Дело Белки

Глава тридцатая

Современный туризм — как фигурное катание. Есть вольная программа. Есть обязательная. Вольная сводится к превращению себя в жаркое: двадцать минут отмокания в соленой морской воде, полтора часа поджаривания на солнце, еще двадцать минут отмокания, еще полтора часа поджаривания. Обязательная программа — это посещение джентльменского набора туристических достопримечательностей. Два-три памятника архитектуры, три-четыре памятника местным диктаторам, обязательно какой-нибудь «старый город» и еще более обязательно рынок аутентичных сувениров, которые неожиданно окажутся сделанными в Китае. Именно во время такой «обязаловки» мне и довелось побывать в стамбульском «Тап Капай» — одном из бывших дворцов одного из бывших турецких султанов. Весьма скромное, как оказалось, жилище. Не то что какой-нибудь «Балчуг». А вот сокровищница там была что надо. Никогда не видел столько бриллиантов в одном месте, не говоря уж про их невероятные размеры. И ведь, что странно, я всегда считал себя человеком, полностью равнодушным к побрякушкам, а здесь так разобрало, что в голову невольно полезли всяческие невероятные планы налетов и вооруженных ограблений от простого удара стойкой ограждения в витрину до захвата заложников и требования отдать мне вон тот голубоватый камешек в форме обгрызенной гигантской маслины. При этом от активных действий меня удержало даже не воспитание, а вовремя вспомнившиеся фрагменты из паркеровского фильма «Полночный экспресс», где так хорошо показаны адские условия содержания европейцев в турецких тюрьмах.

К счастью, вместе с выходом из сокровищницы я довольно быстро пришел в себя, сохранив не столько впечатление о тамошних несметных богатствах, сколько воспоминания о помешательстве, которое они могут вызвать. То же помутнение рассудка я испытал и теперь, когда Перун продемонстрировал брату, а заодно и мне, результат всего лишь недельной Белкиной работы по добыче и заготовке ореховых изумрудов. Пару минут мы с Велесом глазели на невероятную россыпь сокровищ, а меня уже напрочь захлестнуло безумное желание любой ценой получить в свое владение хотя бы десяток, а лучше сотню этих маленьких бесценных камешков. Не знаю, на какой отчаянный поступок я смог бы решиться, если бы проем в подземное хранилище так и остался открытым, но, видимо, Перун и сам чувствовал себя неуютно, пока его драгоценная заначка не оказалась снова надежно заперта.

Впрочем, на Велеса демонстрация накопленных братом богатств тоже произвела весьма изрядное впечатление. Ковер с дастарханом уже давно вернулся на место, а младший бог все еще сохранял тягостное молчание.

— Не серчай, Велька! — попробовал растормошить брата Перун. — Все мое — твое! Ты стырил Белку, я ее подобрал, но дело-то у нас общее.

— Это как сказать… — неуверенно отозвался Велес. — Ты лучше объясни, что с камнями намерен делать?

— Как что? — удивился недогадливости брата старший бог. — Взрывать! Завтра на рассвете разносим войска смертных, разрушаем барьер между сторонами и проводим показательную бомбардировку.

— Понятно! А бомбить-то чего будем? — поинтересовался Велес, и я лишний раз отметил, что он явно не отказывается выступить с братом против всего человечества.

— А вот это тебе лучше знать! — ухмыльнулся Перун. — Ты же у нас столько лет со смертными якшаешься. Думаю, начать надо с нескольких крупных городов. Чем древнее, тем лучше. Чтобы призраков побольше поднялось. Ну и по ихним воякам не мешало бы пройтись. Потом предложим сдаться, а если не поймут, еще побомбим.

— Не поймут!

— Ну это уж не наша печаль. Камней хватит!

Перун, похоже, и впрямь все продумал. Более того, судя по реакции Велеса, он уже не считал план брата безнадежным. Скорее, наоборот. Это означало, что, после того как изумрудный дождь просыпется, скажем, у стен Питера, северную столицу заполонят тени изможденных крестьян, которых когда-то сгоняли возводить этот город. Вокруг Киева начнут рубиться призрачные русские дружины и такие же бесплотные татаро-монголы. А на Красной площади в Москве по очереди будут казнить то Гришку Отрепьева, то Стеньку Разина, то Емельку Пугачева. Милый аттракцион для туристов. Если, конечно, желудок крепкий.

