Дедские игры в двух измерениях

Глава 3

4.

Майор Иванов из «Научно Исследовательского Института Рыбоводства» сидел напротив Председателя КГБ и смотрел на начальника. На лице майора читались два чувства. Спокойствие и сосредоточенность. Хотя на душе было очень неспокойно, так как он понимал, что принес шефу не самые приятные новости.

Разумеется, в том, что произошло, не было никакой его вины, и он всего лишь гонец, но ведь в истории не раз оказывалось так, что приносивших плохие вести гонцов попросту вешали. Не за дело, а просто потому, как говориться, попались «под горячую руку».

Пока он сидел в приемной, в голове вертелись Пушкинские строки « …в гневе начал он чудесить и гонца хотел повесить…» Слова классика заставляли внутренне трепетать, но он держал себя в руках.

Нет, он естественно понимал, что времена, конечно сейчас не те, и дело веревки точно не дойдет, но … Но вполне может дойти до чего-нибудь другого, современного. Например, до Кушки, где придется до пенсии сидеть гарнизонным особистом. Эта мысли у него мелькнула и пропала, когда следом пришла другая - «Так кто ж его туда отпустит с такими то знаниями и допусками?»

То о чем он собирался докладывать, могло легко сломать как жизнь, так и карьеру.

Привлеченный к этому странному проекту с мальчишками, невесть как узнавшими что-то о Будущем, он почувствовал, что «попал в случай». Такой крупной удачи в его жизни у него еще не случалось. Но вот теперь эта ветреная дама, похоже, повернулась к нему спиной. Ну, или, по крайней мере, стала в профиль.

То, что произошло, грозило похоронить Проект и вместе с ним карьеру майора, а второго такого случая в жизни могло и не представиться.

Когда телефон у секретаря негромко звякнул, и секретарский взгляд уперся в майора, все невеселые мысли Иванова мгновенно испарились.

Двойная дверь, несколько шагов по ковровой дорожке, остановка. Андропов жестом предложил сесть. Что станет темой этого разговора, шеф КГБ еще не знал.

- Ну, как они? – спросил Юрий Владимирович. – Головы у твоих студентов, в Берлине, не поотрывало?

Майор, положивший на колени папку с документами, ответил уклончиво.

- Врачи говорят, что общее состояние у всех более-менее нормальное, но есть сложности…

Открыв папку, он протянул хозяину кабинета несколько машинописных листов.

- Это запись их разговора в палате. Там у них телефон, ну я дал команду их немножко послушать. Похоже, Берлинские события не обошлись для них без последствий.

Председатель КГБ прочитал один лист, другой… Отложив бумаги в сторону спросил:

- Они знают о прослушке?

- Думаю, что нет.

- А у вас нет ощущения, что они этими разговорами просто хотят «соскочить с крючка»? – спросил Андропов. – Внушить нам, что стали для нас неинтересны, а после этого своими делами. У больно все как-то кстати.

Майор промолчал, понимая, что шеф просто размышляет вслух.

- Надоело этим творческим личностям сотрудничать с нами и хотят они отправиться в свободное плаванье безо всяких обязательств перед Страной? Вроде как мы все забыли, ничем не можем быть вам полезны. Отставьте нас в покое… При этом «мироздание» какое-то…

Он поступал пальцами по столу и требовательно посмотрел на майора. Взгляд он понял, как предложение высказать свою точку зрения. Иванов постарался быть очень осторожным. Сам понимал, что идет по лезвию.

- Не думаю, товарищ Андропов. Есть в их поведении определенная неправильность… С памятью у них точно что-то случилось.

- Аргументы, - потребовал Председатель.

Майор внутренне собрался. Аргументы у него имелись.

- В пользу этого говорит следующее. Они так и не вспомнили, что не так уж и давно уже лежали в этом госпитале и именно в этой палате, хотя хоть как-то должны были отреагировать на это. Но в разговорах про это ни слова. Так что похоже, что часть их памяти действительно исчезла…

Председатель КГБ шевельнул бровями.

- Вот именно что только похоже…

Майор не рискнул настаивать. Андропов, откинувшись в кресле, задумался, и вдруг улыбнулся.

