День совершенства

Глава 1

Город — безликие гигантские бело-бетонные параллелепипеды в окружении гигантов поменьше — выделил внутри себя место для просторной площади с розовым покрытием, на которой играли и резвились сотни две детишек под надзором дюжины воспитательниц в белых балахонах. Голые загорелые и черноволосые малыши ползком пролезали сквозь красные и желтые полые цилиндры, раскачивались на качелях или группами делали гимнастику; в тенистом же углу, где были расчерчены «классы», пятеро детишек сидели тесным кружком, четверо слушали, пятый же, мальчуган лет восьми, рассказывал:

— Они ловят животных и едят их и одеваются в их шкуры, — говорил он. — А еще… еще они нарочно делают друг другу больно своими руками, или камнями, или еще чем-нибудь. Они это называют «бороться», или «драться». Они не любят друг друга, не помогают один другому.

Остальные внимали ему с широко раскрытыми глазами. Девочка, которая была помладше говорившего, сказала:

— А ты не можешь снять свой браслет. Вот! Это невозможно. — Она подергала пальцем свой собственный браслетик, чтобы показать, сколь надежен и крепок был на нем замочек.

— Можно, если у тебя есть подходящий инструмент, — сказал мальчик. — Разве не снимают его в контрольные дни?

— Только на секунду.

— Но ведь снимают, верно?

— А где они живут? — спросила другая девочка.

— Высоко в горах, — ответил мальчик. — В глубоких пещерах. В разных таких местах, где мы не можем их найти.

Первая девочка сказала:

— Они, наверно, ненормальные.

— Ну да, — сказал мальчик и рассмеялся. — Их и зовут неизлечимыми. Они совсем, совсем больные.

Самый младший из них, мальчик лет шести, спросил:

— А их не лечат?

Старший мальчик поглядел на него свысока и ехидно заметил:

— Ну да, без браслетов и прямо там у них в пещерах?

— А отчего они делаются больными? — поинтересовался малыш. — Их же лечили до того, как они убежали?

— Лечение, — вразумил младшего старший мальчик, — не всегда помогает.

Шестилетний уставился на него.

— Помогает, — возразил он.

— Нет, не помогает.

— Ай-яй-яй, — сказала воспитательница, подходя с волейбольными мячами в обеих руках, — не слишком ли близко друг к другу вы сидите? Во что вы играете? В Братца Кролика?

Дети быстренько раздвинулись, и размер их круга увеличился, только шестилетний мальчуган остался сидеть, где сидел, даже не пошевелился. Воспитательница с любопытством поглядела на него.

Из громкоговорителей прогудел сигнал из двух нот.

— В душ и одеваться! — сказала воспитательница, и дети вскочили со своих мест и убежали.

— В душ и одеваться! — крикнула воспитательница группе ребятишек, игравших в мяч чуть поодаль.

Шестилетний мальчик встал, вид у него был озабоченный и грустный. Воспитательница присела перед ним на корточки и участливо посмотрела на малыша.

— Что случилось? — спросила она.

Мальчик — правый глаз у него был почему-то зеленый, а не карий — смотрел на нее и моргал.

Воспитательница выпустила из рук мячи, которые держала, взяла мальчика за запястье, посмотрела на его браслет и ласково взяла мальчика за плечи.

— В чем дело, Ли? — спросила она. — Ты не выиграл в игре? Проиграл или выиграл — это не столь уж важно, разве тебе это не известно?

Мальчик кивнул.

— Ведь главное — не выиграть, а участвовать в игре, не так ли?

Мальчик опять кивнул и сделал попытку улыбнуться.

— Ну, вот, так-то оно лучше, — сказала воспитательница. — Так оно немножко лучше. Теперь ты не похож на этакую старую грустную обезьянку.

Мальчик улыбнулся.

— В душ — и одеваться, — с облегчением сказала воспитательница. Она повернула мальчика кругом и легонько шлепнула по заду. — Давай, — сказала она. — Живо!

Мальчик, которого иногда звали Чипом, но гораздо чаще Ли — его именной номер, или «имяном», был Ли РМ35М4419,— за едой не произнес почти ни слова, зато его сестренка Пиис тарахтела без умолку, и родители не заметили его молчания. Лишь когда все уселись перед телевизором, мать пристально посмотрела на него и сказала:

— Здоров ли ты, Чип?

— Да, здоров.

Мать повернулась к мужу и сказала:

— За целый вечер он не произнес ни слова.

— Да здоров я, — сказал Чип.

— Почему же ты тогда такой тихий? — спросила мать.

— Тсс, — промолвил отец семейства.

Экран вспыхнул, и картинка стала насыщаться цветом.

Через час дети стали готовиться ко сну, и мать Чипа пошла в ванную посмотреть, как он чистит зубы.

— В чем дело? — заговорила она. — Тебе говорили про твой глаз?

— Нет, — отозвался он, краснея.

— Сполосни щетку.

— Уже сполоснул.

— Сполосни еще!

Он пополоскал щетку и, дотянувшись, повесил ее на место.

— Езус болтал, — сказал он. — Езус ДВ. Когда играли.

— О чем? О твоем глазе?

— Нет, не о моем глазе. О моем глазе никто ничего не говорит.

— Тогда о чем же?

Он поежился.

— О тех номерах, которые делаются больными и убегают из Братства. Убегают и потом снимают свои браслеты.

Мать смотрела на него с большим беспокойством.

— О неизлечимых? — спросила она.

Он кивнул. От ее тона и оттого что она тоже знает о них, ему стало еще более не по себе.

— А это правда? — спросил он.

— Нет, — сказала она. — Это не так. Нет. Я позвоню Бобу. Он тебе объяснит. — Она повернулась и быстро вышла из ванной, проскользнув мимо Пиис — та как раз входила, застегивая пижамку.

В гостиной отец спросил:

— Осталось две минуты. Они в постели?

Мать Чипа сказала:

— Один мальчик рассказал Чипу о неизлечимых.

— Фу! — пробурчал отец гадливо.

— Я позвоню Бобу, — сказала мать, направляясь к телефону.

— Уже девятый час.

— Он придет, — сказала она, тронула своим браслетом кодовую панель телефона и прочла вслух имяном, напечатанный красными буквами на карточке под экраном — «Боб НЕ20Г3018». — Она стояла, нервно потирая ладони. — Я уверена: его что-то тревожит, — проговорила она. — За весь вечер слова не вымолвил.

Отец Чипа встал со стула.

— Пойду, поговорю с ним, — сказал он, направляясь к двери.

— Пусть лучше Боб! — возразила мать Чипа. — Отправь Пиис в постель, она до сих пор в ванной.

Боб явился через двадцать минут.

— Он в своей комнате, — сказала мать.

— А вы смотрите телевизор, — сказал Боб. — Сидите, сидите оба. И смотрите. — Он улыбнулся. — Беспокоиться не о чем, — сказал он. — Да, да. Такое у нас бывает сплошь и рядом.

— До сих пор? — удивился отец Чипа.

— Конечно, — сказал Боб. — И через сто лет будет случаться. Мальчишки есть мальчишки.

Он был самым молодым наставником из всех, кого они знали. Двадцать один год от роду, и всего год, как закончил Академию. И при том в нем не было и тени робости или сомнения. Более того, он был более непринужденным и уверенным в себе, чем наставники лет пятидесяти или пятидесяти пяти. Родители Чипа были весьма им довольны.

Он подошел к комнате Чипа и заглянул в нее. Чип лежал в кровати на боку, подперев рукой голову, перед ним была раскрытая книжка комиксов.

— Привет, Ли, — сказал Боб.

— Привет, Боб, — отозвался Чип.

Боб вошел и присел к Чипу на краешек кровати. Свой телекомп он поставил на полу между ног, пощупал у Чипа лоб и взъерошил ему волосы.

— Поглядываем-почитываем? — сказал он.

— «Вуд и его борьба», — сказал Чип, показывая Бобу обложку комикса. Он закрыл книжку и стал обводить указательным пальцем желтую заглавную «В» в слове Вуд.

Боб сказал:

— Я слышал, тебе кто-то лапшу на уши вешал насчет неизлечимых?

— Так это неправда? — спросил Чип, не отрывая взгляда от пальца скользившего по контуру буквы.

— Да, Ли. Все так оно и есть, — уверил его Боб. — Все это было истинной правдой давным-давно, но не теперь; теперь это чушь собачья.

Чип молча обрисовывал пальцем «В».

— Мы не всегда знали о медицине и химии столько, сколько знаем нынче, — сказал Боб, наблюдая за ним. — И в течение лет пятидесяти или чуть больше после Унификации изредка члены Братства, или, как мы говорим, «номеры», заболевали; очень немногие из них. И тогда они чувствовали, что перестают быть членами. Кое-кто из них убегал и жил одиноко в местах, которыми Братство не пользовалось — на пустынных островах, в горах и в тому подобной глухомани.

— И они снимали свои браслеты?

— Да, наверно, — сказал Боб. — В таких местах от браслетов никакой пользы, если нету сканеров, к которым нужно прикасаться браслетом.

— Езус сказал, они делали что-то, что называется «драка».

Боб на мгновение отвел взгляд в сторону.

— Лучше назвать это «агрессивными действиями», — сказал он. — Да, они это делали.

Чип поднял на него глаза.

— А теперь они мертвые?

— Да, все они умерли. Все до одного. — Боб погладил Чипа по голове. — Все это было в незапамятные времена, — сказал он. — Теперь ни с кем такого не бывает.

— Теперь, — сказал Чип, — мы знаем гораздо больше про медицину и химию. Теперь можно лечиться.

— Ты совершенно прав, — сказал Боб. — И ты учти, что в те времена было пять раздельных компьютеров. И как только тогдашний захворавший член Братства покидал свой родной континент, с ним полностью рвалась всякая связь.

— Мой дедушка помогал строить Уни-Комп.

— Да, я знаю это, Ли. Итак, если еще раз кто-нибудь тебе станет рассказывать про неизлечимых, ты запомни две вещи: во-первых, лечение теперь намного эффективней, чем было в давние времена; во-вторых, у нас имеется Уни-Комп, бдительно опекающий нас в любом месте Земли, где бы мы ни находились. Понял?

— Понял, — сказал Чип и улыбнулся.

— Давай-ка поглядим, что он говорит о тебе телекомп, — сказал Боб, поднимая аппарат к себе на колени и открывая крышку.

Чип сел в постели, придвинулся и засучил рукав пижамы выше браслета.

— Вы думаете, мне надо будет лечиться?

— Если будет необходимость, — сказал Боб. — Хочешь включить?

— Я сам? — удивился Чип. — Мне можно?

— Разумеется, — сказал Боб.

Чип осторожно взялся большим и указательным пальцами за тумблер, щелкнул им, и вспыхнули три сигнальные лампочки — синяя и две янтарные. Он улыбнулся, глядя на них.

Боб, наблюдая за ним, сказал с улыбкой:

— Прикладывай.

Чип коснулся браслетом панели сканера, и синий огонек стал красным.

Боб нажимал клавиши ввода. Чип смотрел на его пальцы, быстро бегающие по клавиатуре. Боб все нажимал, нажимал, а потом щелкнул по клавише «Ответ». На экране выстроилась строка зеленых символов, затем под первой строкой возникла вторая. Боб изучал символы. Чип наблюдал.

Боб искоса посматривал на Чипа и улыбался.

— Завтра в 12.25, — сказал он.

— Хорошо! — сказал Чип. — Спасибо большое!

— Благодари Уни, — сказал Боб, выключая телекомп и закрывая крышку. — Кто тебе говорил про неизлечимых? — спросил он. — Езус — который?

