Глава 5

«Комплекция и внешность женщины для меня не особенно важны, главное, чтобы все предусмотренные природой технологические отверстия были на месте и душа добрая. И чтобы никаких лишних отростков…»

Бенджамин «Док» Вайт


В бытность Доком Вайтом меня постоянно раздирало дикое желание кому-нибудь рассказать свою настоящую историю. С годами оно росло, а к исходу жизни, это чертово желание стало почти маниакальным. Помню в тот день, когда меня перенесло, я уже было совсем собрался намекнуть Малышу, что он пьет с попаданцем.

Но так никому кроме сына ничего и не рассказал. Возможно и зря.

Зря, потому что, когда признался этой девчонке, с меня словно гору сбросили и на душе стало так легко, будто я исповедался перед самим Господом.

Прекрасно понимаю, что исповедь может принести очень много проблем, но не жалею ни о чем. Правда, тот момент, что изначально я из будущего, все-таки опустил. Пока опустил.

— О моей жизни мне нечего рассказать, — я пожал плечами, — чертовы журналюги описали ее до мельчайших подробностей, попутно, присочинив кучу ерунды. А как я с Мусей оказался здесь — вы уже знаете. Почему я в свое теле, а он в чужом, даже спрашивать не стоит — я сам не знаю.

— Не буду спрашивать, — покладисто согласилась русская француженка. — В природе случается много странного и необъяснимого. И не всегда стоит докапываться до истины. Представляю, как вам сейчас тяжело. Возможно я ошибаюсь, но жить второй раз очень страшно. Страшно хоронить друзей и родных, а самому оставаться живым. А еще, наверное, очень трудно начинать все сначала. Это как, когда долго собираешь из маленьких камешков высокую башню, а когда положил последний — она вдруг рушится.

Я про себя улыбнулся. Мари все больше и больше мне нравилась. Особенно тем, что не стала интересоваться подробностями моей личной жизни в прошлом. Думал, женщину, как магнит должны притягивать истории о том, что Док Вайт жил сразу с двумя дамами, но она даже не пыталась расспрашивать.

А еще тем, что понимает меня.

— И что вы собираетесь делать дальше? Подозреваю, желания вернуться в Монтану у вас нет. Являть себя миру, как того самого Бенджамина Вайта, вы тоже не захотите, — русская француженка посмотрела на меня.

— В Америку точно не вернусь, — я пожал плечами. — Нечего мне там делать. Бенджамин Вайт умер и таковым останется. А чем буду заниматься? Жить буду. Точно так же как жил в своей первой жизни. У меня нет цели — только путь. Я иду своей дорогой, а куда она меня приведет, не особо важно.

Сказал чистую правду. Как по мне, главное, не кривить перед собой душой и не пытаться строить из себя того, кем не являешься. А все сопутствующее — так и остается сопутствующим.

— Я вас понимаю, мистер Вайт… — Мари почему-то виновато улыбнулась. — Думаю, теперь самое время мне рассказать о себе.

Я сбрызнул ломоть мяса на вертеле лаймом и молча кивнул.

После завершения процесса воспитания, Сунь Хуй, лично притаранил пару корзин провизии и здоровенный шмат свинины. Я до такой степени соскучился по печеному мясу, что немедленно принялся жарить шашлык.

Мари перевернула прутиком картофелину в углях, немного помолчала и тихо сказала.

— Папа меня всегда водил к морю и тоже пек картошку в костре. Он был русским офицером и воевал во Франции в составе русского экспедиционного корпуса. Потом служил во Французском Легионе. Но в Россию уже не вернулся, говорил, что не хочет сражаться со своим народом. По отцу я Курбатова. Курбатова Мария Алексеевна. Мы жили в Марселе. Когда началась война, отец сразу отправился на фронт, хотя был уже пожилым и больным. Его убили в первые дни вторжения немцев… — Мари ненадолго замолчала. — А мама работала медсестрой в госпитале, где они и познакомились с отцом. Я был еще маленькой, но хорошо помню, как в Марсель пришли немцы. Наши полицейские показывали им дорогу. Мама так и осталась работать в госпитале, чтобы прокормить меня. Только уже ухаживала за ранеными немцами. Только ухаживала, больше ничего. Она всегда очень строга к себе, очень любила отца и ненавидела фашистов. Но… но, когда ушли немцы, горожане сильно ее избили и побрили наголо. Грубо, тупой бритвой, у нее до сих пор остались шрамы на голове. У мамы были очень красивые, длинные волосы. Я их так очень любила и гордилась мамой. Я меня заставили смотреть, как маму бьют и бреют. Меня, совсем маленькую девочку! Заставили, те, ублюдки!!! — зло выкрикнула девушка, — которые снимали шляпы перед фашистами! Те, которые угодливо улыбались им! Те, которые доносили немцам на соседей за любое неосторожное слово! Те, которые верно служили оккупантам!

