Десять тысяч лет в ледяной глыбе

ГЛАВА 4

Размышления о церебральной гипертрофии большеголовых людей. — Психическая сила. — Левитация, или полет над землей человеческого тела. — Примеры, взятые у современников господина Синтеза. — Опыты господина Крукса. — Невероятная сила Тай Ляое. — Об электрических скатах[92]. — Начало путешествия господина Синтеза по воздуху. — Фарфоровый дом. — Хозяева и рабы. — В молодые годы. — Прибытие.

— И вы готовы отправиться в такое оригинальное путешествие? — спросил господин Синтез у своего любезного собеседника.

— Мы всегда готовы передвигаться куда угодно, ибо везде находим все необходимое для поддержания жизнедеятельности, мы всюду чувствуем себя как дома.

— Еще одно слово и минутную передышку, прошу вас, Большой-Пожилой-Господин.

— Все, что хотите, Рожденный-Прежде.

— Тысяча благодарностей за вашу неисчерпаемую любезность. Я прекрасно понял цепь необычайных событий, которые вы мне вкратце изложили и к которым, смею надеяться, мы еще впоследствии вернемся более подробно.

— Повторяю, буду счастлив приобщить вас и к прошлому, и к настоящему.

— Еще раз спасибо. Все исторические данные, относящиеся и к людям, и к предметам, все перемены, происшедшие в строении земной коры, какие бы они ни были, отнюдь не иррациональны[93], и я охотно в это поверю, если вы представите мне неоспоримые факты. Однако я хотел бы задать несколько вопросов, касающихся вашего анатомического строения, присущей вам чрезвычайной, почти болезненной впечатлительности, расспросить о той поразительной силе, которая, согласно желанию, превращает вас в существа воздухоплавающие, в счастливых соперников тех, кто наделен крыльями и может свободно парить над землей, к которой мы, грешные, накрепко привязаны.

— Вы конечно же не могли не понять, что наш мозг, будучи органом, который тысячелетиями пребывал в состоянии беспрерывной тренировки, сумел развиться до такой степени, которая представляется вам чудовищной. Между тем в природе этот феномен можно наблюдать постоянно.

— Действительно, доказано, что орган, бездействующий в течение ряда поколений, слабеет, атрофируется, постепенно отмирает. И напротив, как вы только что заметили, орган, постоянно работающий, увеличивается, укрепляется, иногда гипертрофируется за счет других органов. В мое время мы это знали.

— Нет ничего загадочного и в нашей впечатлительности, показавшейся вам болезненной. Она проистекает от нервной доминанты, которая, в свою очередь, обусловлена доминантой[94] мозговой. Мы ведь церебральные, а значит, непременно должны быть нервными.

— Верно.

— Объем нашего мозга почти в три раза превышает ваш, поэтому мы и должны быть в три раза более нервными.

— Вне всякого сомнения.

— Но эта пропорция, с виду такая правильная, не всегда приложима на практике.

— Разумеется, ведь нужно учитывать, какова была тренировка вашего мозгового вещества и нервной субстанции.

— Тренировка длилась веками без единой паузы и продолжается перманентно[95]. Но надо особо отметить — длилась веками. Потому что отцы передавали из поколения в поколение впечатлительность, которую мы беспрестанно совершенствовали.

— До полной внематериальности?

— Вы нашли точное слово, Сьен-Шунг. Внематериальность! Именно это я имел в виду. Так и есть — вот оно, состояние, к которому мы неудержимо стремимся и которого, без сомнения, достигнут наши более счастливые потомки.

— Вот, оказывается, откуда и церебральная гипертрофия, и повышенная возбудимость, которая делает нестерпимым любой более или менее интенсивный шум, обыкновенный звук голоса, неожиданное или резкое движение.

— Да, и до такой степени, что мы вынуждены всегда быть начеку, чтобы сгладить эффект всякого возбудителя и дабы облегчить себе условия существования. Мы смягчаем, затушевываем любой раздражитель, способный хоть чем-то поколебать, обеспокоить наш столь деликатный организм. Словом, все вокруг нас обустроено таким образом, чтобы избегать малейшего непривычного шума. Наши рабы мао-чины должны разговаривать шепотом — и никогда ни единого крика…

— Но если начинается гроза, гремит гром?..

— Непостижимая чуткость наших нервов предупреждает нас о ее приближении: задолго до ее начала мы переносимся в те места, где безоблачное небо, где светит солнце.