- Но это можно будет легко проверить. Если они перестанут выдавать на-гора свои музыкальные находки, то может быть так оно и есть…

Майор понял, что оргвыводов не будет. Ему просто обозначили новое направление в работе. Через секунду шеф уточнил:

- Только надо провести их через лабораторию… Попробуйте что-нибудь новенькое.

Майор кивнул. Новенькое у институтских профессоров появлялось постоянно.

- И если можно, без вреда для здоровья…

5

Мы пролежали в госпитале еще три дня, но перемен к лучшему не случилось. Разумеется, это не касалось синяков и шишек. Как тем и полагалось, они потихоньку сходили, царапины зарастали, но вот память не возвращалась.

Да душе было неспокойно, но понимали, что лежа в кроватях ситуацию не исправим, а сидеть и чего-то ждать в палате уже никому не хотелось. Тогда мы потребовали выписки. Насильно нас удерживать не стали и на четвертый день мы покинули гостеприимные госпитальные стены.

Мы уходили оттуда полные здоровой спортивной злости - хотелось заняться каким-то делом, тем более, что проблем перед нами стояло множество. Одной из них, может быть и не самой главной, была встреча с родителями. Мы ведь реально изменились. Не поглупели, конечно. Но… Мы потеряли стариковскую мудрость и вести начали иначе. Они ведь обязательно заметят. А нам придется объяснять…

Как оказалось, думали мы об одном и том же. Идя через больничный парк к станции метро Никита выразил общую мысль:

- Интересно как нас предки встретят? Они ведь не могут не заменить, как мы все изменились…

- Сколько нашим дедам было? Лет по шестьдесят?

- Похоже постарше…

Никита ногой поддел бумажный стаканчик от фруктового мороженного за семь копеек, и перепасовал его мне. Я хотел было перекинуть его Сергею, но вместо этого остановился и негромко выругался. До меня вдруг дошло, что не все наши потери мы пересчитали. У нас ведь теперь ни одного из нас нет ни единого высшего образования… Ну деды нам и подсуропили… Ни начертательной геометрии в голове, ни сопромата. Я ведь и Маркса с Лениным теперь не помню! Ну, может быть, разве тез цитат, что на плакатах на каждой стенке прочитать можно. И как теперь с людьми разговаривать?

А потом стало еще грустнее, когда осознал, что и вот теперь классиков Марксизма-Ленинизма сызнова изучать и, причем, всерьез… А что делать? Положение обязывает.... Все придется начинать с самого начала. Я объявил об этом друзьям и Никита ответил:

- Ну вот… Дожили... Теперь ни ума, ни опыта, ни степенности.

Стаканчик я поднял и бросил в урну. Оставалось хотя бы в мелочах оставаться взрослым...

...Дома меня ждали. Мама с бабушкой поохали, посмотрели и потрогали синяки. Я отмахнулся, что, мол, все нормально, заживет как на собаке и, пообещав все рассказать потом, ушел к себе, оттягивая опасный разговоры, но не получилось. Отец зашел следом, словно что-то почувствовал.

Отодвинув в сторону гитару, он уселся напротив, заглянул в глаза.

- У тебя точно все в порядке? Или что-то еще случилось?

Если б он знал, что и сколько! Почти полтора года мы общались с ним на равных, два взрослых человека, а теперь… Я решил не тянуть и решить все разом.

- Да. Случилось. Ты знаешь…

Возникло малодушное желание вильнуть в сторону, но я сдержался. Глядя поверх его головы сказал:

- Я резко помолодел и поглупел.

Он посмотрел, не понимая меня. Потом улыбнулся. Подумал, что я пошутил и ответил в тон.

- Так ты и был не старый. 18 лет - это молодость.

- Я о другом, - сказал ему без улыбки и глядя в глаза. - Помнишь, что я рассказывал о том, что случилось с нами, о Будущем.

Он кивнул.

- Так вот ничего этого у меня в голове уже нет…

Папа смотрел, и взгляд его требовал продолжения.

- Там, в Берлине, что-то случилось… Не знаю что. После того несчастья я все позабыл. У меня в голове нет ничего о том, что будет.

