"Невидимки" никак на это не отреагировали, словно признали тем самым право нового хозяина на произвол. И все же их молчание несколько беспокоило Рудольфа: ему начало казаться, что над его домом сгущаются тучи. Все это было нечетко, на уровне предчувствий, но время от времени он ловил на себе слишком пристальные взгляды, в саду по ночам начали раздаваться подозрительные шорохи, при этом замечательные сторожевые псы только скулили и вели себя испуганно.
Если бы "невидимки" заявили о себе в открытую, если бы они поставили ультиматум, Большой Рудольф, наверное, сумел бы дать им достойный ответ. Но "невидимки" продолжали оставаться в тени, затевая что-то темное и незаметное, и эта неизвестность выводила Рудольфа из себя больше всего. Не то чтобы он был сторонником "борьбы с открытым забралом", но и в таинственности, по его мнению, тоже стоило знать чувство меры. "Невидимки" его не знали. Они заглядывали в окна и ничего не делали.
Сегодняшний день был для Рудольфа особенным. Он решил перейти в открытое наступление, пойдя в атаку на главный "приз" - ночной клуб Кампаны. Что-то подсказывало ему, что на этот раз "невидимки" не смогут остаться в стороне и выйдут из тени, и тогда...
Он ждал этого "тогда" с замиранием сердца. "Невидимки" могли преподнести ему любой сюрприз из разряда самых неприятных. Зверь, сидящий в тени, всегда кажется особо опасным - хотя бы потому, что без света сложно оценить его истинные размеры.
"Невидимки" могли оказаться гигантами.
"Невидимки" могли оказаться пигмеями.
"Невидимки" могли быть и равными ему.
Встреча с ними была лотереей. Что ж, Рудольф всегда любил азартные игры...
В честь этого он даже собирался лично присутствовать на "клубной встрече". Хотя бы для того, чтобы настоять на знакомстве с шефом "невидимок". Или лично поговорить хоть с одним из конкурентов, желательно - доставленным к нему в связанном виде. Почему-то Рудольф был уверен, что он сумеет вычислить хотя бы одного...
Нетерпеливо поглядывая то в окно (солнце никак не желало заходить), то на часы, Рудольф набрал телефонный номер Роббера.
- У тебя все готово? Скоро выходим...
- Ох, Руди! - голос его коллеги дрожал. - Может, отложим?
- А что? - напрягся Большой Рудольф. - Что произошло, мать твою!
- Дело в том... - Роббер трясся на другом конце провода, не зная, как рассказать обо всем шефу. - Дело в том...
- Да говори же ты, черт тебя раздери! Сукин сын, говнюк вонючий, ты будешь говорить со мной или нет?!
- Дело в том... - снова пробормотал Роббер.
- "Невидимки" вышли на свет? - Рудольф стукнул кулаком по стене. Он давно ожидал, что это рано или поздно произойдет, но не думал, что те так точно сумеют рассчитать опережающий удар, чтобы нанести его за несколько минут до его собственного выхода.
- Нет, шеф... Ласточка Вэнь оказался сукой. В клубе будет полно фараонов...
- Идиот, - прорычал Рудольф. Замершее было сердце быстро возвращалось к своему нормальному ритму. Пожалуй, лишь сейчас он осознал, насколько в самом деле тревожат его эти проклятые "невидимки".
- Ты что, не знаешь, что делать в таких случаях?
- Я знаю, и все уже сделано... Только в клубе нам лучше не появляться.
- Командовать станешь, когда сядешь на мое место! - кулак Рудольфа снова с силой обрушился на стену. - И чтобы я больше не слышал такой детской болтовни!!! Мы будем там - но просто придется соблюдать некоторую осторожность. Пусть они начнут первыми - не мы!
- Полиция начнет?
- "Невидимки", идиот! Они наверняка не потерпят нашего присутствия и, кроме того, вряд ли будут осведомлены о наличии переодетых копов. Остальное зависит от того, будем ли мы хлопать ушами, или займемся делом на уровне. К счастью, почти всех фараонов я уже знаю в лицо...
- Они тоже знают...
- Значит, постараются напасть на нас, когда тех не будет поблизости, а еще вероятней - навесят нам "хвост". И вот его-то как раз мы и сможем благополучно отловить... Понял, кретин? Или еще раз объяснить?
- Все в порядке! Будет сделано, шеф...
- И постарайся прийти в клуб в приличном виде... А то меня порой тошнит от твоей мятой робы.
- О'кей!
Рудольф бросил трубку и задумался. Присутствие полиции не слишком его обрадовало, хотя, с другой стороны, если "невидимки" окажутся слишком сильными, фараоны могли сыграть в его пользу, уравновесив силы. Кроме того (а Рудольф не мог скрывать этого от себя), он просто уже не мог отказаться от задуманного. Раз уж он сам сказал, что этот вечер будет для него решающим, - так оно и должно быть. Остановить его могла теперь только смерть.
Большой Рудольф вошел в азарт, и это значило, что игра пойдет ва-банк.
15
Ночной клуб Кампаны был шумен и зауряден. Кроме того, в нем было гораздо больше народу, чем Эл мог себе представить. Тусклые огни сильно искажали выражения лиц, эстрадную площадку заливал азотный "дым".
"А ведь здесь не отличишь нормального человека от маньяка или зомби, - подумал вдруг он. - Ни за что не отличишь... Стоит только посмотреть на эти страшные лица - каждый второй вполне мог бы быть пациентом психиатрической клиники. Эти похотливые взгляды, эти виляющие бедра, торчащие груди, губы, под которыми блестит слюна... Самки, самцы... И хищники - просто странно смотреть, как преображается человек за игорным столом... Видели бы они себя со стороны!"
Эл крутил головой во все стороны. Ему становилось дурно, как зеленому новичку, но он ничего не мог с собой поделать.
"Люди... звери... люди... Как мешается все в тот момент, когда человеком овладевают звериные инстинкты, когда разум отступает... Или, наоборот, наступает у тех, у кого его не должно быть... Я несу чушь, ведь разум - не время суток, он не может "наступить"..."
Эл закрыл глаза, потом открыл их снова. Рана на боку, хотя, по утверждению врача, и была "царапиной", но ныла немилосердно. Кроме того, кружилась голова, и Эл с ужасом узнавал в своем мироощущении привкус вчерашнего ночного бреда.
"Но приходит утро, страсти гаснут, лица приобретают осмысленные выражения, и похотливая самочка становится заурядной домохозяйкой или конторской служащей; сгорающий от азарта хищник у карточного стола спокойным и уравновешенным бизнесменом... Как изменчив этот мир! И то, что было нормой для ночи, для дня становится патологией... И все же все мы уверены, что знаем этот мир от и до, что знаем себя, знаем наших друзей... Черт побери, меня снова заносит! Для чего я здесь? Я должен найти Чаниту... или Гертруду... Короче, кого-то из них. Если, конечно, все это не досужая выдумка нескольких сумасшедших: Григса, Райсмана и вашего покорного слуги... И все же что-то подсказывает мне, что они тут... Я чую нечеловеческий, звериный, дух... Тише, Эл, полегче на поворотах. Для того ли ты столько лет изучал человеческую натуру, чтобы теряться теперь в бессмысленных догадках? Ну-ка, вспомни, как и в какой ситуации должны себя вести люди... Вспомни язык жестов, мелкие движения мимических мышц... Вот это тебе и поможет вычислить, кто здесь кто!"
Эл опустился за ближайший столик и, помешивая ложечкой пахучий кофе, принялся изучать ближайших соседей.
Юнец - шумный, развязный, хотя еще не пьяный; ведет себя так, скорее всего, от смущения... Уставшая девица - одного взгляда достаточно, чтобы понять, какого сорта ягода. Еще одна красотка - совсем другого плана: деловитая, ждущая, жесткая, и юбка задернута повыше - скорее, для отвода глаз. Ищет чего-то... или кого-то. Но она - не хищник. Если и не из травоядных, то из мелкоты... А этот волосатый - здесь как рыба в воде, здесь вся его жизнь, все интересы. Он доволен жизнью - тоже не объект.
Взгляд Эла скользил с человека на человека. Иногда ему казалось, что он начинает видеть уже знакомые лица, но никто не был даже отдаленно похож на искомый объект.
Пока никто.
Эта группа людей появилась неожиданно и сразу же заставила обратить на себя внимание. Словно что-то кольнуло изнутри: вот они, настоящие хищники, вот - опасность!
Эл напрягся и вонзил взгляд в высокого рыжеватого мужчину с резким массивным подбородком и узкими губами. Нет, его глаза не пылали звериным огнем (их прикрывали узкие черные очки), но каждое движение, ловкое, как у спортсмена, и напряженное, как у человека, идущего по льду, четко выделяло его из остальной толпы. Да и напряжение это было скорее кажущимся: всякий раз какая-то из групп мышц при более внимательном взгляде оказывалась расслабленной. Это была гармоническая напряженность крадущейся кошки: вроде бы все тело превращено в пружину, но в то же время практика и инстинкт не позволяют зря расходовать энергию на мышцы, которые не нужны для прыжка. И если при настоящем полном напряжении неопытный человек словно деревенеет, то такой "хищник", наоборот, приобретает почти невероятную пластичность. В то же время от этого человека словно исходили особые волны: перед Элом был охотник. Настоящий охотник, которым можно залюбоваться - как любым другим зверем.
"Ну что ж... - мысленно обратился к нему Эл, - вот я тебя и вычислил... Приятно познакомиться!"
Увлекшись наблюдением, он совсем забыл о себе и, как говорится, раскрылся. Тотчас оба сопровождающих "хищника" повернулись в его сторону и Эл очутился под перекрестным огнем двух взглядов.
Человеческих - но очень злобных...
16
В гримерной стоял особый запах. Почуяв его, Ремблер остановился. Сердце затрепетало, как в молодости, он вспомнил прежние встречи с Труди, и глаза сразу же защипало от непролитых слез.
Вот так же когда-то, много лет назад, он заходил в маленькую тесную комнатушку, уставленную париками и огромными зеркалами; на столиках ярко пестрели разноцветные краски. И тогда так же пахло тальком, красителями, вазелином, приторными дешевыми духами и разгоряченным женским телом. А Труди сидела возле столика, отрешенно глядя мимо отражения, а руки ее механически, бездумно двигаются, но все равно накладывают грим с удивительной точностью.
О чем она думала в такие моменты? Он не знал, и это ее молчание едва ли не пугало его. Она становилась старше своих лет. Своих лет? А сколько же ей на самом деле? Ремблеру показалось вдруг, что Труди совсем не постарела. Ни одна морщинка не прибавилась на ее лице, ни один волосок не поседел...
"Какие глупости... Я ведь давно уже не мальчишка... - попробовал он уговорить себя, но только сильнее разволновался. - Труди... Как мало я о ней знаю!"
Кое-как совладав с волнением - во всяком случае, с внешним, он толкнул дверь, сделал шаг вперед и замер на пороге.
Труди сидела за столиком, ее пальцы машинально накладывали тон, а глаза неподвижно смотрели в зеркало. Мимо отражения.
Комок подкатил к горлу Ремблера. Она действительно не изменилась! Она осталась точь-в-точь такой же!
- Труди... - негромко проговорил он.
- Да, Герберт... - эхом отозвалась она, все еще не выйдя из оцепенения.
- Труди, ты... - неожиданно ему показалось, что он не просто видит ее такой, как прежде. Он видел ее похожей на ту Труди, которая завтра исчезнет на много лет. Или навсегда. На этот раз - уже навсегда...
- Что случилось?
Ее голос звучал холодно, будто издалека, и его лед проникал в самое сердце Ремблера, заставляя его менять свой ритм.
- Труди... - только и мог повторить он.
Постепенно ее лицо теряло безжизненное выражение, словно она возвращалась откуда-то издалека.
Возвращалась, чтобы уйти?
- Труди! - едва ли не крикнул Ремблер. Неужели он снова будет молча стоять и наблюдать, как она начнет отдаляться, пока не исчезнет совсем? Почему тогда он не остановил ее? Разве тогда он любил меньше? Или и впрямь только теперь пришло время откровенности?
Не говоря ни слова, он шагнул вперед и резким движением обнял ее за плечи, притягивая к себе.
От парика Труди пахло пылью, румяна воняли сладостью. Неожиданно Герберту захотелось отшвырнуть тряпку, скрывающую ее волосы, куда-нибудь подальше, что он и сделал. Закрыв глаза, он уткнулся лицом в ее волосы, не зная, как совладать с охватившим его порывом. Он не знал, что делать, просто обнял ее и замер, чувствуя, что голые женские плечи начинают дрожать под его руками.
- Герберт, - неожиданно тонким, едва ли не чужим голосом пролепетала Труди, - что ты делаешь? Зачем?
- Труди... я столько лет тебя искал... Прости меня... Прости за все, если сможешь...
Неужели это он смог произнести такие слова? Ремблер сам поразился собственному откровению.
- Нет, Герберт! - сдавленно воскликнула она, вырываясь из его рук.
В следующий момент он встретился с ней взглядом - в глазах женщины стоял испуг.
- Труди... я тебя обидел? Скажи все, как есть. Но поверь, что в этом мире есть один идиот, который тебя любит. Просто любит, хотя до сих пор никак не мог сказать об этом по-человечески...
- О нет, - снова простонала она, закрывая лицо руками.
"Зачем пришел сюда этот человек? Что ему нужно? Почему я не могу прогнать его? Неужели я тоже неравнодушна к нему? Нет, так нельзя! Он чужой, он не нужен... Нет!!!"
Мысли Труди превратились в один отчаянный крик. Она и хотела прогнать человека, так нагло вторгшегося в ее новую жизнь, и в то же время знала, что не сумеет этого сделать.
Четырнадцать лет. Даже пятнадцать. Почти пятнадцать. Неужели за это время между ними хоть что-то могло остаться?
Слезы навернулись ей на глаза. Она снова проговорила "нет", но уже бессильно, будто сдаваясь.
- Труди, я прошу тебя об одном: давай уедем отсюда. У тебя есть дом, твой дом... Заберем девочку и...
- Нет! - упоминание о дочери вновь привело ее в чувство. - Зачем это тебе? Ты не знаешь ее... И радуйся, что это так.
- Труди, но в прошлый раз ты говорила...
- Я передумала. Когда я в первый раз увидела тебя после стольких лет разлуки, я просто поддалась мелким сантиментам. Мне не следовало говорить о том, что она вообще есть.
Взгляд женщины стал жестким, можно было подумать, что она надела маску, - грим только усиливал этот эффект.
- Труди, все было, как мы договорились. Я посоветовался с психологом, как начать с ней беседу и...
"Труди, черт тебя побери, как я должен с тобой разговаривать? Я и так искренен до предела... Нет, за всеми пределами. Услышь же меня, пойми!" молил его взгляд.