— У вас на все есть ответ, Тай Ляое, и я вами безмерно восхищаюсь. Эту чудесную, потрясающую силу я назову психической силой…

— Вы сказали — психической силой?! Знайте же, Сьен-Шунг, вы — замечательный человек!

— Ну что вы, Большой-Пожилой-Господин!

— А то, что мы тоже определяем именно этим термином силу, в тайну которой я только что попытался вас посвятить.

— В свою очередь, позвольте сообщить вам, что и в мое время были люди, к которым благоволила природа — они пользовались этой восхитительной привилегией спонтанно[96] взмывать над землей.

— Что вы говорите, Сьен-Шунг?!

— Чистую правду, Тай Ляое. Однако это чудесное свойство, это драгоценное состояние давались им лишь время от времени — им до вас было далеко.

— Ха! Неужели вы думаете, что все мои современники им владеют в равной степени? Не заблуждайтесь, Рожденный-Прежде! Точно так же, как люди разнятся между собой ростом, силой мышц, интеллектуальными способностями, так и психической силой мои современники наделены неравномерно.

— Это кажется мне справедливым и соответствует законам природы, которая никогда не сотворяла эквивалентов[97] ни в животном, ни в растительном мире.

— Вы меня великолепно понимаете, Сьен-Шунг! Вы утешили мою старость, ведь это большое счастье — обнаружить среди обломков старого мира такого разумного собеседника! Вы действительно опередили свое время!

— Увы, увы!

— Но вы только что произнесли слова: «психическая сила». Вы сказали, что десять тысяч лет тому назад кое-кто из ваших современников — мао-чинов — обладал даром, который и у нас-то редкость и в котором совершенно отказано современным мао-чинам.

— Я не сказал ничего, что было бы ложью, Тай Ляое, и сейчас докажу вам это.

— Я ни на секунду не усомнился в правдивости ваших слов, Сьен-Шунг! Я лишь хотел спросить, в чем отличие и сходство церебральных вашего века и нашего.

— Сходства немного, и то весьма отдаленное. Они были не более церебральными, чем все остальные люди, владели на весьма низком уровне той силой, увидев которую в вас я испытываю восхищение и зависть. Тем не менее факт неоспорим. Повторяю, не только в девятнадцатом веке, но и ранее существовали люди, наделенные способностью без видимой причины подниматься над землей, оставаться в таком положении и некоторое время парить в воздухе безо всякой опоры. Мы называли этот феномен словом «левитация»[98]. Я своими глазами видел в Индии, как пандиты, то есть озаренные или посвященные, медленно поднимались за счет одной лишь силы воли над землей и зависали в воздухе. Эти люди жили исключительно созерцательной жизнью, углублялись в себя, отрешались, насколько возможно, от внешнего мира и в какой-то момент им одним известными способами до последней крайности напрягали свои нервы, усиливали их чувствительность. Могу привести многочисленные примеры. Хотел бы остановиться на самых доказательных, на тех, которые были взяты под строжайший научный контроль, что исключало малейшую возможность мошенничества со стороны свидетелей или участников. Так вот, англичанин мистер Крукс, член лондонского Королевского общества, известный своими выдающимися открытиями в области химии, а также памятными опытами в области радиоактивности, неоднократно… Ах, Боже мой, я вам рассказываю про Королевское общество, про Лондон, про Англию, как будто говорю со своим современником… Воистину, мой рассудок с трудом постигает, как много воды утекло с тех пор…

— Вы рассказываете очень интересно, Сьен-Шунг! Поверьте, при этом воспроизведении прошлого я испытываю такое же наслаждение, какое вскоре испытаете вы, знакомясь с настоящим! Кроме того, я счастлив узнать, что среди живших тогда находились, несмотря на несовершенство, вернее, на значительно более низкий уровень развития их организма, люди, которые пусть хоть временно и частично, но все же были наделены даром, которым владеем мы. Будьте любезны, продолжайте.

— Ну так вот, мистер Крукс сумел с помощью простого, но очень хитроумно сделанного прибора зарегистрировать и измерить силу, развиваемую этими счастливчиками. При этом они не делали ни одного видимого глазу движения и, как казалось, даже не подозревали о такой значительной затрате своей энергии. А ведь точные приборы не лгут, у них нельзя вызвать галлюцинацию, не так ли?

— Вне всякого сомнения. А скажите-ка мне, Рожденный-Прежде, какова же была эта сила, которую вы считаете значительной?

