Долг центуриона

5

Тело у хозяина гостиницы «Сломанная космическая повозка» было студенистое, бесформенное. Более всего он походил на сбежавший с противня хлебопека кусок теста жизнерадостного сиреневого цвета, с тонкими, миленькими, палевыми прожилками. Звали его Улсан-второй с четвертью, и, как ни странно, гостиница его была оборудована для приема гуманоидов.

Я подумал, что существует довольно странная закономерность, согласно которой гостиницами, барами и магазинами для гуманоидов чаще, чем это, казалось бы, должно быть, владеют уроженцы планет, на которых эти самые гуманоиды появляются весьма редко. Впрочем, может быть, их привлекает та же самая жажда удовлетворения любопытства, благодаря которому в последнее время на Земле появилось просто море разливанное всяких любителей экзотических инопланетных животных?

– Взломали? – спросил я.

Улсан-второй с четвертью издал невнятное бульканье, а потом где-то внутри у него родился голос:

– Да, взломали. Постоялец находился в номере и уже довольно приличное время назад покончил свое совместное существование с жизнью. Я правильно выразился?

– Ты хочешь сказать, что он умер? – уточнил я.

– Вот именно.

– Понятно. Кто в номере?

– Никого. Все оставлено как было.

– Это хорошо. Кстати, а зачем понадобилось взламывать дверь?

– Она была зарыта на замок изнутри. Причем ключ остался в замочной скважине.

– И в данный момент...

– Починить ее было просто. Ключ на стойке. Действительно, на стойке лежал большой медный ключ с довольно причудливой бородкой. Такими на Земле, наверное, пользовались веке в восемнадцатом.

– Какой номер? – спросил я.

– Третий этаж. Триста второй номер. Иди, я скоро там тоже буду.

Я взял ключ, сунул его в карман и пошел к лестнице. За мой хрипло дышал, булькал и медленно топал псевдоконечностями хозяин гостиницы. Я поднялся на третий этаж и вошел в номер, не дожидаясь Услана-второго с четвертью. Двигался тот медленно и поднимется до третьего этажа не скоро, а мне терять время, дожидаясь его, не было никакого расчета.

В номере ощутимо пахло горелым мясом. И не без причины. Посредине комнаты, па спине, на ухоженном, живом ковре, лежал мертвый человек. В груди у него была приличная дыра, проделанная стандартным скримером, из тех, которые входят в экипировку звездных коммандос, федеральных агентов и исследователей опасных планет.

Откуда я так точно знаю, чем именно эта дыра проделана? Ну, прежде всего, мне уже приходилось видеть, что может с человеческим телом сделать скример. Кроме того, в руке мертвец сжимал именно этот вид оружия, а, бегло осмотрев номер, я никакого другого не увидел. Кстати, подобный вывод подтверждал и обнаруженный мной след на покрывавшем стену весьма веселенькой расцветки керопластике. Будь луч скримера отрегулирован на большую дальность, он вполне мог вызвать пожар, а так, попав в керапластик, он настолько утратил свою силу, что выжег на нем лишь пятно размером с кулак. Причем расположение этого пятна наводило на мысль, что я имею дело с обычным самоубийством.

Да, очень похоже. Судя по расположению тела и следу на стене, владелец номера вытащил скример, встал посреди комнаты и выстрелил себе в грудь. Причем это же доказывает и закрытая изнутри дверь. Будь в номере убийца, то каким образом он мог его покинуть?

Стоп, а вот не надо только делать скоропалительных выводов, на основе первых же попавшихся под руку фактов. Для начала неплохо было бы осмотреть номер более тщательно. Кто знает, может, убийца до сих пор прячется за занавеской в ванной?

Я вытащил из кобуры «кольт» и осторожно, стараясь ступать как можно тише, начал осмотр.

Номер был не очень дорогой и, соответственно, небольшой. Он состоял из гостиной, в которой теперь лежал труп, спальни и ванной. Первым делом я, конечно, проверил ванную и убедился, что никого за занавеской в ней нет. Потом была спальня, и в ней я тоже не обнаружил ничего необычного. Осмотр личных вещей хозяина номера ответа на то, почему он прострелил себе грудь, не дал. Кстати, их было не так уж и много. Судя по всему, усопший предпочитал обходиться самым минимумом предметов обихода.

