Далеко не близко

Другая инаугурация

Из дневника Питера Лэнройда, д-ра филос.:

5/11/84, пн.: Любому, хоть немного интересующемуся политикой, даже не столь вовлечённому, как я, каждый 1 вт. после каждого 4/11 должен представляться одной из решающих исторических развилок. Из каждых президентских выборов в Америке проистекают 2 жизненно разных мира, не только для США, но и для мира в целом.

Достаточно легко, особенно проф. полит., отыскать примеры — 1860, 1912, 1932… + столь же легко, если вы честны с собой + забываете о партийности, вспомнить случаи, когда не слишком важно, кто победил на выборах. Хейс-Тилден… величайшее противоречие, величайшее возмущение избирателей в истории США… но насколько велик эффект развилки?

Но здесь другое дело. 1984 (чёрт бы побрал давно покойную душу м-ра Оруэлла! он сглазил год!) — самая ключевая развилка в истории США. И в пт 7/11 мои ученики будут ожидать нескольких проясняющих замечаний — они должны последовать от меня, исследователя, + забудем о Центр. ком-те округа.

Итак, я провёл повторный опрос по округу (выглядит весьма неплохо для округа Беркли-Хилл; мб, чертовски близко к победе), я сделал всё, что мог, перед самими выборами; + я могу потратить несколько минут на объективную беспартийность, чтобы объяснить, почему год гонки 1984 так важен.

Исторические зам.:

А) США всегда приходит к 2-партийной системе, безотносительно названий.

Б) Великие Годы 1952-1976, когда мы имели, почти в 1 раз, честную 2-партийность. Постепенное развитие (начато в 52 Морсом, Бёрнсом, Шайверсом и т.д.) чётких партий «справа» + «слева» (обе, конечно, правее европейской партии «центра»). Мб, аудитория посмеётся над тем, как обе новые партии сохраняли оба старых названия, не желая терять голоса Респ. Новой Англии или Южных Дем., так что у нас были Демократическая Американская Республиканская партия + Федеративная Демократическая Республиканская партия.

В) В 1976-1984 с Божьей помощью рост 3 партии, Американской. (Сволочи! Простое, безупречное название!..) Результат: постепенный упадок ДАР, тяжёлое поражение на президентских в 1980, полный коллапс на выборах конгресса в 82. Обратно к 2-партийной системе: Ам. против ФДР.

Пока всё хорошо. Красиво + исторично. Но как рассказать классу, без обвинений в партийности, что означает победа Ам.? Какое разрушение, какой (чёрт! будем использовать их же слово) подрыв всего Американского…

Или я пристрастен? Может ли кто-то быть таким злом, таким анти-американцем, каков для меня Сенатор?

Не обманывай себя, Лэнройд. Если победит Ам., ты не будешь читать лекцию в пт. Ты будешь скорбеть по самой прекрасной работающей демократии из когда-либо придуманных человеком. А теперь ты идёшь спать + работать как проклятый завтра на выборах.

Настал вечер вторника. Выборы прошли, причём тщательно организованные. В округе Лэнройда, во всём штате Калифорния, во всех остальных 49 штатах. Результат объявили, и телевизионный комментатор, сообщая итоги последней электронной перепроверки результатов на 50 электронных калькуляторах в каждом штате, был самодоволен и счастлив от происходящего. («Убеждённость?» — с горечью думал Лэнройд. — «Или проницательная забота о сохранении должности?»)

— …Да уж, — радостно повторял комментатор, — это разгром, невиданный во всей американской истории, — и американская история отныне пойдёт по-иному. За Сенатора пятьсот… восемьдесят… девять… выборщиков из сорока… пяти штатов. За Судью — четыре выборщика из одного штата. Вернёмся в 1936 год, когда Франклин Делано Рузвельт, — он произнёс это имя так, как верующий христианин мог бы упомянуть Иуду Искариота, — собрал все штаты, кроме двух, и кто-то сказал: «Куда Мэн, туда и Вермонт». Что ж, ребята, теперь, думаю, нам придётся говаривать — ха-ха! — «Куда Мэн, туда и Мэн». И, похоже, ФДР идёт туда же, куда и никому не жалкая ДАР. Отныне, ребята, настал американизм для американцев! А теперь позвольте мне снова описать вам расклад на выборах. За Сенатора, выдвинутого Американцами, пять-восемь-девять — то есть пятьсот восемьдесят девять — выборщиков…

Лэнройд выключил телевизор. Автомат переключил освещение в комнате с уровня просмотра на уровень чтения.

