Детство

Глава 4

Поспешая трусцой за Сидором Поликарпычем, я ажно взмок. Узлы-то не тяжёлые, но громоздкие да неудобные – страсть! А у меня их два, но ничё, своя ноша не тянет!

– Облегчиться нужно перед дорогой, – Непонятно буркнул Сидор Поликарпыч, направляя шаги к лепо украшенному каменному строению, стоящему особливо от других.

– Никак нужник? – Сдвигаю шапку на затылок. Слыхал я от дядьки Алехана, что в городе строят такие – каменные, и на всех-всех! Любой зайти может и посцать или посидеть вдумчиво.

Зналось, но не верилось – думал, така же байка, как про облизьяну или бородату бабу. Ну враки ведь! Нормальный человек в тако непотребство и зайти погребует. Хотя чегой-то я? То нормальные, а то городские! Где там нормальные-то? Эхе-хе… а я и сам городским скоро стану-то.

– Догадался? – Усмешливо сказал Сидор Поликарпыч.

– Что ж не догадаться-то? Издали сцаниной несёт!

– Несёт ему, – Крутанул головой прикащик, – Сам давно в хлеву навоз чистил-то!?

Со взрослыми, известно, спорить не с руки, так я и отмолчался. Да и что говорить-то? Будь ты хучь сто раз прав, а ухи накрутят, потому как сопле всякой не дело поперёд мущщины лезть.

– Ух! – Вырвалось у меня, – Да сколько богачества-то в одном нужнике!? Никак камнем тёсаным выложили?!

Наклонившись, щупаю гладкий пол.

– Сцы иди, – Сидор Поликарпыч носком сапога ткнул меня слегка под зад, – неча меня позорить! Пол в нужнике щупать вздумал, ну надо же!

Сделав свои дела, помыл руки в рукомойнике, откуда грязная вода убегала хитро по каменному желобку. Немолодой мущщина из господ заметил мой интерес, засмеялся негромко, и отчего-то стало обидно. Ворохнулся Тот-кто-внутри и я поспешил спрятать взгляд. Знаю уже – как Тот ворохнётся, так глаза лучше прятать – дерзкие делаются, страсть! Сколько раз я опосля того вожжами огребал иль крапивой. А ухи так и вовсе, не счесть!

– Всё? Пошли, – Подхватив узлы, спешу за Сидором Поликарпычем, зашагавшему куда-то через путя. Железо-то, батюшки! И всё зряшно на землю брошено, нам бы в деревню этих рельсов штук несколько, так горя бы не знали со струментом железным!

Остановившись перед зелёным вагоном, прикащик вытащил бумаги и показал суровому усатому дядьке в красивенном мундире с блестючими пуговицами и кокардой на фуражке. Сразу видно – начальство! Дядька глянул в бумаги и важно кивнул, пропуская нас. Сидор Поликарпыч заскочил ловко, а мне с узлами неудобно-то, замешкался на входе.

– Ну-ка, – Сказал незнакомый голос, и чья-то рука подхватила меня за шиворот, вознося в небо. Со страху я вцепился в узлы и принялся лягаться.

– Боевитый, – Одобрительно сказал усатый дядька, опуская меня на пол, – Ваш малец?

– Нет, – Сидор Поликарпыч надул важно щёки, – знакомцы попросили мальца в город отвезти, в учение. Негодящий совсем для крестьянской работы.

– Негодящий? – Усатый чуть наклонил голову набок, рассматривая меня, – Ну-ну… Меня тоже в своё время негодящим посчитали, а вишь ты как обернулось!

В глазах защипало и я шмыгнул носом. Хороший дядька!

Сидор Поликарпыч спорить не стал, пойдя вперёд.

– Не отставай!

Народищу в вагоне! Почитай человек с полста, никак не меньше. И кажный второй дымит, как тот паровоз. Ажно дым стоит в воздухе, и не продохнуть. Клубами!

– Кхе!

Мущщины всё больше, баб-то почитай и не видать. Ну да известно, бабьё дома должно сидеть, а не по гостям разъезжать, за таки денжищи-то! Не по делам же они раскатывают по железке, право слово!

– Ну-ка ся, двигай! – Пройдя чуть вперёд, бесцеремонно сказал прикащик одному из важных мущщин на широкой лавке. Надо же, подвинулся! И без лая подвинулся, хотя прикащик вежества не проявил. Городские!

Я притулился с краешку, подтянув узлы под ноги, но Сидор Поликарпыч, фыркнув, подхватил их и засунул наверх, вместе со своим саквояжем. Спорить со взрослым дядькой не стал, не отросла ещё спорилка-то. Но про себя замыслил присматривать, чтобы узлам моим ноги не приделали!

А народ в городе, известное дело, вороватый! Оглянуться не успею, как скарба лишусь. Может, и невелико богачество, но на валенки, почти даже не протёртые, охотники найдутся. А второй зипун?! Дедушка ещё нашивал, сукно крепкое! И заплаток на ём всего ничего.

Сидор Поликарпыч, как мущщина обстоятельный, завёл с соседями разговор. И какие все важнющие люди вокруг меня оказались! Мало что не господа.