Я вернулся в гостиную и, сунув «кольт» в кобуру, еще раз ее оглядел. Теперь мне бросилось в глаза, что ожог на стене все-таки слегка высоковат. Словно бы, стреляя себе в грудь, хозяин номера слегка наклонился. Зачем ему это было делать? Хотя почему он обязан заканчивать счеты с жизнью, стоя навытяжку?

Ладно, отложим пока это. Сейчас не мешает узнать, чью смерть мне придется расследовать.

Я наклонился над трупом и добросовестно обшарил его карманы. Тут меня ждал небольшой сюрприз в виде удостоверения, снабженного всеми надлежащими способами защиты, и, значит, подлинного. Благодаря этому удостоверению я узнал, что самоубийцу звали Александр Хозда. Судя по имени, он, с большой долей вероятности, был уроженцем Земли. Но главное было даже не в этом, а в самом удостоверении. В нем, кроме всего прочего, было написано, что этот самый Александр Хозда является федеральным агентом в должности легального дознавателя.

Вот это номер!

Нет, легальный дознаватель, конечно, не ахти какой высокий чин, однако... Что этот самый Александр Хозда делал на Бриллиантовой? Как давно он на нее прибыл? И почему он о своем прибытии не поставил в известность меня?

У входа в номер послышалось невнятное бульканье и медленные, тяжелые шаги.

Я встрепенулся.

Ага, вот сейчас я узнаю ответ, по крайней мере, на один из этих вопросов.

Я дождался, пока Улсан-второй с четвертью вползет в номер, и спросил:

– Этот тип, он записался, как Александр Хозда?

– Да, – пробулькал хозяин гостиницы.

Ну да, с чего бы ему менять имя? А вот, держу пари, о своей профессии этот Хозда умолчал.

– Ты знал, что он является федеральным агентом?

– Ого!

Улсан-второй с четвертью заволновался, словно море в бурную погоду. Похоже, у него это означало, что он в некоторой степени удивлен.

– Так ты знал это? – спросил я.

Когда имеешь дело не с гуманоидами, никогда не стоит целиком полагаться на их внешнюю реакцию. Если это нужно, для того, чтобы лучше понять их ответ, не вредно и переспросить.

– Нет.

– Ага, понятно, – сказал я.

Ничего мне, на данный момент, не было понятно. Но зачем же об этом знать кому бы то ни было еще?

– Давно он поселился в твоей гостинице?

– Три дня назад.

Я покрутил головой.

Да, вот это уже ни в какие ворота не лезет.

Чем же он, этот федеральный агент, занимался на Бриллиантовой? Вряд ли он приехал сюда для того, чтобы просто приобрести парочку личинок бриллиантовых муравьев. Нет, это, конечно, в принципе возможно, однако... Слежка или некое тайное расследование. Вот это – более вероятно. Но за кем он должен был следить или какое дело расследовать? За последнее время на Бриллиантовой не происходило ничего необычного.

Хотя...

Я хмыкнул.

А почему бы не предположить, что федеральный агент явился на Бриллиантовую по мою душу? Может быть, кто-то из его управления все же лелеет надежду, что я вернусь к старому? Да нет, вряд ли... А хотя почему бы и нет? Причем если все обстоит именно так, то я влип. Нетрудно угадать, как отреагирует управление соблюдения федеральной законности, когда узнает, что их агент погиб на Бриллиантовой, причем его смерть расследует тот, за кем он должен был следить. Если эта догадка имеет под собой смысл, то в скором времени на планету приедет целый отряд федеральных агентов, и они, всеми правдами и неправдами, станут добиваться сканирования моей памяти. И если совет мыслящих инопланетного района под их давлением дрогнет...

Ладно, хватит себя пугать. Будет день – будет пища. А пока не пора ли мне заняться делом?

– Дагаю Каача уже сообщили? – спросил я.

– Да, сообщили.

– Что он сказал?

