Дискрет

18. Здравствуй, папа! (цикл «Куббсвилль»)

Такую сукку, как Ру, ещё поискать, это вам в Куббсвилле всякий скажет. Днём с огнём. И не факт, что найдёте. Вот и Ви подтвердит, а кому и знать-то, как не ей — вместе росли.

А всё дело в том, что Ру — традиционалка. По мнению Ви, так даже несколько и чересчур. Сами подумайте, кто в наши дни придерживается всего лишь одного из пяти (всего лиш8ь пяти!!!) строго зафиксированных стабилей, при этом тщательно соблюдая все условности, налагаемые обликом? Дикость какая! Подобное добровольное самоограничение совершенно несвойственно свободной личности. В конце концов, оно попросту старомодно и может служить лишь материалом для очередного анекдота из серии: «слышали, что опять учудила эта Руул?»

Вот и в то праздничное утро всё пошло наперекосяк потому, что Ру захотела побыть самою собой. То есть, блондинкой. Поскольку была убеждена, что твёрдые предпочитают именно таких. Ру во многом была убеждена просто так, без малейших на то оснований. Ви могла бы поспорить, если бы имела желание. Но спорить Ви не любила, тем более по таким пустякам. Нравится? Ну, так и пусть. Ви была фаталисткой и считала, что случайностей в этом мире не бывает. И потому совсем не удивилась, что это именно Ру первой встретила Керби.

Сначала Ру долго не везло. Она пребывала в белокуром и пышногрудом стабиле с самого утра — хотя, конечно, в Куббсвилле представления о восходах и закатах существуют только в виде умозрительных конструкций, но все как-то привыкли делить суточные ритмы на приблизительно равные «день» и «ночь». Условные, конечно же. И разделяемые столь же условными «утром» и «вечером». Ещё один дар пришельцев, вряд ли осознаваемый самими дарителями, но принятый с той же радостью, что и все прочие. Ведь так гораздо удобнее, чем говорить: «Это случилось в начале шестнадцатой сотой части пятого суточного ритма от восьмого полнолуния после равноденствия». «Утром пятого апреля» — звучит куда короче. И понятнее.

Второе правило, незыблемо соблюдаемое Ру, гласило: «Если делаешь что-то — делай хорошо». И потому на фоне её нынешней блонди любая иная белокурость смотрелась бы тускловатой пергидрольной фальшивкой, не более. Ру не просто изображала красотку с белыми кудряшками — она являла собой настоящую квинтэссенцию блондинистости, этакий суперконцентрированный экстракт, незамутнённый даже малейшим намёком на присутствие мозгов.

Она держала этот облик вот уже несколько часов и изрядно скучала. Любая другая давно бы покинула добровольный пост у Западного портала, сообразив, что сегодня тут ловить нечего. С утра пораньше крутилось немало всяких-разных, изменчивых и непредсказуемых, но Ру интересовали только твёрдые. Такие все из себя стабильные и непрошибаемые. А их-то и не было. Ни одного. А с тех пор, как над Центром релакса взлетели светящиеся рекламные феечки, всякие-разные тоже подрассосались.

Ви, конечно, могла бы сказать, что ждать твёрдых сегодня тут так же бессмысленно, как и восхода. Или заката. Они, конечно же, где-то бывают, но не в Куббсвилле. И не у Западного портала пятого апреля, когда празднуется День Прихода и в Центре релакса пришельцам скидки. В Центре три своих портала, посетителям не обязательно тащиться через весь город, если интересуют их только удовольствия. Но Ру всё никак не могла связать танец рекламных феечек над Центром и пустоту западной предпортальной площадки. Просто огорчалась, вздыхала и продолжала ждать.

И дождалась.

Приёмная мембрана пошла радужными полосами, выгнулась вперёд, задрожала и рассыпалась веером гаснущих блёсток, оставив на почти чёрном покрытии площадки молодого пришельца. По тому, как он моргал и старался не озираться, даже Ру было ясно — это его первый визит в Куббсвилль.

