Дети Брагги

XI

Целую ночь он копал эту яму на единственной тропе, ведущей к воде. Оглянувшись по сторонам, Вес понял, что получилась у него даже не яма, так, узкая расщелина, в которую все, что и возможно, это втиснуть боком тело. Темно, и рваные края расщелины будто зубцами рвут крышу блеклого предутреннего неба.

И в этом тусклом свете смутно поблескивает клинок, уже пронзивший своего творца, с радостью убьет он и хозяина, да только хозяин пока посильнее меча. Мечу не терпелось убивать, но пения его не услышит никто и ничто: клинок помолчит, пока не придет его время.

А герой ждет. Ждет в вырытой им самим яме на тропе к водопою. И его переполняет…

Постепенно Вес начал осознавать — вспомнив внезапно, что именно этому пытался научить его Тровин Молчальник, как этому учили все скальды, — кто он, в чьем теле он оказался. И хозяин этого тела, могучий герой, еще не достигший вершины славы, не разбудивший могучую деву, не завоевавший еще себе королевну и королевство, ощущает странную сосущую пустоту в желудке. Это ощущение пугает воитель никогда раньше не испытывал ничего подобного. Герой не знает, что можно повернуть назад, отказаться от схватки…

И Сигурд, сын Сигмунда, будущий обладатель заклятого золота Нибелунгов, чье имя навеки останется в сказаньях и песнях, познает, что такое страх. Страх перед шипастым, железно-чешуйчатым существом, что, извиваясь, разравнивает телом камни. С каждым ударом тяжелой лапы вибрирует и подрагивает каменистая тропа, скала скрипит под когтями, и с шорохом тащится незащищенное, как говорят слухи, чешуйчатой броней брюхо.

И вот оно… Огромная голова четким силуэтом выделяется на фоне серого неба, бугристая голова, похожая на обломок скалы. Ее и впрямь можно было бы принять за безобразный валун, если бы не движение стальной чешуи. Стальные пластины на груди, на черепе движутся… движутся, переливаясь тусклым блеском… Где-то над ним раздался леденящий душу шорох, за ним грохот, — это тварь, похоже, махнула хвостом, обрушив, наверное, ближайшую каменную гряду.

Переждать, переждать, пока дракон проползет, пока подставит незащищенное брюхо.

И тут страшная голова заслоняет собой небо, и Сигурд-Вес видит то, о чем не мог бы поведать ни один смертный, — никто, кто видел такое, не вернулся.

Глаза дракона. Белые глаза, будто подернутые пленкой болезни, но за этой пеленой бьется лихорадочный свет. Кто знает, безумна тварь или умна?

Но еще остается надежда, что влекомая жаждой тварь проползет мимо, примет его голову за камень, пусть даже на этот камень опустится кошмарная когтистая лапа… поднимается, опускается закованная в броню голова, и белые глаза глядят на героя.

— Конунг.

Дракон улыбается.

Он едва не задохнулся от вновь пережитого — при одном только рассказе об этом невероятном сне — ужаса.

— И что же ты хочешь от нас? — с неподдельным участием спросил Амунди Стринда.

И Вес испытал мимолетный прилив ненависти к этому сухопарому целителю с его всепонимающим взглядом, но не нашел в себе сил даже для резкого ответа, только провел рукой по мокрым от пота волосам.

— Я знаю, что видел Фафнира. Но знаю я и то, что это не просто дракон. В этом сне я увидел некоего человека, увидел таким, каков он предстает в Том мире.

Конунг Вестмунд помедлил, ожидая услышать от скальдов, хотя бы Ивара Белого — в силу давней дружбы с Тровином и приязни к бывшему его воспитаннику, — кивка, быть может, успокаивающего слова. Но в горнице царило молчание.

— Я хочу знать, истинно ли это видение. И если да, то что нам следует предпринять.

— Видение твое веще, конунг, — негромко отозвался Ванланди, но в голосе его не слышалось ни капли участия. — Я видел и тебя, и его, Вестмунд. — Скальд Фрейя умолк, как будто ему не хотелось продолжать.

— И? — подстегнул скальда конунг. — Я желаю знать, чем кончилось все это?

— Ничем, — отозвался Ванланди. — Конунг не пожелал видеть этого.