– У него какое-то важное совещание, и сразу после его окончания он прибудет. Мне кажется, новость об убитом постояльце ему не понравилась.

– И не только ему, – сказал я.

– А кому еще?

– Мне.

– А-а-а... ну да. Теперь тебе придется узнавать, как он себя убил?

– Это еще надо доказать, – буркнул я, задумчиво разглядывая лежавший в метре от трупа стул с тонкими резными ножками.

– Что это значит? Доказать? Но если Александр Хозда не сам убил себя, то кто это сделал? В комнате, кроме него, не было ни одного живого существа.

– Не знаю, – честно признался я. – Однако мне придется проверить все возможности. Все, понимаешь?

– Понимаю, – промолвил Услан-второй с четвертью. – Это такой у вас обычай, да? Проверять все возможности, даже те, которые не могут быть? Вроде временного помрачения рассудка?

А вот это не такая и невероятная штука. Вполне возможно, федеральный агент покончил с собой в результате временного помешательства. Против этого было только одно, но достаточно веское соображение. Все федеральные агенты регулярно, кроме обязательного сканирования памяти на предмет нарушений закона, обязаны еще и проходить проверку на психическое здоровье. И, таким образом, версия о самоубийстве сошедшего с ума человека становится почти невероятной. Однако совершенно прощаться с ней не стоит. Кто знает, может, этот Александр Хозда проходил свою проверку так давно, что успел уже после нее рехнуться?

Я наклонился над стулом и, внимательно его осмотрев, еще раз взглянул на труп.

А ведь этот стул лежит здесь не случайно. И вообще, зачем его опрокинули? Как это получилось? Может быть, Хозда опрокинул его перед тем, как выстрелить себе в грудь? Но зачем? Неужели нельзя было его обойти?

Я выпрямился и рассеянно зашарил по карманам в поисках сигарет.

На первый взгляд, опрокинутый стул служит доказательством теории о помешательстве самоубийцы. Так и представляется, как он, сойдя с ума, бесцельно кружит по комнате, даже не замечая этого, опрокидывает стул и потом убивает себя. Таким образом, на стул более внимания обращать не стоит. Хотя...

Кстати, я ведь не проверил еще одно, вполне естественное предположение.

Только сейчас сообразив, что сигарет у меня в кармане нет и быть не может, я прекратил их поиски и двинулся к ближайшему окну. Через пару минут, обойдя один за другим все окна в номере, я убедился в том, что они хорошо закрыты. Даже не просто хорошо, а очень надежно закрыты. Другими словами, снаружи через окно в номер не мог проникнуть никто. А если учесть, что закрыта была и дверь... Вот тут надо бы более основательно проверить.

Я подошел к Услану-второму с четвертью, прочно занявшему позицию рядом с дверью, и только хотел было задать интересующий меня вопрос, как он спросил первым:

– Это ты проводишь то, что называется «расследованием»?

– Вот именно, – сказал я.

– Я читал об этих «расследованиях», – сообщил мне хозяин гостиницы. – Жутко интересная штука. На моей планете такого не бывает.

– А что вы делаете, если кто-то нарушает закон? – спросил я. – Может, ты хочешь сказать, что у вас на планете законов не нарушают?

– Нет, конечно, нет, – взмахнув псеводоконечностями, сообщил Услан-второй с четвертью. – Еще как нарушают. Просто тот, кто нарушает закон, может скрыть это лишь до момента деления. Как только он отделяет от своего тела детей, те, для того чтобы не стать соучастниками его преступлений, сейчас же сообщают о них стражам порядка.

– А если они не сообщат? – спросил я.

– Тогда сообщат их дети. Или дети их детей. Короче, рано или поздно любое преступление становится известно стражам порядка. Поэтому чаще всего родители, для того чтобы дети не отвечали за их грехи, сами приказывают им сообщить о своих проступках стражам порядка.

– Понятно, – сказал я – Значит, у вас законность базируется на том, что любой родитель желает своим отпрыскам только добра?

– Вот именно.

– А что, если преступник не пожелает иметь детей? В таком случае он уйдет от наказания.