— Одного не могу понять: там изумрудов — десяти белкам за месяц не управиться, а она-то одна.

— Была одна, пока мужики не сбрендили.

— Мужики?

— Ну в смысле самцы! Мы ее когда только отловили, она камушков сто успела наковырять. И успокоилась. Типа, женишков ждать стала. Я ее тогда усыпил, а изумруды прибрал. Она просыпается, а приданого-то и нет. Стала новое собирать. Я ее снова в спячку. Правда, что с камнями делать, тогда еще не придумал. Кубере сперва отдавал. Он, как и ты, у себя на родине по богатству проходил, потому на это дело очень падкий оказался. И вдруг сидим мы с ним как-то, закусываем, и замечаю я, что вокруг его подушек толпа беличьих кобелей собралась. «Что, — спрашиваю, — за дела?» А Кубера и сам в непонятках. Признался только, что изумруды, которые я ему на хранение сдал, он по своим пуфикам рассовывает. Тут мы стали кумекать, как это дело получше использовать. Для начала все камни поглубже в землю запрятали, самцов в спячку, и — Белке на демонстрацию. Она от этого прям ошалела. Мужиков толпа, а вместо того, чтобы с нею шашни крутить, лежат друг на дружке вповалку и дрыхнут. Ей бы башкой подумать, да только где ж тут думать, если замуж хочется. В общем, в тот день она с горя изумрудов в два с половиной раза против обычного заготовила. А потом Кубера — ушлый чертяка — предложил наоборот крутануть. Белку нашу на видном месте оставить, но без доступа к телу и без единого камушка. И что ты думаешь?! Тут уж у самцов крыша съехала. Им же по рождению не положено камни искать. А тут так истомились, что сами стали орехи добывать и притаскивать. В общем, не знаю уж, что ты задумывал, когда Белку спер, а мы с Куберой тот еще промысел наладили. И тут, как снег на голову, эти смертные. Ну да ничего. На ловца, как говорится, и зверь бежит. Верно я говорю, братишка?

— Верно, — согласился Велес.

— А раз верно, тогда решай, кем тебе больше нравится быть: ловцом или зверем?

Велес хмыкнул и обвел взглядом разбросанные на полу шкуры.

— Насчет ловца не знаю. Но становиться зверем, на которого ты станешь охотиться, меня точно не тянет.

— Вот и договорились! — удовлетворенно кивнул Перун и направился к приютившей меня чинаре. — Теперь смотри! — Бог-главнокомандующий ткнул пальцем в растянутую между стволов шкуру, которая не замедлила превратиться в карту военных действий. — Завтра твоя дружина пойдет отсюда.

Дальнейшие подробности разговора богов меня не трогали. Возможно, знай я о том, что должно случиться через несколько часов, меня бы и заинтересовал рассказ Перуна о завтрашней атаке на карательный отряд ВЧК. Но сейчас я был явно не в состоянии ни соображать, ни воспринимать излагаемые воинственным божеством подробности. Единственное, что меня по-настоящему волновало, — это есть ли вокруг хоть одна живая душа, которая может предотвратить надвигающийся апокалипсис? И если таковая существует, как мне ее найти и передать все то, что я только что услышал в этом шатре? К несчастью, я знал лишь два достойных доверия существа на обеих сторонах этого мира, их мне было бы не страшно посвятить в коварные планы Перуна и еще более коварное предательство Велеса. Одним из них являлся неведомо где сгинувший Кот Ученый, а вторым — брошенный мною в волшебном лесу Иван-дурак. Была, впрочем, у меня и еще одна возможность повлиять на сложившуюся ситуацию. В своем нынешнем комарином обличье я, вероятно, смог бы безо всякого труда проникнуть в штаб вэчекистов. И, как знать, не исключено, что, прежде чем кто-либо из них сумел бы прихлопнуть надоедливого комара, я успел бы рассказать об уготованной им участи. Однако победа организации, к которой относил себя Логопед, устраивала меня ничуть не больше, чем триумф волшебного воинства. Если не меньше. В конце концов, рассуждая о планах захвата Земли, Перун ни словом не обмолвился о необходимости уничтожения людей. В то время как его противники пришли сюда с твердым намерением раз и навсегда расправиться со всем волшебным сообществом. И помогать им в этом лично я не собирался.

