Неприятная история

Ежели это байка, то рука сама так и тянется настучать на клавиатуре компьютера: "Давно это было...". Но это не сказка, а самая что ни на есть настоящая быль. Однако сказочный зачин оставим.


Давно это было, лет тридцать тому назад. Учился Лоскутов тогда в университете столицы Западного Урала, городе-миллионнике. Юридический факультет, третий курс. Учился не то, чтобы на отлично, и не так, чтобы спустя рукава. Таких студентов преподаватели называют крепкими середнячками и считают, что крепкие середнячки могут достичь большего, если только перестанут лениться. Кажется, преподаватели не догадывались, что крепких середнячков их положение вполне устраивало и они совершенно не желали быть в числе передовых. Главное -- по результатам сессий им выплачивали стипендии. Сорок рублей вместо сорока пяти. Сорок пять рублей получали отличники и крепкие хорошисты, не имеющие троек. Стоили ли те пять рублей, доплачиваемых сверх обычной студенческой стипендии, затраченных на их получение усилий? "Однозначно, нет", -- считал Лоскутов и, вполне возможно, был неправ. Почему неправ? Потому что ему нравилось получать стипендию и не нравилось учиться на юридическом. Он хотел стать историком, однако проклятое стечение обстоятельств заставило его пойти на правоведение. "Стечение обстоятельств" заключалось в том, что Лоскутов не сдал экзамены, поступая по целевому набору от министерства, и согласился на шестимесячные подготовительные курсы с последующим обязательным зачислением на юридический факультет университета. Если, конечно, по истечении полугодового обучения сумеет не завалить выпускные и одновременно приёмные экзамены на юридический факультет.


Как говорят в рекламе: "Папа может!" Лоскутов поступил и доучился до третьего курса, понимая, что совершил ошибку, становящуюся с каждым курсом всё более и более фатальной. Может быть, поэтому, при любом удобном случае -- праздники ли, выходные ли, а тем более каникулы, -- он садился в поезд и уезжал домой. Сутки, с двумя пересадками, туда и сутки обратно. Берёшь билет на любой проходящий поезд -- утренний, дневной, вечерний, ночной -- и вперёд!


В тот раз Лоскутов посчитал, что ему невероятно повезло. Плацкартный вагон оказался пустым. То есть абсолютно пустой вагон, в котором нет никого, кроме двух проводниц, одна из которых, выйдя в коридор, взяла у него билет, сказала: "Садитесь, куда вам нравится", -- и зашла обратно в купе, закрыв за собой дверь. Лоскутов не спеша прошёлся по всему вагону и вернулся к своему месту, здраво рассудив, что тут ничуть не хуже, чем двумя пассажирскими купе ближе к центру вагона. Как оказалось позже, зря он считал своё рассуждение здравым. Надо было немедленно воспользоваться предложением проводницы и сесть насколько можно дальше, где-нибудь рядом с туалетом. Однакож, увы. Русский человек задним умом крепок, в том смысле, что: "Кабы знал, где упасть, непременно соломки бы подостлал".


Буквально за несколько секунд до отправления поезда в купе напротив Лоскутова сел худой невысокий парень. Одет он был в синий спортивный костюм с гордой надписью на левой стороне куртки "Adidas" и поношенные грязные кроссовки. Волосы его были коротко острижены. Из вещей у парня была тощая спортивная сумка. Он закинул сумку на верхнюю полку, плюхнулся на сиденье, нагловато ухмыльнулся Лоскутову и произнёс: "Здорово, земеля".


Лоскутов молча кивнул головой в ответ. Парень, с его точки зрения, был настолько подозрительным, что сразу стало понятно -- тихой поездки не случится. В этот момент Лоскутов снова подумал о том, чтобы пересесть, однако взыгравшая гордость не позволила ему это сделать.


Проводница забрала у парня билеты и он мгновенно испарился из вагона. Женщина посмотрела ему вслед и, ни к кому конкретно не обращаясь, негромко высказала своё мнение о новом пассажире: "Гнилой человечек. Проблем с ним не оберёмся".