– Нет, – снова взмахнул псеводоконечностями владелец гостиницы. – Так не получится. Если кто-то вовремя не отделит от себя детей, то его масса слишком увеличится. А потом – еще и еще. Рано или поздно это вызовет подозрения. У вас, гуманоидов, говорят «подозрительное существо», у нас – «слишком большое». Понимаешь?

– Хорошая система, – сказал я. – Наверное, у вас на планете почти нет преступлений?

– Почему? Есть. Так же как и на многих других. Ничуть не меньше.

Я хотел было спросить, почему такое происходит, но передумал. Собственно, сейчас от меня требовалось не удовлетворять собственное праздное любопытство, а определить, как и почему умер человек, тело которого в данный момент лежало от меня в нескольких шагах.

Таким образом...

– Кстати, расскажи мне о двери в номер, – приказал я. – Она была заперта изнутри?

– Да, я уже говорил об этом.

– Я помню. И ключ был в замке, не давая открыть дверь?

– Да, именно так.

– И все-таки, не было ли возможности закрыть дверь таким образом, чтобы создать видимость...

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Нет, этого нельзя сделать, не оставив на двери следов. Заверяю тебя, прежде чем приказать взломать дверь, я ее внимательно осмотрел.

– И никаких следов?

– Никаких.

– Понятно, – сказал я.

Ну вот, классический вариант с запертой комнатой. Никто не входил, никто не выходил, а в комнате – труп. Либо федеральный агент и в самом деле совершил самоубийство, либо в комнату все же можно было войти, не взламывая дверь. Каким образом? Да самым простым. Откуда я знаю, что на двери этого номера не было следов взлома? Только со слов хозяина гостиницы. Сам-то я этого не видел. И если представить, что хозяин гостиницы является сообщником убийцы, а то и самим убийцей...

Я покачал головой.

А смысл, а причины? Какой смысл этой гигантской сухопутной медузе убивать своего постояльца? Да еше и федерального агента? Нет, я тороплюсь с выводами. Не лучше ли еще раз осмотреть место происшествия?

Последняя мысль возникла у меня не случайно. Было у меня ощущение, что я еще что-то не увидел, возможно, не связал воедино какие-то факты. И почему-то каким-то боком сюда был пристегнут этот упавший стул. Может, он задевал меня тем, что никак не вязался с образом Александра Хозда, который я нарисовал себе на основе осмотра остальных его вещей?

Судя по всему, федеральный агент был аскетом и педантом. Вещей у него оказалось немного, и все они были разложены в строгом порядке. Каждая находилась на своем месте.

Мебель в комнатах...

Ах да, стул...

Хм... стул?..

– После того как взломали дверь, – спросил я, – ты ничего не трогал в номере?

– Нет, – ответил Улсан-второй с четвертью.

– И вот этот стул?

– Да, он лежал на полу. Я обратил на него внимание, поскольку это был непорядок. Я вижу непорядок и его не люблю.

Я кивнул.

Понятно, значит, стул все-таки уронил самоубийца. И, несмотря на весь свой педантизм, так и оставил лежать. А должен был поставить на ножки. Почему? Может, потому, что уронил его буквально за несколько секунд до смерти? И, в общем-то, это даже допустимо. Как каждый, собирающийся подвести последний баланс, он был прилично не в себе. Но все-таки... К чему такая спешка?

Я попытался представить, как Александр Хозда натыкается на стул и, даже не удосужившись его поднять, выходит в центр комнаты для того, чтобы садануть себе в грудь из скримера...

Нет, так не бывает, не верю. Такие педанты, каким являлся федеральный агент, ставят на место опрокинутый стул просто автоматически, не задумываясь. Это потребность их натуры, многолетняя привычка к порядку.

Я крякнул и потер лоб.

Что-то я упускаю, что-то ускользает от моего внимания. Что именно, вот вопрос?

Итак, начнем сначала. У меня пока нет никаких фактов, но мне почему-то не верится, что самоубийца мог не поднять опрокинутый им же стул. Что это означает? Да ничего. Или – почти ничего. Мелочь, на которую не стоит обращать внимания, ничуть не влияющая на картину самоубийства.