Облетев на прощание чинару, в которую превратился мой узбекский друг, я направился к выходу из шатра. Полог был, естественно, задернут, но таким препятствием не останавливают комаров. Спустившись вниз вдоль сомкнутых шелковых полотнищ, отыскал подходящую щель и оказался на свободе. Впрочем, ненадолго. Стоило мне пролететь буквально пару метров, как из травы в мою сторону метнулось нечто длинное, гибкое и отвратительно липкое. Не успел я понять, что происходит, как оказался в дурно пахнущей влажной тьме, по комариное колено в какой-то склизкой жиже. «Ядрена копоть! — наконец-то сообразил я. — Меня… Меня съели!» Увы! Моя догадка оказалась абсолютно правильной, а положение абсолютно безнадежным.

Я стал мучительно перебирать в памяти все случаи, когда герои известных мне историй оказывались в чьей-либо пасти. Первым делом отмел отрицательные примеры. На ошибках Джеймса Кука и Колобка учиться было нечему. Далее мне на ум пришел Иона! К сожалению, также безрезультатно. Во-первых, я сомневался, что в двух шагах от Перунова шатра меня мог заглотить Кит. А во-вторых, чтобы выбраться из него, Ионе оказалось достаточно образумиться и согласиться исполнить возложенную на него Господом миссию. Я бы ради такого случая тоже не стал выпендриваться, но, к несчастью, насколько я помнил, Господь мне ровным счетом ничего не поручал. Далее мои помыслы обратились к Лонгфелло. То есть не к самому поэту, которого, по правде говоря, никто никогда не ел, а к воспетому им индейскому вождю Гайавате. Надо заметить, что вождь, в отличие от пророка, не стал дожидаться вмешательства высших сил. Если верить преданиям коренных американцев, этот предприимчивый краснокожий герой воспользовался своими знаниями по рыбьей анатомии. А именно: нашел внутри у проглотившего его Мише-Намы сердце, после чего взял и практически голыми руками раздавил этот жизненно важный орган. Я мрачно осмотрел, во что превратились мои конечности. Света, конечно, не хватало, но, как выяснилось, вместе с полосатой тушкой и крыльями мне достался встроенный в череп слабенький прибор ночного видения.

Все три пары комариных ножек не подходили для того, чтобы что-то давить. Однако пинаться ими я еще мог. Оставалось найти сердце. Беглый осмотр желудка сожравшей меня твари показал, что никаких подходящих на роль боксерской груши органов вокруг не свисает. Впрочем, как знать, возможно, они и были где-то рядом, и меня всего лишь подводила весьма ограниченная видимость. «Ладно! — немедленно сгенерировал я следующий вариант спасения. — Не можем увидеть, попробуем нащупать!» Вооружившись этой вполне рабочей идеей, я добрался до ближайшей стенки желудка и, как умный, принялся обходить его согласно незабвенному правилу правой руки. Мало того что это и сама по себе была не самая простая задача, так вдруг еще и организм, в котором я находился, стал проявлять явные признаки беспокойства. То ли мне наконец-то удалось нащупать в нем какую-то болевую точку, то ли сама тварь отличалась изрядной подвижностью, но в какой-то момент моя биотюремная камера стала хаотично перемещаться вверх-вниз, расплескивая по своим покатым стенкам, а заодно и по мне, скопившуюся на дне жижу.