— Достаточной, чтобы поднять человека на несколько сантиметров, а то и метров над землей. Аппаратура зафиксировала давление, в сто пятьдесят раз превышающее принятую единицу измерения[99].

— Превосходно. Каков, по вашему мнению, вес блока, на котором вы недавно проснулись?

— Он сделан из стекла или хрусталя, не так ли?

— Из хрусталя. Он тяжел, как по-вашему?

— Гм, от тысячи пятисот до двух тысяч килограммов… А может быть, и больше…

— Тогда смотрите.

Говоря это, старик медленно поднялся, потверже встал на ноги, слегка откинулся назад и коснулся растопыренными пальцами обеих рук огромного блока.

Легко можно себе представить удивление господина Синтеза, когда он увидел, что неподъемная масса сдвинулась и стала быстро скользить по изящным мозаикам пола, как будто ее тянул мощный механизм.

— Я могу, — как ни в чем не бывало продолжал старик, — по вашему желанию повернуть эту глыбу той или иной гранью.

— О, не надо. Я уже убедился, что и такой подвиг вам по плечу.

— Да, потому что наши силы, можно сказать, неисчерпаемы. Если я возьму вас двумя пальцами за запястье, то смогу сломать его или отсечь вам руку, как если бы ее придавил один из углов этого блока, который я передвигаю легким движением.

— Не сомневаюсь.

— Еще два слова, прежде чем оказать вам честь, которой вы вполне заслуживаете, и ознакомить вас с нашим миром. Как объяснили бы вы, жившие десять тысяч лет назад, этот феномен, ставший для нас теперь единственным способом жизни?

— Мы предположили бы, что эта сила, будучи чисто нервного происхождения, образует вокруг тела нечто вроде нервной атмосферы разной интенсивности, способной в поле своего действия придавать ускорение тяжелым предметам. Таким же образом, по нашему мнению, происходила левитация, или поднятие, человеческого тела: совершалось, так сказать, выталкивание тела землей, происходящее вследствие того, что человека со всех сторон окружала нервная атмосфера.

— Иного объяснения и быть не может, и я в свою очередь потрясен, услышав, что человек, живший в столь отдаленные времена, сформулировал суть этого явления с такой точностью.

— Тем не менее, несмотря на всю очевидность, большинство моих современников его отвергали.

— Неужели они были такими маловерами?

— Бόльшими, чем вы можете себе представить.

— Однако и в природе встречаются существа, наделенные совершенно особыми свойствами…

— Возьмем, к примеру, электрического ската, обладающего, так сказать, электрическим чувствованием, которое, соблюдая известные пропорции, можно приравнять к вышеупомянутой психической силе. Ведь вокруг ската электричество тоже образует некую особую наэлектризованную атмосферу.

— Вы совершенно правы, Сьен-Шунг. Однако оставим на время этот вопрос. Чувствуете ли вы себя в силах покинуть это место, где я имел счастье вас найти и предпринять обещанное мною путешествие? Ясность ума свидетельствует, что вы полностью пробудились от тысячелетнего сна, а это главное. Что касается физического состояния, то оно, думается, тоже вполне удовлетворительно. Будь вы даже слабее ребенка, и тогда, ничем не рискуя и не почувствовав усталости, смогли бы отправиться в путешествие, которое будет, не сомневаюсь, и легким и интересным.

— Дорогой Тай Ляое, целиком вручаю себя в ваши руки.

— «Вручаю себя в ваши руки» — как точно сказано! Вы и не представляете, насколько метко попали в цель!

Четверо церебралов (так их про себя величал господин Синтез, или Сьен-Шунг, как его теперь называли) медленно приближались к двум собеседникам. Так как швед умерил силу своего звучного голоса и не вносил больше никакого разлада в сверхчувствительные и субтильные[100] организмы, подошедшие столпились вокруг и стали разглядывать незнакомца с дружелюбным любопытством.

Тай Ляое что-то прошелестел, большеголовые подошли еще ближе к господину Синтезу и, согнув руки в локтях, стали легко касаться тела.

Под воздействием этих почти не ощутимых прикосновений он с восторгом почувствовал, что оторвался от пола и медленно поднимается в центре группы ввысь.

От волнения старик утратил свое обычное хладнокровие.

— Вот он, этот чудесный способ передвижения, почтеннейший Тай Ляое!

— Довольны, Рожденный-Прежде?