Лэнройд дал указание из трёх слов, которое комментатору было бы трудно исполнить. Налил себе рюмку бурбона и выпил. Затем принялся искать бритвенное лезвие.

Доставая его из шкафа, он смеялся. Ему подумалось, что древний римлянин нашёл бы лезвию хорошее применение. Теперь, с термостатами в ванной, стало куда удобнее. Отключиться при постоянно регулируемой температуре. И к чёрту отчёт судмедэксперта. Господи! Неужели это так сильно задевает меня, что начался поток сознания? Иди работать, Лэнройд.

Одну за другой он соскребал с окна агитационные наклейки. Вот кандидат от ФДР в Собрание штата. Вот конгрессмен — уже двенадцать лет в должности. Вот сенатор Соединённых штатов. Сенатор штата в этом году не переизбирается, а то бы тоже покинул пост. А вот и ТОЛЬКО НЕ 13. Конечно, в такой год прошла на референдуме и Поправка штата № 13; отныне он, как профессор университета штата, не мог публично критиковать любого действующего чиновника и должен был представлять программы своих курсов в законодательный комитет.

Вот и сам Судья… не наклейка, целый светящийся портрет. Самый молодой человек, когда-либо назначенный в Верховный суд; автор великих особых мнений 50-х годов; позднее Верховный судья, стоящий рядом с Маршаллом[79] по жизненности своей интерпретации Конституции; самый благородный кандидат, какого предлагала когда-либо Федеральная Демократическая Республиканская партия…

Вот и последняя из наклеек…

Эх, Лэнройд, ты прав. Это символ. Вот последняя из политических наклеек. Больше ты никогда не наклеишь их на своё окно. Разве что ребята Сенатора скажут что-нибудь по этому поводу.

Лэнройд подобрал остатки брошюр, которые распространял на избирательных участках, швырнул их в мусоросжигательную печь и вышел в туманную ночь.

Если…

Ладно, ты мономаньяк. Тебе сорок лет, ты ни разу не был женат (каким же милым идиотом ты был, ссорясь с Клариссой из-за кандидатов в 72-м), и ты думаешь, будто твоя профессия научила тебя, что политика значит всё, а если твоя партия проигрывает, то это конец света. Но, Боже праведный, на сей раз так и есть. Это развилка.

Если…

Лонг[80] был частью идеи; другой частью был Маккарти[81]. Потребовался Сенатор, чтобы объединить их. Маккарти ничего не добился, выбыл при реорганизации ДАР, потерпел неудачу со своей третьей партии, поскольку нападал и разрушал, но ничего не давал. Он взывал к ненависти, но не к жадности, не к «а что мне за это будет», не к свиным отбивным. Но добавьте технику Лонга, «всякий человек король», соедините их вместе: «уничтожьте социалистов; я дам вам кое-что получше социализма». Так и есть, Сенатор. В будущем году: «уничтожьте демократов; я дам вам кое-что получше демократии».

ЕСЛИ…

Что говорил Лонг? «Если тоталитаризм придёт в Америку, его назовут американизмом»[82]. Хьюи умерший, теперь мне тайный смысл слов твоих открылся[83]…

ЕСЛИ

Сквозь туман светилось окно. Значит, Клив ещё не спал. Вероятно, всё ещё работал над вращением темпоромагнитного поля, звучало нелепо, но чего ждать от профессора псионики? Несомненно, самый непредсказуемый факультет в университете… и всё же Лэнройд был рад, что помог собрать для его учреждения большинство в Академическом сенате. Неизвестно, что из этого ещё может выйти… если только у независимых исследований есть хоть какой-то шанс продолжить существование.

На окне всё ещё висели наклейки за Судью и ТОЛЬКО НЕ 13. Хороший дом, туда можно заглянуть. А Лэнройду нужно было выпить.

Клив открыл дверь с полным стаканом в руке.

— Пей, старина, — сказал он, — я намешаю себе ещё. Вечер как раз для выпивки, а? — Очевидно, он уже некоторое время находился под воздействием этой мысли; британский акцент, почти исчезнувший, вернулся с полной силой, как всегда после нескольких порций.