«Еще ванны из твоего желудочного сока не хватало!» — со злостью подумал я и, радуясь тому, что в этот раз перемещаюсь на шести конечностях вместо двух, продолжил свои попытки продвинуться вперед. Теперь я уже не стремился набрести на сердце, печень и почки своего «внешнего» врага. В данный момент меня вполне устраивало добраться до кишечника, который сулил пусть и не самый красивый, но все-таки какой-то выход. Вопрос в том: как мне не пропустить соответствующий сфинктер, а потом вскрыть его, причем по возможности раньше, чем меня переварят? Увы, надежды на это оставалось все меньше. То ли на меня наконец-то подействовали чужие желудочные ферменты, то ли стало сказываться отсутствие свежего воздуха, но так или иначе внезапно мое тщедушное комариное тельце охватила зловещая слабость.

Раз за разом мне становилось все труднее переставлять свои цепкие, комариные лапки. Крылья с налипшей на них дрянью обвисли и, словно надетый на спину неподъемный рюкзак, стали упорно стаскивать меня вниз. В довершение всего я таки поскользнулся и с размаху впечатался лицом в покрытую слизью стену, после чего у меня начали немилосердно чесаться глаза. «Неужели все? — изумился я, сползая куда-то в глубины ненавистного чрева. — Как глупо… Смерть настоящего неудачника!» Не знаю почему, но, как ни странно, именно эта мысль оказалась для меня самой обидной. И даже, более того, оскорбительной! «А ну встать! Встать, я сказал!» — скомандовал себе и, с трудом восстановив равновесие, начал карабкаться вперед. Куда при этом лез бедный комар, уже не имело никакого значения. Я просто вел себя как та безумная лягушка, которая бултыхалась в крынке со сливками до тех пор, пока не взбила их в густое сливочное масло, по которому можно было выбраться наружу. Во что мне удастся взбить желудочный сок, я не думал. Просто очень не хотелось умирать в этом отвратительном зловонном мешке, поэтому я полз, полз и полз, а отсутствие физических сил компенсировал яростью и песней: «Черный ворон, что ты вьешься/ Над моею головой!/ Ты добычей не нажрешься!/ Черный ворон, я не твой!»

Понятия не имею, сколько раз я повторил этот жизнеутверждающий куплет. Продолжения все равно не знал. Главное, что в какой-то момент во мне не пойми откуда родилась твердая уверенность, что закусившей мной твари эти слова явно не по нутру. Судя по тому, как начали сотрясаться стенки ее желудка, мое пение что-то крепко нарушило в здешнем кислотно-щелочном балансе! «То-то же!» — обрадовался я и неожиданно для самого себя заорал:

Честно признаюсь, мой голос вряд ли позволяет рассчитывать на приглашение спеть дуэтом вместе с Монтсеррат Кабалье. Однако и к людям, которым можно петь только в душе и только когда там включена вода, я себя не отношу. Мне можно петь, даже когда вода выключена. Тем более я чувствовал себя в полном и законном праве драть глотку в утробе того, кто меня съел:

Похоже, мой английский вокал пришелся гадине по вкусу еще меньше русского! Зато меня исполняемый текст подбодрил как нельзя лучше. Я уже не сомневался, что стоит допеть до куплета, где «The sergeant calls: „Stand up and fight!“»,[7] как мне действительно удастся подняться на все шесть ног, но это оказалось уже излишним.

Я много раз сталкивался с формулировкой: «Подо мной словно разверзлась земля…» — но в этом случае она не подходила. Во-первых, потому что разверзшееся нечто к земле точно никакого отношение не имело. А во-вторых, сделало оно это не подо мной, а, наоборот, где-то высоко-высоко наверху, что в сочетании с блеснувшими в образовавшейся щели звездами создало эффект то ли шахты, то ли глубокого, поросшего всякой дрянью колодца. Возможно, будь у меня побольше времени, я и занялся бы подбором более точного образа, но вместо этого мне пришлось сосредоточиться на отчаянных попытках взлететь. «Давайте, давайте, крылышки! Не подведите!» — взмолился я, обращаясь к своим органам свободного полета, и они меня даже послушались. Однако гораздо медленнее, чем следовало. Едва мне удалось вырваться из желудочной жижи неизвестного троглодита, как вся эта дрянь стремительно последовала за мной со скоростью, намного превышающей мою собственную. Совершив еще несколько отчаянных рывков, я снова оказался в толще чужеродной слизи, которая могучей приливной волной потащила меня куда-то вверх, потом вбок и, кажется, вниз. Завершился этот стремительный взлет, как и положено, падением, очнувшись от которого я с удовлетворением осознал, что нахожусь уже не в чьем-то нутре, а на воле, на самом что ни на есть свежем ночном воздухе. Смущало только одно: меня явно кто-то рассматривал, а кто-то другой еще и обнюхивал.

