Декалог 1: Загадка

Пол Корнелл Lackaday Express

Я пьяная. Я бью кулаком. Джеймс пошатнулся, и из его носа пошла кровь. Кровь течёт. Замедляя всё, я вижу её зависшие в воздухе контуры. Его крик превращается в одну ноту. Я останавливаю всё. Его крик безграничен, шипящая песня информации.

Столько подробностей. Эта вечеринка была в Кэмдене, мне тогда было двадцать лет. Неубранная старая гостиная, сквозь гардины ещё пробивается летний вечер. Почему улыбается Брюс? И что это за человек на кухне, чуть-чуть не попадающий в поле зрения? Если я смогу вытянуть голову ещё на пару сантиметров, то смогу увидеть кто это. Видимо, за всю вечеринку я его так толком и не рассмотрела, не помню ни его лицо, ни кто он такой.

Но мы же не рассматриваем всех, не говорим со всеми, не знаем всех. Если кто-то выложит перед нами фото и спросит «Вы видели этого человека?», то единственным честным ответом может быть «Не знаю».

Кровь висит. Стоп-кадр. Ха! Были бы это и вправду кадры, были бы настоящие Моменты, я бы смогла проскользнуть между ними наружу. Я была бы свободной. Но когда я останавливаю движение, изображение дрожит маленькими изменениями. Что-то в нём меняется быстрее, чем я могу отследить, словно эта остановка даёт мне жалкое представление о следующем шаге времени. Может быть, поэтому отдельные остановленные звуки звучат как сложные песни на непонятных мне языках. Мой стоп-кадр — это день чьей-то жизни. Быстрые Люди пробегают сквозь вас, пока я говорю это.

Пока я говорю. Ха! Всё происходит, пока я говорю.

Ладно. Попробую ещё раз. Несмотря на всё.

Перематываю на следующую сцену. Бар «Возрождение». Всё вокруг в духе восьмидесятых, включая одежды. Алек ставит стакан и поворачивается, чтобы что-то сказать. Я ценю то, что он рядом. Я ценю эту музыку. Я — ценительница. Это история о ценительнице, попавшей в ад, и о том, что могло случиться с её кошкой.

Я останавливаю и смотрю в глаза Алека.

Я отпускаю время.

— Катерина, так ты… обдумала?

— Да. Я… Я… Должна сказать… Нет. Я не могу выйти за тебя замуж. Прости.

Я пытаюсь изменить это.

— Да. Я… Я… Должна сказать… Нет.

— …сказать… Нет.

— Нет.

Я не могу ничего изменить.

Он опускает голову и вздыхает. И вздыхает. И вздыхает.

Алек так красиво вздыхает.

ТАРДИС материализовалась в виде знакомой полицейской будки посреди металлического коридора. Посреди типичного коридора: кругом провода и пластик. Из полицейской будки в коридор вышла спорившая компания.

— Нет! Разве ты не понимаешь, Тиган? Я не могу вернуться. Адрик умер. Тебе нужно смириться с этим.

Тиган смотрела на него, готовая расплакаться. Всё то же лицо. И всё тот же спор, повторявшийся уже много раз.

— Прости, — вздохнул Доктор. — Я не хотел повышать голос.

— Ты мог нарушить этот закон. Это всего лишь правило, а не закон физики.

— Не могу. Первый Закон гласит…

— Где мы? — аккуратно вмешалась Нисса, отрывая Доктор и Тиган от спора.

Это на несколько дней раньше. Джеймс танцевать не умеет, но пытается. Он такой неряха. Кругом кавардак. Вокруг нас, в темноте, полно поклонников восьмидесятых. Когда Джеймс поворачивается, я замечаю в его взгляде что-то. Он знает про Алека, уже в этот момент. Теперь я понимаю это. Может, позволить этому вечеру продолжаться? Были вечера и получше. Это за неделю до отлёта на базу Харди. «Я Не Хочу Быть Одна». Ха, Ха, Ха, Ха.

— Интересно! — Доктор постучал по запертой двери. — Её не открывали как минимум год. Почему, интересно, тут всё забросили?

— Наверное, тут чудовище бродит или смертельный вирус, — пробормотала Тиган.

Нисса пропустила её слова мимо ушей:

— Это ведь научное учреждение, да?

— Очень похоже на то, Нисса. Судя по гравитации, мы не на Земле, но технологии похожи на человеческие. А… — после того, как Доктор ввёл очередную шестизначную комбинацию цифр, дверь открылась. — Всего лишь вопрос времени. Совпадений не существует, — не обращая внимания на их озадаченные лица, он вошёл вовнутрь.

Смесь разрухи и науки. Сломанные клавиатуры, разбитые экраны, перевёрнутые стулья. Самым заметным в центре управления был большой вертикальный цилиндр, стоявший в углу. В нём была дверь доступа, и он казался частью чего-то большего, сегментом какой-то огромной трубы, проходившей сквозь пол и потолок. Он был из какого-то прозрачного материала. Внутри него вспыхивали и гасли похожие на светлячков проблески, и в то время как другие машины издавали шум, цилиндр, казалось, издавал тишину. Рядом с ним на стене висела большая схема: большая сфера планеты была окружена кольцом, и в одной из точек окружности горел огонёк.

Нисса опередила Доктора:

— Циклотрон!

— Что? — переспросила Тиган без особого интереса.

— Твои люди, Тиган, назвали бы это «разбиватель атомов».

