Дочь доктора Фу Манчи

ГЛАВА II РАЙМА

Качка выдалась изрядная: Хантер выжимал из мотора все что мог, и несчастную машину, казалось, вот-вот разнесет на мелкие кусочки. О моем состоянии лучше не вспоминать: я никогда не был хорошим моряком, а уж на пустой желудок, да с головой, звенящей от недосыпа… Впрочем, время от времени усталость пересиливала, и я погружался в некое подобие дремоты — и тут же мне начинали мерещиться серьезные глаза Раймы, подозрительно следящие за мной. А один раз мне приснилось, будто меня манят куда-то тонкие, точеные руки мадам Ингомар…

Я проснулся, весь в холодном поту, но и наяву мне продолжало казаться, что сквозь рев пропеллера доносится ее гипнотизирующий, похожий на звон колокольчика голос…

Что за мрачная фигура до такой степени напугала Петри, его жену и Веймаута? Чей дьявольский план начал раскручиваться со смертью моего шефа? Неужели все эти люди нарочно меня мистифицировали? Что они недоговаривали? Или просто боялись рассказать мне о своих подозрениях?

Форестер убежден, что Бартон мертв. Я тоже не могу в этом сомневаться. Но в непонятном послании, нацарапанном им в последнюю минуту, как мне показалось, Петри обнаружил какую-то надежду. То же подтверждали и слова Веймаута. «Спасти человека от живой смерти…» Очевидно, он тоже верил.

Только — во что?

В тот момент мой бедный мозг был попросту не в состоянии решать подобные проблемы. Однако личный жизненный опыт доказывал: что-то тут было. Кто послал телеграмму? Что за крик во дворе? Почему мне пришлось ехать в Каир, а теперь на всех парах лететь обратно? Слава Богу, хоть от зловещего раскосого шпиона удалось избавиться!

Джеймсон Хантер наконец высмотрел подходящее место для посадки — плоскую красно-серую площадку восточнее старой караванной тропы. Даже с высоты нашего полета лагеря видно не было, что меня не удивило: он ютился в тени невысокой горной гряды, казавшейся отсюда неровной черной стеной. Однако я точно знал, что от места нашей посадки до него было не более полумили.

Хантер подтвердил свою репутацию, блестяще посадив самолет, и я, будто в тумане, пошатываясь двинулся к выходу.

— Погодите минутку, — окликнул меня Петри. — А, вот моя сумка. Вам порядком досталось, Гревилль. Держите-ка. Думаю, это пойдет вам на пользу.

«Это» оказалось бутылкой бренди. Насчет пользы доктор не ошибся.

— Сдается мне, несколько сэндвичей тоже были бы как нельзя более кстати, — усмехнулся Хантер. — Жаль, не хватило времени об этом позаботиться — слишком внезапно нахлынули события.

При свете луны мы распределили багаж и двинулись к лагерю. Теперь все молчали, даже неугомонный летчик, лишь звук наших шагов нарушал тишину. Думаю, нет в мире другого места, где дух человека подавлялся бы столь же успешно, как на этом маленьком кусочке земли, окруженном двумя долинами, хранящими смертный покой Египта. Возможно, именно тут по ночам, при свете полной луны, бродят те самые страждущие души, которым, пройдя земной путь до конца, так и не удалось прикоснуться к вечности.

Что касается моего собственного состояния, то, стоило показаться знакомым ориентирам, тут же мною овладело какое-то жуткое беспокойство, смешанное со страхом и, как ни странно, с надеждой. Ко всему этому примешивался и чисто личный вопрос: вернулась ли Райма?

Нас не могли ждать раньше утра, когда приходит каирский поезд. Поэтому я был поражен, увидев на склоне холма Форестера, спешащего нам навстречу. Впрочем, было нетрудно сообразить, что наше весьма шумное прибытие перебудило весь лагерь.

Увидев нас, Форестер пустился бегом.

Дурные новости отбрасывают впереди себя длинную тень. Я мгновенно забыл и о том, что меня тошнит, и о том, насколько я устал, внезапно преисполнившись уверенности: произошло что-то еще настолько скверное, перед чем меркло даже то, что заставило меня поехать в Каир.

Я увидел, как Веймаут схватил за руку Петри, и понял, что не одинок в своих предчувствиях.

— Это ты, Гревилль? — издалека закричал Форестер. — Слава Богу, ты приехал!

