгневанные, смущённые.

— Какую брошюру, Ваше Величество? — спросил тот злой мужчина, словно я пыталась его обмануть и заставить признаться в государственной измене.

— Трактат Густава.

— Никогда о нём не слышал, — пискнул мужчина.

— Действительно? А ведь он был во всём городе…

— Но зачем? — подала голос круглолицая девушка у окна. — Я думала, он запрещён.

Я посмотрела на неё.

— Не думаю, что знание способно приносить вред, а запреты заставят его исчезнуть. Зато они позволяют людям манипулировать общественным мнением. Сто лет назад, может быть, им и не нравилось написанное, но я полагаю, что эти идеи весьма хороши. Да, двор расточителен. Я не согласна с радикалами и убийцами, но когда люди прочитают настоящие мысли Густава, может быть, переосмыслят свои действия. Это кажется мне важным.

— И как же вы думаете, что люди неправильно понимают трактат? — глумливо спросил тот самый мужчина.

— О, полагаю, там не всё так уж жестоко, как полагают некоторые люди. Мне хотелось бы, чтобы каждый знал, за что он выступает.

— О, простите за моё невежество, Ваше Величество, — заговорил тот мужчина, что открывал нам дверь. — Но я не понимаю, почему вы нам об этом рассказываете.

Это было уж точно не то, что я себе представляла, когда только шла сюда. Признаться, я надеялась хоть на какую-то реакцию с их стороны, но всё проходило так спокойно! Ни насилия, ни опасностей! Я могла даже задержаться здесь — словно позволить себе на время отдохнуть!

— Мне просто хотелось, чтобы все знали — да, каждый, кто принимал участие в покушении на двор и навредил кому-либо, должен быть наказан… Но все остальные… Меня радует новизна в нашем королевстве, и мне хотелось бы, чтобы сейчас жить стало немного лучше, чем прежде. А если люди сами того желают, то я только приветствую их начинания — пока они несут мирный характер. И, предполагаю, я сказала то, что хотела. Если же и вы хотите донести до меня что-нибудь… приходите в Форт. Я хочу услышать это.

Но они всё ещё никак не отреагировали. Я кивнула им и повернулась, собираясь уходить.

— Почему? — спросил кто-то, подавая голос откуда-то из-за моей спины.

Почему? Какой замечательный вопрос — я даже обернулась.

— Потому что, — спокойно ответила я, — какой смысл сражаться за трон, если не собираешься ничего менять?

Двадцать восемь

Стэн продолжал двигаться вперёд. У нас было лишь три дня до той поры, пока он доберётся до городских врат.

Мы могли ошибаться — я повторяла это раз за разом. Он может остановиться на несколько дней, собирая армию. Вот только наши шпионы говорили, что он возвращается, и вряд ли что-то могло это изменить.

У меня ничего не было — и советники тоже об этом отлично знали. Да, я могла заручиться поддержкой народа, без конца твердить о Забытых, но не могла победить Стэна. Слишком уж мало мы сделали, чтобы остановить его. Я не знала, кто был убийцей. Да, может быть, Холт, скорее всего, Холт, но мне нужны были доказательства — равно как и доказательства своей невиновности.

Я не могла спать. Я должна была подготовиться, пока ещё было время.

Я прокралась в коридор из комнат, стараясь не разбудить Наоми или Мадлен. Входная дверь была приоткрыта — и из-за стены доносились тихие голоса стражников.

— Но Стэн хороший человек, — сказал один. — Да, он не наследник, делает всё не так, как раньше, но он достойный лидер, он хороший! Разве он не может на что-то рассчитывать?

— Да он на всё рассчитывает, — вздохнул второй. — Ты забыл, его противник — юная девушка, не знающая войны. Что она может против него сделать?

— Так почему ты ещё здесь?

— А разве это не безопаснее всего? — отозвался тот. — И я ничего не имею против нашей новой королевы. Она хорошая девушка, и если она и противится ему, то только ради общего блага. Я счастлив её поддержать, и если она победит, то Стэн должен радоваться, что может к нам присоединиться, а если нет — мы сможем встать на его сторону. Он всегда был очень разумным.

— Что ж, да, — согласился первый, — да, так и есть.

Я замерла у двери. От их слов всё в груди сжималось — но они не были изменниками, по правде. И за желание выжить я их винить не могла.

Я вновь скользнула к двери в собственную спальню и прикрыла её за собой — чуть громче, чем следовало. Стража тут же умолкла. К тому времени, когда я вновь подошла к двери, они вытянулись у стен, словно и вовсе никогда не говорили.

— Мы можем вам помочь, Ваше Величество? — спросил стражник слева.

— Всё в порядке. Просто надо немного отдохнуть, — я выскользнула в коридор. — Думаю, отправлюсь в свою лабораторию.

— В таком случае, мы должны последовать за вами, ваше Величество.

Да, они должны — но после этого разговора мне хотелось побыть одной. Я не хотела, чтобы меня защищали люди, что отлично осознавали, что сами на это не способны.

— Нет, — ответила я, — внутри Форта я в полной безопасности. Подождите меня здесь, — и, ступая, как настоящая королева, я ушла — знала, что никто не сможет мне перечить.

В коридорах было до ужаса тихо. Странный оранжевый свет факелов бросал на каменные стены длинные тени, в темноте растворялись высокие потолки, звуки эхом отбивались от камней, словно кто-то шептал мне на ухо — а я не могла его увидеть.

В лаборатории не оказалось даже Фицроя. Может быть, он спал — как любой нормальный человек в три часа ночи.

Мне до ужаса хотелось поэкспериментировать, немного сфокусироваться, как это было с испытаниями над мышьяком, но я понятия не имела, что делать. Ведь не было что проверять, не было над чем работать. Так что я вновь взяла в руки письма, надеясь найти что-то, что могло бы мне помочь. Упоминание о Холте, намёк на королевскую болезнь…

Ничего — только мысли о мёртвом короле, об этом человеке со своими мыслями и стражами, о чём-то реальном, а не той карикатуре, которую я знала.

Я не хотела думать о нём, как о живом существе — от этого становилось слишком жутко.

Наконец-то мне стало совсем уж невмоготу быть одной. Может, Фицрой не спал? Смог бы мне помочь?

Я поднялась по лестнице, постучала в дверь его покоев, но никто не отвечал. Повторила стук.

Ничего.

— Фицрой? — может быть, он спит? — Фицрой? — я легонько толкнула дверь.

Лампы внутри пылали, по комнате разливался тёплый свет. Я проскользнула внутрь, оставляя дверь слегка приоткрытой.

В спальне тоже пылали огни, но Фицроя нигде не было.

Так странно. Он не в лаборатории, не спит — может быть, разминулись в коридоре?

Впрочем, лампы показывали, что далеко он не ушёл — скоро вернётся.

Я подошла к полкам у задней стены комнаты. Вопреки тому, что он был здесь лишь пару недель, в шкафу уже стояли книги — какие-то романы, книги по истории, что-то о науке. Улыбаясь, я взяла одну из них — точно то же, что нравится мне.

Несколько листов бумаги выпали из книг на полке. Один из них скользнул по полу, и я наклонилась, чтобы поднять его.

Неразборчивый почерк — письмо от его отца.

Это личное. Я не имела никакого права это читать, уж точно не без его разрешения, но отчего-то мне становилось не по себе — я рассмотрела одно только слово. Наследник.

Я не могла остановиться. Читала слишком быстро, словно от времени зависела тяжесть преступления — но слова были бессмысленными, терялись, и мне пришлось скользнуть взглядом по ним медленнее.

Они всё ускользали, во второй, третий, четвёртый раз…

Проект указа, что гарантировал, что Фицрой никогда не унаследует трон.

