Ночью случились поздние заморозки и куда более серьезные, нежели прежде. Холод посеребрил стены благословенного города, сковал льдом редкие лужицы и заставил Верховного болезненно поморщиться. Тело его, несмотря на зелья отверженных, все же помнило свой возраст, и на перемену погоды отозвалось ноющей болью в костях. Ныне боль была столь изматывающей, что Верховный с трудом поднялся с постели, и лишь позже, согревшись в горячей подземной купели, сумел восстановить дыхание.
На вершину пирамиды он поднимался с неподобающей поспешностью. Ритуальные одежды, несмотря на роскошь и тяжесть свою, от холода нисколько не спасали. А еще ко всему и дождь зарядил. Небо, затянутое тучами, гляделось хмурым, недовольным. И вновь Верховный испытал острое чувство вины.
Перед небом.
Перед богами, чьи лики ныне казались лишенными всякого величия. Стали вдруг видны и потертости, и трещины на краске, а то и вовсе недозволительные проплешины. Позолота потускнела, а драгоценные камни гляделись обычным стеклом.
И пленник попался на диво неудачный. На алтарь лег, стеная и плача, верно, оттого нож в кои-то веки вошел в плоть тяжело, будто нехотя. А сердце удалось ухватить не сразу. И в том вновь же виделся недобрый знак.
Надо будет послать к звездочетам. Вдруг да случилось что?
С другой стороны, если бы и вправду случилось, то ему бы доложили. Или нет?
Он вытер окровавленные руки полотенцем, показавшимся неимоверно жестким. А спускаясь, поскользнулся, едва не свалившись с лестницы.
И уже внизу, с трудом сдерживая дрожь, Верховный позволил себе выругаться.
– Господин, – Нинус подхватил под руки и усадил его на кресло. В следующее мгновенье промокшие одежды были сняты, на плечи упало меховое покрывало, а в руках оказалась чаша горячего вина. – Господин, простите за дерзость мою, но вы выглядите уставшим.
– День холодный.
– Возможно, – осторожно заметил Нинус, – вам стоит доверить утреннее жертвоприношение кому-то еще?
– Тебе?
– Если будет такова ваша воля, – он согнул голову. – Но… коль позволите…
– Говори уже, – сегодня Верховного как никогда прежде раздражала и возня эта, и недоговорки. – Кого возвысить?
– Младший жрец Мекатл, – сказал он. – Он служит вам давно. И верен искренне.
– Мне?
– Вам. И истинной вере.
– А сумеет? – вино согревало изнутри, а под ноги Нинус подложил горячие камни, обернутые шерстяным одеялом.
– Он готов пробовать. И не убоится крови.
На словах многие крови не боялись, но почему-то в день последнего Солнцестояния на вершину пирамиды поднялись лишь трое. И отнюдь не доброй волей.
– Что ж. Пусть приходит. Завтра посмотрим.
Верховный попытался вспомнить, как выглядит этот Мекатл, но был вынужден признать, что то ли собственная память его стала слаба, то ли жрецов было слишком уж много, но никого-то подходящего на ум не приходило.
– Он будет счастлив.
– Рад, – Верховный посмотрел на помощника, который не спешил уходить. – Что еще?
– Старший среди магов нижайше просит о встрече. И о продолжении вашей беседы, – Нинус смолк ненадолго. – У них хорошие целители. Лучше наших. Возможно, вам стоит откликнуться на просьбу.
В другой раз Верховный подумал бы.
В другой раз.
Но кости ныли, нудно, неприятно, и каждое движение давалось с трудом.
– Пусть. Прибудет. И целитель тоже. Если я им и вправду нужен.
– Не только им, – Нинус поцеловал край плаща. – Вы нужны всем. Поверьте.
Хотелось. Но не получалось.
Маг прибыл в сопровождении еще одного мага, неимоверно худого, будто источенного болезнью. Лицо его с бледной ровной кожей и лихорадочным румянцем приковывало взгляд необычностью черт. И Верховный не отказал себе в удовольствии рассмотреть его.
Сам же маг глядел под ноги.
И движения его были скупы, нервозны. От пальцев исходил холод, однако это вовсе не было неприятно. Напротив, этот, рожденный чужим прикосновением, холод заставил отступить иной.
