Долг платежом красен

Глава 3 УКРЕПЛЕНИЕ СЕМЬИ

Магистр известил мою семью (теперь уже мою) о том, что все в порядке — девочка пошла на поправку. Через недельку уже сможет спуститься к семейной трапезе. На всякий случай, чтоб заранее подготовить к возможным неожиданностям в моем поведении, он предупредил всех о том, что с памятью у меня пока некоторые проблемы. И напомнив всем, сколько времени я, в смысле Лионелла, проводила в последние годы в библиотеке, намекнул, что, явно перечитав, ребенок идеями разными так и сыплет. Во избежание рецидивов по поводу «комы» домашним было рекомендовано со мной не спорить, ни в чем не противоречить и делать что попрошу.

Когда Криста принесла запрошенные книги, мне чуть не поплохело от их количества. Но плохей не плохей, а изучать придется. За день я быстренько пробежался по особенностям местной религии, чтоб не попасть впросак и на костер соответственно. Порадовался, что к магам здесь отношение спокойное: помощь умеющих людей в моем деле не помешает. В плане религии решил, что понятия о какой-то Великой Матери мне будет достаточно на все случаи жизни, и резво переключился на историю своей семьи. Вот ее-то следовало хорошо запомнить, хотя эта родословная — нудятина невероятная. Для начала просмотрел последние события в роду, а все остальное — потом как-нибудь.

Наверное, самым трудным для меня было вдолбить в себя привычку говорить от женского лица — это раз; не разглядывать оценивающе лиц, теперь своего пола — два; и третье — помнить, что я ребенок, и соответственно вести себя, совсем уж явным образом не демонстрируя свои командные способности и не посылая никого куда подальше. Получалось похуже, чем в фильме «В джазе только девушки». Там герой повторил себе несколько раз: «Я девушка, я девушка…» Монтаж — чик! — и герой уже почти не сбивается. Мне же приходилось быть начеку каждую минуту, и днем и ночью повторять себе: «Я девочка, я девочка… пошла, поела… погуляла…» — и так до бесконечности.

Ситуация, конечно, не фонтан. Ну не может не напрячь пусть и жизненно важная, но ужасно неприятная необходимость говорить и действовать от женского лица, и не один день или год, а всю жизнь! А тут еще жесткое неприятие всяких… кхм… нетрадиционалов любого пола. Становится страшно, ведь, если долго притворяться хромым, это может стать привычкой, и будешь хромать без всякого притворства. Категорически, до зубовного скрежета не хочу превращаться в полноценную женщину, однако что поделаешь, имея женское тело, я не могу считаться мужчиной. Придется постоянно убеждать себя, что я среднего рода и половые особенности и влечения меня не интересуют. И тут только полная сознательность в состоянии помочь с этим справиться. Стоит пустить дело на самотек — и не заметишь, как в козла превратишься. Ох!.. Это ж не жизнь получается, а движение по грани между внешней формой и внутренним содержанием. Так что, как говорили «у нас», дай, Боже, мне сил…

Выучив имена членов семьи и слуг, с которыми, по идее, придется сталкиваться, я решил, что пора выбираться в люди и знакомиться с персоналом лично. В первую очередь мы с Кристой вымыли меня по полной программе. Только теперь мне представился случай внимательно себя рассмотреть. Худа и мелка не по возрасту. Лицо сложно назвать красивым. Скуластое, возможно из-за худобы, нездоровый бледно-серый цвет кожи. Это и неудивительно, от постоянного нахождения в помещении кто угодно побледнеет и посереет. Единственное, что хоть немного делает приятным лицо, это большие глаза необычного светло-зеленого цвета. Волосы русые, на солнце отсвечивающие рыжим. Как утверждает Маэстро, я единственная из семьи рыжая, очень похожа на свою прабабку по цвету волос и характеру. И судя по описанию, прабабуля обладала жестким, упрямым характером. В качестве убеждения могла и пятак начистить. Классное прикрытие. Если что не так, можно на прабабку кивать, мол, я ни при чем, предки виноваты.

К слову, помнится, читал в книгах по иридодиагностике и физиогномике, что зеленые глаза и рыжие волосы присущи личностям с авантюрным характером. И то правда: не будь этого аспекта в характере девочки, вряд ли она бы решилась на столь опасный эксперимент с ритуалом.