Лэнройд вошёл и с благодарностью принял стакан.

— Подпишу ту петицию, — сказал он. — Мне нужно выпить, чтобы оставаться трезвым; думаю, я достиг той точки, в которой не могу не напиться.

— Интересно будет узнать, — заметил хозяин дома, — прав ли ты. Рад, что ты зашёл. Мне нужна была компания.

— Слушай, Стю, — прервал его Лэнройд. — Если бы не наклейки на твоём окне, я мог бы поклясться, что ты пьёшь на радостях. Ради Бога, что тут праздновать?

— Ну, что до Бога, старина, думаю, всё, что празднуется, празднуется во славу Божию, не так ли? В конце концов… Прости. Должно быть, я уже слегка пьян.

— Знаю, — ухмыльнулся Лэнройд. — Обычно ты не суёшь мне своё богословие Церкви Англии. В трезвом виде сам знаешь, что я безнадежен.

— Но не убеждён в этом. А Бог, конечно, вступает во всё это. Мой ректор со мной спорит — совсем не одобряет. Вмешательство в Божественное провидение. Но А: как я вообще могу вмешаться во что-то Божественное? Отсюда Б: если это возможно, то это часть Божьего промысла. И В: я предложил нашему старичку доказать, что это как-то касается Семи смертных грехов, Десяти заповедей или Тридцати девяти статей[84].

— Профессор Клив, — проговорил Лэнройд, — не могли бы вы пояснить, о чём, чёрт возьми, говорите?

— О путешествиях во времени, конечно. Над чем ещё я мог работать последние восемь месяцев?

— Ладно, — улыбнулся Лэнройд. — У каждого свои тараканы. Мой мир разрушен, а твой — радужен. Продолжай, Стю. Расскажи мне об этом и скрась мою жизнь.

— Знаешь, Питер, не пойми меня неправильно. Я… ну, я действительно ужасно расстроен… — Он перевёл взгляд с телевизора на оконные наклейки. — Но трудно думать о чём-то ещё, когда…

— Продолжай. — Лэнройд с терпеливым удовольствием отпил ещё. — Я поверю всему, про что пишут на факультете психоники, с тех пор как ты обыгрываешь меня в кости. Полагаю, ты изобрёл машину времени?

— Ну, старина, думаю, что так. Это вопрос…

Лэнройд понял, должно быть, десятую часть из последующего восторженного монолога. Как историк, он ухватился за несколько имён и дат. Принцип темпоромагнитных полей, открытый Артуром Макканном около 1941 года. Забыт из-за отсутствия адекватного источника энергии. Эксперимент Мэй-Фигнера с ядерным котлом 1959 года. Никто не знает, что стало с М-Ф. Неловкость открытия в том, что источник энергии остался хроностационарным; бедный М-Ф застрял где-то без возможности вернуться. Уравнения Хассельфарба 1972 года установили, что любой адекватный внешний источник энергии должен обладать слишком большой временной инерцией, чтобы перемещаться вместе с путешественником.

— Понимаешь, Питер? — просиял Клив. — Вот где все неверно поняли Хассельфарба. «Любой внешний источник энергии…» Это и сбило с толку физиков.

— Охотно верю, — процитировал Лэнройд. — Они же сущие дети, эти физики — их может поставить в тупик любая мелочь, хоть квадратура круга, хоть вечный двигатель.

Клив помедлил, затем просиял.

— Роберт Барр, — определил он. — Его пародия на Шерлока Холмса[85]. Отличная идея для путешественника во времени: посетить Рейхенбахский водопад в 1891 году и посмотреть, был ли Холмс действительно убит. Я всегда думал, что «вернулся» самозванец.

— Возвращаясь к твоему предмету, псионик… а это чертовски трудное слово для выпившего человека. Итак, я наполняю оба стакана, а ты рассказываешь мне, почему то, что озадачивает физиков, не озадачивает пс…

— Звук сильного, что борется со словом[86], — пробормотал Клив. Оба они обожали цитировать; но Лэнройду потребовалось какое-то время, чтобы смутно припомнить Беллока. — Потому что источник энергии не обязательно должен быть внешним. Мы разрабатываем внутренние источники. Как мне удается регулярно обыгрывать тебя в кости?

— Психокинез, — проговорил Лэнройд, причём безо всякого труда.

