Дикие земли

ГЛАВА 7

Мы продвигались медленно, гораздо медленнее, чем я предполагал. Мои залихватские планы преодолевать в день по пятьдесят — шестьдесят километров оказались несбыточной мечтой. Двадцать — тридцать верст, в лучшем случае.

Еще дважды нам пришлось отбивать ночное нападение болотных гадов — один раз это снова были жабокрокодилы, другой — какая-то мелкая пакость высотой по колено, но невероятно быстрая и состоящая, казалось, из одних зубов. Все получили как минимум по одному укусу, и мне пришлось лечить моих спутников, пришедших в совсем отвратительное настроение. Даже Бабакан с Караном были угрюмы, не перебранивались и тихо ехали на измученных лошадях.

Животные тоже страдали — мы были вынуждены находить площадки, пригодные для пастбища, буквально с боем, и несколько раз совершались нападения на коней — не массовые, но очень неприятные и опасные. В конце концов, одна лошадь все же погибла, укушенная ядовитой тварью, похожей на огромную летучую мышь, — среди белого дня она приземлилась на спину животного и цапнула за шею, после чего лошадь забилась в судорогах и умерла в считаные минуты. Я даже не успел прибить эту тварь, так как она так же бесшумно унеслась непонятно куда, видимо, дожидаться, когда мы отъедем, чтобы приступить к поеданию падали.

Интересно, что, даже когда лошадь уже была мертва, к ней не приблизился ни один падальщик, хотя обычно, после убийства какого-нибудь обитателя леса к нему тут же выстраивалась очередь из мелких животных-падальщиков и разных жуков-пауков, желающих полакомиться мертвой плотью. Похоже, эта тварь впрыснула в лошадь такой яд, что никто не решился есть такую пакость.

Да и по павшей лошади это было видно. Буквально за двадцать минут, пока мы перераспределяли вещи и собирались продолжить дорогу, она превратилась в желе, которое наполняло шкуру. Я не смотрел внутрь, конечно, но казалось, будто даже ее кости растворились и стали густой жидкостью. Надо ли говорить, что мы свалили из этого места так, что наши пятки засверкали под лучами светила, пробивавшимися через густые кроны деревьев.

Лишь на десятый день мы стали выходить из отравленных джунглей, и они сменились более-менее привычным лесом, состоящим из сосен, елей, лиственных деревьев и кустарников. Сразу снизилась температура — складывалось такое впечатление, что мы поднялись на какое-то высокогорное плато — впрочем, наверное, так и было.

Дорога медленно и незаметно забиралась все выше и выше, и только в глухих джунглях, закрывающих обзор, это было трудно понять. Мы облегченно вздохнули, хотя Даркк предупредил:

— Будьте осторожны! Те джунгли, где мы шли, это ерунда по сравнению с тем, где мы оказались сейчас. Вот в этом лесу и исчезали наши люди, стоило только отойти с дороги в сторону. Мой совет: не теряйте друг друга из вида, даже если отходите по нужде.

— Тьфу, гадость какая! — отреагировала Аранна. — Бабакан, если ты устроишься по нужде передо мной, я дам тебе пинка в зад! Мне сниться будет эта ужасная картина, и я потеряю сон!

— Ничего ты не понимаешь в мужчинах! — хохотнул гном. — За счастье тебе посмотреть на мой зад! Тысячи женщин мечтали бы его увидеть, только вот не позволяю. Не всем дано такое счастье!

— Хорошо, что не всем. Главное, чтобы кормящие матери не увидели это страшное зрелище — твой волосатый зад, у них сразу молоко пропадет!

— Шутки шутками, ребята, не отрывайтесь никуда — я не хочу вас потерять! — остановил я шутников. — Вспомните ту крылатую тварь, за пятнадцать минут растворившую лошадь изнутри. Вы тоже хотите такого конца? Держитесь ближе, правильно вам сказал Даркк. Больше того, я вам скажу, что уже давно чувствую, как будто за нами кто-то наблюдает. Я не стану утверждать, что этот наблюдающий — враг, но и доброжелательным его назвать не могу. Ощущение, как будто что-то огромное и разумное смотрит на нас и решает: прихлопнуть этих муравьев или нет. Впору вообще за руки держаться, даже когда по нужде идем, так что хватит шуток.

— Я тоже ощущаю, как будто за нами наблюдают, — сказал эльф. — И место наблюдения меняется — будто кто-то бегает и его меняет.

— Всё? Успокоились? — спросил я строго. — Смотрим во все глаза, с дороги ни шагу, на привале я попробую посмотреть, откуда ветер дует.

В полдень мы встали на привал возле небольшого озера, образовавшегося у дороги и заполненного прозрачной темной дождевой водой. Эта вода отдавала листьями, прелостью, но была прозрачна и, самое главное, из нее никто не мог выскочить и вцепиться пьющим лошадям в глотку — что уже бывало в джунглях, и не раз.

Я сел возле сосны, росшей прямо на обочине дороги, оперся на нее спиной и закрыл глаза. Затем я произнес заклинание управления стихиями и потянулся сознанием к ветрам. Раньше мне это давалось довольно трудно — воздушные потоки ускользали, сопротивлялись, заклинание норовило все время развеяться. В этот же раз — я слился со стихией воздуха легко, как будто занимался этим много тысяч раз.

Я удивился этому так, что чуть не упустил контроль, быстро исправил свою ошибку и снова слился с воздухом, решив осмотреть местность с помощью магии воздушной стихии. Известно, что каждое существо испускает тепло. Значит, те, кто за нами следит, должны тоже испускать тепло и нагревать окружающий его воздух. Я, следя за потоками воздуха, увижу эти нагретые «коконы» и по их очертаниям смогу понять, кто это, люди или звери.

Мое сознание распространилось по окрестностям, я сосредоточился… и увидел с десяток одинаковых по размеру пятен, окруживших нашу стоянку со всех сторон. Они перемещались, останавливались на несколько минут, потом опять перемещались… Я подлетел поближе — это были существа размером с крупную собаку, но отличающиеся от собак большой головой. Я не видел подробности — окраску, детали строения, но основное рассмотреть смог.