Перворазка!

Такая удача выпадает нечасто.

— Привет! — она шагнула вперёд, ослепительно улыбаясь и протягивая руку. — Меня зовут Руулэн, для друзей можно просто Ру. А тебя?

— Ухтыж!..

Похоже, сукку он тоже видел впервые — во всяком случае, наяву. Тиви и десятой доли передать не способен. Ру сполна насладилась восхищённым выражением его лица (такого настоящего, такого твёрдого!) и решила, что пришелец очарователен. Немного моложе, чем она обычно предпочитала, зато перворазка. Все обзавидуются!

— Это твоё имя?

В ответ он очаровательно покраснел, засмеялся, продемонстрировав очаровательную ямочку на левой щеке, пожал, спохватившись, давно уже протянутую руку и сказал, что его зовут Керби. Ру удовлетворённо отметила, что у него очаровательно прохладные и твёрдые пальцы, да и весь из себя он тоже такой… ну… да, очаровательно твёрдый, иначе и не скажешь.

В этом стабиле у неё был небогатый словарный запас.

— Ты здесь первый раз? Это очаровательно! Погуляем? Я покажу тебе город!

Она глубоко вздохнула, с удовольствием наблюдая, как затуманивается и становится восторженно-бессмысленным взгляд Керби — молодые твёрдые всегда так реагируют на глубокие вздохи, если вздыхать правильно, пустячок, а приятно. Она как раз собиралась взять Керби за руку и посмотреть, как он опять покраснеет, когда мембрана за его спиной снова пошла радужными разводами, выгнулась вперёд и осыпалась искрами, а на предпортальную площадку шагнул невысокий пришелец пострепродуктивного возраста в тёмно-сером плаще. Его лицо кривила брезгливая гримаса, подбородок укутывал широкий шарф в чёрно-белую клетку, в морщинистой, покрытой коричневыми пятнами руке покачивалась белая трость. Сделав шаг, он осторожно потыкал тростью покрытие, словно то было подозрительной кочкой на болоте. Обвёл взглядом пустую площадку, морщась и поджимая тонкие губы. Посмотрел сквозь Керби. Скривился — юнец-перворазка с отвисшей челюстью и выпученными глазами показался недостаточно интересной жертвой. Белая трость застучала по чёрному покрытию в сторону Центра…

Ру не видела всего этого — ей хватило шарфа и трости, ноги сработали сами, она даже испугаться толком не успела. Рванулась в ближайший проулок, нырнула в туннель, пронеслась мимо закрытых по случаю праздника наоконных щитков и лишь за третьим поворотом испугалась.

Остановилась, по инерции всё ещё придерживая обеими руками грудь. Бегать с таким украшением неудобно, но сменить облик ей и в голову не пришло. Тем более сейчас, когда опасность позади. Белая Трость никогда ни за кем не бегает, его уличные жертвы всегда случайны. В Центре — там да, кому не повезло с дежурством, тому и… не повезло, короче.

Даже инки недолюбливали Белую Трость, хотя к ним он не приставал никогда. Сукки же его ненавидели. Все. И боялись — те, которым не повезло. Ру не повезло один раз, давно ещё, и того раза было более чем. По кускам потом собирали. Больше удача её не оставляла, вот и сегодня — не её дежурство, не обязана, а уж не нарваться на Тросточку в узких и запутанных туннелях Куббсвилля даже у блондинки ума хватит.

Куда теперь?

Ру надула пухлую губку, размышляя. Домой? Скучно. В салон ради праздника? Вот ещё! Праздник. Наверняка над Центром будет светошоу. А потом танцы. Это красиво, твёрдые любят.

А ещё твёрдые любят блондинок…

Ру улыбнулась, поправила растрёпанные кудряшки и пару раз глубоко вздохнула — для тренировки.

Вот туда и пойдём. Но торопиться не будем, пусть сперва Белая Трость найдёт себе новую жертву. А Ру подождёт, она никуда не торопится.