Вначале это было почти незаметно: привычка скрывать свои чувства еще давала о себе знать, но вскоре страдание прорвалось наружу, подчиняя себе все черты его лица. На изумленную Труди смотрел действительно искренний, уставший и измученный человек и жаждал даже не помощи - просто ответа. Только каменное сердце смогло бы устоять перед его взглядом. И то, живое, которое билось в ее груди, бешено запрыгало, не зная, как справиться с этой новой навалившейся на нее тяжестью.
- Герберт... - прошептала она, - помилуй... Ты просишь о невозможном... Лучше предположи, что это не твой ребенок... Поверь, что я была нечестна с тобой... Так будет лучше.
- Но я же знаю, что это не так! Скажи мне правду, Труди... Наша девочка - она урод, да? Калека или, может, чернокожая калека? Ведь это ты скрываешь от меня? Но я ведь знаю, что она моя и...
Неожиданно Труди вскочила, прикрывая своим телом какую-то дверь. Кажется, оттуда донесся слабый шорох. Ремблер не сразу уловил его, и поэтому прыжок Труди показался ему совершенно внезапным и заставил на миг замолчать.
- Уходи! Немедленно уходи!!!
Трудно было сказать, к кому обращался ее возглас. Скорее всего, он был адресован тому, кто скрывался за дверью, но Ремблер принял его на свой счет.
- Но почему, Труди? Скажи, в чем я виноват, - и я постараюсь загладить свою вину. Я люблю вас обеих, хотя ни разу не видел девочку... Дай нам хоть немного переговорить - и ты увидишь... увидишь... - он замолчал и безнадежно махнул рукой.
Рецепт доктора пропал впустую - откровенность не помогла. Ремблер проиграл, теперь оставалось только признаться в этом и уйти.
Он опустил голову и, пошатываясь, направился к двери.
Труди расширенными глазами смотрела ему вслед...
- Герберт, стой! - крикнула она, когда дверь уже готова была закрыться за его спиной. Теперь она не могла позволить ему уйти.
Труди пролетела через гримерную и повисла у него на шее, с рыданиями зарываясь лицом в его груди. Дорогая булавка царапала ей лоб, косметика оставляла на ткани жилетки и пиджака яркие грязно-жирные следы. Герберт гладил женщину дрожащими руками, чуть слышно повторяя ее имя.
Труди рыдала. Рыдала от бессилия перед ситуацией, связавшей ее по рукам и ногам, выплескивая вместе со слезами целые годы двойной жизни, из которой невозможно было вырваться. А в это время за дверью опять раздался шорох и в приоткрывшуюся щелку выглянули два светящихся огонька...
17
Оказавшись в главном зале ночного клуба, красавчик Джейкобс немного приуныл. Слишком уж мирной и ничего не обещающей казалась ему суетливая картина. Ничто не говорило о разборке между крупными бандами, да и самих рэкетиров он никак не мог вычислить среди толпы. Ну ладно бы только "невидимок" - на то они и невидимки, но ведь в банде Рудольфа состояли в основном приметные личности, и по подсчетам их должно было собраться в этот вечер никак не меньше десяти человек! И все же напрасно красавчик искал глазами знакомые лица.
Постепенно его внимание несколько переместилось. На эстраду из-за кулис вывалился неуклюжий, удивительно волосатый тип в рубашке, застегнутой на одну пуговицу, чтобы была видна его шикарная звериная шерсть.
- Привет, Грег!
- Даешь, Горилла!!! - завопили за ближайшими к эстраде столиками. Горилла Грегори раскрыл пасть и издал совершенно дикое звериное рычание, от которого у Эла по спине пробежали мурашки.
Эл уже готов был повернуться в ту строну, но пристальные взгляды двух сопровождающих "хищника" пригвоздили его к месту, и вся враждебная троица начала продвигаться в его сторону.
"Вот это влип... Да они просто меня сожрут сейчас - вот и все игры!" - понял он вдруг, вжимаясь в стул.
Тем временем рычание Гориллы Грега перешло в завывание, а с него так же естественно перескочило на мотив какой-то песенки. Грянула музыка. Забились в такт аплодисменты...
Джейкобс с отвращением отвернулся от эстрады. Звероподобный солист был ему противен, хотя он не мог не признать, что голосочек у того уникальный: и нижние басовые ноты, и верхние, взять которые было под силу только сопрано или альту, выходили у Гориллы Грегори с одинаковой легкостью. Кроме того, Грег не просто пел и не просто пританцовывал: не прекращая петь (многие из-за этого подозревали - впрочем, несправедливо, что он пользуется фонограммой), порой он вытворял настоящие акробатические номера.
Но детектива интересовала не сцена. В надежде вернуть хоть шанс на удачу, он обратил свой взгляд в зал - и тут же его сердце встрепенулось от радости: во всяком случае, одно знакомое лицо среди безликой толпы он узнал. И что это было за лицо! Джейкобс почувствовал, как его губы сами расплываются в довольной улыбке. Перед ним сидел его "враг" Джоунс! И не просто сидел - явно высматривал кого-то, сжавшись от страха. В толпе, не на сцене высматривал! И пусть только кто-то попробует утверждать, что этот психиатр попал сюда случайно!
К Джоунсу приближалось трое. К сожалению, Джейкобс видел их только со спины. Но какова же была его радость, когда один из троих повернулся в профиль! Этого было достаточно, чтобы в голове у детектива сложилась четкая система.
В ночном клубе должна состояться разборка между "невидимками" и бандой Рудольфа - пункт первый. Инициатива исходит от Рудольфа, и тот согласен идти на переговоры - пункт второй. Бандитов всего трое, во главе с самим вышеупомянутым Рудольфом - пункт третий. Но идут-то они к Элу Джоунсу! Какой вывод можно сделать из этого? Дальше - сам Джоунс. Его до сих пор не в чем было упрекнуть - раз. На него напали, но и пострадавший, и агрессор не желают вдаваться в подробности инцидента, причем Григс едва ли не умирает от страха и твердит, что Джоунс связан с какой-то нечистью. Но почему бы не предположить, что "зомби" Григса и все известные, хотя и незнакомые "невидимки" - одно и то же? А раз так, то весь участок еще оценит проницательность никем не уважаемого детектива третьего класса!
Джейкобс не стал зря терять время. Между Рудольфом и Джоунсом оставалось еще два с половиной столика, когда детектив дал знак остальным одетым в гражданское полицейским направиться в ту сторону.
И тут затрещал микрофон.
С аппаратурой, тем более дешевой, нередко случаются неполадки, и неожиданный треск не одному любителю громкой музыки потрепал барабанные перепонки, если не оставил полуглухим. Но такого грохота здесь не слышали давно. Можно было подумать, что по крайней мере половина здания только что обвалилась или где-то за кулисами взорвалась бомба.
Рудольф рефлекторно присел. Рука Роббера легла на рукоятку пистолета 45-го калибра. Джоунс вздрогнул и, опрокинув чашку, развернулся в ту строну.
Микрофон Гориллы лежал на полу, сам Грегори стоял на четвереньках, прислушиваясь к словам какой-то женщины, одетой в невероятную хламиду, полностью скрывающую фигуру и часть лица. Выражение лица солиста менялось на глазах. Из дурашливо-веселого оно стало мрачным, затем растерянным. Неожиданно и без того страшноватые черты исказила гримаса боли и страдания и он вдруг сел, задрав морду вверх. Да, именно морду - в тот момент назвать его лицо "лицом" было сложно. Вой, полный тоски и боли, пронесся над головами зрителей. Настоящий вой страдающего животного.
С артистом что-то происходило - он неожиданно грохнулся на пол и задергался, не прекращая издавать страшные звуки, от которых у многих мороз продирал по коже.
- Грег! Опомнись, Грег! - каким-то неестественным, лающим голосом закричала женщина в хламиде. Тотчас еще трое рванулись к Горилле на эстраду: худой тип с пустыми глазами, часто безмолвно сидящий на улице возле клуба (полиция считала его наркоманом, хотя при обысках у него ни разу ничего не обнаружили), сам хозяин заведения - Джулио Кампана и какая-то женщина в платье в обтяжку и в странном головном уборе - по всей видимости, одна из артисток.
- Прошу прощения, господа! - поклонился публике хозяин клуба, подбирая брошенный Гориллой микрофон. - Произошло одно очень досадное событие... Боюсь, ваш любимец должен немного передохнуть.
- УУУУ-ава-ва-ууу! - продолжал выть уводимый за кулисы женщиной в хламиде и наркоманоподобным типом Грегори. - Ув-ва-ваааааа!
- Но чтобы публика не скучала, перед вами выступит, пожалуй, самая замечательная из певиц, которых я когда-либо слышал. Пожалуйста, Селена, возьми микрофон.
"Селена?" - короткое имя словно молнией ударило Эла. Он тотчас забыл обо всем - лишь происходящее на эстраде имело теперь для него смысл.
Селена приподняла голову. Прожектора еще не успели бросить на ее лицо светящиеся круги, но Эл уже узнал ее. Он узнал бы ее и в полной темноте...
Неожиданно в зале воцарилась тишина, слишком полная и глубокая для подобного заведения. В манере держаться, в молчании новой солистки было нечто, способное утихомирить и самого распоясавшегося хулигана.
Рудольф и его охранники тоже не избежали этого влияния. Они остановились, поворачиваясь в сторону хрупкой, едва ли не гротесково изящной фигуры.
Джейкобс, как ни странно, тоже забыл о своих обязанностях и пялился во все глаза на эстраду.
Селена медленно приподняла свои длинные ресницы - и это незаметное движение ощутили все. Тотчас синеватый свет прожекторов залил ее лицо, превращая на какой-то миг ее глаза в две синие звезды. Ее лицо можно было назвать скорее необычным, чем красивым: красота ее балансировала на грани уродства. Слишком длинная шея, слишком большие глаза - они подошли бы скорее египетской статуэтке, чем живой женщине. Все это вместе производило странное впечатление, которое можно было назвать магическим. Синий свет окончательно закреплял эффект.
- Я посвящаю эту песню, - голос Селены оказался неожиданно низким и глубоким, - тем городам, которые исчезают с лица Земли... Они уходят, умирают, как люди, оставляя мертвые камни вместо надгробий, да и те порой сносит железо бульдозеров... Я посвящаю эту песню тем городам, что уже ушли, и тому, который исчез прошлой ночью.
Вместе с ее словами по залу гулял синий трепетный холодок. Он шевелил прически, щекотал спины... И сердца замирали от его прикосновения, и люди уже не замечали странности произносимых слов. Если человеку становится жутко - волей-неволей поверишь в то, что сейчас происходит нечто значительное.
Полный тоски вой в последний раз вырвался из-за кулис, достиг высшей дрожащей невероятной точки - и смолк так же неожиданно, как и возник. Вот теперь тишина стала полной - настолько полной, что в ней можно было расслышать биение сердец.
И тогда Селена запела. Вначале ее голос был тих, как стон пробуждающейся ночи или как заблудившееся горное эхо, но он креп с каждой секундой и вскоре наполнил собой весь зал. Он бередил души, проникал в самую их середину и начинал извлекать наружу все то, что могло петь в резонанс с этой великой лунной тоской-мистерией. И каждый начинал вспоминать о чем-то своем - о том, что утрачивается безвозвратно и неумолимо, чему не может противостоять человек - хотя бы потому, что и сама луна, и сама ночь, бессильны перед роком утрат. И даже каждая уходящая минута становится тем самым ускользающим из рук сокровищем, которое больше не найти, не вернуть...
Из боковой двери в зал тихо вошел человек в измятом и грязном, совсем еще недавно солидном костюме - и сел прямо на пол, на глазах у всех вытирая слезы... Вскоре из-за неплотно прикрытой двери просочились звуки женского плача.
...Нет, все же эта песня не была создана для всхлипываний и вздохов слишком широка и глубока была она, чтобы вместить в себя такие мелочи. Она была огромна по своей сути, безгранична, как сама вечность, - и космически велика. Все потери, вся боль веков собрались в этих звуках, которые, казалось, шли уже не с эстрады, а отовсюду. Да и мог ли один человек вызвать эту лунную стихию тоски? Конечно, не мог...
Когда Селена закончила петь, никто не понял сразу, что она уже замолчала.
Тонкая фигурка неслышно и легко, словно подгоняемая ветром тень, промчалась по эстраде и исчезла, будто ее и не было, а невидимая музыка все не выпускала слушателей из-под своих чар.
- Да что же это такое, Господи? - вдруг прошептал кто-то замирающим голосом.
Молчание продлилось после этой фразы всего несколько секунд.
Ошарашенные, застигнутые этой песней врасплох люди начали приходить в себя, оглядываться по сторонам, узнавать своих соседей, вспоминать о своих делах...
Аплодисментов не было - как не хлопают обычно взорвавшейся в доме шаровой молнии.
Но оцепенение спадало, и зал вновь начал заполняться обычным шумом голосов, шарканьем ног по паркету, звяканьем посуды. Человек все-таки грубое животное: вроде и проймет его, но пройдет пара минут - и вот уже недоеденный кусок на тарелке или завлекательный взгляд соседки оказываются важнее вселенской необъятности только что бушевавших эмоций. "И чего это я?" - спросит себя средний посетитель клуба, пожмет плечами - и окунется в свою маленькую жизнь, будто и не было песни, не было чуда...
Вновь двинулись к столу полицейские, шагнули вперед гангстеры, и лишь Эл все еще сидел неподвижно, глядя на опустевшую сцену, и ему до сих пор мерещилась Селена. Тонкая шея, загадочный взгляд грустного сфинкса... Чудо, чудовище, призрак, кошмар ночной... И откуда она только взялась такая? Ведь знал же он о ее существовании, предчувствовал, видел... Видно, на небесах суждена была эта встреча и эта тоска, разрывающая грудь.
Важно ли тут, что за город такой таинственный погиб где-то? Умер, исчез... Важно, что его не стало, что Селена страдает от этого, - и вот уже сам Эл готов вместе с ней разорваться от боли утраты. Видно, и впрямь нужен ему был этот неведомый город...
- Ну что, мистер Невидимка, поговорим?
- Что? - Эл не сразу понял, что "хищник" в очках обращается к нему.
- Привет! - опустил тяжелую лапу на его плечо другой. - Может, выйдем?
- Куда?.. Зачем? - растерялся Эл. - Подождите!
- Он делает вид, что ничего не понял! - хихикнул за его спиной второй "хищник".
Эл растерянно обернулся. Песня Селены все еще не позволяла ему вернуться обратно в реальность. Чего хотят от него эти люди? Почему другие смотрят в их сторону?
- А ну пошли, ты, ублюдок! - дернул его за руку один из незнакомцев.
- Осторожно, - шикнул другой, - взгляни...