После мытья мы с Кристой разворошили весь гардероб, перемерили все. Что-то Кристе ушло, что-то в дальний угол запихали как нефункциональное, что не надеть без бригады служанок. Мне отобрали с пяток платьев попроще в одевании и с виду без излишеств.

После этой непомерно трудной для меня работы мы занялись волосами. Почти все предложенные Кристой прически я отверг: долго сооружать и еще дольше разбирать это воронье гнездо. В итоге волосы заплели в косу и уложили короной. Кое-как натянули на меня одно из подготовленных платьев. Криста все пыталась корсет на меня напялить, пришлось пригрозить ей кухней, чтоб отстала. Из обуви накопали что-то вроде мягких кожаных полусапожек.

Выход «в свет» приурочили ко времени, которое по-нашему можно назвать полдником, поскольку есть то, что и все, мне было нежелательно, а чаек можно пережить. В сопровождении мага и Кристы я спустился в столовую. Ох, и трудно же мне это далось. Ноги дрожали и подгибались, непонятно, то ли от страха, то ли от слабости, или оттого и другого вместе. Для устойчивости пришлось вцепиться в магистра. С другой стороны меня поддерживала верная Криста.

Особо сильным испытанием оказалось хождение в длинном платье. Поскольку мои усилия постоянно были направлены на изучение окружающей обстановки и желание запомнить как можно больше, я постоянно забывал приподнимать подол платья. Если бы не магистр Жаколио, я бы упал, вероятно, раз пять за вечер. Пока мы шли по длинным коридорам замка, я отметил, что, несмотря на чистоту, ощущение какой-то запущенности, безысходности так и витало в воздухе.

В столовой меня ожидало все семейство. Ирвин — восемнадцати лет и Нирана — четырнадцати больше походили на отца и, как и он, были светловолосыми и с «ореховыми» глазами. Несмотря на то что эти ребята имели симпатичные лица, на фоне Рэма и Лорэйн они выглядели менее привлекательно. Шестнадцатилетние Рэмануэль и Лорэйн больше походили на мать, портрет которой мне показывал магистр перед моим выходом. Наша мама была очень красивой женщиной, с тонкими чертами лица, каштановыми волосами и изумительными синими глазами. На картине сапфировые серьги и ожерелье настолько гармонировали с ее глазами, что от портрета трудно было отвести взгляд. Мне стало о-о-очень понятно, почему отец без колебаний бросил столичную жизнь и всяческие бонусы ради женитьбы на ней.

Однако визуального знакомства для выполнения взятой на себя миссии оказалось явно недостаточно. Чтобы куда-то вести семью, мне надо было получше изучить характеры и взгляды сестер и братьев. Для этого надо было почаще и подольше находиться вместе. Дело за этим не стало. Используя их любовь и жалость ко мне, я уговорил вместе заниматься физическими упражнениями, чтоб поправить мое здоровье, а также чтобы они по очереди читали больной «сестренке» книги и обучали меня пению и игре на инструменте, похожем на гитару.

Скажу сразу: приобретение двух последних навыков пошло как по маслу, поскольку в прошлой жизни я неплохо для любителя играл на гитаре. Хотя, конечно, у Кристы получалось куда лучше. У меня голос оказался высоким и мелодичным, у Кристы — несколько ниже. Если мы пели на два голоса, получалось красиво. Когда же включались сестрички и братья, то, по мне, вообще получался шедевр. Правда, местный репертуар, на мой вкус, был до невозможности занудно-завывательным.

Итак, некоторое время я внимательно присматривался к семье. Ребята оказались неплохими, но очень уж, как говорят «у нас», пассивными. Через месяц литературных чтений и песенных вечеринок я понял, что пора начинать изменять психические настройки и мышление родных и близких. Обработку решил начать с сестер. Когда мы всей семьей, включая Кристу и магистра Жаколио (куда же от них денешься), собрались, как обычно, вечером в гостиной, я сразу взял, как говорится «у нас», быка за рога, начал с самого злободневного вопроса:

— Девочки, не расскажете ли, как вы видите наше будущее на ближайшие пять — десять лет?