О Керби она даже не вспомнила — у блондинок короткая память. Зато Керби запомнила Ви, выведенная коротким всплеском паники из состояния медитации. А Ви на память не жаловалась никогда.

Второй раз Ру встретила Керби на площади перед Центром релакса, уже после окончания светошоу, среди шумной праздничной толпы. Внимание её на тот момент было рассеяно между коктейлем и только что начавшимися танцами, поэтому потребовалось чувствительно толкнуть и мурлыкнуть прямо в ухо:

— Смотрри, кто там! Кррасава!

Он стоял перед прайс-витриной релакса, листал номинации в слайд-режиме и вид имел потерянный и несчастный.

Ру сразу же окрысилась:

— Он мой! Я его первая забила! Не смей лезть, ясно?

— Хоррошо, хоррошо, не споррю… — Ви отступила вглубь, скрывая улыбку. — Наигрраешься — перредашь?

Вопрос был излишним — Ру не жадная и всегда делится тем, что добыла. Ей нравится делиться — и нравится, когда спрашивают. Почему бы и не?

— Конечно. Потом. А пока — исчезни… Керби! Привет!!!

А, может быть, вечное соперничество вовсе и ни при чём было, и Ру просто его пожалела — блондинки сентиментальны. Или же сказались три коктейля, которыми угостил её твёрдый по имени Винс — очень симпатичный твёрдый, жаль, что сегодня занят, но от её чип-визитки не отказался, а это обнадёживало. День не прошёл зря, Ру была счастлива и хотела поделиться хотя бы частичкой этого счастья со всеми, кому не так повезло. И особенно — с очаровательным перворазкой, который рассматривает лучшие предложения Центра с таким видом, словно ему только что сообщили о смерти любимой бабушки.

— Привет, Ру!

Кажется, он обрадовался.

— Я думал, будет проще, а тут… Никто ничего… и так шумно… Ру! У тебя есть полчаса? Мне надо найти…

— Я тебя не слышу!

Вокруг взрывались петарды, гремела музыка. Ру вручила Керби свой бокал — четвёртый, кстати. Вертелась вокруг, пританцовывая и тормоша. Коктейли в Центре релакса хороши, после них трудно стоять на месте, пузырики поднимаются из живота, щекочут горло.

— Пошли танцевать! Я рыбка! Я сегодня твоя золотая рыбка! Любое желание! Но сперва — танцевать!

— Нет, Ру, нет! Послушай, мне надо…

— Я тебя не слышу!

Она схватила его за руку и поволокла за собой сквозь веселящуюся толпу, смеясь и пританцовывая. В ритме танца двигаться было проще, Керби пока ещё этого не понял, болтался сзади, уже почти не упираясь, но всё равно тормозя, покорный и несчастный. Толпа кончилась внезапно, вот только что толкали со всех сторон, и нету, остались сзади плотной спрессованной массой, качающейся в едином ритме, а впереди — край площади и проём боковой улочки.

Ещё не туннель — свода над головой не видать, только глубокая чернота. Но уже достаточно узко. Шум праздника отгорожен двумя поворотами, доносится глухо. Ру смеётся:

— Видишь? Здесь можно слышать друг друга! Я — твоя золотая рыбка! Ты захотел, и — ап! Загадывай новое желание! Ну? Чего ты хочешь?

Керби улыбается, растерянно и немного смущённо:

— Не знаю, сможешь ли ты… Тут такое дело… Понимаешь, я ищу одного инкуба…

— Ооо…

Как с разлёта об невидимый свод. Ру так обидно, что даже танцевать больше не хочется. Надо же, такой молоденький и красивый. И — мимо. Не угадала…

— Да… тут я тебе вряд ли чем-то смогу…

— Да нет же! Ты не поняла! — он ещё очаровательнее, когда краснеет. — Я ищу конкретного инкуба. Вот этого!

Над экранчиком древнего мнемика развернулось стерео — твёрдая в обнимку с Викингом-14 стандартной модели, модификации минимальны или вовсе отсутствуют. Когда-то Ру и сама от такого была в полном восторге, но сейчас лишь надувает губки:

— Такая линия плеч давно вышла из моды! А эти бёдра… Фу! Зачем тебе такое старьё?