Мы кинулись ему навстречу.

— Что? — задыхаясь, спросил я. — Что еще случилось?

— Странная штука, старина, — он с трудом переводил дух. — Ты ведь помнишь, мы заперли тело шефа в большой хижине. Я не был уверен, что о его смерти стоит сообщать местным властям. Так вот, сегодня вечером, с наступлением сумерек, я пошел к… пошел на него взглянуть. — Форестер схватил меня за плечи. — Гревилль! — Даже при свете луны я не мог не заметить, что лицо его побелело от страха. — Тело исчезло!

— Что?! — вскричал Веймаут.

— Ни малейших следов. Он попросту улетучился!

— Ах, если бы к нам мог присоединиться Найланд Смит, — вздохнул Веймаут.

Доктор Петри изумленно воззрился на него.

— Вы мне не поверите, но у меня в голове только что промелькнула та же мысль, — задумчиво протянул он. — Во вторник я должен отплыть в Англию. Пробуду там, видимо, несколько дней. Он меня встречает в…

Место, в котором происходил этот разговор, постороннему человеку показалось бы, мягко говоря, странным. Часть хижины занимала лаборатория — в этом углу, целиком отданном под эксперименты Форестера, стоял стол, уставленный банками, пробирками и прочим химическим оборудованием. В другой половине разместился музей. Стены были увешаны планами, диаграммами, фотографиями, сделанными, разумеется, Раймой. На полу громоздились сваленные кучами каменные глыбы, украшенные этикетками; открытые ящики были завалены грудами обломков, найденных во время раскопок и также снабженных табличками. В дальнем углу разместилась очень древняя мумия, извлеченная из какого-то захоронения; крышка саркофага была прислонена к стене. Кроме того, в хижине находился длинный, крепко сбитый стол — на него каждый день сваливали все находки, чтобы вечером осмотреть и рассортировать. Этой работой в основном занимался я. В данный момент стол был пуст; когда я видел его в последний раз перед отъездом в Каир, на нем лежало тело сэра Лайонела Бартона, накрытое серым одеялом.

Вот уже двадцать минут я в полной тишине наблюдал, как бывший шеф-инспектор Скотланд-Ярда исследует обстановку.

Веймаут осмотрел все, что находилось в хижине, затем при помощи лампы внимательно изучил окна, запоры на двери, выбрался наружу и основательно обозрел ведущую в хижину тропинку, потом вернулся и уставился на стол.

Вслед за тем его взгляд устремился на меня.

— Мистер Гревилль, — проговорил он, — вы пока человек непредвзятый, поскольку я не стал посвящать вас в свои подозрения, которые, кстати, разделяет и мистер Петри. Я хотел, чтобы мы здесь остались втроем, и потому попросил мистера Форестера чем-нибудь занять Джеймсона Хантера. Выглядите вы, правда, неважно; я понимаю, как должны были вас потрясти последние события. Тем не менее я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Сколько угодно, — согласился я.

Суперинтендант уселся на стоящую у двери скамейку и нахмурился.

— Где сейчас находится десятник Али Махмуд? — спросил он.

— Форестер мне сказал, что сегодня вечером отправил его в Луксор с письмом к нашему общему другу, управляющему Зимним дворцом. По словам Форестера, в письме он просит управляющего позвонить в Каир, вам, и объяснить, что произошло. Али скоро должен вернуться.

Веймаут задумчиво кивнул.

— Тело сэра Лайонела обнаружили, по вашим словам, в его палатке, — продолжал он. — Как скоро после этого его перенесли сюда?

— Часа через два, — подумав, сказал я.

— Надеюсь, все эти два часа палатка находилась под наблюдением?

— Да, конечно.

— Когда было решено, что его следует перенести?

— Сразу же после того, как я решил ехать в Каир. Я же и распорядился, чтобы тело переместили в эту хижину… как вы знаете, после сэра Лайонела я был вторым человеком в экспедиции. Форестер согласился, хотя клятвенно заверил меня, что жизнь в теле окончательно угасла. Переносили тело также под моим непосредственным руководством. Потом я запер хижину и вручил ключи Форестеру. До поезда было еще много времени, поэтому я вернулся в свою палатку — хотел вздремнуть перед поездкой.

— И как, удалось?

— Нет. Так и проворочался без сна до самого отъезда.

— Вы не заметили в ту ночь ничего необычного?