Сестрицы переглянулись между собой, лица при этом у них, прямо скажем, стали печально-несчастными, затем обе бросили быстрый взгляд на Ирвина, а потом уставились в пол с видом партизанок. М-да-а… Судя по всему, свое будущее они видят явно не цветущим. Если вообще его видят. Ну что ж, продолжаю бодренько так:

— А как бы вы это будущее построили, если бы появилась возможность создать его по желанию? Вот ты, Лорэйн, поделись, пожалуйста, своими мечтами.

— Я бы хотела выйти замуж за очень богатого и родовитого мужчину, — немного помявшись, тихонько произнесла она.

— А если он при этом окажется очень старым и некрасивым? Или это для тебя неважно? — быстро спросил я, размышляя о том, что такие размазанные желания корректировать и корректировать. Ведь, помнится, в той жизни кто-то (только вот кто? Блаватская, Крайон, Кастанеда, в общем, кто-то «у нас») абсолютно точно доказал, что нечетко сформулированное желание может, воплотившись, принести человеку много горя.

— Ну что ты! Вот если бы меня спросили, как я хочу, то конечно же муж должен быть молодой и красивый, — не выдержала Нирана.

— А если этот молодой да ранний был пьяница и бабник? Ведь красивые частенько по бабам-с… Да при таких достоинствах возьмет и промотает в два счета все свое богатство на развлечения…

— Ну-у-у… — тянет Нирана. Видно, на большее ее фантазии не хватает.

— А если бить будет да ругаться, что бедную от жалости приютил? — уточняюще-безжалостно вопрошаю я.

Тут сестрицы мельком переглядываются и совсем спадают с лица.

— Ли, сестричка, а не рано ли тебе о таких вещах разговаривать? — не выдерживает Ирвин.

Вот ты-то мне и нужен! Сам нарвался, вот теперь посмотрим, как спасаться будешь.

— Знаешь ли, мой дорогой братец, к тому моменту, когда будет не рано, может оказаться слишком поздно. — Мне пришлось сильно постараться, чтоб голос звучал ровно, и в нем не очень заметно было ехидство.

— Извини, не понял.

— Для того чтобы твои сестры могли выйти замуж, им нужно хоть какое-то приданое. Папочка наш, видишь ли, в печали. Забросил дела, о детях не заботится. Его не волнует, что у дочерей нет того, за что обычно берут замуж; что нет денег на полноценное образование сыновьям, а значит, и карьера им не светит. — Во время этого (я считаю, вполне вежливого) монолога Ирвин несколько раз порывался перебить меня, но я резким движением руки останавливал его. — Примем как факт, у папули горе. Хотя никакая печаль не отменяет долга перед детьми. Но это пока опустим. Вот скажи, Ирвин, ты, как наследник этих фамильных развалин и бесприданниц-сестер, что ты сделал, чтобы поправить положение — сделал имение приносящим доход, собрал приличное приданое твоим сестрам?

Та-а-ак! Судя по выражениям лиц, тут назревает массовое самоубийство. По-моему, их зацепило. Переваривают. Вот любим мы врать сами себе, делая вид, что не замечаем истинного положения дел (авось само рассосется). Ну что ж, осознание того, в какой ж… сидишь, зачастую дает возможность из того самого места выбраться.

— Я… я не достоин называться наследником! Я плохой сын и брат…

Однако долго он зрел, чтоб произнести это. А какой пафос в голосе! Похоже, братец пострадать любит. Только бы не переборщил, спаси господи.

— Э-э, мой дорогой, твое самобичевание нам не поможет, а самоубийство ввергнет твоих сестер еще в большую зад… мм… э… беспросветность.

— Что же мне делать?

На его лице такая растерянность, что мне даже жалко беднягу.

— А вот это вопрос настоящего мужчины.

Да, в соответствии с рекомендациями «оттуда» теперь пилюлю надо подсластить и убедить мальчишку, что он способен изменить ситуацию. С опечаленным папашей разбираться будем позже. Его на ура не возьмешь. Для человека, желающего изменить положение, в котором он находится, необходимо сначала признать: то, как складывается его жизнь, ему не нравится. Следующим шагом следует понять, а что надо получить в итоге изменений. И только затем надо начинать работать над путями достижения намеченных целей.