Неожиданно, как только я спустился пониже, вся стая бросилась прочь, оставив лагерь, и понеслась на восток. Я последовал за ними, но они вдруг как будто куда-то провалились, а я остался. Похоже, они забрались в нору — вот только почему я не смог попасть туда следом за ними? Складывалось впечатление, будто они закрыли за собой дверь. И еще — мне показалось, что они почувствовали мое присутствие, потому и сбежали.

Выйдя из транса, я сказал своим спутникам:

— Все. Они ушли. Вокруг нас никого нет, кроме мелких зверьков, оленей и птиц. Я их нашел.

— И кто это был? — с интересом спросил Даркк. — Кого ты видел? Люди? Орки? Еще кто-то?

— Да, правда, кто это мог прятаться так, что я его не заметил? — поддержал орка Алдан. — Я ведь не из последних охотников среди эльфов, и слух у нас поострее, чем у людей, так кто это мог быть?

— Я сам не знаю. Или волки, или какие-то крупные собаки. Странно то, что они каким-то образом сумели меня засечь и скрылись. Сейчас вокруг нас нет ни одного наблюдателя.

— Да, чувство, что за нами следят, пропало, — сказал Алдан и прислушался. — Слышу шуршание зверьков, мышь пищит… и все. Никого.

— Ну исчезли и исчезли, чего вы заморачиваетесь, — буркнул Бабакан, — пошли дальше. Даркк, сколько нам еще до развалин осталось?

— Один дневной переход… если все будет нормально. Только вот сомневаюсь, что они оставили нас в покое. Давайте не расслабляться.

— Это точно, — поддержал я, — сейчас ушли, потом придут, и неизвестно, что от них ожидать. Все, пошли дальше, и смотрим по дороге хорошее место для ночевки. Если появится особо удобное — становимся на ночлег и отдыхаем, за все дни, что мы мучились в джунглях.

Удобное место мы увидели через два часа. Пусть сейчас мы и шли довольно резво, на дороге ничего не затрудняло наше движение, однако действительно нам следовало отдохнуть. Мы все были грязные, одежда истрепалась, лошади измождены, и, хотя я все время поддерживал их здоровье, лечение тоже отнимало силы.

А если бы я вообще не лечил — и кони, и мои спутники давно бы заболели и, возможно, погибли. Хорошо, что я вовремя вделал в свое тело камень — теперь лечение проходило очень просто, даже проще, чем тогда, когда я пользовался камнями в моем браслете.

Вообще странно, почему камень так растворился во мне? Что это было? Вернее, что теперь есть во мне? Мне продолжали сниться странные сны — то я в них летал, имея драконьи крылья, а теперь к ним добавились сны, в которых я плавал под водой, как дельфин.

Иногда на меня накатывала волна жара, как будто в моем организме происходили какие-то перестройки, а иногда — мое тело было холодным как лед. Однажды Аранна устроила переполох: ночью случайно дотронулась до моей руки — она была холодна, и девушка подняла страшный крик, решив, что я умер. Поднялись все друзья, они тормошили меня, пытались разбудить, но я был в странной спячке, как зверек в норе. Слава богам, что они догадались меня не трогать и посмотреть, что дальше будет.

А дальше ничего не было — с их слов — я открыл глаза и недоуменно спросил, чего это они тут все выстроились возле меня и смотрят, как на морского змея. Меня теребили, расспрашивали, но я ничего не мог сказать: заснул, проснулся — вот они все меня теребят. Дальше ничего не помню.

Конечно, все это было результатом воздействия на меня камня — но камня ли? Можно ли считать этот предмет камнем? Хм… может ли считаться собакой предмет, который лает и выглядит как собака? Может ли быть камнем то, что выглядит, как камень? Может быть. А может и не быть. В любом случае — эта штука сейчас гуляет в моем организме и помогает мне выживать. А разве этого мало?

Место для отдыха, как всегда, было выбрано у водоема. На сей раз это была довольно глубокая речка, протекающая метрах в трехстах вправо от дороги. Здесь она делала изгиб, и ее изогнутая, как лук, часть была обращена к нам. Над рекой находилась ровная площадка, на которой стояли отдельные деревья, не мешавшие расставить палатки, да и до сплошного густого леса было далеко, и все пространство просматривалось навылет. Никто не мог к нам подобраться безнаказанно. По крайней мере, мы так думали.

Стреноженные лошади жадно ели высокую сочную траву, смачно похрустывая ею, а мы сидели возле костра, обсуждая дальнейшие планы.

— Даркк, расскажи, что там впереди, где заканчивается эта дорога? — спросил я старого орка.

Надо сказать, что путешествие далось ему трудно — все-таки уже не мальчик. Он сильно сдал в последнее время, хотя опять же я поддерживал его как мог. Орк осунулся, глаза ввалились, худые руки еще больше истончились, и держался он только благодаря моему лечению. Я опасался, что обратной дороги он не переживет.

— Дорога… она упрется в плоскогорье, на которое выходить нельзя ни в коем случае — так нам завещали старики, иначе заболеешь и умрешь. Нам надо будет уйти с дороги вправо, двигаться вдоль реки и пройти километров двадцать, вот там и начинаются старые развалины, куда ты и хотел попасть. Мы дошли до этих развалин, но не смогли там ничего осмотреть — у Красста началась истерика, он вопил, требовал, чтобы все скорее ушли отсюда, мы и вернулись назад. Не все. Больше половины из нас погибло. Я не могу винить Красста — он тогда был еще совсем молодым, но даже опытные воины чувствовали тут страх: мы не могли спать, нас мучили кошмары. Больше всего пугала неизвестность — воины исчезали неизвестно куда, без следа.

— А что за плоскогорье? — спросил гном. — Чего оно такое страшное-то?

— Если на него войти, то ты ничего не почувствуешь — плоскогорье состоит из оплавленного камня, как будто кто-то взял горы и размазал их ровным слоем, как тесто. Камни даже блестят, как те, которые можно найти возле вулканов. Ты уйдешь домой, а потом, через несколько дней начнется болезнь. Она продлится долго — если ты быстро покинул это страшное плоскогорье, и недолго, если ты там провел целый день или больше. В любом случае — ты заживо сгниешь. У тебя выпадут все волосы, ты покроешься язами, у тебя будет отставать мясо от костей. Хочешь зайти на плоскогорье, Бабакан? — Орк криво усмехнулся и потыкал палкой в угли костра. Угли вспыхнули ярче и выбросили сноп искр.