— Он мой отец.

Сверху падает припозднившаяся феечка, чуть не задев Ру истрёпанными крыльями. Керби отшатывается, Ру не обращает внимания. Она смотрит на Керби, хмуря красивый лобик и топыря пухлую губку. Он, конечно, очень молод. Но достаточно ли он молод, чтобы ему никто ничего не объяснил? Сезонов пятнадцать, не больше, у твёрдых это вроде как даже не вылеток ещё, скорее — первая куколка. Много ли можно объяснить куколке?

Керби уставился на феечку — та упрямо пытается взлететь, несмотря на то, что и так отлетала чуть ли не вдвое больше нормы. Изорванные крылья не держат, феечка падает, скулит, молотит по чёрному глянцу покрытия маленькими кулачками. Злые слёзки текут по детскому личику, промывая на чумазых щеках грязные дорожки.

— Что с ней?

Керби пытается подойти и наклониться к скулящей истеричке, но Ру быстрее, и решение ею уже принято. Вклиниться между — и ловко оттеснить, спасая глупенького.

— Не суйся к ней. Ещё укусит, лечись потом…

Глаза у него вовсе не серые, а голубые. С очень красивым зелёно-коричневым ободком. Это хорошо видно, когда они становятся вот такими, почти квадратными…

— П-почему?

— Ну, это же феечка! К тому же — очень злая сейчас, не налеталась. Они совсем безмозглые до первой линьки. Только летать и любят. Не переживай, её скоро найдёт кто-нибудь из опекунов, феечек опасно одних оставлять, это все знают. Пошли!

— Куда ты меня тащишь?

Спросить удалось лишь у выхода на верхний мостик, где они остановились, пережидая группу организованных туристов-иномирян в сопровождении местного гида с острыми эльфийскими ушками и глазами в пол-лица: мостик был узкий, разминуться на нём невозможно. Туристы шли гуськом, посверкивали мнемиками. До этого Керби приходилось бежать за своей проводницей, спотыкаясь и почти падая, да он бы давно и упал на бесконечных лестницах и переходах, если бы странная красотка не стискивала его ладонь так, что и при желании не вырваться. А ведь пальчики такие изящные вроде, и кисть тонкая… но удивляться тоже было некогда, как и задавать вопросы. Дыхания не хватало, сердце грозило выскочить из груди, билось чуть ли не о зубы, горло горело, тут не до расспрашиваний.

Красотка моргнула удивлённо, пожала плечиком. Под переливчатой туникой качнулась роскошная грудь — слишком близко для сохранения внутреннего спокойствия. Керби сглотнул и поспешно перевёл взгляд на её лицо. Тоже хорошего мало. Вернее — много. Слишком…

— К винтажникам, конечно же!

Ярко-розовые пухлые губы — свихнуться можно! — раздвигаются в довольной улыбке, глаза сверкают в обрамлении пушистых ресниц.

— Твой папа, он… — точёный носик сморщен в лёгком недовольстве, — такое сейчас не носят! Было модно давно, сезонов пятнадцать назад. А то и больше. А винтажникам — самое то, они любят старьё!

Туристы проходят. Высокий измождённый парень в компенсаторном поясе захватывает мнемиком и Керби — словно случайно, вместе с панорамой. Керби делает вид, что не заметил. С обитателями спутников отношения и без того натянутые, лишний скандал ни к чему. Лунник последний в группе, проход на мост свободен, но белокурая красотка не спешит, перестаёт улыбаться, смотрит озадаченно. Наконец решается:

— Слушай, а зачем тебе?.. Твоя мама наверняка заключала контракт, иначе просто не бывает…

Керби смотрит в сторону, передёргивает плечами. Улыбка выжата одним усилием воли, как слишком тугой эспандер. Зачем? Самому бы знать…

— Так… интересно, — выдавливает наконец. — Подумал — а вдруг и ему… интересно будет?