— Где мы сейчас сидим, ты понял. Теперь разберемся, где бы нам хотелось находиться, то есть что нам надо. Сделать процветающим и приносящим большой доход имение — это раз. Собрать приданое и выдать замуж сестер — это два. Жениться тебе и Рэму… — Говорю, а у самого внутри узелок завязывается. Да уж, не так проста задача, как сначала показалось. — Об имении поговорим немного позже, это сложнее, а вот для того, чтобы мы с сестрицами вышли замуж, перво-наперво нам необходимо где-то познакомиться с будущими женихами. Само собой, нужно иметь возможность выезжать в свет: на приемы, балы… А для этого надо жить в большом городе, уметь вести себя как истинные светские дамы, танцевать модные в данное время танцы, иметь модные платья…

Ну и перечень! Самому страшно стало. Это ж сколько всего надо заиметь и чему только научиться! Ох-хо-хо… Я тут думал, что несчастнее выглядеть уже невозможно. Но сейчас, глядя на лица любимых родственничков, понимаю, что недооценил их мимические способности…

— И заметь, это только чтобы познакомиться с потенциальными претендентами. Для того чтобы позвали замуж, нужно немаленькое приданое. Кстати, чтобы жениться, тебе тоже не мешало бы выходить в люди. Это значит, иметь и уметь все то же самое. Да и Рэму тоже необходима кой-какая сумма, а то кто ж за него пойдет?

Все, надо останавливаться, а то, мне кажется, они уже запуганы до поросячьего визга. И это правильно, потому что, повторяю, невозможно что-то менять в своей жизни, если не осознаешь глубину той задницы, в которой находишься.

— А вот теперь хотелось бы, чтобы слушали меня особенно внимательно. Я несколько лет потратила на поиски выхода из создавшейся ситуации, перелопатив огромное количество литературы, и, как мне кажется, разработала вполне реальный план. Но реализовать его мы можем только совместными усилиями. Если вы готовы слушать меня, учиться и делать то, что я скажу, мы сумеем устроить наши жизни так, как сами захотим.

Мне хотелось, чтобы моя речь звучала убедительно. Однако по мере того как я говорил, недоверие все больше проступало на лицах собравшихся. Пришлось апеллировать к более авторитетным для них личностям.

— Магистр Жаколио, прошу подтвердить мои слова.

— А? Что?.. — Глазки округлил, на всю морду лица — непонятки.

Вот блин! Я же репетировал с ним данное обращение. Спал, что ли, козел старый? Грозненько так на него бровки нахмурим.

— Ах да, да! Будете делать все, что он скажет, — и жизнь станет веселее.

— Как кто?!

Ишь ты, как они все дружненько.

— Что как кто? Лионелла, разумеется.

Кажется, выкрутился, маразматик старый. Вот и славно. Теперь папашу нашего печального осталось обработать, в смысле — морально подготовить, о долгах и обязанностях напомнить.

На следующий вечер еле удалось собрать всех в гостиной, видно впечатлились нашим нынешним положением. А уж папулю чуть ли не силком пришлось тащить. И пока все не разбежались от перепуга и тоски о несбыточном, я быстренько начал разговор, типа:

— Папочка, не подскажешь ли, какой доход давало имение в первые пару лет, как вы поженились и приехали сюда жить с мамой?

— Э-э… ну… я… уже не помню, — пожал плечами папаша.

— А каков доход был в год перед смертью мамы?

Да уж, только руками развел, паршивец.

— Не подскажешь ли, как у нас сейчас с доходами-расходами обстоят дела? — продолжаю засыпать его вопросами.

Он уже даже руками не разводит. Некоторое напряжение мысли в лице появилось. Мысли — это хорошо, а то давненько за ним этого не наблюдалось. Ирвин и сестрички с очень серьезными лицами исподлобья наблюдают за отцом.

— Ли, доченька, не женское это дело — вникать в хозяйственные вопросы, да и мала ты еще, — стараясь казаться спокойным, выдал папаша.

— Ты совершенно прав, об этом должны заботиться мужчины, но если у них нет ни мозгов, ни желания, то заботу о приданом приходится брать под свой контроль женщинам. Папочка, мне давно хотелось тебя спросить, вот ты много раз говорил, что очень любил нашу маму. Мы твои дети от горячо любимой женщины, почему же ты не любишь нас? — Я задал свой вопрос серьезно и громко, чтобы все хорошо расслышали.

— Как ты можешь так говорить? Это неправда! Я постоянно вам говорю, что люблю вас, — с возмущением, несколько картинно воскликнул граф.