Его взгляд указывал на Джейкобса и его команду. Полицейские приближались не спеша - до сих пор никто не нарушил порядок. Красавчик детектив уже жалел, что раньше времени сорвал своих людей с места.
- Ну что, мистер Невидимка, - усмехнулся Рудольф, - вам не кажется, что для разговора здесь не самое удобное место?
- Не понимаю, почему вы меня так называете, но если вам нужна от меня какая-то помощь, приходите ко мне на прием днем, - тупо отозвался Джоунс.
"Мистер Невидимка? - уловил издали обрывок разговора Джейкобс. - Ого! Вот тебе и тихоня доктор".
- Ага, значит, на прием? - Роббер хрюкнул от удовольствия. - Ну нет, приятель... Ты примешь нас прямо сейчас. Мы и так уже пришли к тебе - так что будь добр...
- Не здесь, - небрежно кивнул в сторону полицейских Рудольф. Проводи его в машину.
- Ребята, - наконец-то начало доходить до Эла, - а вы уверены, что не обознались?
- Пошли, нечего тут! - рыкнул ему прямо в ухо Роббер. - Гас, давай...
Что-то холодное и острое уперлось Элу в бок. Ему не стоило большого труда догадаться, что в дело пущен нож.
"Опять! О, Боже, уже третий раз за сутки я сталкиваюсь с ножом... Ну что ж, Селена... Если за этим стоишь ты - я покоряюсь. Только лучше бы ты объяснила, зачем я тебе нужен... Ты слышишь меня, Селена?"
Последний безмолвный вопрос больше был похож на крик отчаяния. Взгляд Эла устремился в сторону кулис.
"Селена, ты слышишь меня?"
На глаза Элу попался парень, уводивший перед этим Гориллу. Он уходил, но неожиданно обернулся, словно услышал чей-то крик, и с удивлением, ощутимым даже на большом расстоянии, уставился прямо на Эла, которому показалось, что ответный взгляд попросту вошел в него длинной и тонкой иглой.
- Эй, ты, пошевеливайся, - подтолкнул его Роббер. Лезвие скользнуло по ребрам и начало прорывать одежду. - И без глупостей, понял?.. А этот парень - он что, из ваших?
- Какой? - приоткрыл рот Эл.
- Немой... Ладно, потом расскажешь. А сейчас двигай ногами, да поживей!
"Прощай, Селена... Прощай, обманщица... Только ответь мне: за что?.."
18
Ей подали знак - и она ушла. Исчезла, так и не дав ни слова объяснений. Испарилась... Унесла свою тайну и путь к другому близкому существу.
Ремблер вышел из ночного клуба, пошатываясь, как пьяный. Вокруг что-то происходило: сперва какие-то три типа втянули в машину четвертого. Издали тот показался знакомым, но сейчас Герберту было не до него; затем из двери буквально посыпались еще люди. Какой-то красивый тип, похожий на киноактера, налетел на Ремблера и потребовал документы. Ремблер настолько был растерян и потрясен разговором с Труди и последовавшей за ним песней, что не колеблясь протянул полицейскому водительское удостоверение, выслушал, что "может быть, мы вас вызовем как свидетеля", и даже не посмотрел вслед, когда вся толпа умчалась на автомобилях.
Сам Ремблер предпочел двигаться не спеша. До гостиницы он добрался пешком, и лишь затворив за собой дверь номера, почему-то гордо именуемого "люксом", позволил себе дать волю чувствам и беззвучно затрясся в рыданиях.
Через некоторое время Ремблер постарался взять себя в руки.
Пусть новая потеря - а он не чувствовал, что этот разговор был последним, - очень тяжела. Только тот, кто умеет терять, может выжить в этом мире. Судьба всегда найдет "удобный" момент, чтобы швырнуть человека мордой об асфальт, и лишь от него самого зависит, сумеет ли он встать на ноги, или будет лежать, пока его не настигнут первые же безжалостные колеса. "Если очень хочешь жить - борись!" - кричит судьба человеку в оба уха, высматривая, как получше подставить подопечному ножку.
Ремблер уже хорошо знал эти уроки судьбы и все же... Он просто не хотел больше подниматься - по крайней мере, пока. Работа давно перестала согревать его душу; до сих пор он жил смутной надеждой, что где-то есть люди, которым он нужен, но теперь у него не осталось ничего. Собственно, и раньше он испытывал нежелание жить - но оно всегда было пассивным. Ремблер не искал смерти - он просто был согласен заранее с ее возможным приходом. Кроме того, он с детства казался себе ненужным. Даже в момент мелких и крупных жизненных побед: он с радостью променял бы их на одно-единственное теплое дружеское слово. Но раз за разом он сам отталкивал потенциальных друзей, и годы шли, и сближаться с кем-либо становилось все труднее. В этот вечер он понял вдруг, что это вообще невозможно...
"Если я сейчас умру - ни одна живая душа не заплачет обо мне. Я пустой, никому не нужный человек", - думал он, тупо глядя в противоположную стену. Теперь ему казалось, что Труди была пришелицей из давнего сна. В самом деле, разве он был похож на человека, который мог так просто познакомиться с женщиной, тем более - с такой, как она? Скорее всего, он попросту ее выдумал, как выдумал большую часть своей жизни или как выдумал для других совершенно непохожего на себя Герберта Ремблера.
Негромкий стук отвлек его от тягостных размышлений.
Стучали в окно.
- Кто там? - громко осведомился Ремблер - и его лицо тотчас приняло обычное деловитое и слегка снисходительное выражение.
- Мне очень надо с вами поговорить... Я ведь попала к Герберту Ремблеру, так?
- Да... Ничего не понимаю! Вы от Труди?
За окном негромко хихикнули.
- Можно сказать и так. Вы можете подойти к окну?
- Да, - он встал и откинул занавеску (здесь они почему-то были висячими).
В первый момент Ремблер увидел только прическу. Совершенно невероятную, торчащую надо лбом почти на три ладони, - и в то же время напоминавшую обычный "каскад". Незнакомец поднял голову, и он различил личико. Совсем маленькое личико, которое вполне могло принадлежать ребенку. Странная кожистая шаль скрывала плечи, и только длинная тонкая шейка высовывалась из-под нее. Под шалью ночной гость - или гостья - был одет во что-то меховое (Ремблер хорошо рассмотрел длинную пушистую шерсть).
- И еще просьба, - огромные, немного похожие на кошачьи глаза лукаво блеснули. - Не выглядывайте в окно. То есть выглядывайте немного, но так, чтобы вы видели только мое лицо, хорошо? А еще лучше - тащите сюда кресло и садитесь. Я сейчас буду вас спрашивать.
"Забавно... Надо же, я еще кому-то интересен", - подумал Ремблер, подтаскивая кресло поближе. Пусть это существо явилось без приглашения Герберт вдруг понял, что если не поговорит хоть с одной живой душой, эту ночь он может не пережить. От нежелания жить до рокового поступка - совсем немного. Легче уйти из жизни, чем прорваться через поймавший его в ловушку кокон ненарочной лжи и отчужденности.
- И еще, - блеснули кошачьи глаза. - Вы можете обещать, что не скажете ей о моем приходе? Я не хочу, чтобы она расстраивалась... Просто не знаю, как это объяснить, но мне кажется, вы другой, чем она себе представляет.
- Хорошо. А кто вы?
- А угадайте! - круглые глаза превратились в узенькие щелочки. Нос-кнопка слегка наморщился, маленькая верхняя губа приподнялась, увеличивая сходство незнакомки (теперь Ремблер был больше склонен считать, что перед ним особа женского пола) с кошкой.
- Не знаю, - развел он руками.
- А вот и не угадаете! - по-детски возликовала девчонка. - Хотя вы меня знаете. Вот так!
Когда она выдержала паузу, а Ремблер вдруг понял, на что этот котеночек может намекать, его лицо вытянулось.
- Что, угадали?! - снова хихикнула гостья.
- Изабелла?! Ты?
- А ты что думал, папочка! - Изабелла показала розовый кончик языка. - Знаешь, я тоже думала, что ты совсем не такой. Мама и не знает, как я умею подглядывать!
- Но почему... почему она... - "прячет тебя" - хотел сказать он, но прикусил язык. Можно было подумать, что в этот момент ему кто-то шепнул на ухо: "Молчи!".
- Потом, - нахмурилась Изабелла. - Мне еще тоже надо разобраться. И я ничего не решаю. Эгон тоже считает, что тебе можно сказать правду. И я... Поэтому не рассказывай никому, хорошо? Они пока не должны знать. И не выглядывай в окно.
- Ты обидишься, если я это сделаю? Тебе ведь не хочется, чтобы тебя видели, да?
- Мне - хочется. Но нельзя. Ты можешь считать меня дурочкой, но я сама себе нравлюсь. Только давай не будем об этом сейчас. Лучше расскажи мне о себе. И не старайся обмануть - я всегда знаю, когда обманывают.
- А ты потом - расскажешь? - с любопытством посмотрел он на девочку.
- Когда будет можно, - твердо отрезала она.
"У нее странное лицо. Она совсем не похожа на меня... И на Труди тоже. Труди чем-то напоминала мне пуму, а это - домашний котенок. Ничего не понимаю - они не похожи друг на друга, но похожи... на кошек".
- Ну, спрашивай.
- Ой... - растерянно прикусила язык Изабелла, - я не умею спрашивать. Я думала, ты мне расскажешь и так!
- Ну хорошо, - Ремблер поудобнее устроился в кресле. Мысль о том, чтобы попытаться рассказать о себе, показалась ему удивительной, но - чего греха таить - и заманчивой. Тем более, что говорить правдиво - все равно, что соблюдать условия странной игры.
Действительно ли так уж легко говорить о себе правду? Или для этого сперва следует понять себя? И было ли правдой то, что он сам принимал за правду? Да, перед Ремблером стояла сложная задача.
- Я слушаю, - напомнила Изабелла и зачем-то втянула голову в плечи, так что над подоконником теперь были видны только ее глаза и прическа.
"Ей же неудобно сидеть так, скрючившись", - кольнуло вдруг Ремблера, но снова готовые сорваться с языка слова застряли у него в горле.
- Ладно, слушай. Я просто глупый и одинокий человек. Одинокий потому что всегда хотел выглядеть лучше, чем есть. Сильным, умным, побеждающим все трудности. Я этого добился, в это поверили все. Все кроме меня. Мне казалось, что с мягким человеком не захочет иметь дело ни одна женщина. Им нужны сильные... И я действительно убеждался, что это так. У меня за всю жизнь был только один друг, мы с ним были в чем-то очень похожи. Но он был болен и умер молодым. И тоже одиноким - жизнь не прощает слабости. Мой друг очень любил одну девчонку, но ни разу не решился к ней подойти. Так она и не узнала. Когда я потом, уже после похорон, попробовал с ней поговорить, она ответила: "А кому был нужен такой мямля?". - Ремблер рассказывал это уже не Изабелле, а скорее самому себе. - И я тогда решил, что никогда не буду тем, кого могут назвать мямлей. Вот так и получилось, что моя жизнь разделилась. Я боялся проявить жалость, боялся лишний раз признаться в любви. Любое проявление чувств казалось мне признаком слабости. Наверное, потому, что я действительно был слабаком. Это очень глупо, но когда мы с Рэем были еще детьми, как-то раз он смотрел на закат и я вдруг заметил, что он плачет. Я поинтересовался почему, и он объяснил, что завтрашнее солнце будет уже другим... Что все уходит и не возвращается. И я тоже заплакал. Мне было жаль солнце, жаль всего, что не возвращается. Я плакал тогда едва ли не предпоследний раз наверное, это было в своем роде прощание с детством. Только Рэй чувствовал все это острее: ему нужно было обратить мое внимание на то, что и жизнь тоже уходит, что в ней всегда приходится что-то терять. Он ведь знал о своей болезни... Вот так. А потом я заставил себя не плакать. Ни по какому поводу. Вот только сейчас... Я вспомнил этот закат, слезы, потом - как он ушел... Во всяком случае, мой друг был искренним перед собой... Подожди... я, кажется, говорю совсем о другом?
- Ты говоришь как раз о том, о чем нужно, - серьезно и тихо сказала Изабелла. - Я слушаю тебя.
- Да я, собственно, уже почти все и рассказал. Потом я полюбил, но вел себя соответственно с образом сильного и невозмутимого победителя. К тому времени я действительно имел некоторые победы. Жесткий и лишенный ненужных сантиментов подход создал мне хорошую репутацию на службе, я считался там очень трезво мыслящим человеком. И я не мог никого разочаровать. Нет, я, конечно, мечтал, что Труди однажды заглянет мне в душу и сама поймет, как я люблю ее. Поймет без слов, без доказательств. Теперь я знаю, насколько глупо было на это надеяться: каждый так хочет быть понятым сам, что совсем не старается заглянуть в чужое сердце. Теперь я поступил бы иначе, я сказал бы ей все, я бы начал делать глупости... Но солнце уже закатилось. Я слишком успешно смог обмануть ее тогда, чтобы сейчас она поверила в правду.
- Ты не обижайся на маму, хорошо? - вдруг совсем другим голосом сказала Изабелла. Что-то женское и мудрое зазвучало в нем. - У нее нет этого дара. Он вообще редко встречается. Изо всех наших он есть у Эгона, ну и еще немного у Грега и у меня. Поэтому я и предупреждала, чтобы ты не врал. Я бы все равно не удержалась и подсмотрела... Ах да, это немного умеют еще двое... но это уже неважно.
- Кто они, Изабелла?
- Я же просила тебя - не спрашивай. Я постараюсь пересказать то, что узнала, бабушке... Пусть она решит. И вообще сегодня у всех большое горе. Ты ведь слышал Селену? Они оплакивают тех, других...
- А ты?
- А я их не знала. Ты ведь тоже не плачешь, когда по телевизору рассказывают, что где-то кого-то убили? Плакать, ничего не чувствуя, - это намного худшая ложь, чем смеяться... Понимаешь?
- Кажется, да.
Происходящее все больше казалось Ремблеру нереальным. И все же он понимал, что она хочет сказать.
- Ну, ладно... А теперь я пойду. Я вернусь еще, вне зависимости от того, как решат они, но я надеюсь, что все будет в порядке. Только не торопи, хорошо? Всему свое время. И еще... Не надо меня жалеть - это тоже неправда. Ты просто ничего не знаешь. А потом и так поймешь. И мне, честно, очень хотелось тебя увидеть.
- Спасибо.
- За что?
- Просто так... спасибо, - он сказал это от всей души.
- А? - Изабелла на мгновение замолчала, ее глаза стали большими и круглыми, потом вновь вернулись к нормальному размеру. - Тогда... И тебе спасибо. Ты хороший... Лучше, чем кажешься. Правда! А теперь закрой глаза - и чур не подглядывать! Пока!!!