— Точно. Но никому до сих пор и в голову не приходило попробовать эффект воздействия ПК на темпоромагнитные поля. А это работает, и уравнения Хассельфарба не применимы!

— Ты сделал это?

— Небольшие поездки. Ничего впечатляющего. Мелкие эксперименты. Но — и это, старина, самое потрясающее — есть все признаки того, что ПК способен на вращение темпоромагнитного стазиса!

— Мило, — неопределённо произнёс Лэнройд.

— Нет, конечно. Ты не понимаешь. Моя вина. Прости, Питер. Я имею в виду вот что: мы можем не только путешествовать во времени; мы можем переместиться в другое, альтернативное время. В мир «Если».

Лэнройд отпил и резко поперхнулся. Сглатывая и задыхаясь, он поочерёдно уставился на телевизор, оконные наклейки и Клива.

— Если… — выговорил он.

Глаза Клива проделали тот же маршрут и сфокусировались на Лэнройде.

— В глазах друг друга, — тихо проговорил он, — мы читаем дикую догадку.

Из дневника Питера Лэнройда, д-ра филос.:

12/11/84, пн.: Итак, у меня худшее похмелье в округе Аламеда, + мы проиграли УКЛа в сб с разницей в 3 филд-гола + Американская партия берёт верх в янв.; но мир всё ещё прекрасен.

Или, скорее, прекрасна вселенная, континуум, что там ещё, включающая в себя этот мир + возможность перехода к более светлой альтернативе.

Я как-то пережил неделю после Чёрного вт. Даже издавал перед своими учениками разумно звучащие не подрывные возгласы. Затем все выходные, не считая просмотра матча (в странном ожидании, что верная победа Кэла поднимет нам настроение), Стю Клив + я работали.

Я никогда не думал, что буду послушным лаборантом псионика. Но мы хотим сохранить эту идею в тайне. Бог знает, что подумает добрый сторонник Ам. партии с факультета (напр., Дэниэлс) о людях, предпочитающих альтернативную победу. Так что я доверенное лицо Клива + мальчик на побегушках + я ни черта не понимаю, что делаю, но…

Это работает.

Так или иначе, движение во времени. Клив называет это «хронокинез», или, для краткости, ХК. ХК… ПК… звучит как кучка руководителей, обозначающих друг друга инициалами. Клив достиг краткосрочного ХК. На вращение пока не решался. Как и взять меня с собой. Но он потеет над моим «псионическим потенциалом». Может, результат и есть: вчера вечером я проиграл всего 2 бакса за 2 часа игры в кости. И так обрадовался своим успехам, что словил похмелье.

В любом случае, я знаю, что делаю. Ухожу из Окружного комитета на завтрашнем заседании. Больше нет смысла лезть в политику. У Оппозиционной Партии при Сенаторе столько же шансов, сколько в предвоенной России. А мне есть на чём сосредоточиться.

Я проводил всё свободное время в политике, потому что (неважно, что бы сказал мой психоаналитик, если бы он у меня был) хотел, говоря фразой, верной только для пути комми, сделать мир лучше. Ладно; теперь я действительно могу это воплотить способом, какой и представить себе не мог.

ХК… ПК… ОК!

11/12, вт.: Почти месяц я не писал здесь ни слова. Слишком чертовски великолепно заполненный месяц, чтобы пытаться здесь его подытожить. В любом случае, всё есть в записях Клива. Главное — развитие моего псионического потенциала (Клив говорит, что на это способен любой с достаточной верой + стремлением; поэтому ф-т псионики + ф-т психологии не общаются. Псих-ги утверждают, что ПК, если он существует, что они не слишком охотно признают даже сейчас, это признак мутанта. Ладно, может, я мутант. Но всё же…

Сегодня я впервые произвёл ХК. Для вас хрононикез, старина. Для тебя, придурок, путешествие во времени. Ладно, он длился всего 10 мин. Так что ничего не произошло, даже крошечного парадокса. Но я сделал это; + когда мы отправимся, Клив + я сможем ехать вместе.

Так чертовски взволнован, что забыл закрыть скобки выше. Отличненько. Вот:)

30/12, вск.: Раньше я действительно вёл дневник. Полный увлекательных фактов + политических сплетен. Теперь ничего, кроме ярких моментов, кстати. ОК: последний яркий момент:

Достаточная сила ПК способна вращать поле.

