Дневник травницы

Глава 7

Проснулась Есения от тихого звона колокольчика и звучного голоса молочника, звавшего её, растягивая гласные в имени на манер какой-то народной песни. Она с улыбкой, почти в полной тьме тихо сползла с печи, потянулась, расправляя затёкшие за время сна мышцы, и поспешила выйти за пределы дома, не забыв на этот раз накинуть шаль и надеть валенки. Иначе вид босой девушки вызовет у бедняги-молочника сердечный приступ — откачивай его потом! Стоило закрыть дверь, как она во всё горло крикнула:

— Доброе утро!

Она повернула голову направо, к востоку, пытаясь высмотреть хотя бы намёки на солнце, но увидела лишь красноватые полосы, говорящие о скором рассвете. Напротив входа, у боковых ворот, стояла лошадь, запряжённая в большую повозку, забитая небольшими бочками и мешками. Седовласый добродушный на лицо и суховатый старик с пышными бородой и усами сидел на козлах повозки, мягко как-то даже по-отечески улыбаясь Есении, приподняв шляпу, привечая её. Мягко спустившись на землю, он снял одну из бочек и поставил её рядом, на снег.

— Дед Митяй, ну что вы тяжести-то таскаете? — возмутилась девушка, выхватывая из рук старика предназначавшийся ей мешок.

— Да ты что, милая, это не тяжело! — со смехом ответил дедушка и, взяв бочку в руки, зашёл за ограду. — Ого! Это что за красавец? Твой?

— Не мой, — Есения последовала за мужчиной, прижав мешок к груди одной рукой, второй потрепав за холку подошедшего и пытающегося засунуть свой любопытный нос в содержимое мешка коня. — Вы же знаете, у меня тут раненый вояка лежит, с волколаком подрался.

— Ай, ай… — печально покачал головой дед Митяй. — Молодой?

— На пару лет старше меня.

— Совсем молодой, совсем…. Спасёшь?

— Я сделала уже всё, — она как-то неопределённо пожала плечами. — На всё остальное воля Божья.

Старик лишь кивнул и посеменил ко второму, меньшему складу. Есения поспешила его обогнать и открыла туда дверь, зайдя первой. Длинное и достаточно широкое помещение было поделено поперёк на два. В первом, самом большом, лежали продукты и травы, требующие сухого и прохладного хранения. Слева от входа стоял широкий деревянный стеллаж, на полках которого хранились многочисленные мешочки и горшки с крынками, наполненные крупами, специями и редкими, требующими высушивания травами. Под потолком и у правой от входа стены на верёвках сушились различные растения, в том числе и редкий лавр. Напротив входа же была ещё одна дверь, тоже из дерева, но по всей площади и контуру обитая войлоком, за ней — то самое подобие большого холодильника, над которым девушка работала очень долго.

Она подошла ко второй двери и резко открыла её. Пахнуло холодом. Есения поёжилась, но вошла в помещение. Здесь стояло два огромных стеллажа, покрытые лёгким слоем инея, на полках которых стояли лишь большие плоские тарелки, крынки и несколько объёмных кувшинов. А в самом низу, на умощённом камнем полу, аккуратно лежали большие кубы из льда без верхней стенки, которые дополнительно охлаждали помещение; ещё там хранилось то, что требовало заморозки.

Есения быстро, переминаясь с ноги на ногу от холода, вытащила небольшой, буквально в две ладони размером, круглый, как головка сыра, кусок лучшего сливочного масла, что она могла найти в деревне. Свежее, мягкое и ещё как будто пахнущее молоком. Уложив его на одну из больших тарелок, девушка быстро выскочила за дверь, трясясь от холода.

— Да там холоднее, чем на улице! — пробурчала она, забирая у деда Митяя бочку и отдавая ему мешок, а затем снова забегая в "холодильник".

Молоко следовало аккуратно перелить в крынки, что Есения и принялась педантично делать, сконцентрировавшись на том, чтобы не пролить ни капли. Одна за другой наполнялись посудины, молоко медленно перетекало в них. Вскоре бочка опустела, шесть наполненных практически до верху крынок были тщательно закрыты круглыми деревянными крышками, а после окоченевшими от холода пальцами поставлены обратно на полки. Молока хватит от силы дня на четыре, масла на подольше, но Есения не была в этом уверена из-за наличия в доме второго человека. Может, он тоже, как и она, любит густые молочные каши по утрам, кто знает. Девушка поспешила выйти из помещения и тщательно его запереть, дыша на замёрзшие пальцы. Старик забрал у неё бочку и по-отечески покачал головой, сказав лишь:

— Замуж тебе надо, глупая ты девка.