— ДВ33 какой-то, — сказал Чип. — С двадцать четвертого этажа.

Боб защелкнул замочки на футляре телекомпа.

— Он, наверно, взволнован этим не меньше твоего, — сказал Боб.

— Ему тоже надо лечиться?

— Может быть; я поставлю в известность его наставника. А теперь, братец, давай-ка спать, завтра тебе в школу. — Боб забрал у Чипа комикс и положил книжку на ночной столик.

Чип лег и с умиротворенной улыбкой прижался к подушке. Боб поднялся, погасил свет и еще раз взъерошил Чипу волосы, нагнулся и поцеловал его в затылок.

— Увидимся в пятницу, — сказал Чип.

— Верно, — сказал Боб. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Боб.

Родители Чипа с тревогой встали, увидев Боба входящим в гостиную.

— С ним — порядок, — сказал Боб. — Практически он уже спит. Он будет завтра пролечен экстра-дозой во время ленча; возможно, введут немного транквилизатора.

— О, как камень с души, — сказала мать Чипа.

А отец добавил:

— Спасибо, Боб.

— Благодари Уни, не меня, — ответил Боб. Он пошел к телефону. — Я хочу, чтобы тому мальчику тоже помогли, — сказал он. — Тому, который рассказывал нашему. — И приложил свой браслет к панели телефона.

На следующий день после ленча Чип спускался на эскалаторе в медцентр, находившийся тремя этажами ниже школы. На прикосновение его браслета к сканеру у входа в медцентр индикатор ответил миганием зеленого «Можно», и еще одно зелененькое мигающее «Можно» зажглось на двери терапевтического отделения; наконец, еще одно «Можно» замигало ему на двери кабинета.

Четыре из пятнадцати аппаратов находились на профилактическом ремонте, поэтому очередь к действующим была довольно длинной. Впрочем, вскоре он уже встал на детские ступеньки к аппарату и просунул руку с высоко закатанным рукавом в отверстие с обрезиненными краями. Он держал руку по-взрослому спокойно, в то время как внутренний сканер подключился к его браслету, а диск для инфузий ласково и тепло потерся о мышцы плеча. Внутри аппарата зажужжали моторы, забулькала жидкость. Синий свет над головой стал красным, а диск защекотал, зажужжал и ужалил Чипа в руку, после чего сигнал вновь зажегся синим цветом.

В тот же день, но попозже, на игровой площадке, Езус ДВ — мальчик, который накануне рассказывал про «неизлечимых», — отыскал Чипа и поблагодарил его за помощь.

— Говори спасибо Уни, а не мне, — по-взрослому отвечал Чип. — Я получил доплечение, ты тоже?

— Да, — сказал Езус. — И другие мальчики тоже, и Боб ЮТ. Это он рассказал мне.

— Мне даже стало немного страшно, — сказал Чип, — когда я подумал о номерах, которые убегают, когда больные.

— И мне тоже немножко, — сказал Езус. — Но теперь этого не бывает; это было давно-давно.

— Теперь лечат намного лучше, чем в тогдашние времена, — сказал Чип.

— И у нас есть Уни-Комп, — добавил Езус, — который не спускает с нас глаз повсюду на Земле.

— Ага, — сказал Чип.

Подошла воспитательница и турнула их к ребятам, игравшим в мяч; пятьдесят или шестьдесят мальчиков и девочек, отстоявших друг от друга на расстоянии вытянутых рук, образовали огромный круг, занимавший почти четвертую часть территории площадки для игр.

Глава 2

Чипа прозвал так его дед. Он всем раздавал прозвища: мать Чипа, свою дочь, он назвал Сузу вместо Анны; отец Чипа стал Майком, а не Езусом (хотя отец считал эту идею глупой); для Пиис было придумано имя Ива, но та наотрез отказалась от этой клички. «Нет! Не зовите меня так! Меня зовут Пиис! Я — Пиис КД37Т5002!»

Папа Ян — так звали деда — был странный человек. И выглядел он странно. Все из поколения дедов и бабок имели какие-то специфические особенности — на несколько сантиметров выше или ниже нормы, со слишком светлой или слишком темной кожей, с большими ушами, с горбатым носом. Папа Ян был и выше и темней, чем полагалось по норме, глаза у него были большие и навыкате и еще были две рыжеватые пряди в его седеющих волосах. Но он не только выглядел странно, он и говорил странно — и это была-таки настоящая странность. Он говорил четко и энергично, и, тем не менее, у Чипа всегда было ощущение, что дед подразумевает нечто совсем иное, противоположное по смыслу тому, что он говорит.

Например, однажды, по поводу имен.

— Великолепно! Изумительно! — сказал тогда он. — Четыре имени для мальчиков, четыре — для девочек! Все станут называть мальчиков по Христу, Марксу, Буду и Вэню. Что лучше сможет устранить конфликты, привести к равенству?

— Да, — согласился Чип.

— Вот именно! — сказал Папа Ян. — А раз Уни выдает четыре имени для мальчиков, то он должен выдать и для девочек столько же, верно? Очевидный факт! Вот послушай. — Он остановил Чипа и присел перед ним на корточки так, что они оказались лицом к лицу. Его выпученные глаза так и приплясывали, будто он был готов расхохотаться. Был праздник, и они шли смотреть парад по случаю то ли Дня Унификации, то ли Рождества Вэня, то ли еще какого дня. Чипу было семь лет. — Послушай, Ли РМ35М26Ж449988ЭЮЯ, — продолжал Папа Ян. — Я хочу рассказать тебе нечто фантастическое, уму непостижимое. В мое время — ты слушаешь? — в мое время было более двадцати разных имен только для одних мальчиков! Ты можешь в это поверить? Клянусь Любовью Братства, это истинная правда. Были имена Ян, и Джон, Эйм и Лев, Хига и Майк, Тонио! А во времена моего отца их было еще больше: быть может, сорок, а то и все пятьдесят! Не глупо ли? Все это разнообразие имен при том, что все члены Братства, номеры, одинаковы и взаимозаменяемы между собой? Ну не самая ли это преглупейшая глупость, о которой ты когда-либо слышал?

И Чип согласно кивнул, смутился, чувствуя, что Папа Ян считал как раз наоборот: что не было ничего глупого или смешного в том, что для одних только мальчиков имелось сорок или пятьдесят различных имен.

— Взгляни на них, — сказал Папа Ян, беря Чипа за руку и направляясь с ним через Парк Единения на парад в честь Рождества Вэня. — Все в точности одинаковые! Разве это не изумительно? Одинаковые волосы, одинаковые глаза, одинакового цвета кожа, одинаковые фигуры; мальчики, девочки — все одинаковые. Как горошины в стручке. Это ли не прекрасно? Это ли не предел мечтаний?

Весь покраснев (кроме своего зеленого глаза, не такого, как глаза других мальчиков), Чип спросил:

— Что такое горошины?

— Не знаю, — сказал Папа Ян. — Кажется, это то, чем питались номеры до того, как ввели унипеки. Шарья рассказывала.

Папа Ян был управляющим на строительстве в ЕВР55131, что в двадцати километрах от ЕВР55128, где проживали Чип и его семья. По воскресеньям и во время отпуска дед наведывался к ним. Его жена Шарья утонула во время катастрофы туристского судна в 135 году — в том самом году, когда родился Чип, и Папа Ян больше не женился.

Бабка и дед Чипа по отцу жили в МЕКС10405, и он их видел, только когда они поздравляли его по видеофону в дни рождения. Они тоже были странные люди, но им было далеко до странности Папы Яна.

Школа — это было приятно; играть — тоже было приятно. И в музее Пред-у было приятно и интересно, хотя некоторые экспонаты немного пугали — «копья» и «пушки», например, и «тюремная камера», где «заключенный» в полосатой одежде сидел на койке, замерев и стиснув руками голову в многомесячном неизбывном горе своем. Чип всегда смотрел на него — отстанет, бывало, от своего класса, подойдет и смотрит, а наглядевшись, быстренько уходит прочь.

Мороженое, игрушки и книжки комиксов — тоже были приятные вещи. Однажды, когда Чип приложил свой браслет и кодовую наклейку от выбранной игрушки — набора «Конструктор» — к сканеру в товарном центре, индикатор замигал красным «Нельзя», и Чип был вынужден положить коробку в контейнер возврата. Он не мог понять, почему Уни отказал ему; это был правильный день, и игрушка была правильной категории.

— Стало быть, есть причина, дорогой мой, — произнес стоявший позади. — Тебе следует обратиться к своему наставнику и выяснить, в чем дело.

Чип так и сделал, и оказалось, что запрет был не окончательный, а надо было лишь несколько дней подождать в наказание за то, что он где-то подразнил сканер, прикладывая к нему браслет несколько раз без надобности. Это красномигающее «Нельзя» было первым в его жизни отказом в чем-то, что имело для него значение; ему ведь отказывали не в просьбе пойти в другой класс или посетить мед-центр в другой день — и случай в товарном центре очень обидел и огорчил его.

Приятной штукой бывали Дни Рождества Христова и День Унификации, и Дни Рождества Вуда и Вэня. И еще приятней, оттого что бывали не так часто, были его дни. В эти дни прибавлялись новые звенья в его связи с остальными, и новое звено будет сиять ярче предыдущих и хранить это сияние многие, многие, многие дни; и когда-нибудь он вспомнит и оглянется, и позади будет лишь череда старых звеньев, одинаковых и неотличимых. Как горошины в стручке.

Весной 145 года, когда Чипу исполнилось десять лет, наградой их семье была поездка в ЕВР00001, где они могли своими глазами увидеть Уни-Комп. Поездка от автопорта до автопорта заняла более часа, и это было самое длинное путешествие на памяти Чипа, хотя, по словам родителей, ему довелось в полуторагодовалом возрасте летать из Мексы в Евру и несколькими месяцами позже из ЕВР20140 в '55128. Путешествие к Уни-Компу состоялось апрельским воскресеньем; с ними ехала пятидесятилетняя чета (чьи-то странного вида дед и бабка, с более светлой, чем нормальная, кожей; у нее к тому же были неровно подстрижены волосы) и еще одно семейство с девочкой и мальчиком на год старше Чипа и Пиис. Отец того семейства вел машину от поворота на ЕВР00001 до автопорта рядом с Уни-Компом. Чип с интересом наблюдал, как тот с помощью рычажков и кнопок управлял машиной. Ощущение от медленной езды на колесах после скоростного прострела по воздуху было забавное.

Они сфотографировались на память возле беломраморного храма Уни-Компа — он оказался белей и красивей, чем на снимках и экране ТВ, поскольку позади него горы со снеговыми вершинами выглядели величественней, озеро Вселенского Братства было более голубым и широким — и затем постояли в очереди у входа, дотронулись браслетами до сканера у входа и оказались в бело-голубом вестибюле. Улыбчивый номер в бледно-голубом подвел их к очереди на лифт. Только они встали в нее, как, к их изумлению, откуда-то возник ухмыляющийся Папа Ян, довольный произведенным эффектом.

— Что вы тут делаете? — спросил отец Чипа, когда Папа Ян поцеловал мать Чипа. Они сообщили ему, что были премированы этой поездкой, а он сам ни словом не обмолвился, что тоже собирался сюда приехать.

Папа Ян поцеловал отца Чипа.

— О, я просто хотел сделать вам сюрприз, не более того, — сказал он. — Я хотел рассказать моему дружку, — он возложил свою лапищу на плечо Чипа, — несколько больше об Уни, чем вы услышите в наушниках.