— Как же! — подумав, вспомнил я. — Собаки выли очень странно. Настолько, что Али Махмуд уверял, будто это вовсе и не собаки. Но тут, наверное, сказалось нервное напряжение. Мы все нервничали. Правда, собак мы и в самом деле не нашли, хотя и искали.

— Хм… В котором часу это было?

— Боюсь, точно не скажу. Но незадолго до рассвета.

— После того, как тело перенесли сюда, хижину открывали?

— Нет.

— Вот тут вы, пожалуй, ошиблись, — задумчиво промолвил Веймаут. — Есть еще один вопрос, который я хотел бы выяснить, мистер Гревилль. Вы упоминали о племяннице сэра Лайонела. Где она была во время трагедии и где находится сейчас?

Конечно же, я ждал этого вопроса. И тем не менее совершенно не представлял, как на него ответить. Краем глаза я заметил, что доктор Петри с любопытством наблюдает за моей реакцией.

— Я не знаю, где она, — вынужден был признаться я, понимая, как странно звучат мои слова.

— Что? — воскликнул Веймаут. — Но она ведь, насколько я понимаю, штатный фотограф экспедиции.

— Она действительно… но… А, ладно! Мы поссорились. Она уехала в Луксор еще во вторник, в середине дня. С тех пор я ее не видел.

— О, теперь понимаю, — сочувственно кивнул суперинтендант. — Прошу прощения, я не сразу уловил, в чем тут дело. Сэр Лайонел знал об ее отсутствии?

— Он, как всегда, все обратил в шутку. Это была его обычная манера. Она частенько оставалась в Луксоре и целыми днями работала там.

— Он одобрял… э-э-э… ну, вы понимаете?..

— Да. Во всяком случае, мне так казалось.

— Полагаю, если она все еще не вернулась, то не знает, что произошло?

— По всей видимости. Но я очень беспокоюсь…

— Естественно. — Веймаут вновь посерьезнел. — А теперь, мистер Гревилль, попросите войти Форестера.

Я открыл дверь и вышел в ночную тьму. Мне показалось, что наш мирный лагерь окружает совершенно иная атмосфера, которой, будь моя воля, я не хотел бы давать определения даже мысленно. Атмосфера ужаса.

Что могло означать исчезновение тела сэра Лайонела? Кому и какая могла быть от этого польза? И, наконец, что это за таинственная информация, которую явно скрывали от меня Веймаут и Петри?

Три этих вопроса непрерывно крутились у меня в голове, пока я пересекал лагерь. Луна успела скрыться за склоном горы, но звезды были великолепны. И вдруг поток моих мыслей сменил направление. Больше я не мог думать ни о чем, кроме Раймы.

Ее пустая палатка была как раз передо мной. Вход в нее скрывала густая тень. Мне показалось, что я снова слышу ее голос:

— Если я стою вам поперек дороги, — сказала она тогда, — то могу и уйти…

Поперек дороги! Интересно, что она имела в виду? Выяснить это я так и не успел — она уехала. Без сомнения, ее ввели в заблуждение. Но где она сейчас? И знает ли, что случилось?

Какая-то сила заставила меня заглянуть в ее палатку. И стоило мне это сделать — тут же произошли два совершенно неожиданных события: где-то, совсем близко от лагеря, раздался мрачный вой собак; и в темноте палатки что-то шевельнулось!

Подавив готовый вырваться из горла крик, я вытянул руки, наклонился вперед, и… стройное, нежное тело оказалось в моих объятиях!

Я не мог поверить тому, что это действительно свершилось, пока она не вскрикнула:

— Шан! Шан, мне больно!

— Райма! — воскликнул я, чувствуя, что сердце мое готово выскочить из груди.

Больше я не говорил ничего. Наклонившись, я прильнул к ее устам в отчаянном страхе, что больше такой возможности мне может не представиться.

Благодарение Богу, сомнения оказались напрасны. Ее руки обвились вокруг моей шеи. Прижавшись друг к другу, мы молча слушали, как затихает вдали жуткий вой.

— Шан! — прошептала она. — Шан, дорогой, я боюсь!

Воспользовавшись дарованным мне правом, я попытался горячими поцелуями утешить ее.

— Когда ты вернулась, дорогая? — спросил я чуть позже, когда мы наконец спустились на грешную землю.

— Вместе с Али. Он мне все рассказал… об этом. Конечно же, я должна была приехать.

