Диско 2000

Нил Стефенсон Хруст

Приговоренный принимает душ, бреется, успевает надеть большую часть костюма и вдруг понимает, что опережает график. Он включает телевизор, с целью успокоить нервы, достает из холодильника пиво San Miguel, потом идет в клозет, чтобы достать все необходимое для своего последнего приема пищи. В квартире всего один клозет и когда его дверь открыта, то кажется, что будто в стиле контейнеров Амонтилладо все внутри заложено очень большими плоскими кирпичами, большей частью красной гаммы. Холодный красный цвет с сильными синими полутонами, не теплый оранжевый цвет, и это впечатление еще сильнее подчеркивается пронзительной синевой формой уважаемого и одновременно почему-то странно добродушного и в какой-то мере даже заносчиво грустного военно-морского офицера, облик которого напечатан на каждом из кирпичей. Их привезли сюда прямо к двери несколько недель назад по указанию его босса, который провел трогательную и слегка раздражающую компанию по поднятию духа Рэнди. Он их купил целый поддон, а может (Рэнди точно не знает) и целый контейнер, остатки которого все еще находятся в порту Манилы, окруженные вооруженными охранниками и огромными, величиной со словарь крысоловками с пред оргазменно напряженными пружинами и крючками, на конце которых насажана наживка в виде одиночного золотого катушка. Рэнди вынимает один из кирпичей из стены, создает разрыв в рядах, но за вынутым виден такой же идентичный кирпич, другая картинка с изображением того же военно-морского офицера. Кажется, что они маршируют из его клозета веселыми фалангами усмехающихся мирмидонян. «Неотъемлемая часть полностью сбалансированного завтрака», — говорит Рэнди. Это часть ритуала. Потом он захлопывает дверь, размеренными, насильственно спокойным шагами идет в гостиную, где обычно и ест, уставившись в экран тридцати шести дюймового телевизора, почти как какой-нибудь викторианский холостяк, развлекающий с противоположного конца огромного стола своих благородных знакомых женского пола. Он выставляет и раскладывает San Miguel, вместительную, пустую тарелку и исключительно больших размеров суповую ложку, настолько большую, что в большинстве европейских культур ее бы приняли за половник, а в большинстве азиатских за садоводческий инструмент. Он достает стопку салфеток, не обычных коричневых, сделанных из вторсырья, тех самых, которые даже если в воду окунешь, то все равно практически не намочишь, а возмутительно вредных для окружающей среды, белоснежно-белых, пушистых как хлопок и отчаянно гигроскопичных. Он идет на кухню, открывает холодильник, лезет в глубь и находит непочатый пакет-сумку-контейнер UHT молока. Чисто с технической точки зрения нет никакой необходимости хранить молоко UHT в холодильнике, но для того, что последует, кардинальное значение имеет то, что температура молока на несколько микроградусов должна быть выше точки замерзания. В самом конце холодильника Рэнди есть решетка, куда холодный воздух попадает непосредственно после фреоновых колец. Рэнди всегда ставит пакет молока прямо перед этой решеткой. Не слишком близко, чтобы пакеты не перекрывали проход воздуху, но и не слишком далеко. Холодный воздух врывается внутрь и превращается в видимый глазу газ, он конденсирует влагу и это так просто — открыть дверцу холодильника и наблюдать характеристики потока, словно ты инженер, проводящий испытания нового микроавтобуса в воздушном туннеле River Rouge. В идеале Рэнди хотел, чтобы весь пакет молока равномерно, будто завернутый во что-нибудь компактное, обдувался потоком воздуха для создания более эффективного теплообмена через многослойное, состоящее из пластика и фольги, покрытие пакета. Он хотел, чтобы молоко было таким холодным, что когда он достает и сжимает его, он чувствовал, как эластичный мягкий пакет твердеет в пальцах из-за образования льдинок, возникающих из ниоткуда только по причине того, что пакет побеспокоили и сдавили.

Сегодня молоко почти холодное, хотя и не совсем такое, как хотелось бы. С пакетом в руке Рэнди идет в гостиную. Надо обмотать его полотенцем, потому что пальцам больно. Он включает видеокассету и садится. Все готово.

Эта одна из кассет серии, которая заснята в пустом баскетбольном зале с полированным кленовым полом и безжалостно воющей вентиляцией. Ее герои, молодые мужчина и женщина — оба привлекательные, худые и одетые немного как балаганные фигуристы из какого-нибудь затрапезного представления Цирк на Льду, проделывающие простые танцевальные шаги под аккомпанемент придушенной музыки из стоящего на линии свободного броска магнитофона. До боли понятно, что видео снято третьим, отягощенным обычным любительским агрегатом, конспиратором, шатающимся из стороны в сторону от какой-то болезни внутреннего уха, которой он или она стремится поделиться с другими. Танцоры с клинически болезненной решительностью оттаптывают ногами простейшие танцевальные шаги. Оператор всегда начинает с общего плана обоих танцоров, после чего как отчаявшийся садист, мучающий какое-нибудь безответное и безобидное существо, направляет свое орудие на их ноги и все закружилось в танце, танце, танце. В какой-то момент слетает прикрепленный к его эластичному поясу пэйджер и сцену приходится прервать. И ничего удивительного — он один из самых популярных инструкторов танцев в Маниле. Его партнерша то же могла быть такой популярной, если бы только больше мужчин в этом городе желало научиться танцевать. Но в реальности она дает уроки мизерному числу запутавшихся или затоптанных под каблуком жены недотеп, таких как Рэнди Уотерхаус, поэтому с грехом пополам зарабатывает десятую часть того, что получает инструктор-мужчина.

