День Правды

ГЛАВА 2. Начало представления

Началось всё с того, что мобильные телефоны обоих собеседников одновременно издали резкий звук и погасли. Бескудников с досадой потряс свой гаджет.

– Батарея села? Не может быть, только что было восемьдесят процентов.

Штейн судорожно тыкал пальцем в почерневший экран планшета.

– У меня там важная презентация для клиента! Я же сохранял…

Он нажимал на кнопки с нарастающим отчаянием. Планшет был не просто инструментом – он был продолжением его самого, его внешней памятью, его связью с миром цифр и данных, в котором Штейн чувствовал себя как рыба в воде. Потерять эту связь означало для него оказаться беспомощным, словно внезапно ослепнуть.

– Наверное, электромагнитный импульс, – предположил Бескудников, пытаясь найти рациональное объяснение. – Или солнечная активность. Я читал, что иногда бывают такие вспышки на солнце, которые могут вывести из строя электронику.

Но Штейн его не слушал. Он снова и снова пытался включить планшет, словно от частоты нажатий на кнопку могло что-то измениться.

Вокруг них другие посетители Воскресенских прудов также обнаружили, что их устройства перестали работать. Кто-то тряс телефоны, кто-то перезагружал, кто-то с недоумением оглядывался, словно ища источник неполадки. Мир, внезапно лишенный цифровой поддержки, казался растерянным, как ребенок, потерявший родителей в толпе.

В это мгновение фонтан посреди пруда, мирно журчавший всё это время, внезапно взметнулся вверх на добрых пятнадцать метров, обрушив на ближайшие столики модного кафе каскад брызг. Посетители с визгом повскакивали с мест. Официант в чёрном фартуке с логотипом «Erwin Pavilion» застыл с подносом, не понимая, что происходит.

Струя воды, неестественно высокая и мощная, не опадала. Более того, она, казалось, обрела собственную волю – изгибалась, словно живое существо, принимая причудливые формы. На мгновение в ней проступили очертания человеческого лица – огромного, с зияющим ртом и пустыми глазницами, из которых лились потоки воды.

– Техническая неисправность… – пробормотал Бескудников, но в его голосе не было уверенности.

Он сам не верил в то, что говорил. Какая техническая неисправность могла заставить воду вести себя подобным образом? Это противоречило законам физики, законам здравого смысла, законам… реальности.

Вокруг фонтана началась паника. Люди бросились врассыпную, сталкиваясь друг с другом, опрокидывая столики и стулья. Кто-то кричал о прорыве водопровода, кто-то – о теракте. Молодая мать схватила ребенка и прижала к себе, прикрывая его от брызг, словно от пуль.

Штейн вдруг схватил Бескудникова за рукав и указал в сторону аллеи, по которой удалялся таинственный незнакомец. За ним, не скрываясь, шествовал исполинский серый кот, причём – и в этом готовы были поклясться оба наблюдателя – на задних лапах. А впереди этой странной процессии, приплясывая и насвистывая что-то неуловимо знакомое, двигался высокий человек во фраке с моноклем на глазу, держащий в руках скрипку.

Это зрелище было настолько сюрреалистичным, что на мгновение даже паника вокруг фонтана отошла на второй план. Человек во фраке двигался с удивительной грацией, словно танцуя. Его длинные руки и ноги, казалось, состояли из резины – они изгибались под невозможными углами, а монокль на его глазу держался вопреки всем законам гравитации.

Кот же, огромный и серый как дымка, шел с достоинством английского лорда, временами поправляя несуществующий галстук несуществующими руками. Его желтые глаза сверкали разумом, совершенно не свойственным животным.

– Я схожу с ума, – прошептал Бескудников. – Это коллективная галлюцинация. У нас что-то подмешали в кофе.

Он потер глаза, надеясь, что видение исчезнет, но когда снова посмотрел на аллею, странная троица все еще была там, удаляясь в сторону выхода из парка.

– Это не галлюцинация, – произнес Штейн голосом, в котором смешались ужас и восхищение. – Галлюцинации не бывают коллективными. И они не оставляют следов.