— Привет, Чип! — Он нагнулся и поцеловал Чипа в щеку, и Чип был поражен, что, оказывается, это из-за него приехал сюда Папа Ян, поцеловал его в ответ и сказал:

— Привет, Папа Ян.

— Привет, Пиис КД37Т5002, — мрачно проговорил Папа Ян и поцеловал Пиис. Она тоже поцеловала его и тоже сказала «Привет».

— Когда вы подали заявку на экскурсию? — поинтересовался отец Чипа.

— Через несколько дней после тебя, — сказал Папа Ян, не снимая руки с плеча внука. Очередь на несколько метров продвинулась, и все они продвинулись вперед вместе с ней.

Мама Чипа сказала:

— Но ты же был тут пять или шесть лет назад, не так ли?

— Уни знает, кто его собирал, — сказал Папа Ян с улыбкой. — Мы пользуемся особыми привилегиями.

— Нет, это не так, — возразил папа Чипа. — Никто не получает никаких особых привилегий.

— Да, и, тем не менее, я здесь, — сказал Папа Ян и направил лучи своей улыбки вниз, на Чипа. — Верно я говорю?

— Верно, — сказал Чип и улыбнулся деду.

Папа Ян помогал строить Уни-Комп, когда был еще молодым человеком. Это было его первым местом работы.

Лифт вмещал около тридцати номеров, и вместо музыки в нем звучал мужской голос:

«Добрый день, братья и сестры! Приветствую вас в расположении Уни-Компа (Чип не раз слышал по ТВ этот теплый, дружелюбный голос). Вы почувствовали — мы тронулись, — произнес голос. — И теперь мы опускаемся со скоростью двадцать два метра в секунду. За три с половиной минуты мы окажемся на глубине пяти километров. Уни — там! Шахта, по которой движется наш лифт…»

Далее голос привел сведения о размерах и толщине стен занимаемого Уни-Компом помещения, о средствах, предохраняющих его от воздействия любых сил природы и от человеческих посягательств. Чип раньше слышал об этом в школе и по ТВ, но теперь, когда он входил в это помещение, проникал сквозь толщу этих стен и был на самом пороге мига, когда он увидит Уни-Комп, эти данные воспринимались по-новому и волновали. Он внимательно слушал, глядя на диск репродуктора над дверью лифта. Папа Ян по-прежнему держал руку на его плече, как бы сдерживая его.

«Мы тормозим, — произнес голос. — Надеюсь, вы получите удовольствие от экскурсии». — И лифт мягко остановился. Двери раздвинулись.

Здесь был еще один вестибюль, но меньшего размера, чем тот, наверху. Другой улыбчивый номер в голубой униформе и другая очередь; здесь стояли по двое, двигались к двойным дверям, за которыми виднелся тускло освещенный холл.

— Наконец мы здесь! — воскликнул Чип, а Папа Ян сказал:

— Нам не обязательно всем быть вместе.

Они оказались довольно далеко от родителей Чипа и от Пиис, стоявших в очереди впереди и недоуменно оглядывавшихся на них; собственно говоря, оглядывались родители Чипа; Пиис из-за ее малого роста просто не было видно. Стоявший впереди номер обернулся и предложил пропустить их, но Папа Ян сказал:

— Не надо, все в порядке. Благодарю тебя, брат. — Он помахал рукой родителям Чипа и улыбнулся им, и Чип сделал то же самое. Родители Чипа поулыбались в ответ и двинулись вперед.

Папа Ян огляделся, его глаза блестели, с губ не сходила улыбка, ноздри раздувались в такт дыханию.

— Итак, — сказал он, — сейчас тебе предстоит лицезреть Уни-Комп. Трепещешь?

— Да. Очень.

Вместе с очередью они двигались вперед.

— Я тебя понимаю, — сказал Папа Ян. — Великолепно! Единственный в твоей жизни случай увидеть машину, которая определит твое место, твою профессию, решит, где ты будешь жить, женишься ты или нет на девушке, на которой хотел бы жениться; а если вы вступите в брак, то заводить или не заводить вам детей, и какие им дать имена, если вы их заведете, — еще бы тебе не волноваться; любой бы на твоем месте волновался.

Чип с беспокойством смотрел на Папу Яна.

А тот, продолжая улыбаться, подтолкнул его в спину, ибо пришел их черед войти в коридор.

— Теперь смотри! — сказал он. — Смотри на экраны, смотри на Уни, на все вокруг! Все тут специально для того, чтобы ты это рассмотрел!

Здесь, на таком же, как в Музее, стеллаже лежали радионаушники. Чип взял один себе и вставил в ухо. Странная манера Папы Яна высказываться нервировала Чипа, и он пожалел, что оказался разлученным с родителями и сестренкой. Папа Ян тоже вставил в ухо радиоустройство.

— Оч-чень интересно, какие сногсшибательные новости предстоит мне услышать! — сказал он и засмеялся. Чип отвернулся от него.

Его нервозность и ощущение тревоги исчезли сразу, как только он увидел стену, взблескивавшую и искрившуюся тысячами маленьких лампочек. В его ушах звучал тот же голос, что и в лифте; он рассказывал, а огоньки показывали ему, как Уни-Комп принимал от окружавшего Землю пояса ретрансляторов микроволновые импульсы всех бесчисленных сканеров, телекомпов и дистанционно управляемых устройств, как он их обрабатывал и посылал ответные импульсы на пояс ретрансляторов и на другие запросные устройства.

Да, Чип был взволнован. Было ли что-нибудь более всезнающее, вездесущее и быстродействующее, чем Уни?

Следующий участок стены демонстрировал работу банков данных; световой луч перемещался по расчерченному металлическому квадрату, высвечивая одни и оставляя в темноте другие перекрестья. Голос вещал об электронных лучах и сверхпроводящих сетях, о заряженных и разряженных полях, становящихся носителями информации в форме ответов «да» или «нет». Голос рассказывал о том, что, когда в Уни-Комп поступает какой-либо вопрос, он сканирует соответствующие биты.

Чипу было это непонятно, но от этого становилось еще более удивительным то, что Уни мог знать все, что было возможно познать, и это было чудо из чудес, и это невозможно было понять!

Далее следовал целый пролет из стекла, там-то и обретался сам Уни-Комп: два ряда окрашенных в различные цвета металлических агрегатов, напоминавших аппараты для лечения, но меньших размеров — розовых, коричневых, оранжевых; а между ними в просторном помещении, освещенном розоватым светом, десять или двенадцать номеров в голубых балахонах улыбались и переговаривались друг с другом, наблюдая за показаниями различных приборов и циферблатов приблизительно на тридцати аппаратах, и заносили свои заметки на красивые бледно-голубые пластмассовые клип-планшеты, которые были у каждого служащего. На дальней стене красовалась золотая эмблема в виде креста и серпа и часы, показывавшие: 11.08, Воск 12 Апр 145 Г. У. В ухо Чипа полилась музыка, становясь все громче: «Все выше, в даль, за пределы», — гимн в исполнении исполинского оркестра. Он звучал столь величественно, столь трогательно, что слезы гордости и счастья навернулись ему на глаза.

Он стоял бы тут еще много часов, глядя на жизнерадостных номеров и на внушительно поблескивающие банки данных, слушая «Все выше, в даль, за пределы», а потом еще «Единое Братство могучее», но вскоре звуки чарующей музыки постепенно смолкли (как раз когда цифры 11.10 заменились на 11.11), и голос мягко, как бы сознавая, какие чувства обуревают Чипа, напомнил ему об ожидавших своей очереди и вежливо попросил перейти к следующей экспозиции. Неохотно отошел он от стеклянной стены Уни-Компа вместе с другими номерами, смахивавшими слезы умиления в уголках глаз, улыбавшимися и кивавшими головами. Он улыбался им, а они ему.

Папа Ян взял его за локоть и потащил по коридору к охраняемой сканерами двери.

— Ну как? Понравилось? — спросил он.

Чип кивнул.

— Это не Уни, — сказал Папа Ян.

Чип уставился на него.

Папа Ян вытащил из Чипова уха радиозатычку.

— Это не Уни-Комп! — проговорил он свирепым шепотом. — Они не настоящие, эти розовые и оранжевые ящики, выставленные там! Это игрушки, чтобы номеры могли прийти, по-умиляться и согреть с их помощью душу! — Глаза его пучились перед самыми глазами Чипа; брызги слюны долетали до носа и щек Чипа. — Настоящий Уни внизу, под нами! — сказал он. — Под этим этажом есть еще три, и он там, а не тут! Ты хочешь посмотреть на него? Хочешь увидеть настоящий Уни-Комп?

Чип лишь таращил на него глаза.

— Ну, так что, Чип? — спросил Папа Ян. — Ты желаешь его увидеть? Я могу тебе показать!

Чип кивнул.

Папа Ян отпустил Чипово плечо и выпрямился. Он глядел по сторонам и улыбался.

— Прекрасно, — сказал он, — пошли сюда — И, снова взяв Чипа за плечо, повел его обратно, туда, откуда они пришли, мимо стеклянной стены, возле которой сгрудились, с любопытством глядящие внутрь номеры, мимо банка данных и вспышек металлических переплетений, вырванных световым лучом из темноты, мимо стены-панели усеянной мириадами мигающих огоньков, и мимо — «Извините нас, пожалуйста!» — очереди входивших номеров дальше, в более пустынную и скудно освещенную часть вестибюля, где гигантский телекомп валялся, выпав из своего дисплея на стене, и стояло двое синих носилок с подушками и одеялами.

В углу находилась дверь со сканером возле нее, но когда они подошли, Папа Ян оттолкнул вниз Чипову руку.

— Там ведь сканер, — сказал Чип.

— Нет, — сказал Папа Ян.

— Значит, здесь, где мы сейчас?

— Да.

Чип посмотрел на Папу Яна, и Папа Ян протолкнул его мимо сканера, распахнул дверь, втолкнул внутрь, вошел вслед за ним и, преодолевая сопротивление зашипевшего амортизатора, захлопнул дверь.

Чип глядел на него и трепетал.

— Все в порядке, — бросил Папа Ян. Затем мягко, ласково, взяв в обе руки голову Чипа, сказал: — Все в порядке, Чип. Ничего с тобой не случится. Я делал так множество раз.

— Мы же не спросились, — сказал Чип, все еще дрожа.

— Все в порядке, — сказал Папа Ян. — Ну посуди: кому принадлежит Уни-Комп?

— Кому?

— Чей он? Чей он компьютер?

— Он… он всего Братства.

— А ты член Братства? Как по-твоему?

— Да.

— Стало быть, отчасти это и твой компьютер, не так ли? Он принадлежит тебе — и никак иначе; ты ему — не принадлежишь.

— Нет, мы должны обо всем у него спрашиваться! — сказал Чип.

— Чип, доверься мне, — сказал Папа Ян. — Мы тут ничего не возьмем, ни к чему даже не притронемся. Мы только посмотрим. Я за тем и приехал сюда — показать тебе истинный Уни-Комп. Ты же хочешь его увидеть, верно?

— Да, — чуточку поразмыслив, ответил Чип.

— В таком случае, не волнуйся; все в полном порядке. — Папа Ян ободряюще посмотрел в глаза Чипу, а затем выпустил из ладоней его голову и взял за руку.

Они стояли на площадке лестницы, ведущей вниз. Спустились на четыре или пять маршей — в прохладу, — и Папа Ян остановился и остановил Чипа.

— Стой на этом месте, — сказал он. — Я вернусь через пару секунд. Не двигайся.