— А знаешь ли ты, кого именно ты видел там? Если так, то может статься, ты, конунг Вестмунд, намеренно оборвал видение, — все так же участливо добавил Стринда. Остальные молчали.

— Разумеется, знаю, — резко оборвал Вес. — Кого можно встретить в образе дракона, кроме порождения Локи? Скальды все так же молча переглянулись.

— Зачем вы заставили приехать сюда этого человека, если всем нам известно, что принесет он одни лишь несчастья?

— Ты поспешил в суждениях, конунг, — негромко и размеренно заговорил Гранмар, скальд Тора, — ухватился за первую же возможность, тогда как…

— Все мы знаем древние песни, — оборвал скальда Тора Вес. — Всеотец на стороне Сигурда, а значит, противник его… — Вес решил, что нет нужды заканчивать фразу.

— И все же, — не меняя тона, продолжал Гранмар, — не стоит ли задуматься, почему именно так боялся Сигурд взгляда дракона. Если тебе известны песни, то ты знаешь исход. Почему же ты отказался взглянуть в глаза дракона?

— Это не может быть никто иной, кроме Грима Квельдульва, сына Эгиля, уверенно повторил Вестмунд, однако не решился при этом встретиться взглядом ни с устало откинувшимся на спинку скамьи сыном Лысого Грима, ни с самим стариком.

— К чему все это? — очень спокойно и жестко задал вопрос Оттар Черный, и от того его слова прозвучали тем более неожиданно. — К чему просить у нас истолкования сна, если ты не желаешь прислушаться к нашим словам? Если считая, что знаешь все сам, хватаешься за лежащее на поверхности, самое простое объяснение?

Не в обычае детей Брагги толкать на что-то обратившегося к ним, тем более когда речь идет о столь тонком вопросе, как вещие сны. Ключ к решению загадки сна, а для каждого из нас, — прости мне мою мудрость, конунг, — загадки здесь нет никакой, в вопросе: почему ты отказался убить дракона, почему ты отказался взглянуть в глаза ему?

Пока Вестмунд ошеломленно подыскивал слова для ответа, Оттар продолжил:

— И не задумался ли ты, почему сновидец Ванланди неохотно говорил о том, что увидел он сам. Смотрящий со стороны, быть может, видит меньше, но понимает происходящее лучше.

Ванланди в подтверждение слов Оттара кивнул, но продолжать предоставил старшему.

— Что вы хотите этим сказать, сновидцы? — процедил Вестмунд.

— Мы, скальды Круга детей Брагги, — Оттар отмеривал заранее взвешенные слова, — полагаем, что видел ты того, кто ведет на нас рать. Нет, — он предостерегающе поднял руку, — это не сын норманнского герцога Вильяльм по прозвищу Длинный Меч. Это тот, кто защищает его рати рунной волшбой.

— Так, значит, настал день, когда вы предали меня!

— Я сказал «ведет на нас рать». — Оттар подчеркнул слово «нас». — Это означает, что угроза Кругу не менее велика, чем угроза Йотланду.

И мы останемся с тобой в этой битве. Теперь вернемся все к тому же вопросу, на который ты не желаешь дать ответ, над которым ты не желаешь даже поразмыслить. Взглянуть в глаза Дракона ты не смел потому, что увидел в том вещем сне кого-то близкого себе. Я не стану утверждать, что дракон этот твоя оборотная сторона, но это родная тебе кровь.

Вестмунд побелел от не находящего выхода гнева:

— Так ты желаешь сказать, что я одной крови с этой тварью?

— Возможно, хотя тебе и покровительствует Один, — напомнил Оттар.

Конунг сорвал, скомкал плащ, казалось, ему не хватало воздуха в одной палате с этими спокойными уверенными людьми, которых он не мог ни рассердить, ни напугать. На которых не действовали, как на прочих воинов, воззвания к отцу его Одину! Одину слава! Тысячи глоток исторгнут крик по одному этому слову, тысячи рук ударят мечами в щиты в вапна такр — лишь эти останутся безучастны.

Вес отшвырнул скомканный плащ, левая рука крепче сжала жезл.

Казалось, сам воздух в горнице звенел от напряжения. Волосы зашевелились у него на затылке, по спине побежали мурашки.

Сам предвечерний свет показался ему неестественным. Как будто в окна вместо мягких летних сумерек вползает смоляная чернота. Даже огонь в очаге казался приглушенным, почти поглощенным тьмой.