Райма положила мне на грудь свою восхитительно растрепанную головку.

— Я не хочу, чтобы ты меня ругал, — пролепетала она. — Хотя, конечно же, я виновата. Нет, пожалуйста, Шан. Я в самом деле имела в виду только то, что сказала. Действительно, думала, что мешаю.

— Мешаешь? Но кому?

— Если ты будешь со мной разговаривать в таком тоне, я не стану отвечать. К тому же сейчас и не время. Я должна была сегодня вернуться, даже если бы пришлось ехать одной. Мне надо рассказать тебе что-то совершенно необычное…

— А я вам говорю, это были вовсе не собаки, — внезапно услышали мы голос Форестера совсем рядом с палаткой.

— Это и в самом деле был кто-то другой, — прошептала Райма. — Однако тебе пора идти, Шан. Не бойся, я уже в порядке. Кто там, в большой хижине?

— Доктор Петри и суперинтендант Веймаут.

— Они ведь были старыми друзьями… верно?

— Да, дорогая. Не отчаивайся. Я понимаю, это звучит абсурдно, но у них есть теория, что шеф… — я запнулся.

— Пожалуйста, скажи мне.

— В это трудно поверить, Райма. Сам я, во всяком случае, не верю. Но они считают, что он, возможно, жив!

Она внезапно крепко прижалась ко мне.

— Я тоже так думаю, — услышал я ее прерывающийся шепот.

— Вы же знаете, Гревилль, я никогда не одобрял эту экспедицию, — сказал Форестер. — «Гробница Лафлера» — место нехорошее.

Мы возвращались к хижине.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, уж это вы знаете не хуже меня. Со времен Лафлера к ней никто не притрагивался. Правда, старик Зейтланд собирался тут покопаться.

— Он недавно умер в Лондоне.

— Знаю. А что касается француза…

— Вы имеете в виду Лафлера?

— Кого же еще? Он ведь, помнится, умер году в 1908-м или 1909-м, верно? — Форестер остановился перед дверью хижины. — Но я не помню… кажется, поговаривали, будто он исчез…

Я напряг память. В свое время мне доводилось что-то слышать об этой истории, но дело было давно, и я уже почти ничего не помнил.

— Да, — наконец медленно проговорил я, — помнится, была там какая-то странная история. Но стоит ли об этом вспоминать, Форестер? Странного у нас теперь и тут хватает. Признаться, со мной никогда раньше не случалось ничего подобного.

— Со мной тоже, откровенно говоря. Вплоть до этого поразительного открытия сегодня вечером. Как вы думаете, кому могло понадобиться его похищать? А в свете того, что случилось, история выглядит еще более таинственной.

— Надо рассказать Веймауту.

Мы вошли в хижину. Суперинтендант все еще сидел там, где я его оставил, по-прежнему задумчиво сдвинув брови. Доктор Петри неторопливо вышагивал взад-вперед. Едва мы показались в дверях, Веймаут поднял на Форестера свои детские голубые глаза.

— Ну как, поймали собаку?

— Нет, — ответил Форестер, пристально глядя на него. — А вы уверены, что это была собака?

— Уверен, что нет, — покачал головой Веймаут. — За лагерем следят. Что-нибудь случилось такое, ради чего стоило бы подавать сигнал?

— Да, — вмешался я. — Вернулся Али Махмуд… и Райма Бартон с ним.

— А! — пробормотал Веймаут. — Рад слышать.

— Мы с Гревиллем подумали, что… — начал Форестер.

— Минутку! — подняв руку, остановил его Веймаут. — Этак мы совсем запутаемся. Я с радостью приму вашу помощь, Форестер, но расследовать дело предоставьте мне самому. Я уже знаю, что здесь происходило до отъезда мистера Гревилля: теперь расскажите мне, что случилось после.

— Это несложно. — улыбнулся химик. — Все, что нам могло понадобиться, мы отсюда, естественно убрали, поэтому заходить в дом ни у кого надобности не было. В здешнем климате все, что связано со смертью, приходится делать быстро.

Суперинтендант понимающе кивнул.

— Гревилль убедил меня, что беспокоиться не о чем, поскольку о смерти шефа никто, кроме Али, не знает.

— Вы уверены? А как насчет рабочих?

