Выглядел Пузырев как стереотипный купец, то ли специально отыгрывал образ, то ли в стереотипах все же есть рациональное зерно. Роскошная шуба, богатая даже на вид, правда, Руслан затруднился бы сказать, из какого зверья она сделана. Разве что не из норки — у Юли была норковая шубка, поэтому уж ее-то он бы узнал — и не из ондатры — потому что Руслан чисто случайно помнил, что ондатру в Россию завезли только во времена СССР, а Пузырев, с его патриотизмом, навряд ли бы стал заказывать мех из Америки только чтобы попонтоваться. На голове будущего автомагната — залихватски сдвинутая на затылок шапка-пирожок, вроде той, которую любил — будет любить? потенциально будет любить? — последний генсек СССР.
В руках Пузырев, чертовски напоминавший Шаляпина с известной картины, держал небольшой деревянный ящичек, каковой и не преминул грохнуть на стол, чуть не придавив чертежи.
— Осторожнее, Иван Петрович, — еле успел выдернуть бумаги Фрезе, — Испачкаете.
— Не должно, — не стал унывать из-за отповеди Пузырев, — Там все бумагой обернуто масло не должно просочиться.
— Там еще и масло, — охнул Фрезе, теперь запереживавший за сукно. Охнул и замер, — А… что там у вас? Часть от автомобиля?
Руслану этот вопрос тоже был интересен. Что такого занимательного мог притащить Пузырев, раз он настолько доволен? Их «крокодил», вроде бы, уже почти закончен, по крайней мере, в той части, в какой им мог бы помочь Пузырев. Разве что тот просто так приперся, чем-то похвастаться.
— Я, конечно, не святой Николай, хоть и в шубе сегодня… Что вы так на нее смотрите, Руслан Аркадьевич? Понимаю, что в Америке шубы вышли из моды лет десять уж как, но у нас-то — матушка-Россия, нам без шуб никуда, в наши-то морозы трескучие!
Руслан изо всех сил постарался не смотреть на нижний край шубы, из-под которого предательски выглядывали блестящие ботинки, к «русским трескучим морозам» совершенно не подходящие. Оно и понятно: Иван Петрович наверняка не пешком сюда бежал от самой Новой деревни, на экипаже приехал или на санях.
— Да нет, — вежливо ответил он, — Просто в мехах я не силен, вот и пытался угадать, из кого у вас шуба. Обычное любопытство.
— Черный хорь, — гордо произнес Пузырев, как будто сам лично заполевал этого хоря и собственными руками отнял у него шубу, — Но я сюда не скорняжное ремесло обсуждать приехал.
— Так с чем приехали-то? — чуть ли не взвыл снедаемый любопытством Фрезе, — Чем похвалиться хотите?
— Похвалиться, ха! С подарком я! Для вашего аллигатора!
С этими словами он откинул крючок и открыл крышку ящичка. В который тут же, шурша промасленной бумагой, погрузился Фрезе.
— Руслан Аркадьевич, вы только посмотрите… — растерянный Петр Иванович держал в руках…
Карбюратор?
Ну, по крайней мере, именно на карбюратор, причем карбюратор конца двадцатого века, эта деталюшка и походила. В отличие от карбюраторов начала двадцатого века, которые делали, в основном, из чистого чугуния, это был алюминиевым. У Руслана почти такой же на УАЗе стоял.
— Карбюратор? — сходу опознал Фрезе.
— Он самый! — самодовольно заявил Пузырев, — Дарю! В смысле — на моих двигателях он будет стоять, ну а раз на моих — то и на вашем аллигаторе тоже. Только, — он погрозил пальцем, почему-то Руслану, — сразу хочу сказать, что привилегия уже взята, так что, как говорят у нас в России — на чужой кусок не разевай роток!
— Да мы и не претендуем, — отмахнулся Фрезе, продолжавший крутить подарок в руках, с видом ребенка, которому подарили игрушечную лошадку, не дожидаясь Рождества…
«Тьфу ты, подумал Лазаревич, даже ассоциации у меня уже здешние. Лошадка… Рождество… Еще год назад — и сто лет тому вперед — я бы подумал: которому подарили телефон, не дожидаясь Нового года».
— Так что старый снимите и выбросьте через забор, вместе с его пружинами и перепонками, — Пузырев уже опустился в кресло и сиял, как начищенный пятак, — Мой-то понадежнее будет!
Насчет надежности, конечно, сказать трудно, но работу с тем, что стоял на «алли…», тьфу ты, треклятый Пузырев, на «крокодиле», иначе как с танцем с бубном сравнить было нельзя. Настроить его на рабочий лад было сложнее, чем запустить древнюю «Кирандию» на современном компе. Фрезе в тот момент, когда Руслану хотелось уже проклясть все на свете, стариковским тоном говорил: «Это вы еще барботажный карбюратор не застали. Или фитильный». И Руслан понимал, что с игольчатым он еще нормально попал. По крайней мере, подкручивать на ходу фитиль, как в керосиновой лампе, не нужно.
— Здесь ваших перепонок нет, — хвастался Пузырев, — Вот смотрите: сюда топливо поступает, попадает в камеру, там поплавок плавает…
— Подождите, Иван Петрович, — поднял брови Фрезе, так ведь поплавковый карбюратор Бенц еще в прошлом веке запатентовал.