– Сердце слабое, – сказал маг будто в сторону. – Организм изношен. Плохо.
– Насколько?
Ирграм слегка нахмурился, и Верховному стало интересно, чем же вызвано это недовольство. Изношенностью его, Верховного, тела или же надеждами, которые маги явно связывали с ним. И теперь рисковали.
– Справимся. Понадобится лечение. Ежедневное. Нормальное. Здесь укрепляющими настойками уже не обойтись. И условия, – маг все-таки позволил посмотреть в глаза Верховного, и тот поразился, до чего ясные, яркие у того глаза. – Хорошее питание. Правильное. Тепло. Здесь прохладно, а вы легко одеты.
– Вы уж извините, мастер Варенс, как все целители, довольно самоуверен. Однако он лучший из имеющихся здесь.
Верно, потому как иных не было.
– Постарайтесь больше отдыхать. Я сделаю зелья. И амулеты. Но потребуется кровь.
– Зачем? – Верховному и вправду было интересно. Странно, но именно к этому конкретному человеку он не чувствовал отвращения, которое испытывал к магам.
– Для тонкой настройки. Те, что были прежде, неплохи, но эффективность воздействия энергии увеличивается, когда она, скажем так, знает, на кого и как воздействовать. Это как… не знаю. Носить обувь, сшитую по вашей ноге, или просто обувь.
Он улыбнулся, робко, виновато.
– Я могу принести клятву, – поспешил выступить Ирграм, – что кровь эта будет использована лишь для создания исцеляющих артефактов.
– Не стоит, – Верховный протянул руку. – Нам следует учиться доверять друг другу, раз волей Императора мы связаны.
– Что ж, – кажется, маг несколько растерялся. – Я рад, если так… поверьте, в наших интересах, чтобы вы прожили как можно дольше. И я сделаю все, от меня зависящее, чтобы поправить ваше здоровье.
– Однако?
– Однако мне понадобится ваша помощь.
– Носить больше камней?
– Нет, – маг покачал головой и смолк, уставившись на целителя.
А тот не торопился.
Он ощупал руки и ноги.
Возложил ладони на плечи, и боль, терзавшая Верховного, отступила. Он едва сдержал постыдный вздох облегчения и мысленно укорил себя за слабость.
Меж тем маг коснулся коленей.
Взял в ладони стопы.
И отпустил через несколько минут. Дышать стало легче. И сердце забилось ровнее. И вдруг показалось, что все-то болезни отступили, что он вновь молод и полон сил. А заодно уж устремлений.
– Не стоит обманываться, – тихо произнес маг-целитель. – Это временное облегчение. Но я постараюсь, чтобы вам и вправду стало легче.
Кровь он брал тонкой железной иглой, которая крепилась к шару. Шар был стеклянным, и Верховный зачарованно наблюдал, как наполняется он красной жидкостью. Вид собственной крови вдруг вызвал невероятное отвращение.
Замутило.
– Вам нужно будет прилечь. Отдохнуть. Поесть. И есть больше мяса, возможно, бульонов. Я напишу.
Маг-целитель спрятал шар с иглой в коробе, откуда достал три флакона.
– Утром, днем и вечером, – он поставил их по очереди. – По три капли. Во время еды. Или растворив в молоке. Вкус не слишком хорош, но это для укрепления сердечной мышцы.
– Благодарю.
Надо будет поблагодарить иначе, достойно, однако Верховный подумает о даре, который мог бы сполна выразить его благодарность, позже. Теперь его ждала беседа.
– Вы, – Ирграм заговорил, лишь когда целитель покинул комнату, – верно, слышали, что ваш Император собирается выбрать себе жену.
– Или жен, – согласился Верховный.
– А можно не одну?
– У его отца было семь жен и две дюжины наложниц. И множество наследников.
– И куда они подевались?
Опасный вопрос. Лишь чужак способен задать его, рассчитывая, что ему действительно ответят.
– Когда Император возложил на голову венец из перьев цапли, он устроил большой праздник во славу всех богов, что берегут его род и земли.
Жрец замолчал, надеясь, что и сказанного будет достаточно.