Красотка смотрит с сомнением, тянет задумчиво:

— Ну, не знаю… может быть… но контракт точно был, ты это учти! Так что никаких претензий.

Но Керби уже удалось взять себя в руки, и улыбка выходит вполне естественной.

— Какие претензии, ну что ты?! Мне улетать скоро, вот и захотелось… подумал — а вдруг больше вообще никогда…

Красотка удовлетворённо кивает, сияя фарфоровой улыбкой. Похоже, сумбурные объяснения Керби её полностью успокоили.

— Тогда пошли! Тут недалеко.

Под ногами слегка пружинит тонкая лента моста, перила холодят ладонь. Внизу — площадь в переливах праздничных огней, далеко-далеко, шум сюда почти не доносится, даже феечки танцевали ниже. Красотка идёт впереди, легко, словно танцуя. Туника чуть светится в полумраке, руки не касаются перил. Да что там перила! Она и на сам-то мост вроде как не наступает, призрачным язычком пламени скользя над его чёрной лентой.

Странная она.

Хотя… Кто из людей может сказать, что является странным, а что нормой для урождённой суккубини?

Ру не любила бывать в винтажной ячейке, такое обилие немодных силуэтов огорчало её до слёз. Она бы ни за что сюда не пришла, если бы не Керби. Очаровательный… как же называют феечек активного пола у твёрдых? Ах, да — мальчик! Это, конечно, не совсем верно, Керби не феечка, но и не вылеток, а как называются куколки твёрдых — Ру не имела ни малейшего понятия. Так что пусть будет мальчик. Очаровательный мальчик.

Она уже не помнила, зачем ему надо было к винтажникам — у блондинок память короткая. Но так приятно доставить удовольствие такому приятному… ах, да — мальчику.

Счастья добавляло и то обстоятельство, что ячейка оказалась почти пуста — никаких тебе ужасных плеч и древних линий подбородка. Только скучающая Эллейевин, одна из опекунш-основательниц, добровольно взявшая на себя дежурство в праздник, когда все веселятся. Так что какое-то время Ру была счастлива.

Пока не заметила новый облик Эллейевин.

Модель манга, но — конечно же! — тридцати, а то и сорокасезонной давности! Теперь Ру тихо страдала, разглядывая новые подробности и всё более и более ужасаясь. Эти брови! Кошмар!!! Их уже сезонов двадцать никто-никто! А ногти! Какой жуткий старомодный оттенок! А волосы! Ужас-ужас-ужас…

— Тебе нужен такой же? — Эллейевин разглядывала древнее стерео с неподдельным интересом. — Насколько я помню наших инков-викингов, шестеро последнее время как раз придерживаются четырнадцатой модели, и двое из них почти немодифицированы. Сейчас ещё рано, но к вечеру кто-нибудь обязательно заглянет, и ты сам сможешь удостовериться…

Керби вовсе не выглядел довольным — настолько не выглядел, что это даже немного отвлекло Ру от переживаний по поводу формы губ Эллейевин — хотя они были ужасны! Трижды ужасны! С такими губами нельзя никому на глаза показываться!

— Вы не совсем поняли… Мне не нужен похожий. Мне нужен именно этот.

Какое-то время Эллейевин молча разглядывала Керби. Ру занервничала. И уже совсем было собиралась сказать, что они зря сюда пришли, и уходят. А если понадобится — то и силой утащить бедного мальчика от этой старомодной любительницы разглядывать чужое. Но тут Эллейевин наконец заговорила — нейтрально и вроде бы о постороннем.

— Это ведь старый снимок, так? Сезонов двенадцать?

— Пятнадцать.

— Пятнадцать сезонов назад викинг считался одним из самых популярных стабилей. Это сейчас он винтажен, а тогда вовсе нет. Твой инка — явный стильник, он не может быть нашим. И потому сейчас он кто угодно, но только не викинг, ведь викинг — больше не стильно, да вот хоть у своей подружки спроси! Зачем ты вообще пришёл именно к нам?