Я постучал пальцами по голове.

- Там нет места Будущему. Я его не помню.

Он меня понял, стал серьёзным.

- Только у тебя или…

- У всех. Всё, что мы помнили - ушло… Всё...

Он не мог осознать, что это значит для нас эта потеря и спросил о том, что оставалось главным для него.

- Но сами-то вы остались прежними?

Я молча кивнул.

- То есть ты теперь просто мой сын, а не всезнающий старик? – уточнил он. Как же мне хотелось сказать «нет», но пришлось ответить, как есть.

- Да.

Я не знал, что он скажет, но он и не стал ничего говорить. Просто обнял меня. Я уперся головой в отцовское плечо и зажмурился. Для него я был сыном и останусь им, до какого бы возраста он тут не доживет. Да и я сам им останусь, сколько бы не прожил.

Он прижал меня, потом чуть отодвинулся, заглянул в глаза.

- Но для мамы постарайся держаться как-то посолиднее. Она-то не знает, что ты теперь снова пионер, а не пенсионер.

Я улыбнулся. После этого разговора на душе стало легче. Перестал давить груз недосказанности.

Отец вышел, а я усевшись перед окном с гитарой, задумался. О сложившихся несчастьях думать смысла не было, все эти охи и ахи надоели, как и душевные терзания. Нужно было выплывать со дна накрывшей нас тоски и думать позитивно. Вспомнив Никиту, я подумал, что мой дед может быть и не хуже его деда. Может быть и он оставил мне какую-то закладку на такой же случай? Ведь разговоры, я помню, были и планы строили.

На всякий случай я решил поискать в столе. Специально что-то дед прятать ничего бы не стал, и в бумагах, которых вокруг меня было множество, что-то могло и обнаружиться.

Так оно и оказалось. В одном из ящиков письменного стола нашлись несколько листочков с аккордами и названиями. Список делился на две части. Над первым моим почерком написано было «Для дела». На другом листочке «Для души». Я приободрился, но не сильно обрадовался. Повод, конечно, для радости был, но незначительный - аккорды я понимал, и названия были понятны, а вот как их перевести в полноценную музыку?

Первым в списке «Для дела» значилось «Я, ты, он, он, вместе целая страна…» и две фамилии Р. Рождественский и С. Ротару. И цифры 1978 год. И что мне с того? Повертев листок туда-сюда, взял в руки гитару. Аккорды были сами по себе, а вот музыка осталась в голове у деда.

Побренчав на гитаре, я решил, что разбираться с этим нужно не в одиночку, а всей компанией и позвонил друзьям. Ребятам тоже дома не сиделось, и мы вышли пройтись и поговорить.

Мы собрались во дворе, около песочницы. Вокруг бегала малышня, но дети не мешали серьёзному разговору. Я показал принесённые с собой листочки, но друзья посмотрели их и ожидаемо пожали плечами. Никто ничего не понял и никто ничего не вспомнил.

- Ну, Рождественского мы, слава Богу, знаем, и ходы к нему есть,- сказал Никита. - Надеюсь, что он не забыл, кто музыку к «Москвичу в Ленинграде» написал. А вот Ротару?

- Может быть соавтор? – предположил Сергей, глядя на меня. Я отрицательно покачал головой. Когда я сам отыскивал разгадку этого ребуса, то как вариант, допустил и это, но подумав, отказался от этой версии.

- Теоретически может быть. Только я сильно сомневаюсь, что такой поэт как Рождественский нуждается в соавторе, – возразил я. - Скорее всего, это исполнитель. Певец.

- Ты такого певца знаешь?

Я пожал плечами.

- А может быть композитор? – сказал Никита. Возражать никто не рвался и наш поэт уже увереннее добавил:

- Логично, что композитор. Как на пластинках и в программках пишут- «слова и музыка»…

- Ты про такого композитора слышал? – поинтересовался я.

- Я? Нет.

Этот вопрос ткнул нас в самое болезненное место. В память. Никита невесело усмехнулся.

- Я теперь много чего не знаю. Но ведь не просто так твой дед такое написал? Что-то он имел в виду?