Ремблер зажмурился. Когда он вновь взглянул на балкон, на нем уже никого не было.
Спустя еще минуту он пораженно смотрел вниз через перила.
"Черт возьми! Но ведь это же девятый этаж!!!"
19
- И все же вы меня с кем-то спутали! - отчаянно выкрикнул Эл, чувствуя, что на его руках затягивается веревка.
- Угу! - иронически хмыкнул Роббер.
- Нет, я серьезно говорю!
Ловким пинком Роббер швырнул Джоунса на стул; Эл и ахнуть не успел, как его прикрутили к спинке.
- Вы чего? - испуганно зашептал он. - Честное слово... я ничего не знаю! Надо полагать, про Григса вы знаете не меньше меня, а Чаниту я видел всего лишь раз.
- Он не понимает, - хмыкнул Роббер и отошел, чтобы подать стул Большому Рудольфу. - Ну ничего, сейчас мы тебе все объясним. Ты не волнуйся - если будешь паинькой, уйдешь отсюда на своих двоих... А нет тут уж пеняй на себя!
- Не горячись, - остановил его Большой Рудольф. - Так или иначе, он нам нужен для разговора с их шефом. Послушай, парень... как там тебя?
- Джоунс, - процедил сквозь зубы Эл. - Эл Джоунс...
- Ты смотри! - заржал какой-то громила, до сих пор не попадавшийся Элу на глаза. - Психиатр!
- А ты откуда знаешь? - с любопытством посмотрел на него Рудольф.
- Так на то его и зовут Локо Эрнестино! - засмеялся за спиной Эла Гас. Роббер тоже выгнул губу в кривоватой улыбке.
- Все заткнитесь! - Рудольф закинул ногу за ногу. - Так ты врач?
- Да. Я же говорю - вы меня с кем-то спутали...
- Эй, может двинуть ему по хавалке?
- Заткнитесь, я сказал! Ну так вот, Джоунс, я предлагаю тебе неплохую сделку. Ты ведь следил за нами, и ты не из полиции - это уже кое о чем говорит. Значит, ты - из "невидимок", и нечего отпираться, тем более, что мы это запросто проверим.
- Не знаю я никаких... - голос Эла сорвался и захлебнулся. Он понял вдруг, что эти люди действительно не шутят. - Я искал... Я не следил за вами!
Он не слышал собственных слов - внутри все колотилось. Эти люди шутить не станут, они всерьез приняли его за кого-то другого. И Селена здесь ни при чем. И мистика вся побоку - перед ним были звери совсем другой породы, но едва ли не более страшные.
- Замолчи! Сейчас я говорю, - Рудольф уже начал терять терпение. Ему действительно было бы очень неприятно признать, что он мог и ошибиться. Но уж слишком все складывалось не в пользу этого докторишки. Не смотрят ТАКИМ взглядом случайно - а он смотрел, еще как смотрел, словно в самую душу старался проникнуть.
"А он - психопат... - мелькнуло вдруг у Эла в голове, и неприятный холодок пробежал по спине. - Настоящая патологическая личность. Рассудительный вменяемый психопат, возомнивший себя большой шишкой..."
- Так вот. То, что ваша база расположена в этом ночном клубе, ясно и ребенку. Не знаю, какое отношение к этому имеет ваш фермер, но то, что вы все крутитесь вокруг Кампаны, и то, что вас легко вычислить, - это факт. Так что хватит играть в прятки. Если ты добровольно перейдешь на нашу сторону - ты хорошо заработаешь. Если нет - на этот раз ты сможешь унести отсюда ноги, но только после того, как все нам выложишь. Так или иначе, твои примут тебя за предателя - и будут правы. Так что выбора у тебя нет. Или почти нет. Так как? Ты нам помогаешь?
- Я не смог бы сделать это даже при всем желании. Я оказался в клубе случайно...
- Отлавливал сбежавшего пациента! - хихикнул Гас.
- Почти. Я действительно был там... по просьбе одного из клиентов. И к вам это, поверьте, не имеет никакого отношения.
- Ты в этом уверен?
Эл уже хотел сказать "да", как вдруг до него дошло, что в таком случае его шансы выйти отсюда живым сведутся к нулю. Если этот "хищник" и обещал ему свободу - то только лишь потому, что надеялся на его знакомство с каким-то другим бандитом.
"Ну, Эл, теперь думай... Если ты согласишься им помочь - у тебя будет шанс сбежать по дороге. Если ты просто смолчишь - ты или убедишь их в своей невиновности и отправишься на тот свет, или..."
Представив себе то, что может означать это "или", он содрогнулся. Можно было не сомневаться, что эти люди без всяких колебаний прибегнут к пыткам. Но - согласиться? Эл понял, что и это не выход, ведь им нужна какая-то информация, дать которую он не в состоянии.
Пока он раздумывал, время выбрало за него.
Рудольф понял одно: Джоунс колеблется. Раз так, то ему есть из чего выбирать, пусть даже это выбор между добровольным и принудительным предательством.
- Советую не тянуть долго, парень!
- Мне больше нечего вам сказать, - выдавил Эл и зажмурился.
Отсутствие ответа - тоже ответ. Рудольф не преминет истолковать это по-своему.
- Дать ему по морде, шеф? - снова осведомился Локо Эрнестино.
- Нет. Пусть им займется Очкарик... Здесь нужна работа профессионала...
Эл оцепенел. Сейчас должно было начаться самое худшее. Не стоило труда догадаться, профессионала какого рода они имели в виду.
"Господи, помилуй! За что?! - безмолвно взмолился он, слушая, как приближаются к нему неумолимые шаги. Теперь он предпочел бы умереть сразу - было уже поздно уверять бандитов в своей невиновности и непричастности. Вряд ли эти гангстеры смогут теперь в нее поверить...
Чьи-то пальцы затеребили веревку, и вскоре одна рука Эла освободилась - но тут же ее схватили, зажав пятерней, как стальными тисками...
20
Нельзя сказать, что Джейкобс вернулся в участок в хорошем настроении. Конечно, он сделал главное - вычислил Джоунса, но все же... Слишком неубедительно прозвучит его доклад. Чтобы человек с его внешностью так быстро раскрыл преступление... точнее, чтобы в это поверили, нужно было иметь более серьезные доказательства. А что было у Джейкобса? Услышанная издали, но ничем не подтвержденная фраза одного из гангстеров? Маловато... Прямо скажем, маловато.
Думать о том, что Джоунс похищен - а догадаться об этом было несложно, - Джейкобсу не хотелось. Это был уже совсем другой вопрос, его лично не затрагивающий, зато порождающий ряд претензий со стороны начальства.
Джейкобс не имел права вмешиваться, пока Рудольф и его компания просто слонялись по заведению. Но в тот момент, когда они окружили беднягу Джоунса, он был просто обязан вмешаться. Хотя, с другой стороны, доктор последовал за ними так покорно, что можно было заподозрить и полюбовное соглашение...
- ...Докладывайте, Джейкобс, - рядом с начальником участка уже восседал сам шериф.
- Разборка не состоялась. Люди Рудольфа Грюнштайна во главе в самим Большим Рудольфом пришли в клуб, но вели себя так, что к ним нельзя было предъявить претензий.
- Претензии можно предъявить к кому угодно, и не мне вас учить... буркнул под нос шериф.
- Продолжать?
- Да, будьте добры, - от последних слов так и разило сарказмом.
- Мы не делали этого еще и потому, что собирались в первую очередь установить личность их противников.
- И что, вам это удалось?
- Частично. На моих глазах Грюнштайн встретился с Джоунсом, назвав последнего "мистером Невидимкой".
- С каким Джоунсом? Судя по вашему тону, вы имеете в виду Джоунса Кенди, судимого за...
- Никак нет! Эла Джоунса, психиатра, проходящего в качестве потерпевшего по делу Григса! - злорадно выпалил Джейкобс.
Это был его миг - миг его триумфа. Желание насолить доктору, способному проникнуть внутрь его натуры, превзошло даже честолюбивые стремления изловить "невидимку" и лично доставить его в участок.
- Этого Джоунса? - приподнялись от удивления брови начальника участка.
- Помните показания Григса по поводу "нелюдей", "зомби" и тому подобного? Я полагаю, он имел в виду "невидимок", - высказал Джейкобс свою заветную мысль и замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом.
Некоторое время все молчали. Более удачливые коллеги Джейкобса давно прислушивались к его докладу, чтобы высмеять его, но при этих словах у них пропало такое желание. Брови начальника поднялись еще выше, но затем вернулись в исходное положение.
- А что... В этом что-то есть. Картер, принесите мне дело Григса!
- Слушаюсь, сэр!
Глядя на самого молодого сотрудника, сорвавшегося с места выполнять поручение, Джейкобс оскалился. Сегодня он был в выигрыше.
- Ну а дальше? - спустил его с небес на грешную землю шериф. - Чем закончилась их встреча?
Этот элементарный вопрос оказался едва ли не ударом в спину. С этого момента миг торжества остался позади и о нем можно было только вспоминать, сетуя на быстротечность дел мирских.
- Джоунс вышел с ними. Некоторое время мы следовали за ними, но Рудольфу удалось оторваться. Кроме того - не забывайте, меня никто не уполномочивал арестовывать ни одного из... - Джейкобс сбился и замолчал.
Он сам был виноват, что испортил собственный триумф. Если бы он не начал оправдываться, а отнесся к происшедшему свысока, будто все так и было задумано, он остался бы в выигрыше. Но Джейкобс сам выставил на обозрение свою слабину, и теперь, как ему показалось, в его спину иглами уткнулись презрительные взгляды коллег.
- Больше вопросов нет, - сухо отозвался начальник участка. - Садитесь составлять письменный отчет. И в следующий раз будьте порасторопнее.
Когда красавчик Джейкобс возвращался на место, уши его горели от стыда.
"Ну ничего, Джоунс! - скрипнул он зубами. - Мы еще с тобой рассчитаемся!!!"
Что поделать, ненависть в человеке часто бывает сильнее любой логики...
21
...Как глубоко проникает в душу лунный свет!
Кожа Селены холодна, как мрамор, и так же бела. К ней можно припасть губами, как к камню, потереться щекой... Живая и неживая, существующая и несуществующая. Не человек - луна, сон, призрак...
- ОН БРЕДИТ... Я НЕ МОГУ ПОНЯТЬ НИ СЛОВА.
- ПУСТЬ ПРОДОЛЖАЕТ. НАПОМНИТЕ ЕМУ!
- НЕВИДИМКИ, ДЖОУНС... ЧТО ВЫ О НИХ ЗНАЕТЕ?
Невидимки... Невидимки-мысли, невидимки-чувства... Они руководят душой человека, незаметно подталкивая его под локоть, - и вот уже он совершил безрассудный, нелепый поступок или... Или преступление. Они хитры - эти невидимки. Они неуловимы. Чтобы вытащить их на свет и рассмотреть, следует перевернуть человеку всю его душу. А он не хочет, не хочет...
Луна - моя невидимка, моя, Эла Джоунса. Она следит за мной, направляет поступки, требуя отчета. И все же невидимка - я сам. Часть меня. Непознанная, затаившаяся часть.
Они невидимы не сами по себе - они просто хорошо умеют маскироваться. В человеческой душе очень много всякого хлама. И грима тоже много. Вот если его снять, тогда бы они вышли наружу. Только это невозможно сделать: грим въелся в кожу, стал уже частью человека... Там, где в жизни человека наступает пора правды, там невидимкам места нет. Точнее, они вылезают наружу и начинают открыто говорить о себе...
Невидимки есть всюду - не только внутри у каждого. Есть невидимки городов, есть невидимки стран, всего человечества, наконец. Все то, что люди отвергают, с чем не хотят считаться, что заставляют себя забыть или прячут от чужих взглядов, - все превращается в невидимок.
Иногда они сидят тихо, иногда вылезают наружу и подчиняют себе человека. Когда им это удается плохо, человек попадает в психиатрическую лечебницу. Невидимки могут все: сделать человека маньяком - но и героем; разрушить в нем все доброе и светлое - но и оказаться единственным источником внутреннего света. Разные бывают невидимки - и лишь невидимость их роднит...
- ОН ХОЧЕТ СКАЗАТЬ, ЧТО НЕВИДИМКИ - ЭТО НЕ ОРГАНИЗАЦИЯ, А НЕЧТО, ЗАСТАВЛЯЮЩЕЕ ЛЮДЕЙ ПОДЧИНЯТЬСЯ ЧУЖОЙ ВОЛЕ?
Почему же - чужой? Собственной. Слишком разные стремления живут в одной оболочке одновременно. И слишком многие из них оказываются в тени. Больше фальши, игры - больше и невидимок... Больше искренности - и их меньше.
А когда они на виду, с ними легко сладить...
- Я ЖЕ ГОВОРИЛ, ЭТО НЕ БРЕД... ПРОДОЛЖАЙТЕ.
- КТО МОЖЕТ УПРАВЛЯТЬ НЕВИДИМКАМИ?
Как - кто? Если ими можно управлять - значит, они уже не невидимки. И все же это реально. Если человек знает себя... Или раскрылся достаточно полно перед другим... Все просто, все легко. У меня как у врача много таких возможностей. Собственно, и профессию психоаналитика можно определить как "ловца невидимок". Чем занимается такой врач? Ищет скрытые мотивы в поведении, тайные источники мучающих человека проблем. Человек странно устроен: он сам не знает, сколько кнопок скрыто у него внутри. Если кто-то умело нажмет на одну... Только зачем все это? Врач не имеет такого права. И тот, кто рискнет этим механизмом воспользоваться, уже не врач - преступник.
- АГА... ЧИСТЕНЬКИМИ ХОТИМ КАЗАТЬСЯ!
Что это за голос в голове? Вроде знакомый, а вроде... Открыть бы глаза - да веки слишком тяжелы...
А почему бы мне и не хотеть быть чистеньким? Луна чиста... Пятна это ложь, бред. Это тени на ее лице, светлые и чистые тени... Она сама свет, а к свету может прикоснуться только самое чистое...
Луна, прекрасная Луна с глазами сфинкса...
- У НЕГО ОПЯТЬ НАЧАЛСЯ БРЕД. ОЧКАРИК, ТЫ МОЖЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ?
- ВСЕ... СЕЙЧАС ОН ОТКЛЮЧИТСЯ. ОН И ТАК МНОГОЕ РАССКАЗАЛ.
- НО БРЕД...
Слова уплывали, уходя вдаль.
Бред...
А что - бред?
Разве вся жизнь - это не бред, скажите пожалуйста...
22
- Значит, ты утверждаешь, что вместо организации "невидимок" мы имеем дело с одним человеком - предположительно, с хорошим гипнотизером?