Мои руки тряслись. Я потянулась к другим бумагам — король запрашивал мнение своего совета. Его болезнь стала для него наукой, он теперь должен заботиться о наследнике… Он должен убедиться, что корона будет в надёжных руках. Если у него не будет детей, то пусть наследует его брат…

А третье письмо говорило об изгнании фицроя. Он всё анализировал, насколько ценным тот был, было бы его изгнание таким уж важным… Может быть, это единственный путь? Король противился — ведь тот был его сыном, — но после всего согласился, что трудно будет подобрать должную альтернативу.

— Фрея? Что ты делаешь?

Я подскочила. Фицрой стоял в дверях, всколоченный после сна, и я сжала бумаги крепче.

— Что это?

Кровь отхлынула от его лица.

— Фрея, — осторожно промолвил он. — Я знаю, как это выглядит, но…

— Ты знаешь, как это выглядит? — рассмеялась я — получилось слишком уж зло. — Скажи мне, что ты этого тут не оставлял. Что это Холт пытался меня настроить!

Он не ответил.

— Ты это от меня спрятал! Холт не ошибался, — мне стало плохо, — ты знал, что отец тебя наследником не сделает. Он хотел тебя изгнать — и ты скрыл это от меня!

— Да. Но, Фрея, пожалуйста, послушай…

Он шагнул ко мне — и сердце едва не вылетело из груди.

— Ну что ты можешь сказать?

— Я не знал, что планировал папа. Поверь. Я только прочитал это в твоей лаборатории, клянусь!

— Так почему же ты это от меня скрыл?

— Запаниковал! Не знал, что будет, если кто-то узнает, твои советники и так мне не доверяют…

— И ты очень удивлён?

— Я не хотел, чтобы и ты мне не доверяла! Я думал, если ты не прочитаешь, Фрея, я… Ты должна мне поверить! Паника не означает, что я…

— Ты мне лгал. Ты… — мне казалось, что эта мысль украла моё дыхание — но я должна была помнить о важном. Не о нас. Нас — нас никогда не существовало. — У тебя был мотив, Фицрой. Вот почему ты скрыл это. Во что я должна верить?

— Я сказал тебе. Той ночью я потерял всё, что у меня было.

— Ты бы потерял всё, если б та ночь не случилось! Скажи мне, Фицрой! Скажи, что ты ничего не получил от его смерти! — меня колотило от гнева и страха — казалось, слова обрушились камнями на меня. Лицо Фицроя стало мертвенно-белым. — Потому ты меня целовал? Потому говорил, что любишь? Чтобы просто… отвлечь?!

— Нет, Фрея, — он рванулся вперёд, а после, заметив мою дрожь, замер, словно кто-то остановил его. — Я говорил правду. Я думаю, что ты лучшее из всего, что было в моей жизни. Пожалуйста…

— Прекрати лгать!

— Я не лгу! Фрея, послушай… — он вновь подошёл ближе, но руки всё так же дрожали. — Да, я знаю двор. Попытайся я отвлечь тебя, окрутить, думаешь, у меня бы получилось? Не я ли говорил, что надо делать, как надо действовать, что надо спешить? Зачем… Да разве так лгут? Тогда я бы постоянно поддакивал…

— Ты умён! Ты мог вычислить наилучшую стратегию!

Он содрогнулся.

— Прошу, Фрея, выслушай меня. Позволь мне объяснить.

— Нет, — если он и раньше лгал, то, может быть, и сейчас — а я и не узнала бы? Ведь я так наивна! Он доказал это — и если б я проигнорировала это только потому, что хотела, как бы я выжила? Идеальная жертва! Всегда преисполненная сомнений, изолированная от общества! Фицрою надо было лишь помочь мне, притвориться таким, как я — и я пропустила бы всё, что свидетельствовало о предательстве!

— Если ты хочешь, чтобы я тебя выслушала, чтобы я тебе доверяла — ты останешься здесь и дождёшься стражи. Попытаешься сбежать — и я пойму, что ты виноват. А если ты не виновен, как сам говоришь, то всё будет хорошо.

— Ты ведь поверишь, если я скажу правду? Или нет — как сейчас?

Я заставила себя смотреть ему в глаза — руки всё ещё дрожали.

— Поверю.

Фицрой не бежал. Я привела стражу к его двери, дала строгие инструкции — никого не пускать без моего разрешения. В горле застыл комок — и от каждого слова мне становилось всё хуже.

Я не могла позволить себе расстраиваться. Следовало сосредоточиться. Стэн всё ещё надвигался на столицу, убийцу мы не нашли, и если виновен Фицрой — поверил ли бы Стэн, что я тут ни при чём? Ведь я его друг — я под подозрением. Как и говорил Холт.

Я должна была передать Фицроя Стэну — убедиться, что это совпадает с его версией о справедливости. И если он виновен… Если это Фицрой всех убил…

Я почти рванулась в свои покои — и мир поплыл вокруг меня. Стоило только оказаться за дверью, и я рухнула на кровать, позволяя рыданиям задушить меня. Дэгни громко мяукала, пытаясь ткнуться лбом мне в предплечье, но я проигнорировала её.

Нежная рука легла мне на плечо.

— Фрея? — Мадлен. Я повернула голову, даже сквозь слёзы видя, как она была хорошо. Да, волосы были заплетены в косы, глаза затуманил сон, но даже беспокойство её не портило. — Что не так?

— Всё, — выдохнула я. — Всё, — я села на кровати. Мадлен устроилась рядом со мной, и Дэгни запрыгнула на колени, всё ещё сожалеюще мяукая. Я легонько провела ладонью по её голове.

— Что случилось?

— Мадлен… — слова не хотели вырываться на свободу. — Это Фицрой. Я думаю, это был он. Он мне лгал. Отец собирался изгнать его, и… я не знаю, что и думать, но должна была взять его под стражу, а теперь не знаю, что делать…

— Тише, — Мадлен обняла меня, пробежалась пальцами по волосам. — Тише. Всё будет хорошо, Фрея.

— Но он не мог! Я доверяла ему, а теперь…

— Ты совершенно уверена, что это был он? — тихо сказала она. — На него не похоже.

— Не знаю! Но он лгал, прятал улики, спрятал письма!

— Что случилось? — в дверях появилась Наоми, всё ещё щурясь ото сна. — Фрея, ты в порядке?

Я покачала головой — и она больше ничего не спрашивала. Только подошла ближе, опустилась на кровать, нежно положила руку мне на плечо.

— Ты должна понять, — промолвила Мадлен. — И даже если он виновен… Я так долго знала его, Фрея! Он — один из немногих, кто… Может быть, он полагал, что на то есть веские причины? Может быть, это было…

— Причины? Какие причины считаются вескими, чтобы убить стольких людей? И Стэн атакует — если я хочу его остановить, то не могу быть милосердной! Стэн никогда не простит мне. Я просто не могу! И не представляю, что он мог это сделать!

— Нет, — вздохнула Мадлен. — Никто не хочет верить, что это один из его родных.

— Но что делать? Придётся объяснить, почему он сбежал — и люди будут виноваты!.. Но я не могу отпустить его — не могу!

— Ты сможешь, — вздохнула Наоми. — Ты всё сможешь.

— Я столько раз ошибалась… И теперь, когда он мой друг, я не могу…

— Фрея, — Мадлен повернула меня к себе лицом, — ты хорошая королева. Поверь мне — я знаю, что такое двор. Я провела тут всю свою жизнь. И ты — лучшее, что здесь было. Просто сделай всё, как надо. Поверь в свою силу.

— Но ведь…

— Разве не ты продержалась столько времени?

Я прижалась к ней.

— Не знаю, что бы я делала. Без вас двоих…

— Ты невероятная, — выдохнула Мадлен. — А без нас — ну, может быть, совсем немножко было бы труднее.

Я тихо, грустно рассмеялась.

Двадцать девять

— Вы задержали Фицроя?

Холт перегнулся через стол, не скрывая ни неверие, ни удовлетворение.

— Да, — кивнула я, стараясь говорить спокойно. — Это было необходимо.

— Мне жаль, что так получилось, — вздохнул Холт, — но он доставлял слишком много неприятностей.