- «Что имею, то и введу…» - пробормотал я. - А ведь это можно узнать!

- Ну?

Я не стал разочаровывать друзей.

- Только придется походить. Надо просто пройтись по магазинам и поспрашивать пластинки этого самого Ротару. Фамилия-то редкая.

- И явно не русская, – оживился Сергей. - Иностранец. Румын какой-то?

На счет фамилии он точно был прав. Я об этом не подумал.

- Может быть и румын. Во всяком случае, если ему приходилось с таким поэтом сотрудничать, и такие песни сочинять, то наверняка, мужик талантливый.

Сергей черпанул горстью песок из песочницы и начал струйкой пересыпать его из ладони в ладонь.

- А какие это «такие» ты что уже и музыку знаешь?

- Нет, конечно. Есть только аккорды. Только вот логику никто не отменял.

- Это ты к чему?

Он ссыпал песок обратно в песочницу.

- Но ведь деды отчего-то её отметили? – ответил я вопросом на вопрос. -Значит, есть в песне потенциал.

Никита задумался.

- Верно. Надо будет попытаться соединить тот бубнёж, что мой дед на пленке записал с этими аккордами. Может быть что-то и получится…

Я не возражал.

- Я попробовал играть что-то лирическое, но ничего путного не получилось. Я по-всякому пробовал, но больше всего на эти аккорды ложится ритм марша или строевой песни.

Друзья посмотрели на меня... странно.

- Марши мы еще не писали…

Никита вздохнул и неуверенно добавил.

- Значит, критики скажут, что мы открылись этой песни с новой неизвестной им стороны.

- Ну почему не писали? - возразил я - А про Ленина? Это ведь тоже, считай комсомольский марш. Так что критикам придется писать о том, как плодотворно и успешно мы развиваем направлением комсомольской песни.

Спорить никто не стал, но ситуация с это песней понятнее не стала.

- Давайте с другой стороны зайдем. – предложил Кузнецов. -Что за поэт Рождественский мы знаем. А вот кто такой композитор Ротару?

Никита ткнул пальцем в листок.

- С. Ротару. Какое имя может быть на «С»?

- Саша?

- Был бы Саша, то написали бы «А». Александр.

- Тогда Семен?

- Семен и Рождественский? – Никита кисло улыбнулся. - Нет. Не верю!

- Нашелся Станиславский!

Сергей тоже не поверил в Семена.

- С такими именами только под гармошку частушки петь, а тут все-таки серьезная музыка. Скорее всего, Сергей. Или Станислав...

- Да уж не Самуил…

- А почему не Самуил?

Спор потихоньку перетекал в препирательство.

- Да что мы гадаем? – остановил его Никита. – Включаем мозги. Такой поэт как Рождественский абы с кем сотрудничать не будет. Наверняка этот самый Ротару уже сейчас как-нибудь себя проявил, а к 1978 году станет настолько высоко летать, что ему такую песню доверят сочинить.

- Такую?

- Конечно такую. Деды плохого не посоветуют!

- Деды, оно, конечно, деды,- с сомнением протянул Сергей. - Но марш?

Никита повернулся ему, ткнул в бок.

- А хотя бы и марш! Повторюсь. Они нам плохого не посоветуют и плохому не научат.

Он решительно поднялся.

- Пошли в «Культтовары». Посмотрим, нет там его пластинок.

- Не сразу,- остановил я порыв поэта. - Давайте через библиотеку. Тем более тут все рядом.

Библиотека действительно находилась в соседском дворе.

- Всяко-разно сборник такого поэта как Рождественский там наверняка есть. Слова узнаем, а уж потом в магазин.

Так оно и оказалось. Пролистав поэтический сборник, мы наши и стихотворение. Даже по внешнему виду стало ясно, что это не вальс… Мы смотрели, и строчки выглядели как ступени, по которым должен был скакать читатель, а в нашей ситуации и слушатель.

- Я,

- Ты,

- Он,

- Она.

- Вместе.

- Целая страна…

Стихи были с социальным, а может быть и политическим подтекстом. Прочитав стихотворение до самого конца, Никита озабоченно сказал:

- Тут явный Кобзон просвечивается. Прямо–таки во все щели лезет. Или хор Александрова.