— Любовь — это не слова! В первую очередь это забота. В чем выражается твоя забота о нас? — Я сделал небольшую паузу и продолжил: — Дела имения запущенны, замок требует ремонта, нет денег Ирвину и Рэму на обучение, из-за чего они не смогут сделать карьеру, чтобы самим иметь возможность зарабатывать, — вскочив и уперев руки в бока, почти ору я.

Печальный наш папусик багроветь уже начал. Интересно, это от гнева или от стыда? Теперь главное — не дать ему вставить ни слова.

— Твои дочери не имеют приданого. Кто нас возьмет замуж? Так и умрем старыми девами, сидя на шее у братьев, — побольше трагизма добавляю в голос, чтоб папуля возмущаться не начал.

Ирвин и сестрички уже смотрят на отца сердито и обличительно. Рэм же сидит расслабившись и даже улыбается. Правда, несколько кривенько эта улыбка смотрится. Поскольку за все эти годы у родственничков не было ни одной идеи на тему поправить свое положение, то и не имеет смысла ждать от них чего-то путевого. Сейчас они способны только переругаться. Так что надо самому выдавать направление движения.

— А вот теперь слушаем меня все очень внимательно, — максимально повысив голос, чуть ли не по слогам припечатал я. — Прозвучавшие только что обвинения были нужны, что бы вы поняли в какой заднице мы сидим. На будущее взаимообвинения запрещаются.

— Ли! Какие слова ты употребляешь? Это неприлично, — воскликнул папаша с некоторым облегчением.

— Я называю вещи своими именами. И ходить вокруг да около не собираюсь. Обвинять друг друга в случившемся глупо. Лучшим решением будет, если мы все без исключения начнем работать над исправлением ситуации.

— Девочка моя, как ты похожа на свою прабабку, в честь которой ты названа, — задумчиво проговорил папуля, рассматривая меня, как будто в первый раз увидел.

— Я знаю и очень этим горжусь, — с улыбкой произнес я.

— Видишь ли, у твоей прабабки были несколько мм… э… своеобразные способы достижения цели, — с некоторым трудом подбирая слова, промямлил папа.

— Ты хочешь сказать, она морду била идиотам? Ну если другие методы не работают, а этот дает нужный результат, то почему бы его и не применять? Пока она была жива, имение было в порядке. Уведомляю всех, что беру под контроль все дела в поместье и в случае необходимости буду обращаться к проверенным бабушкиным методам, — на полном серьезе продекларировал я.

Мой внешний вид худющей и мелкой девочки совершенно не вязался с грозными словами. Все рассмеялись. Я же, опираясь руками о стол и слегка наклонившись вперед, солидно, почти отчеканив, произнес:

— Вы будете сильно удивлены, если все же захотите проверить степень воздействия бабушкиного метода. Запомните! Я не остановлюсь ни перед чем, но имение будет приносить доход, и у нас с сестрами будет приданое, а братья получат возможность сделать карьеру.

То ли убежденность в голосе, то ли предлагаемая перспектива понравилась, но смеяться присутствующие прекратили и, подумав совсем немного, пообещали свое содействие на данном направлении.

С этого дня все зажужжали и забегали. С раннего утра и до позднего вечера все время было расписано между учебой и тренировками.

Прошло совсем немного времени. Чуть освоившись в этом мире, я попросил магистра передать указание управляющему прислать несколько мальчиков 14–16 лет. Желательно, чтоб они были сиротами или младшими в семье, смышлеными, и хорошо бы, если бы знали грамоту. На следующий день десяток парней ожидали меня в хозяйственном крыле замка. Оборванные, грязные и худые пацаны исподлобья зло зыркали на меня.

— Эй, управляющий, ты что им наплел? Чего это они на меня зверем смотрят? И почему они такие грязные? Ты что ж, их ползком по оврагам до замка гнал?

Не глядя на управляющего, я задавал вопросы, прохаживаясь вдоль нестройного ряда замарашек и всматриваясь в лица.

— Проясняю ситуацию. Моя семья собирается вводить некоторые изменения в управлении поместьем. Придется много, далеко и надолго ездить. Для этого мне нужна охрана.

Произнося свою речь, я внимательно следил за выражением их лиц, стараясь не пропустить ни одного изменения.