— К тому времени они уехали в Курну. В лагере никого не было. Тело шефа мы переносили уже в темноте — верно, Гревилль? — а на следующее утро я объявил, что он уехал с Гревиллем в Луксор, а потом поедет в Каир. Все работы я, конечно, остановил.

— Да, я понимаю.

— Сегодня вечером, когда опустились сумерки… точнее, это было уже вчера… я подумал, что было бы разумным… э-э-э… проверить тело.

— Справедливо.

— Открыл дверь, все обыскал, и… хижина была точно такой, как вы сейчас видите.

— А где одеяло?

— Исчезло вместе с телом.

— Вы уверены, что дверь была заперта?

— Абсолютно. Я ведь ее отпирал.

— Окно?

— Как видите, закрывается изнутри.

— Спасибо, — спокойно произнес Веймаут.

Он перевел глаза на доктора Петри, и на какое-то время в хижине воцарилось молчание. Я чувствовал, что между этими двумя людьми установилась мысленная связь, основанная на знании чего-то такого, что мы с Форестером разделить с ними не могли.

Тишину нарушил доктор Петри.

— Удивительно похоже на его работу.

Я нервно подумал, что сейчас, пожалуй, самое время собрать воедино все нам известное. И совсем уже собрался об этом заявить, когда заговорил Веймаут:

— Был ли кто-нибудь, кто посещал лагерь постоянно?

— Нет, — покачал головой Форестер. — Шеф никому не разрешал даже близко подходить к раскопкам. — Он пристально посмотрел в мою сторону и добавил: — Кроме мадам Ингомар. Но об этой леди Гревилль может рассказать вам больше меня.

— Это еще почему? — разозлился я.

— Очевидно, потому, что он так думает, — непреклонно остановил меня Веймаут. — Сейчас не время выяснять личные отношения, джентльмены. Вы присутствуете на официальном расследовании.

— Прошу прощения, — извинился химик. — Мое замечание в самом деле было неуместно. Дело в том, мистер Веймаут, что ни Гревилль, ни я об этой мадам Ингомар толком так ничего и не знаем. Казалось, что общество Гревилля она предпочитала, и мы, бывало, подтрунивали над ним по этому поводу…

Я ошеломленно посмотрел на него. Мне, признаться, до сих пор такая мысль в голову не приходила. Неужели я был настолько слеп? И неужели Райма увидела то, чего не заметил я?

— Кто эта женщина?

Напряжение, прозвучавшее в голосе суперинтенданта, вернуло меня к действительности.

— Именно этот вопрос я частенько задавал Гревиллю, — сухо рассмеялся Форестер. — но, если всерьез, на него вряд ли кто из нас сможет ответить. Кроме шефа.

— А, понимаю. Она дружила с сэром Лайонелом?

Я кивнул. Веймаут пристально взглянул на меня.

— Какой она национальности?

Я озадаченно покрутил головой.

— Я всегда считал ее венгеркой, — заявил химик. — Просто из-за имени. А Гревилль называл ее японкой.

— Японкой?! — доктор Петри буквально выкрикнул это слово. — Почему японкой?

— Ну-у, — протянул Форестер, — отчасти, конечно, в шутку. Но глаза у нее и правда были слегка раскосыми.

Веймаут обменялся с доктором быстрым взглядом и поднялся.

— Привлекательная женщина? Молодая? — отрывисто спросил он.

— Без сомнения, — кивнул я. — Очаровательная, образованная и, по всей видимости, весьма состоятельная.

— Волосы темные?

— Очень.

— Глаза?

— Зеленые, — вздохнул Форестер. — Как нефрит.

Петри с Веймаутом снова быстро переглянулись.

— Высокая? — поинтересовался доктор.

— Да, весьма высокая.

— Давний друг сэра Лайонела?

— Нам дали понять, что она была вдовой какого-то доктора Ингомара, которого шеф хорошо знал, — пояснил химик.

— Где она остановилась? — спросил Веймаут. — В каком-нибудь луксорском отеле?

— Боюсь, тут ничем не смогу помочь, — пожал я плечами. — Не в Зимнем дворце — это единственное, что я знаю.

— Но, может быть, об этом знает кто-нибудь еще? Мисс Бартон?

— Я никогда ее не спрашивал.

— Когда эта женщина была здесь в последний раз?

— В понедельник, — быстро ответил Форестер. — В тот день шеф как раз установил вокруг раскопок заграждения.