От представления того, что пережила Мари в детстве, мне стало страшно. Хотел что-то ей сказать, успокоить, но не нашел слов, молча налил в стакан рома и сунул ей в руки.

Муся, словно поняв, что она рассказывает, подошел к девушке и положил ей свою голову на колени.

Мари одним глотком выпила и уже спокойно сказала:

— Я год после случившегося не разговаривала. Теперь вы знаете, почему я не люблю людей. Мы с мамой были вынуждены уехать в Алжир, где она сменила мою и свою фамилию на девичью. Поэтому я сейчас Мерсье, а не Курбатова. Во Францию я все-таки вернулась и закончила университет в Париже. С другими студентами у меня тоже не ладилось. Из-за внешности и моего дурного характера. Что, сами понимаете, не добавило мне любви к людям. А сразу после получения диплома, я снова уехала, потому что не могла находится в стране, где живут… — она ухмыльнулась и продолжила по-русски, — где живут продажные бляди. Не удивляйтесь, мистер Вайт. Я очень испорченный человек. Правда. Очень испорченный. Вы даже представить себе не можете, насколько.

Вместо ответа, я подал ей прут с куском мяса. Муся тоже получил свою законную долю, но только после того, как мясо немного остыло.

Несколько минут ели молча, затем молчание нарушила Мари.

Она доела мясо, аккуратно вытерла губы платочком, как школьница сложила руки на коленках и очень вежливо, можно даже сказать, чопорно, сказала.

— Станьте моим учителем, мистер Вайт.

Я пожал плечами.

— Увы, Мари, мои медицинские знания несколько устарели. Все что я придумал, уже давно используется в медицине. И очень многое другое, о чем я пока не знаю.

— Я не о медицине, — спокойно возразила русская француженка.

— Тогда, о чем?

— Научите меня быть такой как вы! — выпалила Мари.

Честно говоря, я немного растерялся.

— А какой я?

— Постоянный! — начала перечислять девушка, загибая пальцы. — Уверенный и целеустремленный! Харизматичный, отважный и наглый! Свирепый и страшный! Честный и романтичный! Здоровый эгоист! Честный перед собой! В конце концов… — она смущенно покраснела. — Вы… вы очень сексуальный…

Мусичка, словно понял, о чем говорит русская француженка, посмотрел на меня и скорчил насмешливую морду.

— Стоп-стоп, — запротестовал я. — Это ты насмотрелась фильмов про меня.

— Фильмы про вас — дерьмо! — отрезала Мари. — В жизни вы совсем другой. Уж поверьте, я разбираюсь в мужчинах, несмотря на то, что… — она опять смутилась, но очень быстро взяла себя в руки и закончила фразу. — Неважно. Станьте моим наставником. Я хитрая, умная, преданная и буду очень примерной ученицей. Обещаю!

Она вскочила и исполнила замысловатый придворный мужской поклон.

Я опять про себя улыбнулся. Признаюсь, как в своей первой жизни, так и во второй, я предпочитал дам несколько более плотной комплекции. Не толстушек, а крепко сложенных, с ярко выраженными женскими атрибутами. Именно такими были Бель и Пруденс. На субтильных и худышек никогда не заглядывался.

Но каким-то странным образом, вот эта тощая и длинная девчонка, прямое олицетворение пословицы: а ножки тоненькие, а жить-то хочется, меня сейчас очень даже привлекала в сексуальном плане. Черт его знает, возможно потому, что я опять стал молодым и гормоны требовали своего, но факт остается фактом. Впрочем, комплекция и внешность женщины для меня не особенно важны, главное, чтобы все предусмотренные природой технологические отверстия были на месте и душа добрая. И чтобы никаких лишних отростков.

— Я никуда пока не деваюсь, — нарочито строго ответил я. — Время покажет. А пока просто будь сама собой. Притворяться не надо. И не задавай лишних вопросов. А сейчас… — глянул на часы. — Вернемся в хижину и будем ждать.