Он указал на мокрый асфальт, где отчетливо виднелись кошачьи следы – но только от задних лап. Следов передних не было, словно кот действительно шел прямо, как человек.

В этот момент громкоговоритель на столбе, обычно передававший музыку и рекламу местных заведений, вдруг захрипел и из него донеслось:

«Хронограф уже запустил отсчёт… запустил отсчёт… Церемония состоится… Церемония сто лет… Церемония…»

Голос прервался, и динамик разразился дребезжащими звуками старинного вальса.

Эта музыка, старомодная и неуместная в современном парке, звучала как насмешка над всеми гаджетами и технологиями, которые внезапно отказались работать. Она напоминала о временах, когда мир был проще, когда не было интернета, смартфонов, социальных сетей…

Девушка за соседним столиком вдруг вскрикнула. Её длинные волосы сами собой начали заплетаться в косу, хотя никто их не касался. Она попыталась вскочить, но обнаружила, что не может двигаться – словно невидимые руки удерживали ее на месте, продолжая работу над прической.

– Что происходит? – кричала она, паника в ее голосе нарастала с каждой секундой. – Помогите! Кто-нибудь!

Но никто не спешил на помощь. Посетители кафе, уже напуганные фонтаном и отказавшей электроникой, в ужасе наблюдали за происходящим, не решаясь приблизиться. Кто-то снимал происходящее на телефон – один из немногих, который еще работал, но с перебоями.

– Что здесь происходит? – выдохнул Штейн, пятясь к выходу из парка. – Это какой-то флешмоб? Реклама? Съёмки фильма?

Он цеплялся за рациональные объяснения, как утопающий за соломинку. В его мире, мире цифр и алгоритмов, не было места для самозаплетающихся кос и котов, ходящих на задних лапах. Должно было существовать логичное объяснение – спецэффекты, проекции, актеры в костюмах…

Бескудников не ответил. Он смотрел на странное марево, возникшее над прудом. В дрожащем воздухе проступали силуэты давно снесённых зданий – старая Москва проглядывала сквозь ткань времени, как рисунок на старинной гравюре.

Он видел купола церквей, которых уже не существовало, контуры особняков, уступивших место современным зданиям, даже фигуры людей в одежде прошлых эпох – они двигались как призраки, не замечая современной Москвы, словно существовали в своем собственном временном пузыре.

Это было похоже на наложение двух фотографий – современные Воскресенские и те же места, но столетней давности. Причем изображение прошлого становилось все четче, словно проступая сквозь тонкую ткань настоящего.

А над всем этим, прямо на фоне окрашенного в багровые тона неба, возникла объёмная голограмма – афиша, парящая в воздухе. Большие буквы гласили:

ЦЕРЕМОНИЯ НЕОСПОРИМОЙ ПРАВДЫ

ВЕРНИСАЖ ИСТИНЫ. СЕГОДНЯ В 20:00

МАЭСТРО КАЛЛИГРАФ

Ниже мелким шрифтом было добавлено: «Билеты продаются в кассах и онлайн. Эксклюзивные NFT-токены ограниченной серии».

Это сочетание старинного и ультрасовременного – театральное представление и NFT-токены – выглядело как изысканная насмешка над всей цифровой эпохой. Словно кто-то говорил: «Смотрите, я знаю все ваши новейшие технологии, но они для меня – лишь новые игрушки, новые декорации для вечного спектакля».

– Что за ерунда? – пробормотал Штейн, доставая запасной телефон из внутреннего кармана пиджака. – Сейчас загуглю это представление…

Он всегда имел при себе запасной телефон – привычка, выработанная годами работы в рекламном бизнесе, где потеря связи могла стоить миллионных контрактов. Этот телефон был старой моделью, без новейших функций, но надежной, как швейцарские часы.

Но стоило ему включить устройство, как на экране без всякого поискового запроса появилась та же самая афиша.