Рэнди берет красную коробку и крепко держит ее между коленей так, чтобы удобная, предназначенная для закрытия верхняя картонная створка была направлена в противоположную от него сторону. Одновременно обеими руками он осторожно залезает кончиками пальцев под створку, пытаясь создать одинаковое давление с обеих сторон, и особое внимание обращает на те места, где проклеечный аппарат налил слишком много клея. На протяжении нескольких долгих мгновений ничего не происходит, и невежественный и нетерпеливый «подавальщик» может даже подумать, что Рэнди ничего не делает. Но вдруг клей отходит по всему фронту и створка резко открывается. Рэнди не любит, когда верхняя створка гнется, а еще хуже рвется. Нижняя створка держалась всего на нескольких маленьких каплях клея и, загнув ее, Рэнди видит прозрачный, надутый пакет. Находящийся над его головой на потолке галоген светит сквозь затуманенный материал пакета и открывает его взору золото — везде золотое сияние. Рэнди поворачивает коробку на девяносто градусов и, держа ее между колен так, чтобы ее ось была направлена на телевизор, берет верх пакета и осторожно разъединяет его вдоль запаянного шва, который мурлычет по мере раскрывания. Снятие в какой-то мере молочного пластикового барьера заставляет отдельные катушки Cap'n Crunch'а гореть в галогеновом свете с тем противоестественным похрустыванием и четкостью, которые заставляют небо рта Рэнди в трепетании светиться и пульсировать.

В телевизоре инструкторы танцев наконец-то закончили демонстрацию основных шагов. Смотреть на то, как они проделывают эту обязательную программу почти больно, потому что для этого они сознательно забывают все о сложных бальных танцах и движутся, словно люди пережившие кондрашку или серьезные повреждения головного мозга, которые разрушили не только части, ответственные за красивую моторику, но и сорвали все чипы в платах эстетического восприятия. Другими словами они должны танцевать так, как это делают их начинающие ученики, а конкретно Рэнди. Зрелище это не из приятных, к тому же Рэнди прекрасно понимает, что он не обладает ни облагороженным лицом, ни прической, ни сложением танцевального альфонса.

Золотые катушки Cap'n Crunch'а бомбардируют дно тарелки со звуком разламываемых напополам стеклянных стержней. Маленькие кусочки от их краев откалываются и рикошетят по белой фарфоровой поверхности. Поедание хлопьев на уровне поистине мирового класса — это танец тонких компромиссов. Огромная тарелка, наполненная размокшими, плавающими в молоке хлопьями это признак начинающего. В идеальном варианте хотелось бы, чтобы сухие, как пересохшее дно водоема, катушки хлопьев и криогенное молоко попадали в рот с минимальным контактом между собой, и чтобы вся реакция между ними происходила во рту. Рэнди разработал несколько умственных чертежей специальной ложки для поедания хлопьев, в которой вдоль ручки располагалась бы трубка, и кроме этого имелся маленький насос для молока. Зачерпывая ложкой сухие хлопья из тарелки, большим пальцем нажимаешь кнопку и впрыскиваешь молоко в ложку, одновременно засовывая ее в рот. Второй вариант в его хит-параде это вести работу маленькими партиями, класть в тарелку небольшое количество хлопьев и съедать до тех пор, пока они не превратятся в омерзительную жижу, что в случае с Cap'n Crunch'ем, происходит за тридцать секунд.

В этот момент на видеокассете Рэнди всегда дивится, не поставил ли он случайно пиво на кнопку быстрой перемотки или что-то вроде этого, потому что танцоры от злобной имитации Рэнди переходят к тому, что без тени сомнения можно назвать высокой танцевальной школой. Рэнди знает, что все шаги, которые они выполняют, номинально те же, что и исполненные до этого основные, но так только танцоры входят в творческий модуль, Рэнди, будь все проклято, не может отличить один от другого. Нет никакого узнаваемого перехода, — именно это Рэнди злило и злит в уроках танцев. Любой идиот может выучить и кое-как протопать основные шаги. На это уйдет полчаса. Как только эти полчаса закончились, инструкторы всегда ожидают, что ты полетишь, что ты как-то сквозь время проскочишь и начнешь танцевать так бесподобно, словно в Бродвейском мюзикле. Они никогда тебе не показывают, как этот переход происходит, именно к этому и сводится самая загадочная часть процесса, здесь что-то происходит: тут то ли созидание, то ли вдохновение, то ли что-то еще. Рэнди думает о том, что люди, слабые в математике, чувствуют себя точно так же — учитель пишет на доске несколько простых уравнений и через десять минут он уже вычисляет скорость света в вакууме, перепрыгнув через какую-то часть, где он делает что-то замечательное и волшебное, потому что даже сам не знает, как это сделал.