Засунув руки в карманы, Доктор осматривал всё с видом гордого отца на школьной выставке:

— Устройство для разгона субатомных частиц до огромных скоростей. Игрушка дорогая, но довольно забавная.

— Эту игрушку кто-то сломал, — проворчала Тиган, сдула пыль со стула и села.

— Ну, не совсем. Сам циклотрон всё ещё работает. Повреждена только часть измерительной аппаратуры. Странно… — Доктор нахмурился.

— Что странно? — заглянула через его плечо Нисса.

— Аномалия. Частицы продолжают сталкиваться, хотя нет никакого источника частиц. Помоги мне, Нисса. Диаграммы Фейнмана… Негэнтропия неопределённо пролонгирована случайными полями Хиггса. Но необходимый потенциал Юкавы… Это что, возможно только за счёт квантовой неопределённости?

— Возможно, — кивнула Нисса. — Но…

— Она не существует! Я знаю! Пузырьковая камера, пузырьковая камера.

— Да что вы такое оба несёте?

— Не сейчас, Тиган! — с энергией пумы, нападающей на жертву, Доктор распахнул технологический люк.

— Началось… — вздохнула Тиган, и стала рисовать пальцем на слое пыли.

Случайные наборы чёрточек. Завитки и спиральки.

Джеймс спит. Я подхожу к окну и смотрю на покрытую снегом землю. Вдали, за университетским городком, стоит корабль «Чешир», он блестит в лучах рассвета. Я оставляю на столе записку и отпираю дверь. Уже за порогом я слышу, что он проснулся. Его разбудил холодный сквозняк. Когда я иду по замёрзшей дорожке к Хойл Холлу, он за мной не идёт. Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть подошёл ли он к окну.

Я рождаюсь. Очень больно. Повторяя это снова и снова, понимаешь, как много, оказывается, помнишь. Я вишу в руках акушерки и кричу на них всех. Моя мама красивая. В мощном потоке гормонов я полюбила её тут же, огромное удовольствие от этой боли. Я, наверное, мазохистка, раз так часто это повторяю. Такой меня в конце концов и найдут: у маминой груди, только что родившуюся. Сося молоко, я хочу извиниться перед ней. Прости меня за то, что я сделала с твоей маткой, большая мама. Прости?

Прости. Я не могу сказать. Я вою и кричу. Прости. Не получается. Этот момент — сплошное разочарование, потому что рождение очень близко к грани. Это почти самый предел для меня. Поэтому я сюда всё время и возвращаюсь, быть может, однажды этот ребёнок всё-таки посмотрит на маму и скажет «Прости». Ох и перепугаются они все тогда. Может быть, в реинкарнации всё-таки есть доля правды, ведь часть этого ребёнка-меня очень хочет снова заговорить. Но не может. Ребёнок заражён временем с самого зачатия. Зачатие. Ха! Как будто бы это один момент, кадр, а не непрерывность. Мне кажется, что мы зачаты во время прогулки в парке, когда руки сжимают друг друга, во время взглядов друг на друга в толпе.

Я возвращаюсь туда. Ныряю, выставляя таймер. Я теряю сознание.

Таймер пробуждает меня, когда мне пять лет. В детском саду. Я не знаю, может быть, там стена какая-то во времени, когда я была в утробе. Я лишаюсь сознания, мыслей, и даже снов, становлюсь исполненной теплоты и резких порывов. Я уверена, что не помню того, чтобы была Двумя Разными. Наверное, у меня просто фантазии о том, как я была одновременно яйцеклеткой и сперматозоидом. Куда бы меня ни выбрасывал Таймер (и я не понимаю, как я им пользуюсь, я просто пользуюсь), я могу вспомнить лишь цвета и звуки. У меня нет настоящих воспоминаний, потому что тогда не было мысли. Я там заблужусь, и это будет что-то вроде моей версии Смерти. Может быть, когда-нибудь, если я сильно постараюсь, то прорвусь, и стану частями мамы и папы.

Пицца. Алек осматривает анчоус. Я пробую ананас и осторожно надпиваю бренди.

— Ну что, хорошо? — недоверчиво спрашивает он.

— Мм, очень.

Потом тишина. Он достаёт из кармана коробочку, а из неё вынимает кольцо. Иногда мне кажется, что его гордость снисходительна, как у фокусника, вынувшего кролика из шляпы. Я тяжело сглатываю. Во рту пересохло.

На Аляске, во время наблюдения полного затмения, я говорю Алеку:

— Хочу увидеть кольцо c бриллиантом[15].

Ха!

За столом я не могу говорить. Я чувствую, как химические вещества в моей крови — мои собственные, из бренди, из пищи — меняют моё решение. Но я могу думать, и ни в одной своей мысли я не нахожу причины своего решения.

Почему?

— Почему? — Тиган нарисовала кенгуру, двух киберлюдей, и спираль.

— Это может помочь тебе понять, — терпеливо сказал Доктор.

Пожав плечами, Тиган заглянула в смотровое окно. Там было темно. Затем внезапно появились две маленькие светящиеся точки. Они разлетелись, снова сблизились, и исчезли. Но мгновение на экране вспыхнула целая галактика таких столкновений. Затем снова стало темно.

— Да, понятно, я вижу.

— Это частицы, появляющиеся из ниоткуда, и снова исчезающие.

— Я думала, что это не возможно.