— Нет, — ответила я. — Это не имеет никакого отношения к тому, что вы прежде сказали. Но я отыскала доказательства его лжи. И его отец хотел его сослать — значит, у него был мотив и подозрительность в действиях.

— Мудро, — кивнул Холт. — Я подозревал, пытаясь предупредить…

— Да, — отрезала я, чувствуя, как вырываются на свободу часы рыданий и утомления. Он мог быть столь мудрым и превосходным — но я всё равно не была уверена в том, что он не причастен к случившемуся. Я всё ещё его подозревала. Как он может так выражать своё мнение? — Я знаю, что вы подозревали! Вы были против Фицроя изначально, без единой на то причины! Вы считали, что он виновен — так или иначе! Почему? Потому что его мать не была королевой?

— Я только подумал, Ваше Величество, что вам будет лучше. Хотел вас защитить!

— И нашли улики? Что-то кроме того, что его хотел сослать отец?

— Нет, Ваше Величество, но это было подозрительно, и…

— Подозрительно? Если же вы осуждаете за это людей, то, может быть, расскажете о том, по какой причине несколько дней назад были во дворце? Что забрали из часовни?

Молчание — и взгляд Холта.

— Ваше Величество?

— Я вас видела! Была там, расследуя убийства, видела с сокровищами в руках! Вы пробрались туда, где все погибли — а это не подозрительно? Как думаете, я должна арестовать и казнить вас за это, не получив никаких истинных доказательств?

— Расмус? — переспросила Норлинг. — Как же?

— Я был во дворце, Ваше Величество, — медленно ответил Холт. — Но помогал вам. Это святилище — оскорбительно для Забытых, и для сражения со Стэном мы нуждались в золоте. Я хотел использовать его для поддержки…

Я могла в это поверить. Хотела ненавидеть его, хотела, чтобы он был во всём виноват, но в это я верила — потому что это было правдой.

— Что же, — выдохнула я, — просто… — слишком много бессонных ночей — и слишком я не хотела верить в правоту Холта. Ошибка, просто ошибка. — Мы должны действовать решительно, но не радикально — пока не узнаем всю правду. Я понимаю, что вы просто хотите меня защитить, вопреки обстоятельствам, но вы должны просто давать мне советы. А могу я принять этот совет или нет… — я тяжело вздохнула, — ничего не надо делать. Не надо никому говорить, пока у нас не окажется достаточно доказательств, тех или иных…

— Фрея. Если вы думаете, что он…

— Мыслей мало — сейчас точно. Даже когда Стэн идёт к нам. Надо знать.

— Вы не сможете держать это в секрете, — вздохнула Норлинг. — Люди будут сплетничать…

— Так пусть сплетничают! Если мы ничего не скажем, они не будут знать, что произошло на самом деле.

— И придумают всё, что угодно, вместо правды…

— Пусть придумывают! — я убрала с глаз волосы. Да, я давно не спала, и усталость накопилась во всём теле. — Мне нужны доказательства. Я должна знать.

— Ваше Величество, — вздохнул Холт, — Стэн в трёх днях от столицы. Надо работать над оборонной стратегии. Мы поставили на стены всех, кого сможем, но сил для битвы с ним всё равно слишком мало. Надо подготовиться…

— Мы готовимся — и готовились. Но это тоже важно, — даже важнее. Я не представляла себе, как могла победить Стэна, как могла его остановить, если он не сдастся. Но зато я могла докопаться до сути этого убийства. Могла разобраться со случившимся, пока не прибудет Стэн — и всё не разрушит.

Я не имела права грустить, пока раз за разом в тот вечер пересматривала бумаги, пытаясь найти то, что упустила. Факты — это просто факты, нет смысла над ними плакать, когда Фицрой лгал мне обо всём этом… Я не могу отвлекаться. Слишком много важного вокруг. Но я не могла игнорировать свои мысли — не тогда, когда он был первым обвиняемым… Я должна отыскать доказательства — а значит, должна думать разумно.

Вот только ничего не получалось. Вопреки тому, что я бормотала, рыдая вчера на плече у Мадлен или Наоми, я вспоминала выражение его лица, когда впервые показала записи, когда знала, что он лгал, знала, что скрывал, что мог быть виновен, мог ненавидеть меня, не любить…

Нет. Это не доказательства. Я могла обыскать его покои — но что-то по-настоящему угрожающее он бы уничтожил. В Форте не было ничего, что помогло бы мне.

Надо вернуться во дворец. Если б я могла попасть в покои короля — вдруг Фицрой забрал не всё? Да — я должна.

— Ваше Величество? — в комнату заглянул один из стражников. — Из города к вам прибыла женщина.

— Из города? — я думала, визит к Густавитам ничего не дал. Конечно, они не могли прийти в Форт, но если эта женщина — одна из них.

Женщина ждала меня в солдатской каптёрке у передних ворот Форта. За нею наблюдали четыре десятка стражников — но зато ей выделили стул. Она вскочила, задрожала, когда я вошла, и я поняла — вот кто она. Та старушка, к которой я прикоснулась в тот вечер. Теперь она коротко поклонилась.

— Ваше Величество, — выдохнула она. — Вы сказали, что мы можем прийти и поговорить с вами.

— Да, — медленно ответила я, — но не была уверена в том, что кто-то придёт.

— Но ведь вы нас посетили! Думаю, хотели, чтобы мы отреагировать. Да, некоторые были в ярости, когда вы пришли, но молодые так много глупостей совершают… Они хотят всё изменить, и если вы готовы — я подумала…

— Спасибо. Мне жаль — я не знаю вашего имени.

— Бэйквэлл, Ваше Величество, Мэри Бэйквэлл. Я хотела сказать… Некоторые люди за вас, Ваше Величество. Среди Густавитов. Хотят вас выслушать, верят в поддержку забытых… Но некоторые — они хотят верить, но им нужны доказательства.

— Доказательства? Сомневаюсь, что можно доказать подобное.

— Не знаю, Ваше Величество, но они так чувствуют. Конечно, есть те, кто не будет счастливым, пока не начнёт орать… Но я обещаю вам, клянусь — никто не был замешан в том, что случилось при дворе. Мы никогда подобным образом не поступали. Да, некоторые считают, что это правильный путь, они однажды пытались на вас напасть — но на самом деле большинство просто желает перемен. Им просто нужно действовать, чтобы верить… Если б я могла их убедить!

Возвращалась я во дворец одна. Без стражи, без друзей — никто б меня не защитил, вот только кому доверять? Мне нужны улики — улики, которые никто не сможет подменить.

Меня никто не остановил. Стража на входе Форта, казалось, испугалась моего приказа, но врата всё равно открыла. А как они должны были реагировать, когда королева решила отправиться в город?

В залах дворца на сей раз было тихо. Иногда до меня доносился шорох крыс — они поселились здесь совсем недавно, — но ни человеческих шагов, ни голосов не было слышно. На меня смотрели немые портреты, и ступала я, кажется, слишком громко. Особенно внимательно наблюдал отец Фицроя с огромной картины — одна рука на бедре, вторая сжимает меч, который он на самом деле никогда в своей жизни не держал…

Фицрой не противился, сказал, где были покои отца, его кабинет — мне казалось, это была правда. Внутри его комнат на третьем этаже. Открытая дверь.

Я замерла на пороге. Никогда прежде не была в королевской части замка — и хотя он умер, а я королева, мне казалось, что я всё ещё нарушаю запреты.

Но я не могла позволить такой глупости себя остановить — и силой воли буквально втолкнула себя в коридор.

Такого я не ожидала. Король любил показность, был расточителен, но тут не было ни золотой обшивки, ни этих гадких статуй. Просто несколько картин на стенах — и покои казались почти пустыми.

Его исследовательская комната казалась разумнее, чем я полагала. Большую часть комнаты занимал дубовый стол, к стенам прислонили шкафы. Никаких картин — только светильники, которые я зажгла слишком быстро, пытаясь изгнать тьму.