Толстый дядька со скамьи напротив аж настоящим купцом оказался! Третья гильдия, а это такими денжищами[21] человек ворочает, что уу! У всей деревни таких не наберётся. Рази только всю деревеньку вместе с избами кому запродать.

Михал Андреич, пожилой такой дядинька, мало что не сорока лет, так даже самонастоящим чиновником оказался, ажно цельным коллежским регистратором[22]! Наверное, важный чин, не зряшно ведь такие слова красивые придуманы под него. И совсем даже не подумаешь, что из господ! Не задавака!

Гомоня, в вагон всё входил и входил народ. Много, страсть! Потом кто-то страшно загудел и я испужался, ажно чуть с лавки не слетел. Мущщины засмеялись, но не обидно.

– Паровоз то, – Пояснил добрый Михал Андреич, повернувшись ко мне и обдавая запахом хмельного, – Машинист за верёвку дёргает, и пар через свисток выходит. Сигнал, значит, что отправляться пора. Одним – чтоб поторапливались, а другим – чтоб с пути ушли.

– Хитро!

– В городе и не того насмотришься! – Подмигнул Михал Андреич, – Годика через два-три ничему удивляться не будешь.

Вагон дёрнуло, и паровоз потащил его по железке. Заметив, что я пялюся в окно, мущщины пропустили меня к нему, снова засмеявшись. Пусть! Это они может кажный день по железке катаются, а тут – ух, зрелище-то какое!

Мущщины заговорили о своём, взрослом и неинтересном – умственном, я же не отрывался от оконца, где мелькали деревья и дома. А быстро едем! Вёрст пятьдесят, не меньше!

Некстати шорохнулся Тот-кто-внутри, и в голове всплыл давнишний ещё сон, как Тот, другой Я, едет по ровнющей каменной дороге. Не помню на чём, но сидел я тогда чудно – будто табуретку оседлал, как коня. Но не конь, точно помню! И удобно же было! Во сне-то. И быстро, много быстрей, чем сейчас, чуть не втрое.

Тот-кто-внутри, снова шорохнулся и как-то усмешливо оценил попутчиков, прозвав мещанами и низкоуровневыми юнитами. Я так и не понял, почему мещане-то? Мещан среди мущщин как раз и нетути, ни одного. Даже важный Сидор Поликарпыч из крестьян. Правда, неправильных – городских крестьян. Числятся в сословии нашенском, а сами по торговой части.

А юниты? Понятно, что ругательство, но какое? Спросить потихонечку у Михал Андреича, иль нет? Чай, господское ругательство-то! Хитро закрученное. Начнут задираться другие мальчишки, а я им так – юниты! Всё равно ить подерёмся, зато и покажу себя сразу человеком грамотным и умным. С таким, значит, и подружиться не зазорно.

Не… не стоит! Кошусь на прикащика. Михал Андреич-то может и разъяснит – мущщина он добрый и этот… просвещённый. А вот Сидор Поликарпыч опосля может и ухи надрать – чтоб не позорил его, значица.

– Давай с нами садись, – Тронул меня за плечо толстый купчина, отрывая от окошка, – поедим.

Пузо ещё сытое, но кто ж отказываться-то будет! Может, до самой Москвы голодным сидеть придётся. Я дёрнулся было за узелком со снедью, но мне велели не гоношиться и сесть спокойно.

– Нешто не прокормим мальца? – Басовито сказал купец Алексей Мефодиевич.

Есть было неудобно, без стола-то. Зато еда такая, что я опосля выздоровления ни разочка и не едал так! Даже на свадьбах. Одних пирогов только ажно четыре разных, да ветчина, да окорок, да сыр. Сам не заметил, как наелся чисто медведь перед зимой, ажно в пузе раздулся.

Мущщины долго потом сидели, выпили чутка – дорожную, да за знакомство, да на ход ноги. Устали и разложили полки наверху, ну чисто полати[23] получились! Залезли наверх, да и дали храпака, и даже дым табашный, клоками плавающий по вагону, ничуть им не мешает.

А внизу сразу посвободней стало, я даже на сидушку с ногами залез – чтоб в окошко глядеть, значится, шею не вытягиваючи.

– Что маешься, малец? – Добродушно поинтересовался дядинька по соседству, по виду из мещан, – Никак живот прихватило? Ничо, скоро остановка будет, можешь в нужник привокзальный сбегать. Знаешь, что это?

Киваю важно.

– Не совсем тёмный значит? Хе-хе! Пятнадцать минут стоять будем. Знаешь, что такое минута? Нет? – Дядинька важно вытащил самонастоящие часы в блестючем медном корпусе и показал на стрелки, – Это минуты, значит. Вот так – тик-так… и шестьдесят раз. Протикало шестьдесят раз, и минута прошла.

– Спасибо, дядинька!

– Дядинька, – Усмехнулся тот, – Фрол Кузмич.

– Спасибо, дядинька Фрол Кузмич!

– К станции подъезжать будем, – Учил меня дядинька Фрол Кузмич, – так машинист прогудит, чтоб приготовились. Потом, когда отъезжать будет – тоже, чтоб поторопились.