Серо-зеленые, неровной окраски глаза Рудольфа холодно смотрели на Клайта. Хотя последнего и называли Очкариком, это относилось вовсе не к его внешности - кличка скорее отражала тот факт, что, в отличие от остальных членов банды, он был ученым-химиком. В свое время Клайт защитил научную работу по наркотическим и психотропным веществам.
- Я ничего не утверждаю, но если выстроить все высказывания этого человека в логический ряд, получается приблизительно такая картина. Он говорил о том, что человека можно заставить сделать все, если правильно задействовать его подсознательные мотивации, и признался, что способен на такое. Впрочем, это вовсе не говорит о том, что Джоунс - одиночка. Почти наверняка у него есть помощники. Кроме того, не исключено, что и его самого используют просто как оружие. Может быть, за всем этим стоит более сильный гипнотизер... В таком случае есть вероятность того, что сам Джоунс действительно непричастен ко всей этой истории и занимался в клубе тем же, что и мы, - выслеживал "невидимок"... Кроме того... женщина, о которой он упоминал... вам что-нибудь говорит ее имя?
- Нет, это совсем другое... Это имя певицы, которая выдала очень эффектный номер перед тем, как мы все оттуда убрались. Признаться, эта Селена - странно, что я не видел ее здесь прежде, - умеет произвести впечатление...
- А! Ну я, в общем, сделал все, что мог. Теперь стоит дождаться, когда он придет в себя и попробовать поговорить начистоту. А мне пора в лабораторию... СКОРО ВЫ СМОЖЕТЕ СНЯТЬ ПРОБУ С ТОВАРА.
- Хорошо, иди, - кивнул Рудольф... Только... Эрнестино, проверь улицу. Я не поручусь, что за нами не увязались фараоны. Не стоит слишком уж мозолить им глаза.
Как ни странно, после объяснений Очкарика Клайта он почти потерял интерес ко всему происходящему. Такое решение казалось ему просто скучным, хотя, с другой стороны... Конечно, доктора можно будет убедить работать на них, можно и самим воспользоваться таким беспроигрышным вариантом, постепенно отделываясь от лишних людей, которые его так раздражали. Можно было даже повосхищаться человеческой фантазией - но она обычно не вызывала у Рудольфа энтузиазма. Чем проще люди - тем легче иметь с ними дело, считал он...
- Эрнестино!
- Что?
- Что ты копаешься? Там все в порядке? - Локо Эрнестино приоткрыл дверь и заглянул в комнату. На его лице был написан испуг. - Что случилось?
- Там тихо, но...
- Что "но"? - взвился Рудольф.
Он сам не мог понять, что его вдруг напугало, но выражение лица Локо ему не понравилось.
- Я не могу найти Хулио и Медосу. Они пропали, - выдавил Локо. - И еще... Мне показалось, что там, в кустах, - волк.
- Идиот! - зашипел Рудольф - и тут же расслабился. Вечно этому Эрнестино лезла в голову всякая чушь. Парень был совершенно невыносимо суеверен, за что его и прозвали Локо. Кроме того, он боялся всего - кроме людей, разумеется, с которыми мог обращаться, как хотел.
- Я пойду проверю, - кивнул Гас.
- И возьми с собой этого идиота! "Волк"!!! Мерещится черт знает что...
Рудольф не договорил. Протяжный волчий вой раздался за окном, затем перешел в угрожающее рычание и смолк.
Лицо Локо позеленело. Вздрогнул и сам Рудольф.
- Это собака... - неуверенно прошептал Очкарик, тоже повернувшись в сторону двери. - Большая собака...
Потом наступило недолгое, но глубокое молчание - все слушали, не повторится ли вновь жуткий звук.
Волк молчал.
- Гас, Эрнестино... Проверьте. Без крайности - не стрелять, - голос Рудольфа прозвучал глухо. Почему этот вой так напугал его? Он искал ответ - и не находил. Или дело было не в самом вое, а в чем-то другом? Может, доктор и на него успел напустить "невидимку"? Хотя нет - страх знают все, страх осязаем, он смеется над человеком и заглядывает ему прямо в глаза, хотя и любит выскакивать из темноты. Но тут же комната, свет... Или "невидимка" спустил страх с невидимой же привязи? Похоже на это... Очень похоже!
Улицу заливал ровный лунный свет. Причудливо торчали по обе стороны дороги силуэты пальм, чуть ближе сплошной темной массой чернели аралии. Загадочно поблескивали на асфальте впечатанные в него мелкие осколки стекол. Только одно окно горело на всю улицу - и то находилось за спиной вышедших из дома людей.
Все молчало кругом, ни одни листок не шевелился, придавленный тревожной ночной жарой. Казалось, картина специально застыла, чтобы помочь замаскировать притаившуюся во тьме засаду.
- Смотри! - дернулся вдруг Локо, хватая Гаса за локоть.
- Что?
- Вот там, у куста... Видишь?
В самом деле - куст двигался. Нет, не куст - его нижняя ветка... даже не ветка - тень под ней. Она ползла, выдвигаясь на лунный участок... И вместе с ней на двоих замерших у порога людей наползал страх. Им приходилось убивать и рисковать своей головой, и все же никогда ни один из них не испытывал такого странного ужаса перед ночью, молчанием и еще неизвестно чем, притаившимся во мраке ночи.
Темное пятно выползало на асфальт - и вдруг на нем вспыхнул синеватый лунный блик. То, что они приняли за тень, было лужицей какой-то жидкости.
- О мадре миа! Это же кровь! - сделал шаг назад Локо Эрнестино.
- Закрой рот... Ты что, никогда мертвяков не видел?.. - Огастес сделал паузу и крикнул во весь голос: - Эй, кто там? Вылезайте!
Кусты молчали, только лужица крови продолжала потихоньку расти.
- О, черт! - сплюнул Гас. - Пошли! Сейчас мы им покажем.
- Постойте... - дернул плечом Локо. - Может, позовем еще кого-нибудь... или... Слушай, у меня есть фонарь!
- Да ну его на фиг! - шагнул вперед Гас. У него тоже тряслись поджилки, но привычка сбивать страх действием давала о себе знать. Хотя... - он запнулся, тревожно вглядываясь в неподвижную массу кустов. Тащи фонарь!
Какой прекрасной показалась Эрнестино залитая электрическим светом комната!
- Что еще стряслось? - недовольно уставился на него шеф.
- Я... я за фонарем! - Эрнестино двигался порывисто, руки и ноги отказывались ему повиноваться сразу, что делало его похожим на сильно разрегулированного робота.
- Давай, только быстро!
Рудольф сжал кулаки. "Почему я боюсь? Зачем я боюсь? Что же там происходит, черт побери?!"
То и дело оглядываясь, словно собираясь запомнить вид этой комнаты навсегда, Эрнестино, прихватив фонарь, поплелся к наружной двери. Его вид окончательно вывел Рудольфа из равновесия - он уже и сам не мог скрыть испуганной гримасы.
- А-а-а-а!!! - раздавшийся из-за двери вопль заставил Большого Рудольфа вскочить с места.
И не только его - на дверь мгновенно уставились пистолетные стволы.
- А-а-а-а! - в приоткрывшуюся дверь влетел Локо с расширенными от ужаса глазами.
- Что?!
- Его... его тоже нет!!! - Эрнестино закрыл лицо руками.
- Кого?
- Гас... Его унес волк!
- Ты видел?
- Нет... Там никого нет.
- Идиот!!! - Рудольф взревел с такой силой, что можно было подумать окна повылетают из рам. - Роббер, врежь ему... и проверь сам.
- Вот что, шеф, - Роббер демонстративно положил руки в карманы, может, не стоит? Я, конечно, не верю ни в каких волков, только... Может, дождемся утра?
- Там кровь... там лужа крови! - простонал Локо. - Волк забрал уже троих...
- Кретины! - от испуга Рудольф потерял способность говорить нормально. Он мог только орать и ругаться. - Я сам сейчас выйду, и тогда берегитесь!!!
Он ринулся в сторону двери, но Роббер перехватил его на полдороге:
- Не стоит, шеф... Зачем? Лучше подождать. Здесь мы, во всяком случае, в безопасности.
- В какой безопасности? - взвился Рудольф. - А там что - не в безопасности? Какая-нибудь парочка устроила спектакль - а вы уже готовы поджать лапки и шлепнуться на брюхо? Идиоты, недоноски! И вы еще хотите, чтобы вас кто-то уважал?!! Слюнтяи, маменькины сынки!!!
- Потише. Надо разобраться, что происходит. Но раз что-то не так, можно поступить проще, - голос Клайта звучал тихо и неуверенно. - Локо, где ты их видел?
- Я? Еще не хватало, чтобы я их видел! Они в кустах.
- Кусты справа, слева?
- Ты что, сам не знаешь? Справа, конечно! - Эрнестино колотило.
- Прекрасно. У нас есть окно и фонарь... Только... Можно выглядывать буду не я? У меня есть и другие дела, с которыми вы вряд ли справитесь.
Химик выглядел сейчас неловким и жалким, но Рудольф немного успокоился. Все же голова у Очкарика работала - а большего от него никто и не требовал. Тут он прав: каждому свое...
- Роббер, в окно-то выглянуть ты можешь?
- В окно? Ладно. Эй, придурок, давай свой фонарь!
Роббер подошел к окну, и его голова исчезла из виду. Все нетерпеливо и испуганно уставились на него.
- Не молчи! Рассказывай, что ты там видишь!
- Сейчас... Возле куста - лужа какой-то жидкости. Не исключено, что это кровь... Ветка... метелки... Так!
- Что?
- Нога... Две ноги. Не могу понять, кто это: голова в кустах, торчат только ноги. Ботинки на светлой подошве, размер большой...
- Это Хулио! - снова дернулся Локо.
- Что еще?
- Сейчас...
Желтый круг фонарика полз по кустам, пока не уткнулся во что-то непонятное. Можно было подумать, что на ветках растянули мокрую тряпку, а сверху развесили связку скользких, мокрых колбас.
Когда фонарь опустился ниже, Роббер вскрикнул и отшатнулся.
- Что случилось?
- Бог мой! Видели бы вы это... - он сполз по стене на пол и начал рассеянно озираться. - Кто-то развешал по кустам кишки! Ноги целы, но выше... Это что-то жуткое. Если бы я хотя бы слышал взрыв...
- Волк! - взвизгнул Локо, начиная креститься.
- Заткнись... Дай сюда! - нервным движением Рудольф вырвал из рук помощника фонарь и рванулся к окну.
Развешанные кишки под растянутой на ветках рубахой (по крупной клетке на ткани Рудольф узнал рубашку Огастеса Ворма) он увидел сразу и не стал долго задерживаться на этом зрелище.
Луч фонарика полз дальше, в сторону более густой тени, смыкающейся с тенью дома, дополз до стены и опустился вниз.
Кровь застыла в жилах Большого Рудольфа, когда в неровном круге света возникло еще одно тело. Оно лежало на земле и странно дергалось, как может дергаться только неживой предмет, который кто-то трясет. Луч света передвинулся еще немного - и в него попала огромная волчья морда с оскаленными зубами.
При виде света зверь на мгновение зажмурился, кусок мяса вывалился у него изо рта. Мгновением позже глаза открылись и вспыхнули. Раздалось негромкое рычание, и волк пошел прямо на Рудольфа, который оцепенел под взглядом горящих звериных глаз.
Первым перемену в хозяине заметил Роббер. Он резко дернул шефа за шиворот и втянул его в комнату. И вовремя - в этот момент волк прыгнул и челюсти клацнули всего в нескольких сантиметрах от лица Рудольфа.
- Что это было? - дрожащим голосом спросил Роббер.
- Окно... - хриплым голосом выдавил из себя Большой Рудольф. Закройте скорее окно... И опустите штору... Нет, жалюзи!
Окно захлопнули мгновенно - и вовремя: как только жалюзи закрылись, в них что-то ударилось со страшной силой.
- Все наверх! - не своим голосом выкрикнул Рудольф. - Эта штука долго не выдержит! Если зверь прыгнет еще раз...
Зверь прыгнул - но Рудольф несколько преувеличивал его силу. Только несколько щепок отлетело от рамы от удара, но этого оказалось достаточно, чтобы все мгновенно взлетели по лестнице.
Лишенную окон комнату удалось найти только одну. Очень быстро Рудольф и Очкарик придвинули к двери письменный стол, в то время как Роббер поспешно набрасывал сверху попавшиеся под руку более или менее увесистые предметы. Об иерархии в этот момент уже никто не вспоминал.
Вскоре звон стекла подтвердил целесообразность предпринятых мер: чудовище, по всей вероятности, ворвалось в комнату.
- Нет! - взвизгнул Локо Эрнестино и принялся шептать себе под нос то ли молитву, то ли заклинание.
- Заткнись, - прохрипел Рудольф. В этот момент он выглядел просто страшным.
- Так что там такое, шеф? - поинтересовался Роббер, которому были чужды любые глубокие эмоции, даже такие, как страх.
- Оно похоже на волка, но... это какой-то демон! - с трудом двигая челюстями, проговорил Рудольф. - В жизни не видел ничего подобного...
- Дьявол! - простонал Локо.
- Тише! - прошипел Роббер и скользящей походкой осторожно направился к двери.
По лестнице кто-то шел - но шаги отнюдь не походили на звериные.
- А-а-а, - негромко завыл Эрнестино, и тут же получил затрещину от Очкарика.
- Я тебя придушу, ублюдок! - шикнул на Локо Рудольф. Он и в самом деле с удовольствием бы проделал это прямо сейчас. Мало ли, что Эрнестино хорош в драке на кастетах и в ближней перестрелке, - никому не нужны люди, способные от испуга наложить себе в штаны.
- Идет, - скрипнул зубами Роббер.
Шаги остановились на их этаже. Похоже, неизвестный стал проверять все двери подряд. Когда он остановился напротив их комнаты, Роббер был уже к этому готов.
Пуля вошла в дверную фанеру, вслед за тем кто-то вскрикнул, и шаги, уже торопливые и неровные, опять зашлепали по лестнице.
- Ушел... - выдохнул Рудольф.
- А я думаю о том докторе... - проговорил вдруг Очкарик. - Между прочим, он остался внизу...
- Ну и пусть его сожрут, - рявкнул Рудольф. - Невелика потеря... Может быть, он их на нас и натравил.
- М-да, - хмыкнул Роббер. - Невидимки и волки-оборотни... Веселый рэкет... Вот только как мы отсюда будем вылезать? Может, позвоним в полицию? - последние слова прозвучали иронически и истерически одновременно.
- Позвонить... А ведь это идея! Дай телефонный справочник! - взялся за аппарат Очкарик.
- Ты что, спятил?
- Да не в полицию, успокойся... На наш дом напало бешеное животное вот и все... Во всяком случае, это объяснит развешанные на кустах кишки. Очкарик даже попробовал улыбнуться, но это у него получилось плохо.