Тут было пусто — Фицрой постарался на славу. Но при всем своём желании, всю комнату он вынести не мог. Что-то должно было остаться.

А ещё, казалось, король был настоящим грязнулей. Бумаги запихались поверх книг, валялись на подоконнике за шторами, стояли в углу и под столом огромными кучами. Окинув их взглядом, я подумала, что они уже слишком стары — вот почему Фицрой их не трогал. Но я не могла позволить воле случая решить судьбу королевства. Доказательства могли таиться где угодно.

Я устроилась в королевском бархатном алом кресле. Ох, слишком он заботился о комфорте и злате — думай он хоть в половину так же о державе…

Я вновь осмотрела взглядом хаос на столе. В моём распоряжении было мало времени, а на уборку пошло бы, наверное, несколько часов, но я должна была задействовать свои сильные стороны. Хотелось разработать систему, разложить всё по частям, пока передо мной не раскинется вся картина.

Летели часы, армия Стэна была всё ближе и ближе к столице, а я ничего не нашла. Ни слова о Фицрое, ни слова о банкете, ни слова об убийствах. Несколько писем от дворян, какие-то примечания на законопроектах, просьбы советников. Записка от Холта с предупреждением о праздновании дня рождения — но ни слова в ответ от короля.

Одно письмо пришло напрямую от Расмуса Холта. Он просил короля подумать о том, чтобы использовать украшающее часовню золото для поддержки жертв наводнения на западе, но король приказал ему поискать ресурсы получше. Я провела пальцем по подписи Холта — да, ещё вчера я добавила бы это к списку причин, по которым Холт мог стать убийцей, почему ненавидел короля и мечтал о новом режиме, но теперь не была уверена. Он пояснил своё появление при дворце, подтвердил, что поддерживает благотворительность и регилиозную чистоту — а это не мотив для убийства.э

После того, как я обыскала весь стол, бросилась рыскать по полу, пытаясь отыскать выпавшие страницы. Ничего стоящего — и я бросилась к книгам на полках, принялась перебирать их, искать хоть что-то среди страниц.

За одной из штор оказалась мусорная корзина, полная доверху.

Незаконченные письма, перечёркнутые слова и сплошной дух разочарования. — но не сыскала ничего полезного.

Через несколько часов на королевском столе стояли аккуратные, упорядоченные по темам стопки писем — и я не отыскала ничего, кроме потерянных в беспорядке монет. Я откинулась на спинку кресла, смеживая веки. Я ничего не нашла — ничего полезного.

Нет, больше оставаться в этой комнате я не могла. Следовало размять ноги, посмотреть другие комнаты, поискать…

Я выскользнула из кабинета и замерла — напротив двери висел огромный пейзаж. Прежде его прятала темнота, но теперь он словно притягивал мой взгляд.

Оранжевые, жёлтые от лучей заходящего солнца холмы. Небо радужное и яркое, закат — ало-синий, — и полоса почти золотого…

Такого, как в пироге. Такого, как тот краситель на кончиках моих пальцев. Я подошла ближе, пока едва ли носом не ткнулась в холст. Искала подпись, признак происхождения — но ничего не было, и я вытащила картину из массивной золотой рамы.

Внутрь была сунута записка.

«Я вижу эти холмы из окна своей усадьбы и вспоминаю о вашей великолепной компании. Надеюсь, совсем скоро смогу вернуться к вам».

И подпись.

Мадлен Вольф.

Тридцать

Королевски-жёлтый украшал небо. Цвет, который, как говорила Мадлен, никогда ей прежде не встречался. Настолько дорогой и редкий, что король посылал за тысячи миль, чтобы его заполучить.

Кто-то рассказал ему об этом свете, подтолкнул к этой идее. Мадлен — близка к нему, и единственная художница, которую я знала. Она воспользовалась этим цветом — и лгала о нём.

Я закрыла глаза ладонями — думать, думать… Я уже обвинила того, кого любила. Стоит ли обвинять вторую — из-за картины? Такие малые доказательства — и такой риск! Лгать о веровании. Лгать о том, что потеряли. Лгать о мазках на пейзаже.

Думать. Думать. У Фицроя была причина заставить отца замолчать, но убивать всех, не получив трон? Помогать мне в моем исследовании, защищать от Стэна? Я видела его в Форте утром после банкета — и после своей коронации тоже. Он был обезумевшим. Не понимал, что происходит, не верил в реальность окружающего его ада.

Я плохо разбиралась в людях, но Фицрой… Насколько же он был искренен! Да, он хотел бы хорошим придворным, он умел играть, но я видела его чувства, видела его без маски — видела ту ужасающую агонию…

Мадлен пыла печальной. Огорчённой. Но в этом удивительном, сложном образе совершенной Мадлен не было беспорядочности Фицроя и Наоми. И она не была в столице во время нападения — в полной безопасности, вольна от подозрений… Если б я не покинула дворец — она получила бы трон. И если б яд был в пищевом красителе, если б его включили в рецепт по приказу короля… Кто бы заподозрил её в убийстве, даже если она просто художница, что прежде использовала этот цвет?!

Она сказала, что отсутствовала из-за неизвестной болезни. Её называли меланхолией, но Мадлен говорила, что от тоски живот не болит — признак лёгкого отравления мышьяком. Мышьяком, который она использовала в красках…

И облизывала кисть. Я видела, как она делала это — как проводила языком по моим кистям, прежде чем начать накладывать макияж. Если б там был королевски-жёлтый, она бы испытала боль в желудке и нашла бы источник…

А если бы это подарило ей столь замечательную идею?

Я не хотела в это верить — но это было возможно. Более чем.

Когда я вернулась в Форт, я не звала стражу и не устраивала сцен. Я нашла Мадлен в её покоях, сидевшую в кресле с книгой на коленях. Наши взгляды встретились — и она побледнела, губы чуть распахнулись… что за покорный взгляд. Она встала, юбки волнами раскинулись вокруг меня, будто вода, и она не отвернулась.

— Это была ты, — я удивлялась своему спокойствию. Теперь, когда я знала, кричать не было смысла. — Ты их убила.

— Я не клала яд в торт, — мягко ответила она. Я уже видела, как она говорила о смертях. — Но, да, я рассказала ему об этом красителе.

— Зачем? — столько всего надо было сказать, но этот вопрос всегда первым срывался с губ.

— Это было необходимо сделать.

— Необходимо убить всех своих друзей?

— Я не знала, что он это сделает, — ответила Мадлен. — Я не заставляла. Знала, что он хотел продемонстрировать свою расточительность, но понятия не имела, что он зальёт его в блюдо на банкете.

— Зачем? Зачем ты это сделала?

Мадлен не вздрогнула — вскинула подбородок.

— Ты знаешь, я любила двор — с того момента, как прибыла сюда. Такой живой! Такой яркий! Я чувствовала, что мне здесь было место — а потом, пару лет назад, впервые заболела. Несколько месяцев провела в деревне, писала картины, встречалась с людьми, училась дышать. И когда вернулась… Увидела его, Фрея. Увидела его настоящим. Тщеславие. Злобу. А сна следующий день я вернулась на огромный бал в дворцовом саду. Тема — золото. Золото в пище, золото в воде, золото в платьях, золото в волосах. Праздник мира и добра — только для двора. И я стояла посреди всего этого и видела, как же всё это было гадко! Видела, что на самом деле им всем было абсолютно наплевать, что меня не было. Никто обо мне не заботился — и ни о ком другом тоже. Они просто хотели весело провести время, хотели выглядеть поразительнее, чем кто-либо другой. На следующий день я отправилась к королю, ведь видела, как бьются люди, и хотела помочь им. Но когда я попросила у него денег, он посмеялся надо мною и сказал, что я похожа на своего кузена — а у короны для отбросов средств нет. Деревня пусть сама справляется со своими проблемами. У него были деньги на то, чтобы двор буквально поедал злато — но не было, чтобы убедиться, что все остальные сыты. И я видела это, Фрея. Знала, о чём именно говорил Густав. Мы нуждались в переменах. Как в воздухе! И это должно было случиться.