— Мы согласны, — нестройным хором проблеяли парни, радостно улыбаясь.

— Мальчики, вы не поняли! Мне нужна охрана, а не стадо баранов, — ехидно произнес я. — Посмотрите на себя. Чтобы из вас сделать охранников, придется много потрудиться. Вы должны будете изучать письмо и чтение, учить счет, законы страны, правила торговли и много других вещей. Тренироваться и учиться придется по шестнадцать часов без выходных. Жить будете в пристройке к казарме.

По мере того как я говорил, их лица постепенно вытягивались.

— Кто не будет прилежен или не сможет выдерживать такой темп, будет отослан назад. Мне слабаки за спиной не нужны. И последний важный штрих — учиться придется все свободное от заданий время, независимо от того, сколько лет вы уже тренируетесь. А теперь те, кто готов тяжело трудиться, шаг вперед.

Я даже сбился с дыхания, произнося такую длинную речь.

Девятеро из десяти шагнули вперед. А последний хоть и хотел бы присоединиться, но не мог: он был единственным мужчиной в доме при шести женщинах. Я решил оставить всех согласившихся, слабаки сами в процессе отсеются.

Два следующих дня парни обустраивались: набивали сеном матрасы, мыли стены, окна и полы в комнате, где будут жить, сами мылись, стриглись, перешивали из старых платьев моего отца и братьев что-то более подходящее на себя…

Выстроенные через два дня ребята выглядели намного лучше.

— Тренировать вас буду я. — Мои слова звучали четко, а глаза внимательно отслеживали реакцию рекрутов.

Все заулыбались, зашушукались, переминаясь с ноги на ногу.

— Вы не смотрите, что я мелкая и худая. На вас, чтоб умаялись, сил хватит.

Парни заржали во весь голос. Ну-ну… Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

— Выйди из строя, — ткнул я в одного из наиболее неуклюжих.

Парень вразвалочку медленно побрел ко мне.

— Обратите внимание на то, как он выглядит. Переваливается, как пьяная утка, а на его осанку вообще без слез не взглянешь, то ли кривой, то ли горбатый. — Я с усмешкой ткнул пальцем в эту несуразную фигуру.

Все заржали еще громче и стали показывать на вышедшего пальцами. Тот зло посмотрел на меня и покраснел.

— Не поняла, вы чего смеетесь?! Считаете, что выглядите лучше? Ха!!! И еще раз ха!!! Такие же горбатые и кривые! — грозно выкрикнул я.

Ребята замолчали и опустили глаза. Отправив вышедшего парня на место, я прошелся вдоль строя.

— Вы все здесь на чучел похожи. Мне же нужны подтянутые, крепкие воины, с которыми на люди не стыдно выйти. Для этого вам придется работать, работать и еще раз работать… И когда-нибудь из вас получится что-то приличное. А теперь о правилах, которые вам необходимо соблюдать, если хотите на меня работать, — сообщил я этому сборищу беспризорников. — Правило первое — молчание. Вы должны меньше болтать, как между собой, так и со слугами и родственниками. Советую лишь кратко и четко отвечать на конкретно к вам обращенные вопросы. Со всеми проблемами обращаться ко мне, так же кратко и четко.

Правило второе — запрещено явное и бурное выражение эмоций, и смех в том числе, можно только слегка улыбаться.

Правило третье — беспрекословное и быстрое выполнение всех моих приказов.

Правило четвертое — запрещена так называемая любовь. Влюбленный осел ничего не замечает и ни о чем, кроме предмета своей любви, не думает. Такой идиот в команде, идущей на дело, может угробить всю группу. При первых признаках влюбленности замеченный в этом должен будет уйти из школы сам — или будет изгнан. Каждое нарушение будет записываться. Первый месяц вам дан на привыкание, но те, кто к концу этого срока соберет более двадцати нарушений, будут отчислены и отосланы в деревню, коров пасти.

К концу моей речи парни стояли навытяжку, не улыбаясь.

Для нас начались рабочие будни.

Первым делом следовало научить их держать осанку и правильной ходьбе, а то на их стойку буквой зю и тягание ног без слез смотреть нельзя. Не менее важным навыком является и умение быстро воспринимать и не менее быстро реагировать на приказы, и главное — работать в команде. Единственный известный мне способ обучения всем этим навыкам — пришедшее к нам из глубины веков умение маршировать в строю. Римские легионеры слаженным маршем прошли всю Европу и еще несколько столетий удерживали от развала Римскую империю.