— Еще спрашиваете! Я в таком восторге, что не нахожу слов. Блаженство, да и только!

Группа, плавно преодолев широкое отверстие, очутилась на свежем воздухе и зависла на двадцатиметровой высоте.

— Вот видите, головокружения нет, — заговорил Тай Ляое. — Ничего не бойтесь, риска нет, ведь мы вас поддерживаем в центре атмосферы, образованной вокруг наших тел. Что вы предпочтете: со скоростью мысли перенестись в Тимбукту или, как любознательный и опытный путешественник, медленно проплыть над землей на небольшой высоте и все внимательно рассмотреть?

— Если это не затруднит вас, Большой-Пожилой-Господин, и если ваши любезные спутники не откажутся снизойти до моей просьбы, я предпочел бы второе.

— Выбирайте, Сьен-Шунг, а долг гостеприимных хозяев повелевает исполнять все ваши желания.

— Тысяча благодарностей! Я надеюсь, что не слишком вас утомлю?

В ответ послышался смех — очень тихий, ничуть не ироничный, — и господин Синтез, чувствуя, как легко парят над землей его новые друзья, понял, что сморозил невероятную глупость.

Летящая с небольшой скоростью группа на минуту остановилась, чтобы дать своему «доисторическому предку» впервые полюбоваться местностью, где он таким чудесным образом оказался.

Против ожидания зрелище его не удивило. Он увидел небольшой городок, асимметрично разбросанные постройки, окруженные разнообразными живописно расположенными зелеными насаждениями. Рядом с великолепными образцами тропической флоры[101] соседствовали представители зоны умеренного климата, хорошо различимые по их кронам. Сочетание это составляло очаровательный контраст. Красивые здания, далеко отстоящие друг от друга, в большинстве своем были довольно высокими и отличались архитектурным своеобразием. Сверкали на солнце крыши и стены — многоцветные, различных оттенков. Но в целом все это буйство красок являло редкую по своей гармоничности картину.

— Эти, если не ошибаюсь, — тихо сказал господин Синтез, — китайские домики очень похожи на те, которые я видел в свое время на землях Поднебесной империи. Их форма и характер остались почти теми же.

— Как и наш язык и наши черты лица, Сьен-Шунг, — отозвался Тай Ляое. — Зачем менять то, что красиво и удобно? Это фарфоровые дома — чистенькие, свежие, безвредные для здоровья. Они имеют то преимущество, что не впитывают миазмов, исходящих от болот на побережье, непроницаемы для насекомых и вредных рептилий, защищают от палящих солнечных лучей. Чего ж еще хотеть?

— Значит, для их создания нужны и искусные строители, и сноровистые ремесленники, добывающие необходимые материалы?

— Для этого у нас есть подсобные рабочие, мао-чины.

— Действительно. Видя вас, таких благородных, таких утонченных, ни в малейшей степени не пригодных для грубых работ, я забыл, что на Земле живет еще одна раса… моя раса. Раса угнетенных, проклятых…

— Но они не унижены и не прокляты, как вы подумали, Рожденный-Прежде. Это просто существа низшего порядка, которые трудятся пусть без инициативы, но и без отвращения, почти как животные. Они не придумывают ничего нового, но, выполняя наши приказы, стали отменными ремесленниками, рабочими, земледельцами.

— Но им запрещено подняться над их жалким положением?

— Разве в ваше время было иначе? Разве не было людей низших, обездоленных, обреченных выполнять самые неблагодарные, самые тяжелые работы, в то время как счастливцы извлекали выгоду из их изнурительного труда, из их пота? А сами вы, Сьен-Шунг, человек высокого развития и культуры, разве вы когда-нибудь копали землю лопатой, переносили грузы, ткали одежду, убирали хлеб? Вы все это приказывали выполнять нижестоящим, вашим мао-чинам, к которым вы не относились как к равным себе, хотя это были такие же люди, как вы, лишь уступающие вам в интеллекте. В ваше время разница между эксплуататором и эксплуатируемым была не так заметна, как сегодня, тем не менее она существовала.

— Но мы им платили.

— Неужели вы думаете, что мао-чины работают бесплатно? Мы даем им все, что может понадобиться: пищу, крышу над головой, одежду, медицинский уход, если они больны, приют и отдых, когда они состарятся. Делали ли вы то же самое для людей одной с вами расы?