— Волшба? — сквозь зубы процедил он.

— Никакой волшбы здесь нет. — Скальды удивленно переглянулись.

Вскочив со своего кресла, Вес бросился к окну в надежде увидеть привычную успокаивающую картину вечернего лагеря, но, подняв взгляд к небу, увидел в нем низко висящую луну, чей лик был подернут мраком. Густым, липким мраком. И цвет его был темно-пурпурным до черноты. А на вершине вала на берегу залива почудился ему силуэт человека, возле которого, насторожив уши, наблюдал за сменой красок огромный волк. В лучах умирающей луны хилая заползавшая на вал поросль светилась бледно-лиловым.

— Квельдульв, — выплюнул Вес. — Жадный пожрет луну, а за ней и солнце.

— Нет, конунг, — как сквозь пелену донесся до него мягкий голос целителя. — Тьма лишь в тебе самом.

— А вы что ж молчите? — Вес обернулся от окна к отцу и сыну, скальдам Одина.

— Если ты не веришь словам, Оттара и Стринды, — спокойно и даже, казалось бы, безучастно ответил Эгиль, — то тем более не поверишь нашим. Скорее решишь, что мы пытаемся выгородить, — на этом слове он неприятно усмехнулся, — Грима.

Вес снова повернулся ко все притягивающему его окну. Там от воды и из низин поднимались к частоколу вала кольца приторно-пурпурного тумана, словно испарения над трясиной перед грозой. Еле слышное шипение почти глохло в тяжелой тьме.

— Есть против этого заклятие? Против этой шипящей тьмы?

— Заклятия нет, — ответил у него за плечом голос Стринды. — Как нет и того, что видится тебе. Но ты же не поверишь нам, не так ли?

Низинный туман расползался. В лиловых волокнах вспыхивали слабые темно-пурпурные искорки, словно светлячки танцевали в тумане.

— Почему бы нам не позвать кого-нибудь из стражи конунга? Человека, про которого конунг знает наверняка, что тот никак не связан с Кругом? — предложил со своего места у стены Хамарскальд, и Вес вопреки всему порадовался, что приблизил к себе столь разумного человека. Быть может, единственно разумного среди этих странных людей.

— Быть может, такого, кто не питает к нам особой приязни? — закончил Бранр.

— Подойди сперва сюда ты!

Туман вдруг раскололся, будто рассеченный надвое секирой. Рана брызнула сполохом пурпурного пламени с ослепительно яркой девственно-белой сердцевиной. Пурпурный огонь залил все вокруг светом, неотвратимо выхватывавшим из тьмы лица, и укрыться от него было невозможно. Закрыв лицо рукой, Вестмунд отпрянул от окна.

— Этот свет!

— Это закатное солнце, — ответил ему целитель. Но отняв руку, конунг увидел лишь извергающий потоки пламени Муспельхейма гигантский зев. Вот он раскрылся шире, но вместо языка из этой ужасной пасти выскользнуло нечто, напоминающее змею или дракона. И это нечто потекло прямо к нему, вокруг пламенной змеи расползалась мгла, и все, к чему бы она ни прикасалась, занималось нечистым пламенем.

— Ты видишь эту змею на валу?

— На валу над заливом — лишь гаутрек Карри Рану и Грим, которого ты, доверяясь слухам, так упорно зовешь Квельдульвом. — Голос Бранра был спокоен и ровен.

Вестмунд было с ненавистью уставился на него, но вновь его взгляд притянуло к окну, в то время как голос Хамарскальда у него за спиной звал стражу.

В десяти шагах от окна змея остановилась. Она собралась кольцами, поднялась, устремившись в небо. Она стала плотнее, словно насытилась. Ее чрево разбухло, как будто она была тяжелой змеенышем. И затем разбухшее чрево извергнуло человека.

Черноволосый и синеглазый воин расхохотался, открыв в оскале волчьи клыки. И конунг вновь отшатнулся от окна.

Топот приближающихся ног.

— Что там за окном, Эйнар? — Голос Хамарскальда все так же спокоен и ровен. — Странный вопрос, не так ли? Но я просил бы тебя выглянуть в окно и сказать нам, что ты там видишь.

