Глава 5. Дара

Когда отключаюсь от слабости и шока, Марьян снова меня топит. Я не могу прийти в себя, чувствую, как вкус хлорки и горько-соленой крови катается по языку, как воздух покидает легкие, как меня сдавливает изнутри, выжигает глаза, продирает нос, наполняет отчаянием рот, но сознание не включается. Будто оно придерживает меня в полудреме от угрозы, будто вода придает сил и ощущения покоя. В глубокой тишине, что обвивает меня, как кокон, неожиданно, но отчетливо слышится ласковое пение…

«Ты капли собери в ладони,

раскрой секрет…

Избавит от тоски и боли

твой яркий свет».

В животе скручивается тугая пружина, и я резко открываю глаза под водой. Вижу, как застыли пузырьки воздуха, как замерло время. Тик-тик-тик… Та-а-ак.

Я дышу, но и не дышу.

Мысль о том, что могу потерять ребенка, взрывает мышцы и, добавляя необъяснимой ярости и уверенности, выдергивает меня из-под толщи воды.

Я стану мамой! Мысль такая яркая, мощная, будто волшебный импульс, что врывается в мой кровоток и делает меня супер-женщиной. Наверное, я умерла… Наверное, я болтаюсь на грани иллюзии и все еще мечтаю выбраться из лап зверя. Наверное, наверное, наверное…

Потому что я не умею быть такой сильной, такой смелой и безрассудной.

Отмахиваюсь на автомате и задеваю локтем колючий подбородок мужа. Он, будто тертое стекло, раздирает кожу рук. Бью еще раз до мерзкого чавкающего звука. Голос Марьяна глушится в мычании за спиной, а его большие пальцы сдавливают шею и пытаются меня задушить.

– Ах ты, сука! – шипит он и, резко стягивая волосы в кулаке, обжигает кожу яркой болью, наклоняет в воду, чтобы снова топить, но я, на какой-то последней силе воли, упираюсь в борт ванны и отталкиваюсь.

До того сильно отталкиваюсь, что отлетаю на несколько метров.

За спиной что-то хрустит, захват слабеет, рука мучителя срывается с волос, и грузная туша летит на пол. Меня сбивает с ног резкий рывок, и я окончательно выбиваю ударенное ранее плечо. Под кожей раздается невыносимый хруст, а стрела огня прошивает лопатку и вонзается в спину.

Пока, согнувшись от тошноты и боли, пытаюсь дышать и перекатиться набок, в ванной творится что-то странное. На стене огромной воронкой раскрывается черная муть, Топаз выпрыгивает на Марьяна, будто собирается его съесть, и только здесь я замечаю, какой кот огромный. Больше человека в два раза, отчего в ванной места становится слишком мало. Я задыхаюсь. От тошноты, от боли, от неправильного ощущения свободы.

Из воронки, что вспыхивает алыми искрами, появляется высокая темная фигура. Я смотрю сквозь муть слез и не могу объяснить себе, почему не боюсь того, что происходит.

Марьян лежит рядом, вывернувшись в спине, будто он сломанный Пиноккио, а из его губ, что терзали и рвали меня столько лет подряд, льется темная жидкость. Растекается бурой лужей по белому кафелю, что муж заставлял меня вымывать после того, как избивал меня, а я откашливалась с кровью и не могла пошевелиться. Едва двигала руками, но терла этот белый-белый чертов камень, а потом получала снова за то, что пропустила несколько полосок между кафелинами, не вычистив своей же зубной щеткой.

Как я такое терпела? Да все просто. Каждый раз, когда Марьян злился, я молилась Богу, чтобы он, наконец, меня убил и не больше мучил. Но он знал меру. Бил по лицу, рукам, ногам, животу, но всегда придерживал на грани. Будто всегда знал, что вот за следующим ударом я уже никогда не встану – потому отпускал и уходил.

Не успеваю подумать, что убила его, не понимаю, как это вообще получилось. Фигура из воронки подходит ко мне и берет на руки. Все тело – сплошной фарш из боли. Мужчина закутывает меня в мягкий теплый плащ, что пахнет спелым яблоком, говорит кому-то на красивом мелодичном языке и несет меня к черной дыре в стене.

Пусть хоть на небо меня забирает, пусть хоть в пропасть – все равно. Я хочу, чтобы этот ад закончился.

Пытаюсь вытянуть руку и обвить крепкую шею спасителя, но вспышка боли в сломанном плече окунает меня в горячку и туман.

Что-то щелкает над ухом, и меня съедает спасительный мрак.


***

– Она должна быть в сознании, – говорит густой низкий голос. – Я выйду, а ты разбуди ее.

В сторону уходят шуршащие шаги, хлопает натужно дверь, гаснут вдалеке чужие голоса. Я вдыхаю солоноватый воздух и пытаюсь поднять тяжелые веки.

Теплое прикосновение ползет по щеке, сухие пальцы вплетаются в мои волосы, и губы накрывает горячим воздухом.

– Просыпайся… – говорит знакомый голос, оглаживая яблочным дыханием лицо. С нотой стали, капелькой хрипотцы, крошкой власти.

И, открыв глаза, я неосознанно вздрагиваю, а затем замираю. На меня смотрит Марьян, а я отчаянно сдавливаю одеяло в ладонях, ожидая удара за неповиновение.

Загрузка...