Он нажимал на разные кнопки, пытался закрыть изображение, перезагрузить телефон – ничего не помогало. Афиша оставалась на экране, словно выжженная на нем.

Бескудников почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

– Что за Церемония неоспоримой правды?

– Это кто? Зарубежная звезда иллюзиона? – предположил Штейн, безуспешно пытаясь открыть любое другое приложение на телефоне. – Новый Дэвид Копперфильд? Хотя странно, что я о нём ничего не знаю. Мы в агентстве работаем со всеми крупными гастролёрами.

Он говорил быстро, нервно, пытаясь найти логичное объяснение происходящему. В его мире каждая знаменитость имела свою маркетинговую стратегию, каждое событие было частью какой-то рекламной кампании. Даже самые вирусные, самые неожиданные акции всегда имели автора, бюджет и цель.

В этот момент на экране телефона Штейна возникло сообщение:

«Дорогой Аркадий Аполлонович! Вам забронировано место в первом ряду. Ваш покорный слуга, Скрипач».

Текст сообщения был набран старомодным шрифтом, напоминающим печатную машинку, и сопровождался изображением билета с печатью и витиеватой подписью.

– Какой ещё Аркадий Аполлонович? – взорвался Штейн. – Меня зовут Дмитрий! Что за чертовщина с этим телефоном?

Он был на грани паники. Мир вокруг него рушился, превращаясь в какой-то сюрреалистический кошмар, где техника отказывалась подчиняться, а незнакомцы присылали сообщения, обращаясь к нему по чужому имени.

Бескудников уже не слушал. Его взгляд был прикован к скамейке напротив, где сидел благообразный старичок с аккуратно подстриженной бородкой, в старомодных круглых очках. Старичок что-то писал в блокноте перьевой ручкой, время от времени поднимая глаза и с интересом наблюдая за происходящим. Встретившись взглядом с Бескудниковым, он слегка кивнул и улыбнулся, словно старому знакомому.

Было что-то неуловимо знакомое в этом старике – не то в чертах лица, не то в манере держаться. Он выглядел как человек из другой эпохи, но при этом совершенно естественно вписывался в окружающую обстановку. Словно он был здесь всегда, наблюдая за сменой времен с мудрым спокойствием.

– Вы знаете, кто это? – Бескудников дёрнул Штейна за рукав, указывая на старика.

– Первый раз вижу, – отмахнулся Штейн, всё ещё воюя с телефоном. – Слушай, может, это вирусная реклама? Какой-нибудь новый сервис стриминга запускают? Или сериал?

Он осёкся. Над Воскресенскими прудами раздался звук, похожий одновременно на хлопок гигантской пробки от шампанского и раскат грома. Тревожно закричали птицы. Ветер внезапно усилился, закружив опавшие листья в маленькие смерчи.

Этот звук был настолько громким и необычным, что на мгновение все замерли, подняв головы к небу. Даже паника вокруг фонтана, который все еще бил с неестественной силой, на секунду стихла.

И в этот самый момент все электронные табло на ближайших зданиях, все экраны смартфонов у посетителей кафе, даже дисплей на кассовом аппарате – всё это одновременно замерцало и высветило одну и ту же фразу:

«ПРАВДА СУЩЕСТВУЕТ, ДАЖЕ ЕСЛИ ЕЁ ОТРИЦАЮТ МИЛЛИОНЫ»

Эти слова, появившиеся словно из ниоткуда, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Люди в панике смотрели на свои устройства, не понимая, что происходит. Кто-то бросил телефон на землю, словно тот внезапно раскалился. Кто-то кричал о хакерской атаке, о вирусе, о конце света.

А фраза продолжала светиться на всех экранах, пульсируя, словно била в такт с чьим-то гигантским сердцем.

– Я ухожу отсюда, – решительно заявил Штейн, поднимаясь. – Этот розыгрыш чересчур затянулся.

Он сделал несколько шагов в сторону выхода из парка, но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Его лицо исказилось от удивления и страха.

– Я не могу уйти, – прошептал он. – Что-то не пускает меня.