И удивленный ответ доверенного стражника:

— Солнце заходит. В палатах Хакона разводят огонь, их корабли вернулись сегодня с недурным уловом. Кто-то спускается с вала… Не разглядеть, темно очень. — Эйнар говорил так, как будто бы он лично виновен был в том, что день понемногу сменяется ночью. — А, вот они вышли на свет… Это внук Лысого Грима и морской конунг, что победила вчера Ньярви.

Но несмотря на слова Эйнара, которого он знал по доброй дюжине походов, Вестмунд все никак не решался отнять руки от глаз.

Кто-то втолкнул ему в руку кубок.

— Выпей, — услышал он ясный голос Амунди. — Нам нет смысла пытаться отравить тебя. Ты устал конунг.

Голос целителя уговаривал, мягко баюкал. От звука его кружилась голова. Пошарив в поисках опоры, он наткнулся рукой на точильный жезл у пояса. В ладонь привычно легли ухмыляющиеся лица, изогнулась под пальцами переносица… Будто почувствовав тепло его руки, камень ожил, шевельнулись брови ликов, и из точила потекла тягучая успокаивающая сила. Исчезли куда-то и головокружение, и слабость.

Встряхнув головой, но все еще не отпуская жезла, Вестмунд выглянул за окно — ни возле него, ни на валу никого не было.

Однако не покидала его и подкрепленная движением ликов уверенность в истинности увиденного.

Отпив глоток из кубка, в котором, судя по вкусу, было лишь разогретое пиво с примесью каких-то трав, конунг с улыбкой оглядел встревоженные лица скальдов. И даже сам удивился, как легко далась ему эта беспечная и несколько усталая улыбка.

— Ты, как всегда, прав, Стринда. — Не забыть улыбнуться ему отдельно. Наверное, я действительно устал. А может, это вчерашняя брага? — И по-мальчишески подмигнуть Хамарскальду. — Поутру я жду гонца из Аггерсборга. У него должны быть новости и о захваченном Гаутланде. Мне хотелось бы, чтобы не только Бранр, но и прочие скальды присутствовали на совете, который выслушает вести от Иви-конунга. Эйнар, — обернулся он к стражнику, — пришли ко мне Ловунда-грама.

Ловунд, грам одной из дружин, преданных лично молодому конунгу, явился четверть часа спустя после ухода скальдов. Это был кряжистый вечно хмурый человек. Он казался неповоротливым и ленивым, но впечатление это было обманчивым, о чем говорили золотые обручья и золотые же бляхи на поясе — такая добыча не достается без боя.

— Я позвал тебя, чтобы поговорить об одном деле, — неторопливо начал конунг, заранее уже обдумавший то, чего потребует от слепо преданному ему воина. — Во всякой дружине должен быть лишь один вожак, один предводитель, не так ли?

Грам только молча кивнул.

— И дружина Фюрката, я думаю, не исключение из этого древнего правила.

— Милостью Одина! — к удовольствию Вестмунда хрипло откликнулся грам.

— Знаешь ли ты, что говорят у лагерных костров, Ловунд? Точнее, что именно говорят воины о детях Брагги?

Ловунд помедлил, рассчитывая, какой именно ответ будет по нраву конунгу. Самому ему скальды были совершенно безразличны, хотя он невольно побаивался их, как побаивался и мерзких финнских колдунов, пусть даже волшба скальдов исходила от рун, подаренных Одином людям.

Вестмунду же вовсе не было нужды в его ответе.

— Верно ли, что четвертая часть всего Фюрката принадлежит тем, кто осмеливается перечить решениям конунга?

От скальдов нужно избавиться, холодно думал Вес. Хотя они и блуждают сейчас в потемках, они не глупы. Рано или поздно они прозреют, если уже сейчас не догадались о многом. А теперь еще этот мальчишка… Он, разумеется, не был в самой погребальной ладье, и все равно он знает слишком многое. Зачем этот сумасшедший берсерк, отродье Локи, привез его в Фюкарт? Зачем?

— Нет, конунг, неверно. Если желаешь знать, спроси у своих дружин. Многие среди ратников ропщут, что им приходится тесниться, уступая места вновь прибывшим в твое войско, в то время как в домах скальдов вполне просторно. И прости мне, но я и сам не могу понять, почему каждый из скальдов живет в собственном доме, как будто он предводитель дружины.

«Вот как… Зависть! — усмехнулся про себя Вестмунд. — Недурное оружие».