— Между тем все, что они здесь производят, в первую голову принадлежит им самим: и пища, которую вы им даете, и одежда, которую они сами шьют, и дома, которые возводят, и еще бесконечное множество вещей. Если бы вас не было, они продолжали бы производить для собственного потребления все, что вы считаете нужным им давать. Короче говоря, они могут прожить без вас.

— Вы забыли о том, что они — порабощенная раса, а мы — их господа. Все, что вы видите вокруг, — принадлежит нам, они не могут и не должны владеть чем-либо на правах собственности. Для них наша воля — закон, потому что совершенно очевидно, что они ниже самого худшего из нас. Вы все поняли, не так ли? — закончил Тай Ляое свою речь, в течение которой его музыкальный голос ни разу не зазвучал громче.

«Увы! — сказал себе господин Синтез. — Я слышал, как точно так же рассуждали во времена моей юности рабовладельцы. Точно так же думали позднее американцы в Южных штатах, пока не грянула кровопролитная Война за независимость[102], разбившая цепи стольких несчастных, но не покончившая с этой омерзительной язвой — рабством. Однако какой же нынче взяли реванш отдаленные потомки дяди Тома![103]»

Группа снова пустилась в полет, прибавив в скорости, в то время как старый ученый, погрузившись в раздумья, с небес рассматривал землю: ручьи и реки, леса, поля, строения, согбенных на ниве или медленно бредущих по дорогам мао-чинов, в то время как большеголовые церебралы лениво скользили мимо или, повинуясь капризу, стрелой проносились в небесах.

Тай Ляое первый нарушил молчание, которое почтительно соблюдали его товарищи, бывшие моложе и явно ниже по положению в этой таинственной иерархии Церебральной Республики.

Добрейший старец, видимо, был немного говорлив, и молчание его тяготило.

— Не хотите ли, — обратился он к господину Синтезу, — чтобы мы еще увеличили скорость полета? До самого Тимбукту здесь нет ничего интересного. Там сделаем небольшую остановку и полетим дальше вокруг всей планеты.

— Пожалуйста, Тай Ляое. Однако мне хотелось бы получить от вас некоторые сведения касательно структуры вашего общества, чтобы целиком и полностью отдаться созерцанию чудес, которые вы мне покажете, и не отвлекаться ни на что другое. Я всегда был человеком методичным, даже скрупулезным[104], не люблю делать несколько дел сразу.

— Вы всегда можете положиться на мою к вам благосклонность, Сьен-Шунг.

— Мы, по вашим словам, направляемся в Тимбукту, город, где вы живете постоянно. Не соблаговолите ли рассказать, каков у вас семейный уклад, каковы связи между вами, как вы относитесь к мао-чинам, презираемым, но необходимым помощникам. Владеет ли каждый из вас одним или многими рабами, или ваше главенство распространяется на всю расу в целом?

— Я кратко и ясно отвечу на вопросы, свидетельствующие об интересе к нашему обществу. Постараюсь так проинформировать вас, чтобы вы смогли вскоре подкованным войти в нашу жизнь. Но сначала скажите, как вы себя чувствуете?

— Великолепно!

— Вам нравится так передвигаться?

— Я был бы неблагодарным человеком, если бы не счел это замечательным. Нечего и говорить, я сожалею лишь о том, что моя старость мешает мне самому овладеть этим способом передвижения. Но не стесняю ли я вас, не утомляю ли?

— Нисколько. Мы не знаем, что такое усталость, ведь наши психические возможности безграничны. Следовательно, такой добавочный груз, как ваше тело, плывущее в нашей нервной атмосфере, весит для нас не более мельчайшей пушинки. Вернусь к вопросу о семейном укладе. Предки были полигамны[105]. Но вот уже пять или шесть тысяч лет назад вошла в обычай моногамия[106], хотя никакого законодательства по этому вопросу нет — нигде не сказано, сколько жен может быть у гражданина. Такая же свобода в выборе местожительства.

— Как, разве каждая супружеская пара не владеет собственным домом в избранном ею месте, разве не дома воспитываются дети, содержится прислуга?

— И да и нет. Дома являются всеобщей собственностью. Каждый выбирает себе дом по вкусу, устраивается, живет в нем некоторое время и в один прекрасный день покидает — иногда по необходимости, иногда — по прихоти фантазии. Построенные из массивного фарфора дома почти невозможно разрушить, они служат многим и многим поколениям. Если домов становится недостаточно или старые приходят в негодность, мао-чины их тотчас же заменяют.