Есения на такие выражения лишь фыркала, как бы говоря: "а что мне в этом замужестве делать?" Но перед дедом Митяем стушевалась, лишь виновато улыбнувшись. Он всегда пытался поучать её, всё журил, мол, послушай меня, глупая ты, замуж надо, остепенишься, женское счастье обретёшь. Есения не верила в это пресловутое "женское счастье", по крайней мере для себя точно ничего в нём не видела. Да и якобы ей нужна "крепкая мужская рука" в доме, вот только всё делали ей за деньги местные или случайно приехавшие мастера и нужды в муже в этом плане не было.

— Сестрицу прошлой осенью замуж выдала — она за нас двоих детишек нарожает, — пошутила девушка. — А моё дело — людей спасать от смерти и хвори, роды принимать, да других целителей растить.

— Дура ты!.. — ворчал по-старчески Митяй, пожёвывая губы.

— Дед Митяй, ну не злись… — Есения улыбнулась ему и, достав из мешочка на поясе серебряную монету, положила ему в свободную ладонь. — Это тебе за молоко с маслом.

— Много, не возьму! — возмутился старик, пытаясь отдать деньги обратно.

— Ну уж нет! — девушка зажала его ладонь в кулак. — Это ещё сверху за то, что выполнишь несколько поручений и вернёшься с ними обратно.

Она видела, как дед хотел было возмутиться, но лишь неспешно пошёл к своей телеге, как будто обдумывая её предложение. Есения последовала за ним и взглядом проследила, как мужчина забрался на козлы, и лишь после услышала ответ:

— Ну? Что надо-то?

— Свинины бы пяток кило, сала солёного, кровянки… — девушка шустро перечислила ему всё, что наметила ещё вчера для возможной покупки.

— Сала да свининки… — дед Митяй потёр шею, как бы очень сильно сомневаясь. — Дочка, я магичить не умею, как ты.

— Зато знаешь, где достать! — Есения умоляюще сложила руки. — Дед Митяй, ты же можешь! Не ври, что нет!

— Эх… — перед мольбами старик не выдержал. — Твоя взяла! Ещё что? Одёжка мож какая?

— Хм…. Да, наверное…. — она невольно задумалась: ходить-то мужчине явно не в чем, пока болеет, да и месяц в одном исподнем таскаться явно не вариант. — Рубаху, пару портков, пяток исподнего, да льняного полотенца большого. И всё как на вашего зятька старшего.

Девушка помнила, как выглядят все жители деревни, от мала до велика, разве что приезжих уже перестала запоминать: слишком часто они менялись. Это приходилось делать для того, чтобы понимать, кому и какая нужна помощь.

— О! Ещё загляни к конюху, пусть пришлёт какого-нибудь мальчишку с конём помогать. И к плотнику, нужны костыли для больного. Надорву живот его таскать на себе! — Есения передала ему крупные пять золотых монет и пару серебряников для мастеров. — Это на всё. Если не хватит — пришлёшь кого за деньгами.

Дед Митяй лишь усмехнулся себе в усы, как бы говоря, что всё выполнит. Он свистнул небольшим хлыстом, проговорив лишь "Но!", и направил лошадь по пологому спуску в деревню, развозить другие заказы и выполнять поручения целительницы.

Раненый проснулся только тогда, когда солнечные лучи уже начали освещать и нагревать спину склонившейся над входом в горнило печки Есении, а свежеприготовленная молочная каша из овсяной крупы благоухала всеми возможными аппетитными запахами, заполняя ими комнату. Девушка заметила, что мужчина проснулся не сразу. Она успела отрезать себе большой ломоть ещё свежего пышного белого хлеба, сверху лишь нарезав и уложив несколько больших колец колбасы и кусок сыра, сообразив таким образом аппетитный бутерброд. А следом он был уложен на небольшую чугунную сковороду, укрыт глиняной тарелкой и направлен в печь. Пусть в этом мире не знали о бутербродах, но никто же не мешал девушке их готовить. А если навернуть это всё с горячим молоком… У Есении слюни скопились в уголках рта только от мысли о еде. Вчера из-за занятости и тошноты она смогла в себя запихнуть лишь краюху хлеба да пару кружек воды. И сейчас расстроенный недоеданием организм, а с ним ещё и желудок, требовали, чтобы их покормили. Девушка, конечно, могла несколько дней обходиться только перекусами, но почти весь запас магических сил был исчерпан и это становилось просто невозможно. Нужно было много и хорошо теперь есть, набираться сил и не колдовать ни в коем случае. И только после того, как завтрак был приготовлен и наложен в большую почти плоскую тарелку и всё это поставлено на простенький деревянный поднос, Есения наконец-то заметила, что мужчина проснулся.