Нисса улыбнулась:

— Это примерно как опровергать эволюцию всадником на лошади.

Она кивнула в сторону ТАРДИС.

— Перестань, — обиделась Тиган. — Между ТАРДИС и этими штучками огромная разница.

— И в чём эта разница? — свысока спросил Доктор.

— Эти штучки не синие. Кроме того, тебя они тоже удивили, иначе бы ты не бегал тут как ведущий детской телепередачи.

— Тиган, Тиган… — раздражённо бормотал Доктор. — Я пытаюсь вовлечь тебя в мир науки. Задавать вопросы — часто так же важно, как и получать ответы. Так вот, как ты и сказала, появление этих частиц из ниоткуда невозможно. Но принцип неопределённости Гейзенберга допускает это, при условии, что масса частиц или время их существования достаточно малы. Это нарушение причинности, из-за которого многие студенты не спят по ночам. Но дело в том, что здесь это происходит постоянно, это повторяется раз за разом. Вещество возникает из ниоткуда, на уровне частиц движется во времени, а затем исчезает, как будто…

— Погоди минутку! Перемещается во времени?

— Да. Сама природа этих столкновений означает, что некоторые частицы отлетают назад или вперёд на несколько лет. Мы наблюдаем срез поразительно сложного процесса, растянутого и по всему циклотрону, и по времени.

— Нет, — Нисса сосредоточенно качала головой.

— Нет? — расстроенно спросил Доктор.

— Только вперёд. Частицы не движутся во времени из будущего к нам, они движутся вперёд из прошлого! — подытожила она с широкой улыбкой.

Доктор глубоко вдохнул, словно собираясь возразить, но остановился. Затем он нахмурился.

— Да… Как странно.

Двое учёных снова погрузились в науку, а Тиган вернулась к рисованию.

В небе сфера Харди: скалистая, вся в кратерах, безжизненная. Вокруг её экватора сияет линия ослепительных огней — ускоритель частиц. Корабль начинает медленный поворот к поверхности, и Харди проплывает по небу, уходя под корабль. Мы шестеро, цвет физики частиц, прилетели работать на циклотроне. Я в нетерпении. Забываю обо всём, что я оставила на Земле, Джеймса и Алека с их дрязгами. Забываю. Нет. Оно всё ещё со мной, но Харди заглушает это своей новизной.

Здесь кроме нас никого нет. Год квантовой механики в одиночестве. Странный багаж: Фрэнк Пэкстон взял с собой саксофон. Надеюсь, он хоть умеет играть.

Он хорошо играет. Пэкстон бродит по ночам по коридорам, вдохновенно играя. Сыгранные им ноты звучат так, словно они эхо экваториального тоннеля, донёсшееся до лабораторий мониторинга в Точке Тихо и в Атласе. Это так грустно. Некоторые другие тоже проникаются этим. Мне это нравится. Напоминает мне о смертности. Ха! Это напоминает мне о том, что через год мне придётся вернуться и разобраться со своими проблемами на Земле. Но Пэкстон странный.

Этот ублюдок сдал нас! Вон он бежит в конце коридора с плазменным ружьём подмышкой. Откуда они взялись? Как бы там ни было, он помогает им проникнуть вовнутрь, он помогает им находить и убивать нас.

В шкафу на складе хныканье. Тише, Мэделин, ради бога! Пэкстон и другой мужчина выходят из-за угла и меня под ящиками не видят. Они услышали чёртову Мэдди и её чёртово хныканье. Пэкстон подходит к шкафу, открывает дверь, и видит её:

— Вот она.

Мужчина — степной партизан, судя по его доспехам — отошёл на шаг и прицелился в Мэдди.

— Фрэнк, это же я, не дай ему…

Мужчина стреляет. Звук негромкий. Тело Мэдди дёргается, словно она икнула, падает, и замирает. Я закрываю глаза. Раздаётся тихий хрип. Что от нас нужно степным партизанам? Тут нет ничего ценного для них. Что им Пэкстон пообещал?

Я их всех взорву. Мне страшно. Я проживаю этот момент. Настоящий ужас, до судорог в животе. Я жду, пока они уйдут.

— Я думаю, что это сознание, — сказала Нисса.

Доктор задумчиво шагал по комнате:

— Да, я тоже пришёл к такому выводу. Вопрос в том, естественное ли это существо, каким-то образом эволюционировавшее из последовательностей столкновений частиц в циклотроне… Или же оно результат эксперимента? Но ведь такие технологии такое бы позволили?

— Да, и технологии Союза Тракена тоже. Впрочем, мы бы и не стали такое делать.

Тиган, заскучав, начала ходить по комнате. Идея о сознании её заинтриговала, но разговор стал таким абстрактным, что превратился в очередной поток терминов. Она остановилась.

— Эй, смотрите, кто тут!

Доктор обернулся и нахмурился:

— Ты, я, Нисса. Кто ещё?

Тиган моргнула. Почему она это сказала?

— Я схожу с ума. Я словно вдруг оказалась на вечеринке, и всех там хорошо знала, и… — она прикрыла рот рукой. — Ой. Прости. Я не хотела так сильно ударить.

Доктор повернулся к Ниссе:

— Ты что-нибудь чувствуешь?

— Нет. Я и не думала, что у Тиган есть экстрасенсорные способности.

— Я тоже не думал. Тем не менее, век живи — век учись. Тиган… — он подошёл к ней и взял её за руку. — Я Доктор. А ты?..