Его прервал гудок, и дядинька хлопнул меня по спине, подталкивая к двери.

В нужнике привокзальном сидел мало – всё боялся, что поезд без меня уедет. Ан нет, успел загодя, и сильно загодя.

– Держи вот, – Фрол Кузмич, пересевший к нам и успевший разговориться с Михал Андреичем, слезшим с верхних полок, сунул мне в руки большой медный чайник, – Воон… вишь? Кубовая[24]. Там кипятком разжиться можно, как раз чайку и попьём!

Накинув сызнова зипун, бегу стремглав по утоптанному снегу, а ну как поезд уедет!? Отстояв немного в очереди, налил кипятку и снова бегом, стараясь не расплескать на себя горячую воду из тяжёлого чайника.

– Шустрый! – Одобрительно сказал Фрол Кузмич, – Не пропадёшь!

– Сидор Поликарпыч говорил, что родные его в учение отправляют, как негодящего к крестьянскому труду, – Сказал Михал Андреевич, и мне сразу стало стыдно, аж ухи заполыхали.

– Родные? Не мать с отцом? – Поинтересовался Фрол Кузмич.

– Тётка… троюродная.

– Да, брат… и неласковая небось? То-то! У такой, хоть ты себе горб от работы наживи, а всё никчёмным и бестолковым будешь! В городе-то оно, знамо, несладко. Пока выучишься ремеслу, всю шкуру со спины снимут, да не раз! Но коль выучишься, так оно получше-то будет, чем в деревне.

Киваю истово. Уж я в люди выбьюсь! Обещался же Саньке пройтись по деревне в сапогах да с гармошкой, так и пройдусь! Что знали все, что важным человеком стал.

Спалося плохо. Много люда в вагоне-то, и все то храпят, то ветра пускают, то бродить начинают. И табачище смолят, коль проснулись. Что за радость-то? Мы с Чижом пробовали курить, как взрослые – гадость как есть. Только во рту будто нужник устроили да горло потом до самого вечору саднило.

– Ярославский, – Потягиваясь спросонья, сказал дядинька Фрол Кузмич, – подъезжаем. Запоминай, малец! Чай, не кажный день по железке катаешься-то!

Агакнув, прильнул к окну, не отрываясь. Потом встали и остальные, поснедали вместе.

На душе будто кошки скребут, тошно. Ан и хочется в люди выйти-то, но спина аж загодя болит, палки да вожжи чуя. Выучусь! Вот только когда это будет? Да и Тот-кто-внутри может ворохнуться невовремя, а тады ой…

Катались по путям туды-сюды долго, я ажно устал с лавки подскакивать. Приехали наконец, и люд в вагоне стал выходить, переговариваясь громко.

Вышли, и меня ажно заколотило, так взволновался. Страшно! Но глядел вокруг, как дядинька Фрол Кузмич велел, а то ведь стыду не оберёшься! Спросят меня, где что на вокзале, а я и не знаю. Позорище! Раззяву такого уважать не будут!

Мущщины недолго прощались, потом Сидор Поликарпыч взял меня за плечо, чтоб не потерялся, и повёл в сторону извозчиков. Я ужо знаю, кто это такие – видывал ещё в Костроме, на станции.

Неужто поедем? Как господа? Хотя да… Москва, говорят, огроменный город. Не станет Сидор Поликарпыч ноги из-за меня бить. Шутка ли, цельный прикащик!

Сидор Поликарпыч долго торговался с извощиком, но у меня ажно в ушах шумело, так даже не знаю – почём. Ехали как господа, я только и пялился по сторонам. Правду говорят – здоровенный город!

«– Деревня» – С непонятной тоской сказал Тот-кто-внутри, снова посылая картинки снившихся городов, и снова замолк. Зато я оклемался немного, хучь на человека похож стал, а не на юрода глупого. Мало слюней не напустил, на город глядючи!

– Извольте, господин хороший, – Извощик остановил кобылу, – приехали. Подождать изволите?

– Жди, – Коротко сказал Сидор Поликарпыч, поглядывая вокруг брезгливо, и уже мне:

– Пошли!

Прикащик шёл уверенно, не блукая в здешних закоулках с высоченными, по два-три этажа, домищами. У низенькой дверки он остановился и постучал.

– Ктой там? – Не сразу отозвался мальчишеский голос.

– Хозяина зови!

– Сидор Поликапрыч? – Дверь отворилась и из неё выглянул прыщеватый мальчишка лет тринадцати, бледный и сутулый, – Радость-то какая! Чичас, чичас!

– Вперёд, – Чуть толкнул меня прикащик и я начал спускаться вниз.

«– Полуподвал» – Проснулся Тот-кто-внутри.

Внутри тёмно и сыро, чисто как в подполе, даже хужей. Только что света чуть побольше. Откуда-то из темноты вышел всклокоченный, воняющий водкой мущщинка. Сразу видно – пьёт горькую, и ещё как пьёт!

– Принимай в науку! – Толкнул меня к нему Сидор Поликапрпыч, – твой!