В своём прогнозе проводница не ошиблась. Через несколько минут парень вернулся и в руках у него был транзисторный приёмник. Транзистор исчез в сумке, а парень, немного посидев, снова покинул вагон. Отсутствовал он минут десять, а вернувшись, нёс в руках джинсовую куртку. Куртка была засунута в сумку, которая уже не выглядела такой безнадёжно тощей. Оборотливый пассажир, не задерживаясь, опять ушёл. Здесь Лоскутов начал догадываться, кем был парень, но, к стыду своему, не обратился к проводницам, чтобы сообщить им о своих подозрениях. Ведь он не хотел ничего, кроме того, чтобы доехать до нужной станции, пересесть на другой поезд и поехать дальше -- домой. Признаться, малодушное решение. Не вмешивайся, отойди в сторонку, без тебя сообразят, а что ты мог сделать. Мог, мог хотя бы сказать проводницам.


Вместо этого, Лоскутов вышел в тамбур, решив пережидать развитие событий подальше от их эпицентра. Интуитивно он понимал, что ничем хорошим эта ситуация не кончится.


Так и получилось.


Когда Лоскутов вернулся в вагон, проводницы стояли в коридоре и смотрели на лужу темной жидкости, растёкшейся на полу. Остро пахло железом. Он не сразу сообразил, чем была разлитая жидкость. Кровь. Довольно много крови.


Со слов проводницы, парень оказался вором. Он крал вещи, причём вполне изобретательно, надо признать, пока не стащил нечто у двух серьёзных мужиков, которые не наплевали на пропажу, каким-то образом вычислили злодея, нашли и его, и всё, украденное им. Выяснение отношений, судя по всему, было негромким, но темпераментным. Парень, видимо, сопротивлялся и в какой-то момент его пырнули ножом, после чего мужики попросту сбежали.


Проводницы благоразумно отсиделись в купе, выйдя же, моментально вызвали милиционеров, милиционеры нашли врача, парня перевязали и унесли. Задержали ли мужиков, или нет, проводницы не знали. Кроме того, на узловой станции уже ждал оперуполномоченный из линейного отдела, которому надо было Лоскутова опросить.

- Я же ничего не видел, - сказал Лоскутов.

- Неважно, - ответила проводница, - вас просили ждать у вагона.

- Хорошо, - сказал Лоскутов, - подожду.


Впрочем, ожидать оперуполномоченного долго не пришлось. Едва Лоскутов спустился по лесенке и ступил ногами на перрон, к нему тотчас подошёл невысокий худощавый мужчина.

- Вы свидетель? - спросил он.

- Скорее, наоборот. Я сидел напротив этого парня, однако что там происходило, когда и как его порезали -- не видел.

- Ничего, разберёмся. Вы, случайно не голодны? Пройдёмте в буфет. Не успел пообедать.


Они устроились за круглым столиком у стенки. Оперуполномоченный, положив на столешницу кожаную папку, открыл "молнию", вытащил бланк протокола.

Лоскутов достал паспорт и, пока оперуполномоченный заполнял шапку документа, размышлял о том, что будет говорить. Правда была незатейливой -- скрывать нечего -- он смалодушничал, и поэтому тихо ненавидел и себя, и вора-неудачника,и порезавших его мужиков, и проводниц и кассиршу, продавшую билет в этот злосчастный вагон.

Оперуполномоченный отдал Лоскутову паспорт и он, тщательно подбирая слова, рассказал оперативнику обо всем, что видел, стараясь быть как можно более убедительным. Собственно, Лоскутов ни в чём не погрешил против истины, однако чувствовал почему-то себя записным лгуном. Оперативник аккуратно записал его показания, дал прочитать и Лоскутов, внизу протокола собственноручно вывел: "С моих слов записано верно, исправлений и дополнений не имею", а затем расписался. Оперативник убрал бумагу в папку, сходил к прилавку, купил стакан кофе с заварной булочкой, вернулся и молча принялся есть. Лоскутов сидел напротив него, глядя как оперуполномоченный ест.

- А что с этим, которого порезали? - спросил Лоскутов.

- Состояние тяжёлое, - сказал оперативник, - потерял много крови, но врачи говорят, что выживет. Тех, кто его пырнул, взяли. Вот так-то, ехали мужики отдохнуть, а приехали в СИЗО.

Оперативник доел булочку и допил кофе, вытер рот салфеткой.

- Куда ты сейчас?

- Останусь на вокзале, - сказал Лоскутов, - у меня поезд через четыре часа.

- Счастливо доехать, - сказал оперуполномоченный, забирая со стола папку.


Лоскутов попрощался с ним и не спеша пошёл к лестнице. На втором этаже вокзала размещались билетные кассы.

Загрузка...