Чип испуганно наблюдал, как Папа Ян стал подниматься по лестнице обратно на площадку, открыл дверь, заглянул в нее и быстро вошел. Дверь начала закрываться.

Чипа опять кинуло в дрожь. Он прошел мимо сканера, не отметясь прикосновением браслета! И теперь он стоял один на холодной безлюдной лестнице, и Уни не знал, где он, Чип, находится!

Дверь снова раскрылась, и Папа Ян воротился с синими одеялами на руке.

— Здесь довольно холодно, — объяснил он.

Они шли рядом, завернувшись в одеяла, по узенькому проходу между двумя стальными стенками, не доходящими полметра до ослепительно белого потолка, и сходившимися в далекой перспективе в противоположном конце прохода. Фактически, это были не стены, а исполинские стальные блоки, установленные друг против друга и дышавшие холодом, пронумерованные на высоте глаз трафаретными обозначениями: Н46, Н48 по одну сторону прохода и Н49, Н51— по другую. Этот проход был одним из двух десятков, если не больше, ему подобных; узкие параллельные расселины между рядами стальных блоков, рассеченных на одинаковые кварталы четырьмя поперечными проходами, которые были чуть пошире того, по которому шагали Чип и Папа Ян.

Они дошли до конца прохода. В стылом воздухе изо рта и из носа у них вырывались облачка пара, под ногами переползали серые короткие тени. Единственным, обрамленным слабым эхом звуком был легкий сухой шорох их балахонов и шлепанье их сандалий.

— Ну как? — спросил Папа Ян, глянув на Чипа.

Чип плотней закутался в одеяло.

— Здесь не так красиво, как наверху, — ответил он.

— Н-да, — протянул Папа Ян. — Здесь внизу нету нарядных молодых номеров с блокнотиками. Нет уютного освещения и дружелюбно-розовых агрегатов. Идет год за годом, а здесь — пустота. Пустота, холод, никакого намека на жизнь. Мерзко.

Они стояли на пересечении двух проходов; стальные ущелья тянулись в четырех направлениях. Папа Ян угрюмо покачал головой и нахмурился.

— Неправильно это, — сказал он. — Я не знаю, как и что именно, но это неправильно. Мертвые замыслы мертвых номеров. Мертвые мысли, мертвые решения.

— Отчего так холодно? — спросил Чип, глядя на облачко пара у его рта.

— Оттого, что все мертво, — сказал Папа Ян, потом помотал головой. — Не знаю, — добавил он. — Они не работают, если их не заморозить. Не знаю, мне надлежало только устанавливать детали, не повредив их, на предназначенные им места. Вот все, что я знал.

Они шагали бок о бок по другому проходу: Р20, Р22, Р24.

— Сколько их тут? — спросил Чип.

— Тысяча двести сорок на этом уровне, тысяча двести сорок на том, что ниже. И это только на данный момент. В подземелье за той восточной стеной подготовлено вдвое больше места — оно ожидает, когда Братство увеличится. Дополнительные шахты, вентиляционные системы уже построены.

Они спустились на уровень ниже. Здесь все было точно таким же, если не считать, что на двух пересечениях стояли стальные колонны и маркировочные цифры на банках данных были красные, а не черные: Ж65, Ж63, Ж61.

— Здесь были проделаны самые гигантские земляные работы, — сказал Папа Ян. — Самым грандиозным, когда-либо совершенным делом было создание единого компьютера взамен пяти устаревших. Сообщения об этом передавались ежевечерне; это было, когда я находился в твоем возрасте. Когда мне стукнуло двадцать, я решил, что еще не будет поздно помочь, если получу соответствующую профессию и назначение сюда. И я сделал запрос.

— Ты сам запросил?

— Я же тебе сказал, — ответил Папа Ян, улыбаясь и утвердительно кивая. — В то время это было в порядке вещей. Я сказал моей наставнице спросить об Уни — впрочем, тогда это был не Уни, а Евро-Комп. Так или иначе, я уговорил ее обратиться с такой просьбой, и она это сделала и, слава Христу, Марксу, Вуду и Вэню, я получил просимую профессию — 042С: строительный рабочий третьего класса. Первое назначение было сюда. — Он огляделся по сторонам, продолжая улыбаться, глаза у него горели. — Они собирались спускать в шахты блоки по одному, — сказал он и расхохотался. — Я просидел целую ночь и рассчитал, что эту работу можно проделать на восемь месяцев быстрее, если мы проложим туннель с другого склона горы Маунт-Лав, — он хлопнул Чипа по плечу, — и закатим эти громадины на колесах. Евро-Комп не додумался до этой простой идеи. А может, не так это было и важно, чтобы загружать такими задачами его память. — И он опять захохотал.

Папа Ян отсмеялся, и Чип, глядя на него, впервые заметил, что он совсем седой. Рыжеватые пряди, украшавшие его шевелюру еще несколько лет назад, окончательно исчезли.

— И вот они здесь, — снова заговорил Папа Ян. — Все на своих местах, прикаченные сюда по моему туннелю и работающие на восемь месяцев дольше, чем могли бы при другом варианте. — Он хмуро взглянул на банки данных, мимо которых проходил.

Чип сказал:

— А тебе что, Уни-Комп не нравится?

Папа Ян помолчал прежде чем ответить.

— Да, не нравится, — сказал он и откашлялся. — Ты не можешь с ним ни поспорить, ни объяснить чего-либо.

— Но он знает все, — сказал Чип. — Что еще можно ему объяснить или о чем поспорить?

Они разошлись, чтобы миновать прямоугольную стальную колонну посреди прохода, и опять пошли рядом.

— Не знаю, — сказал Папа Ян. — Я не знаю. — Лоб его был нахмурен, голова опущена. — Вот скажи, — заговорил он, — существует ли профессия, которую ты хотел бы получить больше любой Другой? Есть ли назначение, на которое ты возлагаешь наибольшие свои надежды?

Чип неуверенно посмотрел на Папу Яна и пожал плечами.

— Нет, — сказал он. — Я хочу ту профессию, которой меня научат, ту, для которой больше всего подхожу. И хочу получить те назначения, где Братству я нужней всего. Есть только одно назначение — то, которое способствует распространению…

— …способствует распространению Братства во Вселенной, — договорил за него Папа Ян. — Мне это известно. Через унифицированный Уни-Комп даешь Вселенную! Ну-ка, — сказал он, — пошли обратно наверх. Я больше не могу выносить эту убийственную стужу.

Смущенный Чип спросил:

— А еще один уровень? Ты тогда сказал…

— Туда нам нельзя, — сказал Папа Ян. — Там сканеры и номеры — они заметят, что мы к ним не прикоснулись, и поспешат к нам на «помощь». Да, в общем, там и смотреть-то особенно не на что: приемо-передающая аппаратура и холодильное оборудование. Целый завод для производства холода.

Они направились к лестнице. Чип шел как в воду опущенный. Было ясно, что он чем-то разочаровал Папу Яна, но гораздо хуже было то, что Папа Ян желал спорить с Уни, он не дотрагивался до сканеров и употреблял плохие слова, а значит, был больной.

— Ты должен сказать своему наставнику, — сказал он Папе Яну, когда они стали подниматься наверх, — про то, что хочешь спорить с Уни.

— Я не хочу спорить с Уни, — сказал Папа Ян. — Я только хочу иметь возможность с ним поспорить, если мне этого захочется.

Этого Чип не мог взять в толк при всем желании.

— Все-таки тебе надо поговорить с ним, — сказал он. — Возможно, тебе назначат дополнительное лечение.

— Возможно, я так и поступлю, — сказал Папа Ян и, подумав, добавил: — Ладно, поговорю.

— Уни знает все обо всем, — сказал Чип.

Они поднялись на второй пролет лестницы, остановились на площадке у зала дисплеев и свернули свои одеяла. Папа Ян управился со своим скорее и ждал Чипа.

— Вот, — сказал Чип, прижимал к груди синий сверток.

— А тебе известно, почему я прозвал тебя Чипом?

— Нет, — сказал Чип.

— Существует старинная поговорка: «Черепок от старого горшка». Это означает, что ребенок похож на своих родителей и прародителей, а черепок — сокращенно «чип».

— Да-а?

— Я не хочу сказать, что ты был копией своего отца или имел большое сходство со мной, — сказал Папа Ян. — Я только имел в виду, что ты походил на моего деда. Из-за твоего глаза. У него тоже один глаз был зеленый.

Чип переминался с ноги на ногу, ему хотелось, чтобы Папа Ян закончил этот разговор, чтобы они могли выйти отсюда туда, где им было положено быть.

— Я знаю, что тебе все это не по душе, — сказал Папа Ян, — но тут стыдиться нечего. Не так уж страшно иметь хотя бы маленькое отличие от других. Ты не можешь себе даже представить, как раньше номеры сильно отличались друг от друга. Твой прапрадедушка был очень храбрый и способный человек. Его звали Ханно Рыбек — имена и номеры были тогда раздельными вещами, — и он был космонавтом, который помогал создавать первую колонию на Марсе. Так что не стесняйся своего зеленого глаза, который тебе достался от него. Теперь воюют с генами — прости за грубое слово «воюют», — но, может, у тебя прозевали несколько штук; может быть, тебе достался не только зеленый глаз, но еще и от храбрости и способностей моего деда перепало кое-что. — Он начал было отворять дверь, но снова оглянулся на Чипа. — Постарайся чего-нибудь захотеть, Чип, — сказал он. — Попытайся за день или за два до твоей очередной процедуры «лечения». В это время бывает легче всего захотеть чего-нибудь, чем-нибудь обеспокоиться.

Когда они вышли из лифта в самый верхний вестибюль, их там ждали отец с матерью и Пиис.

— Где вы были? — спросил отец, а Пиис, держа в руке миниатюрный оранжевый банк данных (игрушечный), сказала:

— Мы вас так давно ждем!

— Мы смотрели на Уни, — сказал Папа Ян.

Отец Чипа удивился:

— Все это время?

— Совершенно верно.

— Вам бы следовало уступить место и другим номерам.

— Это тебе следовало, Майк, — сказал Папа Ян, улыбаясь. — Уни через радиозатычку в моем ухе сказал: «Ян, старый дружище, я рад тебя видеть! Ты со своим внуком можешь оставаться и смотреть, покуда не надоест».

Отец Чипа отвернулся. Без улыбки.

Они пошли в буфет и попросили унипеков и уникоки. Все, кроме Папы Яна — он не был голоден. Потом вместе с едой отправились на территорию для пикников позади здания. Папа Ян показал Чипу на гору Маунт-Лав и рассказал ему еще о прокладке туннеля. Отец Чипа был весьма удивлен — неужели требовалось рыть туннель ради доставки тридцати шести не слишком крупных банков данных? Папа Ян сказал ему, что на нижнем уровне банков больше, но не сказал сколько и умолчал об их размерах и о том, как там холодно и безжизненно. Чип тоже не проболтался. У него возникло странное ощущение, оттого что он и Папа Ян что-то знают, но молчат об этом. Это делало их обоих несколько отличными от остальных, но вместе с тем схожими друг с другом хотя бы в малой степени.

Перекусив, они направились в автопорт и встали в очередь, заказать машину. Папа Ян оставался с ними, покуда они не приблизились к сканерам. Потом он ушел, сказав, что домой отправится попозже с двумя друзьями из Ривербенда, которые собирались в этот же день посетить Уни, но позднее, («Ривербендом» он называл 55131, место, где он жил).

На очередной встрече с Бобом Чип рассказал своему воспитателю о Папе Яне, о том, что тот недолюбливает Уни и хотел бы с ним поспорить и что-то ему растолковать.