- Звони куда хочешь, - устало зажмурился Рудольф. - Будем надеяться, что к тому времени, когда они приедут, доктора уже не будет!
23
Сознание возвращалось вместе с невероятной головной болью. Собственно, боль возникла первой, и уже вслед за ней Эл начал различать что-то вокруг себя. Например, то, что он лежал на низенькой, сильно пахнущей псиной койке в комнате, совершенно ему незнакомой.
Эл пошевелил руками (они не были связаны), и ему удалось даже сесть, но тут его голову словно стянул раскаленный обруч. Эл невольно потянулся рукой к виску. Разумеется, никакого обруча не было. Просто болела голова. Перед глазами поплыли красные круги.
Эл застонал, но с облегчением подумал, что все могло закончиться и хуже. Если оно, конечно, уже закончилось. Кости не поломаны, его вообще не били... А голова - это пройдет. Интересно только, какую чепуху он им наплел под воздействием психотропика.
Эл посмотрел на дверь. Она была слегка приоткрыта. Далекий петушиный крик сообщил ему, что, по всей видимости, его уволокли куда-то за город. Да и сама комнатка выглядела немного странно: взять хотя бы навешенные на стены пучки незнакомых сильно пахнущих трав. Интересные, должно быть, здесь жили обитатели. А звериный запах? Не иначе как собачье логово. Эл бросил взгляд на свою постель в поисках приставшей шерсти. Ему в самом деле удалось найти несколько длинных серых волосков.
"Ну и что дальше? - подумал он, когда боль немного отпустила. - Что они будут со мной делать? Отпустят? Убьют? Почему они не сделали это раньше? Везли куда-то... Дверь не закрыли..."
- О! - раздался у двери глуховатый женский голос. - Наш гость пришел в себя!
В комнату неровной походкой вошла женщина в странной красной хламиде - на первый взгляд, та самая, из ночного клуба.
- Добрый день, мадам, - морщась, проговорил Эл.
- Скорее уж доброе утро. - Лица женщины не было видно, но Эл понял, что она улыбнулась. - Выпейте-ка вот это... У вас болит голова, да?
У нее была интересная манера разговаривать. Эл подумал, что похоже на незнакомый акцент. Чуть воющие гласные, особенно "у", четкое "р", произносимое скорее по-испански, чем по-английски, и мягче, чем в немецком языке. Остальные согласные смазывались, и их приходилось угадывать.
- Зверски болит, - согласился Эл. Женщина не проявляла к нему враждебности, и он не хотел грубить. Вот только подыграть было сложно: и обстановка, и головная боль, и недавно закончившийся допрос (Недавно? Ну-ну, если верить ее словам, уже утро!) ничто не настраивало на благодушный лад.
- Выпейте это, - протянула она стакан, и сквозь сделанные в хламиде прорези для глаз Эл заметил два зеленых огонька. Когда женщина шевелилась, от нее пахло псиной - еще сильнее, чем от постели.
Еще раз поморщившись, Эл взял протянутый стакан. В нем был какой-то травяной чай - чуть теплый, сладковатый и в общем приятный. Напиток и в самом деле хорошо освежал: не прошло и минуты, как Эл ощутил значительное облегчение.
Женщина присела на край кровати и молча чего-то ждала.
- Спасибо, - кивнул ей Эл. Он чувствовал, что должен сказать что-то еще, но голова работала плохо и он никак не мог подобрать нужные слова.
- Ульфнон, - неожиданно произнесла женщина.
- Что?
- Тебя спас Ульфнон. Завтра ты уйдешь...
- Что?
- Все. Больше я ничего не могу сказать.
Она встала и молча пошла к двери. Эл ошалело смотрел ей вслед.
- Постойте! - окликнул он ее. - Как вас зовут?
Вопрос звучал нелепо, но Эл не мог допустить, чтобы она ушла просто так.
- Это важно?
- Да! - едва ли не закричал он.
Женщина остановилась и снова повернулась к нему:
- Эннансина.
"Ну и имечко... Хотя и Ульфнон - под стать..."
- Мисс Эннансина, или как вас там... Может быть, вы все же объясните, что произошло и где я нахожусь?
- Объяснить? - переспросила она, делая шаг навстречу.
- Ну да.
- Тебя похитили. Ульфнон спас. Все.
- Нет, не все... Я вообще ничего не понимаю в этой истории. Что здесь происходит, в конце концов?
- Здесь?
- Эннансина, не притворяйся... Я же не слепой. Я хочу просто понять, куда и почему я попал.
- Ты был без сознания. Ульфнон принес тебя сюда. Я лечу.
В голосе Эннансины сквозила горечь. Она явно хотела ему ответить, но почему-то у нее не получалось: то ли она и сама не была посвящена во все подробности, то ли ей мешало плохое знание языка.
- Но почему? Зачем?
- Они тебя взяли. Люди. Так было нельзя, - с отчаянием прошептала загадочная женщина. - Я не знаю больше... Путь тебе объяснит кто-нибудь другой.
- Ладно... Спасибо, Энн.
- Не за что. Тебя спас Ульфнон.
- А с ним я могу поговорить?
- Не знаю. Может, днем... сейчас - нет. Не нужно.
- Ну а кто тут еще есть?.. Кстати, я имею право вставать и выходить отсюда?
- Да... - удивилась Эннансина. - Ведь не заперто. Только лучше лежать - голова может снова заболеть. Это был яд.
- Что?
- Они давали тебе яд. Не тот, что убивает, но все равно.
- А-а, ясно.
- Я пошла, да? - спросила Эннансина и тут же исчезла за дверью.
"Ясно? Ни черта мне не ясно, кроме того, что эти люди... Или неизвестно, кто там они, решили меня спасти. Значит, есть компания гангстеров, есть эти... не люди, есть какие-то невидимки... Психоделика какая-то!"
Решив, что поломать над этим голову следует, но попозже, Эл встал и побрел в сторону двери. Теперь он заметил, что головная боль сменилась легкой тошнотой, не так мешавшей, но все же неприятной.
Дверь вывела его в маленький коридорчик, в конце которого располагалась ведущая наверх лестница. Напротив нее, как он и ожидал, обнаружилась наружная дверь.
Спустившись по ступенькам крыльца, Эл попал во двор. У самого дома, напротив выхода, стоял трактор, чуть поодаль виднелся потрепанный "форд". Утро еще только начиналось, небо еле желтело на востоке, но ночная жара уже ушла вслед за дневной, и наступал короткий период мягкой прохлады. Дышалось очень легко, хотя к воздуху примешивался едва уловимый запах силоса.
Что-то большое и темное шевельнулось у забора. Эл напрягся, но тут же успокоился: там стояла лошадь.
"Ферма... И наверняка - ферма Дугласа", - догадался он.
Эннансины нигде не было видно. Ему вдруг захотелось остановить эту минуту, чтобы мир как можно дольше оставался таким тихим и мирным, чтобы где-то пищала птица, вздыхала лошадь и рядом не было никого. Даже луны.
Эл поднял глаза к небу, ища ее диск, но не нашел. Луна пряталась где-то за домом.
Эл сделал несколько шагов и присел. Ему не хотелось отсюда уходить. Уж лучше быть на ферме, среди загадочных существ, в обществе Эннансины со светящимися глазами, чем вернуться к человеческой грязи и жестокости.
"И почему я не такое вот существо? - подумал он неожиданно для самого себя. - Почему я - не с ними? Там, в городе, как-то забываешь, что есть и другая жизнь, в которой можно просто неторопливо сидеть, наблюдая за восходом солнца. Может быть, все наши беды - беды людей - от того, что мы разучились жить медленно. Смотреть на небо. Радоваться птичьему пению, даже такому безыскусному. Мы все гонимся за чем-то, доказываем себе и другим свою неистинную цену, врем, ловчим, путаемся... А потом еще удивляемся, почему так часто разум не выдерживает и начинает выкидывать фортели... - неожиданно он усмехнулся. - Теперь я буду прописывать своим клиентам что-то вроде "дважды в день до еды выходить на свежий воздух и смотреть на небо, размышляя о сути бытия". Неплохой рецепт... И буду первым, кто пройдет такую терапию".
Эл провел рукой по волосам, убирая их со лба (головная боль, на удивление, прошла полностью). Ему вдруг подумалось, что его работа, все, связанное с ней, - нечто далекое, почти нереальное. Вернется ли он туда? Захочет ли возвращаться?
Ему не хотелось видеть людей. Ему хотелось уйти в мир таинственных ночных существ.
Скрипнула дверь, и кто-то вышел.
"Ну и что, - сказал себе Эл, продолжая улыбаться разрастающейся у горизонта полоске света. - Пусть".
Кто-то подошел к нему и сел рядом. Эл мельком взглянул на пришедшего: тот тоже улыбался - и вновь поднял глаза в сторону восхода. Возле него сидел знакомый. Почти знакомый - он видел этого человека всего лишь раз, в ночном клубе. Хотя нет... раньше он тоже его видел, но не слишком обращал на него внимание. Это был тот самый худой человек, уводивший Гориллу и обернувшийся в момент похищения.
"Во всяком случае - он из их мира!" - успокоил себя Эл, и улыбка вновь заиграла на его лице. И тут же рука тощего дружески похлопала его по колену.
Он был своим. Эл не понял, как ощутил это, но этот человек был ему чем-то очень близок.
Некоторое время они молча сидели рядом, потом тощий встал - так же безмолвно, - и по его жестам или позе (сложно сказать, как именно) Эл догадался, что тот как бы извиняется: мол, прости, друг, мне надо идти.
"Спасибо", - мысленно поблагодарил его Эл и вернулся к восходу. Небо уже значительно посветлело, птица смолкла, зато в доме зажглись окна. Его хозяева просыпались.
"Я не хочу отсюда уходить, - подумал Эл, наблюдая за золотистым солнечным краешком. - Не хочу. Я хочу возвращаться сюда снова и снова".
- Эл!.. - негромко позвали его.
Эл поднял голову и обернулся в сторону крыльца. Там стояла женщина в открытом платье.
- Да?
- Вы будете завтракать? - улыбнулась она. Он молча кивнул. Ему было приятно, что эта незнакомая блондинка назвала его просто по имени.
Встать оказалось нелегко - спина затекла от долгого сидения. Он кое-как выпрямился и последовал за блондинкой. Когда они уже входили в комнату, Джоунсу вдруг показалось, что он знает, кто перед ним, хотя он не слишком верил во всякие совпадения.
- Простите... Вас зовут Гертруда, Труди?
- Да, - подтвердила она. - Входите. Раз вы уже с нами...
Она не договорила - просто махнула рукой.
Эл ничуть не удивился, увидев за столом еще нескольких знакомых. Закинув ногу за ногу, сидела Чанита, возле нее шептался с Эннансиной Горилла Грегори, рядом склонился над тарелкой бородатый и лохматый мужчина в одежде не менее странной, чем у Эннансины (что-то подсказывало Элу, что это и есть Ульфнон). Сразу за ним, подперев голову руками, сидел тощий "приятель". Были здесь и незнакомые, но Эл без труда догадался, что это хозяин фермы Дуглас с женой и детьми.
Глава семьи - светловолосый краснолицый здоровяк с толстой шеей, грубоватыми чертами, но добрыми спокойными глазами, восседал во главе стола. Возле него сидела женщина, выглядевшая старше всех, немного осунувшаяся, но в недавнем прошлом довольно красивая. Некоторые черты ее лица свидетельствовали о родстве с индейцами или выходцами из азиатских стран. Двое подростков, старшему из которых можно было дать не больше шестнадцати, поразительно напоминали отца. Зато совсем маленькая девочка, скуластая чернушка, была похожа на мать. Она даже унаследовала ее серьезный и усталый взгляд.
Не было только Селены.
Эл сразу отметил, что когда они с Гертрудой сядут, останется два свободных стула.
- А где Изабелла? - поинтересовалась Чанита.
"Изабелла? Конечно же, как я мог забыть... Дочка Ремблера", вспомнил Эл.
- Она спит, - нахмурилась Труди. - Она опять гуляла ночью... С ней просто нет сладу, надо будет поговорить с бабушкой...
- Не надо, - буркнул вдруг старший подросток.
- Что такое?
- Мы гуляли вместе. А что, нельзя? - вызывающе вскинул он голову.
Черты лица Гертруды разгладились. Похоже, его ответ позволил ей вздохнуть с облегчением.
- Друзья, мы будем есть или разговаривать? - спросил Дуглас, и все замолчали.
Эл тоже. Впрочем, он молчал и до этого. Да и можно ли разговаривать, когда рот набит вкусной едой...
24
В эту ночь Джейкобс спать не ложился.
Пожалуй, это был первый случай, когда он остался на ночное дежурство добровольно, но никогда прежде ночь не сулила ему ни шансов на успех, ни возможности отыграться за допущенную оплошность. Большинство сотрудников, вызванных вечером в ночной клуб, вернулись отсыпаться в свои квартиры, но Джейкобс остался на посту. Он просто чуял, что что-то должно произойти, но ночь уже сходила на нет, а новостей не было.
Какой-то грузчик спьяну начал избивать свою жену - соседи сообщили в полицию...
Какие-то подростки разбили витрину...
Все сигналы были на удивление скучны и заурядны. Просто не верилось, что в такую особую ночь, когда начали происходить едва ли не чудеса, люди могут заниматься такими пустяками.
Ночь уходила. Джейкобс ждал.
Первый звонок, по-настоящему заинтересовавший его, поступил почти под утро. На первый взгляд, не произошло ничего особенного - просто из окна высотного дома (была только одна такая улица на всем участке) выпал человек. Или был выброшен - иначе зачем ему было прихватывать с собой на тот свет и стекло? Джейкобс уже подумал было, что это происшествие - не для него, как вдруг компьютер выдал ему, что покойник принадлежал к банде Большого Рудольфа. А одно имя не выпадает дважды за ночь случайно. Если вечером Рудольф собирался затеять разборку, а утром один из его людей отправился полетать без самолета - это уже о многом говорит...
Не успел красавчик Джейкобс выехать на место происшествия, как подоспело известие во сто крат более интересное.
Звонок был из соседнего участка, на территории которого, по официальным данным, снимал дом Рудольф Грюнштайн. Сообщение касалось совсем, казалось бы, постороннего дела - бешеной собаки. Таковая, видите ли, решила атаковать дом Большого Рудольфа, насмерть загрызла троих громил и напугала четвертого так, что его пришлось под конвоем дюжих санитаров отправлять в психиатрическую лечебницу...
Ну скажите, почему бешеной собаке понадобилось устраивать это побоище именно в этот вечер и именно там?! Правда, эксперты установили, что тела погибших действительно были сильно искусаны. Но, простите, где во всем Фануме можно отыскать такую собаку, чтобы она могла в одиночку справиться с толпой вооруженных гангстеров? Да в природе быть такого животного не может! И нечего ссылаться на звериные следы...