— Потому что Забытые должны вернуться?

— Забытые никогда не были реальными, Фрея. Мы обманываем себя, думая, что они существуют. Это просто были люди с мастерством и знаниями, которых у нас нет. И не будет — потому что мы ждём, пока они вернутся! Всё разрушено, Фрея, и кто-то должен это остановить.

Я покачала головой.

— Потому? Это единственная причина? Нет!

— Было бы лучше, если бы было ещё что-то? Драма? Личная обида, месть? Амбиции? Конечно — плохо навредить людям так эгоистично. Я лишь хотела помочь, сделать королевство лучшим. Полагаю, сделала.

— Ну, ты не можешь иметь в виду, что я стала бы королевой — ты себя назначала на то место?

— Никогда об этом не думала. Предполагала, что он сам себя медленно отравит — пока он не сказал, что заказал больше ради банкета. Но сколько людей могло выжить! Я не собиралась становиться королевой.

— Но ты его не остановила! Сотни людей могли погибнуть — и ты его не остановила!

— Так было нужно. Эприа в этом нуждалась, — она отвернулась, молча глядя на какую-то картину. — Медицина. Вот что сказал мне купец, когда я купила маленький горшочек для себя. Это стоило целое состояние, но я никогда не видела такого цвета и искала его для своей коллекции. Он странно на меня посмотрел и сказал, что это будет лекарством от лихорадки, потницы, а так же многих других заболеваний, которые только могли случиться. Но ведь я на самом деле хотела просто получить цвет, — она мягко улыбнулась. — А потом я вдруг заболела. Я видела полосы на ногтях, знала о мышьяке — но всё это было простительно за единственный подобный цвет.

— И ты отправила немного королю?

— Отправила всё, что осталось, вместе с картиной, которую как раз закончила. Сказала ему правду. Это цвет — и чудное лекарство, которое принесёт здоровье и удачу! Королевски-жёлтый — сказала, он достоин этого названия.

— И он подсыпал его в вино.

— Думаю, да. Конечно, у него болел живот, это медленно отравляло его. Но он о красителе и не подумал! А зачем? Считал, что болен, а никто не смотрел, что там король подсыпал в собственную еду.

— Ты сказала, что он болел многие месяцы, до того, как ты покинула в последний раз замок.

— Солгала, — она впервые, казалось, немного раскаялась. — Правда, прости. Ты так уверенно собиралась раскрыть убийство… Я не могла позволить тебе узнать, что он заболел только в то мгновение, когда я наконец-то покинула столицу. Мне хотелось, чтобы ты думала, что кто-то травил его несколько месяцев до того, как я наконец-то уехала.

Вот о чём она жалела! Не о всех смертях — а о маленькой лжи, что должна была помешать моему расследованию.

Я слишком ей доверяла. Не проверила её историю. Фицрой решил, что отец скрывал болезнь — и только предполагал, между прочим, что всё остальное было правдой.

— Разумеется, — продолжила она, — его высокомерие не дало ему остановиться на достигнутом. Он хотел больше, и больше, а у меня не оказалось — поэтому он послал людей за этим. Назвал во имя себя, вопреки тому, что у красителя уже было название — он хотел всё! Я боялась, что кто-то скажет советникам, что там есть мышьяк, но всем было плевать. Краситель, что лечит, пока человек не съест слишком уж много. Ну и, конечно, эта яркость не давала ему держать это при себе. Он хотел устроить шоу, разбрасываться здоровьем и состоянием. Он должен был продемонстрировать этот краситель на банкете, чтобы показать собственное богатство и царственность. Но я знала, что он даст его тем, кого любит — а тем, кто ему не нравится, тем, кто менее экстравагантен… Они выживут. Так было бы легче создать новый двор, чем я когда-либо полагала. Нет, я не могла остановить это!

— Даже если это могло убить твоего кузена?

Я верила в него. Знала, что он это не съест. Король гневался на него, и Стэн злился в ответ — за расточительность… О, он из принципа не стал бы есть золотой торт! И не ел.

— Но ты просто оставила их умирать!

— Не всех. Думала, что может править Фицрой. Хотела убедиться, что он выживет — поэтому сказала его отцу, что до меня дошли слухи, будто бы Фицрой хвастал, что будет следующим королём. Конечно, я говорила не совсем так… Поздравила короля с решением, говорила, что слышала это от самого Фицроя. Я знала, его это разозлит — как раз к банкету, — и он ему золотой торт не даст, чтобы поставить на место. Он был бы в безопасности

— Так это из-за тебя Фицроя собирались сослать?

Мадлен покачала головой.

— Об этом я не знала. Но ты должна понимать, что король постоянно менял своё мнение о Фицрое. Пусть он и хотел сделать его наследником в день получения письма — он был в ярости, полагая, что Фицрой мог на это надеяться. И даже если б он сильно разозлился, то очень скоро бы простил его… Если б их всех не отравил. Как похоже на короля!

— А вдруг король решил принять более постоянное решение? И почему ты так была уверена…

— Он был таким позёром! А болезнь его немного поменяла. Учитывая убеждения Холта… Может быть, он бы остался на своей позиции.

— И все остальные… Ты убила своих друзей!

— Их убила королевская жадность, а не я.

Выражение её лица не было виноватым. Никакого раскаянья — до ужаса честно! Она с таким самообладанием столкнулась с этой правдой, равно как и со всем остальным…

— Если я тебя арестую, — промолвила я, — люди подумают, что всё из-за твоего кузена. Не поверят, что ты и вправду виновата. И когда прибудет Стэн, он будет счастлив освободить тебя. — он никогда не поверит, если я скажу, что виновна во всём Мадлен. И атаку он не остановит.

— О, нет, — покачала головой Мадлен. — Нет. Если он узнает, что виновата я, накажет меня — как хотел наказать тебя. Но он будет прорываться в город, прежде чем выслушает тебя. Не верю, что в твоём случае это поможет.

Мадлен так прекрасна, так хороша… Но не такая, как верила я. Как верили все остальные. Как она могла их убить?

— Ты должна была быть моим другом.

— Я и есть твой друг, — ответила она. — Что б я ни сделала, я твой друг. Всё ради добра, Фрея. Я сделала это для общей пользы. Я этим не горжусь, от этого мне нет радости. Я оплакивала их смерти — и каждая слеза была настоящей. Но это должно было случиться.

Но я не могла согласиться. Вопреки всем недостаткам старого короля, вопреки тому, кто заказывал яд и как она оплакивала смерти, она всё равно была убийцей. Она убила брата Наоми… Всех

— А меня ты убьёшь? — спросила я. — Собиралась убить?

— Я о тебе не думала. Ведь я тебя не знала.

— А пыталась после того, как яд оказался недостаточно действенным?

— Нет! Это никогда не было ради короны… Фрея, я правда думаю, что ты хорошая королева. Та, что нужна нам всем.

— Значит, нам с Наоми просто повезло.

— Да. Просто повезло.

Я всё ещё смотрела на неё, не понимая ни мягкости лица, ни спокойствия.

— Ты позволила мне заключит Фицроя. Позволила бы убить его.

— Ты б его не убила. Ты бы нашла причину его простить. У тебя хорошее сердце, Фрея, и ты под конец поверила б ему.

— А ты? Чему ты доверяешь? Своему сердцу?

— Твоё сердце мудро. А я делала так, как было лучше для всех.

Я покачала головой. Я почти видела мысли Мадлен, как она всё это провернула, но столько смертей! Невинные люди, что старались жить в том мире, что им дали… Мадлен наказала всех их, не разбирая, просто не напрямую — вывернула всё так, что виновен был король.

— Ты мне веришь? — тихо спросила Мадлен. — Или мне готовиться к переселению в подземелья?