— Ру сказала, что такие есть только у вас.

Смеялась Эллейевин тоже отвратительно — раскатисто, взахлёб, с какими-то взлаиваниями и подвизгиваниями. Ру даже не представляла, когда такой вот смех мог бы быть популярен.

— Она тебе что — ничего не объяснила? Ру, детка, эта модель не доведёт тебя до добра! Смени стабиль и растолкуй ребёнку…

— Рру, не пугай рребенка. Смотрри, у него глаза квадрратные. Хочешь, я ррасскажу? Или Кррошка, ему прроще…

— Сгинь! Он мой, ясно?! Мой! Сама! И не суйтесь!

— Хоррошо, хоррошо, я прросто …

Они сидели на качелях — в Верхнем саду нет простых лавочек, только подвесные. Очень спокойный Керби и глубоко несчастная Ру.

— Мы непостоянны, ты же должен был знать! Всегда разные. Такие, как надо, понимаешь? Вы же нас за это и любите! Я бы тебе помогла! Я же твоя золотая рыбка! Но я не знаю, как…

— То есть сейчас он может быть каким угодно…

— Ну да… не все же придерживаются традиций, стили меняются. Появилась куча новых моделей… Слушай! А может, ты его имя знаешь?!

Одним из основных качеств Ру было мгновенное переключение настроений, вот и сейчас переход от полного отчаяния к восторженной надежде свершился за долю секунды.

— Имя — это куда круче, чем модель! Имя важнее! Даже если неполное, оно укажет на клан, а там уже будет проще!

— Лэнни.

— Лэнни — что?

— Мама его так называла. Этого хватит, чтобы узнать клан?

— Нет.

Надежда умерла так же быстро.

— Лэнни — это вообще не имя. Детское прозвище, что-то вроде «малыш». Большую часть инков так называют.

Почему-то к отчаянию примешивалась лёгкая паника. Ру отмахнулась от неё, как всегда отмахивалась от непонятного. Пусть другие тревожатся и обдумывают причины, а у неё и своих огорчений полно. Вот, например, как объяснить Керби, что сменить можно не только внешность, и что тот викинг, который когда-то замутил контракт с его мамой, сегодня может быть не только каким угодно, но и кем угодно…

— А ещё он подарил маме вот это.

Маленький переливчатый ромбик на кожаном шнурке. Не цепочка, на цепочку нельзя — вирруулэн не переносит металла.

Паника.

Перламутровый ромбик — чешуйка детского кокона. Крестик на карте, птичка курсора, чёткое указание — найди меня. Такое дарят не всем, с кем заключают контракты. Далеко не всем. Такое вообще почти не дарят.

Они индивидуальны, эти чешуйки, и каждый, только увидев, уже знает — чьё, и как зовут разорвавшего кокон, потому что имя тоже рождается в коконе, феечки не только безмозглы, но и безымянны…

Вирруулэн из рода Эль.

Паника.

Паника, паника, паника…

— Нет! Нет, нет, нет, не хочу!

Она затрясла головой так отчаянно, что качели мотнуло в сторону, а хлынувшие слёзы разлетелись веером. Схватилась за голову, застонала, выгнувшись.

— Не хочу! Прости, прости, я не справилась! Я не могу! Прости… и — не пугайся, ладно?!

Здесь всё было не так!

Он пересмотрел кучу реалити про Куббсвилль и думал, что хорошо подготовился.

И в первую же секунду, ещё на портальной площадке понял, насколько ошибся.

Запах.

Свет.

Звук.

Всё как будто чуть мерцающее, совсем иное, непривычное — и в то же время словно бы как раз такое, каким оно и должно было быть всегда.

Одно слово — Куббсвилль.

Рай, за однодневную визу в который пришлось выложить целое состояние.

И гнусный старик, который смотрел на всё это странное великолепие так, будто не в рай попал, а в грязную вонючую лужу, и теперь боится запачкаться. Раньше Керби даже и представить не мог, что в Куббсвиль можно прийти и вот с таким выражением лица. Оказывается — можно. В странном искрящемся городе есть место всем.