Одной рукой он наливает молоко, а другой сжимает ложку, он не хочет потерять ни одного волшебного, золотого мгновения, когда молоко и Cap'n Crunch уже вместе, но еще не начали загрязнять присущую каждому из них природу: две идеи Платона, разделенные преградой шириной с молекулу. Струйка молока омывает ручку ложки, и полированная сталь затуманивается от конденсации влаги. Конечно, Рэнди использует полноценное молоко, иначе какой во всем этом упражнении смысл? Все более разбавленное от воды неотличимо, и кроме всего прочего, он считает, что жир в настоящем молоке играет роль барьера, который замедляет процесс распада в жижу. Гигантская ложка уже во рту еще до того, как молоко в тарелке успело устояться. Несколько капель падают с ложки и попадают на свежевымытую козлиную бородку (Рэнди, все еще находясь в поисках правильного баланса между бритьем и нанесением себе ран, позволил такой вырасти). Рэнди ставит пакет молока, хватает мохнатую салфетку, подносит ее к подбородку и щипковыми движениями, а не вдавливанием и размазыванием капель молока в бороду, пытается, как бы их поднять с бакенбардов. Это происходит даже если об этом не думать; все его внимание сконцентрировано на внутренности рта, который он, конечно, не может видеть, но который он может себе представить в трех измерениях, словно включив приближение на экране виртуальной реальности. Вот здесь-то начинающий и потеряет уравновешенность и просто срубится. Несколько катышков взрываются между его коренным зубами, и после этого его челюсть закрывается и нераздробленные катушки попадают на небо, где их броня острых, как бритва декстрозовых кристаллов несет крупномасштабное уничтожение, превращая дальнейший прием пищи во что-то подобное маршу смерти, скрытой за завесой боли, и три дня делает из него в новокаинового немого.

Постепенно Рэнди выработал по-настоящему злобную стратегию поедания Cap'n Crunch'а, стратегию, которая базируется на использовании самых смертоносных характеристик катышков таким образом, чтобы эти свойства взаимодополнялись. Сами по себе катышки имеют подушечкообразную форму с небольшими бороздками, что Рэнди всегда напоминает пиратский сундук с добычей или что-то в этом роде. Так вот, с хлопьями в форме хлопьев стратегия Рэнди никогда не сработает, но, опять же, Cap'n Crunch никогда не будут производить в форме хлопьев, потому что тогда у них будет большая площадь поверхности, что является убийственным сумасшествием, — это должно было быть совершенно очевидно для разработчиков на General Mills, так как в такой конфигурации их продукция после погружения в молоко просуществует ровно столько, сколько засунутая в раскаленную духовку снежинка. Нет. Им надо было найти форму с минимальной поверхностью. В идеале это сфера, — поэтому здоровые хлопья в большинстве случаев имеют форму хлопьев, а засахаренные в основном круглые. И в качестве компромисса между сферой, которую нам навязывает евклидова геометрия, и любыми формами, наводящими на мысль о затонувших сокровищах, к которым, вероятно, стремились хлопьевые эстеты, была принята сложно классифицируемая форма бороздчатой подушки. И здесь для целей Рэнди важно только то, что отдельные катушки Cap'n Crunch'а в очень отдаленном сравнении имеют форму, близкую к коренным зубам. Стратегия заключается в том, чтобы катушки Cap'n Crunch'а молоть друг о друга в центре полости рта, сделать так, чтобы хлопья как бы сами себя жевали, почти как камни в гранильной камере, и сводить до минимума контакт с небом и деснами, потому что этот контакт будет кровавым, насильственным и болезненным. Точно так же, как и с высококлассными бальными танцами, устные объяснения (и точно такой же сидячий просмотр видеокассет) здесь и заканчиваются, потому что потом тело должно само научиться.

К тому времени, как Рэнди съел достаточное количество Cap'n Crunch'а (около трети двадцати пяти унцовой коробки) и достиг дна пивной бутылки, он убедил себя в том, что все танцы эта сплошная липа. К тому времени, когда он попадет в танцевальный зал, те, кто прислал ему приглашение, будут ожидать его с подленькой улыбкой на лице. Они сообщат ему, что все это было шуткой, пойдут с ним в бар, где его и благополучно уболтают.

Он надевает последние предметы своего костюма. К этому моменту приемлемы любые формы оттягивания, поэтому он проверяет факс. Он находит один факс от своего, специализирующего на алиментных делах, адвоката в Калифорнии и кладет бумагу в нагрудный карман пиджака, чтобы насладиться чтением стоя в пробке. Он съезжает на лифте вниз и ловит такси до Отеля Манила. Это (поездка в такси по Маниле) стало бы одним из самых запоминающихся воспоминаний всей его жизни, если бы она была первой, но так как все это происходило уже миллион раз, в его голове ничего не откладывается. Например, непосредственно под знаком НЕТ ПОВОРОТА, он видит две врезавшиеся друг в друга машины, но ничего не запоминает.