Я тоже читал, но у меня военный хор как-то к тексту не привязывался. Мирные слова были. Потому я с Никитой не согласился.

- Наверное, все-таки Кобзон. Это хоть и марш, но какой-то миролюбивый. Или...

Я задумался.

- Или детский хор. Вон слова-то какие: про радугу, про тропинку в тайге...

Спорить он не стал, а выразительно вздохнув, достал заготовленный блокнот и начал переписывать слова.

- Значит, придется беспокоить Иосифа Давидовича.

Я остановил полет фантазии.

- Погоди еще. Текст есть, а музыки-то нет. Так что сидим на попе ровно.

Сергей, заглядывавший через Никитино плечо, беззвучно шевелил губами, читая печатные строки.

- Это, скорее всего не марш, а какая-то революционная речёвка. Ну как у Маяковского… Неужели не чувствуете?

- Неужто рэп? – удивился Никита.

- Типа того…

Серёга, как барабанщик тонко ощущал заложенный в стихах ритм, и к нему следовало прислушаться. В моей голове уже крутились варианты мелодии, которые я пробовал воссоздать по аккордам, как палеонтолог целого динозавра по его костям и вроде бы что-то началось прорисовываться. Марш- не марш, но что-то энергичное.

- Может быть ты и прав….

Никита закрыл блокнот.

- Ладно. С этим понятно. Теперь в магазин.

А в магазине нас ждал сюрприз…

- Вот вам и Сергей,- сказал Сергей, вертя в руках маленькую пластинку.

- И Самуил…

Никита смотрел на жизнь хоть и шире, но конкретнее.

- Вот вам и мужик… К тому же не румын, а румынка.

Я обратился к продавщице.

- А что это за девушка? Иностранка?

Девушка улыбнулась.

- Нет. Наша, советская… Из Молдавии.

Сергей попросил её поставить, и мы несколько секунд слушали молодой, красивый, сильный голос.

- А неплохо… Потом она, скорее всего, еще лучше петь стала, потому и дедам наверняка больше известна.

Пластинку мы купили- шестьдесят копеек не деньги - и пошли к дому. Разговор все время вертелся около новой песни. Друзья прикидывая, что будет лучше: не корежить историю музыки и поискать выходы на Ротару или всё-таки предложить песню Кобзону или Пугачевой.

Пока они спорили, я все крутил в голове слова, прикидывая какой в итоге должна получиться песня и думал, о композиторе, у которого мы музыку позаимствуем. Надеюсь у него не одна такая…

Доводы друзей друг на друга не действовали, и я решил поработать третейским судьёй, пока они не переругались.

- Давайте, чтоб не биться лбом в стену, будем выбирать между Кобзоном и Пугачевой. Эти-то в нас верят, и их не придётся убеждать в том, что песня будет хорошей.

Ребята отмахнулись. Им было интересно спорить друг с другом.

- Да хватит вам! Как дети малые… Песни еще нет! Нам её еще сочинить нужно,- напомнил я.

Улица вокруг нас была полна звуками. Ехали машины, говорили люди, чирикали птицы. Отодвигая эти звуки в сторону, заглушая их, обрушались звуки стойки. Мы шли мимо строительной площадки. Там что-то взрезывало, трещало, ухало, но весь этот звуковой вал перебивал ритмичный грохот. Где-то за забором строительный копёр вбивал в землю бетонные сваи. Бум, бум, бум… Этот ритм… Это было то, что нужно!

Я встал. Ребята, продолжавшие спорить, уперлись в мою спину.

- Что?

Я тряхнул головой и начал читать стихи. «Я, ты, он, она…» На каждый удар копра, готовившего фундамент для нового дома, накладывались слова из стихотворения. Удар- слово, еще удар – новое слово…

- Вот оно! Это основной ритм!

Сергей постучал ступней по асфальту, ловя ритм, кивнул. Перебивая звук копра, пулеметной очередью протрещал отбойный молоток. Серёга застучал чаще… Никита наступил ему на ногу.

- А вот это слишком… С таким ритмом песен о Родине не бывает. Это же рок-н-рол!