— Как-то не хочется. Чего я там не видал — мне чудес и без него по горло. Я все думаю, как мы будем возвращаться, вот проблема! Так не хочется опять через поганый лес бежать да по степи зад бить.

— А куда деваться? — вздохнул Каран, задумчиво глядя на угли костра. — Этих приключений, наверное, мне на всю жизнь хватит. Я ведь тоже уже не молод — мне сорок лет… Многие военные и до этих-то лет не доживают, а я при таких приключениях почему-то жив до сих пор.

— Жив ты потому, что тебя Викор вытаскивал, и не один раз, — прогудел Бабакан. — Чего уж говорить — забрались мы и правда далеко. Где там моя пещера, где мои соклановцы, где моя жена Шарана… В последний раз мы с ней крепко поругались, а теперь вспоминаю — и сердце тоскует, хочется прижать ее к себе так, чтобы косточки захрустели.

— И я скучаю по нашему эльфийскому лесу, — положив подбородок на руки, невнятно сказал эльф, потом выпрямился, вздохнул: — Чего теперь тосковать, мы шли за Викором, он сам нам говорил: останьтесь, не ходите, а мы пошли. Теперь уж до конца пойдем…

— Друзья! — остановил я. — Рядом с нами кто-то есть! Я сканировал лес, это существо сейчас сзади нас, метрах в десяти. Алдан, осторожно повернись и посмотри — кого-нибудь видишь?

— Нет, не вижу, — тихо сказал Алдан, сидевший вполоборота к неизвестному объекту. — Эй, выходи, мы знаем, что ты есть!

В сумерках уходящего дня внезапно стали видны глаза, горящие зеленым светом, из темноты появилась фигура, похожая то ли на кота, то ли на Цербера из ада, нечто среднее между собакой и пантерой. Существо медленно приближалось к нам, затем оно остановилось метрах в семи от костра, и неожиданно прозвучал искаженный, как будто граммофонный голос, который произнес на языке орков:

— Уходите! Ррр… уходите! Мы не хотим вас! Если вы останетесь здесь, вы умрете!

В зеленых глазах существа, всматривающихся в нас, плясали языки костра, а по его спине прокатывались волны могучих мышц. Существо было похоже на собаку, но собакой никак не являлось: огромная голова, лапы — нечто среднее между лапами собаки и обезьяны, круглые уши, как локаторы, поворачивались во все стороны, как бы сканируя пространство. Окрас его был непонятным — серым, желтым, бурым… Только потом я понял, что он, как хамелеон, мог принимать любой окрас и сливаться с фоном, на котором находился.

Я встал с места и пошел к нему навстречу. Приблизившись метра на три, я остановился, посмотрел ему в глаза и спросил:

— Почему ты прогоняешь нас? Мы не хотим на вас нападать, мы не собираемся причинять вам зла — почему ты нас гонишь?

— Уходите! — рыкнул цербер. — Вы зло! Предки нам завещали, что вас надо уничтожать, вы — зло!

— А если мы не уйдем, что будет? — осведомился я спокойно, поглядывая на его лапы, которые сжимались и разжимались, как будто цербер волновался. — Вы что, убьете нас?

— Убьем! Всех убьем, как убивали раньше! — Зверь рыкнул и копнул землю лапами, как пес, зарывающий нечистоты. Полетели камешки, палки, поднялась пыль, а цербер вдруг рванул с места так, как будто им выстрелили, и оказался в десяти метрах от меня прежде, чем я успел отреагировать. Скорость его была просто феноменальна.

Потом он вдруг вернулся назад, потянул широкими ноздрями воздух, его зеленые глаза расширились, и он сказал:

— Кто ты? Ты не такой, как они! Дальняя родня? Что ты за существо? Я должен обсудить это со старейшинами. — Человекопес рванул как ракета, и через несколько секунд он был уже в двухстах метрах от меня. Я прикинул — его скорость была не менее ста километров в час.

Вернувшись к костру, я помолчал, переваривая увиденное, и с чувством сказал:

— Вот это и правда проблема, ребята. Я просто не успею отреагировать, если они на нас пойдут. Максимум, что я успею сделать, если успею, это поставить защитный купол. Они нас просто порвут. На куски порвут.

— А откуда они знают наш язык? — со страхом в глазах спросил орк.

— Это-то просто. Помнишь ваших пропавших воинов? Вот оттуда и знают. Только как они сумели его выучить? И, кстати, почему они сразу нас не уничтожили, почему вас тогда выпустили, хоть и половину? Сдается мне, у них не все хотят придерживаться старинных обычаев: как увидишь человека — убей его.

— Так мы и не люди! — возмущенно возразил орк. — Это людей он должен убивать, а не орков!

— Во-первых, с чего ты взял, что не являешься человеком? Ты такой же человек, как и все мы, только модифицированный под какие-то условия, а во-вторых, для этого существа все мы люди, все на одно лицо, ну как собаки для нас.

— Слушай, Викор, а чего он сказал про то, что ты не такой, как все? — вкрадчиво спросил меня Каран. — Что это там за дальняя родня?

— А я знаю? Мало ли что у собаки в голове? — хмыкнул я и предположил: — Может быть, я как-то по запаху отличаюсь! Вот Бабакана сразу по запаху определить можно, а еще по тому, как из его бороды мусор всякий сыплется. Скоро мыши заведутся… ты бы помылся пошел, что ли? Бабакан скорее им всем родня — лохматый, пахнет псиной и рычит громко!

— Что, сговорились с этим типом несчастного гнома мучить? — осведомился Бабакан. — Завтра, завтра помоюсь! Вот нежности какие, псиной пахнет! Радуйтесь, что не дерьмом!

— Ну нам только этого еще не хватало! Спасибо, Бабаканчик, что хоть этого нет, в штаны не гадишь, — нарочито поклонился гному Каран, и они зашлись радостным смехом.