Странным тут было всё. Дома, местами совсем как у людей, а рядом смотришь — и не понимаешь, жилище ли это, растение или же произведение искусства? Абстрактные скульптуры, перетекающие в стены, и стены, оканчивающиеся подвесными мостами. Каменная паутина, внезапно оказывающаяся живым садом — во всяком случае, если он верно понял слова этой странной блондинки. Сама блондинка, так внезапно потерявшая лицо — и не только…

Впрочем, теперь уже не блондинка.

Какое-то время её тело ломалось, сминая черты и оплывая, словно восковая статуэтка под горячей водой, таяло, уменьшалось, перетекая в новую форму, меняло цвета. Но сейчас вроде бы изменения завершились. Чёрная короткая стрижка, больше похожая на бархатную шёрстку, округлые ушки, в смеющихся зелёных глазах нет белка и зрачок вертикален…

— Ру?

— Вообще-то Эль-Ввирруулэн, так прравильно… но рразррешаю звать меня Вви.

Улыбка быстрая и острая, и зубы такие же острые. Мелькнул дразнящий розовый язычок, тоже острый и быстрый. Миниатюрная женщина-кошка уютно свернулась на скамейке — так, как умеют только кошки. Косила насмешливо зелёным глазом. Улыбалась ехидно, только что не мурлыкала.

— Впррочем, как хочешь. Всё рравно я скорро перредам рруль. Рру — дуррочка, беррёт то, что ррядом. Террпеть не могу рразговорров… Ты умный паррень и сам всё прросёк, прравда?

Приподнялась, опираясь на локти, недовольно хлестнула по скамейке хвостом. Произнесла укоризненно, глядя мимо Керби (он с трудом удержался, чтобы не обернуться):

— Эй! Пррекрратите. Это гррубо. Ррешили поспоррить — давайте грромко, чтобы все присутствующие в куррсе. А иначе я умываю лапы. Эй! Я прредупрреждала. Кррошка, я своррачиваюсь, твоя очерредь.

Новая волна изменений, словно кто-то смял кусок пластилина. Качели ощутимо просели и слегка перекосились.

— Что с ней случилось?

— Спроси его, спроси! — После стольких сезонов! — Ты ведь не случайно пришёл именно сейчас, да? — Ну спроси, ну что тебе стоит! — Зачем спррашивать, вы же и так всё уже пррекррасно… — Прости, прости, я не хотела! — ЗАТКНИТЕСЬ ВСЕ!

Керби зажмурился, помотал головой.

Тишина.

А потом:

— Она просила что-то… передать?

Голос низкий. И — какой-то неуверенный, что ли.

— Нет. То есть не знаю… Она умерла. Две недели назад. А мне придётся теперь в интернат, вот я и подумал…

Он открыл глаза, оскалился, снова потряс головой и то ли всхлипнул, то ли хихикнул:

— Здравствуй, папа?..

— В моём классе у четверых пацанов отцы из ваших! И ещё у двух девчонок! Зачем ты врёшь?!

Лэнни досадливо хмыкнул и поскрёб ногтями щетину на квадратном подбородке. Вообще-то, викингу четырнадцатой модели щетины не полагалось, но контрактные барышни млели от подобных мелочей, и потому столь незначительную модификацию мог себе позволить даже и такой закоренелый традиционал, как Вирруулэн из клана Эль.

Эль-Вирруулэн терпеть не мог объяснялок. В любом стабиле. Хотя иногда и приходилось. Некоторым щетины недостаточно, им ещё и разговоры подавай…

— Ты же учил биологию, должен понимать. Мы слишком разные, скрещивание попросту невозможно.

— Всё ты врёшь! А если не врёшь — то ещё хуже! Мама тебя любила! А ты ей изменял! Если не врёшь сейчас — то даже тогда изменял!