Тиган влепила ему пощёчину:

— Меня достало.

Доктор схватился за щёку:

— Что же, кажется…

Тиган прикрыла рукой рот:

— Ой. Прости. Я не хотела так сильно ударить.

— А. Кажется, ты всё ещё не ты?

Тиган снова нахмурилась. Доктор вовремя шагнул в сторону, уклоняясь от второй пощёчины.

— Меня достало! — сказала она ему.

— Я вижу. Так, пока мы не устроили тут что-то вроде баварского народного танца, давай-ка я отведу тебя к…

— Меня достало!

— …стулу. Нисса…

Тракенитка помогла подвести Тиган к складному стулу.

— Это очень личное, это не настоящая телепатия.

Он взял Тиган за руку и посмотрел ей в глаза.

— Я одна, — сказала она ему. — Я не хочу быть одна.

— Ты не одна. Ты с друзьями. Расскажи, что ты чувствуешь.

— Холодно. Одна. Забытая. Я всё так хорошо знаю, словно моя голова стала моим местом жительства. Все лица, все вкусы, запахи. Я могу рассказать подробности о лайме, о саксофонах, о сандвичах с сыром. Я знаю каждое слово в каждом письме, которое я когда-либо читала. Я могу прочесть любую книгу, которую хоть раз мельком видела. Могу почти остановить приятные моменты, и внимательно рассмотреть снежинку на пальце.

— Это не Тиган, — нахмурилась Нисса. — Она не настолько красноречива.

— Да. Лучше её далеко не отпускать. Тиган Джованка, вернись к нам. Вернись к своим друзьям, Тиган.

Пальцы Тиган задрожали в руках Доктора.

— Тиган… Тиган…

— Эй, в чём дело? — очнулась она.

Нисса её обняла. У Доктора раскрылся рот — он понял, что происходит.

— ЭПР, — выдохнул он. — Эффект Эйнштейна-Подольского-Розена. Действие на расстоянии? Это ужасно, но… — он схватил ручку и листок бумаги. — Быстрее, Нисса, помоги мне с расчётом.

Я печатаю на главной клавиатуре, пытаясь запустить в реакторе, от которого питаются циклотрон и база, что-то вроде самоуничтожения. Я придумываю это на ходу и, если посмотреть внимательно, то я делаю абсолютно не то, что нужно. Вдали слышна стрельба. Многие из этих кодов придумал Пэкстон, и его фразы-пароли настолько ироничны, что закрадываются сомнения в его психическом здоровье. Вот, например: «Иметь правительство означает быть наблюдаемым, проверяемым, направляемым, унифицированным, запертым, идеологизированным, оцениваемым существами, у которых нет ни права на это, ни мудрости, ни добродетели». Я представляю себе его сидящим на подоконнике с саксофоном; он смеётся с нас, словно какой-то безумный принц. Или же в своей гостиной на Земле, думающим о том, что его инструмент делает его крутым и стильным. Всё, что он умеет — доставать соседей, но сам он себя считает крутым. Хуже того, он считает себя крутым и ироничным.

Чёртова ирония.

Вдалеке стреляют. Звуки стрельбы похожи на последние аккорды музыки. Нет, они как книга, потому что я всегда хотела вначале прочесть последнюю страницу. В этих звуках нет энтропии, ни какого указания на то, что конец уже близок. Это просто мои личные ассоциации. Раз уж я зашла так далеко, я чувствую себя обязанной пережить Конец.

Наверное, осталась уже только я.

Алек и Джеймс так и продолжат ссориться. Я не вернусь. Они будут винить друг друга. Степные партизаны уже получили доступ ко всем базам данных корабля, и будут меня искать, потому что я — последняя свидетельница. Я нахожу то, что, как мне кажется, является последними кодами для самоуничтожения. Сзади какой-то шум. Это Пэкстон, с саксофоном и ружьём. Он улыбается. У меня нет шансов завершить ввод кодов. Слава богу, что я не это пытаюсь сделать.

Я пячусь назад, к люку, через который мы помещаем в ускоритель экспериментальные образцы. Он смотрит на ружьё, проверяя настройки. Я стану экспериментальной целью. Я берусь за ручку двери камеры и открываю её.

Удивлённый тем, что это дверь, он быстро упирает приклад в плечо и целится.

Я прыгаю в дверь и

Конец.

Я родилась. В бесконечном цикле, размазанная по всей своей жизни. Вся моя жизнь — моя игровая площадка, и я всегда одна, я единственная обитательница роя частиц. Теперь я могу вспомнить все свои сны, все, которые я видела, и среди них есть сон с подробностями об этом событии.

Это осень, я сплю рядом с Алеком, просыпаюсь и кричу, что мне никогда отсюда не выбраться. Кошка спрыгивает с кровати.

— Я была заперта в своей жизни. Я заперта в своей жизни.

— Ты не заперта. Кто тебя держит?

— Я могла увидеть всё. Партизан и…

— Республиканцев? То, что говорят о той планете, неправда. Террористы никогда не нападали на…

— И все эти их другие точки зрения, и мир просто разрывает сам себя на части. Будущего нет, Алек. Я видела… Чёрт.

Сон пропал. Какая бы химия не вплеснула тогда в мою голову будущее… она куда-то утекла.

Интересно, что значит этот сон? Мы что, все в циклотроне, а я единственная, кто в циклотроне, который в циклотроне? Когда я всё замедляю, оставшиеся голоса — это мёртвые? Серые человечки, готовые выскочить из щелей? Я могу умереть?