— С вами сэр Лайонел никогда о ней не говорил? — снова вступил в разговор Петри.

— Нет. Вы же знаете: он мало кому доверял.

— Вы не обратили внимания — ничего не говорило о том, что между ними существуют интимные отношения? — осведомился суперинтендант. — Например, не ревновал ли ее сэр Лайонел к кому-нибудь?

— Никогда не замечал ничего подобного, — покачал головой химик. — Он обращался с ней так же, как со всеми, — знаете, со свойственным ему добродушным юморком. К тому же, Веймаут, шефу давно перевалило за шестьдесят!

— Странно, — сухо прокомментировал Петри. — Думаю, Веймаут, первое, что следует сделать — установить личность этой мадам Ингомар. Вы согласны?

— Да, — кивнул суперинтендант, — полностью.

Лицо его стало очень суровым. Он внимательно посмотрел сначала на меня, потом на Форестера.

— Я вижу, вы оба начинаете сердиться. Это понятно: вы догадываетесь, что у нас с доктором есть версия, которой мы не торопимся с вами поделиться. Однако очень скоро вы узнаете в чем тут дело. А пока попросите мисс Райму Бартон присоединиться к нам и вооружите Али Махмуда. Пусть сторожит лагерь и стреляет во все, что движется.

— Боже мой. — простонал Форестер — Что все это значит?

— Это значит, — веско проговорил Петри. — что мы имеем дело с агентами доктора Фу Манчи.

Доктор Фу Манчи! Не знаю, как Форестер, но услышав историю, рассказанную нам Веймаутом, я лично был потрясен.

Милое личико Раймы наполовину скрывалось в тени. В палатке, когда я внезапно обнаружил ее в своих объятиях, на ней был костюм для верховой езды — из Курны они с Али Махмудом приехали верхом. Однако она успела сменить его на обычное платье и даже попыталась привести в порядок прическу. Верховая езда вызвала румянец на ее загорелых щеках: казалось, она вся обратилась в слух, отчего ее серьезные ирландские глаза сияли еще ярче, чем обычно.

Не все, о чем рассказал Веймаут, было мне неизвестно; многое отдавалось эхом в моем мозгу. Я не мог принимать участия в описываемых им событиях, потому что был тогда слишком молод, но рассказы о них слышал не раз. В юности я всерьез подумывал о карьере юриста, и деяния этого зловещего человека интересовали меня еще и с профессиональной точки зрения; к сожалению, война помешала моей карьере на юридическом поприще.

Сейчас я понял: если такие умные и опытные люди, как Петри и Веймаут, были правы в своих предположениях, то миру угрожало бедствие похуже любой чумы.

Доктор Фу Манчи!

— Мы с сэром Лайонелом и Найландом Смитом были, видимо, последними, кто видел его живым, — говорил меж тем доктор Петри. — Возможно, жив он и сейчас, хотя я, признаться, не верю. Но вполне готов поверить, что его замыслы воплощает в жизнь кто-то еще. Что, спрашивается, делал вчера вечером во дворе моего дома дакойт — возможно, бирманец и уж в любом случае — профессиональный убийца и грабитель? Теперь вы это знаете, Гревилль: он следил за вами. Однако поданный им сигнал позволяет предположить, что он был не один! Похоже, Веймаут, нас снова опутывает старая сеть. И тогда… кстати, за этим лагерем тоже наблюдают.

— Я об этом уже говорил, — кивнул суперинтендант. — И готов повторить: если бы только Найланд Смит смог к нам присоединиться!

— Вы, естественно, имеете в виду сэра Найланда Смита, комиссара из Скотланд-Ярда? — уточнил Форестер. — Я знаю многих, кто с ним знаком. Он ведь был представителем полиции в Курне, так?

— Совершенно верно, — подтвердил Петри. — Однако я хочу обратить ваше внимание еще вот на что: сколько бы ни было у нас неизвестных врагов, но есть по крайней мере и один незнакомый друг.

— Кого вы имеете в виду? — полюбопытствовал я.

— Ну как же? Того самого хорошо информированного незнакомца, который телеграфировал мне в Каир, — напомнил Петри. — Да и Веймауту тоже. Иных способов помочь сэру Лайонелу у него не было. Доктор Фу Манчи был непревзойденным мастером вызывать искусственную каталепсию — это одно из самых опасных орудий в его арсенале. А противоядие, насколько мне известно, есть только у меня. И человек, пославший телеграмму, об этом знал!