— Не стоит так горячиться, — улыбнулся конунг. — Дома нужны им для раздумий и творения волшбы, но жилище нужно и ратникам тоже.

Ловунд вновь нахмурился.

— Сейчас дети Брагги нужны Фюркату, нужны для строительства новых драккаров, для починки кольчуг и щитов, — вкрадчиво уговаривал конунг.

— Сложить драпу умеют многие дружинники, — упрямо возразил грам.

— Верно, они и воспоют наши подвиги после битвы. Ты верно понял меня, друг мой, скальды нужны нам лишь до времени, а потом…

Поздним вечером, когда древесный дым очагов начал смешиваться с ночными тенями, скальды Фюрката собрались в круг — но не в доме Лысого Грима или Оттара и даже не в пределах лагеря, а на берегу залива.

— Так он знает об истинной цели твоей поездки? — начал Оттар Черный.

— Ты спрашиваешь меня? — откликнулся Хамарскальд. — Хоть я и не знаю, почему он испытывает такую ненависть к сыну Эгиля, я посоветовал Гриму держаться в тени. Да разве он сможет? — Бранр усмехнулся. — Правда, он куда-то запропал с того самого момента, как его не допустили выйти на хольмганг с Карри Рану.

— Я знаю, где он, — отмахнулся Эгиль. — В доме, который заняла подошедшая вчера дружина морского конунга. Мальчишку до времени спрятали там же. Слишком уж недобрым взглядом окинул его конунг.

— Однако обо всем этом стоит поразмыслить, — неожиданно проговорил Гранмар. — Скагги ведь был в том походе, когда Вес добыл сокровища, когда нашел этот странный жезл. И именно Скагги забрал с собой, уходя, Тровин. Должна же быть этому какая-то причина.

— Ты должен исцелить его память, Стринда, — обратился к целителю Лысый Грим. — Нам нужно знать хотя бы те крупицы, которые мог оставить по себе Молчальник.

— Возвращающего память заклинания не существует, — отозвался Амунди. Руны помогут лишь улучшить или восстановить пробелы, но то, что забыл воспитанник покинувшего нас брата, будто придавлено каменной плитой. Я мог бы попробовать дать ему один отвар, но…

— Продолжай, — подстегнул его Лысый Грим.

— Это опасно. — Амунди осторожно подбирал слова. — По составу трав отвар этот близок тому, что преподносят тем, кто готовится пройти при посвящении через девять пещер.

— Ты хочешь сказать, твой отвар, как и мед Одина, тоже способен будет пробудить дар к видениям?

— Возможно. И тогда он станет одним из нас. И все же… — Стринда замолк, остальные ждали.

— Каждого из нас долго готовили к тому, чтобы принять этот напиток, вновь начал целитель. — У нас такого времени нет. Это во-первых. Второе, что немало смущает меня, — целитель снова помедлил, — составляя отвар, я мог ошибиться, тогда мы ничего не добьемся. И третье, возможно, дара к рунам у него нет, тогда сын Лодина погибнет, а мы так и ничего не узнаем.

Воцарилось молчание, которое прервал Оттар Черный:

— Слова твои важны для нас, Стринда Травник. Но вопрос мой был обращен к Хорольву. Знает ли конунг, зачем ты отправлялся на север?

— Не стану утверждать ни того, ни обратного, — пророкотал низкий голос скальда Ульва. — Люди его, кажется, поверили, что я отправлялся покупать землю, и на корабле соглядатаев не было. Я же побывал в Бирке, Каупланде и Трондсе, оповещая наших людей.

— Значит, нам можно ожидать подкрепления, — пробормотал скальд Ньерда.

— Не стоит ждать, — жестко сказал Хорольв. — Вспомните известия из Аггерсборга, северным скальдам сейчас не до нас. Однако важнее другое, продолжал он, обводя взглядом Круг. — В Бирке я виделся с Йорном.

— Йорном Провидцем? — настороженно переспросил Baнланди.

— Тем самым. Он собрал скальдов со всего побережья Упланда и с ближних островов тоже, чтобы они выслушали меня и чтобы рассказать им о своих тревогах.

— Тревогах?

— Йорна тревожит многое. Он так же, как и мы, уверен в том, что нежданные и странные вещи, происходящие с нами, исходят от этого нового конунга Йотланда, и еще от одного человека. О нем нам известно и того меньше.