Боб улыбнулся и сказал:

— Это иногда случается с номерами в возрасте твоего деда, Ли. Волноваться не из-за чего.

— А ты не можешь сообщить Уни? — спросил Чип. — Может, Папе Яну нужно дополнительное, более сильное, лечение?

— Ли, — сказал Боб, подавшись вперед за своим столом, — различные химические вещества, которые мы получаем при лечебной процедуре, чрезвычайно дороги и трудны в изготовлении. Если пожилые номеры получат столько, сколько им иной раз требуется, то может не хватить для молодых номеров, которые, несомненно, гораздо важнее для Братства. А если производить эти вещества в количествах, потребных для удовлетворения каждого, то мы не доработаем в других областях. Уни знает, что должно быть сделано, сколько всего иметь в наличии и в каком количестве нуждается каждый. Твой дед ничуть не страдает, заверяю тебя. Просто к старости он становится малость въедливым. Мы тоже станем такими, когда доживем до шестого десятка.

— Он употребляет то нехорошее слово, — сказал Чип, — с буквы «Д».

— Старые номеры так иногда поступают, — сказал Боб. — Они при этом не имеют в виду ничего плохого. Слова сами по себе не бывают «грязными»; оскорбительными могут быть лишь действия, обозначаемые этими словами. Номеры, подобные твоему деду, употребляют слова, но не совершают действий. Это тоже не больно-то красиво, но и не говорит о серьезном недуге. А как с тобой? Нет ли каких затруднений? Давай пока предоставим твоего деда его наставнику.

— Нет, у меня затруднений нету, — сказал Чип, размышляя о том, что он прошел мимо сканера, не прикоснувшись к нему, и побывал там, где Уни не сказал, что ему можно побывать, и вот сейчас он вдруг не обнаружил охоты рассказать об этом Бобу. — Никаких затруднений, — повторил он. — Все — высший класс!

— Хорошо, — сказал Боб. — Тронь браслетом. Увидимся в пятницу, да?

Через неделю или чуть позже Папу Яна перевели в США60607.

Чип с родителями и Пиис ездили в аэропорт в ЕВР55130 провожать деда.

В зале ожидания, покуда родители и Пиис наблюдали через стекло, как пассажиры входят в самолет, Папа Ян отвел Чипа в сторону и стоял, глядя на него и добродушно улыбаясь.

— Чип-Зеленый-Глаз, — сказал он, и Чип расстроился, но постарался не показывать виду. — Это ты позаботился о том, чтобы мне вкатили дополнительную порцию здоровья, верно?

— Да, — сказал Чип. — А как ты об этом узнал?

— О, я просто догадался, только и всего, — сказал Папа Ян. — Береги свое здоровье, Чип. Помни, от кого ты происходишь, Чип-черепок, и не забывай, что я тебе сказал насчет попытки чего-нибудь пожелать.

— Хорошо, — сказал Чип, — не забуду.

— Посадка уже заканчивается, — напомнил отец Чипа.

Папа Ян расцеловал всех на прощанье и присоединился к выходящим из зала пассажирам. Чип подошел к окну во всю стену и стал наблюдать. Он увидел, как в густеющих сумерках шел к самолету Папа Ян, ненормально рослый номер; небольшой саквояж раскачивался в такт движениям его длинной узловатой руки. Около эскалатора он обернулся и приветственно помахал рукой — Чип помахал в ответ в надежде, что дед заметит его. Затем Папа Ян отвернулся и приставил к сканеру запястье руки с саквояжем. Даже на большом расстоянии было видно, как мигнул в ответ зеленый огонек, и Папа Ян ступил на эскалатор, который плавно понес его вверх.

На обратном пути в машине Чип сидел молча, думая о том, что будет скучать по Папе Яну и его визитам к ним по воскресеньям и на каникулах. Все это было странно, потому что он был такой непонятный и непохожий на других старый номер. Именно поэтому Чип и будет скучать по нему. Эта мысль внезапно пришла Чипу в голову — да, дед был непонятен и непохож ни на кого, и больше никто его не заменит.

— Что случилось, Чип? — спросила у него мать.

— Я буду скучать по Папе Яну, — сказал он.

— И я тоже, — сказала она, — но мы изредка будем с ним видеться по видеофону.

— Хорошо, что он улетает, — сказал отец Чипа.

— Я не хочу, чтобы он улетал, — сказал Чип. — Я хочу, чтобы его перевели обратно сюда.

— Это маловероятно, — сказал его отец, — и это хорошо. Он плохо на тебя влиял.

— Майк, — позвала мать Чипа.

— Теперь ты еще начнешь нести эту чепуху, — сказал отец Чипа. — Меня звать Езусом, а его — Ли.

— А меня звать Пиис, — сказала Пиис.

Глава 3

Чип запомнил, о чем ему говорил Папа Ян, и за недели и месяцы, минувшие с того дня, часто думал о том, как бы чего-нибудь такого захотеть; как бы захотеть что-нибудь этакое сделать, подобно Папе Яну, в свои десять лет захотевшему помогать строить Уни. Ночами он по целому часу лежал без сна и размышлял обо всех известных ему профессиях и назначениях — прораб на строительстве, как Папа Ян, лабораторный техник, как его отец, плазмофизик, как его мать, фотограф, как отец его товарища. Еще были врач, наставник, дантист, космонавт, актер, музыкант. Все они казались в значительной мере одинаковыми, но прежде, чем захотеть по-настоящему получить одну из этих профессий, он должен был какую-то выбрать. Чудно было даже думать об этом: выбирать, принимать решение. От этих мыслей он начинал казаться самому себе таким ничтожным, и в то же время он чувствовал себя взрослым — и то и другое одновременно.

В одну из ночей ему подумалось, что, наверное, интересно создавать проекты больших зданий, подобных тем маленьким, что он строил из набора «Конструктор», который был у него когда-то давно (именно тогда, когда Уни замигал красным запретительным сигналом «НЕТ», на время заставив Чипа отказаться от игрушки). Это было в ночь накануне лечебной процедуры. Папа Ян как раз об этом и говорил — это наилучшая пора для того, чтобы чего-нибудь захотеть. На следующую ночь проектировщик больших зданий не казался ему привлекательней любой другой профессии. Да и сама идея отдавать предпочтение одной конкретной профессии показалась в ту ночь глупой и допотопной, и он быстро заснул.

В ночь накануне очередной лечебной процедуры он опять размышлял о проектировании домов — зданий самых разнообразных очертаний, а не трех общепринятых типов, — и он подивился, отчего интерес к этой идее пропал месяц назад. Целью лечения было — предупреждать недуги и снимать стрессы, а также не давать женщинам рожать слишком много детей, а мужчинам — отпускать усы и бороды. Но зачем им было делать интересную мысль неинтересной? А именно это они ежемесячно и делали.

Он подозревал, что предаваться таким мыслям могло быть проявлением себялюбия; но если даже и так, то оно никому не мешало, разве что отрывало от сна час или два; никогда он не думал на такие темы на школьных уроках или ТВ-сеансах, потому он сам по этому поводу не волновался и не беспокоил своего наставника Боба НЕ, как не стал бы докладывать о минутном возбуждении или случайном сновидении. Каждую неделю, когда Боб спрашивал, все ли в порядке, Чип отвечал утвердительно. Он честно старался не предаваться «мыслям о желании» слишком часто или подолгу, с тем чтобы всегда высыпаться. По утрам, когда он умывался, он проверял перед зеркалом, нет ли в его внешности отклонений. Их не было, за исключением того, что один его глаз был не того цвета.

В 146 году Чип и его семья, как и большинство номеров в их жилкомплексе, были переселены в АФР71680. Жилкомплекс, где их поселили, был новехоньким, с зелеными коврами в вестибюлях вместо серых, как в старом доме, у ТВ экраны были побольше, и мебель была с обивкой, но зато нерегулируемой.

Ко многому в '71680 пришлось привыкать. Климат здесь был более теплым, и балахоны полегче и посветлей; монорельс был старый и тихоходный, часто ломался; унипеки были упакованы в зеленоватую фольгу, солоноваты и не так вкусны.

У Чипа и его семьи был новый наставник — Мэри СЗ14Л8584. Она была на год старше матери Чипа, хотя выглядела на несколько лет моложе.

Как только Чип свыкся с бытом в '71680 (школа тут хотя бы не отличалась от прежней), он возобновил свою ночную забаву — «размышления о хотении». Теперь он понимал, что профессии сильно разнятся, и стал задумываться, какую же определит ему Уни, когда настанет час. Уни с его двумя этажами холодных стальных блоков, с его пустыми гулкими твердями. Хорошо бы Папа Ян сводил его на самый нижний этаж, где были номеры. Было бы приятней, если бы класс и профессию определял не только Уни, а и обслуживающий персонал. Если ему выберут профессию, которая ему не понравится и в этом будут принимать участие номеры, то, кто знает, может, им удастся объяснить…

Папа Ян звонил дважды в году; он заказывал разговор чаще, как он сам говорил, но ему предоставляли возможность звонить лишь два раза в год. Он постарел, улыбка была усталой. Сектор СШАб0607 реконструировался, и Папа Ян был начальником работ. Чип с удовольствием рассказал бы ему, что он пробовал чего-нибудь захотеть, но нельзя было, потому что перед экраном он стоял не один. Однажды, когда телеразговор был почти закончен, он сказал: «Я пробую», и Папа Ян улыбнулся своей былой улыбкой и сказал: «Молодчина!»

Когда разговор закончился, отец Чипа спросил:

— Что ты пробуешь?

— Ничего, — ответил Чип.

— Что-то у тебя было на уме, — сказал отец недоверчиво.

Чип пожал плечами.

Мэри СЗ тоже спросила об этом при встрече с Чипом.

— Что ты имел в виду, когда сказал деду «я пробую»? — спросила она.

— Ничего, — ответил Чип.

— Ли, — сказала Мэри и посмотрела с укоризной. — Ты сказал, что ты «пробовал». Пробовал что?

— Пробовал не скучать о нем, — сказал он. — Когда его перевели в США, я сказал ему, что буду скучать, а он сказал, чтобы я попробовал этого не делать, что все номеры одинаковы и что при первой возможности он будет звонить.

— Ах, так, — сказала Мэри и продолжала смотреть на Чипа, правда не столь уверенно. — А почему же ты этого раньше не говорил?

Чип и в этот раз лишь пожал плечами.

— Ну и ты скучаешь по нему?

— Так, чуть-чуть. Я пробую не скучать.

Пришел секс, и думать о нем было гораздо приятней, чем чего-то желать. Хотя его и учили, что оргазм в наивысшей степени приятное ощущение, однако он и в малейшей степени не мог представить это невыносимо острое восхитительное соединение всех ощущений, сопровождающее его экстаз и иссушающее до размягчения костей блаженное удовлетворение после него. И никто не мог этого заранее представить — ни один из его одноклассников; теперь они ни о чем другом и не говорили и с удовольствием посвятили бы этому все свое время. Чипу с трудом удавалось думать о математике, электронике и астрономии, а тем более о различиях в профессиях.

Но спустя несколько месяцев острота впечатлений немного притупилась, и для удовольствий было отведено соответствующее место на неделе — субботний вечер.

В один такой вечер четырнадцатилетний Чип катил на велосипеде в компании друзей и подружек к белому прекрасному пляжу в нескольких километрах севернее АФР71680. Там они купались — прыгали в волнах и брызгались в розовой от закатного солнца пене — и устроили костер, сидя вокруг него на одеялах и поедая свои унипеки и запивая кокой и соком из свежевскрытых хрустких кокосовых орехов. Из магнитофона звучала, не так чтобы очень хорошая, песенка. Потом огонь стал угасать, компания разбилась на пять парочек, каждая на своем одеяле.

