Дочь тумана и костей

ГЛАВА 47 ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Мадригал взошла на эшафот. Ее руки были крепко связаны за спиной, ее крылья были обрезаны так, чтобы она не смогла далеко улететь. Это была излишняя предосторожность. Сверху были изогнутые дугой железные прутья клетки. Прутья предназначались для того, чтобы не впустить серафимов снаружи, а не для того, чтобы удерживать внутри химер, но сегодня они служили именно этой цели. Мадригал больше некуда не уйти, только к своей смерти.

— В этом нет необходимости, — заметил Бримстоун, когда Тьяго приказал обрезать крылья. Его голос был скрипучим и прозвучал очень тихо, почти не слышно.

Тьяго, Белый волк, генерал, сын военачальника и правая рука, проигнорировали его слова. Он знал, что это ни к чему. Ему хотелось унизить ее. Для него не было достаточно одной лишь смерти Мадригал. Он хотел видеть ее жалкой, кающейся. Ему хотелось опустить ее на колени.

Он будет разочарован. Он мог связать ей руки, обрезать крылья, он мог принудить ее стать на колени, он мог смотреть на ее смерть, но заставить ее раболепствовать было не в его силах.

Она не сожалела о том, что сделала.

На балконе дворца восседал Военачальник. У него была голова оленя золотыми рогами. Тьяго был на своем месте справа от отца. Место по левую сторону от Военачальника принадлежало Бримстоуну, и оно пустовало.

Тысячи — тысячи глаз смотрели на Мадригал, и какофония толпы собиралась во что-то темное, голоса становились насмешливыми. Грозно топали ногами. На памяти всех живущих наказания во дворце не было, но все, те кто собрался, знали что делать, как будто ненависть передавалась по наследству и выжидала момента, чтоб проявить себя.

Летели обвинения:

— Любовница ангелов!

Некоторые в толпе были обескуражены, неуверенны. Мадригал была красавицей и умницей — могла ли она действительно вытворить столь немыслимое?

А затем вывели Акиву. Это был приказ Тьяго — заставить его наблюдать. Охранники кинули его на колени на платформу напротив нее, с которой ему все было хорошо видно. Даже истекающий кровью, закованный в кандалы и ослабший после пыток, он был великолепен. Его крылья лучились, глаза горели огнем, они были безумны и устремлены к ней. И Мадригал наполнилась такой теплотой воспоминаний и нежности — и острым сожалением, что ее тело больше никогда не узнает его, что их губы больше никогда не встретятся, их мечты никогда не исполнятся.

Ее глаза наполнились слезами. Она улыбалась ему, и это был взгляд такой искренней любви, что никто из наблюдавших за ними больше не мог усомниться в ее вине.

Мадригал Кирин была виновна в измене — в любви к врагу — и приговорена к смерти и более того, к тому, чем не наказывали уже сотни лет: к полному исчезновению.

Разрушение.

Она стояла на эшафоте один на один с палачом, голову которого закрывал капюшон. С высоко поднятой головой она ступила вперед к помосту и опустилась на колени. И тогда Акива начал кричать. Его голос парил над столпотворением — крик, способный собрать все души, звук, способный потревожить призраков в их убежищах.

Это пронзило сердце Мадригал, ей так хотелось утешить его в своих руках. Она знала, Тьяго хочет, чтоб она сломалась, кричала и умоляла, но она этого не сделает. Это ничего не изменило бы. Не было даже малейшей надежды на жизнь. Не для нее.

Один последний взгляд на ее любовь, и она положила свою голову на помост. Это был черный камень, как и все в Лораменди, и он был горячим, как наковальня. Акива вскрикнул, и сердце Мадригал ответило ему. Ее пульс участился, она почти умирала, но оставалась спокойной. У нее был план, и это было тем, за что она цеплялась, когда палач поднял свой меч — огромный и сияющий, как луна на закате — у нее впереди еще была работа, и она должна оставаться собранной. Она еще не закончила.

После того, как умрет, она собиралась спасти жизнь Акиве.