— Ладно, ребята, пойду-ка я тоже сполоснусь… Аранна, пойдешь со мной? — спросил я.

— Нет. Брр… как ты можешь купаться ночью, в такой холод, да еще в неизвестном месте. А если кто за ногу схватит и утащит? Нет уж, я лучше побуду у костра. А может, на берегу посидеть, постеречь тебя?

— Не надо. Не хватало, чтобы меня стерегли. Что касается того, что кто-то меня утащит… Так если начнут тащить, чем ты поможешь? Вот то-то. Да не бойся, я днем смотрел — там дно просматривается, вода чистая, прозрачная, рыбки плавают, со мной ничего не случится. Кто-нибудь еще пойдет? Нет? Эх, мерзляки вы все!

— Тебе-то не привыкать, — буркнул гном, — ты сам рассказывал, что у вас снег по нескольку месяцев. Небось навострился плавать в ледяной воде, а мы существа нежные, цивилизованные, не можем терпеть такое безобразие.

— Это ты-то цивилизованный, — фыркнул Каран, — да ты давно ли научился…

Я не стал дослушивать, чему там научился Бабакан и чем он не владеет, встал и зашагал в темноту, к реке, находящейся метрах в тридцати от костра. Ближе мы располагаться не стали, наученные горьким опытом, — обычно из воды как раз и лезла всякая гадость, чудовища да монстры.

Реку и правда я проверил сегодня, как только мы остановились на постой, — она была неширокая, чем-то напоминала Хопер, но, в отличие от нашей казацкой реки, казалась очень глубокой — где-то дно просматривалось, а где-то глубина, возможно, достигала и больше десяти — пятнадцати метров, что для небольшой речки очень много. Скорее всего, она проходила по скалистому руслу и за сотни, а может, и тысячи лет выбила в горных породах узкое и глубокое ложе. Не было видно и того, чтобы у реки были какие-то старицы — вот как текла она в этом русле, так и течет все эти века. Подумалось: а может, ее русло вообще искусственное? Почему оно описывает такую ровную дугу, сделанную как по линейке?

Мне захотелось проверить это, потому я и собрался нырнуть вниз. Видел я в темноте отлично, и для меня не составляло никакого труда разглядеть, что делается на глубине.

Я разделся, сложил одежду на берег, оглянулся на пылающий невдалеке костер, сфокусировал «ночное зрение», после чего все стало зеленоватым и двуцветным, и погрузился в воду, спрыгнув с твердого каменистого берега.

Течение было довольно сильным, но спокойным. Я поплыл брассом, не напрягаясь. Добивался лишь того, чтобы держаться на одном месте, хотя меня течением все-таки сносило вниз по реке.

Я опустил голову в воду — подо мной проплывали какие-то блоки, как будто на дне находились искусственного происхождения строения, или это были пакеты из сланцевых пород. Вдруг сбоку от меня мелькнула какая-то тень. Рыба? Огромная рыба? Мне только крокодила не хватало, с запоздалым сожалением подумал я, и вдруг какая-то сила мощным рывком утянула меня под воду.

От неожиданности я выпустил целый сноп пузырьков, у меня сразу застучало в голове: воздух! Воздуха! Я стал отбиваться ногами, руками, изгибаться, бить по схватившим меня лапам, — нет, ничего не помогало. В меня вцепились своими отростками несколько существ с такой силой, что заболели ноги, как будто схваченные стальными обручами. Я забился, теряя сознание. Только одна мысль колотилась у меня в умирающем мозгу: жить! Жить хочу! Дышать! Воздуха! Воздуха! И я не выдержал и вдохнул ледяную воду, заполнившую мои легкие…

Легкие? Легкие ли? Моя грудь мерно поднималась и опускалась, пропуская через себя холодную бодрящую жидкость, я посмотрел на свои руки — они превратились в ласты, как будто я был Ихтиандром и смотрел на себя со стороны.

Тело видоизменилось — грудь стала очень широкой, почти треугольной, ноги утончились, но заканчивались ластами, как у аквалангиста. Пальцы тоже имели перепонки. Я мысленно ощупал себя — слава богам, хоть мужские причиндалы были на месте. Это меня позабавило, я засмеялся, выпуская пузырьки воздуха из жаберных крышек на груди. Те, кто тащил меня, остановились, подплыли ко мне, осмотрели меня и закивали головами удовлетворенно, потом один из них показал — следуй за мной! — и гибкими движениями заскользил вперед, как тюлень. Я попробовал повторить то, что он делает, вначале неуклюже, потом все более уверенно, и последовал за ним.

Двигались мы недолго и скоро оказались у овального отверстия тоннеля, в который и заплыли. Уровень воды понижался, и наконец моя голова выскочила на воздух.

Я посмотрел: на моих глазах «тюлени» превращались в церберов!

Я осторожно выполз из воды на сухое и попробовал снова превратиться в человека: закрыл глаза и представил себя — свои ноги, руки, голову, все тело. Меня обдало жаром — боли не было, но тело явно изменялось, и ощущение было не из приятных. Скорее всего, при изменении мозг блокировал болевые ощущения, иначе бы метаморф выл от боли, а раз этого не происходило… Я открыл глаза, осмотрел себя — все было на месте. Посмотрел на церберов — они терпеливо ждали, потом один отрывисто, лающе сказал:

— Что, нельзя было сделать тело, как у нас? Беги за нами!

Цербер рванулся вперед, остальные за ним, а я, медлительный человеческий детеныш-маугли, пустился вслед за ними, пытаясь хоть как-то не отрываться от скоростных существ.

Бежать пришлось не так долго — около пятнадцати минут, но для меня это был запредельный бег. Я мчался так, как будто от этого зависела моя жизнь, но не успевал за проводниками — им приходилось несколько раз останавливаться и поджидать меня. При этом метаморфы оттягивали уголки губ, улыбаясь, как это делают собаки, и, высунув красные языки, отрывисто что-то говорили в мой адрес, явно не восхищаясь моими статями или болтающимися при беге причиндалами.

В конце концов я был вымотан… не как собака, а как человек, который пробежал три километра со скоростью спринтера, а не стайера. В общем, упал пластом.