С большим трудом выстроив свое стадо в более-менее стройную сдвоенную шеренгу и пройдясь по ней внушительным взглядом, я спокойно, но настойчиво сообщил:

— А теперь, мои хорошие, после моей команды «направо» все дружно поворачиваем в эту сторону, — соответствующий взмах рукой.

— Напра-а-аво! — громко скомандовал я и вопросительно уставился на них.

Все стояли, недоуменно переглядываясь между собой.

— Вы что, не знаете, где право и лево? — изумился я.

Парни неуверенно покивали головами.

— Кто знает, что такое право? Двое?! А почему вы не повернулись, когда прозвучала команда?

Я все пытался изобразить грозный голос. М-да… у данного тела это получалось похожим на цыплячий писк. Еще раз м-да! Ни вида у меня нынешнего, ни голоса. Так можно и комплекс неполноценности заполучить! Ну и как при таком раскладе внушать своим подчиненным страх и уважение? Хрен бы с тем страхом, но при имеющейся мелкости и дохлости даже уважение заполучить практически невозможно.

— Ну-у-у… мы знаем, где право, но не поняли, что надо делать, когда орут это слово, — проблеял один из знающих парней.

Пришлось объяснять, а затем демонстрировать повороты, подавая себе команды, и маршировать, высоко поднимая ноги.

— Все поняли? — уточнил я.

Народ активно закивал головами.

— Надо отвечать: «Так точно!» — Надеюсь, моя речь звучала убедительно.

Народ вразнобой проблеял что-то маловразумительное.

— А ну-ка все вместе, еще раз — так точно! Не курсанты, а стадо баранов! — не сдержался я, выведенный из себя их тупостью.

Еще с час мы тренировались кричать хором, пока не стало получаться более-менее слаженно.

— А теперь вернемся к право-лево, — сообщил я парням радостную весть, когда те уже охрипли от криков.

Пришлось еще раз все показывать, но и это не помогло. Два часа пытался вбить в них понимание, что надо делать, но на мои команды они упорно разворачивались кто в лес, кто по дрова. Вымотавшись как бобик, приостановил занятия и послал всех… на урок к магистру.

На следующий день тоже не произошло заметных сдвигов. Пришлось прибегнуть к известным уловкам. На правую ногу всем навязали пучок сена, на левую — солому. И дальше занятия пошли намного проще.

— Сено! Сено! Правой! Правой! — орал я.

На «сено» парни реагировали правильно, а вот при команде «направо», начинали сбиваться. При переходе на обучение маршу возникли новые проблемы. Мне с трудом удавалось подбирать команды, чтобы самому не запутаться.

— Сеном шагом марш! — орал я, шизея от собственных указаний.

— На се-эно! — кричал я, когда колонне требовалось повернуть вправо.

С марш-бросками тоже проблема возникла. Деревенские парни никак не могли взять в толк, зачем, как кони, бегать без дела просто так по кругу. Пришлось ставить задачу по-иному: бегать в горы, брать каждому по камню килограмма на три-четыре, затем двигаться к деревне и складывать их неподалеку от дороги. Крестьянам было сказано, что могут использовать все, что мы натаскали, для строительства. Мы исправно доставляли булыжники месяца четыре, но каждый раз, когда приносили следующую партию, на этом месте было уже пусто.

Со временем все втянулись в тренировки и привыкли к расписанию занятий. Вставали в шесть утра, бежали к реке, обливались водой, затем бежали назад, переодевались, к этому моменту и я с Кристой спускался после своих водных процедур, и начиналось — массаж, растяжка, разминка, завтрак — и дальше тренировка. Мы бегали, прыгали, маршировали с песнями и без оных, метали ножи, стреляли из луков и арбалетов, отжимались и подтягивались, владению мечом нас обучали то Ирвин, то Рэм, которым тоже нелишне было позаниматься.

В качестве основного оружия я выбрал палку длиной семьдесят сантиметров с металлическим набалдашником. В будущем планировалось перейти на полностью металлическую трость, уж очень меня впечатлила информация, прочитанная где-то, как четыреста монахов шаолиньского монастыря металлическими посохами разогнали десятитысячное японское войско. Насколько правдива эта информация, не знаю, но увиденное мной в свое время «у нас» по Интернету выступление монахов этого монастыря было впечатляющим.