Подумав о том, как должно выглядеть чудовище, перепугавшее и уничтожившее видавших виды гангстеров, Джейкобс поежился. Если такое и впрямь существовало в природе, из этого города стоило уносить ноги подальше и побыстрее. К счастью (или к несчастью), он был достаточно трезв, чтобы убедить себя, что гангстеров сперва прибили вполне нормальные сообщники доктора Джоунса, а потом, еще тепленьких, позволили покусать собачкам. Кажется, и сам Джоунс говорил о каких-то розыгрышах. Раз он умеет внушить человеку истории про "зомби", так почему бы ему не переключиться на оборотней? Кстати, Джоунса в доме Большого Рудольфа так и не нашли, а сам гангстер не торопился вспоминать о существовании такового.
Правда, тут Джейкобсу вновь не повезло: к расследованию "собачьего дела" его так и не допустили. Другой участок как-никак. Единственное, что ему удалось, - так это протолкнуть идею насчет доктора. Со скрипом и треском начальник участка согласился санкционировать еще одну встречу с Джоунсом и позволил взять дом и кабинет доктора под наблюдение.
Ох не этого хотел Джейкобс! Совсем не этого.
- Ну ладно, если тебе так уж хочется, беседу с ним проведешь ты, бросил ему начальник, - только смотри, чтобы пресса не слишком шумела насчет поставленных доктору синяков. Если Рудольф его не разукрасил во время беседы - будь добр, не перестарайся...
- Все будет о'кей, шеф! - заверил Джейкобс, заранее потирая руки. Он и сам не любил бить людей по морде - для этого у них достаточно мест менее заметных, хотя и более чувствительных.
Одно только тревожило его: будет очень обидно, если окажется, что Большой Рудольф уже успел по-своему позаботиться о Джоунсе и теперь тело доктора запрятано где-нибудь в канализации, если не зарыто за пределами города. Вот это он посчитал бы уже личным оскорблением!
25
...В автомобиле были темные стекла, но, несмотря на это, Труди постаралась одеться как можно тщательнее - только густая вуаль и шляпка с достаточно широкими полями еще не заняли свои места, позволяя Элу рассмотреть женщину получше. А что еще можно делать в дороге?
Джоунса немного удручало, что новые знакомые выпроводили его, так ничего и не объяснив, но, с другой стороны, он помнил и слова своего коллеги. Выходило, что Элу и так доверили слишком многое. Что ж, он не станет торопить их - когда подойдет время, они расскажут все и так. Кто сказал "а"...
Труди можно было назвать красивой, хотя сам Эл предпочитал лица более худые, даже вытянутые. Особенно любопытно выглядели ее глаза: светло-карие, почти такого же цвета, как и волосы, которые Труди не красила, - эти глаза здорово напоминали кошачьи, хотя определить, чем именно, было затруднительно. Круглые, чуть раскосые... Брови, резко улетающие вверх, но словно тающие в самом начале взлета. Чуть приподнятая верхняя губа. Вместе с тем лицо можно было назвать почти плоским, а его форма вызывала у Эла ассоциации с пумой или рысью.
Где-то на заднем сиденье притаился Эгон. Этот тощий человечек вел себя настолько тихо, что можно было сомневаться в его присутствии.
Ехали молча. Когда автомобиль затормозил и Эл собрался было выходить возле своего дома, его вдруг остановила протянутая с заднего сиденья рука. Эгон не сказал ни слова - только замычал.
- Садитесь обратно, - почти приказала Труди.
- Что случилось? - рассеянно уставился на нее Эл. Теперь, после бессонной ночи, ему наконец захотелось спать, и это последнее обстоятельство не лучшим образом сказывалось на его умственных способностях.
- Не знаю. Эгон знает.
- Так почему...
- Ну чего ты спрашиваешь? Тебе что, не объяснили, что он немой?
Ему в самом деле об этом не говорили. Тем более странной выглядела эта сцена.
- А раз так, почему он что-то знает? - выдал Эл самую нелепую фразу из возможных в данной ситуации.
- Потому что... - Труди прикусила губу и посмотрела на немого.
Эгон развел руками, указал на дверь и жестом показал, что все кончено. Во всяком случае, Эл его понял именно так.
- Значит, можно говорить? - нахмурилась Труди.
Эгон кивнул, но потом пожал плечами.
- Ясно, - вздохнула она. - Я поговорю с Селеной. - Эгон кивком подтвердил правильность этого решения. - Вот что, Эл... Я не знаю, что произошло, но раз Эгон сказал - тебе лучше туда не соваться. Там может быть все что угодно, но это плохо для тебя. Большего я пока не имею права сказать...
- Но что? Почему?
- Не знаю. Я уже сказала - знает Эгон. А если он знает, - значит, это так и есть. И не требуй пока никаких объяснений. Эгон, он что, не должен возвращаться сейчас или вообще?
Вместо ответа последовала серия жестов, обозначающих, по-видимому, "ни сейчас, ни вообще".
- Это опасно для жизни?
Эгон лихорадочно закивал.
- Вот видишь, Эл... Похоже, наверху сделали выбор за тебя - ты должен остаться с нами. А раз так, я думаю, Селена тебе все объяснит. - Эгон утвердительно кивнул. - А теперь - поехали назад.
- Но...
- Никаких "но" - это же опасно!
- Я просто выгляну... Это - можно?
- Не знаю. Зачем?
- Должен был прийти один человек, мой клиент... Черт побери, Труди, от вас хотя бы можно позвонить? Да и который сейчас час?
- Это очень важно?
- У меня все встречи важны. Речь идет не о моем заработке - многие из моих клиентов ходят на грани самоубийства.
- И тот, кто должен прийти сейчас?
- Ремблер? Нет, но... - он вдруг осекся и замолчал. Ведь именно сидящая рядом с ним женщина была причиной несчастья его клиента.
- Герберт? - лицо Труди изменилось.
- Да... О, Господи! Я не хотел...
Элу показалось, что его лицо заливает краска. Сложно было придумать больший промах, чем тот, который он сейчас допустил. Тем более, что они были в машине не одни. Наедине ей еще можно было бы что-то объяснить, но сейчас... Эл невольно покосился в сторону Эгона. Тот мягко развел руками, и вдруг Эл понял, что Эгон знает все. Может быть, больше, чем даже он и Труди вместе взятые.
Просто знает...
Мысль об этом почти напугала его. Нелегко находиться рядом с человеком, который знает о тебе больше, чем, может быть, даже ты сам. И еще он вспомнил вдруг о своих клиентах, которые после "выздоровления", уже справившись со своими проблемами, порой при виде него переходили на другую сторону улицы. Теперь он понял это не теоретически: сложно жить, зная, что где-то рядом существуют такие осведомленные люди.
Как он сам для многих.
Как Эгон для него...
- Вы читаете мысли? - спросил он, заглядывая Эгону в глаза.
Тот снова кивнул, затем показал на сердце.
Чувства, мысли сердца. Видимые, невидимые...
- А... - Эл не договорил - он просто показал на голову. Эгон мотнул отрицательно: "Эти мысли - нет".
Эл чуть заметно вздохнул. Ему показалось, что с души свалился огромный камень.
- Ладно, поехали..
Рука Труди вновь легла на ключ зажигания.
- Подожди... Эгон, вы можете сказать, здесь ли мистер Ремблер?
Эгон подтвердил. Здесь.
- Тогда я должен его предупредить... - снова начал Эл и снова осекся. - Ладно, была - не была. Раз Эгон все равно знает... Труди, вы нужны этому человеку. Вы - смысл его жизни. Вы и Изабелла. Я не знаю пока, кто вы...
- Мы, - поправила она.
- Что?
- Ты такой же... Один из нас. А он - нет.
- И все равно... Труди, если вы поговорите с ним начистоту... Если посоветуетесь с тем, кто там у вас главный, - может, этот человек разрешит вам довериться... Вашему бывшему мужу стоит доверять. Если я вру или ошибаюсь, пусть Эгон подтвердит. Скажите, Ремблер любит ее?
Кивок.
- Он станет говорить лишнее?
Безмолвное "нет".
- Ему можно доверять?
Молчание...
Взгляды Эла и Эгона встретились. И вновь, как тогда, в клубе, Джоунс ощутил, как этот взгляд входит в него, достает до самых глубин и через его иглу начинают входить... И чувства - не чувства, и мысли - не мысли...
"Никто не знает, кому можно доверять, кому - нет. Для этого надо знать будущее. Чтобы знать будущее, нужно не-жить... Сегодня ему можно доверять, но нельзя поручиться, что завтра не произойдет никаких изменений. Мы не можем доверять даже самим себе. Можно упасть, ошибиться и ошибка окажется для всех роковой".
Эл не был уверен, что правильно расшифровал весь переданный ему при помощи чувств текст, - но главная мысль была ясна.
- Ладно, сдаюсь, - опустил он плечи. - Решайте сами. Но, Труди, я прошу вас как-то решить. Он страдает. Сильно страдает. Я не знаю, был ли он вам дорог, - и все же постарайтесь хоть как-то объясниться с ним.
- Ладно, посмотрим, - фыркнула Труди. - Надо полагать, я знаю его лучше вашего. Как-никак, мы с ним прожили почти два года...
- Можно прожить с человеком целую жизнь и не знать о нем ничего, без малейших колебаний ответил Эл. - Я не раз встречался с такими случаями. Иногда люди страдают от того, что самый близкий человек их якобы не любит. Но оказывается, у этого близкого те же проблемы - просто языков любви много. Одному надо шептать слова, другому - делать разорительные подарки, третьему - молча любить, пряча чувство даже от самого себя... Ладно, все это вы должны продумать сами. Слова имеют смысл только тогда, когда его хотят в них найти...
Эгон снова кивнул, и на его лице заиграла горьковатая улыбка, заставившая Эла замолчать. Надолго.
26
Чем отличается большой человек от маленького? Большой Рудольф никогда об этом не задумывался, пока не почувствовал вдруг всю свою ничтожность. В небольшой группке людей, да еще в местах, свободных от конкурентов, он еще мог сойти за большого человека. Да и любой, желающий попасть в "большие", всегда найдет подходящую группу - даже если он заслуженно считается полным идиотом. Для идиотов есть дебилы, стоящие еще ниже, затем - имбецилы... Последним, правда, в случае возникновения подобного желания пришлось бы нелегко, но природа хорошо позаботилась о них, напрочь лишив подобных нелепых желаний.
Большой Рудольф перестал быть "большим", когда позорно бежал из Фанума на первом же попавшемся поезде. И хотя сам он считал свое бегство стратегическим отступлением, ему от этого было не легче. В его положении можно было избрать несколько путей. Завязать с делами - на это Рудольф Грюнштайн не согласился бы никогда. Найти более безопасный городок и начать все сначала - это сделать мешала гордость. Даже не гордость, а, скорее, желание отомстить той темной силе, поставившей его на место так неожиданно и бесцеремонно. Это последнее желание оказалось настолько сильно, что Рудольф понял: не знать ему ни минуты покоя, пока загадочный оборотень (немного поразмыслив, он пришел к выводу, что их противником был все-таки волк-оборотень) и прочая нечисть не исчезнут с лица земли.
Родители обделили его чувствами. Эмоционально Рудольф был очень неразвит. Или толстокож - тут уж какое определение кому нравится. Долгое время он думал, что вообще не способен испытывать никаких сильных эмоций, и это немало помогало ему в жизни, особенно на избранном им поле деятельности. Но потом оказалось, что, во-первых, некоторые люди, вроде Роббера, еще более эмоционально тупы, а, во-вторых, он может бояться. И ненавидеть. Последнее открытие послужило для Рудольфа едва ли не откровением. Он не раз злился на людей, недолюбливал всех, кто превосходил его в ловкости, силе или в общественном положении. Но ни разу он не испытывал чувства столь мощного и всепоглощающего, перед которым отступали все остальные эмоции-недомерки. Волк-оборотень и "невидимки" словно нарушили нормальный распорядок игры, перепутали карты, когда он готовился выиграть "Большой Шлем"; перевернули его миропонимание... В самом деле, кто вообще позволил таковым существовать в наш просвещенный век? Безобразие, непотребство...
И тогда Рудольф решил отомстить. Он догадывался, смутно чуя своей окостеневшей душой, что против него выступили силы большие, чем казалось с первого взгляда. Темные силы. Мрачные. А раз так, то против них должен был сыграть не он. Пусть этот будущий победитель загребет весь выигрыш себе во всяком случае, тогда он не достанется каким-то подозрительным существам, которым и рождаться-то на этот свет не следовало.
Единственной силой такого масштаба в его представлении была некая всем известная организация (или не организация, как любят в последнее время утверждать авторитеты), которую обычно в просторечии именуют кстати, далеко неточно - мафией. Впрочем, организационные стороны этой структуры Рудольфа не интересовали - пусть этим занимаются криминалисты, историки да досужие работники прессы. Рудольфу было достаточно знать то, что в одном пальце какого-нибудь Дона власти и силы побольше, чем у всех ближайших законных властей. Так почему бы не предположить, что этой силы хватит и для нечисти?
И вот, уже приняв решение и напросившись на встречу с одним уважаемым (в определенных кругах) главой, он впервые ощутил свою полную ничтожность. Поначалу это его даже поразило, но вскоре Рудольф заставил себя больше не думать об этом; ему следовало сосредоточиться на том, что произойдет после его встречи с Доном Витторио Реа. А произойти должно было нечто значительное.
Возле подъезда высотного дома, в котором располагался офис Реа, на Рудольфа вдруг снизошло жуткое видение: будто два огромных валуна катятся друг на друга, а он сам - всего лишь крошечная былинка на их дороге. И было это видение настолько реалистичным и ему несвойственным, что Рудольф понял: у него тоже есть душа - иначе чему было бы тогда сдвигаться внутри и уходить в пятки?
В офис он поднялся уже тихим и крошечным. Действительно: был человек Рудольф - даже Большой Рудольф, - а стал - так, мелочь. Былинка та самая...
Дон выглядел молодо - да и был молод. В таких империях, как его собственная, смена династий происходит порой очень быстро. Телохранитель сплоховал или просто попался слишком дерзкий противник - вот уже и новая коронация.
- Ну? - равнодушно спросил молодой человек с орлиным носом и буйными черными кудрями. - Что за проблемы?
- Да вот... - замялся вдруг Рудольф, поглядывая через его плечо на другого человека, с холодными безжалостными глазами. - Эта история слишком невероятна, чтобы бы вы... чтобы я мог претендовать на то, что вы мне поверите. Но, может, вы слышали обо мне...