Коридор, по которому я бежал, был искусственного происхождения — состав его облицовки, видимо, являлся таким же, как и дороги, приведшей нас сюда. В конце коридора располагалась большая комната с возвышением в центре, на котором сидели и лежали семь таких же «псов», которые привели меня сюда, а вокруг них и ниже сидели еще несколько десятков церберов.

В комнате было темно, но свет не зажигал никто — я в темноте видел отлично, только, правда, без цветов, все было черно-белое. Церберам, судя по всему, свет тоже был ни к чему.

— Кто ты? — тяжелым рыком отреагировал на мое появление один из церберов, сидевших на возвышении. «Ну вот, ни здрасте тебе, ни прощай! — подумал я. — Невежливые ребята!»

— Я — человек.

— Вижу, что не болотная змея, — странно, отрывисто зарычал спрашивающий.

Только немного погодя я понял, что он этак смеется.

— Ты — меняющийся. Как ты здесь оказался, почему с этими людьми? Чего тебя с ними связывает? Они — не меняющиеся. Они — зло.

— Они не зло. Мы пришли издалека, из-за пустыни, я хочу побывать в развалинах цивилизации, посмотреть, что там есть.

— Ты лжешь! Один из тех, кто с тобой, был здесь раньше! Мы убили многих из них и знаем, откуда они взялись! Они не из-за пустыни! Старейшины предлагают тебя убить. Ты опасен. Ты знаешь о нас, ты нас можешь видеть сознанием, не только глазами, тебя надо уничтожить и всех твоих спутников тоже.

— Объясните, почему обычные люди — зло? Почему их надо убивать? Я не могу понять этого — почему мы враги? Мы никому не хотим причинить зла!

— Вы причините зло! Вы найдете в развалинах и выкопаете зло и снова выпустите его в мир! Наши предки завещали: если появятся люди, надо их убивать. В противном случае они вновь откопают зло, и снова будет беда. Огонь, будут плавиться скалы, вскипит вода, сгорят леса и все, что осталось после Большой Беды, исчезнет, и мы тоже! Так говорят наши предания. Таковы наши обычаи.

Цербер помолчал и продолжил:

— Скажу тебе откровенно, человек, старые обычаи уже многих не устраивают, не все хотят сразу убивать людей, кое-кто считает, что настала пора поговорить с людьми, выяснить, что они такое, может быть, они и не хотят уничтожать мир? Но есть большая часть меняющихся, которые желают убивать вас, это приверженцы старых законов. Ты понял меня? Убеди меня и остальных, что ты и твои спутники должны жить. Можешь это сделать? Сможешь — будешь жить.

— А как они узнают, что я им скажу? Ведь на человеческом языке разговариваешь только ты!

— Я передаю им всем сразу в мозг. Разве ты не умеешь этого делать? Ты же меняющийся! Расскажи, как ты стал меняющимся!

Я задумался: «Как же этих паскудников убедить не грохнуть меня? Если они навалятся толпой, от меня только ошметки полетят! Я и пискнуть не успею, какие там заклинания?! Они с места за долю секунды сотню километров в час делают!»

— Скажите, а способность передавать из мозга в мозг у вас сразу была, с самого первого поколения?

— Это ты нас будешь допрашивать, да? А не мы тебя? Ну ты и наглец! — отрывисто зарычал-засмеялся цербер.

— Ну вы же меня спрашиваете, почему я не могу вас спросить? — невинно осведомился я. — Ведь в любом случае, если что, вы же не выпустите меня из комнаты. Вот и давайте поговорим на равных, как разумные существа.

Цербер опять рассмеялся:

— Ну давай на равных. Разумное существо! Нет, таких способностей у нас не было, они развились уже после, со временем. У одних они слабые — они могут только слышать то, что говорят сильные мыслители, другие могут передавать — вот их и называют мыслителями, третьи, особо сильные, — могут подчинять волю других. Таких очень мало, но они есть. Сейчас вот внушим тебе, что надо бежать отсюда как можно быстрее, и твоим друзьям тоже, и будете бежать через лес, пока не умрете. Или пока по дороге вас не убьют наши товарищи, считающие, что жить вам нельзя. Ты не забыл, что ты должен доказать, что вы имеете право на жизнь? Итак, как ты стал меняющимся?

— Меняющимся? — задумался я. — Вообще-то у нас таких называют метаморфами. Ну это одно и то же, что меняющиеся, только на языке народа, которого нет в этом мире. Как я стал метаморфом? Не знаю! Устроит такой ответ?

— Это не ответ, а прошлогоднее дерьмо летучей мыши. Конкретнее давай, иначе дождешься клыка в теплый живот, не понимаешь, что ли?

— Да уж куда конкретнее… не знаю. Со мной не так давно стали происходить странные события. Я стал летать во сне, плавать в воде, бегать, как животное, мне снились кошмары, как будто я меняюсь. Но до того как меня утащили под воду, я не мог менять свое тело. Я даже не знал, что это можно сделать! Ну как тебе еще это объяснить? Я не лгу, абсолютно не лгу!

— Я знаю, — рыкнул цербер. — Когда вы лжете, меняется запах — вы пахнете какой-то кислятиной, протухшей водорослью. Ты не первый человек, с которым мы разговариваем, но первый меняющийся из людей, которого я вижу перед собой. Итак, вспоминай: какие события привели тебя к твоему нынешнему состоянию?

— Какие? — усмехнулся я. — Тебе начать с самого начала? Боюсь, что ты не поймешь…

— А ты начни, может, и пойму, — сверкнул глазами цербер. — А чтобы тебе лучше вспоминалось, подумай о том, что сейчас вокруг твоего лагеря двадцать меняющихся, которые готовятся в любой момент, по сигналу, разорвать твоих спутников. Это как-то стимулирует твои мыслительные процессы? Или ты все еще сомневаешься, рассказывать что-то или нет? Шутки кончились! Твоя жизнь висит на волоске! Не только твоя! Если ты еще не понял — я вполне мирно отношусь к людям, но если старейшины решат, что жить вам нельзя, — вы все умрете. Ты даже не успеешь применить свои жалкие заклинания, человек! Ты просто не успеешь даже выговорить их! И даже если кто-то из присутствующих погибнет, остальные, наверху, успеют десять раз порвать твоих людей. Ты усвоил, или повторить?