Три часа в день были предназначены для учебы умственной. Час времени, посвященный истории, политике или основам экономики этого мира, вел магистр Жаколио. Поскольку его должность называлась домашний маг, то он еще преподавал нам общий обзор и основы магии. Остальное время занимался с будущими охранниками я: учил письму, счету, проверял, насколько они усвоили законы этого мира…

Поскольку мое тело было совершенно слабым, мне приходилось заниматься пять — десять минут и затем отдыхать. В это время я либо изучал деловые бумаги, либо просто присматривал за парнями. Следующее упражнение я снова делал вместе с ними пять — десять минут и опять брался за чтение, а парни продолжают сами. Временами давал им задание, а сам шел на лекции Маэстро. Чтоб ребята честно занимались, пришлось вначале отловить одного из пытавшихся сачковать и для острастки сделать вид, что выгоняю его. Так рекрут в ногах у меня валялся, умоляя оставить, ну и пришлось на первый раз простить лентяя. Больше симулянтов не было.

Парней временами шатало от усталости, но я ободрял их словами:

— Помните, на то, чтобы избавиться от старой привычки, необходимо сорок дней, а чтобы выработать новую привычку, надо девяносто дней. Так что еще немного, и вам полегчает. Но если кому-то совсем уже невмоготу, разрешаю вернуться в деревню.

На это предложение все скептически ухмыльнулись, и никто не сдался и не ушел.

Для поднятия боевого духа и хорошего настроения парни маршировали пару раз в день по полчаса с песнями из кинофильма «Гусарская баллада» «Жил был Анри Четвертый» и «Давным-давно».

Я, конечно, как мог подбадривал их, пытался поддерживать стремление заниматься, но бог ты мой, кто бы поддержал меня!!! Как тяжело было порой заставить себя пойти на тренировку или на лекцию. Я никогда не любил скучную жизнь, но старался и не перенапрягаться. Всегда балансировал на грани необходимо — интересно. Потому, видимо, и никаких больших достижений ни в чем не имел. Здесь же необходима была такая целеустремленность и воля, которую правильнее было бы назвать фанатизмом.

Временами, когда было совсем невмоготу, я вставал совершенно раздетым перед зеркалом и, глядя на отражающийся в нем скелетик, так сказать, суповой набор, убеждал себя, что если это тело не укрепить, не сделать здоровым и сильным, то можно вскоре потерять его из-за болезней. Была у меня еще одна фишка — помнить о долге перед душой такой мужественной девочки. Когда и это уже не помогало, я использовал последнее средство — шел учиться танцевать или пел. Мне это всегда поднимало настроение.

По вечерам мы всей семьей, а через пару месяцев еще и мои парни из команды примкнули, собирались в гостиной и пели песни. Поскольку местный репертуар мне не нравился, я старался вспомнить все, что знал в том мире. Для меня что братья, что сестры, независимо от возраста, ощущались почти ничего не знающими и не умеющими детьми. Поэтому сначала я выбирал детские песенки из мультфильмов: «От улыбки станет всем светлей…», «По дороге с облаками», «С песней весело шагать по просторам…», почти все из «Бременских музыкантов»… То, что я с ними разучивал, нравилось всем необыкновенно. Они умудрялись запомнить текст за один вечер, и уже на следующий день можно было услышать, как кто-то тихонько напевает выученное вечером.

После семейного совета, где было принято решение об изменении жизненного курса, я потребовал, чтобы братья и сестры тоже укрепляли свои ленивые мышцы, и попробовал ввести совместные с командой тренировки, но мои родственнички морщили свои благородные носики и ну о-о-очень сильно кривились. Пришлось их тренировать отдельно. И все равно в «семействе датском» все шло не так, как хотелось бы. То утром кого-то не поднять, то лекцию пытаются пропустить, то тренировки. Сестрички все ныли, что девочкам физическими упражнениями заниматься даже вредно. Правда, танцевальные движения все разучивали с гораздо большей охотой. Нет, они, конечно, занимались, но совсем уж спустя рукава. Всем явно был необходим какой-то стимул. И его надо было срочно придумать.