- Да, все в порядке. Ваша репутация мне известна - иначе вы не стояли бы тут, - снисходительно бросил Реа.
- Дело касается города Фанума. Может, вы слышали о нем?
- Да, - так же равнодушно произнес Реа.
Если бы в комнате присутствовал Эгон, он сразу бы понял, что равнодушие это было более чем показным. Реа уже давно подумывал, что в этом городке надо навести порядок. Плохо, когда какое-то добро валяется без хозяина. Именно поэтому он и знал о существовании Большого Рудольфа. Реа не видел в нем конкурента - таких, как этот Рудольф, он мог вышибить с места запросто. Было бы желание. Но раз этот человек сам пришел к нему, то глупо было его выгонять. Всегда лучше иметь союзников, чем врагов, пусть даже таких ничтожных и мелких. Да и как знать - если этот Рудольф сам готов присягнуть ему в верности, его можно будет использовать там, на месте, как знатока города Фанума. А начнет зарываться - ему же хуже.
- Так что у вас там за проблемы?
- Я на всякий случай еще раз попрошу вас поверить, что я ничего не выдумываю, так как мой рассказ будет звучать очень странно. Но если вы сомневаетесь - я могу подтвердить документально... или указать, где можно получить подтверждение... Разве что за исключением истории с Джоунсом.
- Ладно, говорите по порядку, - ровным и спокойным голосом перебил его Реа. Эгон сразу бы определил, что он теряет терпение выслушивать пустую болтовню, ничем не затрагивающую сути дела.
- Ну, будь что будет...
Рудольф вдохнул побольше воздуха и начал говорить. Его рассказ длился достаточно долго. Холодные глаза убийцы за спиной Реа округлились и выражали недоумение - сам Реа хранил невозмутимый вид. Как-никак, обрывки слухов долетали до него и раньше.
- Ну и что вы предлагаете? - поинтересовался он, когда поток слов у Рудольфа начал истощаться, а затем и вовсе иссяк.
- Этих гадов... их всех надо уничтожить! - подвел итог Рудольф.
- Гадов - это волка и Джоунса?
- И всех, кто с ними! Там полно этих уродов... хотите верьте, хотите - нет...
- Я обычно не верю, а проверяю, - хмыкнул Реа. - И что вы хотите от нас, чтобы навести там порядок? Как я понял, вы предлагаете нам свои услуги... Не так ли?
Это было совсем не так, но при такой формулировке вопроса Рудольф уже не мог ответить "нет".
- Да. Я буду рад служить вам, - выдавил он.
- Ну так что вы хотите?
- Мне нужна помощь. Люди. Только люди - достаточно опытные и умеющие обращаться с оружием. И кроме того - способные понять, что иногда серебро стоит употреблять и на пули.
- Вначале я должен получить наиболее полные сведения об этой организации нечисти - так, надо полагать, вы расшифровываете "невидимок"? Признаться, я и сам был бы рад взглянуть на них в более осязаемом варианте. Вот когда вы мне точно представите данные - где, когда и сколько этих "невидимок" собирается, когда поймете их внутреннюю организацию, тогда мы будем говорить уже всерьез. Кстати, совсем необязательно беспокоить с этим делом меня лично. Я и так удивляюсь, что мне захотелось вас принять... В следующий раз обратитесь к Грана. Все ясно?
- Все... - опустил голову Рудольф и, повинуясь наплыву внезапной робости, добавил совершенно неуместно: - Сэр...
27
- Мы пришли...
- Садитесь.
В затемненной комнате лица казались синими - и вновь при виде Селены у Эла что-то замерло в груди. Замерло - но и встрепенулось, ожило...
- Вы... - чуть слышно выдавил он.
Неужели к нему действительно приходила эта женщина? Не может быть... Сейчас она казалась ему далекой и прекрасной, как никогда. Так, в человеческом облике, Селена становилась в еще большей степени божеством, чем когда была луной.
- Я не луна... Это случайные фантазии, игра подсознания. Ты видел меня и чувствовал, ощущал связь с луной... Поэтому ты и принял меня за нее, - голос Селены звучал словно издалека. Лунный, смягченный голос.
- Вы тоже читаете мои мысли?
- Я знаю их. Знаю от других. Луна по-разному наделяет нас своими дарами. Но - ты пришел, и потому должен знать.
- Знать - что?
Противное ощущение, что все происходит во сне, а не наяву, уже в который раз овладело им.
- Знать себя. Знать свой народ. Я не знаю, откуда появился ты. По идее, ты не должен был быть нашим - ты слишком похож на человека. И у тебя где-то есть родители, так?
- Нет. - Это короткое слово больно резануло Эла внутри.
- Нет? - веки Селены приподнялись, открывая еще больше и без того ненормально огромные белки.
- Меня взяли из приюта. Никаких следов моих настоящих родителей обнаружить так и не смогли. Начальница говорила потом, что можно было подумать, что я и не рождался вообще.
- Я не знала... - Селена сделала небольшую паузу. - Но это многое объясняет. Эгон уже давно засек тебя - но мы считали, что ты, скорее, обыкновенный случайный мутант. А так... может быть, ты действительно из нашего народа.
- Из вашего народа? - по спине Эла пробежали мурашки.
- Нас называют по-разному. Племенами луны. Ночным народом. Выродками. Нечистью... Есть названия и похуже - у страха богатая фантазия. Мы сами я имею в виду нашу крошечную колонию - называем себя детьми полнолуния. Именно в полнолуние наша хозяйка-луна вступает в свои права, подчиняет нас своему свету, но и дает свои силы. Реакция на полнолуние - это один из тех критериев, по которым мы узнаем своих... Я не знаю, как можно за один раз рассказать тебе все... Слишком всего много, и слишком это сложно. Но, думаю, ты и раньше слышал об отдельных следах нашего существования. Мы жили всегда - столько, сколько существуют и "нормальные", то есть дневные, или "солнечные", люди. Все в какой-то мере зависят от воли светил: когда начинается период солнечной активности, они любят устраивать войны и революции, просто начинают чаще убивать... Но у солнца циклы не так заметны, и жизнь "солнечных" людей кажется более размеренной. Кроме того их больше. Намного больше. Дары луны уникальны, удивительны, и каждый имеет их не так уж много. А когда большинство видит у какого-то существа, похожего на человека, некую особую способность - этого достаточно, чтобы вспыхнула ненависть. И хотя у многих из нас способности намного совершеннее, чем у "солнечных", большинство обычно побеждает. - Селена снова замолчала, переводя дух. - Поэтому борьба между детьми луны и детьми солнца длилась вечно. Их было больше - поэтому они объявили нас злом. Все непонятное следует уничтожать - приблизительно так действовали они. А мы... В этой борьбе было слишком много потерь. Теперь нас остались отдельные горстки... Некоторые из нас собирались в целые города, специально искали своих по всей земле. Но все равно погибали... Недавно прекратил существование еще один город. Может быть - последний. Плохо, когда рядом с обычным, - Элу показалось, что Селена горько и иронически улыбается, - есть необычное; но еще хуже, когда в этом необычном начинают чувствовать силу. Любая сила - уже вызов, враг. Сила необычная - враг вдвойне или втройне... Кроме того, очень многие из наших и сами поддерживают состояние вражды... Что ж, в этом смысле мы тоже люди и не лишены эмоций. Тяжело прощать века гонений.
- Селена... - Эл сам не знал, что хочет у нее спросить настолько, чтобы прервать ее рассказ.
- Да?
- Извините, я так... - он опустил голову.
- Ничего - я уже почти сказала самое основное. Итак, многие из наших дают ответный бой. Убивают. Подстраивают мелкие пакости. Короче, стараются мстить - кто как может. Из-за этого я ушла. И не только я.
- Я понимаю... Желание мести - очень сильное желание.
- Желание жизни - еще сильнее. У нас это понятие не совсем совпадает с общепринятым... У нас другая жизнь и другая смерть - но пока мы живем, мы можем любить, ненавидеть, чувствовать боль. Страдать... Мы можем многое, - значит, и наша жизнь - все же жизнь. Только другая. И я тоже понимаю, во что превратилось бы остальное человечество за миллионы лет, если бы закон кровной мести соблюдался достаточно постоянно и последовательно. Практически все живущие ныне люди являются родственниками друг другу... Кровная месть в абсолюте - это самоуничтожение человечества. И нашего, и их... Тем более, что силы не равны. Я думала о другом: сможем ли мы просто затаиться, постараться влиться в общую массу... Большинство признало это позором. Может быть, если опираться только на мораль, это и так. Но ведь иначе нам грозит полное вымирание... А я хочу, чтобы хоть кто-то из нашего народа уцелел, чтобы однажды, когда вражда забудется (а люди уже настолько привыкли в нас не верить, что она и впрямь начинает забываться), мы смогли выйти друг другу навстречу и поделиться лучшим из того, что есть у наших народов. Но тех, кто так думает, - очень мало. Селена немного помолчала и продолжила: - Это долго объяснять... Жаль, что я не могу сразу передать тебе всю картину, знание в чистом виде. В таком, как я представляю его себе... Короче, вначале я и не думала основывать колонию. Я просто ушла, надеясь влиться в толпу, затеряться в ней. Но потом у меня появилась дочь, затем начали приходить и другие люди... Нашей группе пришлось кочевать, пока мы не нашли Эннансину. Она интересно устроилась - ей помог человек, которому она сама помогла однажды.
- Дуглас?
- Да, он. Эгон тоже пришел сам - один из последних. Ну а теперь появился ты.
- Но почему я?
- Не знаю... Я тоже иногда задумывалась над тем, почему я родилась в племени луны. Ни один человек не знает, почему ему выпало родиться у определенных родителей, в определенной стране, в определенный год и так далее. Просто так вышло. И с этим мы все живем. Ты все равно узнал бы о себе рано или поздно. Сейчас тебе некуда возвращаться - поэтому я решила открыть тебе все. Эгон говорит, что на тебя охотятся и гангстеры, и полиция.
- Но почему?
- Это я тоже должна буду объяснить... Ладно, раз уж я начала разговор, нужно поставить все точки над "i". Дуглас еще мог прокормить двоих, но когда нас стало много... Он, конечно, удивительный человек - я никогда не видела такой огромной души. Собственно, это тоже было одной из причин моего ухода из Ночного Города: я утверждала, что все люди разные и далеко не все хотят нам зла. Но слишком много плохого они сделали нам, чтобы меня стали слушать... Ненависть оказалась сильнее, и я попала в дважды отверженные: и среди всего человечества - как дочь полнолуния, и среди своих - как сочувствующая дневному народу. Так вот, чтобы наша колония могла существовать - а это было все сложнее, потому что далеко не все мы можем показываться людям на глаза, чтобы не стать (в лучшем случае) подопытным лабораторным кроликом, - однажды мы решили заняться деятельностью, которая всегда считалась преступной. Это было необходимо хотя бы потому, что клуб - он ведь по сути наша база, и Джулио Кампана не меньший "выродок", чем мы, - надо было защищать от мелких рэкетиров. Уничтожив их, мы автоматически заняли их место. Думаю, тебе как добропорядочному гражданину страны "солнечных" людей неприятно это узнать... Скажу одно: если бы этого не делали мы, другие на нашем месте оказались бы еще хуже. Это банальная фраза, и ею не раз оправдывали преступления - но в нашем случае это и в самом деле так. Мы не берем больше, чем нам требуется для незаметного существования.
- Так вот, значит, кто такие "невидимки"!
- Да. Я тоже не в восторге от этого... Но даже дневные люди скорее простят нам такое преступление, чем идиотские убийства из давней мести... Вы ведь врач... Наверное, вы сумеете научно объяснить то, что происходит с большинством наших. Сама жизнь и наша малочисленность заставляют нас чувствовать собственную ущербность - даже когда она является ущербностью совершенства. Это уже вторая причина для вражды после долгого традиционного истребления двух народов - дневного и ночного. Одни мстят за свою неполноценность, другие выворачивают ее наизнанку и начинают считать себя сверхлюдьми... Нам всем - и ночным, и дневным - тяжело произносить простое слово "другие"... Всегда вместо него тянет ляпнуть "лучшие" или "худшие"... И вот уже некоторые начинают презирать дневных - за уязвимость, за смертность... Простите меня, Эл, но нашему народу нужны свои психологи, свои психиатры. И очень ценно, что вы владеете этой профессией. Может, однажды ваши заметки - и мои тоже - лягут камушками в основу моста, соединяющего и тех, и других. Я ведь не наговорила глупостей? К сожалению, я совсем не знаю этой науки.
- Вы все проанализировали довольно точно. Вы прирожденный психолог, Селена. Думаю, что моя помощь может и не понадобиться...
- Понадобится. Нужно, чтобы было несколько человек, стоящих в стороне от этих страстей, раздирающих оба народа, - людей, которые смогут заниматься анализом и фиксировать происходящее. Может, даже общие психологические изъяны - или схожие, если с дневными людьми не все так, окажутся точкой объединения. Скажите, Эл, вы можете мне помочь в этом?
Эл посмотрел Селене в глаза, и "божество" исчезло. Перед ним находилась немного странная, но обыкновенная женщина, очень усталая, озабоченная своими проблемами. Проблемами своего народа...
- Я сделаю все, что смогу, - твердо проговорил он. И хотя по форме это обещание не было похоже на клятву, ради которой можно пожертвовать и жизнью, Эл знал, что в случае надобности сделает это.
Если вообще что-то сможет сделать.
- Ну что ж... - Селена немного расслабилась. - Спасибо на добром слове... А теперь - пошли знакомиться со всеми заново.
28
- Эл Джоунс домой не возвращался, на работе не был, при этом большинству его клиентов поступили звонки с отменой встреч, - с недовольным видом докладывал Джейкобс. Начальник участка слушал его краем уха - его вымотала жара. Кто выдержит, если целую неделю градусник почти не опускался ниже тридцати градусов по Цельсию? - Я бы хотел попросить у вас санкцию на обыск.
- Невозможно. У вас нет доказательств его вины.
- Но без обыска их и не будет, - резонно возразил Джейкобс.
- Я не собираюсь нарушать закон, - скривился шеф.
Скорее всего, это означало: если вам так хочется, делайте обыск на свой страх и риск, а я вас прикрывать не собираюсь.
- Короче, он исчез. Большой Рудольф - тоже, что служит несомненным доказательством их связи...
- Исчезновение человека - еще не преступление. Каждый из нас свободен исчезать, когда захочет. Вы дайте мне конкретные факты! А вот их-то у вас и нет. И вообще, Джейкобс, на вашем месте я бы подыскал себе другую работу.
- Я что, не справляюсь? - Джейкобсу показалось, что он получил пощечину, к тому же, - если учесть его вчерашний успех - совершенно незаслуженную.
- Да справляетесь... - снова скривился шеф. - Просто с вашей внешностью...