— Нет, — ответила я. — Нет, ни то, не другое. Если ты и вправду мой друг, ты останешься в своих покоях и поможешь мне остановить своего кузена. А после того, как мы выживем… Я решу, что делать.

— Я уже говорила — ты будешь великой королевой. Лучшей, ем я надеялась.

— В первую очередь надо остановить твоего кузена.

Мадлен отступила.

— Ты должна использовать свои сильные стороны. Не знаю, верует ли он, но слишком суеверен для того, чтобы не остановиться. Если ты убедишь его, что Забытые злятся на него… Может быть, это поможет.

Я кивнула — хороший совет, кто б его не дал.

— Я оставлю кого-то у двери.

Мадлен опустилась в реверансе, всё так же в волнах пышноты юбок, и я заставила себя отвернуться.

Мне хотелось бежать в покои Фицроя, но ноги не слушались. Шок от предательства Мадлен убил меня — и ногди едва касались пола. Я призраком плыла по замку, едва-едва тревожа воздух.

Я спустилась по лестнице, миновала стражников у двери Фицроя. Я не знала, что ему скажу, у меня не было времени разбираться в своих чувствах — и когда дверь распахнулась, просто рванулась вперёд, спотыкаясь на ходу.

Он сидел в кресле, что-то писал. Напряжённый немного, но в целом — казался самим собой.

— Почему ты лгал мне? — спросила я, чувствуя, как дрожал голос. — Почему прятал от меня эти письма, когда знал…

Должно быть, он заметил, что вопрос мой звучал испуганно, а не обвинительно, потому что нахмурился, но ответил куда мягче.

— Я запаниковал. Я не знал планов отца, — промолвил он, — пока не увидел письма — читал в лаборатории, ожидая тебя. Думал, если ты их прочла — ты меня подозреваешь. Словно я и вправду мог так поступить. Так что спрятал их, не хотел, чтобы ты мне не доверяла.

— Значит, ты сделал что-то ненадёжное?

— Я знал, что это не поможет расследованию. Это личное — и я спрятал их. Но я ничего не делал. Не мог… Прости.

— Я понимаю, почему ты это сделал, — это не означало, что я его просила — но я понимала причины. Это не делало его плохим человеком — но смогу ли я через себя переступить? — Я нашла убийцу, — я должна была заставить себя заговорить. Несколько недель с ним общаться было так просто, а слова были пусты. Всё казалось пустым. — Это была Мадлен.

— Мадлен?!

— Она, — кивнула я — и пересказала всё, что случилось с момента его ареста. Он заметался, когда я вспомнила о картине — и не остановился, когда история закончилась.

— Мадлен, — прошептал он. — Мадлен. Как это могла быть Мадлен?

— Я ведь сказа тебе.

Он невесело рассмеялся.

— Фигура речи. Мадлен их убила. Я знал её столько лет… Как Мадлен могла это сделать?!

— Она полагала, что у неё есть причины.

— Я уверен, Стэн думает, что у него есть веские причины тебя убить. Все они имеют веские причины — но это не означает, что они таковыми являются!

Я чувствовала, что должна была сказать больше, извиниться за подозрения, но не могла. Его предательство было таким свежим, покрытым опустошением от Мадлен… Я прорыдала всю ночь, так неохотно доверилась ему — и даже если его чувства были честны, он таковым не являлся. Я ничего не могла ему предложить, не могла открыть свои чувства.

Волосы спадали на лицо чёрной завесой — Мадлен ведь не привела меня в порядок.

— Стэн прибудет через два дня. А я всё ещё не… Пойдём в лабораторию. Мне надо разобраться в этом…

Он смотрел на меня долгим взглядом — и я не могла понять, что пряталось в его глазах, — а после коротко кивнул.

Мне всё ещё хотелось рассказать Наоми обо всём. Она не была близка к Мадлен так, как я — но ведь Мадлен убила её брата!

Мы столкнулись с нею на лестнице в мои покои — она мчалась вниз, испуганная, и застыла, увидев нас.

— Фрея! — воскликнула она. — Я проснулась — и там Мадлен под стражей, никто ничего не говорит… Это Холт её арестовал? Что случилось?

— Мне жаль, Наоми, — выдохнула я — слова казались слишком тяжёлыми, слишком бестолковыми в своих дурацких формулировках. — Мадлен призналась во всём. Она убила их.

Наоми открыла рот, чтобы возразить, но умолкла. Пошатнулась на месте, всё ещё сражаясь с собой.

— Она это сказала тебе?

— Сказала. Мне жаль, Наоми.

Она взглянула на Фицроя, потом на меня.

— Как ты можешь быть так уверена? Откуда ты можешь знать? Она могла лгать, испугаться, скрывать своего кузена…

— Я знаю, Наоми. На этот раз точно знаю, — и я тихо пересказала ей то, что услышала от Мадлен.

— И она… она убила Якоба.

Я кивнула — и она повторяла это раз за разом.

— Убила всех. Убила всех — и стала рядом с нами… Зачем ей нам помогать? — слёзы ярости пылали в её глаза. Она шагнула на ступеньку выше, но я схватила её за руку, заставляя замереть.

— Нет, Наоми. Потом ты сможешь её… но не сейчас.

— Фрея…

— Прошу, Наоми. Наказание нам не поможет. Сначала — Стэн. Мы должны. И я нуждаюсь в твоей помощи.

— Не нуждаешься.

— Нуждаюсь. Прошу, ты моя лучшая подруга! Мадлен — потом. Сначала надо выжить. Помоги мне, пожалуйста.

Наоми долго смотрела на меня, и слёзы жгли ей глаза.

— Хорошо, — жёстко отозвалась она. — Давай вместе остановим эту сволочь.

Тридцать один

— Люди Стэна идут с востока, — промолвил Фицрой. Он расстелил огромную карту на лабораторном столе и диктовал нам условия, как опытный стратег.

Я наклонилась чуть ниже.

— Итак, скорее всего, он будет ждать, пока мы бросим войска, чтобы сражаться с ним, либо прижмёт к крепости, — Фицрой удивлённо покосился на меня, и я добавила: — ну, о таком я читала.

— Да, так бы и было, окажись у нас армия. Но её у нас нет, — вздохнул он. — Пара десятков человек. Он удивится, почувствовав сопротивление.

— Он что, полагает, что я открою ворота и позволю себя убить?

— Нет, — вздохнул Фицрой. — Предполагаю, он остановится у столицы и потребует сдаться. Устроит публичные переговоры. И если ты не удовлетворишь его требования и не уйдёшь — просто захватит город на следующий день. Он не ждёт огромного сопротивления, но он — тактик.

— Хорошо, — кивнула Наоми. — В таком случае, он считает, что мы не в состоянии его перехитрить. Он просидит всю ночь под стенами, ожидая, что мы сдадимся, а это даёт время. Может быть, мы сможем напасть на него, пока он будет там находиться?

— Но как? — выдохнула я. — Я не хочу убивать ни его, ни его людей. Даже если б мы их отравили… Вот уж понятно, что яд вызовет у людей при свете прошедших событий восторг! — я запнулась. — Быть умной, — пробормотала себе под нос, — сыграть на собственной силе…

Моя сила — это наука, эксперименты… Но так мало времени!

Сыграть на собственной силе. Думать.

Я осмотрела комнату, скользнула взглядом по бутылочкам и банкам, которые использовала при попытке обнаружить яд, по хрусталю и записным книжкам, преисполненным свидетельств моих успехов и проигрышей.

— Что делать? Ставить на них научные эксперименты, пока не признают, что я королева?

Наоми заулыбалась, глядя на меня.

— А важно не то, какие ты эксперименты проводишь, а то, как это примут люди.

Я нахмурилась, стараясь не позволить надежде разгореться раньше времени.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты не можешь сражаться с силой Стэна, — вздохнула Наоми, — значит, должна сделать так, чтобы его сторонники выступили на твоей стороне. Как избранной Забытыми, например.

— Некоторые считают это ересью, — вздохнул Фицрой.