– П-понятно, – маг и вправду понял, стало быть не так глуп.
– Боги благословили его, – Верховный посмотрел на собственные пальцы, к которым вернулась вдруг прежняя подвижность. Он даже не отказал себе в удовольствии пошевелить ими, радуясь тому, что движение не причиняет боли.
– Это хорошо. Наверное. Простите. Некоторые ваши обычаи чужды мне. Но я не собираюсь осуждать.
– Это было бы крайне неразумно.
– Да. Я. Мне нужен совет. Ваш. Насколько я понял, Император не слишком хочет жениться.
И вновь же опасная тема, но, верно, сила, бурлившая в Верховном, сделала его неосмотрительным.
– Его сердце было отдано той, что ныне пребывает в чертогах Ушедших. Да будет легким её путь, – Верховный коснулся пальцами лба. – И когда она была жива, Император не помышлял о других женщинах.
– Тогда понятно.
– Что тебе понятно, маг?
– Его желание отомстить. Признаюсь, я… не слишком хочу вмешиваться. Но похоже, выхода нет. Он полагает, что тот, кто убил его жену, попробует вновь вмешаться, скажем так, в процесс. А я пока не представляю самой сути этого процесса! Как все происходит?
Он и вправду был растерян, этот человек в пышных одеждах. Но отчего бы не помочь? Император, пожалуй, прав. Кто бы ни стоял за смертью темноокой Милинтики, а мешала она многим, он не упустит удобного случая.
И использовав магию единожды, вновь к ней обратится.
Скорее всего.
– Когда-то давно, когда наши предки лишь ступили на эти земли, их было мало. Особенно женщин, – Верховный понял, что с удовольствием прилег бы, и не на соломенный матрац, к которому, казалось, давно уж привык, но на перину.
Под пуховое одеяло.
– Некоторые воины решили взять в жены женщин этой земли, а другие желали сберечь свою кровь. Из них-то и пошли ветви Великих родов.
Маг слушал внимательно.
– После уже они тщательно оберегали чистоту крови, полагая лишь её благословенной.
И вина бы он выпил, горячего. А к нему бульона, чтобы всенепременно наваристого, душистого. Странные желания, позабытые, почти противоестественные для того, кто привык обходиться малым.
– И ныне существует семь родов, которым удалось почти невозможное. Никогда-то их кровь не мешалась с иной. И оттого лишь среди дочерей этих родов Император может взять себе жену.
– Благодарю.
– Милинтика происходила из низкого рода. И поэтому многих оскорбило её возвышение. Ей простили бы, останься она наложницей, даже любимой, но Император пожелал нарушить закон.
И ни к чему хорошему это не привело.
– Она родила Императору трех дочерей, но в живых осталась лишь старшая. Император любит её. Очень любит, – Верховный замолчал, раздумывая, не слишком ли много было сказано.
– Я ценю вашу откровенность. И клянусь силой, что ни одно слово, произнесенное здесь, не будет передано кому-либо.
На ладони вспыхнула и погасла искра.
– Женщина не может наследовать трон Ягуара, и лишь потому Иолцин еще жива. Однако привязанность к ней Императора ни для кого не является секретом.
– И когда он женится, то… – маг вовремя замолчал.
Некоторые слова не стоит произносить вслух.
– Полагаю, он понимает. И беспокоится, – Верховный коснулся груди. – Что тебе поручено?
– Слушать. Смотреть. Следить. Попытаться установить, не использует ли кто магию. Нашу магию.
– И ты способен это сделать?
– Способен.
– Тогда делай.
– Я боюсь ошибиться. Я хороший маг, но тонкие интриги – не для меня, – вздохнул Ирграм. – Простите. Если вы посоветуете, как себя держать. Если…
– Приходи завтра, – Верховный понял, что прежняя бодрость исчезла, сменившись невероятной усталостью. – И мы продолжим беседу.
– Спасибо.
– Ты мне не нравишься. И я полагаю, что магам не место в Империи. И с куда большим удовольствием я вырезал бы твое сердце, но ты и вправду нужен. Пока.
Кажется, маг вздрогнул.
И все-таки сумел сохранить лицо.
– Вы также. Пока.