— О… Доброе утро! — она оставила еду на столе. — Как самочувствие? Голова не болит?

— Нет… — произнёс он хрипящим голосом. — Что со мной? Где я?

— Если кратко, то ты очень удачно подрался с волколаком. Он мёртв, а ты пока ещё жив…

Есения начала перечислять, что сделала и как, чтобы у больного не возникло никаких претензий потом, украдкой его рассматривая. Высокий, скорее всего на полторы-две головы выше её. Плечистый и видно, что тренированный. Его можно было назвать красивым. Мужественные и даже немного резкие черты лица, некогда прямой нос был чуть с горбинкой и искривлением(подрался что ли?), синие глубоко посаженные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, которым позавидует любая дева, высокий лоб. Кожа на лице и руках была ещё слегка загорелая, но в целом отличалась сейчас болезненной бледностью. А ещё взлохмаченные и сбитые в непонятный колтун и отдельные пакли тёмно-каштановые волосы, собранные в уже почти полностью распущенный низкий хвост.

— Ты будешь жить и сможешь нормально ходить, если всё будет хорошо. А находишься ты в деревне Соловки, в моём доме, доме целительницы.

— Ты учёбу-то хоть закончила, целительница? — последнее слово мужчина произнёс с особенной издёвкой.

Есения в этот момент поняла, что этот месяц жизнь с ним будет похожа на какой-то цирк с попыткой не дойти до рукоприкладства в многочисленных словесных перепалках. Она со стоном закатила глаза и, недолго пошарив на ближайшей полке, достала массивный, во всю ладонь знак Гильдии. Большой круглый кусок серебра, абсолютно гладкий с тыльной стороны, на лицевой было тщательно вырезано раскидистое дерево. Пусть официально в царстве верили в единого Бога, но остатки от бывшего язычества были везде, почти в каждом аспекте жизни людей, в том числе и на знак Гильдии, напоминающий Древо Жизни.

— Доволен? — она развернула в его сторону знак и, увидев в ответ кивок, убрала его обратно. — А теперь….- села на стул, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди. — Откуда ж ты в этих краях взялся, молодец? Как звать-величать тебя?

— Яромиром меня звать, — сказал как отрезал мужчина. — Остальное тебе знать не надо. Вылечи меня и отпусти не позже завтрашней утренней зари.

Есения звонко и заливисто засмеялась, хватаясь за живот, и даже слёзы пошли из глаз. Настолько забавной вещи ей не говорили уже очень давно. Любой, от мала до велика, знали, что приказывать целительнице может только вышестоящая, но никак не попавший к ней больной. Он должен лишь следовать её указаниям и не пререкаться. Даже царь слушался своего личного целителя.

— Ты даже стоять сейчас не сможешь, — всё ещё подхихикивая произнесла она. — А уж о том, чтобы сесть на коня, и речи быть не может! Если, конечно, не хочешь без ноги остаться.

— Моя семья щедро заплатит, если отпустишь меня! — в голосе мужчины уже звучали угрожающие нотки, но девушка даже не прекратила улыбаться.

— Наивный ты дурак, если думаешь, что честь любого продаётся, тем более за деньги, — она встала, взяла с печки кружки: одну с чуть остывшим свежим отваром ивовой коры, а вторую с уже совсем холодным отваром сенны, и неспешно подошла к кровати. — Ты без меня сейчас даже в нужник сходить не сможешь. Так что не думай даже о попытках уйти отсюда до полного выздоровления. В лучшем случае к весне позволю забраться на коня, — протянула ему кружки. — До дна обе.

Он на удивление послушно выпил одну за другой, лишь слегка поморщившись от вкуса. Но в его взгляде после Есения заметила недовольство и осуждение, на которое ответила лишь улыбкой. Он потом ей ещё спасибо скажет.