Люди хотят доказательств. Вот как говорила та густавитка. Они хотят верить — но им нужен толчок к действию. Визуализация.

Я вновь осмотрела лабораторию. Взрывы от экспериментов, манипуляция светом… Да, наука — моя сила, особенно если учитывать то, как мало людей в ней что-то смыслит. Никто, в конце концов, не ожидал, что я на что-то способна.

Сыграть на этом. Перевернуть их предположения.

Я взяла один из кристаллов, позволяя ему засветиться.

— Я помню, как его сделать, — выдохнула я. — И знаю, что мне нужно.

…Холта я, казалось, не убедила.

— Ваше Величество, — его голос звучал немного несмело. — Это опасный план. Если это вызовет недовольство Забытых…

— Вы сказали мне, что полагаете, будто они меня избрали. Даже если что-то пойдёт не так, они, разумеется, не станут спорить с тем, что я хочу оставить себе трон. Они не могут не одобрить меня, если я воспользуюсь мозгами, чтобы себя спасти, если выбрали меня за это.

Даже сейчас, произнося это, я чувствовала лёгкую дрожь. Если Забытые существовали, если были б недовольны…

Ну, это точно не будет хуже чем то, что для меня запланировал Стэн.

Я повернулась к Норлинг.

— Как вы думаете, мы можем приготовить всё до атаки Стэна?

— Да, — кивнула она, — но, Ваше Величество, столько всего может пойти не так! Если они увидят…

— Если они увидят это, то я буду мертва точно в такой же степени, как и в том случае, если мы даже не попытаемся. Если так случится — сдадитесь ему и скажете, что ошибались. Он вас казнить не будет. Так или иначе, другого плана у нас нет.

— Но, Ваше Величество, — Холт тщательно подбирал слова, — этот план очень сложен для исполнения. Вам придётся хорошо говорить, а вы…

— А я не умею разговаривать?

— Вы становитесь лучше, Ваше Величество! — быстро заявил он, — и ваша страстность не вызывает сомнений. Но не знаю, будет ли этого достаточно.

Да, это было правдой — вопреки всем сложностям своего плана, эта часть пугала меня больше всего — но она была ключевой. Я должна сыграть свою роль.

Иметь дело с людьми было страшно — но оставаться честным… Я должна была заставить их поверить. И могла перевернуть истину так же, как и своё естество.

— Я смогу это сделать, — я должна.

От этого зависела моя жизнь.

Холт долго смотрел на меня, а после коротко кивнул.

— Мы подготовимся должным образом.

Стэн разбил лагерь в пределах видимости городских стен, как и предсказывал Фицрой, а после отправил гонцов, требуя мою капитуляцию. Посему, как только стемнело, я отправилась туда, куда собиралась, вместе со своей стражей. Была одета просто, как для королевы — небесного цвета шёлковое платье, никаких драгоценностей, лишь диадема, не позволявшая волосам падать на лицо, и пылающая на шее звезда. Простота — лучшее, как говорила Мадлен. Я должна казаться самой собой.

— Кто идёт? — прокричал один из стражников Стэна, когда мы приблизились к его лагерю, и Мила шагнула вперёд, вскидывая факел.

— Поприветствуйте королеву Фрею! Мы хотим поговорить с Торстэном Вольфом.

— Надеюсь, пришли признаваться, — хмыкнул стражник. — Сдайте оружие!

Моя стража демонстративно бросила свои мечи на кучу, и мужчины Стэна шагнули вперёд, чтобы обыскать их — и замерли, увидев меня.

— Ваше Величество, — проронил стражник. Я ждала насмешек относительно своего глупого путешествия, но он промолчал. Да, люди могли не верить в меня — но уважали корону. И я замерла, заставляя себя улыбнуться.

— Сир, — я почтительно склонила голову, как это делала Мадлен. — Может быть, продолжим? Ночь не так уж тепла.

На самом деле, я пылала — кровь разливалась лавой по жилам, — но слабость была лучшей отговоркой. Стражник поклонился и шагнул в лагерь, не тронув нож, спрятанный под платьем. Я не ждала, что Стэн нападёт на меня или на моих людей — ведь это дело чести! — но не хотела доверять ему свою жизнь.

Лагерь казался странным скоплением криков и скульптурного хаоса. Мужчины восседали у костров, разложенных рядом с наспех возведёнными палатками, а в воздухе будто бы чувствовался приключенческий дух. И никакой последовательности. Кто-то сжимал в руках стрелы рядом с коллекцией револьверов, у кого-то был лук, короткий, явно спешно вырезанный, а у кого-то — настоящее произведение искусства, впрочем, не способное выстрелить и на несколько метров. Что-то слишком старое, что-то слишком многое. Разнообразные мечи, доспехи — начиная от стали, заканчивая кожей, — всё сброшено в одну кучу этого громадного лагеря посреди царства, что забыло о том, как воевать.

Стражник провёл нас в центр лагеря, и я, расправив плечи, впервые радовалась своему росту. Моя стража немного расступилась — и теперь меня мог видеть каждый. За нами волной скользил шепоток, но я заставляла себя идти уверенно, твёрдо, с лёгкой доверчивой улыбкой на губах. Сердце колотилось — но паники не было. Мир, казалось, слишком жесток — а сегодня это в мою пользу. Просто надо сосредоточиться.

Стэн вышел из большой палатки, когда мы приблизились — ну что ж, как замечательно. Чем больше на нас смотрит, тем лучше.

— Фрея, — промолвил он, когда я подошла ближе. — Ты пришла сдаться?

— Торстэн Вольф, — назвать человека, чтобы он чувствовал себя оглашённым. Мадлен говорила — это помогает людям, но может и вселить тревогу. — Я пришла на переговоры.

— Я не устраиваю переговоров с убийцей.

— Ну что ж, в таком случае, как хорошо, что я не убийца. И ты, думаю, тоже. Прекрати, Стэн, прежде чем погибнут люди.

— Если они и погибнут, то только из-за тебя, — Стэн сделал шаг вперёд. Костёр бросал на его тени, подчёркивая остроту скул. — У нас численное превосходство — ты всё ещё хочешь бороться?

— Я не хочу бороться. Это ты нападаешь на город, — слова были отрепетированными, а не навеянными вдохновлением, но звучало прекрасно. Всё будет хорошо, пока идёт по плану. — Где мой отец?

— В безопасности, но не здесь. Тут ему нечего делать.

— Ну что ж, в таком случае, ты просто отзовёшь своих людей и сдашься прямо сейчас — и я не сделаю ничего, что причинит тебе вред.

— Ничего? Ты разорвала это королевство на куски! Ты убила моих друзей!

— Я никого не убивала, — но выражение Стэна не изменилось. Он был убеждён, что я убийца, а он поступает правильно. Хотел справедливости. О, да его бы уничтожило то, что это его кузина — убийца. Для него, такого убеждённого, что-то столь неправильное… Но я не могла заставить себя переменить то, что уже придумала — я должна была придерживаться того, что решила уже давно.

— А ты не боишься, Стэн? — я подошла к нему ближе, чувствуя, как страх от ожидания скользит по моему телу. — Забытые возвели меня на трон. Не желаешь оказаться в их немилости, сражаясь со мной?

Во взгляде Стэна была одна только ненависть.

— Фрея, тебе не идут угрозы.

— Ты утверждаешь, что мне идут убийства, — не дрожать. Не моргат, не колебаться, не реагировать. Просто ждать. — Ты дурак, Торстэн Вольф, — я позволила этим словам застыть в воздухе, сражалась с желанием заполнить тишину — ждала, пока мои люди наконец-то подадут сигнал.

Солдаты Стэна ахнули. Начинается. Я не могла позволить себе повернуться, не могла нарушить этот полный неповиновения образ, который создавала — но как же хотелось посмотреть! Я могла лишь представить, что там творилось. Как скользили по палаткам огромные тени, поднимаясь всё выше и выше. Призраки — разгневанные Забытые, — кружились вокруг лагеря, словно вырвавшись из кошмаров.