— Ну что? — поинтересовался один из моих исследователей у второго. — Я была права?

— Как всегда!

— Занятно! Это кто ж мог решиться у самого Перуна в шатре жучка поставить?

— Сейчас узнаем! Ежели ты его, конечно, не слишком переварила!

— Скажешь тоже?! Как сожрала, так и вытошнила!

Я понял, что влип куда серьезнее, чем решил вначале. Мало того что меня съели, а потом выплюнули, так оказалось, что это сделала Перунова стража, которая ожидала, чтобы я очнулся, дабы подвергнуть меня суровому допросу. Вот только без толку. Что бы там ни думала обо мне божественная служба безопасности, никакими страшными тайнами я не владел. Хотя вряд ли кто-нибудь мне поверит. Я и сам с трудом мог поверить во все, что со мной приключилось. А раз так — будут пытать. Интересно, как пытают комаров? Крылья отрывают по одному? Или жаждой мучают? Кровь размазывают по жалу, а пить не дают? В любом случае я знал, что ничего хорошего меня не ждет. Оставалось лишь пожалеть, что при вступлении в Общество мне не пришло в голову вшить в воротник униформы какую-нибудь ампулу с ядом. Впрочем, что толку? Весь мой невезучий прикид остался лежать где-то в волшебном лесу, а надо мной опять шевелил ноздрями какой-то магический монстр.

— Ну что ты его все нюхаешь? — раздался раздраженный шепот съевшей меня женской особи неизвестного вида.

— Не знаю. Что-то в этой блохе чудится знакомое…

«А ведь правда!» — сообразил я. Несмотря на сип, которым вместо нормальных голосов общались отловившие меня существа, мне тоже казалось, что где-то я их уже слышал.

— Ерунда! — заявила поедательница «жучков». — Я бы распробовала!

Кажется, это была шутка. Во всяком случае, произнеся свою последнюю реплику, она издала серию каких-то странных звуков — что-то среднее между смехом и кваканьем… «Кваканьем?!» — не поверил я своему собственному открытию.

— Смотри-ка! Ожил! — отреагировал на мою попытку выбраться из слизи стражник с развитым обонянием.

— Ожил, ожил! — подтвердил я, увы, слишком тонким, а посему недостаточно мужественным голосом и сурово посмотрел на пленившую меня парочку. Я не ошибся. Это были Серый и Василиса. — Ну здравствуйте, господа предатели, не думали свидеться?

Конечно, выдавая подобную тираду, желательно обладать двумя метрами роста, черным поясом по карате и парочкой девятимиллиметровых австрийских пистолетов системы Глок — по одному на каждую руку. У меня же в активе из всего полезного была только вопиющая наглость и подступающая к горлу ярость. Впрочем, имелся еще и элемент внезапности. Ни волк, ни принявшая вид лягушки царевна не ожидали, что пойманным мини-лазутчиком окажусь я — их обманутый и покинутый соратник по Обществу. Поэтому и застыли сейчас передо мной, раззявив в изумлении один — пасть, другая — рот. На что, собственно, и был мой расчет. Не давая своим бывшим друзьям опомниться, я взмахнул крыльями и метнулся прочь от шатра. Быстро. Даже очень быстро! Но все же медленнее, чем Василисин язык, который догнал меня, прилепился к моим трепещущим крыльям и в мгновение ока вернул Серому и Премудрой.

— По-моему, — сплюнув меня в траву, начала экс-царевна, — между нами возникло некоторое недопонимание. Думаю, его стоило бы разъяснить.

— А сможете? — в который раз отряхиваясь от лягушкиной слюны, со слабой надеждой поинтересовался я.

Волк и царевна переглянулись, после чего Василиса, видимо как старшая по званию, ответила:

— Попробуем!