— Да я хренею с вас, уважаемая редакция! Что же вы, суки, меня достали-то? — сказал я по-русски с досадой. Положение было просто швах.

— На каком языке ты сейчас говорил, — заинтересовался цербер, — какой-то язык людей?

— Да. Только не людей этого мира. Я прибыл из другого мира, он называется Земля. Там я был воином, покалеченным воином, и какая-то сила — не знаю какая — перенесла меня в этот мир.

— Ты не врешь… это интересно. Старейшины заинтересовались тобой. Продолжай, ты на правильном пути, — удовлетворенно гавкнул цербер.

— Мой мир таков, каким был ваш до катастрофы, которую вы называете Большой Бедой. С одной поправкой: он чуть-чуть послабее в техническом отношении. То есть мы стали бы такими, как ваши люди, создавшие вашу цивилизацию, но только лет через сто. До таких вершин, как искусственные организмы вроде вас, у нас еще не дошло. Хотя… сделать такую пустыню, как Запретные земли, наши вояки точно могут. И не один раз.

— Продолжай, продолжай… тебя слушают, — сузил глаза цербер.

— В этом мире я вылечился, выучился на мага, вот теперь путешествую, мир смотрю. Хочу узнать, откуда все взялись.

— Хочешь узнать, откуда все взялись? — рыкнул цербер. — Я тебе скажу. Те, кого ты называешь людьми — с кем ты пришел, — это враги тех, кто создал нас. У нас заложено в материнской памяти, передается из поколения в поколение, что мы должны убивать всех, кто появится тут, они обладают определенным запахом. То есть врагов. Наши создатели все погибли после вражеского удара, но успели отправить ответную Беду на своих врагов, только, как видим, неудачно. Создатели погибли, а враги остались. И теперь мы, следуя заветам наших создателей, убиваем всех врагов, что здесь появляются.

— Да вы понимаете, что войны давно нет, что нет не только тех людей, которые воевали с вашими создателями, но даже их прапрапрапраправнуки уже давно истлели, превратились в прах! — ошеломленно вскричал я. — Как можно тысячелетиями убивать и убивать людей, которые вам ничего не сделали, мало того — даже не помнят о том, что случилось!

— Зато мы помним… — тускло и холодно ответил цербер. — Это память предков, память крови. Ну как тебе это объяснить? Вот у тебя есть жажда, да? Представь жажду убить человека с запахом врага. Хорошо, если ты можешь контролировать эту жажду. А если нет? И представь, что при убийстве этого врага ты испытываешь наслаждение, как при соитии с самкой, тогда, может быть, ты поймешь, что происходит.

Я задумался… Да это же охренеть! Боевые живые машины, самовосполняющие свою численность, с генетически заложенным приказом убивать врага и стимуляцией в виде оргазма во время убийства! Мне реально стало страшно…

— Что же делать? — с волнением сказал я. — Как вам доказать, что убивать других разумных существ только потому, что велит голос крови, это неправильно? Что войны давно нет, а люди давным-давно забыли об этой войне. Что мне делать? Как доказать вам, что это все неправильно? Я не знаю. Я человек из другого мира, воин, маг. Вы сильнее меня, вас больше, но если вы тронете моих друзей, я все сделаю, чтобы вас уничтожить. Любым способом. Может, вы и сможете меня победить, а может, нет. Это вам дорого обойдется, я не щенок какой-нибудь!

Голос мой сорвался, и я был готов к любым действиям церберов. Уж защитный купол я успею поставить, а там — кто знает еще, как обернется, кое-какие заклинания я могу и из купола реализовывать, посмотрим еще, кто кого. А все-таки эти создатели были гениальны — каких существ сотворить! Это что-то невообразимое!

Неожиданно цербер засмеялся:

— Старейшинам понравилась твоя горячность и то, что ты пытаешься защитить свою стаю. И то, что ты назвал себя не щенком. Ведь ты на самом деле щенок. Нам по триста лет, как минимум, мы в десятки раз старше тебя! Ты дитя! Вернемся к первому вопросу: как ты стал меняющимся? Изменю вопрос: твои соображения — как ты стал меняющимся?

— Я думаю, это связано с камнями, ардаманами — так их у нас называют. Это очень, очень редкие камни — они усиливают магические способности у тех, кто ими обладает, до максимально доступного уровня. Это такой красный камень, похожий на каплю крови. Я врезал его себе в руку. После этого и начались странные события — камень растворился в моем теле, я стал видеть необычные сны, потом выяснилось, что я могу теперь изменять тело.

Цербер оглянулся на других старейшин, видно было, что у них идет бурный обмен мнениями, и сказал:

— Ты удивил нас. Мы считали, что эти способности передаются только по наследству. Как может какой-то камень передать эти способности — мы не понимаем. Мы не можем определить природу этого. И еще — мы можем быть только в двух телах — водном и сухопутном — сухопутное то, которое ты видишь, а как ты можешь сохранять тело человека? Мы этого не понимаем. Это интересно.

— Эти камни находили очень редко, в пустыне, на другом материке. Я не знаю, откуда они взялись. Возможно, такие же исследования, что и у ваших создателей, велись на другом континенте, у врагов. В нашем мире тоже так было — все новые вооружения изобретались параллельно или воровались друг у друга. Цивилизации Создателей и Других уничтожили друг друга. Ваши — погибли все, Другие — опустились, выродились, впали в дикое состояние и только сейчас начали понемногу подниматься, образовав государства. Повторюсь: никто не помнит, что за война была, кто воевал и зачем воевал, и только вы как забытое оружие все еще живете войной. Не пора ли откинуть эту древность, не пора ли выйти на свет и зажить нормальной жизнью? Что же касается моих способностей, то, может, враги ваших создателей тоже делали существа, подобные вам, но только из людей? У вас же, похоже, за основу были взяты собаки или волки?

— А почему ты считаешь, что мы не живем нормальной жизнью, — прорычал-засмеялся цербер. — У нас есть все: еда, кров, племя, стаи внутри племени, мы размножаемся. Правда, дети рождаются у нас редко, увы, но все равно — у нас все есть! Почему это мы не живем нормальной жизнью?