— Забытые не хотят, чтобы ты нападал на свою королеву, Стэн, — мои слова эхом разнеслись по лагерю.

Одно из изображений плясало на палатке за моей спиной, и я сражалась со своим восхищением. Идеально. Совершенно. Несколько человек в лагере с маленькими фонариками, несколько слов о том, как надо всё сделать — и образы казались живыми. Просто картонные фигуры, просто картины, скрытые в темноте, плящущие у костров, отпрыгивающие от отвещённых палаток — целый танец, словно божества и вправду вернулись. Никто, не увидев их, не принял бы их за трюк — не в темноте, не в военном лагере, не в страхе перед боем. Этого хватило, чтобы довести их до грани — вот и всё, в чём я сейчас нуждалась.

— Нет необходимости в кровопролитии, — мой голос звоном разносился по лагере. — Никто не пострадает в моём королевстве, но забытые пришли сюда — и они не жалеют предателей и глупцов! — я смотрела прямо в глаза Стэна, чувствуя, как неопределённость буквально плещется в его взгляде.

Тогда он отступил — и плюнул мне под ноги. Казалось, весь лагерь отшатнулся.

— Пошла вон!

— Это твой выбор, Торстэн Вольф. Надеюсь, ты сделаешь его правильно, — я ушла, и стража последовала за мной. Каждый смотрел мне вслед — но я не остановилась, пока не миновала лагерь, городские стены, пока не оказалась в форте. Только оказавшись в подземельях, я тяжело вздохнула — и руки, столь уверенные при разговоре со Стэном, не переставали дрожать.

Всё прошло хорошо. Идеально. Но я всё ещё проигрывала случившееся в собственной голове, раз за разом перебирала слова, пыталась вспомнить выражение Стэна, то, как в один миг задохнулась толпа. А поверили ли они мне? Или, может быть, они просто смеялись надо мною, и огромная толпа видела насквозь меня и все мои штучки?

Нет. Они не могли. Я должна сражаться — так, как умела.

В лаборатории уже были Наоми и Фицрой — готовились ко второй части плана.

— Сработало? — спросила Наоми, когда я проскользнула сквозь дверь.

— Не знаю, — не было времени об этом думать. Надо двигаться вперёд. Я заплела свои волосы, надела кожаные перчатки — и уверенно выдохнула воздух. — Нам ещё много чего надо сделать. Пора браться за работу.

Тридцать два

К рассвету я была готова. Всю ночь тени скользили по стенам палаток, всю ночь крики разрывали лагерь — никто не мог спать.

Забытые не дали им шанса.

Всю ночь я провела в лаборатории — и не чувствовала себя уставшей. Слишком много всего надо было сделать, слишком много теорий проверить, слишком много испытаний провести. Я лишь мельком бросила взгляд на своё отражение, стягивая кожаные перчатки — копоть на носу, всколоченные волосы. Я должна быть дрожать от страха и ужаса — откуда же это спокойствие? Эта целенаправленность? Ведь пришло время бороться — и даже Дэгни казалась готовой к бою.

— Ты должна взойти на восходе солнца, — вздохнул Фицрой. — Думаю, это будет выглядеть краше всего.

— Знаю, — кивнула я. — Поверь, знаю. Просто надо подготовиться, — я посмотрела на своё разрушенное платье, а потом перевела взгляд на Наоми. Да, она и вправду могла мне помочь — но если я хотела выглядеть идеально…

Я должна была запереть её в подземелье. Никогда не говорить с нею. Но Мадлен была лучшей в своём деле — и я должна была обратиться к народу.

К тому же… К тому же, что-то во мне боялось за неё. Я хотела её видеть, хотела принять помощь — доказательство, что она не столь ужасна, как мне казалось. Искупление за массовое убийство.

И я и вправду постучала в дверь Мадлен. Она открыла — элегантная, как обычная. Я смотрела на этот каштановый мёд волос, чувствуя, как останавливается сердце — смотрела в яркие глаза, видела расправленные плечи. Такая же нежная — пусть и грустная, — улыбка. Всё та же Мадлен. И одного взгляда хватало, чтобы забыть обо всём, что я знала.

— Фрея? Ты в порядке?

Я обошла её кругом, входя в комнату — здесь пахло масляной краской и скипидаром. На каменной стене в дальнем углу красовались прекрасные цветы, на холме возвышалось поместье, в поле паслись овцы, в закате бились океанские волны. Мадлен должна была рисовать без остановок с той поры, как я её заперла. И кисть скользила по импровизированному холсту, выражая всю неопределённость будущего. Вот только сейчас на ней не было ни капли краски.

— Мне нужна твоя помощь. Хочу выглядеть, как королева.

— Ты уже королева.

Я покачала головой.

— Сделай меня великолепной. Богиней в лучах утреннего солнца. Ведь ты можешь?

Она легко, солнечно улыбнулась.

— Могу. Конечно же, могу.

Её пальцы скользнули по платью — оно упало к ногам, — и волосы мои легли идеально. Звезда Валанте камнем застыла на шее. Лёгкие тени легли на веки, ловя свет. И я чувствовала себя в безопасности, зная, что это Мадлен — она всегда делает всё идеально, — а потом она отступила, вскинула руки, будто бы показывая — туда! — и я вспомнила обо всём, что она натворила. Обо всём, в чём была замешана — но от того моё отражение не стало хуже.

Я была идеальна. Прекрасна. Желудок сжимался от одной мысли о том, что она сделала — но я смотрела на настоящую королеву, с прекрасными цветами в волосах, со сверкающей тиарой на головой. Работа Мадлен — нет, даже не так, творение Мадлен. Я ненавидела её — за всю ту боль, что она причинила, — но не могла её не любить. Не могла подавить это отвратительное чувство. Не могла отрицать то, насколько она была мне близка. Не могла забыть, как Мадлен сделала меня такой — и как научила меня жить.

— Спасибо тебе, — тихо сказала я, — это идеально, — и, не проронив больше ни слова, выскользнула из комнаты.

Небо светлело, но солнца ещё не было. Всё затихло — казалось, оставшиеся в столице люди притаились, спрятались в своих домах, надеясь на лучшее. Ни солдат на улицах, ни стражи — все они на стенах, готовые к бою.

Моя повозка подпрыгнула на камне, замерев перед городскими вратами, и я вышла наружу. Замерла перед ступеньками, глубоко вздохнула. Сегодня не говоритьь — смотреть. Спокойно. Уверенно.

Я поднималась вверх по лестнице, стуча каблуками по камням. На самом верху в сторожевой башне меня ждал Расмус Холт.

— Ваше Величество, — промолвил он. — Всё готово.

— Хорошо, — я оглянулась через плечо на светлеющее небо — и возблагодарила градостроителей. Главные ворота — туда должны были ударить люди Стэна, — смотрели на запад, и атакующие солдаты утром смотрели на восходящее солнце. Строители намеревались ослепить их — но сегодня солнце послужит для другой цели.

— Да прибудут с вами Забытые, — выдохнул Холт.

Я кивнула — и одна ступила на стену. Вдоль крепостных валов были, конечно, мужчины — но для защиты их всё равно слишком мало.

Армия Стэна шла с запада. Множество солдат — одни верхом, другие пешие, медленно шагали вперёд, словно одно их присутствие должно было заставить меня сдаться. Они казались хаосом оружия и доспехов — старые турнирные шлемы, кольчуги, кожаные сапоги, брошенные старыми армиями…

Я дошла до центра стены — и повернулась к полю. Вокруг меня расположилось множество кристаллов и хрустальных призм — по обе стороны на стенах.

Я могла только надеяться, что всё сработает так, как я представляла.

Приближались люди Стэна, поднималось солнце. Мои люди собрались у врат — слишком мало, но они были необходимы. Стэн не знал о шпионах среди своих, не знал, что спрятано в темноте в траве. Не знал, на что я была способна.