Девушкой, с которой оказался Чип, была Анна ВФ, и после обоюдного оргазма — самого острого из пережитых Чипом до сих пор, или так ему только показалось — его переполнило чувство нежности к Анне ВФ и захотелось дать ей что-нибудь в благодарность за этот миг. Скажем, красивую раковину, которую Карл ГГ дал Айин АП, или песенку, которую Ли ОС тихонько мурлыкал девушке, рядом с которой лежал. У Чипа не было для Анны ничего — ни раковины, ни песенки; вообще ничего, кроме, быть может, его мыслей.

— Тебе не хотелось бы подумать о чем-нибудь интересном? — спросил он, лежа на спине рядом с Анной и обняв ее одной рукой.

— Хм, — промычала она и уютно прижалась к его боку. Ее голова покоилась у него на плече, ее рука — на его груди.

Он поцеловал ее в лоб.

— Подумай, какие существуют разные профессии, — начал он.

— М-м?

— И попробуй решить, которую бы ты выбрала, если бы тебе пришлось выбирать.

— Выбирать? — переспросила она.

— Да, да.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Выбрать. Иметь ее. Сделать своей профессией. Кем бы тебе хотелось быть больше всего? Доктором, инженером, наставником?..

Она подперла голову рукой и уставилась на него, сощурив карие глаза.

— Что ты хочешь этим сказать? — повторила она свой вопрос.

С легким вздохом он ответил:

— Нас должны скоро классифицировать, так?

— Так.

— Допустим, что нас не будут классифицировать. Допустим, нам самим придется определить себе профессию, класс.

— Глупости, — сказала она, проведя пальцем по его груди.

— Об этом думать интересно.

— Давай лучше еще займемся любовью, — предложила она.

— Погоди минутку, — сказал он. — Ты только подумай обо всех разнообразных профессиях. Представь, если бы мы могли сами по собственному…

— А я вовсе и не хочу, — сказала она, переставая рисовать пальцем. — Это глупо. И говорит о болезни. Нам определят нашу профессию; над этим нечего думать. Уни знает, на что мы…

— Да забодай ты Уни! Ты только вообрази на минуту, что мы живем в…

Анна выскользнула из его объятий и неподвижно лежала теперь, отвернувшись от него.

— Прости, мне очень жаль, — сказал он.

— Это мне жаль, — прервала она. — Жаль тебя. Ты болен.

— Нет, я здоров, — ответил Чип.

Она молчала.

Чип сел, в отчаянии глядя на ее неподвижную спину.

— У меня вырвалось нечаянно, — сказал он. — Прости, пожалуйста.

Она не ответила.

— Это всего лишь слова, Анна, — сказал он.

— Ты болен, — сказала она.

— О, гнусь! — воскликнул он.

— Ты понимаешь, Ли, что я имею в виду?

— Послушай, Анна, — сказал он. — Забудем об этом. Забудем весь разговор, ладно? Забудь, и все.

Он начал было ласкать ее между бедер, но она сомкнула их, преградив путь его руке.

— Ах, Анна, — сказал он. — Ну перестань же. Я ведь попросил прощения, верно? Перестань, давай еще разок займемся любовью.

Чуть погодя она расслабила ноги и позволила ему ласкать ее. Затем повернулась, села и уставилась на него.

— Ты не заболел, Ли?

— Да нет же, — произнес он, с усилием рассмеявшись. — Конечно же нет!

— Мне никто никогда ничего такого не говорил, — объяснила она. — «Самим определять свой класс, профессию»! Как бы могли мы это сделать? Откуда нам взять столько знаний?

— Это как раз то, о чем я иногда размышляю, — сказал Чип. — Не очень часто. Даже довольно редко.

— Это такая… такая необычная мысль, — сказала она. — Звучит так несовременно, прямо-таки до-У.

— Больше я не стану об этом думать, — заключил он и поднял правую руку. Браслет съехал по ней вниз, к локтю. — Любовь Братства! — произнес он формулу верноподданнического благочестия. — Ладно, давай ложись, и я тебе…

Она легла на одеяло, но вид у нее был встревоженный.

На следующее утро без пяти десять Мэри СЗ позвонила Чипу и попросила его зайти.

— Когда? — спросил он.

— Сейчас.

— Отлично, — ответил он. — Сейчас спущусь.

Мать недоумевала:

— С чего она вдруг захотела тебя видеть в воскресенье?

— Не знаю, — сказал Чип.

Однако он знал: Анна ВФ доложила своему наставнику.

Он ехал все вниз, вниз и вниз по эскалатору, гадая, что могла Анна рассказать и что теперь должен говорить он; и тут ему захотелось расплакаться и сказать Мэри, что он болен и эгоистичен и лжив. Номеры на встречных эскалаторах улыбались, были расслаблены и довольны в соответствии с веселой музыкой, льющейся из громкоговорителей; все, кроме него, не чувствовали за собой вины и были счастливы.

Кабинеты наставников были почему-то безлюдны. В нескольких кабинах наставники вели консультации, но большая часть пустовала; на столах порядок, стулья в чинном ожидании. В одной кабине номер в зеленом балахоне склонился над телефоном и ковырял в нем отверткой.

Мэри стояла на стуле, украшая рождественской лентой картину «Вэнь выступает перед химиотерапевтами». На столе лежал еще ворох украшений, а также мотки красной и зеленой ленты, раскрытый телекомп Мэри и ее фляжка с чаем.

— Ли? — спросила она, не поворачиваясь. — Быстро ты явился. Садись.

Чип сел. Зеленые строчки светились на экране телекомпа. Клавиша ответа была прижата сувенирным пресс-папье из РУС81655.

— Держись! — сказала Мэри ленте на раме картины и, не спуская с нее взгляда, спрыгнула со стула. Лента держалась.

Она повернула стул и улыбнулась, двигая его под себя. Поглядела на дисплей телекомпа, взяла фляжку с чаем и отпила из нее. Поставила фляжку на стол, посмотрела на Чипа и улыбнулась.

— Один номер считает, ты нуждаешься в помощи, — сказала она. — Это — Анна. Девочка, с которой ты вчера спал, — она взглянула на экран, — 'ВФ35Н643.

Чип кивнул.

— Я употребил дурное слово, — сказал он.

— Два слова, — сказала Мэри, — но дело не в этом. Во всяком случае, не только в этом. Гораздо важней кое-что другое — то, что ты наговорил насчет профессии, которую ты выбрал бы, не делай это за нас Уни-Комп.

Чип перевел взгляд с Мэри на мотки красной и зеленой рождественской ленты.

— И часто ты об этом размышляешь, Ли?

— Не так уж часто, — ответил Чип. — Иногда в свободное время или ночью; но не в школе и не на ТВ-сеансах.

— Это тоже считается, — не согласилась Мэри. — Ведь ночь предназначается для сна.

Чип поглядел на нее, но промолчал.

— Когда это случилось в первый раз? — спросила она.

— Не знаю, — сказал он, — несколько лет назад. В Евре.

— Твой дед? — спросила она.

Он кивнул.

Мэри посмотрела на дисплей и опять на Чипа, успокоено.

— А тебе никогда не приходило в голову, что эти «решения» и «выборы» всего лишь проявления эгоизма? Акты себялюбия?

— Да, наверно, — сказал Чип, глядя на письменный стол, водя пальцем по его краю.

— Ах, Ли! Скажи, для чего я здесь? Для чего нужны наставники? Помогать нам, не так ли?

Он утвердительно кивнул.

— Почему ты мне сам не рассказал? Или своему наставнику в Евре? Почему ты ждал и недосыпал и разволновал Анну?

Чип пожал плечами, глядя на свой палец, елозящий по поверхности стола, на темный ноготь.

— Это было интересное занятие, — сказал он.

— «Интересное занятие», — передразнила его Мэри. — Столь же интересно было бы поразмышлять о Пред-У-хаосе, который снова мог бы наступить, начни мы в действительности сами подбирать себе профессию. Ты об этом подумал?

— Нет, — сказал Чип.

— Так подумай. Представь, как сотни миллионов номеров стремятся стать актерами на телевидении и ни один не хочет пойти работать в крематорий.

Чип поднял глаза на свою наставницу.

— Я очень нездоров? — спросил он.

— Нет, — сказала Мэри, — но дело могло принять и плачевный оборот, если бы не помощь Анны. — Она сняла пресс-папье с клавиши «Ответ» на телекомпе, и зеленые значки исчезли с экрана.

— Дотронься, — сказала она.

Чип тронул браслетом панель телекомпа, и Мэри стала нажимать клавиши ввода.

— С твоего первого школьного дня тебе были предложены сотни тестов, — сказала она, — и результаты всех до единого были введены в Уни-Комп. — Ее пальцы пробежались по дюжине черных клавиш. — Ты сотни раз встречался с наставниками, и об этих встречах тоже известно Уни-Компу. Он знает, какие есть должности и кто их должен занять. Он знает все. Стало быть, кто же может лучше выбрать тебе профессию, ты или Уни-Комп?

— Уни-Комп, Мэри, — сказал Чип. — Я это знаю. Я же вовсе не хотел делать этого сам; я просто… просто подумал, а что, если?.. Вот и все.

Мэри перестала стучать по клавишам и нажала кнопку ответа. На дисплее появились зеленые символы. Мэри сказала:

— Ступай в процедурную на лечение.

Чип вскочил со стула.

— Благодарю вас, — сказал он.

— Благодари Уни, — ответила Мэри, выключая телекомп. Она закрыла крышку и щелкнула застежками.

Чипу хотелось спросить ее о чем-то, но он колебался.

— Со мной будет все в порядке? — наконец решился он.

— В полном, — сказала Мэри и ободряюще улыбнулась.

— Мне жаль, что заставил вас работать в воскресенье, — сказал Чип.

— Не огорчайся, — сказала Мэри. — Зато хоть раз в жизни я управилась с рождественскими украшениями до двадцать четвертого декабря.

Из помещения наставников Чип отправился в процедурную. Работал только один аппарат, но ожидающих было всего трое. Когда подошел его черед, он засунул в обрамленное резиной отверстие свою руку, насколько мог глубоко, и благодарно ощутил контакт со сканером и теплое прикосновение инфузионного диска. Ему хотелось долго-долго ощущать щекотно-жужжащее целительное жальце, которое сделает его навечно здоровым, но все произошло даже быстрее обычного, и он забеспокоился, не произошла ли авария в канале связи между аппаратом и Уни. А может быть, на него не хватило препарата? Или была допущена оплошность в обслуживании аппарата в это спокойное воскресное утро?

Тем не менее он перестал волноваться, и когда ехал вверх на эскалаторе, все казалось ему намного лучше — и он сам, и Уни, и Братство, и вся вселенная.

Первое, что он сделал, вернувшись домой, это позвонил Анне ВФ и поблагодарил ее.

В пятнадцать лет он был классифицирован как 663Д — генетик-таксономист четвертого класса — и был переведен в РУС41500, в Академию Генетических Наук. Он изучал элементарную генетику и технику лабораторных экспериментов, а также теорию модуляции и трансплантации. Он катался на коньках и гонял в футбол, посещал музей Пред-У и музей Достижений Братства; у него была подружка из Япы по имени Анна, потом еще одна из Авст, ее звали Пиис. В четверг 18 октября 151 года он и все остальные в Академии сидели до четырех часов утра, наблюдая запуск «Альтаира», потом спали и слонялись полдня без дела.