— Разве это жизнь? Разве вам не хочется увидеть мир? Посмотреть, как живут другие существа в этом мире? Вылезти из своих нор на белый свет? Неужели вам в радость сидеть как животные и ждать, когда кто-то придет, чтобы вас убить?

Воцарилось молчание, во время которого, похоже, шел обмен мыслями. Неожиданно два цербера, сидевшие в углу, с рычанием бросились друг на друга — их движения были настолько быстры, что смазались в нечеткое облако. Вмешались еще несколько особей — и вот уже целый клубок метался, рвал друг друга и рычал.

Я ошеломленно замер, не понимая, что это было, потом решился и спросил:

— Что случилось?

Цербер долго молчал, игнорируя мой вопрос, потом, как будто нехотя, ответил:

— Два молодых щенка поспорили по поводу того, надо нам выходить в мир или нет. Молодежь давно настаивает на том, что старые каноны уже не имеют смысла и что нам надо самим строить свою цивилизацию, а не держаться за старое. Ну как обычно, слово за слово… Тут и их родители вмешались. Вот и получился разговор, так сказать.

— Понятно. Скажи, а вот над таким вопросом не думали: ты упомянул, что ваши щенки рождаются очень редко. А может, это и есть результат того, что вы живете рядом с Запретными землями и ваше размножение тормозится? Если бы вы вышли и стали жить наверху, может, и детей бы у вас было больше?

— Радуйся, человек, что у нас мало рождается детей. Если бы мы размножались, как вы, — вам бы места в этом мире не осталось. У нас срабатывает какой-то механизм, который не позволяет рождаться большему количеству щенков, чем необходимо. Когда умирает один кралот, только тогда рождается новый, и никак иначе. Это тоже наследство от создателей, как и жажда убивать врага. Если бы мы заполнили этот мир, да с жаждой убивать — людей бы не осталось ни одного. Кроме того, мы привязаны к месту. Только щенки из последних пометов могут отходить далеко от Запретных земель — остальные начинают испытывать страшную боль. Вот я тебе и рассказал о нас, человек. Ты все сказал, что хотел?

— Нет, не все. Я предлагаю вашим соплеменникам отправиться со мной в путешествие. Мы попробуем проникнуть в закрытые лаборатории создателей, попробуем понять, как и откуда вы вышли, узнать больше о вашем прошлом, узнать, что стало со мной, а потом мы вместе с ними отправимся в большой мир. Они будут со мной, пока им не надоест, и я гарантирую, что стану защищать их всей своей жизнью как своих родственников. Потом когда-нибудь они вернутся домой и расскажут вам о мире, и вы будете знать все, что узнают они. Неужели вам не хочется знать, что делается в мире, даже если вы не можете покинуть пределов своей территории? Я предлагаю дружбу, сотрудничество, выгоду — вы наконец-то перестанете быть забытыми создателями боевых машин, а станете свободными существами, пусть и в следующих поколениях, но свободными. Разве это не прекрасно? Вот теперь я все сказал.

— Хорошо. Мы выслушали тебя. Старейшины дадут свой ответ. Жди.

Я стоял, переминаясь с ноги на ногу. Сколько я уже был в «гостях»? Или точнее сказать — в плену? Скорее, в плену. Я был готов уже ко всему, но если эти разумные собаки логичны, они увидят правду в моих рассуждениях.

Вот только одна мысль меня мучила — правильно ли я делаю, выпуская в мир существ, которые превосходят людей по силе и скорости, являются, по сути, совершенными боевыми машинами, которых практически невозможно убить и которые сами себя воспроизводят?

А если они вытеснят людей из этого мира? Если они решат, что люди зажились на белом свете и пора им на покой? Хм… а у меня есть выбор? Если это выбор между всем человечеством и моей семьей, моими друзьями и мной самим? Что выбрал бы другой человек?

Этакие весы: на одной чаше все человечество, цивилизация людей, а на другой моя семья — Аранна, толстый веселый Бабакан, Каран, с его грустью и едкими шутками над другом-гномом, Алдан, который пошел со мной на край света, потому что его совесть и честь не позволяли оставить друга в беде, — они как?

Да гори он пламенем, весь свет, все человечество! Это мои друзья, моя семья — и я сделаю все, чтобы они жили, и наплевать на последствия! Да и сомневаюсь я, что разумные собаки были такими же дурными, как люди, развязывающие страшные братоубийственные войны. Собаки всегда были лучше, чище и вернее людей. Как там сказала Брижит Бардо: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Аминь.

Теперь только остается ждать решения этих самых собак — убить нельзя, помиловать? Я усмехнулся…

Время текло, прошло уже не менее пяти часов с того момента, как я пропал. Друзья, наверное, там уже в шоке, горюют. Ну как же, ушел купаться, и нет, пропал! Представляю их состояние — оказаться в чужом враждебном краю, без сильного мага и лекаря, три мужика, баба и старый орк… шансов добраться до дома минимум. Практически ноль.

Все-таки они молодцы, какие молодцы! Бросить все, пойти за безумным человеком черт-те куда, подвергнув себя страшной опасности. Витька, ты же никогда не расплатишься за такую верность, такое самопожертвование! Всю жизнь посвятишь этому и не расплатишься! Скотом буду, если когда-нибудь забуду то, что они для меня сделали. Ну что же эти черти — уже два часа прошло, как они молчат и только зыркают своими глазищами?!

Я уселся на пол по-турецки, облокотился на колени и замер в ожидании. Голый зад неприятно холодили каменные плиты облицовки, а из тоннеля ощутимо потягивало легким сквозняком. Привычно подумал: «Геморрой бы тут не нажить! Или простуду! — Потом засмеялся: — Судя по разговорам церберов, болезни мне как раз не очень-то и грозят, если они живут по столько лет. Упс! Это что получается, и я столько жить буду? А здорово бы, правда! Так хотелось всегда жить долго, посмотреть, что там будет через сто, двести, триста лет! Первые пятьдесят лет можно работать, зарабатывать. Потом надоело работать — учиться чему-нибудь, потом путешествовать еще полтинник, потом… да мало ли что потом! Столько можно придумать, когда ты не ограничен жалким сроком человеческой жизни. И притом — всегда сильный, здоровый, молодой!»