Он протянул руку вперед, и она словно уперлась в невидимое препятствие. Штейн с силой надавил, но рука не продвинулась ни на сантиметр дальше.

– Что за черт? – выдохнул он, отступая назад. – Что здесь происходит?

Бескудников не двигался с места. Старичок напротив жестом подозвал его к себе. Литератор, словно в трансе, встал и направился к нему через аллею.

Он двигался как во сне, едва осознавая, что делает. Что-то в этом старике притягивало его, словно магнит. Какое-то странное чувство узнавания, словно они были знакомы всю жизнь, хотя Бескудников был уверен, что никогда раньше его не видел.

– Э, ты куда? – окликнул его Штейн, но Бескудников не обернулся.

Приблизившись к старику, он с удивлением обнаружил, что тот рисует в блокноте. На странице проступал удивительно точный набросок – Воскресенские пруды, таинственный господин с тростью, кот, идущий на задних лапах…

Рисунок был выполнен с мастерством профессионального художника – каждая деталь была на своем месте, каждая линия дышала жизнью. Но самым удивительным было то, что на рисунке были изображены не только события, которые уже произошли, но и те, которые, казалось, еще только должны были случиться – на заднем плане виднелось здание с вывеской «Вернисаж Истины», к которому стекалась толпа людей.

– Кто вы? – выдохнул Бескудников.

Старичок поднял на него ясные глаза. В них читалась мудрость, накопленная за долгие годы, и какая-то светлая печаль, словно он видел слишком много, чтобы оставаться беззаботным.

– Называйте меня Летописцем, – ответил он с лёгкой улыбкой. – Я просто наблюдаю. Каждый раз, когда он возвращается, мне позволено быть здесь. Своего рода привилегия.

Его голос был тихим, но четким, с легким акцентом, который невозможно было идентифицировать. Не иностранный акцент, скорее – акцент другого времени, словно человек пришел из прошлого и еще не полностью адаптировался к современной речи.

– Когда возвращается… кто?

Бескудников задал этот вопрос, хотя где-то в глубине души уже знал ответ. Все происходящее складывалось в единую картину, которая казалась невозможной, абсурдной, но при этом странно логичной.

– Сами знаете, – старичок захлопнул блокнот. – Он всегда выбирает интересные времена. Переломные. Когда души людей обнажены, как нервы. Когда добро и зло так перемешаны, что не отличить одно от другого.

Он говорил с уверенностью человека, который видел это не раз. В его словах не было страха или удивления – только спокойное принятие происходящего, словно речь шла о смене времен года или о приливе и отливе.

Бескудников почувствовал, как земля уходит из-под ног. Все, что он считал реальным, стабильным, понятным, вдруг оказалось хрупким и ненадежным, как карточный домик. Мир, в котором он жил, внезапно расширился, включив в себя измерения, о существовании которых он даже не подозревал.

– Вы хотите сказать… это не представление? Не реклама? Не розыгрыш?

Голос Бескудникова дрожал. Он цеплялся за последние крупицы рационального объяснения, хотя уже понимал, что происходящее выходит за рамки обычной логики.

Старичок аккуратно спрятал блокнот во внутренний карман потёртого, но элегантного пиджака. Его движения были неторопливыми, выверенными, словно у человека, у которого впереди вечность.

– Видите ли, молодой человек, человечество любит повторять, что история движется по спирали. Но никто не задумывается, кто именно раскручивает эту спираль… и с какой целью.

Эти слова прозвучали как откровение. В них была глубина, которая заставила Бескудникова вздрогнуть. Он вдруг почувствовал себя маленьким и незначительным перед лицом сил, о существовании которых даже не подозревал.

Старичок – Летописец – встал и, слегка поклонившись, направился к выходу из парка. Его походка была легкой, почти невесомой, словно годы не оставили на нем своего отпечатка. Он двигался сквозь толпу как призрак – люди расступались перед ним, не замечая его, словно он существовал в другом измерении.