— Вы думаете, Сунь Хуй в Чай попробует взять реванш? — догадалась Мари.

— Я это знаю. Он просто обязан восстановить свое реноме перед жителями села.

— У меня есть револьвер… — шепотом сообщила русская француженка. — И я не боюсь стрелять в людей. Особенно в китайцев.

— Значит, приготовься, — я подождал пока она уйдет в лачугу, потрепал Мусю по холке и приказал ему. — Дуй в кусты и жди. Они обязательно придут.

Всегда удивлялся способности Мусия понимать меня с полуслова. С новым телом эта способность у него никуда не делась. Коротко муркнув, кошак скрылся в темноте.

Я вернулся в лачугу и прилег на циновке возле двери. А чтобы скоротать ожидания, принялся ломать голову над тем, что могу принести в это временя. То есть, на чем могу заработать.

Оружейные кунштюки сразу оставил в сторону. Ничего нового я придумать не смогу, просто знаний не хватит, все задумки истощились еще когда прогрессорствовал на Диком Западе.

А вот медицина… С медициной все тоже сложно, но кое-что можно придумать. Еще в бытность шерифом в Бьютте я задумывался над портативным дефибриллятором. Но воплотить его в жизнь не позволило развитие техники того времени. А сейчас ничего сложного, конденсаторы уже вовсю используют. Немного поэкспериментировать, подобрать уровень тока и можно патентовать. Стоп! А если его уже изобрели?

— Мари, подскажи, сейчас уже пользуются электричеством для запуска сердца?

— Нет, — быстро отозвалась из-за ширмы девушка. — Во всяком случае, я не слышала. В университете нам такое тоже не преподавали. Вы что-то придумали, мистер Вайт?

— Угу… — я приготовился к расспросам, но Мари очень предусмотрительно молчала.

«Золото, а не девчонка…» — похвалил я про себя русскую француженку и снова занялся поиском способов заработать денег.

Сунь Хуй и его громилы, что-то задерживались с местью. Я уже стал подумывать, что нападение не состоится, как из темноты раздался дикий человеческий вопль, а следом второй, но уже другим голосом.

— Кто вас виноват, идиоты? — я злорадно ухмыльнулся и выскользнул из хижины.

— Помоги-и-и-ите… — истошно завывал неизвестный. — Ии-и-и!!!

Верещал он так, словно его насиловали самым извращенным способом.

— Яогуай[4], это яогуай!!! — мимо меня промчалась темная фигура. — Большеносый колдун, он призвал демона…

— Его уже не спасешь, убегаем… — следом за ним понесся еще кто-то. — Идет в жопу этот Сунь Хуй!!! Мне моя жизнь дорога…

— Помоги-и-и-те-ее!!! — продолжал верещать неизвестный.

— Сейчас, сейчас, потерпи чуток… — я включил фонарь, сориентировался и пошел на вопли.

Картинка открылась весьма зловещая, но смешная.

— Пошел по стопам отца, сынок? — я чуть не расхохотался при виде корчащегося на земле китаезы и вцепившегося ему в пах Мусички. — Моя же ты лапочка…

— Помохите-е-ее, хр-р-рр… — китаец уже только хрипел. — Господии-и-ин, прошу…

— Я уже могу выйти? — с интересом поинтересовалась Мари из хижины. — Вы случайно не лишаете косоглазого девственности? Мне бы очень хотелось посмотреть…

Я хохотнул и разрешил.

— Какая прелесть… — восхитилась русская француженка при виде слабо подергивающего конечностями китайца. — Жаль у меня нет фотоаппарата. А можно Месье его еще немного помучает?

Я немного помедлил, а потом все-таки оторвал кошака от несчастного. Яйца Мусий ему, к сожалению, не оторвал, но причиндалы пожевал изрядно.

Полностью деморализованный китаец сразу с порохами выдал торговца. Он им приказал избить меня, а Мари изнасиловать, правда, убивать запретил.

— Если я его убью… — рассуждала русская француженка, тыкая в ухо горемыку стволом своего револьвера. — Тогда с работой в Красном Кресте придется попрощаться. Но убить этого говнюка очень хочется. Может Бог с ней, этой работой?

— Что она говорит, господин?.. — жалобно пролепетал китаец, с ужасом косясь на девушку.

— Она ведьма и хочет забрать твою душу, — я потуже затянул веревки на его ногах и встал. — Но я добрый, выбирай — либо заберет душу, либо засунет палку в жопу.