Я в отеле в Бате, передо мной стоит полный чайник.

Доктор закончил расчёт:

— Да! Из ленты Мёбиуса есть выход. Обращение фазы в изначальном узле, разумеется. Вход является и выходом! Именно здесь!

Даже Нисса в этот раз не поняла:

— Прости, но что?..

Доктор ходил туда-сюда, размахивая перед собой очками.

— Нисса, ты должна перегнать ТАРДИС вот к этим координатам! — он схватил ручку, взял руку молодой тракенитки, и написал у неё на коже последовательность цифр. — Что бы вы ни делали, не выходите наружу. Просто подождите пока я… хм… прибуду.

Он бросился двери в циклотрон и схватился за её ручку. На мгновение он остановился.

— Беспокоиться не о чем, — сказал он своим спутницам; его лицо на мгновение нахмурилось. — Надеюсь.

Он раскрыл дверцу камеры и прыгнул в ничто. Его тело вспыхнуло серебристым светом и улетело звёздной пылью. Дверь захлопнулась.

— Доктор! — крикнула Тиган.

Доктор налетел на конец своего четвёртого воплощения и отскочил от разделяющего их зазора реальности.

Он осознавал время, но был вне его.

Это было довольно весело.

Он был в Бате, пил чай.

На него удивлённо смотрела молодая женщина.

— Нет! — закричала она.

Она… закричала. Доктор встал. Усилием воли он затормозил своё продвижение по времени.

Он протянул руку:

— Здравствуйте. Пожалуйста, не пугайтесь. Я прыгнул в циклотрон, как и вы.

— Вы настоящий? — она пятилась от него. — Боже мой. Как я с вами разговариваю? Разговариваю! Ха! Вы настоящий? Это повторилось? Нет, нет…

— Я настоящий. Мы находимся в каком-то моменте вашей жизни, судя по всему, довольно приятном — перед нами бездонный чайник.

Доктор сел за стол, взял чашку, и надпил.

— Вкусно как! — широко улыбнулся он. — Достоинства английского завтрака выше любой физики. Знаете, я всегда подозревал это.

Женщина оглядывалась по сторонам, осматривая столовую отеля, резко дёргая головой, удивлённая тем, что может смотреть туда, куда не смотрела раньше. На полпути к столику была горничная. Она замерла с невидящим взглядом.

— Рискну предположить, что вы можете прожить заново любой момент своей жизни, повторить его сколько угодно раз, — продолжал Доктор. — Но вы не можете его изменить. Я знаю выход. Если вы пойдёте со мной, я смогу нас обоих перенести в реальное время.

Я выпиливаю лобзиком с моим братом Эндрю. Как тот человек, с которым я познакомилась, мог верить в моменты? Нет никаких моментов, нет! Но он остановил мгновение, заставил всё замереть. Может быть, он какой-то призрак…

Эндрю перебирает кусочки фанеры в ящике, отбирая те, у которых есть прямые края. Боковым зрением я снова замечаю его. Моего воображаемого друга. Эндрю его уже не видит так часто, как я. Он взрослеет.

— Послушайте меня, — говорит мужчина. — Я знаю выход. Пожалуйста, идёмте со мной.

Я на пристани, смотрю, как чайки едят дохлых акул. Вчера вечером Джеймс и Алек устроили новую версию конфронтации: ни один из них не хотел идти спать раньше другого, они хотели увидеть, кого из них я больше люблю. Порвать меня готовы. Я из-за них готова броситься в воду. Готова почувствовать соль, вдохнуть планктон. Я не бросаюсь. Я не бросилась. Я кричу.

Мороженное. Большой его кусок плавает в Кока-Коле в баре «Возрождение». Все там: Марко, Антония де Вулф, Кристофен Робин Бэйли, и много других, чьи имена я так и не узнала. Один из них потом умрёт, земля ему пухом. Все остальные живут вечно.

Джеймс тоже там.

— Я не могу выйти за тебя замуж, — говорю я ему.

Все смеются. Они думают, что это шутка.

Мужчина в кремовом костюме сидит рядом со мной. Всё вокруг замирает.

— Это шутка, — говорю я ему. — С чего бы мне хотеть замуж за этого плаксу?

Он хмурится:

— Понятия не имею.

— Всё время, пока я здесь, я хочу выйти за него замуж. Но он же слишком надменный. Слишком манерный. Не хочу я сейчас выходить за него. Как вы так всё останавливаете?

— Просто жму ногой, и всё с визгом затормаживается. Это просто, когда научишься. Так вот, если вы пройдёте со мной к выходу…

— Если вы хотите, чтобы я это сделала, попросили бы меня об этом в такой момент, когда я склонна согласиться.

— А я подумал, что это как раз один из таких моментов.

— Ха! Может быть. А может быть нет.

— Как вас зовут?

— Катерина. Зовите меня Кэйт.

— Знаете, Кэйт, у меня бывали возможности изменить прошлое, и я всегда решал не делать этого. Я мог вернуться, нарушить Законы Времени, но это всегда казалось так… несправедливо.