Клив никогда не преуспевал сам по себе. Теперь я достаточно хорош, чтобы работать вместе с ним. И вместе…

Он выбрал простой путь. Чисто наугад, когда подумал, что мы готовы. Мы отложили работу + приготовили яичницу. 1 яйцо было так себе, + всё вместе вышло ужасно. Очевидно, есть альтернатива в неплохом яйце. Так что мы вернулись (ХК) в 1 час дня перед тем, как Клив купил яйца, + мы (как. чёрт, это описать?) мы… работали. Проклятущее ощущение. Выворачивает наизнанку + обратно. Если имеет смысл.

Мы купили яйца, провели то же время за работой, сделали перерыв, съели немного яичницы… превосходно!

Самое значимое яйцо со времён Колумба!

20/1/85, вск.: Настал тот день.

День Инаугурации. Забавно, что он в вск. Впервые с 57. Клив спросил меня, что это предвещает. Сказал ему, шансы равны. 2-я у Монро была в вск… + у Захарии Тейлора 1-я + единственная, что привела нас к Филлмору.

Мы готовы уже неделю. Дожидались просто чтобы услышать, что скажет Сенатор на инаугурации. 1-е начало мира, которое мы не узнаем.

ТВ включён. Вот он, самодовольный ублюдок. Гордость + гибель 200 000 000 людей.

«Американцы!»

Заметьте. Не «соотечественники-американцы»…

«Американцы! Вы призвали меня трубным зовом + я отвечу!»

Здесь всё. «…мои поверженные противники…», «…сила не в союзе, но в единстве…», «…поскольку вы уполномочили меня искоренить всё это…»

Однопартийная система, однопартийное государство, государство партии одного человека…

Не довольно ли, Стю? (Ист. лозунг из 48) ОК: за работу!

Чёрт! Взгляните, что натворил этот карандаш, пока я выворачивался наизнанку + обратно. (Прим.: статьи в контакте с телом перемещаются в ХК. О причинах см. блокноты Клива.) Итак, сегодня

6/11/84, вт.: Телевизор включён. Тот же радостный комментатор:

«Да уж, это один из величайших разгромов в американской истории. 524 выборщика из 34 штатов против 69 выборщиков из 5 штатов, все южные, как и предсказывали эксперты: Повторюсь: 524 выборщика за Судью…»

Мы сделали это. Мы там… тогда… к чёрту правильное слово. Я первый политик в истории, кто смог заставить людей проголосовать против их собственного решения!

Теперь, в этом светлом лучшем мире, где базовые принципы американской демократии были спасены, Лэнройду незачем было уходить из политики. Слишком многое нужно было сделать. Прежде всего, провести до инаугурации тщательную реорганизацию партии. Было несколько человек, даже в окружном комитете Федеральной Демократической Республиканской партии и в Центральном комитете штата, кто заигрывал с ребятами Сенатора. Несколько хорошо спланированных парламентских манёвров отсеяли их; новый набор подзаконных актов позаботился о столь непредвиденных обстоятельствах на будущее; а Партия была прочно объединена и готова поддержать администрацию Судьи.

Стюарт Клив с радостью вернулся к работе. Он больше не нуждался в мальчике на побегушках с исторического факультета. Работу его теперь не было нужды хранить в тайне; и у него остались, благодаря физическому контакту в момент хронокинеза, все записи об экспериментах на протяжении двух с половиной месяцев, которые в этом мире ещё не состоялись, — парадокс истинно забавный и нисколько не трудный.

По некой странной прихоти альтернативных вселенных, Кэл даже сумел выиграть у УКЛА со счётом 33:10.

В соответствии с настроением народа, проявленным на президентских выборах, Поправка № 13 с её полным подавлением всех академических мыслей и действий была решительно отклонена. Чуть позже профессор Дэниэлс, так активно присоединившийся к Совету управляющих университета и Легислатуре штата в поддержке этой меры, ушёл с факультета психологии. Лэнройд сыграл немалую роль на факультетских собраниях, убедивших Дэниэлса в целесообразности этого шага.

Наконец, наступило (или, для двух людей в мире, вернулось) воскресенье, 20 января 1985 года, и телевизоры страны принесли людям Инаугурационную речь. Даже радиостанции отказались от своих обычных местных трансляций музыки и, редкий случай, объединились, чтобы передать этот исторический момент.