— Не надо-о-оо… — обреченно завыл азиат. — А можно без палки?

— Нельзя. У нее хера нет, она женщина.

— У-у-у-у…

— Что вы ему сказали? — заинтересовалась Мари.

— Сказал, что вы хотите изнасиловать его палкой в зад. Он согласен.

— Хорошая идея, мне нравится, — Мари пошарила взглядом вокруг. Видимо в поисках подходящей палки.

— Позже, — я глянул на светлевшее небо, потом на часы. — А сейчас идем в деревню.

— Зачем? — девушка с сожалением бросила на землю сучковатый дрын, который успела подобрать.

— Ты забыла, что я обещал толстому ублюдку? А свои обещания нужно всегда исполнять. Муся, за мной.

В деревеньку мы успели вовремя, застав торговца у джонки, вместе с узлами и семейством, такой же толстой женой китаянкой и тремя упитанными, щекастыми отпрысками.

Видимо сбежавшие китаезы успели рассказать Сунь Хую, что случилось, и он как раз собрался свалить с островка от греха подальше.

При виде меня он выхватил из узла здоровенный блестящий револьвер и размахивая им нервно заверещал:

— Не подходи, моя твоя убивать, не подходи!!! Моя убивать всех и твоя. Уходи!!!

Его жена и отпрыски стояли чуть поодаль, совершенно спокойно наблюдая за происходящим. Жители, как и в первый раз, обступили причал плотным полукругом и тоже в представление не вмешивались.

Бабахнул выстрел, Сунь Хуй выронил свой ствол и, схватившись за плечо обеими руками, рухнул на землю.

В этот раз я целился прямо в яйца, но, увы, попал в плечо. Черт его знает, как это работает. Наверное, надо целится в плечо? Или вообще не целиться?

— Ты помнишь, что я тебе обещал? — дойдя до торговца, я откинул револьвер ногой в сторону и присел возле рядом с китайцем.

— Я не хотел, она сама… — жалобно захныкал толстяк. — Не убивай, господин, я больше не буду…

Я посмотрел на его жену.

Китаянка стояла с каменным лицом, даже не пытаясь вступиться за мужа, только прижимала к себе детей.

— Твою мать… — зло выругался я. Убивать отца на глазах его чад, в мои планы не входило. Опять же, Гонконг пятидесятых это далеко не Дикий Запад конца девятнадцатого века, где путь от преступления до наказания упрощен и сокращен до минимума. Какая-никакая полиция здесь присутствует, если жирного валить при свидетелях, упекут за решетку и правы будут. Но оставлять толстую скотину без наказания нельзя, ни он, ни присутствующие не поймут, сочтут за слабость.

Посмотрев по сторонам, я взял в руки прислоненное к свае весло с толстой, отполированной рукояткой.

Весло? Почему бы нет. Универсальный инструмент. Выглядит внушительно и тяжелое. Им можно грести, а можно, к примеру…

— Анальная пенетрация? — с надеждой поинтересовалась Мари.

— Меня несколько беспокоит ваша склонность к анальным карам, мадемуазель Мерсье, — я взвесил весло в руках, примерился к Сунь Хую, а потом с размаху саданул торговца по жирной, откляченной, заднице.

Рассчитывал, что весла хватит хотя бы на десяток ударов, но его хватило на пятнадцать. Сунь Хуй успел обоссаться и обосраться. Голос он себе сорвал уже на пятом ударе.

Так и лежал в луже мочи, вздрагивая всем телом и сипло пища.

Отбросив обломки весла, я подошел к его жене и тихо попросил.

— Сделай так, чтобы он не надела еще глупостей. Тогда мне придется убить не только его, но и тебя с детьми.

Китаянка молча кивнула.

— Вот и хорошо, — я кивнул ей и не оглядываясь, пошел в миссию.

А там меня уже ждал едва живой, перепуганный и мокрый как мышь Жонг. Судя по всему, он добрался до острова вплавь.

— Господин… — он запнулся, стер локтем слезы с глаз и затараторил. — Господин… там в деревню пришли пираты… бьют всех, ищут вас! Кто-то выдал… люди пока молчат… но долго не смогут. Старосту Гуя раскаленным железом жгут. Тао и Йен хотели сбежать, их расстреляли из пулемета с джонки. Я нырнул, долго плыл под водой, чтобы предупредить вас. Уходите, пожалуйста, уходите, люди скажут где вы…


Загрузка...