Лэнни опять вздохнул. Где-то глубоко плакала и просила прощения Ру, от неё сейчас помощи ноль. Ви молчала, но молчание это было скорее одобрительным. И то радость. Остальные… А что остальные? Они тут ни при чём.

— Я не вру. И я её тоже любил. Все полтора года. Контракт — серьёзная штука, не любить невозможно. Но ей ведь ещё и ребёнка хотелось. Тебя. А я могу бытьлюбовником, но не отцом. Только переносчиком. Вот и пришлось. Измениться. И… ну да, изменить. Всего один раз. И появился ты. Твоя мама считала, что оно того стоило.

Керби больше не плакал. Смотрел тускло и с отвращением. Передёрнулся. Спросил сквозь зубы:

— Кто мой… настоящий? Или ты тоже — не помнишь? Столько их было, что где уж упомнить?

— Почему же… Помню. И маму твою тоже. Она была лучшей. Это не только моё мнение, ты и сам знаешь. Иначе бы её не премировали полуторагодичным контрактом. А ещё она была очень красива. Очень…

— Не смей, слышишь!

— Не буду. Ты просто помни, что она была лучшей. Самой. А отец… так, случайность, турист-транзитник. Просто случайный донор. Он больше здесь и не появлялся.

— Его можно найти?

— Если тебе так важно… Я постараюсь.

— Не напрягайся. Я здесь больше не появлюсь. У меня нет бабла на новую визу.

— Как скажешь…

Обратно шли молча.

Лэнни был рад, что пацан пересилил себя и попросил проводить. Иначе пришлось бы навязываться и окончательно всё портить, но не отпускать же его одного в ажурные туннели верхнего города, где любой неверный шаг чреват долгим падением с не слишком эстетичным финалом внизу для тех, кто не умеет изменяться или хотя бы летать. Надо обладать мозгами настоящей блондинки, чтобы затащить сюда твёрдого.

Сначала говорить было просто некогда, приходилось следить за каждым его шагом в ежесекундной готовности подстраховать. При этом делая вид, что ничего подобного не происходит и ты просто идёшь рядом, показывая дорогу. Когда же покрытие под ногами перестало напоминать каменное кружево, молчание стало уже привычным.

Так и молчали — до самой предпортальной площадки.

— Ты всё же заходи, если вдруг случай будет. Я оставлю открытую визу. И постараюсь что-нибудь разузнать.

Именно так. Как о чём-то не очень важном. И зубами перемолоть в труху уже почти что вырвавшееся «буду ждать» — чтобы и следов не осталось.

Керби, не оборачиваясь, дёрнул головой. То ли кивнул, то ли мотнул отрицательно, самому непонятно. Мембрана выгнулась, рассыпалась искрами, сплелась коконом вокруг. Втянулась обратно в пазы, оставив пустую площадку.

— Закррутил парреньку усы спирралькой? Прравильно. Некоторрым так прроще.

— Заткнись.

— Ай да Кррошка! Прравдивый Кррошка. Нет, прравда, я в восторрге. Не прредполагала, что ты умеешь вррать. Прричём так хоррошо… и что теперрь?

— Не знаю.

— Рразумеется. Уверрен, что эта мрразь сможет быть хоррошим отцом?

— Нет.

— Прравильно не уверрен. Помнишь, какой была Рру — до того дежуррства? Думаешь, с прредставителями своей ррасы и даже в какой-то мерре рродным рребенком эта дррянь с трросточкой будет осторрожнее?

— Не думаю.

— Кррасава. Тогда почему не ррассказать паррню, что сперрмодатель был пррекррасным человеком. Хррабрым, мудррым, кррасивым… Но умерр. Как гррустно. И все ррады, всем хоррошо… Рраз уж начал вррать. Или довррёшь когда веррнется?

— Думаешь, он вернётся?

— А ты что — думаешь иначе? Веррю, веррю, как же…

— Если вернётся — так и скажу. Наверное.

— Ой, Кррошка, Кррошка… себе можешь вррать. Мне — не надо.

— Но мальчику нужен отец!

— А кто-то споррит?…