Бескудников хотел окликнуть его, задать ещё десяток вопросов, но обнаружил, что не может произнести ни слова. Горло словно сжала невидимая рука, не давая вырваться ни единому звуку. Когда способность говорить вернулась к нему, старичок уже скрылся из виду, растворившись в толпе так же незаметно, как и появился.

На скамейке, где только что сидел загадочный «Летописец», лежала книга в потёртом кожаном переплёте. Бескудников машинально поднял её. Книга была теплой, словно живое существо, и странно тяжелой для своего размера.

На первой странице каллиграфическим почерком было выведено:

«История всегда повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса. Москва, 2026 год. Начало представления».

Эта надпись, сделанная чернилами, которые, казалось, еще не успели высохнуть, вызвала у Бескудникова странное чувство дежавю. Где-то он уже слышал эту фразу о повторении истории… Маркс? Гегель? Кто-то из философов.

Бескудников осторожно перевернул страницу. Следующий лист был пуст. И следующий за ним. И все остальные. Вся книга состояла из чистых страниц, за исключением первой с загадочной надписью.

А над Воскресенскими прудами тем временем собирались тучи, которых не было в прогнозе погоды. Они были странного фиолетового оттенка и двигались против ветра, словно повинуясь какой-то иной силе, нежели законы природы.

Штейн, оставшийся в одиночестве после ухода Бескудникова, наконец сумел преодолеть невидимый барьер и теперь спешил к другу, лавируя между паникующими посетителями парка.

– Что это за книга? – спросил он, подойдя к Бескудникову. – И кто был этот старик?

Его голос звучал напряженно. События последних минут поколебали его уверенность в рациональном устройстве мира. Он, привыкший контролировать ситуацию, вдруг оказался в положении, когда все его знания и опыт оказались бесполезны.

– Он назвал себя Летописцем, – тихо ответил Бескудников, не отрывая взгляда от книги. – И, кажется, я знаю, кто он такой.

Внезапное озарение поразило его, словно удар молнии. Все кусочки головоломки встали на свои места. Странный господин с разноцветными глазами и тростью, кот на задних лапах, человек во фраке со скрипкой, «Дом Литератора», Вернисаж Истины, церемония неоспоримой правды… и теперь Летописец.

– Это какие-то особые персонажи, – прошептал он. – Каллиграф, Грифон, Скрипач… Они ожили. Они здесь, в Москве.

Штейн посмотрел на него со смесью жалости и беспокойства.

– Ты спятил? Это литературные персонажи? Выдумка?

– А как ты объяснишь все это? – Бескудников обвел рукой Воскресенские пруды, где продолжал бушевать хаос. – Фонтан, который превращается в водяное чудовище? Кота, который ходит на задних лапах? Сообщения на всех экранах одновременно?

Штейн молчал. Он не мог найти рационального объяснения происходящему, как ни старался.

– Допустим, – сказал он наконец. – Допустим, ты прав. Что нам делать? Уходить отсюда? Звонить в полицию? В психушку?

– Нет, – Бескудников покачал головой. – Мы пойдем в Вернисаж Истины. На церемонию неоспоримой правды.

Он сам не понимал, откуда взялась эта уверенность. Но что-то внутри него, какое-то шестое чувство подсказывало, что именно там, в Вернисаже Истины, они найдут ответы на все вопросы.

– Ты с ума сошел? – возмутился Штейн. – Идти прямо в логово… кого? Этих странных персонажей?

– Каллиграф – это не просто странный персонаж, – задумчиво произнес Бескудников. – Скорее, сила, восстанавливающая равновесие. Помнишь, что сказал Летописец? «Он всегда выбирает интересные времена. Переломные». Может быть, наше время – одно из таких?

Штейн хотел возразить, но в этот момент его телефон, который он уже считал безнадежно испорченным, внезапно ожил. На экране появилось новое сообщение:

«Ждем вас в Вернисаже Истины, господа. Представление обещает быть незабываемым. P.S. Не забудьте книгу. Она вам пригодится. Скрипач».

Они переглянулись. Телефон знал о книге, которую Бескудников держал в руках. Он реагировал на их разговор, словно кто-то подслушивал каждое слово.