— Сон Веса, — задумчиво произнес йвар, а Гранмар спросил:

— Он имел в виду того, кто ведет на нас франкские армии с юга.

— Да. Йорн и островные скальды дальше от места основных событий и считают, что могут судить беспристрастно. И вот что он говорит. Год назад, когда у конунга вышел спор из-за земель на острове Фюн, скальды пытались примирить его с ярлом Кольбейном, склонили ярла к переговорам, и что же? Вестмунд оскорбил ярла, и завершилось все кровавой битвой. Два лета назад также битвой кончилась встреча Вестмунда с конунгом Гормом Старым. Вы помните, сколько ратников полегло тогда с обеих сторон? А ведь сражение можно было не только предотвратить, но даже и прекратить, когда оно уже началось. А спор с Косматым из-за того, кто будет ловить рыбу у Гаутланда? Мир принес бы конунгу больше славы, чем то морское сражение, которое он проиграл. Мир добыл бы ему славу и тогда, когда к Аггерсборгу подошли корабли Харфарга, и не было бы боя, где получил свою рану Эгиль.

— И что же думает Йорн? — как бы размышляя вслух, спросил Эгиль.

— Йорн называет йотландского конунга воплощением Одина-Бельверка, аса-висельника, предателя воинов.

Лицо Веса не изменилось, когда гонец из Аггерсборга, едва не падая с ног от усталости, вывалил свои новости: франки захватили Съяланд, крупнейший из вольных островов между Йотландом и Страной Свеев. Несколько кораблей отправилось на север, к Ойстрисфьорду и владениям Харфарга. Дружины зеландских ярлов перебиты, ратники и хольды их сражались храбро. Немало неприятельских воинов привели они к порогу пиршественной залы Отца. Если бондам и удастся собрать ополчение, ему не выстоять против франков. Поведал об этом бежавший с острова вольноотпущенник, гонец презрительно выплюнул это слово — нидинг!

Странные, призывающие к себе Одина, воины с юга хозяйничают на Гаутланде, но неприветливый, полный самого непокорного, беглого и свободолюбивого люда остров нелегко прибрать к рукам. Нет никаких вестей о том, что стало с отрядом Варши, возможно, собранные им люди еще скрываются на болотах вдоль Гаут-Эльва. И это еще были не все дурные вести: несколько франкских отрядов совершили набеги и на побережье Йотланда, хотя их славно потрепали ратники Аггерсборга, а корабли их пожгли. Но и на острове, и высадившись на побережье, франки преследуют всех, кто когда-либо был связан с Кругом Скальдов, безжалостно выслеживают их, как диких зверей.

Вес кивнул. Не с удовлетворением ли, подумалось Бранру, среди прочих скальдов пришедшему на совет.

…и долгий перечень погибших или пропавших без вести: воинов, хольдов с различных островов, бондов и гаутов, сотоварищей по морским походам.

Бранр услышал слабый стон Лысого Грима — перечень все не кончался и не кончался: пусть не все павшие на островах верили в претворяющую силу стиха или рун, пусть верили они не в Одина и Тора, Брагги и Фрейра, а клялись они именем Ран или Финна, но все же были они не чужими… Славные воины, слава героям…

Вес продолжал сидеть на своем треногом табурете, пальцы поглаживали безжалостные каменные лица на жезле из точила.

Он ведь знал, пронзила вдруг Бранра странная и страшная догадка.

А если знал, то почему, почему месяц назад уговаривал он Оттара и Старого Грима самим отправиться на Съяланд? А если знал, если предвидел, что может такое случиться, то ведь это своих же дружинников послал он на остров, когда стало ясно, что Гаутланд в осаде? Послал одну из лучших дружин?

Но почему только одну? А клевета на Тровина? О старом скальде много всякого болтали у лагерных костров. В Круг Грим оказался допущен уже после того, как о Молчальнике перестали поминать. Армия же судачила о предательстве… Точно таком же, в каком пару дней назад обвинили Карри.

Уберегите меня боги, думал тем временем Эгиль скальд Одина, от того, чтобы и на меня он взглянул тем же задумчивым расчетливым взглядом: он кажется даже довольным, воистину вошла в него сила Отца Ратей.