— Несправедливо? Слушайте, я получила доступ к каждому поворотику человеческой жизни, и у меня больше нет понятия о справедливости. Всё, что со мной происходило, происходило как течение воды по склону. Туда, сюда, склонны ли мы сегодня к убийству, пользуемся этой частью мозга или другой? Люди думают, что в их телах царит диктатура, и что некто, кого они называют «я», там главный. Это не так. Мы все — демократии. И в циклотроне я видела, как в моей голове маленькие партии приходили к власти, а затем теряли её. Мы живём в химическом мире, Доктор, а я — химическая девушка. Ха! Я разговорилась, давно не говорила новые слова…

— Постойте. Вы сказали «Доктор»?

— Так вас звали, когда мне было восемь лет. Вы мой воображаемый друг. Вы знаете, ваше здесь присутствие может начать разрыв структуры Хиггсового Облака.

— Да, я тоже об этом подумал. Это значит, что у нас очень мало времени до того, как…

— У нас сколько угодно времени.

Поперёк стола в пабе светит солнечный луч. Я медленно иду к Алеку и Джеймсу, несу поднос с напитками. За другими столиками много других людей. Некоторые из них друзья, некоторых я раньше никогда не видела. Одного парня я не видела с тех пор, как мне было тринадцать лет. Я его не узнаю и не разговариваю с ним.

Моего воображаемого друга не видно. Хорошо.

Акустические системы паба гремят музыкой восьмидесятых. От проносящихся мимо транспортёров эхом отражается «Domino Dancing». Каждый транспортёр поднимает в воздух стаю устроившихся на дороге птиц.

— А для кого четвёртый стакан? — спрашивает Алек.

— Четверть четвёртого, — отвечаю я.

И тогда я понимаю. Он не говорит, он не говорил это раньше.

У меня на подносе четыре стакана, а не три.

Ну почему они тут оба вместе?

— Алек и Джеймс, — говорю я, до сих пор не привыкнув к тому, что слова нужно придумывать и произносить. — Мне кажется, что вы оба должны на мне жениться. Соглашайтесь.

Они переглянулись, ублюдки, и рассмеялись.

— Почему? — спрашивает Джеймс.

— Потому что если один из вас на мне женится, я не полечу на Харди, потому что на Харди можно лететь только неженатым. В моей личности эмоции восторжествуют над логикой, и я буду жить, на Земле, а потом умру. С божьей помощью.

— Что за чёрт? — Алек начинает злиться. — Тебе что, не важно, за кого из нас выйти замуж?

— Нет, любой из вас годится.

Они смотрят друг на друга, поняв что-то, чего я ещё не понимаю.

Люди вокруг замерли, а Доктор берёт с подноса лишний стакан:

— Апельсиновый сок.

— Нет, Pet Shop Boys, ублюдок!

Музыка в колонках замерла на непрерывном «…ай!», а голоса превратились в «бррр». Никакой путаницы голосов, ничего из-за пределов времени.

— Да кто вы вообще такой?

— Повелитель времени.

— Повелители никогда не знают, что происходит с обычными людьми!

Я отбираю у него стакан и направляюсь к парню в толпе, которого узнала. Он заглядывает через моё плечо, глаза у него расширяются.

— Ну, давайте, отпустите! Я ему нравилась, когда мы в школе учились, может он на мне женится.

Доктор вздыхает:

— А почему нельзя просто решить не лететь?

— Мне нужен якорь. Мне нужна твёрдая, физическая причина почему я не могу полететь. Ваше здесь присутствие нарушило поток частиц. Теперь я могу делать что хочу. Я могу всё изменить так, что когда вы уйдёте…

— Когда я уйду, я и вас заберу.

— Нет. Нет, я этого не хочу.

Он быстро подходит к столику:

— То, что вы помните меня в своём детстве, доказывает, что это не репетиция. Это по-настоящему. Если вы попробуете что-то изменить, вселенная расколется. Время будет компенсировать. Раньше мне уже доводилось торговаться со временем, и оно всегда выставляет ужасный штраф. У него есть способы заживлять такие разломы. Обычно, довольно кровожадные способы.

— Так оставьте меня умереть. Я хочу этого.

Доктор на мгновение потупил взгляд:

— Умрёте не только вы.

— То есть, вы хотите сказать, что впервые за… не знаю, сколько прошло… я могу делать что хочу, и что я не должна это делать из-за того, что может случиться со вселенной, в которой меня уже нет. Убедительный аргумент.

— Вы не можете устраниться из вселенной. Ответственность от пространства и времени не зависит!

— Вы уже говорите как священник. Это поэтому всё странное затихает в вашем присутствии? Волшебство боится вас?

— Нет никакого волшебства. Послушайте, я с удовольствием поговорю с вами об этом, но могли бы мы сделать это в реальном мире? Потому что у нас заканчивается…

Я на вечеринке и я поворачиваю голову, чтобы увидеть того, кого я не могла увидеть в кухне.

И это снова он. Этот мужчина в кремовом костюме. Я не хочу говорить ему, что я боюсь, что я не хочу уходить, не хочу покидать это безопасное место.

Он открывает холодильник и наливает себе ещё один стакан апельсинового сока.

Джеймс бредёт в мою сторону, в одной руке у него болтается бутылка красного вина, он словно пьяная мартышка.

— Сука! — кричит он. — Ты держишь меня в неопределённости, врёшь мне. Ты просто пользуешься мной.

Я улыбаюсь и привычно замахиваюсь, чтобы ударить его. Но в этот раз я могу сделать что угодно. Меня не всё ещё достало.

Я опускаю руку.