Голос Судьи был твёрд, а проза столь же благородна, как и его особые — или, быть может, ещё чаще поддерживавшие большинство — мнения. Лэнройд и Клив слушали вместе и вместе восхищались тихой, сильной решимостью стереть последние остатки предрассудков, ненависти, страхов и подозрений, возделанных так называемой Американской партией.

— Великий человек однажды сказал, — завершил свою речь цитатой Судья, — что нам нечего бояться, кроме самого страха[90]. Теперь, когда мелкая и своенравная группа людей потерпела неудачу в своих попытках подорвать самую нашу Конституцию, я говорю вам: «Нам есть что разрушить — само разрушение!»

А Лэнройд и Клив улыбнулись друг другу и откупорили бурбон.

Из дневника Питера Лэнройда, д-ра филос.:

20/10/85, сб.: Ровно 9 мес. Акушерский символизм? Возможно, я увидел его тогда, на другой инаугурации. Читал между строк, видел значение, истинный неизбежный смысл. Понял, что Судья просто сказал лучшими словами (или они звучали лучше, потому что я думал, что он на Моей Стороне?) то же, что Сенатор сказал на инаугурации, которую мы избежали: «Я наделён поручением уничтожить оппозицию».

Мб, я увидел, когда Сенатора арестовали за подстрекательство к беспорядкам. Вместо этого я ликовал. Поделом сукину сыну. (И так и вышло. Вот чёрт. Всё так запуталось…)

Его до сих пор не судили. Держат, пока не смогут посадить за измену. Вопрос всего лишь 2 поправок к конституции: пересмотреть 1 абзац 3 разд. III ст., чтобы «измена» больше не требовала прямых свидетельских показаний о ведении войны против США или присоединении к их врагам, а стала бы чем угодно, что захочет назвать ей Звёздная палата; пересмотреть 3 абзац 9 разд. I ст., позволив принимать законы, имеющие обратную силу. Всё так просто; аргументы Судьи звучат так же хорошо, как его несогласие в деле «США против Фейнбаума». (Я видел, даже на инауг., что он уже не тот же самый человек в этом мире — тот же разум обращён к другим целям. Моим целям? Моей цели…) Конст. попр. пройдёт успешно… не считая, мб, Мэна.

Я увидел это за последний год, когда пресса начала меняться, когда самый скучный + честный обозреватель во всей стране принялся лепетать о «мере терпимости»… когда либеральная «Кроникл» + «Хёрст Экземинер», 1-й раз в истории, заняли общую позицию по поводу отказа управляющих «Сивик-Ауд.» в проведении митинга в поддержку Сенатора… когда «Н-Й-ер» высмеивал АСГС как нечто чертовски близкое к предателям…

Я начал видеть это, когда Центральный комитет округа стал раздувать скандал по поводу моего обзора в журнале. (Бог знает, как члену комитета попал в руки этот учёный журнал.) Говоря о великой старой 2-партийной эре, я восхвалил ДАР + ФДР как оплоты демократии. Очень неразумно. Кажется, хорошему Партийцу следовало бы ограничить свои похвалы ФДР. Конечно, я боролся, отстаивал свои права — чёрт, член окружного комитета избран народом и представляет его. Но я ушёл в отставку, потому что… ну, потому что тогда я начал видеть.

Впрочем, то самое случилось сегодня. Во-1-х, мягкий телефонный звонок от проректора — личный, беспристрастный — не зайду ли я к нему завтра? Возникли определённые вопросы относительно некоторых политических взглядов, выраженных мной на лекциях…

Та зубастая блондинка впереди + исписанный блокнот + ДАР + ФДР…

Тут приходит Клив + я думаю, что у меня проблемы!..

Он, наконец, напечатал 1-ю статью по теории альтернатив, вызванных ХК + ПК. Её официально осудили как «опасную», поскольку она подразумевает существование лучших миров. И угадайте, кто её осудил? Проф. Дэниэлс с псих. ф-та.

Да, твёрдый защитник 13-й поправки, верный член Американской партии. Теперь он верный сторонник ФДР. Он знает. И он вернулся на факультет.