— Оставим пока в покое незнакомых друзей, — предложил Веймаут. — Поговорим о незнакомых врагах. Либо среди ваших рабочих затесался дакойт, либо в лагерь прокрался кто-то посторонний.

— Наверняка так все и было! — закричала Райма. — Вы нашли разгадку!

— Не так уж это было трудно, мисс Бартон. К сожалению, это только предположение, и именно на нем строится вся моя версия. Если я ошибся — значит, и она неверна.

— О чем вы говорите? — нетерпеливо спросил Форестер.

Веймаут не стал обращать внимание на некоторую невежливость вопроса, поняв, что она вызвана охватившим химика возбуждением.

— Да вот о чем, — спокойно ответил он, с усмешкой взглянув на него. — Скажите, когда вы нашли сэра Лайонела, в каком состоянии была его одежда?

— Согласно распорядку дня, — быстро проговорил я, — в четыре мы возвращались к работе. Скорее всего, сэр Лайонел одевался.

— Ключ от этой хижины он обычно носил с собой?

— Он вообще все ключи носил с собой. На цепочке.

— Когда вы его нашли, цепочка была при нем?

— Да.

— Вы ее забрали?

— Нет. Мы его уложили вот на этот стол точно в таком же виде, как нашли.

— Полуодетым?

— Да.

Веймаут медленно подошел к саркофагу с мумией, стоящему в углу. Крышка была снята и прислонена к стене. Он осмотрел ее и вернулся обратно.

— Когда тело сэра Лайонела переносили сюда, вы оба присутствовали при этом? — спросил он нас с Форестером.

— Мы с Али Махмудом его несли, — объяснил химик. — Шан Гревилль сопровождал нас. А затем мы все вместе вышли.

— Хорошо, — спокойно произнес суперинтендант. — При этом я готов поклясться, никто из вас и не подумал заглянуть вон за ту крышку.

Я озадаченно уставился на Форестера. Тот покачал головой.

— Нам это и в голову не пришло.

— Естественно, — кивнул Веймаут. — А теперь посмотрите, что я там нашел.

Он вынул из кармана клочок бумаги, поднес его к стоящей на столе лампе, развернул и продемонстрировал нам кусочек какой-то красноватой волокнистой массы. Райма вскочила; мы все трое нетерпеливо склонились над ним. Лишь Петри не сдвинулся с места, флегматично наблюдая за нами.

— Что скажете, мистер Форестер? — осведомился суперинтендант. — Как врач, вы должны быть знакомы с этой штукой.

Форестер внимательно изучал находку. Мы молча смотрели на него. Я услышал, как снаружи покашливает Али Махмуд, и понял, что он старается держаться к нам поближе, насколько это позволяют его обязанности часового.

Наконец, пожав плечами, химик передал лупу мне.

Я бросил беглый взгляд и отложил ее в сторону, признавая свое невежество.

Петри вопросительно посмотрел на Форестера.

— Ничего не могу сказать, — отрицательно покачал тот головой. — Это, безусловно, какое-то растение. Я его никогда не встречал. Если оно относится к тропическим, то я совершенно некомпетентен.

— Относится, — подтвердил Петри. — Это орех бетеля. Многие дакойты питают к нему слабость.

— Отсюда вывод, — спокойно вмешался Веймаут. — Когда вы принесли сюда тело сэра Лайонела, за крышкой саркофага прятался некто, имеющий привычку жевать бетель. Кстати, дверь была отперта?

— Разумеется, — подтвердил я. — Ее вообще никогда не запирали. Мы это сделали лишь после того, как поместили сюда тело.

— Так я и предполагал. — Веймаут на секунду сделал паузу. — Итак, кто-то, жующий бетель, по всей видимости, скрывался за палаткой сэра Лайонела. Он услышал, что вы решили перенести тело в эту хижину, опередил вас, спрятался, дождался, пока вы уйдете, снял с тела цепочку с ключами, вынес его и запер за собой дверь.

— Скорее всего так оно и было, — пробормотал Форестер, уставившись в одну точку. — Примите мои сердечные поздравления. Но… орех бетеля?

И в этот момент неожиданно раздался голос Раймы:

— Возможно, я смогу вам показать этого человека.

— Что?! — воскликнули мы.

— Мне кажется, у меня есть его фотография. И не только его, но и кое-кого еще!