— Джеймс, я люблю тебя, и никогда не причинила бы тебе боль. У тебя такие красивые глаза, ты так хорошо говоришь. Я хочу остаться с тобой навсегда.

Он ухмыляется и качает головой:

— Я тебе не верю. Что ты…

И я всё равно бью его.

— Меня достало, — говорю я ему.

Как и следовало ожидать.

Пока он лежит на полу, зажав рукой рот, я смеюсь с него:

— Ух ты. Прости. Я не хотела бить так сильно.

Затем я разворачиваюсь и иду на кухню.

— Вы здесь, — киваю я мужчине в кремовом костюме.

— Кухни и вечеринки. Они просто созданы друг для друга. История только что повторилась?

— Да, но по другим причинам. Похоже, что Джеймс в любом случае остаётся без зуба.

— Почему вы пытаетесь выйти замуж?

— Потому что тогда я вырвусь отсюда и при этом…

— И при этом не будете знать о том, что вы тут были. Ничего не потеряете.

— Не знаю, о чём вы.

— А как вы воспримете необходимость делать выбор? Какое вы примете решение, когда оба парня будут по-настоящему стоять перед вами в реальном мире, в котором всё происходит в реальном времени? — его голос становится выше, он сердится. — Впрочем, эта реальность всё равно недолго просуществует при таком напряжении. Ваш отказ разобраться с вашей личной жизнью может означать конец всего космоса!

Я прикладываю палец к его носу:

— Вы говорите в точности как Джеймс.

— Восемь, шесть, три, — Нисса закончила читать цифры, написанные на её руке.

Тиган внимательно набрала последние координаты на клавиатуре пульта ТАРДИС.

— Я ничего не понимаю.

— Доктор с помощью циклотрона отправился в прошлое. Нам нужно тоже отправиться туда и спасти его.

— Надо же, смена ролей! Давай проясним: он спасает кого-то, кто там застрял?

— Правильно.

— Для этого он нырнул туда и схватил спасаемого. А почему он не может просто вернуться?

— Это не то же самое, что спасать кого-то из бассейна, Тиган. Это скорее… как река.

— А, поняла! Значит, его унесёт течением?

— Именно.

— Ясно, — Тиган улыбнулась. — Вот так бы сразу и сказали, — она протянула руку и нажала кнопку старта. — Всё это не так уж и…

ТАРДИС сильно дёрнулась, и раздался срежет. Обе девушки упали на пол. В воздухе звучала жуткая пародия на обычные звуки, сопровождающие отлёт.

— Как ты иногда говоришь, Тиган… — бормотала Нисса, хватаясь за край консоли, — хорошо пошли.

Из-за угла с грустной улыбкой вышел Алек. В своей ретро-футболке он был похож на персонажа рекламы. Вздохнув в свойственной ему манере, он заметил кошку, развалившуюся на ступенях Хойл Холл.

— Эй, киска! — позвал он и подошёл к ней. — А она думала, что ты пропала, — он погладил кошку по голове. — Я так скучаю по ней. Ты тоже, да?

Кошка подумала, что сегодня её почти наверняка покормят. Возможно, рыбкой.

— Пойдём, я о тебе позабочусь, — Алек поднял кошку. — Будет о чём написать на Харди.

ТАРДИС мчалась сквозь вихрь пространства-времени, внутри неё бегали тени. Её бросало из стороны в сторону. Особенно ужасным был цвет вихря. То, что раньше было синим или пурпурным, сейчас было кроваво-красным.

Нисса лихорадочно щёлкала переключателями, пытаясь стабилизировать курс корабля.

— Что происходит? — кричала Тиган. — Что случилось с ТАРДИС?

— Ничего! — крикнула Нисса. — Это проблема в самом вихре! Кажется… — она прикусила губу, осознав важность своих слов. — Тиган, мне кажется, что вселенная подходит к концу!

— Ладно, — кричит Доктор. — Если вам безразлична вселенная за пределами вашего собственного мира, возможно, вам будет не безразлично это!

Мы возле паба. Джеймс и Алек смотрят на нас, когда Доктор бросает на землю свой стакан. Апельсиновый сок ударяется об дорогу, и Доктор глубоко вздыхает.

— Я буду держаться этого момента! — говорит он. — Если хотите сделать что-нибудь положительное, всё что вам нужно — взять меня за руку.

И он выходит на дорогу. В нескольких метрах от него транспортёр. Джеймс и Алек пытаются встать на ноги.

Он закрыл глаза. Он готов к тому, что его собьют насмерть.

Ублюдок.

Я прыгаю к нему, хватаю за руку, и…

Пэкстон удивлённо обернулся. В углу центра управления циклотроном раздался гром, и возникла синяя будка. Пол под его ногами качнулся и заскрипел, он с трудом устоял на ногах.

Этого тут не должно быть. Он знал, что ничего здесь не появится. Но это же просто глупо. Откуда ему было знать? Ему снилось и он внезапно проснулся, или это сон и пробуждение… Он вспомнил, что Кэйт бросилась в циклотрон, всего несколько секунд назад…

Кэйт выскочила из циклотрона, схватила саксофон, и ударила им его по голове. За ней выскочил злой игрок в крикет, который грубо вырвал из его рук ружьё и навёл его на него.

— Твоё счастье, что я вынужден играть по правилам! — крикнул он дрожащим голосом.

А затем он направил плазменное ружьё в комнату и разрядил всю обойму в сверкающие поверхности нового оборудования.