Однажды вечером неожиданно позвонили родители.

— У нас плохие вести, — сказала мать. — Сегодня утром скончался Папа Ян.

Печаль охватила Чипа и, должно быть, отразилась на его лице.

— Ему было шестьдесят два, Чип, — сказала мать. — Он прожил свою жизнь.

— Никто не живет вечно, — сказал отец.

— Да, — сказал Чип. — Я забыл, какой он был старый. А как вы? Пиис уже прошла классификацию?

Когда разговор окончился, он вышел прогуляться, несмотря на то что шел дождь. Было почти десять вечера. Он отправился в парк, хотя тот уже закрывался.

— Осталось шесть минут, — вежливо улыбнулся ему один номер.

Чип не обратил на это внимания. Ему хотелось ходить под дождем, промокнуть до нитки. Ему так хотелось, вопреки всякому здравому смыслу.

Чип сел на скамью. Парк был безлюден — все ушли. Он думал о Папе Яне, о его высказываниях, диаметрально противоположных его мыслям; вспоминал, как, завернувшись в синее одеяло, там, в подземелье Уни, дед говорил то, что на самом деле думал.

На спинке скамьи кто-то красным мелком коряво вывел «ВОЙНА УНИ!». Кто-то другой — может, тот же самый заболевший номер, устыдясь, — перечеркнул надпись белым. Дождь стал смывать надпись; белые и красные потоки мела смешивались в розовое и капали со спинки.

Чип поднял голову, и заливавший ему лицо дождь должен был вернуть чувство, как от хлынувших из глаз слез.

Глава 4

В начале своего третьего, последнего, года в Академии Чип принял участие в замысловатых переселениях и обменах спальными боксами, предпринятых ради приближения каждого к своей девушке или же, наоборот, девушки — к ее кавалеру. Его новое обиталище в общежитии располагалось через два бокса от Айин ДВ, а через коридор помещался ненормально низкорослый номер, Карл ВЛ, который частенько носил с собой альбом для рисования в зеленой обложке и который, хоть и был из тех, кто не лез за словом в карман, тем не менее редко начинал разговор первым.

У этого Карла ВЛ взгляд был всегда сосредоточен, как будто он уже нащупал путь к решению сложного вопроса. Однажды Чип заметил, как тот улизнул из холла после начала первого часа ТВ-сеанса и незаметно вернулся обратно перед самым концом второго, а однажды ночью в общежитии, после того как было выключено освещение, он видел тусклый свет, пробивавшийся сквозь одеяло на койке Карла.

Как-то раз, в ночь с субботы на воскресенье, точнее, уже под утро, когда Чип тихонько возвращался к себе от Айин ДВ, он застиг Карла сидящим на краешке кровати в пижаме и держащим раскрытый альбом перед стоявшим на углу стола фонариком. Рука его совершала быстрые мелкие движения. Линза фонаря была прикрыта, так что лишь узкий лучик вырывался наружу.

Чип подошел поближе и сказал:

— Эту неделю без девочки?

Карл вздрогнул и закрыл альбом. В руке у него был уголь для рисования.

— Извини, что напугал тебя, — сказал Чип.

— Ерунда, все в порядке, — сказал Карл. Лицо его было в тени и обозначалось лишь слабыми отсветами на подбородке и скулах. — Я рано освободился. Это была Пиис КГ. А ты не остался с Айин на всю ночь?

— Она храпит, — сказал Чип.

Карл воспроизвел рассмешивший обоих звук.

— Теперь я собираюсь спать, — сказал он.

— А что ты делал?

— Да так, кое-какие генные диаграммы, — ответил Карл.

Он раскрыл альбом и показал первый лист. Чип подошел ближе, наклонился и посмотрел на рисунки поперечных разрезов генов локации БЗ, старательно нарисованные пером и заштрихованные.

— Я пробовал порисовать углем, — пояснил Карл, — но не получается. — Он закрыл альбом, положил на стол уголь и выключил фонарь. — Спокойной ночи, — попрощался он.

— Спасибо, — сказал Чип. — И тебе спокойной ночи.

Он прошел в свой бокс, ощупью добрался до кровати, лег и стал думать, а действительно ли Карл рисовал гены? Для этой работы уголь не годился — тут и думать нечего. Надо бы переговорить с его наставником Ли ИБ по поводу скрытности Карла и его неестественного поведения. Потом, однако, Чип решил все-таки немного подождать, чтобы убедиться, что Карл действительно нуждается в лечении. Этим он сэкономит и время Ли ИБ, и Карла, и свое собственное. Не стоило поднимать тревогу раньше времени.

Спустя несколько недель наступил День Рождества Вэня, и после парада Чип с компанией других студентов поехал в Сады Развлечений. Они покатались на лодках, потом пошатались по зоопарку. Пока они собирались у фонтана, Чип увидел Карла ВЛ, сидевшего на ограде загона, где держали лошадей; на коленях у него лежал альбом — Карл рисовал. Чип извинился перед приятелями и подошел к Карлу.

Карл заметил приближавшегося Чипа и встретил его улыбкой, закрывая свой альбом.

— Верно, парад был колоссальный? — сказал он.

— Да, мероприятие было — высший класс! — сказал Чип. — Ты рисуешь лошадей?

— Пытаюсь.

— Можно взглянуть?

Карл посмотрел ему в глаза, подумал и сказал:

— Конечно, отчего же нет. — Он перевернул сразу несколько страниц и, не дав возможности Чипу увидеть, что там было, показал рисунок вздыбившегося жеребца, занимавшего весь лист и выполненного густыми и сильными мазками угля. Желваки мускулов напряглись под лоснящейся шкурой; глаз был дик и выпучен; задние ноги дрожали от натуги. Рисунок поразил Чипа — конь был как живой. Все ранее виденные Чипом рисунки были жалким подобием этого. Он подыскивал слова, но единственное, что смог вымолвить, было:

— Это — колоссально, Карл! Чудесно!

— Точного сходства нет, — сказал Карл.

— Есть!

— Нет, нету, — сказал Карл. — Иначе я был бы в Академии Искусств.

Чип еще раз посмотрел на живых лошадей в загоне, потом — на рисунок; опять взглянул на лошадей и увидел, что ноги у них потолще, грудь не так широка.

— Ты прав, — сказал он, снова глядя на рисунок. — Он не точный. Но он… он лучше, чем точная копия.

— Спасибо, — сказал Карл. — Это как раз то, чего мне хотелось достичь. Я его еще не закончил.

Глядя на него, Чип сказал:

— А другие рисунки у тебя есть?

Карл открыл предыдущий лист и показал ему сидящего льва, гордого и настороженного. В правом нижнем углу листа стояла обведенная кружком буква «А».

— Изумительно! — сказал Чип.

Карл перевернул еще несколько страниц. Там были два оленя, обезьяна, парящий орел, две обнюхивающие друг друга собаки, крадущийся леопард.

Чип смеялся.

— У тебя тут целый зоопарк! — воскликнул он.

— Да нет, что ты, — сказал Карл.

На всех рисунках в углу стояла буква «А» в кружочке.

— А это зачем? — спросил Чип.

— У художников принято подписывать свои картины. Чтобы показать, чья это работа.

— Я знаю, — сказал Чип, — но почему именно.

— О, — произнес Карл и стал по одному переворачивать листы. — Это означает «Аши», — объяснил он. — Так меня зовет моя сестра. — Он дошел до рисунка лошади, провел углем по брюху, посмотрел на лошадей в загоне взглядом, выражавшим сосредоточенность и внимательность которого сейчас была объяснима.

— У меня тоже есть прозвище, — сказал Чип. — Чип. Мне его дал мой дед.

— Чип?

— Сокращенно, черепок от старого горшка. Имеется в виду, что я похож на деда моего дедушки. — Чип смотрел, как Карл углем четче обводит задние ноги жеребца, потом отодвинулся от него. — Я, пожалуй, лучше вернусь к своей группе, — сказал он. — Картинки — высший класс. Безобразие, что тебя не классифицировали художником.

Карл посмотрел на него.

— Да, я не профессиональный художник, — сказал он. — И я рисую по воскресеньям и в каникулы, если выдается свободная минута, Я слежу, чтобы рисование не мешало моей работе или еще чему-то, чем я должен заниматься.

— Правильно, — сказал Чип. — Увидимся и общежитии.

В тот вечер после ТВ Чип пришел в свой бокс и обнаружил на столе рисунок лошади. Карл из-за перегородки сказал:

— Ты рад?

— Да, — сказал Чип. — Спасибо. Это — колоссально!

Рисунок теперь стал еще более живым, чем раньше. В углу красовалась буква «А», обведенная кружком.

Чип прикрепил, рисунок к доске для расписаний над письменным столом, и только он закончил, вошла Айин ДВ, возвращая копию «Вселенной», которую одалживала у него.

— Откуда у тебя это? — спросила она.

— Это Карл подарил мне, — сказал Чип.

— Прекрасная картинка, Карл, — оценила Айин. — Ты хорошо рисуешь.

Карл, уже в пижаме, сказал:

— Спасибо. Я рад, что тебе понравилось.

Чипу Айин прошептала:

— Все пропорции не соответствуют. Ну ладно, пускай тут висит. Ты поступил вежливо по отношению к Карлу, что повесил ее тут.

Иногда в свободные часы Чип с Карлом наведывались в музей Пред-У. Карл рисовал эскизы мамонта и бизона, пещерных людей в звериных шкурах, солдат и матросов в форме. Чип бродил по залам, рассматривал древние автомобили, магнитофоны, телевизоры, сейфы и наручники. Он изучал макеты и рисунки старинных зданий: церквей со шпилями и контрфорсами, замков с боевыми башнями, больших и малых жилых домов, их окна и двери, оборудованные хитроумными замками. От окон, по его мнению, должна была быть польза. Наверное, было приятно взглянуть на мир из окна своей комнаты или из окна, рабочего кабинета; от этого человек сам себе мог показаться значительней. По ночам дома с рядами освещенных окон должны были выглядеть привлекательно, даже красиво.

Как-то раз днем Карл зашел в бокс к Чипу и, сжав кулаки, встал подле письменного стола. Чип взглянул на него и подумал, уж не лихорадит ли Карла или что-нибудь еще хуже: лицо его пылало, глаза сузились в щелочки и странно блестели. Но нет, это просто от злости, такой злости, какой Чипу еще не доводилось видеть, злости, от которой у Карла буквально свело судорогой рот, и он не мог говорить. Чип взволнованно спросил:

— Что случилось?

— Ли, — сказал Карл. — Послушай. Ты можешь оказать мне услугу?

— О чем речь! Конечно!

Карл нагнулся к нему и зашептал:

— Попроси у Уни альбом, хорошо? Это для меня. Я только что сделал запрос, и мне Уни отказал. Лежало пять сотен, такая чертова куча, а мне пришлось вернуться и положить на место.

Чип уставился на него.

— Попроси одну штучку, а? — умолял Карл. — Ведь любой может заняться рисованием в свободное время, верно? Ну, пожалуйста.

С мукой в голосе Чип сказал:

— Карл.

Карл поглядел на него, его злость прошла, он выпрямился.

— Нет, — сказал он. — Нет, я… я просто потерял контроль над собой, вот и все Прости меня. Прости, брат. Забудь об этом. — Он хлопнул Чипа по плечу. — Я уже в полном порядке, — сказал он. — Через недельку повторю свой запрос. Все же я слишком много рисовал, я так думаю. Уни лучше знает, что мне нужно. — Он двинулся по коридору в сторону ванной.