– Я не пойду, – твердо сказал Штейн. – Это безумие.

Но даже произнося эти слова, он уже знал, что пойдет. Любопытство, этот вечный двигатель человеческого прогресса и причина многих бед, уже разгоралось в нем, вытесняя страх и сомнения.

Бескудников улыбнулся, словно читая его мысли.

– Конечно, пойдешь. Ты же не хочешь пропустить главное представление года?

Он бережно спрятал книгу во внутренний карман пиджака и направился к выходу из парка. Штейн, поколебавшись секунду, последовал за ним.

А над Воскресенскими прудами тучи сгущались все сильнее, приобретая причудливые формы. В их очертаниях можно было разглядеть то профиль человека с острой бородкой, то кошачью морду, то еще что-то, неуловимое и странное.

Москва замерла в ожидании представления, которое обещало быть поистине незабываемым.

Тем временем, в километре отсюда, в здании, которое когда-то было обычным театром, а теперь носило имя «Вернисаж Истины», шли странные приготовления. Рабочие устанавливали декорации, которых не было в плане мероприятий, осветители настраивали приборы, которых никто не заказывал, а в гримерной примерял костюм человек, которого никто не нанимал.

Человек во фраке, тот самый, которого видели на Воскресенских, суетился вокруг, отдавая распоряжения, которые все почему-то беспрекословно выполняли.

– Всё должно быть готово к восьми, – говорил он, поправляя монокль. – Маэстро не любит опозданий. И да, освободите первый ряд полностью. У нас будут особые гости.

Директор театра, солидный мужчина с залысинами, пытался протестовать.

– Но у нас сегодня нет никаких мероприятий! Здание арендовано под частную выставку современного искусства!

– Теперь есть, – улыбнулся человек во фраке. – Церемония неоспоримой правды. Аншлаг гарантирован.

– Но кто вы такой? Кто дал вам право…

Человек во фраке повернулся к директору, и тот внезапно замолчал. Что-то в глазах незнакомца, скрытых за стеклом монокля, заставило слова застрять у него в горле.

– Можете называть меня Скрипачом, – сказал незнакомец, слегка поклонившись. – Я администратор маэстро Каллиграфа. И поверьте, сегодняшнее представление станет самым знаменитым в истории вашего заведения.

Он достал из кармана пачку билетов и протянул директору.

– Распространите среди ваших друзей и знакомых. Особенно среди тех, кто имеет влияние в городе. Они не пожалеют.

Директор механически взял билеты, не понимая, почему он это делает. Что-то в голосе Скрипача, в его манере держаться заставляло подчиняться без вопросов.

– А теперь извините, у меня много дел, – Скрипач хлопнул в ладоши. – Нужно подготовить сцену для появления маэстро. Он любит эффектные выходы.

И он удалился, напевая себе под нос странный мотивчик, который, казалось, принадлежал другой эпохе.

Директор остался стоять с билетами в руках, не понимая, что произошло. Но странным образом он уже не сомневался, что сегодня вечером в его центре действительно состоится какое-то представление. И что оно действительно будет незабываемым.

А в городе тем временем начали происходить странные вещи. В фонтане на Манежной площади вода внезапно превратилась в шампанское. В зоопарке все клетки оказались открыты, но ни одно животное не покинуло своего места – они просто сидели и смотрели на посетителей с каким-то новым, пугающим разумом во взгляде. В метро все эскалаторы вдруг начали двигаться в обратную сторону, вызвав панику среди пассажиров.

И над всем этим, на электронных билбордах, на экранах в витринах магазинов, даже на дисплеях банкоматов появлялась одна и та же афиша:

ЦЕРЕМОНИЯ НЕОСПОРИМОЙ ПРАВДЫ

ВЕРНИСАЖ ИСТИНЫ. СЕГОДНЯ В 20:00

МАЭСТРО КАЛЛИГРАФ

Москва готовилась к представлению, не зная, что это представление изменит ее навсегда.