Гонец умолк. Иссяк наконец рассказ о битвах, схватках, о гибели ратников. Рассказан и принесенный беглецом с Зеланда слух об ужасных мучениях, уготованных тем, кто на беду свою остался в живых.

Конунг Вестмунд жестом отослал гонца, потом повернулся к кругу ближайших советников: Эгиль и Бранр — от детей Брагги, Хакон-ярл и Хальвдан Змееглаз — от гостящих в Фюркате дружин, и Оспак — от бондов, Карли-управитель примостился за спиной конунга с вечными деревянными дощечками и ножом.

— Вы слышали вести, — начал он. — Как, по-вашему, следует нам поступить?

— Идти им навстречу. Набеги врага разбередили страну, если позволить им продолжаться, наши собственные неурядицы привлекут прочих стервятников, медленно проговорил Эгиль. — Не говоря уже о том, что мы не знаем, верен ли слух о том, что Вильяльм собирается идти на земли Харфарга. Разумнее было бы предположить, что он дождется подмоги и двинет свои отряды на нас. Нам следовало бы сражаться с ним и преподать урок тем, кто идет за ним следом с юга.

Тогда, быть может, они остерегутся нападать на нас.

Вес упрямо поджал губы:

— А ты что скажешь, Хальвдан?

— У нас есть за кого отомстить! — рявкнул Змееглаз. — Франки говорят, что мы, дескать, язычники. Да, мы не христиане, чтобы прощать нашим врагам. Я — за то, чтобы выступить.

— Но конунг — я. Решение за мной.

Медленно склонились головы.

— И я скажу: мы выясним, каковы наши враги, каковы их сила и слабость, и лишь потом нанесем им удар. Пусть они придут к нам.

— И оставим наших товарищей без отмщения? — взвыл Хальвдан.

— Отчего же, я готов выслать несколько дружин.

— Нескольких недостаточно, — не выдержав, мрачно вмешался Бранр. — Не забывай, конунг, что я недавно вернулся с Гаутланда. Рьявенкрик почти что разрушен, а сам остров постепенно превращается в гнездо врага. Едва ли Варша способен нанести ему серьезный урон. И я скажу еще: Эгиль-скальд прав, за Вильяльмом придут другие, он только лишь ждет прихода их кораблей. Я видел этих франков. Пусть мои слова противоречат клятве Круга, но если мы не накажем страшной смертью этих, остальные сочтут нас слабыми.

Вес же повторял свое решение снова и снова, уговаривал, соглашался выслать больше дружин, перетянул на свою сторону Хальвдана и Хакона, обещал послабления бондам. Выторговал себе неделю, за ней еще одну, якобы чтобы дождаться дальнейших новостей.

— Пошли за вином, Карли, — обратился к управителю Вес, очевидно, желая снять воцарившееся в палате напряжение. — Выпьем во славу Одина и ушедших к нему, почтив их чем-то лучшим, чем простое пиво.

— Вина нет, мой господин, — неспешно отозвался управитель. — Четыре недели уже не было кораблей с юга. Быть может, ветер им неблагоприятен.

Не говоря пи слова, Бранр поднялся со скамьи и перешел к окну, где, глядя в небо, стоял Лысый Грим. По залитому утренним солнцем небосводу ветер неспешно гнал перистые облачка, горизонт был чист.

— В такую погоду я мог бы проплыть от устья Рейна в Сканней и в старом корыте, — вполголоса сказал он старику. — Ветер ему не тот! Не в ветре дело.

Старик взглядом призвал его к молчанию. «Возможно, за время моего отсутствия Лысый Грим тоже догадался о чем-то», — с облегчением подумал Хамарскальд.

— И кто, как не я, — неожиданно заговорил Вес, — предлагал послать на побережье или самого Оттара Черного, которого защитили бы его старость, волшба и дар, или тех, кто наименее ценен для нас?

Ответом на эти слова была удивленная мертвая тишина.

— Дружины отправятся завтра же и с ними те из скальдов, которых выберет Круг. Пусть они передадут зеландцам, что мы окажем им всю помощь, какая будет в наших силах.

Вес снова задумчиво поглаживал каменные лица. Еще до своего отъезда на Гаутланд, Бранр заметил, что делает конунг это всегда, когда рассчитывает что-то или собирается солгать во имя какой-то лишь ему ведомой цели.

Не верь ему Оттар, безмолвно выкрикнул Бранр. Ему нельзя верить.