Чип, весь дрожа, вернулся к письменному столу, сел и обхватил голову руками.

Это случилось во вторник. Еженедельная встреча Чипа с наставником должна была произойти на следующий день в 10.40 утра, и на этот раз он расскажет Ли ИБ о том, что Карл болен. Теперь он не боялся бить тревогу впустую; ждать столько времени было проявлением безответственности. Ему надо было доложить наставнику о первом же отчетливом признаке нездоровья, когда Карл удрал с ТВ-сеанса (разумеется, он отлучился, чтобы порисовать) или когда он заметил у Карла необычное выражение глаз. Зачем он, черт побери, выжидал? Ему уже слышалось, как Ли ИБ деликатно упрекает его: «Не очень-то по-братски ты поступил, Ли».

Ранним утром в Вуддень он все же решил сначала сходить за балахонами и за свежим номером «Генетика». Он спустился в центр материального снабжения и бродил по проходам между стеллажами. Взял «Генетика» и пачку балахонов, поболтался еще, пока не оказался в секции принадлежностей для рисования. Он увидел стопу альбомов для рисования в зеленых обложках; пятисот штук здесь не было, но семьдесят или восемьдесят лежало, и казалось, что никто не спешит их запрашивать.

Чип пошел к выходу, чувствуя себя в полной растерянности. Хотя, если бы Карл дал обещание не рисовать, раз ему не положено этим заниматься.

Он вернулся. «Любой может попробовать немножко порисовать в свое свободное время, верно?» — вспомнил он слова Карла и взял альбом и пачку углей. Потом направился к ближайшему контрольному посту; сердце замирало, руки дрожали. Он сделал глубокий вдох; потом еще и еще один.

Приложил к сканеру браслет, и контрольные полоски от пачки балахонов, номера газеты, альбома и пачки углей. На все компьютер ответил «Можно». Он поспешил уступить место следующему номеру.

Чип отправился наверх в общежитие. Бокс Карла был пуст, койка не застелена. Он прошел в свой бокс, положил балахоны на полку, а «Генетика» на письменный стол. На первом листе альбома он вывел дрожащей рукой:

«Только в свободное время. Дай мне слово».

После этого положил альбом и угли на кровать, сел к столу и раскрыл «Генетика».

Вернулся Карл, прошел к себе и стал убирать постель.

— Посмотри, это не твои вещи? — позвал Чип.

Карл взглянул на альбом и угли на Чиповой кровати. Чип сказал:

— Они не мои.

— О, спасибо, Чип, — сказал Карл, взяв принадлежности. — Я тебе так благодарен!

— Тебе следует поставить свой имяном на первой странице, — сказал Чип, — если ты собираешься и дальше разбрасывать всюду свои вещи.

Карл отправился в свой бокс, раскрыл альбом и посмотрел на первый лист. Потом, глянув на Чипа, кивнул ему, поднял правую руку и провозгласил:

— Любовь Братства!

В учебные аудитории они спустились вместе.

— Для чего ты испортил первую страницу? — спросил Карл.

Чип улыбнулся.

— Я не шучу, — сказал Карл. — Ты не слышал, что записки следует писать на клочке ненужной бумаги?

— Слава Христу, Марксу, Буду и Вэню, — ответил Чип.

В декабре того самого, 152 года пришла страшная весть о Серой Смерти, истребившей все марсианские колонии, кроме одной, и все произошло всего за девять коротких дней. В Академии Генетических Наук, как во всех остальных организациях Братства, воцарилась тишина бессилья, которую сменил траур, а вслед за ним массовая готовность оказать помощь Братству, пережившему страшное бедствие. Каждый трудился напряженно, как мог, не считаясь со временем. Свободное время было сокращено наполовину; занятия шли даже по воскресеньям и лишь полдня было отведено на празднование Рождества. Из всех наук лишь генетика была способна создать новые, полные сил, в грядущих битвах поколения; каждый торопился завершить свою учебу и отправиться к месту первого назначения. Со всех стен смотрели большие черно-белые плакаты: «ВОЗРОДИМ МАРС!»

Упоение ударным трудом длилось несколько месяцев. Полностью выходные дни были восстановлены только к Рождеству Марксову, но теперь никто толком не знал, на что употребить свободное время. Чип и Карл в такой выходной поплыли со своими девушками на лодке на один из островов на озере в Саду Развлечений позагорать на большой плоской скале. Карл рисовал портрет своей девушки. Насколько было Чипу известно, это был первый раз, когда Карл рисовал человеческое существо с натуры.

В июне Чип взял еще один альбом для Карла.

Занятия в Академии закончились на пять недель раньше срока, и они получили назначения: Чип — в научно-исследовательскую лабораторию генетики вирусов в США 90058; Карл — в Институт Энзимологии в ЯП 50319.

Вечером накануне отъезда из Академии они упаковывали свои рюкзаки. Карл вытащил альбомы в зеленых обложках, хранившиеся в ящиках его стола — дюжину из одного ящика, полдюжины из другого и еще из других ящиков; на койке их выросла уже целая гора.

— Тебе не уместить их все в рюкзак, — сказал Чип.

— Я и не собираюсь, — сказал Карл. — Это уже прошлое, они мне больше не нужны. — Он сидел на койке, перелистывая один из альбомов и вырывая некоторые рисунки.

— Можно мне взять несколько штук? — спросил Чип.

— Конечно, — сказал Карл и кинул ему альбом.

Большей частью это были наброски, сделанные в музее Пред-У. Чип взял один рисунок, на котором был изображен человек в кольчуге, держащий на плече арбалет, и еще один с чесавшейся человекообразной обезьяной.

Карл собрал в охапку почти все альбомы и пошел с ними по коридору к мусоропроводу. Чип положил свой альбом на койку и взял другой.

В нем были изображены обнаженные мужчина и женщина, стоявшие в парке на окраине большого безлико-бетонного города. Они были выше, чем предписывала норма, красивы, и невероятно благороден был их облик. Женщина сильно отличалась от мужчины не только по признакам пола — у нее были длинные волосы, высокая грудь, и вообще вся фигура была более мягко округлена. Это был потрясающий рисунок — что-то в нем волновало Чипа, но он не знал, что именно.

Он стал рассматривать другие листы с мужчинами и женщинами; чем дальше, тем больше уверенности чувствовалось в руке художника, силы в рисунке, его линии становились лаконичнее и четче. Это были лучшие рисунки из когда-либо сделанных Карлом, но в каждом что-то беспокоило Чипа, чего-то здесь не хватало, но Чип никак не мог уловить несоответствие.

И вдруг его осенило и ужаснуло — все они были без браслетов!

Чип еще раз внимательно рассмотрел, и у него заныло под ложечкой. Без браслетов! Ни на ком из них не было браслета. И это нельзя было даже оправдать тем, что рисунки не закончены — в углу каждого стоял знак «А» в кружочке.

Он положил альбом, пошел и сел к себе на кровать. Чип смотрел, как вернувшийся Карл собрал остальные альбомы и, улыбаясь, унес их.

В гостиной танцевали, но из-за событий на Марсе — уныло и мало. Позже Чип ушел со своей девушкой к ней в бокс.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответил Чип.

Карл также задал ему этот вопрос утром, когда они сворачивали свои одеяла.

— Что случилось, Ли?

— Ничего.

— Грустно уезжать?

— Немного.

— Мне тоже. Дай-ка мне твои простыни, я пойду брошу их в мусоропровод.

— Какой у него имяном? — спросил Ли ИБ.

— Карл ВЛ 35С7497, — сказал Чип.

Ли ИБ тотчас записал.

— А что именно тебя беспокоит? — спросил наставник.

Чип обтер ладони о свои бедра.

— Он нарисовал несколько картинок с номеров, — сказал он.

— Ведущих себя агрессивно?

— Нет, нет, — сказал Чип. — Просто фигуры — стоящие или сидящие, в совокуплении или играющие с детьми.

— Ну и что здесь такого?

Чип глянул поверх письменного стола.

— Они были без браслетов, — сказал он.

Ли ИБ молчал. Чип смотрел на Ли, тот смотрел на Чипа. Чуть погодя Ли ИБ сказал:

— Несколько рисунков?

— Целый альбом.

— И на всех нет браслетов?

— Ни на одном.

Ли ИБ сделал глубокий вдох и затем выпустил воздух сквозь сжатые зубы серией коротких быстрых шипений. Он заглянул в блокнот.

— КВЛ 35С7497, — сказал он.

Чип согласно кивнул.

Он порвал рисунок лучника в кольчуге, который был агрессивен, разорвал и рисунок с обезьяной. Отнес клочки в мусоропровод.

Потом сложил свои пожитки в рюкзак — ножницы, и футляр с зубной щеткой, и рамку с фотографиями родителей и Папы Яна — и застегнул его.

Пришла девушка Карла с сумкой на плече.

— Где Карл? — спросила она.

— В медцентре.

— О, — произнесла она. — Передай ему, что я заходила попрощаться, хорошо?

— Конечно.

Они поцеловали друг друга в щеку.

— До свиданья, — сказала она.

— Всего тебе.

Она ушла по коридору. Мимо прошли еще несколько студентов, но уже и не студентов. Они улыбнулись Чипу и кивнули ему на прощанье.

Он оглядел опустевший бокс. К доске по-прежнему приколот рисунок лошади. Он подошел и стал смотреть на него — вот он, вставший на дыбы жеребец, такой живой и дикий. Почему Карлу было не ограничиться животными в зоопарке? Зачем он стал рисовать людей?

Чипа вдруг стало охватывать чувство, что он поступил неправильно — не надо было говорить Ли ИБ про рисунки Карла, хотя он, конечно, знал, что поступил правильно. Что было плохого в том, что он помог заболевшему брату? Неправильно было бы не сказать об этом, промолчать, как раньше, а Карл пусть продолжал бы рисовать номеров без браслетов и усугублять свое заболевание. В конце концов, он мог дойти до того, что стал бы рисовать номеров, действующих агрессивно. Дерущихся!

Конечно же, он поступил правильно.

Однако чувство своей неправоты оставалось и росло, превращаясь в чувство вины. Вопреки логике.

Почувствовав кого-то за спиной, Чип круто обернулся. Он подумал, что, может быть, это Карл пришел поблагодарить его. Но нет — просто кто-то, проходя, замедлил шаг у бокса.

Но это все равно рано или поздно произойдет: Карл после медцентра подойдет к Чипу и скажет: «Спасибо, Ли, за помощь. Я и в самом деле был болен, но теперь мне намного лучше», а он на это скажет ему: «Благодари не меня, брат, благодари Уни», на что Карл ответит: «Нет, нет»— и пожмет ему руку.

Вдруг Чипу захотелось оказаться где-нибудь не здесь, не слышать слов благодарности Карла за оказанную помощь. Он схватил свой рюкзак, опрометью выскочил в коридор, остановился в неуверенности, вбежал обратно в бокс. Снял с доски рисунок лошади, раскрыл рюкзак, вложил рисунок между страницами блокнота, закрыл рюкзак и пошел.

Он сбегал по идущему вниз эскалатору, извинялся, мешая другим номерам, опасаясь, как бы Карл его не нагнал; он бежал по всем эскалаторам до самого нижнего этажа, прямо на перрон станции монорельсовой дороги, откуда он долго ехал в аэропорт. Он стоял спокойно и не оглядывался.

Наконец он подошел к сканеру. Постоял лицом к нему и тронул панель браслетом. Замигало зеленое «Можно».

И он поспешно прошел через ворота.