— Охотно допускаю такую систему, в чем-то сходную с американской системой меблированных комнат. Но как живут мао-чины?

— Они привязаны к жилью и к небольшому земельному участку около дома, должны каждую секунду в течение всей жизни находиться в распоряжении своего хозяина, кто бы он ни был, чтобы тотчас же, в одиночку или группой, приступить к необходимым работам. Когда кто-либо из нас перемещается — сами посудите, насколько частыми бывают такие перемещения, — он всегда находит себе дом, рабов, пищу — кстати сказать, одинаковую для взрослых людей обоего пола.

— При такой системе вы, надо полагать, мало времени живете в кругу семьи. Хватает ли у вас времени заниматься хотя бы образованием своих детей?

Новым взрывом смеха откликнулись спутники господина Синтеза на это соображение, безусловно неожиданное и странное.

Как только веселость улеглась, Тай Ляое заговорил снова:

— Мы смеемся от души, совсем не думая вас обидеть. Просто мы, церебральные, затрудняемся даже предположить факт существования где-либо в мире человека, полагающего, что мы сами воспитываем детей.

— Объяснитесь же, Большой-Пожилой-Господин, — попросил господин Синтез, как бы извиняясь за высказанную нелепость.

— Это очень просто: наши дети растут в коммунах под присмотром женщин мао-чинов. Они кормят их тем, что предназначено для младшего возраста, обеспечивают уход за ними, удовлетворяют все их потребности, и так до тех пор, пока те не начнут лепетать первые слова, делать первые шаги по земле, как простые мао-чины, и пытаться вдруг оторваться от земли, как их родители.

— Это мне кажется довольно рациональным[107]. А затем?

— Они воспитываются коммунами, в специальных учебных заведениях под наблюдением, пока маленькие, — женщин, а как подрастут, — мужчин.

— Я так и думал, Большой-Пожилой-Господин. Но эти наставники детей и юношества уже не мао-чины, не так ли?

— Нет, конечно. Это церебральные.

— Вы недавно говорили о полном равенстве, которое царит среди вас, людей высшей касты… Но вы сказали также, что живете лишь по своей собственной воле, она — закон жизни… Как же увязать такую абсолютную независимость с оседлым образом жизни и даже неким рабским повиновением, необходимым для выполнения, так сказать, педагогических функций?

— Оседлый образ жизни? Пусть так. Но его длительность строго ограничена. К тому же от этой обязанности никто не может уклониться. Наши законы строго обязывают каждого гражданина поочередно и бесплатно посвятить себя воспитанию подрастающего поколения. Что до рабского повиновения, то этим словом никак нельзя определить самую благородную, самую возвышенную функцию, которой только может посвятить себя отец семейства. Уж поверьте, никто не стремится увильнуть от этой обязанности, и все мы равны перед нашим долгом.

— Я восхищен, Тай Ляое, и прошу прощения за допущенную ошибку.

— Мне не за что прощать вас, Сьен-Шунг, вы ведь спросили от души и безо всякой задней мысли. Однако ваше замечание доказало мне, что в ваше время люди относились к воспитанию детей менее ответственно.

— Но тогда необходимо, чтобы вы все без исключения сами имели прекрасное образование?

— А вы в этом сомневаетесь? Знайте же, что мы все по достижении определенного возраста овладеваем всеми знаниями, накопленными человечеством.

— Хотел бы я когда-нибудь поприсутствовать на одном из ваших… сеансов. На лекции, как мы говорили в старину.

— Секундочку. Если желаете, мы ускорим наш полет, дабы мгновенно преодолеть расстояние, отделяющее нас от города.

— Еще одно словечко. Когда вы вот так, со скоростью света, пересекаете пространство, не бывает ли столкновений между путешествующими? Одна эта мысль заставляет меня дрожать за вас.

— Этого не случается никогда. Когда два тела движутся по одной линии навстречу друг другу, между их двумя нервными атмосферами возникает некое отталкивание, и они пролетают, не задев друг друга.

Господин Синтез собирался было ответить, быть может, возразить, но не успел. Как только Тай Ляое договорил последнюю фразу, он почувствовал, что его легонько стиснули, затем все тело стало покалывать как бы слабыми электрическими разрядами — аналогичное покалывание он ощущал во время своего воскрешения. Все окончилось молниеносно. Он услыхал нежный голос Тай Ляое:

— Вот мы и прибыли.