Клив каким-то образом поворачивает всё в сторону теологии. Говорит, что, насильно направив человечество на развилке к желаемой альтернативе, мы отрицаем свободную волю человека. Навязываем «демократию» вопреки или помимо выбора человека + получаем тоталитаризм. Наша единственная надежда то, что он называет «отречением от собственного желания» — капитуляция перед волей человека, согласие с ней. Мы должны ХК + ПК себя туда, откуда начинали.

Чёрт бы с теологией; это осмыслено и политически. Я ошибался. Господи Иисусе! Я ошибался. Вспомните все важные выборы, все крупные фокусы, выкинутые электоратом. Что ж, фокус для меня — триумф разума для вас, сэр. Но давайте не будем спорить о датах. 1932 или 1952, выбирайте сами.

И всегда работало, не так ли? Даже 1920. Со временем всё налаживается. Демократия — самая безумная, самая неустойчивая система из когда-либо созданных… + самая близкая к совершенству. По крайней мере, она всё ближе к нему. Демократический человек сознаёт свои ошибки + исправляет их вовремя.

Клив возвращается, чтобы примириться со своими идеями о Боге + свободе воли. Я возвращаюсь, чтобы показать, как я усвоил, что политик не выметается к чертям + не уходит из политики, когда проиграл. И не перепрыгивает на сторону победителей.

Он работает + рад быть Верной Оппозицией… чёрт возьми, хоть Подпольем, если дела идут так плохо… но держится + работает, чтобы заставить людей делать их жизнь лучше.

Теперь мы идём к Кливу, он всё подготовил… + мы возвращаемся в истинный мир.

Стюарт Клив плакал, впервые за всю свою взрослую жизнь. Вся прекрасная сложная техника, создававшая темпоромагнитное поле, была разбита так же основательно, как атом водорода над Новосибирском.

— Это ведь Виноград их вёл, да? — Голос Лэнройда сквозь рассечённые губы и отсутствующие зубы звучал странно.

Клив кивнул.

— Игрок с лучшей подачей из угла, какого я когда-либо видел… Интересно, почему это наш друг Дэниэлс последнее время так полюбил спортсменов.

— Не упрощай, старина. Не все они атлеты. Узнал пару своих лучших учеников…

— Прекрасная представительная группа молодёжи на марше… и все с большими значками ФДР!

Клив поднял осколок того, что некогда было генератором хроностатического поля, и нежно погладил его.

— Когда крушат машины и исследовательские проекты, — бесцветно произнёс он, — следующим шагом станет крушить людей.

— Они хорошо нас отделали, когда мы попытались остановить их. Что ж… Обломками сими подпёрли мы руины наши[98]. А теперь, переходя для следующей цитаты к более актуальному автору, за работу, и хей-хо! Хей-хо[99]! Требуется мальчик на побегушках с опытом работы?

— Нам потребовалось десять недель непрерывного труда, — нерешительно произнёс Клив. Думаешь, эти вандалы оставят нас в покое так долго? Но мы должны попытаться, я знаю. — Он наклонился над запутанным комом проводов, который, как знал Лэнройд, именовался магнитостатом и выполнял некую непостижимо важную функцию. — Теперь это выглядит почти не… — Он вновь резко выпрямился, обеспокоенно качая головой.

— Что такое? — спросил Лэнройд.

— Моя голова. Странное ощущение… Один из наших юных спортсменов со всей силы ударил меня ногой, когда я лежал.

— Виноград, конечно. За весь сезон не пропустил ни одного удара.

Клив встревоженно вытащил из кармана футлярчик для игральных костей, по-видимому, служивший стандартным снаряжением всех псиоников. Он потряс кости в кулаке и выкатил их на свободное место на заваленном мусором полу.

— Семь! — воскликнул он.

Но выпало шесть, а потом ещё раз шесть.

— Иногда, — бормотал Клив спустя десять неудачных бросков, — даже лёгкие травмы головы уничтожают весь псионический потенциал. Есть отдалённая возможность перестройки; это случалось…

— И, — сказал Лэнройд, — для вращения поля нам обоим потребуется производить немало ПК. — Он поднял кости. — Мне тоже стоит провериться. — Он помедлил, затем выронил их. — Пожалуй, не хочу знать…

Они уставились друг на друга поверх руин машины, которая никогда не будет восстановлена.

— «Не я построил этот мир…» — начал цитировать Клайв.

— «Я в нём блуждаю, чужд и сир»[100], — закончил Лэнройд.