Он потащил за собой Кэйт и затолкал её в будку. Затем и сам прыгнул вовнутрь, задержавшись на мгновение, чтобы швырнуть ружьё обратно Пэкстону.

Будка исчезла, скрипя двигателями.

Вошёл степной партизан.

— Эй, — усмехнулся он. — А где твой саксофон?

Пэкстон нахмурился.

— Это сложно, — сказал он.

Позади них, на едва работающей панели инструментов, впервые завертелись узоры, узоры частиц, формирующихся и исчезающих в структуре самой вселенной.

ТАРДИС неслась сквозь вихрь, теперь уже как обычно.

— Чаю? — спросил Доктор, рассматривая, сдвинув брови, что Нисса и Тиган сделали с его приборами.

Заметив, что всё ещё держит в руках разбитый саксофон, он аккуратно положил его на пульт.

— Да, пожалуйста… — Кэйт ошеломлённо смотрела на свои руки, и едва заметила приветствия спутниц Доктора. — Боже мой, что я была готова сделать… Вселенная в безопасности?

— О да! — Доктор с любовью похлопал по пульту ТАРДИС, и передал Кэйт чашку, из которой поднимался пар. — Вселенные — крепкие старушки.

— Но я чуть было… Почему я так делала?

— А почему мы вообще что-нибудь делаем? — серьёзно посмотрел на неё Доктор. — Вот в этом, как мне кажется, физика разберётся не скоро — в науке мгновений. Что мы делаем и почему. Если вообще разберётся. Тогда, наверное, придёт мне время вернуться домой и открыть книжный магазин. Кстати… — он поднял с пола инструкцию к ТАРДИС. — Тут есть целое приложение про всемирную деформацию, которое…

Он замолк. Эти страницы были вырваны.

— Наверное, пошли на растопку, — нахмурившись, он немного смущённо смотрел на спутниц. — Молодцы.

Земля. Доктор и Кэйт шли по дорожке университетского городка. Он держал руки глубоко в карманах и довольно вдыхал весенний воздух. Она вела себя неуверенно, оглядывалась вокруг так, словно всё вокруг могло исчезнуть.

— Никак не могу привыкнуть к тому, что живу последовательно, — сказала она ему. — Теперь я не могу прожить заново свои воспоминания. Они изменятся и забудутся, поверх них запишется множество сентиментальной ерунды. Я потеряла своё прошлое…

— Да, но получили будущее.

Женщина подозрительно посмотрела на его мальчишескую улыбку:

— Я не уверена, что это был удачный обмен. И меня всё ещё беспокоят последствия того, что вы меня спасли. Вы забрали меня оттуда до того, как нашли меня. Это не нарушает какой-нибудь закон?

— Ну, возможно. Всегда будет существо, являющееся вами в циклотроне. Настоящая ли это вы, или просто копия… Лучше не задаваться этим вопросом, правда? Не заглянув туда, ответ никто не узнает, а поскольку я единственный, кто заглядывал, я собираюсь обмануть себя, чтобы не испытывать никаких сомнений по этому поводу, — он снова усмехнулся. — Кажется, я только что произнёс полную чушь.

Алек и Джеймс оторвали взгляды от биллиардного стола и от удивления выронили свои кии.

Катерина, которой не было всего около двух месяцев, вошла в дверь и демонстративно стала.

— Как… Как ты так быстро вернулась? — вытаращил глаза Джеймс.

— На попутке, — ответила она.

Алек быстро оглянулся через плечо.

— А я… кошку твою нашёл! — усмехнулся он. — Она вернулась. Я ей поставил лоток в лаборатории. Пойдём, посмотришь…

Кэйт, улыбаясь, покачала головой.

— Через минуту, — она указала на двух женщин, которые несли из бара напитки. — Вначале познакомьте меня со своими подружками.

Экипаж ТАРДИС смотрел на это, сидя за столиком в углу. Алек и Джеймс отчаянно размахивали руками, пытаясь успокаивать сразу трёх женщин.

— Мужчины, — сказала Тиган.

— Да уж, — кивнул Доктор.

Нисса подняла палец:

— Я разобралась. Ты действительно нарушил…

— Тихо, Нисса. К тому же, похоже, что Кэйт теперь не придётся принимать много сложных решений.

— Кэйт? — подозрительно посмотрела на него Тиган.

— Катерине, — поправился Доктор. — Думаю, нам пора улетать.

— Да, — Тиган встала из-за стола. — Так как насчёт Адрика?

— Тиган, Тиган, Тиган! — вздохнул Доктор. — Ты так ничему и не научилась?

Они втроём пошли на улицу и направились обратно к ТАРДИС, продолжая спорить.

В тот же вечер Кэйт наконец-то добыла запасной ключ (оба парня с ней не разговаривали), и открыла дверь в химическую лабораторию, в которой они оставили её кошку. Она закашлялась. В воздухе был резкий запах.

— Кис-кис! — позвала она.

В лаборатории было темно. Включив свет, она медленно пошла по лабиринту из оборудования.

Ей ответил испуганный крик. На лабораторном столе стояла её кошка. Рядом со столом на полу лежали остатки стеклянной ёмкости с надписью «синильная кислота».

Кэйт подбежала к окну и распахнула его. Синильная кислота очень ядовита. То, что кошка выжила, было чудом. Что было плохой новостью для всех физиков.

Но отличной новостью для кошки.