Впрочем, почему это она на нее не влияет? Если подумать, то опрокинутый стул никак не складывается с образом мыслящего, решившегося покончить счеты с жизнью, медленно, почти спокойно вышедшего на середину комнаты, словно актер, готовящийся произнести коронный монолог разыгрываемой им драмы... Нет, с этой картиной упавший стул никак не гармонирует. Вот если предположить, что самоубийца вдруг резко, по дороге опрокинув стул, прыгнул на середину комнаты, выхватил скример и направил его ствол себе в грудь...

Стоп!

Я с воодушевлением щелкнул пальцами.

А ведь что-то в этом есть! При такой трактовке самоубийства упавший и не поднятый стул вполне объясним. Вот только общая картина становится совершенно абсурдной. К чему такая спешка? Она может быть объяснима только в том случае, если Александру Хозда могли помешать совершить задуманное. Однако этого не было? Кто и каким образом мог ему помешать?

И все же...

Я задумчиво посмотрел в сторону ближайшего окна.

Да нет, проверено и совершенно точно установлено, что окна были закрыты изнутри. Значит, через них никто в комнату проникнуть не мог. Но как-то не складывался у меня в голове образ федерального агента, выхватывающего скример и опрометью бросающегося на середину комнаты для того, чтобы совершить самоубийство. К чему такая спешка? Вот если бы он готовился не к самоубийству, а, наоборот, пытался защитить свою жизнь... если бы он видел поблизости врага, или хотя бы знал о том, что он где-то рядом...

Видел врага...

Я двинулся к ближайшему окну, осторожно его открыл и, выглянув наружу, обнаружил то, что и рассчитывал увидеть. Козырек. Он проходил под окном и был достаточно широк, чтобы по нему мог запросто пройти человек средней комплекции. Кстати, и прошел. Причем совсем недавно.

Я определил это по тому, что с одной стороны, справа, козырек был покрыт пылью и яркими, смахивающими на крохотные спасательные модули биокорабля семенами какого-то местного растения. А вот слева пыли и семян было значительно меньше. Причем граница между этими так отличающимися друг от друга половинами козырька проходила точно под тем окном, из которого я выглядывал. Это могло означать только одно.

Не так давно некто выбрался из окна своего номера на козырек и, пройдя по нему до этого окна, вернулся обратно. Это могло произойти, например, уже после того как федеральный агент свел счеты с жизнью. В таком случае становится ясно, почему любитель разгуливать по карнизам не рискнул взломать окно и проникнуть в комнату. Он увидел труп и не захотел оставлять следов.

Причем я могу признать, что это довольно мудрый поступок.

Однако одновременно с этим у меня в голове маячила некая картинка. Вот жилец соседнего номера выбирается на козырек, вот он идет к окну номера Александра Хозда и вдруг попадается ему на глаза. Что делает федеральный агент? Он выхватывает скример и, опрокинув стул, бросается к окну.

Логично? Вполне.

Что дальше? А вот дальше происходит нечто непонятное. Вместо того чтобы выстрелить в того, кто посягает на неприкосновенность его жилища, Александр Хозда стреляет в себя. Почему? И как это могло произойти?

Я еще раз прокрутил у себя в голове картинку-реконструкцию происшедших в этом номере событий.

А что, если все было не совсем так? Вот федеральный агент замечает за окном неизвестного мыслящего, выхватывает скример, бросается к окну и, по дороге налетев на стул, случайно нажимает на курок. Причем каким-то образом как раз в этот момент ствол скримера смотрит ему в грудь.

Нет, конечно, картина получается вполне складная, и в нее даже можно было бы поверить, если бы убитым оказался кто угодно, но только не федеральный агент. Не мог человек с подобной выучкой допустить такую неосторожность. Случайно застрелиться из собственного скримера?

Бред. Полный бред.

Осторожно закрыв окно, я подошел к Услану-второму с четвертью, все так же находившемуся у двери, и спросил:

– Кто занимает соседний номер, тот, что слева?

Хозяин гостиницы сделал какой-то замысловатый жест своими псевдоконечностями, значения которого я не знал, и ответил:

– Постоялец по имени Кроун-ар-зоп. Он – ирмурянин.