У меня от перспективы даже дух захватило. Я представил все возможности моего преображения… потом загрустил. Я буду жить, а все мои друзья, моя женщина, все, все состарятся и умрут? Становилось не по себе от этих мыслей. И тут же я опять развеселился: ну я же найду способ как-то сделать, чтобы и они жили! Так просто! Ну черт бы их побрал, чего эти моськи медлят, может, они давно спят, черт бы их побрал, собачий черт!

— Старейшины приняли решение, — поднял меня с задницы рыкающий голос цербера. — Мы отпускаем тебя и твою стаю. Мы разрешаем тебе посетить развалины создателей с тем, чтобы полученные знания ты передал нам. Мы обязываем тебя принять в твою стаю двух щенков, которых мы выберем. Они присоединятся к тебе в течение суток и будут сопровождать тебя до тех пор, пока будет необходимость. Ты обязан будешь заботиться о них и сообщать им всю информацию, которую получаешь от мира. Они обязуются выполнять все твои требования как вожака, пока ваше сотрудничество не перестанет быть нужным обеим сторонам. Тебя устраивают наши условия, человек?

— Еще бы не устроили, — усмехнулся я. — Можно было бы и не спрашивать. Что, я должен был ответить: нет, убейте меня, пожалуйста?

Цербер утробно зарычал, его примеру последовало большинство кралотов — как я понял, это был типа гомерический хохот. Ну пусть ржут, главное — живой, к друзьям вернусь… жрать хочу, как из ружья. Всю ночь на ногах да на голом заду, не жрамши, и трансформации ведь тоже требуют энергии! Это я почище Бабакана объедаться теперь буду.

Я бежал следом за проводником — одиноким кралотом, которого отправили вывести меня из подземелий. Решено было не тащить меня под воду, а нормально высунуть на белый свет из люка, чему я был несказанно рад. Все-таки как-то не по себе от этих трансформаций… И лучше их совершать на сытый желудок, успею еще поэкспериментировать.

Злостный кралот загнал меня вусмерть, как и в прошлую мою пробежку, — этим церберам как будто доставляло удовольствие все время доказывать, что я слабее их и совсем никудышное существо, на что я мстительно подумал: «А ты попробуй на стенку пописай!»

Впрочем, и это мысль печально канула в Лету. Вероятно, и в этом они меня превзойдут, перейдя в свое подводное обличье. М-дя… что-то наша раса подкачала. Может, мы потому и такие хитроумные, что всех зверей слабее, и только наш изворотливый ум позволяет нам выжить?

Успокоенный этой радостной мыслью, я появился на свет божий из неприметного люка на склоне холма — люк за мной закрылся, приняв вид камня — каким, по сути, он и являлся, а я остался наверху, щурясь под лучами утреннего солнца.

Дождавшись, когда глаза привыкнут к свету, я осмотрелся и определил, что наш лагерь находится примерно в километре отсюда на восток, то есть кралоты вывели меня на дорогу не так и далеко от лагеря. Осознав это, я бодро зашлепал босыми ногами в сторону предполагаемой стоянки. Через минут пятнадцать я почуял, что пахнет дымом костра, и пошел точно на запах.

Мои друзья сидели у костра — я видел издалека широкую спину Бабакана, рядом был Каран, а напротив них, повесив голову, Алдан. Старика орка не было видно — наверное, он находился где-то поблизости. Аранны тоже не было.

Я шел осторожно — мерзкие палки и камни кололи ноги, а я совсем не хотел поранить ногу насквозь. Друзья меня не замечали, потом Алдан поднял голову, присмотрелся… и издал оглушительный вопль, который донесся даже до меня.

Он вскочил на ноги и побежал ко мне, перепрыгивая через кочки и пучки травы, за ним неслись остальные, в нескольких метрах позади. Алдан с разгону обнял меня так, что чуть не сбил на землю, за ним налетели остальные, чуть не раздавив меня. Особенно старался Бабакан — я реально боялся, что у меня от его медвежьих объятий треснут ребра.

— Живой! Живой! А мы думали, все, утонул! Одежда лежит, а тебя нет! Аранна рыдает лежит в палатке, мы боялись, она с собой покончит — все ножи попрятали.

— Вот так, друзья, сейчас я все вам расскажу. Где я был, с кем я был, вы просто охренеете. Столько новостей, что на весь день хватит рассказывать. А где Даркк? Он куда делся? Спит, что ли?

Лица друзей поскучнели:

— Нету Даркка. Погиб он. Его ночью, когда тебя искали, разорвал какой-то хищник, мы подозреваем — один из тех, что приходил к костру. Растерзали так, что не узнать. Жаль старика… — Бабакан грустно потупился. — Похоронили его сегодня.

— Вот гады, эти кралоты! — с горечью сказал я. — С одной стороны, договариваются, а с другой — в спину бьют.

— Что за кралоты? — настороженно спросил Каран.

— Пойдемте, я вам все расскажу, — предложил я.

Не успели мы дойти до лагеря, как из палатки выскочила Аранна и бросилась мне на грудь. Она вцепилась в меня так, что я не мог ее оторвать, целовала мне лицо, как будто исследовала губами — все ли на месте. Потом отстранилась и сказала:

— Как ты мог? Как ты мог меня бросить?! — И горько заплакала. Ее лицо, прежде невероятно прекрасное, как выточенное из белого алебастра, стало некрасивым: глаза покраснели и распухли, искусанные губы тоже не вызывали восторга, волосы были спутаны и висели сосульками — не эльфийка, а бомжиха. Я обнял ее и прижал к себе, поглаживая по спине:

— Ну все, все… все закончилось нормально. У меня столько новостей! И все хорошие. Жаль старика… Теперь все будет нормально, все будет хорошо. Держись. — И я отправился одеваться. Предстояло многое рассказать и объяснить друзьям.

Радость победы омрачалась гибелью старика — я уже привязался к нему. Как всегда, в бочке меда не без ложки дегтя, увы…