— Такой, да не такой! Этот со своими особенностями будет…
Пузырев пустился в долгое объяснение того, чем именно его карбюратор отличается от бенцевского… а потом от даймлеровского… и от майбахского… Здесь это были еще не торговые марки — вернее, не только торговые — а и фамилии конкретных людей. Вот только Руслану было не до исторических экскурсов и воспоминаний о том, кто именно стоял у истоков автомобилестроения. Чем больше он слушал, тем больше ему казалось, что и конструкция и принцип работы, да и внешний вид карбюратора кажутся ему подозрительно знакомыми.
— Иван Петрович, — перебил Лазаревич Пузырева, — а вы где такую конструкцию взяли?
— Как где? — отмахнулся тот, — С вашего же американского автомобиля скопировал.
Ах ты ж, хорь ты черный…
— Украли, — не спросил, а констатировал Руслан.
Пузырев даже не обиделся:
— Не украл. Вон он, по-прежнему на вашем авто стоит нетронутый. А то, что вы его привилегией не защитили — так тут уж извините, кто успел, тот и съел.
Отношение к авторскому праву у Пузырева — да и, будем честными, в начале века вообще — было откровенно пиратским. Мало ли что ты там где придумал: сам придумал — дай другим попользоваться. Нет, если патент взять успел — тогда, конечно, тогда можешь и в суд подать. Можешь даже его, наверное, выиграть. Ну а если не успел — сам себе злобный Буратино.
Вспыхнула злость и острое желание начистить этот сияющий пятак еще больше. Останавливало Руслана только два соображения.
Во-первых, если они сейчас побьют горшки с Пузыревым — останутся без двигателей. Нет, этот-то, что уже продан, он назад не отберет, но и на одном-то автомобиле останавливаться они не собираются.
Во-вторых же, помимо шкурного соображения… Строго говоря — Руслан к уазовскому карбюратору никакого отношения не имеет. Не он его придумал, не он его разработал, он его только купил, когда прежнему карбюратору пришла хана. Так что вспыхнувшее возмущение, надо признать, это возмущение вора, которого обокрал другой вор.
— Нечестно, Иван Петрович, — произнес Руслан, чувствуя в своем голосе отвратительные нотки обманутого лоха. Как будто его походя прижали к стене на улице, вывернули карманы, похлопали по щеке «Бывай, терпила» и пошли дальше вразвалочку. А он стоит, растерянно смотрит в удаляющуюся спину и даже не знает, что сделать, кроме как закричать срывающимся тенорком «Как вам не стыдно!».
Тьфу. Мерзко.
— Где ж нечестно-то, Руслан Аркадьевич? — а вот в голосе Пузырева явственно слышалось то самое снисходительное «Бывай, терпила» — Вы копировать не запрещали, привилегию не брали, слова честного, что копировать не буду я вам не давал, так в чем же обман…
Пузырев, судя по всему, тоже прекрасно понимал, что без его двигателей компания «Фрезе и Лазаревич инкорпорейтид» встанет колом, отчего даже не пытался притвориться оскорбленным.
— …это как если вы рублик на улице бросили, а я поднял. Так и к тому же — я же не тишком все спроворил: вон, сразу, как сделали, первый, можно сказать, екземпляр, сразу же вам принес… Все честь по чести…
Судя по безнадежному лицу Фрезе, он тоже уяснил те вилы, в которые они попали с пузыревскими двигателями. И в его душе тоже боролись два желания: врезать Пузыреву по морде и все же построить автомобили, что без Пузырева и его двигателей не получится. А больше всего Фрезе сейчас боялся, что Руслан примет решение за него — и они таки останутся морально удовлетворенными. Но без двигателей.
— Ладно, — проговорил, наконец, Руслан, уже понявший, что в данной ситуации лицо он безнадежно потерял, — забирайте мой рублик…
— Так уже забрали, — кривовато усмехнулся Пузырев, принимая сдачу оппонента. Понимал, хорь черный, что все ж таки некрасиво поступил.
— Забрали и забрали. Пойдемте посмотрим, как мы этот рублик на двигатель ставить будем…
— Руслан Аркадьевич… — тяжело вздохнул Фрезе и помассировал левую сторону груди, — Кто ж знал…
— Ничего, — пробормотал Руслан, глядя на отъезжающий от ворот мастерской экипаж Пузырева, — Ничего, Петр Иванович, я человек не злопамятный…
Просто злой. И память хорошая.
— А вот режим секретности у нас ни к черту, — повернулся Лазаревич к своему компаньону.
— Что, простите?
— Не на глаз же он конструкцию карбюратора снял. Кто-то из ваших работников либо размеры списал, либо, что вероятнее, просто снимал карбюратор и отнес его Пузыреву.
— Руслан Аркадьевич… — Фрезе бледнел на глазах так, что Руслан испугался.
— Нет-нет-нет, что вы, это вам не в обвинение и даже не в укор! Сам должен был подумать, что беречь конструкцию надо как зеницу ока. У нас такое в Америке сплошь и рядом, конкуренты на ходу подметки режут, а тут я, сами видите, расслабился. Сейчас-то уже поздно конюшню запирать, когда кони убежали, но на будущее нужно вот что…
И все равно в душе поселилось мерзкое ощущение проигрыша. И не менее мерзкое ощущение того, что ситуация выскальзывает из рук. Будь ты хоть трижды пришельцем из будущего и хоть ты наизусть знай историю — это не спасет тебя от глупых ошибок, недооценки людей и того, что эти самые люди начнут крутить свои комбинации, ломая все твои выстроенные планы.
Будущее становилось все более и более зыбким.